В одном глухом и отдаленном от городов месте была большая гора, поросшая дремучим лесом. У подошвы горы текла река, и тут стояло селение, где жили зажиточные рыболовы и хлебопашцы. От этого селенья шла через лес дорожка в другую деревню, а на этой дорожке в стороне на полянке стояла избушка, в которой жила бедная женщина по имени Маланья, а по прозванию "Голова баранья". Так прозвали ее потому, что считали ее глупою, а глупою ее почитали за то, что она о других больше, чем о себе, думала. Если, бывало, кто-нибудь попросит о таком, что нельзя сделать без того чтобы лишить себя каких-нибудь выгод, то такому человеку говорили:
-- Оставь меня в покое; мне это не выгодно -- вон там на пригорке живет Маланья-голова баранья: она не разбирает, чтоб ей выгодно и чтоб невыгодно, -- ее и попроси, -- она, небось, сделает.
И человек шел на пригорок и просил у Маланьи, и если она могла ему сделать, о чем он просил, -- то она делала, а если не могла, то приветит, да приласкает и добрым словом утешит, -- скажет:
-- Потерпи, -- Христос терпел и нам велел.
У Маланьи избушка была крошечная, так что только можно было повернуться около печечки, а жили здесь с нею сухорукий мальчик Ерашка, да безногая девочка Живулечка сидела на хромом стуличке.
Оба они были не родня Маланье-голове бараньей, а чужие, -- родных их разбойники в лесу закололи, а их бросили; поселяне их нашли и стали судить -- кому бы их взять? Никому не хотелось брать безрукого да безногую, -- никогда от них никакой пользы не дождешься, а Маланья услыхала и говорит:
-- Это вы правду, добрые мужички, говорите: без рук, без ног ничего не обработаешь, а пить-есть надобно: давайте мне Ерашку с Живулечкой. Случается, что мне одной есть нечего -- тогда нам втроем веселей терпеть будет.
Мужички захохотали.
-- Беззаботная, -- говорят, -- Маланья, -- прямая ты голова баранья, -- и отдали ей и Ерашку, и девочку Живулечку.
А Маланья их привела и оставила у себя жить.
Живут часом с квасом, а порою с водою. Маланья ночь не спит: то богатым бабам пряжу прядет, то мужикам вязенки из шерсти вяжет, и мучицы, и соль заработает, и хворосту по лесу наберет -- печку затопит и хлеба спечет, и сама поест, и Ерашку с Живулечкой покормит.
Сошлись перед вечером у колодца домовитые бабы и спрашивают Маланью:
-- Как ты, Маланья-голова баранья, с ребятишками прокуратничаешь?
-- А все хорошо, слава Богу, -- отвечает Маланья.
-- Чем же хорошо? ведь они у тебя бессчастные!
-- А тем, бабоньки, и хорошо, что они бессчастные, -- что на их долю немного нужно. Если бы они были посчастливее да позадачливей, -- мне бы не послужить ими Господу Богу, а как они плохие да бездомные, что я им ни доспею -- все это для них лучше того, как если бы я их не приняла да об них не подумала.
Покивали бабы головами и говорят:
-- А ты еще вперед-то подумала ли: что с ними будет?
-- Нет, -- говорит Маланья: -- я об этом не думала.
-- Да как же так можно? Надо всегда о переду думать!
А Маланья отвечает:
-- Что пользы думать о том, чего знать невозможно, даст Бог день -- даст и пищу на день, а ночью нам всем есть покой на печечке.
-- И то правда, -- сказали бабы, -- они -- плохие, -- может быть, и умрут скоро на твое счастье! А Маланья руками замотала.
-- Что вы! что вы! -- говорит, -- зачем смерть звать: я ее к себе на порог не хочу -- пусть она за дверьми присохнет.
Домовитые бабы распотешились и рассмеялись:
-- Ну, Маланья, -- говорят, -- голова баранья, -- да какая же ты удалая да смешная: саму смерть у порога засушить хочет.
Пошла Маланья к Ерашке с Живулечкой -- понесла им водицы напиться дать и ее согреть в горшке, да головенки вымыть у припечка, а бабы стоят у колодца, -- вслед ей смотрят и пересмеиваются. А к ним из лесу выходит старый старичок, на две клюки опирается.
-- Бабоньки, -- говорит, -- кто у вас тут есть на селе жив человек, что пущает к себе неимущего путника?
А бабы ему отвечают:
-- А ты чей человек и как тебя звать по отчеству?
Старик отвечает:
-- Странник я света божьего, и имя мне Живая Душа на костыльках; приустал в пути да уснуть хочу
-- Мы не знаем тебя, -- отвечали бабы, -- и пустить к себе без мужиков не смеем, а мужики у нас строгие да грозные -- придут, заругают нас.
-- Что же, вы, видно, своих мужиков больше Бога боитесь. Бог-то, ведь, велел принять и покормить неимущего.
Бабы отвечают:
-- И то правда твоя, странничек: Божье слово помним, а человеческого боимся.
Живая Душа покачала головой и говорит:
-- А ведь это, бабоньки, по худу быть -- так бы ведь вовсе не надобно. Пойду к самим мужикам: у них попрошусь.
Пошел к мужикам, и мужики его не пустили.
-- Кто тебя знает, -- сказали, -- может быть, ты слабым прикинулся и сам разузнать хочешь, где у нас дорогое добро лежит, да ворам открыть, а может быть, у тебя на теле прыщи да вереды, а у нас избы чистые и полы стланные -- иди-ка по тропиночке в гору, там есть бедная избушка -- в ней живет Маланья-голова баранья, она всех пущает и тебя пустит.
-- Спасибо вам, добрые хозяева, -- отвечал старичок Живая Душа и пошел к Маланье.
А Маланья увидела его из окна и послала безрукого Ерашку, чтобы звать его ужинать.
-- И то, --- говорит:- к вам иду. Другие-то не пускают.
И только влез в избу, -- тесно стало и сесть не чем, а Маланья говорит:
-- Садись, дедушка, со ребятками ешь, а я постою Сел дедко и поужинал, и заговорил по-учтивому и по-ласковому.
-- Спасибо, -- говорит, -- тебе, что не спросила, откуда я и как меня звать по имени, а посадила хлеба есть. Я теперь пойду в лес -- у тебя тесно -- всем нам лечь негде.
-- Что ты! что ты! Живая Душа божия! В лесу медведи и волки ходят -- разве я тебя ночью туда выпущу! Всем место будет. Вот Ерашка на печку, а Живулечка за печку, а ты тут протянись, где простор опростается, а мне мое место найдется.
-- Ну, будь по-твоему, -- сказал старик, а сам думает "Где же это ей-то самой место будет?"
Лег, покрылся своей ветошью, да и уснул с одного вздоха от усталости, а после третьих петухов проснулся -- и видит Маланья стоит на ногах и прядет кудель, которая у нее на колочек под потолком приткнута,
Посмотрел на нее старик одним глазком и говорит:
-- Да ведь это ты, тетка, должно быть, и не ложилась.
А Маланья отвечает:
-- Да мне, Живая Душа, и не хотелося.
Старик покачал головой и говорит:
-- Ну-ну-ну! Водил, водил меня Господь долго по свету; думал я, что позабыл он меня и покинул, а он привел меня в отрадное место и сподобил узреть любовь чистую. Скажи теперь мне за то в одно слово, что у тебя есть в желании -- и тебе то у Бога и выпрошу.
А Маланья говорит-
-- Что мне недостает? я и так всегда радостна, а желаю только, чтобы смерть моего порога не переступала, а если придет, так чтобы за дверью присохла.
Старик отвечает:
-- Что ж, -- так и будет.
Ушел старик, а смерть вот же тут и жалует; наряжена богатой казачкой в парчовом шугае с золотою пикою, юбка штофная, на боку стальная коса на золотой цепочке, чеканной на манер мертвых костей человеческих, вся рожа накрашена, черные зубы во рту белым платочком заслоняет и в избу просится.
-- Покажи, -- говорит, -- мне детушек-голубятушек, я им принесла по медовому груздочку и по точеному яблочку.
А Маланья как взглянула на нее, так и признала ее, что это смерть, -- вскричала ей:
-- Хорошо им со мной и без яблочек, а тебя бы лучше не было, и присохни ты на одном месте.
Та и присохла и не может оторвать ног от того места, где пристала, а Маланья ее сухим хворостом заслонила, чтобы не видать ее было.
И славно бы дело сделалось, да пошли от селения ужасные стоны и слезы: сильный слабого теснит и бьет без милости, и нет на злодея в жестоком сердце его никакой угрозы, и как были люди жестоки, то стали еще жесточе того, и приходят к Маланье всякий день столько несчастных, сколько она во всю свою жизнь не видала, и она уже не может помогать им, и слышит, как они плачут и смерть кличут: "Смертюшка-матушка, где ты завеялась! зачем мир покинула! приди, укрой нас от злодеев наших немилостивых -- без тебя они зазнались без памяти!"
Тут Маланья ума хватилась.
-- Это я, -- говорит, -- дура, все лихо наделала, захотела поправлять дела Божии -- чему быть, а чему не быть сотворенному. И завяла смерть, а заслонена у меня кучкой хвороста.
-- Ах, спусти ее, матушка, умилосердися! Ведь вот уже сто лет у нас ни одних похорон не было, и обессердечили люди жестокие, а мы состарелись, измаялись. Спусти ее и их убрать от больших грехов, и нас -- от страдания.
И пошла Маланья, развалила хворост, а смерть-то так уж не румяною казачкой глядит, а как паутиночка, и коса у ней вся заржавела.
-- Иди, куда тебя Бог послал! -- сказала Маланья смерти: и та колыхнулась и поплыла к селу паутинкою по сжатому полю, и послышался вскоре погребальный звон, и перекрестились бедняки и встрепенулись богатыемужики.
-- Мы, было, думали, -- она навсегда кончилась, а вот она, как змея, из хворосту выскочила. Нельзя век лютовать и властвовать.
А убогие крестились и сами в гробы ложились.
-- Устали, -- говорят, -- наши косточки -- насилу дождались земли горсточки.
И обошла смерть все село за лесом и убрала все, что было нужно убрать, -- а с другими вместе и Ерашку, и Живулечку, потому что было уже и безрукому, и безногой более чем по сту лет, а Маланья осталась жить и все живет, как прежде жила, и все то же делает, что и прежде делала, и все те умерли, кто звал ее "Маланьей-головой бараньей", и сама она это имя позабыла. И как смерть обойдет весь свет да придет к ней и спросит:
-- Как тебя звать?
Она старается вспомнить и никак вспомнить не может и говорит:
-- Не знаю -- верно, мое имя переменилося. Смерть стала вопрошать; "как имя этой женщине?" А ей в ответ и упал с неба белый, как снег, чистый камень, как сердце обточенный, и на нем огнистым золотом горит имя: "Любовь".
Увидела это смерть и сказала:
-- Ты не моя, -- нет твоего имени в моем приказе: любовь не умирает: ты доживешь до тех пор, когда правда и милосердие встретятся, и волк ляжет с ягненком и не обидит его.
Комментарий
Прокуратить -- проказничать, отлынивать от работы.