Леткова Екатерина Павловна
Праздники

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: "Сѣверный Вѣстникъ", No 7, 1895.

  

ПРАЗДНИКИ.
(Посвящается Е. А. Гернгроссъ).

I.

   Нина Павловна проснулась рано. Ей не спалось. Она уже нѣсколько разъ зажигала спичку и смотрѣла на часы. Темно: всѣ въ домѣ еще спятъ...
   "Сколько дѣла, сколько дѣла! прошептала Нина Павловна и повернулась на бокъ. Когда все успѣть? завтра Рождество, все будетъ заперто, для елки почти ничего не куплено, а елка уже двадцать седьмого!.. Вчера почти весь день ушелъ на исканіе игрушекъ и выборъ подарковъ. Ахъ! эти праздники. Сколько заботъ! Сколько тратъ!!.. Однѣ игрушки чего будутъ стоить! Катѣ непремѣнно хочется поющую куклу, какъ у Маши Смирновой... Нина Павловна была во всѣхъ игрушечныхъ магазинахъ и не нашла... Машина кукла поетъ какую-то французскую шансонетку и въ то-же время задорно машетъ руками. Катѣ это очень нравится. Въ Magasin Etranger есть почти такая-же, но семьдесятъ пять рублей!.. И поетъ такъ, что не разберешь ни словъ, ни мотива!.. Нина Павловна не рѣшилась купить. Семьдесятъ пять рублей на одну игрушку!.. Положимъ, Катя любимица отца и онъ для нея ничего не пожалѣетъ, но теперь слишкомъ много и другихъ тратъ... Надо-же и Мишѣ подарить что-нибудь. А чужимъ дѣтямъ!? Завтра елка у Кремневыхъ... И Катя, и Миша, навѣрное, получатъ хорошіе подарки, значитъ надо будетъ "отдарить". А Кремневыхъ четверо: двѣ дѣвочки и два мальчика. У нихъ отъ игрушекъ обѣ дѣтскія ломятся. Чего-чего только нѣтъ: и заводной баранъ въ натуральную величину, и говорящія куклы, и куклы танцующія, и велосипеды новѣйшихъ системъ, и фотографія, и телефонъ... Что подарить такимъ избалованнымъ дѣтямъ?
   Нина Павловна тяжело вздохнула и, чиркнувъ спичкой, опять взглянула на часы. Половина восьмого. Звонить горничную еще рано, совѣстно будить ее:-- она работаетъ цѣлые дни, устаетъ, ложится поздно...
   Нина Павловна зажгла на ночномъ столикѣ свѣчи и взяла листокъ, положенный ей наканунѣ гувернанткой Марьей Аѳанасьевной.
   "Канители разноцвѣтной пучковъ пятнадцать, читала Нина Павловна, орѣховъ золоченыхъ -- сотню, рыбокъ бумажныхъ золотыхъ -- тридцать, хлопушекъ большихъ -- пятнадцать, да маленькихъ штукъ двадцать, картонажей разныхъ -- штукъ пятьдесятъ, свѣчей восковыхъ -- двѣ сотни, подсвѣчниковъ -- двѣсти..."
   "Каждый годъ! подумала Нина Павловна. И куда все это дѣвается? Эта Марья Аѳанасьевна такая неряха! Въ сущности, пора-бы ее отправить... Дѣти теперь почти все время съ m-lle Lucie... Марья Аѳанасьевна очень мало занимается съ ними; а навѣрно обидится, что ей на праздникъ дарятъ платье, а mademoiselle -- браслетъ... Навѣрное обидится... Того не сообразитъ, что она получаетъ въ мѣсяцъ и учить, и одѣвать, и воспитывать двоихъ дѣтей -- двадцать рублей, а m-lle Lucie за четыре часа въ день -- тридцать рублей... А подарки всегда соразмѣряются съ заработкомъ...
   "Пряниковъ мятныхъ, яблоковъ, миндалю, изюму, карамели"...
   "Господи! сколько дѣла! Когда-же я успѣю все это?" проговорила Нина Павловна и энергично надавила пуговку звонка.
   -- Пожалуйста, подымите стору и дайте мнѣ скорѣе кофе, сказала она вошедшей горничной.
   Агаша, какъ всегда, принесла на серебряномъ подносѣ кофе, сливки и газету. Нина Павловна привыкла прочитывать въ постели всю газету. Сегодня читать некогда; она только взглянула на "покойничковъ", просмотрѣла отдѣлъ "Театръ и Музыка" и отложила листъ въ сторону. "Обращаемъ вниманіе благотворителей"... бросилось ей въ глаза. Какой громадный списокъ сегодня... И, навѣрное, на половину обманъ: попрошайничество, стремленіе жить на чужой счетъ, постыдное тунеядство...
   Нина Павловна принялась за кофе, а сама соображала, какъ ей успѣть все сдѣлать въ одинъ день. Надо выѣхать пораньше, прямо въ Гостиный дворъ, и купить для елки, пока не устала; а то какъ устанешь -- все раздражаетъ. Вчера она попала въ Гостиный къ вечеру и не могла безъ раздраженія видѣть всѣхъ этихъ картонажей: какія-то безвкусныя коробочки, бумажныя гитары, домики, рыбки, муфты... Ей все это показалось и безвкуснымъ и дорогимъ, и просто никому ненужнымъ... Такъ ничего не купила и уѣхала. А дома на нее напали и m-lle Lucie и дѣти... Когда-же успѣть все развѣсить и убрать елку? За этимъ два дня провозишься!.. А потомъ игрушки: ну, дѣтямъ Кремневымъ надо получше:-- ихъ отецъ только считается товарищемъ по службѣ мужа Нины Павловны, а въ сущности прямо отъ него зависятъ и назначенія, и повышенія, и наградныя... Для дѣтей Кремневыхъ денегъ нечего жалѣть, онѣ не пропадутъ, вернутся такъ или иначе... Мисѣ и Мусѣ нужно подарить по куклѣ; рублей по десяти-двѣнадцати можно найти приличныя... А мальчикамъ?.. Коньки?.. Есть должно быть... Бэбочкѣ можно большую лошадь, а Люлѣ хоть книжку съ картинками, въ хорошемъ переплетѣ, съ золотымъ обрѣзомъ... Ну, слава Богу, придумала... Петѣ Смирнову -- коньки... Можно и недорогіе, его дома не балуютъ, вотъ Машѣ -- другое дѣло!.. Она любимица матери и очень избалована. Ей можно отдать заводного медвѣдя:-- его у Кати никто не видалъ, дядя Вася изъ-за границы привезъ... Хорошо, что Нина Павловна его спрятала, Катя -- сломала-бы, а онъ дорогой... А теперь все-таки хоть одной игрушкой меньше покупать... Теперь тремъ Обоевымъ что? У нихъ на елкѣ кромѣ картонажей -- ничего не дается... Имъ можно по куклѣ... Нѣтъ, Марья Дмитріевна сейчасъ начнетъ сравнивать съ Катиной куклой и надуется... Неловко... Лучше -- Олѣ хорошую посуду, Сашѣ -- мебель, а Васѣ -- хоть игру какую-нибудь... Нина Павловна облегченно вздохнула и опять опустилась на подушки. "Обращаемъ вниманіе благотворителей" снова увидала она и, продолжая думать о своемъ, взяла газету.
   "...Вдовы съ 5 малолѣтними дѣтьми, безъ всякихъ средствъ, Молчаливая улица, домъ No 9", прочла Нина Павловна и улыбнулась: двадцать лѣтъ живетъ она въ Петербургѣ и никогда не слыхала, что существуетъ Молчаливая улица. Должно быть, спеціально для вдовъ безъ всякихъ средствъ!.. "Больной, брошенной мужемъ, женщины съ двумя дѣтьми, шести и пяти лѣтъ"... "Вдовы съ восемью малолѣтними дѣтьми"....
   Нина Павловна опять улыбнулась и отбросила газету. "Восемь малолѣтнихъ!" Ужъ это, навѣрное, вздоръ! И непремѣнно вдова!!.. Возмутительно!.. Нина Павловна машинально взяла газету и, какъ-бы для того, чтобы убѣдиться въ своей правотѣ, опять прочла все объявленіе... "Безъ всякихъ средствъ, No 63"... Это здѣсь... Черезъ три дома... Неужели тамъ-же, гдѣ живетъ Штейнъ?.. Вотъ еще дѣтей Штейнъ надо позвать... Совсѣмъ и забыла, а мужъ еще на-дняхъ напоминалъ ей о нихъ. Штейнъ ему необходимъ... Онъ -- главный воротила въ томъ правленіи, гдѣ Дмитрію Ивановичу обѣщали частное мѣсто... А Нина Павловна чуть не забыла позвать его дѣтей на елку! Мужъ не простилъ-бы ей этого. И опять-бы началось:
   -- Сколько лѣтъ я учу тебя поддерживать отношенія съ людьми!
   Нина Павловна сказала-бы, что это "пошлость" и вышла-бы "исторія"...
   "Надо сегодня-же заѣхать, позвать", рѣшила Нина Павловна и крѣпко нажала пуговку звонка. Вошла Агаша.
   -- Какая погода сегодня? спросила ее Нина Павловна.
   -- Вѣтрено-съ и слякоть... отвѣтила горничная.
   -- Господи! А мнѣ такъ много ѣздить!
   -- Вы приказали вамъ напомнить насчетъ винъ-съ и закусокъ... Завтра все будетъ заперто...
   "Еще это! подумала Нина Павловна. Неужели мужъ не можетъ хоть закусокъ купить?.. Она ихъ и не ѣстъ никогда... А онъ, навѣрное, еще ворчать будетъ, что Нина Павловна "все довела до послѣдняго дня". "До послѣдняго!" А она уже чуть не мѣсяцъ готовится къ праздникамъ и все-таки многого не успѣла сдѣлать... Дѣла по горло! А визиты! Сколько они времени отнимаютъ! Каждый день часа три-четыре проѣздишь. Уже конецъ декабря, а Нинѣ Павловнѣ кажется, что они только-что переѣхали съ дачи.
   Богъ знаетъ, на что ушли дни, недѣли, мѣсяцы... А минуты свободной не было... Особенно передъ праздниками! Отчего-то именно къ праздникамъ всегда множество всякихъ хлопотъ: дѣтямъ башмаки новые, Катѣ пришлось сдѣлать новое платье бѣлое -- на елку къ Кремневымъ и домашнее, синее; матросскій костюмъ Мишѣ -- растетъ онъ страшно и рветъ... Нинѣ Павловнѣ самой нужно было полутраурное, нельзя-же въ новый годъ въ черномъ, а въ цвѣтномъ неудобно... А по дому?-- "Баршня! лампы въ гостиной коптятъ!"...-- надо ѣхать за новыми горѣлками... Абажуры истрепались... Надо заказать новые... А убрать квартиру!.. На горничныхъ надѣяться нельзя -- непремѣнно пыль и паутину гдѣ-нибудь оставятъ. А Нина Павловна гордится тѣмъ, что у нея на любомъ шкафу такъ-же чисто, какъ у другихъ и на столѣ не всегда бываетъ... Только чего это ей стоитъ! Горничныя мѣняются чуть не каждый мѣсяцъ. Онѣ считаютъ себѣ за личное оскорбленіе, если барыня заставитъ ихъ два раза убрать одну и ту-же комнату. Нужно все самой. Передъ праздниками Нина Павловна чуть не недѣлю отдала чисткѣ и уборкѣ квартиры... Каждое утро она завязывала голову шелковымъ платкомъ, чтобы не пылились волосы, и слѣдила, какъ-бы горничныя не забыли обтереть какую-нибудь картинку, уголокъ или книжку... Оттого у Нины Павловны порядокъ, оттого она и слыветъ образцовой хозяйкой. Прежде она терпѣть не могла этого! Все это казалось ей скучнымъ и ненужнымъ... А потомъ какъ-то привыкла, втянулась... Беременность и дѣти пріучили ее сидѣть дома, а мужъ такъ усердно пилилъ ее за недомовитость, за неряшество, что, наконецъ, выпилилъ изъ нея "образцовую хозяйку". А потомъ удивляется, что ей все некогда. Заставить-бы его хоть недѣльку побыть въ ея кожѣ!..
   И какъ всегда при подобныхъ размышленіяхъ, у Нины Павловны шевельнулось недоброе чувство противъ Дмитрія Ивановича. Онъ думаетъ, что только одинъ онъ дѣла дѣлаетъ, а она "какъ всѣ женщины -- бездѣльничаетъ!" Онъ самъ требуетъ и "поддержки отношеній", и чтобы она была одѣта, какъ подобаетъ ея положенію, и чтобы дѣти говорили по-французски, и чтобы въ домѣ не пахло кухней, и чтобы не совѣстно было принять его товарищей и сослуживцевъ... Теперь и Нинѣ Павловнѣ все это кажется не только нужнымъ, но даже очень важнымъ... А прежде, когда ей хотѣлось читать, учиться, знать что-нибудь,-- она, должна покаяться, дѣлала не мало упущеній въ хозяйствѣ и "срамила" мужа какими-нибудь "сюрпризами": позоветъ онъ обѣдать кого-нибудь, а у нея бѣлье столовое Богъ знаетъ какъ выглажено, или салатъ не заправленъ, или лакей не предупрежденъ, кому первому подавать. И потомъ, когда гости разъѣдутся, начинаются "семейные разговоры"; кончается тѣмъ, что Дмитрій Ивановичъ хлопаетъ дверью, Нина Павловна рыдаетъ до полнаго изнеможенія. Теперь этого не бываетъ; не можетъ быть. Нина Павловна образцовая хозяйка и Дмитрій Ивановичъ совершенно спокоенъ; онъ знаетъ, что можетъ пригласить кого угодно и не будетъ сконфуженъ: провизія первый сортъ, вино прекрасное, бѣлье выутюжено и подкрахмалено, прислуга вышколена и читаетъ по глазамъ Нины Павловны -- когда, кому и какъ подавать.
   Но Дмитрій Ивановичъ не знаетъ, чего это все стоило и стоитъ Нинѣ Павловнѣ!
   "И навѣрное будетъ ворчать, что довела до послѣдняго дня, что истратила много денегъ... Много денегъ! когда одна елка какъ дорого обойдется!.. И то ужъ Катѣ куклу не придется купить".
   -- Агаша! Барышня встали?-- спросила Нина Павловна горничную.
   -- Одѣваются.
   -- Попросите ихъ ко мнѣ.
   Черезъ минуту въ спальню вбѣжала дѣвочка лѣтъ восьми и радостно бросилась къ матери. Ея золотистые волосы распались по плечамъ; каріе ясные глазки смотрѣли довѣрчиво и счастливо. Нинѣ Павловнѣ сразу стало весело. Катя всегда вносила съ собою столько радости жизни, столько трепетнаго веселья, что Нина Павловна не могла не поддаваться ея настроенію. "Какая красотка!" подумала она, любовно глядя на дочь, на живописныя, золотистыя пряди ея длинныхъ волосъ, на ея бѣлые, блестящіе зубки. Она вся какъ-то блестѣла: блестѣли волосы, блестѣли глаза, блестѣли зубы, даже бѣлая кожа на круглыхъ щечкахъ блестѣла. Катю признали красавицей, когда она еще была красненькимъ кругленькимъ комочкомъ; уже и тогда она приводила всѣхъ въ восторгъ длиннымъ разрѣзомъ большихъ глазъ и разными ужимочками своего беззубаго рта; такъ она и росла красавицей, и мать постоянно гордилась ею и постоянно боялась, чтобы она не подурнѣла, и каждый разъ, убѣждаясь, что этого нѣтъ, повторяла себѣ, что Катя -- красавица. "А для дѣвочки это такъ важно!" добавляла про-себя Нина Павловна, точно оправдываясь въ какой-то слабости.
   -- Мамочка! Какъ рано!-- весело сказала дѣвочка, цѣлуя мать въ глаза.-- Хорошо спала?
   Нина Павловна, не отвѣчая на вопросъ дочери и любуясь ею и ея свѣжимъ видомъ, съ притворной строгостью спросила Катю:
   -- Отчего такая лохматая?..
   -- Марья Аѳанасьевна причесывала меня, Агаша пришла звать, я и вырвалась...-- смѣло отвѣтила Катя, зная, что хоть мама и не любитъ, чтобы она ходила лохматая, а все-таки послѣ этого отвѣта ничего ей не скажетъ. Вѣдь сама прислала за ней Агашу!
   Катина нянька была москвичка и дѣвочка переняла у нея московскій говоръ на "а", что придавало ей, среди безцвѣтнаго петербургскаго акцента, какую-то особую нарядность. И это очень нравилось Нинѣ Павловнѣ.
   "Ну, какъ не любить ее?-- подумала она.-- Всѣ ее любятъ больше, чѣмъ Мишу... И требовать нельзя... Она всѣхъ любитъ... Всегда веселая, милая, всѣмъ довольна..."
   -- Знаешь, Котикъ, я не нашла тебѣ такой куклы, какъ обѣщала,-- грустно сказала Нина Павловна, боясь разрушить веселое настроеніе Кати.
   -- Ой?!
   Дѣвочка хмуро взглянула на мать, но черезъ секунду улыбнулась и сказала:
   -- Я и расхотѣла уже... У меня много куколъ, я еще мою Нину Павловну не раздѣвала ни разу... Знаешь, мамочка, ты мнѣ лучше красные башмаки...
   -- Какіе красные?
   -- Не знаю какіе, кожаные... Вотъ какъ у Миси и у Муси... А то я все въ черныхъ или въ желтыхъ... Купи, мамочка!
   -- Куда-же тебѣ красные? Вѣдь Мися и Муся маленькія, а ты большая!
   -- Мамочка! Пожалуйста!
   Катя такъ ласково взглянула на мать, такъ любовно прижалась къ ней, что Нина Павловна, боясь дать ей хоть секунду огорченія, поторопилась отвѣтить:
   -- Ну, хорошо, куплю... А Мишѣ что придумаемъ?
   -- Мишѣ?! Купи ему цвѣтныхъ карандашей... Онъ все мои краски хватаетъ! Надоѣлъ!..
   -- Такъ лучше ему краски?
   -- Не стоитъ!-- съ презрѣніемъ сказала Катя.-- Вѣдь ему все равно на одну минуту... Лучше мнѣ купи новыя краски, а я отдамъ ему свои. Онѣ всѣ перемазаны!..
   -- Ахъ ты хитрая!-- сказала Нина Павловна весело смѣясь.
   По комнатѣ раскатился звонкій и радостный смѣхъ Кати.
   И Нинѣ Павловнѣ опять вспомнилось, что ее обвиняютъ въ нелюбви къ Мишѣ. Какъ можно не любить собственнаго ребенка? Конечно она любитъ его, но онъ такой болѣзненный, капризный, золотушный и все плачетъ. Понятно, что съ нимъ ей не такъ весело, какъ съ Катей. И Нина Павловна притянула къ себѣ дѣвочку.
   Катя подпустила обѣ руки подъ голову матери и, слегка приподнимая ее, стала покрывать лицо Нины Павловны быстрыми легкими поцѣлуями и приговаривать:
   -- Красавица! Душечка! Маленькая!
   -- Катеринка! Пусти!-- смѣясь сказала ей Нина Павловна.
   Катя расшалилась и не могла остановиться сразу.
   -- Довольно, Катя... Ты совсѣмъ задавила меня...
   Дѣвочка быстро соскочила съ кровати и серьезнымъ старческимъ тономъ заговорила:
   -- Это что за баловство? Вставайте, барышня! Нечего валяться-то! Вотъ мамашенька встанутъ, я пожалуюсь на васъ.
   Нина Павловна знала, что когда Катя въ особенно хорошемъ настроеніи (или когда сконфужена), она начинаетъ "представлять" свою няню Прасковью.
   -- Дай няня немного полежать,-- отвѣтила Нина Павловна въ тонъ дѣвочкѣ.
   -- А мамаша что скажутъ? Мнѣ-же за васъ достанется... Вставайте, вставайте, шалуньи эдакія... Избаловали васъ папаша съ мамашей... Вотъ Мишенька умникъ, давно встали...
   Нина Павловна, смѣясь, спустила ноги съ постели, а Катя присѣла на корточки и стала ее обувать съ такими-же ужимками и прибаутками, какъ дѣлала няня, обувая свою любимицу. Когда чулки были надѣты, Нина Павловна опять нѣжно и ласково поцѣловала дѣвочку.
   -- Мама! А Дуня?-- вдругъ спросила Катя серьезно и почти строго.
   -- Что, Дуня?
   -- На елку...
   -- Нѣтъ, маленькая... Ее нельзя на елку...
   Нинѣ Павловнѣ не нравилась дружба Кати съ Дуней -- дочерью лакея сосѣдей, не нравилось, что та постоянно бѣгала черезъ кухню въ дѣтскую играть съ Катей, но она не рѣшалась выгонять Дуню, чтобы не огорчить дочь.
   -- Мамочка, милая! Почему нельзя?-- спросила Катя.
   -- Ты сама знаешь,-- строго сказала Нина Павловна.-- У нея никакихъ манеръ нѣтъ, кричитъ, руками машетъ...
   -- А мы ее одѣнемъ въ мое розовое платье, волосы распустимъ, никто ее и не узнаетъ.
   Нина Павловна не могла не разсмѣяться. Она увидала, что Катя очень хорошо понимаетъ, почему мамѣ не хочется, чтобы Дуня была на елкѣ. И Кремневымъ, и Обоевымъ и всѣмъ было-бы непріятно видѣть своихъ дѣтей вмѣстѣ съ лакейской дочерью. Да и Дмитрій Ивановичъ -- первый противъ этого.
   -- И папа не узнаетъ?-- спросила Нина Павловна дочь.
   -- Онъ не посмотритъ... Онъ съ Марьей Дмитріевной говорить будетъ.
   Марья Дмитріевна Штейнъ была женою именно того воротилы, который былъ нуженъ Дмитрію Ивановичу и онъ, можетъ быть, дѣйствительно былъ съ нею любезнѣе, чѣмъ съ другими дамами и Катя это замѣтила.
   И Нина Павловна опять разсмѣялась, видя какая ея Катя умная и тонкая. Дѣвочка приняла смѣхъ за согласіе на счетъ Дуни и бросилась цѣловать мать.
  

II.

   Холодное свинцовое небо низко опустилось надъ землей. Съ моря дулъ порывистый, острый вѣтеръ. Темный снѣгъ на мостовой размякъ: около тротуаровъ колыхались густыя лужи. Нина Павловна плотно усѣлась въ сани, закрылась теплой полостью и приказала вести себя въ гостиный дворъ.
   "Да! еще къ Штейнъ надо заѣхать, вдругъ вспомнила она.-- Тутъ-же... Почти рядомъ... А 68... Вдова съ восемью малолѣтними!.. Гдѣ-же она здѣсь живетъ? Интересно... Стой, извозчикъ.
   Нина Павловна подъѣхала къ громадному темно-коричневому дому съ балконами, каріатидами и наряднымъ подъѣздомъ. Старикъ швейцаръ встрѣтилъ ее какъ знакомую и дружелюбно высадилъ изъ саней.
   -- Скажите пожалуйста, гдѣ тутъ квартира пятьдесятъ-вторая?-- спросила Нина Павловна.
   -- Намъ неизвѣстно-съ... Во дворѣ должно быть... Надо къ дворнику обратиться... Дворникъ! Дворникъ!-- закричалъ швейцаръ.
   -- Да мнѣ не сейчасъ, начала Нина Павловна, но въ это время къ ней уже подходилъ добродушный малый въ лиловой вязанной курткѣ и издали снимая шапку, спрашивалъ приказаній.
   -- Вотъ барынѣ угодно въ квартиру номеръ пятьдесятъ второй.
   -- Это во второмъ дворѣ, первая дверь налѣво, въ подвалѣ...
   -- Да ты проводи! повелительно сказалъ швейцаръ.
   Дворникъ съ услужливымъ видомъ побѣжалъ подъ ворота, Нина Павловна пошла вслѣдъ за нимъ.
   Первый дворъ былъ довольно просторный и чистый; второй былъ маленькій и страшно грязный. Нина Павловна едва прошла по обледенѣлому тротуару до первой двери налѣво. Изъ открытой форточки подвальнаго окна валилъ паръ, пропитанный запахъ кислой капусты.
   -- Тутъ поосторожнѣе, сказалъ дворникъ.
   Нина Павловна спустилась по тремъ скользкимъ неровнымъ ступенямъ въ длинный темный коридоръ, завѣшенный мокрымъ тряпьемъ. Ей пришлось рукой отстранять отъ лица эти тряпки, чтобы добраться до двери, указанной ей дворникомъ.
   -- Вамъ къ Аграфенѣ Петровнѣ? скорѣе утвердительно, чѣмъ вопросительно сказалъ дворникъ, пока Нина Павловна доставала ему на чай.
   -- Я въ газетѣ прочла...
   -- Ну да, это она объявляется...
   -- Не пьяница?
   -- Куда ей! съ презрѣніемъ отвѣтилъ дворникъ. Совсѣмъ дохлая...
   -- И правда, что бѣдность?
   -- Голь круглая... Да вотъ сами увидите.
   За дверью слышались громкіе голоса.
   -- Чего лаешься-то!? Не ѣла?!..
   -- Да замолчишь ты наконецъ?
   -- А ты не приставай! Зачѣмъ пристаешь?... Отдай сапоги!..
   Нина Павловна отворила полузамерзшую дверь и невольно отшатнулась. Низкая, довольно большая комната была наполнена удушливымъ чадомъ и запахомъ грязнаго, мокраго пола. На широкой постели сидѣлъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти и съ тупымъ отчаяніемъ глядѣлъ на свои босыя ноги.
   "Пьяный!" сообразила Нина Павловна и первымъ ея движеніемъ было уйти назадъ. Она съ дѣтства боялась пьяныхъ.
   -- Вы по газетамъ? услышала она ласковый голосъ.
   Нина Павловна обернулась и увидала женщину лѣтъ сорока; платье ея было высоко подоткнуто и изъ подъ него виднѣлись красныя жилистыя ноги; потъ каплями скатывался по большому выпуклому лбу, въ рукахъ была грязная тряпка.
   "Моетъ полъ", подумала Нина Павловна и поняла почему такъ непріятно пахло въ комнатѣ.
   -- Вы Аграфена Петровна? спросила Нина Павловна.
   -- Нѣтъ, барыня... Это жиличка моя... Да нѣтъ ее сейчасъ... Пожалуйте сюда...
   Она ввела Нину Павловну въ сосѣднюю комнату. Въ ней было еще душнѣе, чѣмъ въ первой. На одномъ изъ столовъ горѣла маленькая жестяная лампочка.
   -- Вотъ ея лапша, почти вся тутъ, сказала женщина, указывая на уголъ, отгороженный грязнымъ коричневымъ ситцемъ.
   Нина Павловна взглянула за занавѣску. На низкой, взбитой постели сидѣла дѣвочка лѣтъ восьми и съ дѣловитымъ видомъ качала красный свертокъ, изъ котораго слышался тихій стонъ ребенка; на полу у кровати лежалъ на животѣ мальчикъ, лѣтъ трехъ, въ одной рубашенкѣ и высоко поднявъ кривыя ноги постукивалъ пятками одной объ другую; рядомъ съ нимъ стояли, точно пойманныя врасплохъ двѣ дѣвочки, лѣтъ по пяти каждая... Онѣ съ какимъ-то выжидающимъ любопытствомъ смотрѣли на Нину Павловну.
   -- Это дѣти Аграфены Петровой? спросила она, не зная что сказать.
   -- Это, это... Вотъ Катя братца укачиваетъ... А это Гришка-буянъ такой, страсть! А это двоешки -- Нюша и Маня...
   -- Писали восемь... проговорила Нина Павловна,
   Внутри ея точно шевельнулось разочарованіе, что дѣтей меньше, чѣмъ она думала.
   -- Восемь, восемь... успокоивала ее хозяйка... Да старшіе два съ утра въ Гостиный пошли... Все принесутъ что-нибудь...
   -- То есть, какже это?
   -- Дни такіе... Всякій подастъ... Наберутъ что нибудь...
   -- А сколько имъ лѣтъ?
   -- Дѣвочкѣ семь лѣтъ, а мальчику шесть... Еще Таньки я не вижу! Гдѣ Таня-то у насъ?..
   -- Здѣсь была все утро, озабоченно сказала Катя.
   -- Да гдѣ-же она?
   -- Куда ей дѣваться-то? Тутъ гдѣ нибудь засунулась...
   -- Въ тряпкахъ, прошепелявилъ маленькій Гриша, вставая съ пола.
   -- И правда въ тряпкахъ... Точно собачка, и не найдешь, ласково сказала хозяйка, наклоняясь надъ Таней.
   Въ углу, на грудѣ сырыхъ и грязныхъ тряпокъ, скорчившись въ комочекъ, лежала дѣвочка, маленькая, худая, блѣдная, точно не живая.
   -- Больная она? спросила Нина Павловна съ внутреннимъ страхомъ.
   -- Да кто ее знаетъ? Съ самой Троицы такъ... Послѣ кори что-ли къ ней привязалась боль какая-то, или такъ... Неизвѣстно...
   Въ сосѣдней комнатѣ послышался хриплый голосъ.
   -- Житья нѣтъ... Отъ бабы!! Отъ бабы житья нѣтъ!!..
   Собесѣдница Нины Павловны бросилась къ мужу.
   -- Молчи, окаянный!...
   -- А ты отдай сапоги!...
   Нина Павловна не знала что дѣлать. Во-первыхъ, ее тошнило отъ запаха постнаго масла, пропитавшаго всю комнату,-- она не выносила его и дома запрещала даже "людямъ" ѣсть постное. Во-вторыхъ, она боялась пьяныхъ, а тутъ рядомъ "неистовствовалъ" пьяный. И въ-третьихъ, эта больная Таня... Нина Павловна всю жизнь дрожала какъ бы не занести заразы дѣтямъ, а сама пришла Богъ знаетъ куда, въ грязь и болѣзнь... Она начинала сердиться на себя и рѣшила сейчасъ-же уйти.
   -- Присядьте пожалуйста, услышала она ласковый, тоненькій голосъ.
   Дѣвочка подставила барынѣ табуретку и обтерла ее ладонью, какъ будто для того, чтобы показать какая она чистая.
   "Надо хоть немного денегъ дать", подумала Нина Павловна, присаживаясь. А у нея какъ нарочно именно сегодня такъ много тратъ... И опять длинный списокъ Марьи Аѳанасьевны развернулся передъ нею.
   -- Гдѣ же ваша мать? спросила она, досадуя и на себя и на то, что попала сюда и теперь должна сидѣть и ждать какую-то незнакомую ей женщину, когда у ней такъ много хлопотъ, заботъ и всякаго дѣла. А вѣдь эти попрошайки привыкли на чужой счетъ жить... Лѣнь работать, а дѣтей родить не лѣнь... И навѣрное совсѣмъ и не вдова... Народила дѣтей, а благотворители содержи ихъ... Какъ это все возмутительно!.. Нина Павловна начинала не на шутку раздражаться и опять спросила у дѣвочки, не разслышавъ ея отвѣта.
   -- Гдѣ же мама?
   -- Она сейчасъ придетъ... Она въ мелочную пошла...
   Нина Павловна привыкла съ дѣтьми вести "дѣтскіе разговоры" и не знала, какъ заговорить съ дѣвочкой.
   -- А ты очень любишь маму? спросила она.
   Дѣвочка только усмѣхнулась и повела плечомъ.
   -- Больна она шибко... сказала она, не отвѣчая на праздный вопросъ барыни.-- Все кашляетъ... Докторъ сказалъ не на долго хватитъ.
   И она такъ грустно взглянула кругомъ, на дѣтей, на весь скарбъ, что у Нины Павловны сердце сжалось. И вдругъ она сообразила, что квартирная хозяйка назвала эту дѣвочку Катей и какъ-то сразу безсознательно полюбила ее.
   -- Ты Катя?
   -- Да, смѣло и сдержанно отвѣтила дѣвочка.
   -- А тебѣ сколько лѣтъ?
   -- Восемь лѣтъ, скоро девять... Я старшая...
   Нина Павловна оглядѣла Катю. Маленькое, зеленое лицо ея было сосредоточенно; сѣрые глаза смотрѣли какъ-то особенно спокойно, во всѣхъ движеніяхъ была увѣренность взрослаго человѣка, разсмѣшившая на первый взглядъ Нину Павловну.
   "Это она привыкла съ младшими изъ себя большую корчить", рѣшила она и вспомнила какъ ея Катя "представляетъ" няню.
   -- Ты учишься гдѣ-нибудь? продолжала свои разспросы Нина Павловна.
   -- Нѣтъ... Когда-же? У насъ мальчикъ все хвораетъ, сказала дѣвочка, показывая рукою на ситцевую занавѣску, за которой стоналъ красный свертокъ.-- Надо съ нимъ возиться...
   -- А мама?
   -- У мамы своего дѣла слава тебѣ Господи... Да она и не можетъ...
   -- Что же съ ней?
   -- Чахотка, докторъ сказалъ... Отъ папаши захватила...
   Нину Павловну удивилъ спокойный и серьезный тонъ съ какимъ были сказаны эти слова. Она не могла рѣшить, понимала ли дѣвочка ихъ смыслъ или именно отъ того и говорила такъ серьезно и спокойно, что понимала его. У Нины Павловны сердце болѣзненно сжалось и опять захотѣлось скорѣе бѣжать отсюда и забыть со своей Катей о томъ, что она слышала здѣсь. Она оглянулась кругомъ и у нея пробѣжалъ морозъ по кожѣ.
   -- У васъ квартира сырая, сказала она.
   -- Конечно, подтвердила Катя и показала рукою на уголъ съ проступившими на штукатуркѣ зелеными, мохнатыми пятнами.
   -- Зачѣмъ же вы живете здѣсь?
   -- Хозяева хорошіе... Добрые... Дядя Василій смирный... Это онъ сегодня немного согрѣшилъ... Онъ рѣдко... Хорошій онъ очень...
   -- А хозяйка?
   -- Степановна?.. Добрѣющая!... Она когда нужно маму отпускаетъ, сама съ нами возится...
   -- Зачѣмъ же она ругается?
   Дѣвочка близко подошла къ Нинѣ Павловнѣ.
   -- Выпимши онъ... вдругъ заговорила Катя тономъ старой торговки.-- Ну лотокъ и уронилъ... Онъ съ лотка бумагой торгуетъ... Товаръ и загубилъ весь, въ грязи вышлепалъ... А товару-то на два семь было... Однихъ конвертовъ что перепортилъ -- страсть!..
   -- Отдай сапоги! слышалось изъ сосѣдней комнаты.
   Катя поспѣшно притворила дверь и опять близко подошла къ барынѣ:
   -- Тетенька Степановна съ него сапоги сняла, чтобы не уходилъ... Онъ и капризится...
   Нинѣ Павловнѣ вдругъ захотѣлось расцѣловать эту грязную худенькую дѣвочку и она ласково спросила ее:
   -- Сколько же вы платите за квартиру?
   -- Четыре рубля... Это кухня... Степановна нахлѣбниковъ держитъ... Приказчики изъ зеленной... Семь мужиковъ... Она на нихъ здѣсь стряпаетъ... А отстряпаетъ -- мы по всей кухнѣ ходить можемъ...
   За ситцевой занавѣской рявкнулъ ребенокъ. Катя бросилась къ нему и стала его убаюкивать. Гришка подползъ къ самымъ ногамъ Нины Павловны и сталъ ковырять ея калошу.
   -- Вы все дома сидите?-- обратилась Нина Павловна къ двумъ дѣвочкамъ, примостившимся на одномъ стулѣ.
   Онѣ не поняли ея вопроса и испуганно взглянули на ситцевую занавѣску.
   -- Это вы про что, барыня?-- послышался оттуда голосъ Кати.
   -- Неужели вы, дѣти, никогда не гуляете?
   -- Гуляемъ когда...-- отвѣтила Катя, вынося изъ-за занавѣски ребенка.
   Онъ продолжалъ хныкать и Катя безъ остановки качала его.
   -- Гришка не гуляетъ, потому сапогъ нѣтъ, а Нюшу и Маньку со двора не загонишь, ежели тепло... Поперемѣнки гуляютъ... У нихъ одинъ дипломатикъ на двухъ...
   Нюша и Манька весело фыркнули; фыркнулъ за ними и Гриша. Катя серьезно посмотрѣла на нихъ и также серьезно сказала:
   -- Вотъ въ пріютъ попадутъ -- не погуляютъ!
   -- Въ какой пріютъ?
   -- Генеральша обѣщались опредѣлить... Марья Андреевна... Марья Андреевна... Гдѣ мы жили... Папаша у нихъ въ кучерахъ служилъ...
   -- А онъ давно умеръ?
   -- Папаша-то? Да на Пасху... На самую Пасху и померъ...
   -- Простудился?
   -- Онъ чахотный былъ... Все кашлялъ, все кашлялъ... А генералъ въ клубѣ-то до ночи сидитъ, а папаша на козлахъ... Продрогнетъ... И дома-то потомъ бывало согрѣться не можетъ... Все кашляетъ, все кашляетъ... А то бывало генеральша на балъ поѣдутъ... Всю ночь папаша съ кареты не сходитъ... Утромъ вернется... Право! Мы, бывало, вставать хотимъ, а папаша только армякъ скидаетъ... Право! А утромъ опять генералу одиночку подавай!.. И все кашляетъ, все кашляетъ... А какъ ледъ пошелъ -- вотъ тутъ и конецъ...
   Катя замолчала, молчали и остальные дѣти. Нина Павловна понимала, что дѣвочка повторяла сто разъ слышанное его и все-таки ей стадо жутко. Въ комнатѣ было тихо; жестяная лампочка еле освѣщала блѣдныя лица ребятишекъ. Нина Павловна только сейчасъ замѣтила, что въ комнатѣ не было оконъ, значитъ дѣти жили безъ дневного свѣта; только сейчасъ она обратила вниманіе и на ихъ тусклые глаза, на жидкіе вялые волосы, на лохмотья, покрывавшія ихъ тщедушныя фигурки, на драные, рыжіе сапожки Кати.
   Дѣти молчали; только изъ краснаго свертка слышалось слабое хныканье.
   -- А что-же генералъ?-- спросила Нина Павловна.
   -- Генералъ? Нашъ-то?-- не понимая вопроса, сказала дѣвочка.
   -- Ну да... Гдѣ папаша жилъ...
   -- Другого кучера взяли... Насъ изъ кучерской увели... Хорошая кучерская! Просторная, свѣтлая... Папаша птицъ сильно любилъ...
   -- И генералъ ничего не далъ?
   -- Нѣтъ! помогаютъ... успокоительно сказала дѣвочка.-- Они добрые, хорошіе господа...
   -- Сколько-же? Ты не знаешь?
   -- Красненькую на мѣсяцъ присылаютъ...
   -- Что-жъ? Это хорошо...-- сказала Нина Павловна.
   Она уже забыла, что передъ нею ребенокъ и говорила съ Катей, какъ съ большой.
   -- Какъ ни хорошо?! И Степановна говоритъ: господа рѣдкіе! Другіе-бы не дали!.. И мамаша за нихъ Богу молится!..
   Нина Павловна успокоилась:-- десять рублей въ мѣсяцъ -- не нищета! Если-бы мать захотѣла работать, то могли-бы существовать и не въ такомъ сыромъ углу и дѣтей могла-бы пріодѣть... А то всѣ на чужой счетъ хотятъ жить... Сто двадцать рублей въ годъ -- пенсія чиновника послѣ тридцатипяти-лѣтней службы!
   -- Дѣтей у насъ очень ужъ много! точно угадывая мысль Нины Павловны, сказала разговорившаяся Катя и, какъ-бы въ подтвержденіе своихъ словъ, положила Колю на постель и вытащила за рученку больную Таню.
   "Навѣрное мать такъ дѣлаетъ, чтобы разжалобить благотворителей", пронеслось въ головѣ Нины Павловны, но она не могла разсердиться на Катю, видя какъ нѣжно и ласково она усаживала на стулъ едва державшуюся на ногахъ Таню.
   -- Сопрѣешь вся на мокрыхъ тряпкахъ, добрымъ голосомъ журила ее Катя.-- Сиди тутъ... Посмотри, какая гостья пришла... Видишь: -- птичка на шляпкѣ...
   Таня -- однѣ косточки, обтянутыя кожей -- сморщилась, углы рта опустились и слезы беззвучно потекли изъ ея громадныхъ грустныхъ глазъ.
   -- Ну не плачь, глупая... Не плачь... Лечь хочешь? Я тебя на кровать снесу...
   И Катя, ловко обхватя худенькое тѣльце сестры, потащила ее на постель.
   -- Что говоришь?-- слышался шопотъ Кати изъ-за занавѣски.-- Кушать? Сейчасъ, сейчасъ... Мама придетъ, баранку принесетъ...
   -- А вы еще ничего не ѣли?-- спросила Нина Павловна.
   -- Мы здоровыя,-- сказала Катя такимъ тономъ, точно извинялась за Таню.
   Дверь порывисто отворилась и въ нее быстро вошла женщина лѣтъ тридцати двухъ, блѣдная, худая, съ впалой грудью и узкими плечами. Она оглянула всю комнату растерянными и испуганными глазами; въ одну секунду осмотрѣла дѣтей, Нину Павловну, ея руки, бросила на столъ хлѣбъ и двѣ копченыхъ селедки, и съ униженно-почтительнымъ видомъ подошла къ баринѣ.
   -- Вотъ я прочла,-- начала Нина Павловна.-- Вы Аграфена Петрова?..
   -- Я, барыня... я...-- сказала Аграфена, стаскивая съ себя драповое, рыжее пальто и передавая его Катѣ.
   "Кажется это не тунеядство, а настоящая бѣдность", подумала Нина Павловна и въ ней шевельнулось какое-то неопредѣленное чувство удовлетворенности.
   -- Я познакомилась съ вашими дѣтьми,-- ласково заговорила она.-- У васъ восемь?
   -- Восемь, барыня... Восемь! Что-же дѣлать-то? Всѣ дороги... Вотъ какъ пальцы, который ни отрѣжешь -- все боль одна...
   Она точно извинялась и за то, что у нея много дѣтей, и за то, что она любитъ ихъ. За занавѣской захныкалъ ребенокъ. Аграфена бросилась къ нему и черезъ секунду вынесла его. Мальчикъ жадно припалъ къ высохшей, сморщенной груди и, громко причмокивая, сосалъ ее.
   -- Господа приходятъ, говорятъ дѣтей много, говорятъ работать надо... Да какъ? Сами видите... На весь день не уйдешь... Накормить всѣхъ надо... Да и не работница ужъ я...
   Аграфена закашлялась и грудь выскочила изо рта мальчика... Онъ громко заплакалъ.
   -- Ну не буду, не буду, ласково обратилась она къ нему...-- Не сердитесь, ваше превосходительство...
   И она снова дала ребенку свою коричневую, длинную грудь. Мальчикъ радостно ухватился за нее ртомъ и рученкой.
   Нина Павловна смотрѣла на Аграфену, на ея впалыя щеки, на лихорадочные съ жесткимъ блескомъ глаза, на высохшіе, птичьи пальцы, которыми она любовно придерживала ребенка у своей изболѣвшей груди, и не могла сказать ни слова.
   Съ кровати послышалось слабое хныканье Таньки. Катя осторожно подошла къ столу, отрѣзала ломтикъ чернаго хлѣба и -- стараясь это сдѣлать скорѣе и незамѣтнѣе -- снесла его за занавѣску сестрѣ. И Нинѣ Павловнѣ опять захотѣлось поцѣловать Катю...
   -- Работать... между тѣмъ говорила Аграфена,-- рада-бы... Я, барыня, прачка. И могу сказать хорошая прачка... Не ученая, а могу и гофру, и крахмаленное, все могу... Да куда я годна? Какъ съ пролуби пріѣду -- бѣлье полоскать ѣздимъ -- такъ и въ лёжку... Горю... Лихорадка... Докторъ говоритъ пролубь -- вредъ!
   Нинѣ Павловнѣ вспомнилось, какъ ее два года тому назадъ послѣ плеврита послали на Ривьеру; торопили, чтобы дня лишняго не оставалась въ Петербургѣ... А тутъ прорубь!..
   Аграфена опять закашлялась, но удержалась, чтобы не побезпокоить ребенка.
   -- Думаете легко попрошайничать?-- опять начала она.-- Говорятъ: у тебя отъ генерала пенсія... Десять рублей. Дай Богъ ему здоровья! Десять рублей! Четыре за уголъ отдать... Остается -- шесть... Двугривенный на день. Накормить девять ртовъ... Обуть -- одѣть. Они малы, а пить -- ѣсть просятъ... Хуже большого просятъ!..
   Аграфена опять закашлялась и опять проглотила кашель и удержала грудь во рту мальчика.
   -- А когда твой ребенокъ у тебя ѣсть проситъ, а дать нечего, смерть лучше... Ей Богу лучше!-- съ убѣжденіемъ выкликнула Аграфена и затряслась всѣмъ тѣломъ отъ приступа кашля.
   Нинѣ Павловнѣ вдругъ представилось, что когда-нибудь ея Катя попроситъ у нея поѣсть и ей нечѣмъ будетъ ее накормить. Ей представилась ея милая Катя, красавица, всѣми любимая, веселая Катя -- изможденной, блѣдной, голодной... Слезы подступили къ глазамъ Нины Павловны, въ груди такъ заныло, что она застонала. Она поскорѣе достала кошелекъ, вынула изъ него всѣ деньги, положила ихъ на столъ и быстро вышла изъ комнаты. Никто не замѣтилъ ея ухода. Катя возилась съ братомъ, разревѣвшимся оттого, что у него отняли грудь, Таня, за занавѣской, чвакала черный хлѣбъ, дѣвочки-двоешки, прижавшись другъ къ другу, съ испуганнымъ любопытствомъ смотрѣли, какъ посинѣла мать отъ кашля и какъ на платкѣ, поднесенномъ ею ко рту, выступали темнокрасныя пятна.

Ек. Лѣткова.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 7, 1895

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru