Некрещеный попъ. Невѣроятное событіе. (Легендарный случай). Разсказъ Н. С. Лескова. 1878 г. Спб.
Вотъ уже года четыре, ежели не ошибаемся, г. Лесковъ прекратилъ свою, столь кипучую прежде дѣятельность по части всякихъ уличеній, обличеній и донесеній, несмотря на то, что г. Лѣсковъ, такъ сказать, "сихъ дѣлъ мастеръ". Это, какъ хотите, признакъ времени. Замолчи г. Лѣсковъ совсѣмъ, это можно бы было объяснять или усталостью, или тѣмъ, что всего, чего можно было добиться "трудолюбіемъ и усердіемъ", онъ уже добился, но г. Лѣсковъ продолжаетъ писать, только ужь по совершенно другой спеціальности. Значитъ, дѣло не въ томъ, значитъ, обличенія, а особенно обличенія, завернутыя въ беллетристическую обложку, потеряли смыслъ и кредитъ даже у своей публики... Положимъ, въ "Русскомъ Вѣстникѣ" разные господа Незлобивы продолжаютъ изрѣдка и до сихъ поръ кувыркаться въ обличительномъ духѣ, но вѣдь это, во первыхъ, мелкота, а г. Лѣсковъ, какъ ни какъ, въ своей спеціальности, человѣкъ крупный, а, во-вторыхъ, "Русскому Вѣстнику" трудно отстать отъ разъ усвоенныхъ привычекъ, и перенести прицѣлъ своихъ орудій съ пустого мѣста, на которомъ когда-то стояли непріятельскія батареи.
И такъ г. Лѣсковъ, очевидно, бросилъ свою спеціальность, но бросить писать совсѣмъ, однако, не похотѣлъ. Ему захотѣлось даже выступить въ роли скромнаго труженика, изслѣдователя народной жизни, преданій. Такимъ образомъ явился и "Некрещеный попъ", явился не просто, въ качествѣ подражанія "Балакиреву", какъ всѣ прежнія, въ этомъ родѣ, произведенія г. Лѣскова, въ которыхъ разсказывались разные анекдоты о преданныхъ лакеяхъ, самоотверженныхъ генеральшахъ, совершенно невозможныхъ архіереяхъ; нѣтъ, "Некрещеный попъ" является въ обличьи "матеріала для ученыхъ изслѣдованій", ему предпослано посвященіе Ѳ. И. Буслаеву, въ которомъ г. Лѣсковъ скромно, но не безъ достоинства объясняетъ: "не потому, чтобы я имѣлъ притязанія... а потому, что это оригинальное событіе уже теперь при жизни главнаго лица получило въ народѣ характеръ вполнѣ законченной легенды; а мнѣ кажется, прослѣдить, какъ складывается легенда, не менѣе интересно, чѣмъ прослѣдить, какъ дѣлается исторія". Конечно, не "менѣе интерессно"! Къ сожалѣнію, подъ ученымъ обличіемъ скрываются все тѣже нѣсколько страницъ изъ балакиревскихъ анекдотовъ, размазанныхъ, притомъ, чуть не на 3 печатные листа. Ни "легенды", ни "народа", ни "исторіи" никакой нѣтъ, а есть просто какой то фантастическій водевиль съ провалами, благодѣтельными геніями и бенгальскимъ освѣщеніемъ финала. Дѣло происходитъ въ первой четверти нынѣшняго столѣтія гдѣ то на югѣ. Указана Дукача -- это злодѣй пьесы -- родится сынъ, но такъ какъ Дукачъ и по штату числится "злодѣемъ", то въ кумовья къ нему никто идти не хочетъ. Изъ этого вытекаетъ цѣлый рядъ совершенно нелѣпыхъ и неидущихъ къ дѣлу сценъ съ.ружейной пальбой, дьявольскими навожденіями, совершенно ненужными, клубнич наго свойства діалогами -- сценъ, заканчивающихся тѣмъ, что всѣ удостовѣряются, будто бы ребенокъ, ихъ за котораго и весь сыръ-боръ загорѣлся, окрещенъ, а между тѣмъ, въ концѣ концовъ, оказывается, что онъ некрещеный, въ чемъ и заключается весь фокусъ. По обѣту, мальчика отдаютъ въ духовное званіе. Хотя онъ некрещеный, значитъ и "благодати" на немъ никакой нѣтъ, но онъ только и дѣлаетъ, что учится и созерцаетъ. Въ духовномъ училищѣ, въ семинаріи, надо думать, по тогдашнему строгому времени, его даже и не кормятъ совсѣмъ, а только порятъ, но пронять "некрещенаго".трудно: онъ себѣ, знай, все учится и созерцаетъ. Наконецъ, является Савва попомъ въ свою же родную деревню. Дальнѣйшій разсказъ еще невѣроятнѣе, чѣмъ все предыдущее, и можетъ быть объясненъ развѣ только тѣмъ, что провидѣніе предназначило Савву быть именно тѣмъ объектомъ, на которомъ должна была обнаружиться вся мудрость сочиненнаго г. Лѣсковымъ "преосвященнаго". Потомъ Савва оказывается такимъ, что, просто, ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ описать. Очевидно, г. Лѣсковъ, такъ долго занимавшійся сшиваньемъ на живую нитку разныхъ видовъ нигилистовъ, просто, по привычкѣ, описался и придалъ своему попу совсѣмъ нигилистическій оттѣнокъ. Судите сами. Умираетъ богатый казакъ, хочетъ оставить "копу грошей" на "звонъ", т. е. на колоколъ. Не тутъ-то было. Понъ Савва говоритъ:-- "лучше на школу", и казакъ оставляетъ на школу. Хочетъ баба идти въ Кіевъ грѣхи замаливать. "Не надо, говоритъ Савва: -- ты добрыми дѣлами лучше". И что же? Баба, вдругъ, такъ походя и начинаетъ добрыя дѣла творить. Наконецъ, до того попъ нигилизмъ свой довелъ, что даже насчетъ постовъ сталъ прохаживаться: "ѣшь что хочешь, только вотъ сиротъ призрѣвай и прочее такое"... Вы, быть можетъ, скажете: "чего-жь преосвященный смотритъ?" Но преосвященный въ водевилѣ, сочиненномъ г. Лѣсковымъ, именно занимаетъ амплуа благодѣтельнаго генія и въ этомъ качествѣ нетолько смотритъ, но даже и одобряетъ. На Савву доносы, на Савву поклепы -- преосвященный и слушать не хочетъ. Оказывается, наконецъ, что Савва даже и некрещеный. Благочинный летитъ въ губернію, сосѣдній попъ, врагъ Саввы, все то и дѣло открывшій-тоже въ губернію, Савва -- за ними... Казаки, односельчане Саввы, тоже летятъ въ губернію и, какъ то заведено еще со временъ Гоголя, начинаютъ наивничать: "Пускай, молъ, у насъ некрещеный попъ остается, не хотимъ другого! Ежели не оставятъ -- возьмемъ и потурчимся!"
Ну, думаешь, кончено! Некрещенаго попа, конечно, прогонятъ казаки потурчиться то пожалуй не потурчатся, но, чего добраго -- примѣры вѣдь эти бывали -- начнутъ бунтовать на колѣняхъ. Не тутъ-то было. Какъ и прилично въ волшебномъ водевилѣ, именно на этомъ самомъ мѣстѣ начинается бенгальское освѣщеніе финала... Въ архіерейской пріемной собирается вся публика. Тутъ и казаки, и Савва, и благочинный, и всѣ прочіе. Савва, по приказу преосвященнаго, начинаетъ доказывать "отъ писанія", что попъ можетъ быть некрещеный. Преосвященный слушаетъ и одобряетъ. Савва торжествуетъ, благочинный и другой попъ, врагъ Саввы -- посрамлены, казаки начинаютъ наивничать даже ужь сверхъ чувствъ. Водевиль конченъ и дѣйствующимъ лицамъ слѣдовало бы, какъ то практикуется александринскими актерами, выстроившись на авансценѣ, пропѣть какой-нибудь, соотвѣтствующій случаю куплетъ; но такъ какъ тутъ замѣшались и "легенда", и "народъ", и "исторія", то г. Лѣсковъ такой, совершенно подходящій финалъ счелъ неприличнымъ.