Любич-Кошуров Иоасаф Арианович
В Маньчжурских степях и дебрях

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Иоасаф Любич-Кошуров.
В Маньчжурских степях и дебрях

0x01 graphic

I

   Петька Чужих прислонил свой карабин к дереву, приложил руки ко рту рупором и крикнул громко, что было силы:
   -- Гоп-гоп!
   И через секунду опять:
   -- Гоп-гоп!
   Потом опустил руки вдоль тела и прислушался.
   Кругом было тихо.
   Только гудели комары. Где-то далеко стучал дятел.
   Ровный однообразный шум шел над лесом в верхушках деревьев.
   Гоп-гоп!.. Гоп-гоп!
   Но в ответ только этот однообразный шум деревьев.
   Дятел перестал стучать, потом застучал ближе резко, громко.
   Ствол дерева, где стоял Петька, скрипел чуть слышно, и когда Петька прислонился к нему спиной, он почувствовал, будто дерево дышит, тоже тихо, почти незаметно, в такт своему скрипенью.
   Опять он крикнул:
   -- Гоп-гоп!
   "Рип-рип", рипит дерево... Шумят вверху листья...
   Дятел, кажется, застучал еще громче, еще чаще, с дробными перебоями словно вдруг рассердился...
   Зеленым морем стелется кругом заросль между деревьями...
   Кустарники стоять неподвижно... Сюда не доходить ветер.
   Тут тишина... Мягкий, зеленый сумрак окутывает гущу кустов.
   Только кое-где солнечный свет золотится на ветках и листьях.
   Тихо...
   И вдруг в кустарниках что-то хрупнуло глухо и слабо...
   А Петька в это мгновенье, с напряженным вниманием насторожив слух и затаив дыхание, ждал ответного голоса на свой голос...
   И ему уже казалось даже, будто он слышит где-то далеко-далеко какие-то голоса сквозь шум листьев, такие же смутные, неопределенные, как шум листьев, немолчный, монотонный, у него над головой.
   Голоса словно летели к нему с этим шумом и в этом шуме...
   Летели и не могли долететь, потому что ветер разносил их с собою по всему лесу, всюду вокруг над всем необъятным зеленым простором.
   И они замирали в листьях, и вспыхивали опять, и опять замирали.
   Звук, раздавшийся в кустах, откликнулся в сознании у Петьки неясно и смутно... Но через мгновенье точно электрическая искра пробежала у него по телу и ударила в мозг.
   Что это?... Откуда это тот звук?
   Весь он замер.
   Листья над головой перестали шуметь, стук дятла оборвался сразу...
   Петька вспомнил о диких зверях, с которыми приходится иногда встречаться охотнику в этих местах.
   Может-быть, это тигр крадется...
   Он схватил карабин.
   Руки у него дрожали... Во рту стало холодно. Холодок пробегал и по зубам и охватывал сердце.
   Карабин у Петьки был малокалиберный, но под сильный патрон Винчестера.
   Обыкновенно Петька стрелял свинцовой пулей...
   На всякий случай, однако, он брал с собой три, четыре патрона с пулей в мельхиоровой полуоболочке.
   Такой пулей можно было убить быка. Она действовала как разрывная.
   Патроны с пулей в полуоболочке он держал, чтобы не спутаться, когда они понадобятся, отдельно от других патронов в кармане своих шаровар.
   Не сводя остановившихся, широко открытых глаз с чащи кустарников, он отвел затвор карабина книзу и переменил патрон.
   Потом закрыл затвор и вскинул карабин к плечу.
   Только один раз коротко мигнули его веки, и сейчас же глаза опять широко открылись и словно застыли, как стеклянные, глядя поверх ствола все в одну точку, в чащу кустарников.
   На лбу выступили капли пота, и во рту опять стало холодно... Потом во рту и в горле сразу пересохло словно изнутри пыхнуло жаром.
   Что это?... Откуда это тот звук?
   Весь он замер.
   Листья над головой перестали шуметь, стук дятла оборвался сразу...
   Петька вспомнил о диких зверях, с которыми приходится иногда встречаться охотнику в этих местах.
   Может-быть, это тигр крадется...
   Он схватил карабин.
   Руки у него дрожали... Во рту стало холодно. Холодок пробегал и по зубам и охватывал сердце.
   Карабин у Петьки был малокалиберный, но под сильный патрон Винчестера.
   Обыкновенно Петька стрелял свинцовой пулей...
   На всякий случай, однако, он брал с собой три, четыре патрона с пулей в мельхиоровой полуоболочке.
   Такой пулей можно было убить быка. Она действовала как разрывная.
   Патроны с пулей в полуоболочке он держал, чтобы не спутаться, когда они понадобятся, отдельно от других патронов в кармане своих шаровар.
   Не сводя остановившихся, широко открытых глаз с чащи кустарников, он отвел затвор карабина книзу и переменил патрон.
   Потом закрыл затвор и вскинул карабин к плечу.
   Только один раз коротко мигнули его веки, и сейчас же глаза опять широко открылись и словно застыли, как стеклянные, глядя поверх ствола все в одну точку, в чащу кустарников.
   На лбу выступили капли пота, и во рту опять стало холодно... Потом во рту и в горле сразу пересохло словно изнутри пыхнуло жаром.
   Что, если тигр?
   Будь у него штуцер, он успел бы при первом промахе или неловком выстреле пустить в зверя вторую пулю из другого ствола.
   Но у него только одна пуля.
   В случае неудачи ему все равно не успеть перезарядить карабина.
   Тогда он погиб.
   Эти мысли промелькнули мгновенно в его мозгу, как одна мысль словно все мысли о штуцере, о тигре, о промахе слились в одну мысль.
   И его страх перед страшным зверем вдруг словно сгорел в этих мыслях... Или ушел куда-то далеко... Опустился глубоко-глубоко...
   Но душа стала спокойна...
   Точно была буря в душе, и потом наступило затишье.
   Он держал под цевьем карабина в левой руке запасной боевой патрон. Но он не помнил, как и когда очутился у него в руке этот другой патрон.
   Он только сейчас ощутил его на ладони.
   У него всегда была такая привычка -- стрелять по дичи с запасным патроном в левой руке, чтобы, в случае промаха, быстро перезарядить карабин.
   И ему, правда, удавалось иногда догонять вторым выстрелом дикую козу или волка.
   Конечно, тигр -- не волк.
   Тигр от него не побежит...
   Но он выпрямился, прислонился к дереву и стал ждать.
   Его брови были сдвинуты.
   Коротенькая морщинка легла на лбу между бровями вверх от переносицы.
   И вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку около локтя крепко и больно.
   Душа словно застыла... Мурашки побежали от шеи по затылку.
   Он хотел крикнуть, хотел повернуться, но голос, этот готовый сорваться с губ крик ужаса, будто потух в гортани.
   Глаза открылись широко, широко. Он чувствовал, как уходят его силы.
   В ногах под коленями пробежала дрожь, и ноги подгибались сами собой.

II

   -- Бросай ружье!..
   Чьи-то сильные, твердые, как деревянные, пальцы забегали у него по руке от локтя вверх к плечу, нащупывая то тот, то другой мускул...
   И вдруг остановились.
   Крепкие ногти надавили больно на какую-то жилу под мышкой...
   -- Бросай!..
   Правая рука, державшая карабин около шейки приклада, разжалась у него сама собой.
   Он чуть не вскрикнул от боли.
   Карабин кувыркнулся в левой руке прикладом книзу и ударился с легким бряканьем задком о землю...

0x01 graphic

   Какой-то человек, невысокого роста, сутулый, бородатый, в кожаной черной куртке выскочил из-за спины и схватил карабин.
   Должно-быть, карабин его интересовал больше, чем Петька...
   Он отошел с карабином в сторону и стал рассматривать его, поворачивая то так, то этак, с очень озабоченным видом, сосредоточенно хмуря брови и шевеля усами.
   Потом вскинул глаза на Петьку и сказал:
   -- Эге, молодчик!..
   И, скосив глаза сейчас же в сторону, в глубину леса, мотнул головой и присвистнул:
   -- Фю-фю-фю.
   Затем повернул карабин боком, поднял его немного и склонился над ним совсем низко, почти касаясь ствола усами...
   Внимание его, очевидно, привлекла теперь прицельная планка...
   Лицо у него снова стало сосредоточенное.
   Брови сдвинулись, кожа на широком, красном, почти кирпичного цвета лбу собралась в морщины, глаза сощурились...
   Он еще ниже наклонил голову и, держа карабин в левой руке, поставил большой палец правой ногтем на прицел сбоку, возле второй зарубки...
   Потом передвинул палец до четвертой зарубки...
   Еще глубже, еще резче стали морщины на его лбу, брови сошлись совсем.
   Вдруг он поднял голову и остановил глаза на Петьке.
   -- Пять и ноль -- это сколько? -- спросил он.
   Голос у него был хриплый и грубый.
   -- Петька уже успел немного придти в себя.
   -- Как? -- спросил он, в свою очередь.
   Он не совсем хорошо понял, о чем его спрашивают.
   -- Пять и ноль... я говорю, пять и ноль...
   И человек в кожаной куртке покрутил указательным пальцем над затвором карабина.
   -- Ну?..
   Затем нахмурился и добавил, мигнув веками:
   -- Тут отчеканено.
   -- А, -- сказал Петька, догадавшись, наконец, в чем дело, -- это пятьсот...
   Человек в кожаной куртке снова поднес карабин к глазам и через секунду снова глянул на Петьку из-под густых черных бровей.
   -- Пятьсот?
   -- Пятьсот... Только вы, дяденька, зачем?.. Вы мне ее отдайте, винтовку.
   Человек в куртке опустил карабин к ноге и сейчас же, едва карабин коснулся о землю углом приклада, отсторонил его от себя и потом оглянул его сверху вниз от конца ствола до приклада.
   -- Хе, -- сказал он, -- винтовка. Какая это винтовка?
   Снова он бросил короткий взгляд по карабину и снова остановил глаза на Петьке.
   -- Так на пятьсот?
   Человек в кожаной куртке, очевидно, не был злой человек...
   Правда, он говорил насмешливо и несколько пренебрежительно, но Петька видел, что в душе он ничего не имеет ни против него, ни против его винтовки.
   Может-быть, он только не доверял цифрам, выставленным на прицеле винтовки.
   -- Отдайте дяденька...
   Петька протянул к нему руку.
   -- Чего?..
   Человек в кожаной куртке шевельнул бровями... Чуть-чуть обозначились на разгладившемся теперь лбу лёгкие морщинки.
   -- Я говорю, зачем она вам...
   Петька все держал руку протянутой...
   -- Да на!..
   И человек в куртке двинул было винтовкой в сторону Петьки... Сейчас же, однако, он задержал винтовку...
   Даже немного нагнул ее к себе...
   -- Заряжена!
   -- Заряжена... и курок поднять.
   -- Можно стрелять?
   -- Можно, -- сказал Петька хмуро и опустил руку.
   Человек в куртке оглянулся кругом, поднял потом карабин к плечу и прицелился в молоденькую березку, толщиной вершка в полтора...
   Он потянул за спуск, потом отпустил спуск, потянул опять и опять отпустил.
   Небольшой вороненый курок сзади затвора оставался неподвижен...
   -- Что же это? -- сказал человек в куртке, повернув лицо в Петькину сторону, и потом потрогал спуск... -- Ви!.. не действует.
   -- Она с отказом, -- проговорил Петька по-прежнему хмуро.
   Он все более переставал бояться человека в куртке.
   -- Как с отказом?...
   -- Сперва спуск идет слабо, как на ниточке, а потом, как упрется, тут и спускай...
   На лице человека в куртке изобразилось недоумение.
   Несколько секунд он смотрел на Петьку молча, потом произнес, вздернув брови:
   -- Ф-э...
   И выставил между зубами кончик языка.
   Потом крякнул и сказал:
   -- Теперь чую...
   Вскинул карабин, прицелился и выстрелил. Березка вздрогнула и медленно с легким треском повалилась в кусты, как подрезанная.
   Петька даже сам не ожидал такого эффекта.
   До сих пор ему еще не приходилось стрелять из своего карабина разрывными пулями...
   Громко, почти с отчаянием он крикнул:
   -- Отдайте, дяденька!..
   Но человек в куртке взял карабин под мышку и пошёл прочь, не особенно торопясь и не взглянув больше ни разу на Петьку, будто он никогда его и не видел, будто Петьки тут и не было.
   Он шел и говорил, качая головой:
   -- Ну-ну...
   Казалось, это он не у Петьки отобрал винтовку, а купил ее в магазине, попробовал и теперь несет домой чтобы повесить на гвоздик у себя над кроватью.

III

   -- Дяденька!..
   Человек в куртке шел впереди Петьки также неторопливо, не оборачиваясь, и продолжал рассуждать сам с собою:
   -- О-о... Да... Это точно... Это можно сказать...
   И качал головою.
   Вдруг он остановился.
   Взглянув через плечо на Петьку, он спросил:
   -- Ты чей?
   -- Чужих, -- ответил Петька...
   Человек в куртке пошел дальше.
   Сделав несколько шагов, он опять остановился.
   -- Так Чужих?
   -- Чужих.
   -- Гм... А откуда?
   Петька назвал свою станицу.
   -- Гм, -- опять сказал человек в куртке.
   Петька видел, как он крепче прижал карабин под мышкой. -- Дяденька!..
   Даже слезы навернулись на глазах у Петьки. Не отрываясь, он смотрел на рубчатый изящный задок своего карабина...
   -- А дяденька!
   -- Ну?
   -- Отдайте.
   Человек в куртке повернулся к нему совсем.
   -- Значит... значит, -- заговорил он и вдруг широко открыл глаза и уставился, не мигая на Петьку...
   Глаза у него были большие, серые... Теперь глаза выкатились; зрачки точно сжались с боков и вытянулись немного к верху поперек белков...
   Он снова вздернул брови.
   -- Далеко ж ты, молодчик!
   И он присвистнул...
   -- Дяденька, -- снова начал было Петька, но голос у него пресекся... Испуганно, быстро он поднял глаза и остановил их на человеке в куртке...
   -- Как далеко?..
   Говорил он с запинкой точно заикаясь.
   Человек в куртке сдвинул брови и пристально посмотрел в глаза Петьке.
   -- А ты не врешь?
   -- Чего вру?
   Человек в куртке подумал немного.
   -- А ты где ночевал?
   -- В лесу...
   Значит, ночи три ночевал?...
   -- Четыре...
   Голос у Петьки был все такой же пресекающийся. Также испуганно глядели его глаза...
   -- Теперь шабашь! -- сказал человек в куртке. -- Не выйти тебе отсюда до второго пришествия.
   Он помолчал немного и заговорил опять:
   -- Заблудился... да... понимаю... Я сам так раз заблудился вроде тебя...
   Он все двигал бровями... Усы у него тоже шевелились. Морщины на лбу то разглаживались, то собирались снова.
   -- Охотник?
   И он крякнул и пристально поглядел в глаза Петьке.
   -- Охотник, -- ответил и Петька.
   Человек в куртке опять крякнул.
   -- На охоту ушел?
   -- Да.
   -- За козой?
   -- За козой.
   -- А ружье потихоньку стащил?
   -- Потихоньку.
   Человек в куртке мотнул головой.
   -- Знаю... все знаю...
   Снова он двинул бровями.
   -- У отца стащил?
   -- Нет, у дяди.
   -- Ну, а я у отца... Гм...
   И закрутив ус вокруг он оттянул его в сторону, потом книзу...
   И сейчас же вслед за усом наклонилась, и его голова будто он притянул ее за ус.
   -- Гм... да... Что ж ты теперь будешь делать?
   Он вскинул глаза на Петьку.
   -- А?
   И закрутил другой ус.
   -- Не знаю, -- сказал Петька.
   Человек в куртке глядел на него исподлобья, немного искоса. Распустив и расправив ус, он закрутил его опять вокруг пальца...
   -- Чего?
   -- Не знаю, -- повторил Петька, -- вы говорите, далеко? -- Не далеко, а опять заблудишься... Верст около ста.
   -- Сто верст! -- воскликнул Петька.
   Человек в куртке повернулся к нему спиною.
   -- Пойдем ко мне.
   -- Дяденька!..
   -- Сказано, пойдем....
   И человек в куртке шагнул в кусты.
   -- А винтовка!..
   И Петька увидел опять, как человек в куртке поплотней прижал его карабин под мышкой.
   Немного погодя, человек в куртке сказал:
   -- Хорошая штучка...
   -- Вы меня проводите домой? -- спросил Петька.
   -- Провожу -- ответил человек в куртке, шагая по кустам.
   Петька шел за ним. Ветки хлестали ему в лицо, сухие корявые сучья задевали за платье. Но он не замечал этого.
   "Унесет, -- думал он, -- ой, унесет и бросит!"
   Человек в куртке несомненно не был разбойником.
   Но кто он был?
   Петька понимал только одно: человеку в куртке понравилась его винтовка и он кажется намеревался завладеть ею.
   Что тогда будет делать Петька?
   И потом, куда его ведет человек в куртке?
   Он говорит: "пойдем ко мне"... Стало-быть, он тут живет где-нибудь недалеко... А кругом лес, тайга...
   Петька вспомнил про нож, который он всегда держал за голенищем.
   Но он не вынул ножа.
   Он чувствовал себя совсем беспомощным... Отчаяние опять охватило его... Слезы навертывались на глаза...
   Ему хотелось бросить человека в куртке, убежать от него. Но он продолжал идти за ним, глотая слезы и плохо видя за слезами, куда он идет...
   А человек в куртке все бормотал что-то про себя глухо и невнятно, плевался и крякал. И все шел, шел. Все дальше, дальше, перепрыгивая через пни, через повалившиеся деревья, через колдобины и рытвины.

IV

   -- Ну, вот и дома!..
   Человек в куртке остановился и оглянулся на Петьку.
   -- Я тут живу... да... Тут у меня землянка... Петька напрасно искал землянку. Как и раньше, кругом него было непроходимая чаща кустарников.
   Человек в куртке раздвинул ветки густого орешника и шагнул вперед.
   Согнувшись потом и все продолжая придерживать руками ветки орешника, он крикнул:
   -- Сигай сюды!
   Затем выпустил ветки и спрыгнул куда-то вниз.
   Петька слышал, как глухо стукнули его сапоги... Он тоже нагнулся, развел ветки и увидел прямо перед собою высокий бугор, сплошь заросший диким виноградом.
   Аршина полтора кверху бугра чернело четырёхугольное отверстие, очевидно, вход в землянку.
   Чтобы земля не обваливалась, в эту узенькую мрачную дыру была вставлена деревянная рама, сколоченная из толстых деревянных брусьев оструганных довольно чисто.
   Дверь отворялась внутрь...
   -- Сигай, сигай! -- крикнул опять человек в куртке, показываясь в полумраке входа по грудь. Затем он схватился руками за порог и высунулся немного из своей берлоги.
   -- Эй, молодчик!..
   И закивал Петьке головою.
   Губы его расплылись в улыбку.
   -- Сигай, не бойся!..
   Внутри бугра раздалось глухое урчанье...
   Человек в куртке скосил глаза и крикнул грубо:
   -- Ну, ты! Эй!..
   И застучал внизу ногой...
   Затем он опять обратился к Петьке:
   -- Иди, говорят тебе...
   -- А это у вас что там?
   Подняв над головой руки, Петька держался за ветки и чуть-чуть колыхал ими.
   На человека в куртке он смотрел недоверчиво и мялся на месте.
   -- Медведь, -- сказал человек в куртке, -- только он ручной и совсем вроде как собака.
   -- А как бросится?..
   -- Не бросится...

0x01 graphic

   Что-то темное, косматое появилось рядом с человеком в куртке... Рядом с его руками на порог легли две лапы... Лапы заскребли по порогу. Послышалось кряхтенье...
   Петька видел, как толстые когти вцепились в край порога...
   -- Пошел на место! -- крикнул человек в куртке. -- Ну! говорят тебе...
   Когти разжались, лапы сползли с порога...
   -- Пошел, пошел!..
   Петька шагнул вперёд и остановился.
   -- А у вас там темно?
   -- Чего темно! У меня окно...
   -- И он не тронет?
   -- Сказал, не тронет!.. Он меня боится.
   Петька, наконец, решился...
   -- Ладно, -- сказал он, -- пустите.
   И совсем близко подошёл к порогу.
   -- Пустите. Прямо сейчас вниз?
   -- Прямо вниз; тут три порожка.
   Продолжая держаться руками за порог, человек в куртке откинулся назад... Сразу он пропал в темноте... Только руки его белели на пороге.
   Потом он разжал пальцы и гулко стукнул, спрыгнув вниз.
   Петька стал спускаться по порожкам. Один, другой; внизу смутно видит третий...
   А дальше -- тьма...
   Пахнет землей, сырой овчиной, дымом...
   -- Погоди, -- слышится голос человека в куртке, -- я открою окошко...
   Что-то скрипит в глубине землянки.
   -- О, чорт! -- опять доносится снизу его грубый голос. Слышно, как он дергает за веревку: веревка глухо звучит отрывистым, гудящим звуком.
   -- О, чтоб тебя!..
   Опять гудит веревка, еще резче.
   Человек в куртке кричит снизу:
   -- Забухло, чтоб его!
   И вдруг блеснул свет...
   Землянка осветилась сразу...
   Прежде всего Петька увидел хозяина землянки. Он стоял посреди землянки с головой, поднятой кверху, держа в левой руке веревку, спускавшуюся с потолка.
   Сейчас же он бросил веревку и повернулся к Петьке.
   -- Теперь видно?
   -- Видно...
   Петька глянул кругом и потом вниз. Ступеньки обрывались сразу, круто... От последней ступеньки до полу было около аршина.
   -- Ну, прыгай!
   Петька спрыгнул...
   Что-то завозилось в глубине землянки в углу около сложенной из сырцового кирпича маленькой в роде кухонной плиты печки.
   Там было темно...
   Только стенка печки едва заметно белела с одного края.
   И вдруг по краю печки неясно проползла какая-то тень, и затем в освещенном пространстве показалась большая голова с острыми ушами и короткой острой мордой...
   Человек в куртке сделал свирепые глаза и крикнул, круто повернувшись к печке:
   -- Васька!.. Ну!
   И топнул ногою...
   Голова скрылась.
   -- Это он? -- спросил Петька.
   -- Он...
   И, подняв руку, человек в куртке погрозил указательным пальцем в угол около печки.
   -- Я т-тебя, каналья!..
   -- Молодой он?
   -- Три года...
   Человек в куртке подошел к выходу из землянки и запер дверь, подперев ее толстым дубовым колом.

V

   -- Дяденька!
   -- Ну?
   -- А вы кто будете?..
   -- Охотник, -- ответил хозяин землянки и спросил в свою очередь: -- ведь ты охотник?
   -- Охотник...
   -- Ну, и я охотник. Тебя как звать?
   -- Петром.
   -- Ну, а меня Семеном...
   -- Вы тут так постоянно и живете?..
   -- Гм, -- сказал хозяин землянки.
   -- Бывает и уходите?
   -- Все бывает...
   -- А домой вы меня проводите?
   -- Сказал, провожу...
   Петька повел глазами на карабин... Карабин теперь уже висел в головах над сколоченными из досок козлами, застланными вместо матраца козьими шкурами.
   -- Дяденька... Дядя Семен... А ее как же?..
   И Петька кивнул головою на карабин.
   -- Кого ее?..
   Глаза у хозяина землянки вдруг словно наполнились мраком.
   Голос зазвучал хрипло и отрывисто.
   -- А винтовку... Дяденька...
   Семен крякнул, опустил глаза, помолчал немного и, потом опять подняв глаза, проговорил:
   -- Уморился, небось?
   -- Чего?
   Петька все смотрел на карабин.
   -- Уморился, говорю, небось!
   -- А что?
   -- Спать бы ложился...
   И, подойдя к койке Семен присел перед ней на корточки. Неожиданно вдруг он повернулся к Петьке лицо и произнес вопросительно:
   -- А?..
   -- Я ничего, -- сказал Петька.
   -- А мне показалось, будто говоришь. Спать хочешь?
   Он сунул руку под койку и пошарил там, бормоча что-то; потом выдернул из-под койки связку козьих шкур.
   Опять он повернул к Петьке лицо.
   -- На...
   И еще немного подпихнул рукой связку по направлению к Петьке.
   -- Это тебе постель.
   Потом повел головой в бок, в угол возле двери.
   -- Там стелись...
   И через секунду добавил:
   -- Я тоже лягу.
   Петька взял шкурки и стал их развязывать.
   Семен поднялся с пола, занес руки за голову, за затылок и, переплетя на затылке пальцы, потянулся всем телом.
   -- О Господи, Господи!..
   Затем хрустнул пальцами.
   Петька развязал шкурки и разостлал их на полу. Одну шкурку он положил в голова.
   -- А есть не хочешь?
   Петька отрицательно качнул головой.
   -- Нет, не хочу.
   -- А то у меня есть фазан.
   -- Не хочу, -- сказал опять Петька.
   -- Ну, как хочешь...
   Семен подошел к печке.
   -- Васька! -- крикнул он, отступил на шаг и хлопнул ладонью по коленке.
   Потом свистнул.
   Порядочной величины медведь поднялся тяжело и медленно и подошел к нему.
   Семен потрепал его по голове, взял затем за загривок и подтолкнул легонько другой рукой сзади.
   Пошел на сторожку.
   Переваливаясь и ступая ровным, размеренным шагом, медведь приблизился к двери, постоял здесь немного, опустив голову, и потом опустился на пол сразу всем телом.
   Он протянул перед собой передние лапы и положил на них голову.
   От Петьки он был всего на расстоянии шага.
   Покосившись на Петьку, он сейчас же перевел глаза на дверь.
   Петька смотрел на него молча, не смея шелохнуться.
   Он видел, как медведь закрыл глаза.
   -- Дяденька!..
   В голосе у Петьки слышались слезы... Прямо в глаза он уставился Семену.
   -- Боишься?...
   -- Да ведь, дяденька, зверь...
   -- А еще охотник!..
   -- Да ведь как же без ничего...
   -- Не тронет, сказано...
   И, нахмурив брови, Семен проговорил протяжно, повернувшись к медведю:
   -- Ва-а-сьсс-ка...
   И погрозился медведю пальцем.
   Вторую половину слова он произнес с каким-то присвистом и особенно энергично тряс при этом пальцем перед самым своим носом.
   -- Чтоб у меня смирно, -- закончил он, -- слышишь?
   Медведь опять покосился на Петьку.
   -- Не буду я с ним спать! -- крикнул Петька и отошел в сторону.
   Семен опустил голову, склонив ее немного к плечу, и дернул себя за ус.
   -- Чего?...
   -- Не буду, -- повторил Петька.
   Его уже начинала разбирать злость против этого человека, распоряжавшегося с ним, как с своей вещью.
   -- Мудруйте над вашим медведем, -- сказал он, -- а меня не трогайте.
   Семен пристально глядел на него и молчал.
   Наконец, он заговорил:
   -- Если ляжешь с Васькой, то я тебе подарю винтовку... Да... подарю винтовку...
   И с последним словом, он вскинул голову и подбоченился. -- Ну?
   -- А какую? -- спросил Петька.
   -- Какую! Известно какую... Вот эту.
   Он указал на Петькин карабин.
   -- Ей Богу?..
   Лицо у Петьки просветлело.
   Семен мотнул головой.
   -- Сказал, значить так...
   Петька закусил нижнюю губу... На лбу собрались морщинки.
   Минуту он молчал, потом проговорил отрывисто:
   -- Ладно!
   И сейчас же лег на свою постель.

VI

   В землянке раздавалось только храпенье Семена.
   Он лежал навзничь, заложив руки под голову, вытянувшись во всю длину койки и растопырив ноги.
   Рот был полуоткрыт.
   Краешки белых широких зубов виднелись из-под верхней губы.
   Петька видел, как раздуваются тихо его широкие ноздри, заросшие короткими черными волосками.
   Всю землянку наполняло его храпенье и сопенье.
   Спать Петька не мог...
   Он уже успел освоиться немного со своим положением. Он чувствовал себя не совсем спокойно в соседстве с медведем, но медведь, пока что, лежал смирно...
   Должно быть, он задремал. Глаза были закрыты, голова свесилась с лап на сторону к полу. Из-под носа от дыхания то и дело летели какие-то шерстинки, пыль...
   Дыхание было ровное и тихое.
   Иногда, когда Петька закрывал глаза, ему казалось, будто около него дышит человек...
   Но Петька все равно не мог уснуть.
   Что с ним будет дальше?
   Вот он сейчас лежит рядом с медведем, а против него на койке растянулся этот охотник. Над ним высокий бугор, шумит тайга... А до дома далеко... Верст сто, может-быть, больше...
   Семен обещает его проводит до дома.
   А как он врет?
   Разве можно верить таким людям...
   Он вспомнил о беглых, скрывающихся в таежных дебрях...
   Вот он лежит...
   Руки раскинул, запрокинул голову... Хранить... И ничего не боится, потому что чего ему бояться, когда медведь у него вместо собаки?
   Может-быть, у него и тигр где-нибудь привязан на цепи, либо барс, либо рысь.
   Свиснет -- и будь здоров...
   Потуда и видели...
   А главное -- для чего он отобрал винтовку? Ведь у него-- своя...
   Да еще говорит: "подарю".
   Опять в нем закипела злоба... Храпенье Семена его раздражало... Несколько раз ему хотелось крикнуть Семену что-нибудь обидное, выругать его... Ненавистно ему было и то, что Семен лежит так спокойно, и самая поза, которую принял Семен, была ненавистна...
   Как растянулся...
   Голые ступни ног выставились кверху... От мозолей на пятах -- твердая желтая корка, точно к пяткам прилип воск.
   На полу стоят его сапоги, большие на сборках. Грязные портянки висят на сапогах...
   Спит себе все равно как на печке в деревне.
   Небось, и сон какой-нибудь видит... Небось хороший сон...
   Ишь, зачавкал губами...
   Ох, Господи, Господи!..
   Медведь вдруг завозился, открыл глаза, поднял голову и потянул носом...
   Петька приподнялся на локте.
   Что он, чует что-нибудь?..
   Он поглядел на медведя... Ноздри у медведя так и ходят-- точно их ветром раздувает изнутри... Шерсть на загривке поднялась...
   Вот он привстал на передние лапы...
   Потом как-то боком поднялся совсем, на все четыре ноги.
   Точно что-то заклокотало в его мохнатой груди.
   Вверх смотрит...
   Блеснули белые зубы... Щеки около зуб сморщились над клыками... Точно судорога пробежала вдоль губ... Морщины стали резче; губы над клыками вздернулись... Два клыка выставились из-под них... Ярко закраснели десны...
   И опят глухо-глухо угрожающим звуком заклокотала богатырская грудь...
   В землянке внезапно потемнело... Сверху посыпалась земля...
   Петька поднял голову и прямо над собой увидел в окошке большую круглую голову...

0x01 graphic

   Два глаза блеснули ему сверху, как два зеленых круглых стеклышка.
   Петька вскочил и бросился в противоположный угол. Он прижался в углу к стенке крепко, плотно всем телом; даже ладони прижал, широко растопырив пальцы...
   И, подняв голову, он смотрел вверх, не шевелясь, не двигаясь, почти не дыша...
   -- Дяденька!..
   Он повернул голову в сторону койки, и его взгляд упал на висевший на стенке карабин...
   Почти не помня себя, он схватил карабин, открыл затвор, выкинул стреляную гильзу, вставил новый патрон и опять задвинул затвор.
   Карабин сверкнул ему в глаза своим наполированным затвором, и этот блеск словно подсказал ему, что нужно делать...
   Словно электризовал его.
   Он поднял карабин и прицелился...
   Вон эта голова страшного зверя... Прямо между глаз стала тоненькая мушка...
   Он совсем перестал дышать, повел спуск и потом нажал на него.
   Гулко хлопнул выстрел.
   Землянка наполнилась дымом... Дикий рев был ответом на выстрел.
   Потом все стихло...
   Только медведь глухо рычал и царапался в дверь.
   -- Васька назад! -- крикнул вдруг Семен, поднимаясь с койки.
   Он поглядел на Петьку и сказал:
   -- Подранил...
   И закачал головой.
   -- Эх, ты...
   -- А разве вы не спали?
   -- Стало, проснулся...
   -- Чего же вы...
   Петька не договорил... Он подумал, что, пожалуй, Семен, обидится, если он попрекнет его, зачем он не стрелял, когда видел зверя.
   Семен сел на койке, свесив ноги.
   -- А ты чего лез -- заворчал он -- когда тебя не спрашивали... Шкуру только взодрал ему на затылке.
   Петька хотел было возражать, но промолчал опять.
   Он сообразил в эту минуту, что стрелял по тигру не разрывной пулей... Верно, он перепутал патроны... Густой дым продолжал еще клубиться в землянке, черный, смрадный... А патроны с разрывными пулями были у него снаряжены бездымным порохом...

VII

   Медведь продолжал ворчать и царапаться в дверь.
   Несколько раз он поднимался на задняя ноги и, опершись о дверь передними обнюхивал ее, водя носом по доскам.
   Семен крикнул на него еще раз:
   -- Васька, назад!
   Медведь поворотил к нему голову.
   -- Назад! -- крикнул опять Семен и топнул босой ногой по полу.
   Медведь тяжело улегся на прежнее место возле двери. Но он не спускал глаз с двери и от времени до времени с шумом втягивал через ноздри в себя воздух.
   Семен стал одевать сапоги.
   -- Дяденька, -- окликнул его Петька.
   Натягивая сапоги за ушки Семен глянул на него снизу-вверх, не поднимая головы исподлобья одним глазом.
   -- А?
   -- Стало, она тут еще, тигра.
   -- Известно, туто...
   Семен натянул сапог совсем, встал и притопнул им по полу, согнув спину и продолжая держать за ушки.
   -- В кустах, небось!
   -- Под дверью лежит.
   -- Под дверью?
   -- Теперь хоть до вечера сиди тут, не уйдет, -- сказал Семен, опять сел на койку, разостлал с краю на койку портянку, поставил на нее ногу пяткой в один угол, а пальцами в другой, и стал обертывать портянку вокруг ноги. Потом сунул ногу в сапог, охватив ее левой рукой возле щиколотки.
   Он опять поглядел на Петьку.
   -- Ты видал, когда, как кошка сторожит мышь?
   Петька кивнул головой.
   -- Сколько раз.
   -- Так оно и тут. Тигра -- кошка, а мы с тобой мыши... А это нора...
   Он повел глазами по землянке.
   -- И значит, мыши забились в нору, а кошка сидит и ждет. Как чуть что, сейчас и будь здоров... К себе утащить. Чуешь?..
   -- Чую, -- сказал Петька.
   Семен встал с койки, завязал ремешки вокруг сапог и, снова повернувшись к койке, поставил ногу коленом на край койки и потянулся рукой в угол.
   В углу, почти совсем скрытая козьими шкурами, служившими ему подушкой, стояла его винтовка. Виден был только конец её ствола, когда-то вороненого, но теперь от времени, потерявшего окраску и блестевшего тускло и неровно мутным серым металлическим блеском.
   Он достал винтовку.
   Винтовка оказалась берданкой военного образца, с длинной прямой почти по самое дуло ложей, схваченной со стволом железными кольцами, с стойкой для штыка; ложа вся тоже слиняла, лакировка сошла и весь приклад был покрыт цапинами и царапинами.
   Затем Семен снял со стены широкий кожаный самодельный пояс с пришитыми к нему гнездами для патронов.
   -- Солдатское, -- сказал Петька.
   Семен метнул глазами в его сторону и ничего сначала не сказал, а потом пробормотал:
   -- Моя, брат, не выдаст...
   Отер ствол рукавом своей куртки и, отодвинув затвор, вставил патрон.
   Патрон легко вошел только до половины.
   Видно, он уж не один раз служил Семену и его сильно раздуло.
   Охватив берданку одной: рукой возле казённика, снизу, другой рукой Семен стал вгонять дальше патрон затвором.
   Затвор защелкал, залязгал...
   Экстрактор цеплялся за заплечки патрона и отскакивал опять.
   Патрон туго подавался вперед.
   Наконец, Семен, с силой ударив затвором в последний раз, поставил рычаг затвора на должное место.
   -- Готово, -- сказал он; отвел ударник на предохранительный взвод и положил берданку на койку.
   -- И вы всегда так? -- спросил Петька.
   -- Чего?
   По лицу Семена пробежала тень... Он покосился на Петькин карабин и стал еще мрачнее.
   -- Чего?
   -- Я говорю... как же это у вас патроны? Вы их, небось, никогда не меняете?
   -- А чего их менять!.. Оно так лучше берет, потому что он как влипнет...
   -- А если мимо...
   -- Мимо, -- сказал Семен и осклабился, -- у меня не бывает мимо...
   Он закачал головой.
   -- Ни в жизнь, ни разу не было... У меня бой мертвый. Как навел, так и готово.
   -- С одного разу?
   Семен сделал рукою движение в сторону берданки:
   -- С этой-то!
   И опять усмехнулся:
   -- Хе...
   Он скривил губы при этом и посмотрел на берданку каким-то странным взглядом, будто видел ее в первый раз и в первый раз разглядел её недостатки.
   Улыбка сошла с его губ медленно, будто нехотя и будто потухла в густых нависавших над губами усах.
   -- Оно, брат, не балует, -- заговорил он, -- да и не выдаст. Пуля-то во!
   И он показал Петьке свой корявый толстый короткий указательный палец, приложив к нему около первого сустава большой палец.
   -- Не то, что твоя... У тебя что?... У тебя шпилька.
   В эту минуту медведь с быстротой, которой от него трудно было ожидать, вскочил на ноги и, сейчас же встав на дыбы, уперся передними лапами о вторую от порога ступеньку...
   Близко, близко протянул он к двери свою огромную голову.
   Слышно было; как что-то стучит о дверь снаружи размеренным ровным стуком.
   -- Это он хвостом, -- шепнул Семен, и вдруг схватил Петьку за плечо...
   -- Стой... молчи!
   Больно он надавил ему на плечо.
   -- Молчи!.. Стало, он видит что-нибудь... Повернулся...
   В землянке стало тихо.
   Петька слышал, как дышит Семен, как сопит и фыркает медведь.
   Резкий, трещащий выстрел раздался вдруг за дверью и вслед за выстрелом яростный хриплый рев.
   Снова хлопнул выстрел...
   Рев повторился, но уже более глухо...

VIII

   Семен опять надавил пальцами Петьке на плечо.
   -- Не пикни мне.
   Потом он оставил Петьку, подбежал к печке, где у него вместе с ухватом стояла небольшая сосенка с обрубленными ветками и заостренным толстым концом, схватил ее и приставил к окошку.
   Ветки на сосенке были обрублены не вплотную. Толстые корявые сучки торчали во все стороны, и по ним можно было легко взобраться вверх, как по лестнице.
   Проворно, как обезьяна, Семен вскарабкался по сосенке к окошку и выглянул наружу.
   -- Дяденька!..
   Но Семен, не оборачиваясь, сделал движение рукою назад, точно отталкивал кого то, кто был у него за спиной, и через секунду затем подняв ногу, двинул ею от себя, тоже будто спихивая кого-то со своей необыкновенной лестницы.
   Спустя минуту, он осторожно спустился вниз.
   -- Ну?
   И, мигнув бровями, он уставился на Петьку и сейчас же сдвинул брови.
   Говорил он шепотом, но рот открывал широко, будто дышал на Петьку. Он вытянул шею и лицо его было совсем близко от Петьки.
   -- Что там? -- спросил Петька.
   Но Семен в это время думал, вероятно, о чём-то совсем другом, что интересовало его больше Петькиных расспросов.
   Он прикрыл нижнюю часть лица провел ладонью по усам и бороде и, отвернув лицо в сторону, произнес также шепотом, пригибая бороду к шее:
   -- Н-да...
   И повел шеей.
   Затем опять повернулся к Петьке и опять нахмурился.
   -- Чего тебе?
   Заметно было, что он сильно озабочен. Он только на одну секунду взглянул на Петьку; через мгновенье глаза его скользнули мимо Петьки куда-то в сторону, в угол.
   -- Отзовите медведя. -- шепнул Петька.
   -- Чего!
   -- Я говорю, отзовите медведя.
   Семен поглядел на медведя и затем на Петьку.
   -- Зачем тебе?...
   Петька взял его за рукав и зашептал, заглядывая ему в лицо и дергая его за рукав вниз, будто приглашая его этим нагнуться к нему поближе:
   -- Вы послушайте-ка... Слушайте, дяденька, -- он опять дернул за рукав. -- Видите, светится... Около скобки. Пуля-то в дверь... Ей Богу...
   Он повернулся в сторону двери и тихонько хлопнул себя ладонью по коленке.
   -- Васька... Васька!..
   И несколько раз кивнул медведю головой.
   -- Поди сюда... и то, -- сказал Семен.
   Он действительно рассмотрел теперь маленькое круглое, светленькое пятнышко как раз под дверной скобой.
   -- В роде твоей, -- шепнул он Петьке, -- маленькая...
   Он подошел к медведю, взял его за шерсть около затылка и потянул к себе.
   -- Ну, пошел ты!.. Пошел на место!
   Медведь поднялся.
   -- Пошел, пошел!..
   Семен легонько толкнул его ногой.
   Медведь отошел в сторону, медленно, лениво, постоял немного, опустив голову, словно подумал и потом также медленно направился в угол к печке.
   Семен стоял против двери, забрав свою бороду в горсть, и смотрел на дверь, на то место, где светлела возле скобки маленькая дырочка.
   -- У меня тридцать второй калибр, -- шепнул Петька, -- а эта меньше...
   Опять он дернул Семена за рукав.
   -- Дяденька! Дайте поглядеть.
   Семен молча отодвинулся назад.
   Петька взобрался на ступеньку и прильнул к дырочке глазом.
   -- Да ведь, небось, ничего не видать? -- сказал Семен. -- Кусты ведь...
   И, помедлив секунду, спросил:
   -- Ничего не видно?
   Петька обернулся.
   -- Ничего.
   Он сошел со ступенек.
   -- Там манза, -- сказал Семен, -- китаец.
   И указал, подняв руку, на окно.
   -- Оттуда видно... На дерево взлез. Должно, боится, как бы тигр не прибег опять.
   Петька смотрел на него, широко открыв глаза. Семен вдруг поднес руку ко лбу и ударил в лоб концами пальцев.
   -- Только откуда у него такое ружье?..
   Он задумался, опустив голову.
   -- Ружье модное, -- сказал Петька.
   Семен бросил на него короткий взгляд.
   -- То-то, что модное...
   -- Может, хунхуз?..
   Семен отрицательно качнул головою и потом вскинул глаза на Петьку.
   -- Зачем хунхуз пойдет в лес?..
   Он вздернул плечи.
   -- Может еще откуда?..
   -- То-то вот откуда... Я знаю тут всех ихних охотников... И, занеся руку за шею, он заскреб пальцами по затылку.
   -- Дяденька...
   -- А?
   -- А он не сбежит?..
   -- Куда там! Нет... Испугался, небось, теперь до утра не слезет...
   Опять он вздернул плечи и развел руками.
   -- Главное -- пуля... В жизни я не видал у них таких ружей...
   -- Небось, и в оболочке, -- заметил Петька, вопросительно взглянув на Семена...
   Через секунду он спросил:
   -- Вы когда видели новые пули?..
   И пояснил сейчас же, не дожидаясь ответа:
   -- Внутри свинец, а снаружи этак в роде серебра, только тверже.
   Немного он покраснел. Он видел, как Семен вдруг омрачился. Конечно, откуда Семену знать о новых пулях? И, конечно, ему это неприятно, что он не знает. А откуда он может знать! Он, может, всю жизнь прожил в лесу.
   -- Ладно, -- сказал Семен. -- А ты вот что, ты лезь-ка к окошку и сиди там, сторожи... Как что заметишь, станет слезать или еще что, сейчас мне... Ну, валяй!
   И он скользнул глазами снизу-вверх по лестнице-сосенке.
   -- Ну, живо!
   Петька вскарабкался по сосенке и высунул в окно голову.
   -- Видишь? -- шепнул снизу Семен.
   -- Вижу.
   -- Не очень высовывайся... Слышишь?
   И Семен носком сапога ударил тихонько под конец сосенки.
   Затем он оставил Петьку в покое.
   Он опять лег на койку навзничь, заложив руки за голову, вытянувшись во всю длину койки.
   Затаив дыхание, смотрел Петька из маленького прорезанного в толще бугра окошка...
   По скату бугра зеленели кусты орешника и дикого винограда. В их зелени утопали темные стволы вековых кедров и дубов. Высоко по стволам взбегали плети повилики, захлестываясь цветными гирляндами, точно выброшенная из зеленого моря розовая пена...
   Снизу Петьки хороши были верхушки деревьев. Тихо колыхались ветви, чуть-чуть дрожали листья.
   Немолчный шум шел над лесом.
   На одном из дубов довольно высоко от корня Петька рассмотрел и маленького человечка с желтым лицом в синей с золотыми пуговками кофте и синих же широких штанах.
   Человек сидел верхом на толстой ветви, прислонившись спиной к стволу дуба. Около него висело на сучке его ружье.
   Ружье Петьке было плохо видно. Его почти совсем закрывали листья. Только ствол ружья в нескольких местах поблёскивал между листьями. И потому, как поблёскивал ствол в зелени листьев переливным, то синим то серебристым блеском, Петька догадался, что ружье качается...

0x01 graphic

   Китаец, или как назвал его Семен манза, вероятно, привесил ружье только сейчас.
   Светлыми пятнами лежали на синей: кофте солнечные блики.
   Листья вверху и ветки колебались, и от того светлые пятна то расползались, то суживались опять, скользя по кофте по рукам, по желтому лицу.
   Два или три раза лицо осветилось все ярко и светло, точно выставилось вдруг из зелени...
   И Петька невольно в оба эти раза подался немного назад, пряча голову в углублении окошка.
   Он понимал, конечно, что китаец не может его видеть и не подозревает о его присутствии, но ему даже жутко стало, когда он увидел это лицо в рамке зеленых листьев, залитое солнечным светом, и потому казавшееся совсем плоским, с плохо различаемыми чертами, точно расплывшееся в лучах солнца.
   Кругом тишина...
   Только шумят деревья... Неподвижно сидит китаец в зеленых листьях. Блестит его ружье сквозь листья.
   Петька видит, как блестящий ствол тихо колеблется и точно тянется, точно синее пламя пробегает по нем.
   Из зеленой мглы, кажется Петьке, прямо на него глядят сверху большие темные глаза... И когда Петька вглядывается в них, он только и видит их одни. На лица, ни фигуры не видит, только одни глаза... Будто это сам лес смотрит на него из зелёного своего царства.
   А кругом тихо-тихо...
   Вот опять светлые пятна задвигались, поползли наискось по листьям, захватили края синих рукавов, скользнули по золотым пуговицам, вспыхнули на щеке и на подбородке.
   Черные глаза потухли, ушли куда-то в глубину...
   Желтое, все залитое светом, выплыло лицо из зеленого сумрака листьев.

IX

   Петька вздрогнул. Что-то знакомое почудилось ему в этом лице.
   Он по-прежнему плохо различал черты, но на одну минуту ему показалось, будто в них мелькнуло что-то, что давно затерялось в его памяти, и сейчас вспыхнуло опять и загорелось в сознании слабо и смутно...
   И он весь замер и затаил дух.
   Пристально смотрит он в лицо китайцу и видит, как лицо стало рябым от набежавших опять на него солнечных пятен...
   Пятна движутся, скользят по лицу и точно прячут за собой лицо.
   Точно занавеска из света и теней колышется против лица.
   Что-то болезненное, мучительное, тоскливое затрепетало у него в душе.
   Нет, видел он где-то раньше этого человека!
   Но где?.. Когда?..
   Какие-то образы родятся в душе, неясные, далекие...
   Будто и в душе тоже пробегают светлые и темные пятна, ширятся, пропадают снова, снова вспыхивают...
   И на сердце тоскливо-тоскливо...
   Будто что-то сосет сердце...
   Точно сейчас рядом с ним притаилось что-то нехорошее, страшное и неведомое... Точно что-то схоронилось внутри этого китайца и не хочет показать себя, пока не настало время...
   Тогда Петька все увидит и все узнает... И он ждал этого момента с трепетом, с мукой и болью...
   И вдруг словно волна подкатила ему к сердцу...
   Крепко схватился он обеими руками за верхушку сосенки...
   Вот оно! Вспомнил!..
   От сердца отхлынуло. Холодок пробежал по телу.
   Торопливо стал он спускаться вниз.
   -- Ты что? -- окликнул его Семен, подымаясь с койки.
   -- Сейчас, -- прошептал Петька.
   Он спрыгнул с последнего сучка на пол и подошел к Семену...
   Он не совсем хорошо различал теперь Семена...
   В землянке словно потемнело.
   Семен казался ему каким-то черным с темным лицом, будто и он потемнел тоже.
   -- Ну? -- услышал он опять его голос.
   -- Дяденька!.. Я его знаю, этого манзу...
   Голос у Петьки пресекся...
   -- Знаю, -- повторил он.
   Глаза у него широко открылись и остановились на Семене с неопределённым растерянным выражением...
   -- Знаю, -- сказал он еще раз, не отводя глаз от Семена...
   Глаза, казалось, стали у него еще больше и заблестели лихорадочным блеском. Красные пятна выступили на щеках.
   -- Почему знаешь?
   Семен встал с койки и остановился против Петьки...
   -- Я видел его, -- зашептал Петька, -- видел, ей Богу!..
   -- Где видел?
   -- В Харбине...
   Казалось, Петьке что-то мешало говорить... Словно клокотало у него что-то в груди и гасило слова, едва они срывались с губ.
   -- Давно? -- спросил Семен.
   -- Весною.
   -- Может, он и то хунхуз?
   -- Не!..
   И Петька энергично несколько раз тряхнул отрицательно головой.
   -- Гм... Не хунхуз?
   Семен прямо в упор уставился ему в лицо... Брови у него зашевелились.
   -- Не хунхуз?
   Петька открыл рот, вобрав в себя воздух, словно дышать ему было тяжело, и произнес, опять тряхнув головой:
   -- Не... шпион...
   Потом добавил:
   -- Японский лазутчик...
   -- Японец, значит?
   -- Японец...
   -- А ты откуда знаешь, что шпион!
   -- Как не знать... Вы, знаете, дяденька...
   Петька схватил Семена за руку.
   -- Вы знаете... За ним следил один офицер... А он дал ему свою папироску...
   Снова голос у него оборвался. Крепко надавил он пальцами на руку Семена.
   -- Дал покурить... Нате, говорит, хороший табак... Тот покурил и сейчас -- хлоп без чувств...
   На минуту он умолк, словно устал говорить... Потом так же, как перед тем, тяжело перевел дух и продолжал:
   -- А сам бежать... Тут ему навстречу один хохол, а он его по горлу бритвой...
   Он взглянул на Семена.
   -- Ведь он цирюльник...
   -- Ну?
   -- Прямо бритвой... За городом, видите, говорят было... И куда потом девался, неизвестно...
   Петька замолчал.
   Молчал и Семен... Потом он спросил:
   -- А ты-то его где видел?
   -- С дядей... В Харбине мы были... Свиней дядя продавал и зашел бриться... Потом оказывается, этот самый. Говорят, бумаги после него нашли... Сжег бумаги, да кое-какие остались, не сгорели...
   -- То-то я гляжу, -- заговорил Семен, -- гляжу, ружье у него... опять-же с лица будто китаец, а чего-то не хватает... Будто недоделанный... Да...
   Глаза у него блеснули холодным блеском.
   Он вперил их в Петьку и сказал:
   -- Нужно его поймать...
   Петьке стало как-то и жутко и весело от его взгляда и от его слов...
   Сердце у него замерло совершенно так, как замирает сердце, когда катишься с высокой крутой горы, или взлетев на качелях высоко кверху, задержишься там на мгновенье, чтобы со всего размаху ринуться вниз...
   Хотелось зажмуриться. Но он взглянул прямо в лицо Семену, и губы его повела улыбка долгая, трепетная... Глаза загорелись...
   С Семеном он ничего и никого не боялся.
   Семен сказал: "надо его поймать".
   Значит, это для него пустое дело.
   Лицо у Семена, когда он говорил это, стало как каменное. Ни один мускул не дрогнул...
   Он поймает японца.
   Он сильный, он ловкий... У него пальцы как железные клещи... Он весь как железный...
   -- А как поймать, -- произнес Семен, захватил ус в пальцы и сунул его в рот. -- Да, эта штука...
   Несколько волосков завязли у него между зубами; он фукнул на них, отдув губы с одного края, разгладил потом усы, качнул головой из стороны в сторону и повторил опять:
   -- Н-да... штука...
   Петька видел, как он покосился на его карабин...
   -- Вот что, слушай-ка...
   И он мигнул Петьке глазами и кивнул ему головой.
   -- Слушай, я сейчас вылезу из землянки в окошко и подползу к нему по кустам...
   Тут он взял Петьку за пуговицу его пиджака и слегка потянул к себе.
   -- Чуешь?.. Подползу, а ты...
   Он чуть-чуть двинул бровями.
   -- Ты знаешь, как свистит подкрапивник?
   Петька внимательно смотрел ему в лицо. Он кивнул головою и ответил:
   -- Знаю.
   -- Так вот... Ты слушай...
   Он опять потянул его за пуговицу.
   -- Как свиснет подкрапивник три раза, это значит, я дополз... Тут ты и стрели... Только гляди не в него... Ни Боже мой... Чтоб только спугнуть. Чуешь?..
   Петька не совсем хорошо понимал, для чего он должен спугнуть японца.
   Но он ответил:
   -- Хорошо...
   Голос, однако, звучал у него неуверенно, выражение недоумения проскользнуло по лицу и в глазах.
   И, вопросительно взглянув на Семена, он произнес все также неуверенно:
   -- Так, значит, не в него?
   -- Ни-ни! Мне что нужно?.. Пусть бы он только соскочил с дерева, а уж в кустах я с ним расправлюсь... Понимаешь теперь? В кустах-то он меня не разглядит второпях... Я уж притаюсь, знаю, как...
   Семен разом оборвал свою речь... Он словно вспомнил про что-то...
   -- Разве вот что, -- через секунду зашептал он снова, прищурив один глаз, словно прицелился в Петьку, -- ты видел, как он приладил ружье?
   -- Видел.
   -- Оно у него на сучке... Так ты вот что. Ты трафь прямо в сучок... Собьешь сучок -- хорошо, не собьем -- не нужно...
   И вдруг словно испуг загорелся у него в глазах...
   -- Петька!..
   И сейчас же, подняв руку, он погрозил Петьке пальцем.
   -- Только гляди у меня, парень, не попади вместо сучка в приклад либо в затвор.
   Строгое-строгое стало у него лицо... Даже будто посерело немного...
   -- Слышь?..
   -- Ну вот, -- сказал Петька.
   -- Лучше промахнись...
   Он подошел к сосенке, поставил ногу на нижний сучок и опять повернулся к Петьке.
   -- Лучше промахнись... Слышь?.. А то, ну тебя к Богу!..

X

   Петька притаился в амбразуре окна и ждет.
   В руке карабин...
   Кругом по-прежнему тихо.
   -- Неужели промахнусь? -- думает он.
   Тревожно бьется сердце... Вон он, японец. Теперь ружье его висит неподвижно. Отчетливо виден сучок, на который оно повешено.
   Петька на глаз прикидывает расстояние до сучка.
   Сколько тут?.. Шагов двадцать, двадцать пять...
   Больше не будет...
   Ему вспоминается лицо Семена, когда он грозил ему пальцем, и его слово: "лучше промахнись"...
   Семен, верно, не хочет, чтобы он испортил японскую винтовку...
   А лучше было бы бить по затвору: тогда бы японец уж ничего не сделал бы с Семеном...
   В глазах у него начинает рябить...
   Рядом с сучком выплывает другой сучок, совершенно такой же...
   Он прищуривает глаза, открывает их опять...
   Зелень листьев становится вдруг словно ярче...
   Резче обозначаются контуры отдельных листиков...
   Словно он смотрел сквозь мутное окно с мутными стеклами, а потом сразу открыл окно.
   Листья так и блеснули ему в глаза.
   Нет, не нужно смотреть так пристально...
   Но глаза, помимо воли, останавливаются опять на сучке...
   Листья сливаются в одно расплывчатое мутно-зеленое пятно.
   Только сучок виден точно черная черточка.
   Желтеет что-то посередине сучка. Это -- ремень. Вон и пряжка. Заостренный кончик ремня торчит кверху из-под пряжки.
   Умышленно сосредоточивает он внимание на ремне ниже сучка.
   Но и ремень вдруг неожиданно пропадает из глаз, превращается во что-то бесформенное серо-желтое, что уплывает книзу под сучок, и перед глазами снова сучок.
   Тихо, слабо закричал где-то подкрапивник...
   В первое мгновение этот крик словно пронесся мимо него. Он остался неподвижен.
   Но потом он вздрогнул.
   Сердце стукнуло и остановилось... Теперь крик подкрапивника точно прошел его насквозь, в грудь и в сердце.
   Ведь это не подкрапивник, это Семен.
   Все его внимание ушло в слух, и глаза в эту минуту, казалось потеряли способность видеть. Живая сила, проникавшая зрение, ушла из глаз, перелилась на другое чувство; зрение словно замерло.
   Опять закричал подкрапивник...
   Он положил карабин на земляной подоконник и прицелился.
   Карабин на подоконнике держался как на прицельном станке...
   Снова кричит подкрапивник.
   "Эх, лучше б уж молчал!.."
   Он навел мушку. Твердо стоит мушка, словно застыла. Точно черненькое маленькое пятнышко село прямо на желтый ремень, охватывающий сучок поперёк...
   Он нажал на спуск.
   Выстрел...
   Он слышал, как вслед за выстрелом что-то глухо стукнуло впереди или внизу в кустах.
   Клуб дыма медленно расплывался между деревьями в листьях.
   В дыму по веткам дуба, где сидел японец мелькало что-то синее, быстро скользя вниз, то скрываясь за стволом дуба, то появляясь опять...
   Дым редел с каждой минутой, уходя кверху, словно расползаясь и расплываясь вверх, подтягивалась легкая газовая кисея...
   Японец теперь был отчетливо виден.
   Торопливо соскакивал он с ветки на ветку, хватаясь руками за верхние ветки, извиваясь между ветками, где они были особенно густы, появляясь то с той, то с другой стороны ствола.
   Он был без ружья.
   И на ветках ружья тоже нигде не было видно.
   Петька не промахнулся.
   Японец, наконец, спрыгнул в кусты.
   В ту же минуту в кустах мелькнуло что-то большое, темное... На одно мгновенье между веток показалось лицо Семена и сейчас же опять скрылось. Потом кусты зашумели, затрещали ветки... Послышался сдавленный крик.
   Из кустов кверху взвилась черная сумка с оборванным ремнем, затем еще какой-то предмет...
   Петька знал, что у Семена не было такой сумки...
   Значит, Семен повалил японца на землю и обрывает с него его вещи...
   Хрипло вдруг прозвучал голос Семена:
   -- Петька! веревку!.. Ремень у меня висит над кроватью.
   Петька спустился в землянку, разыскал ремень и, взобравшись опять к окошку, выскочил через него наружу...
   Схватив свой карабин, он побежал с бугра вниз по зарослям...
   -- Где вы, дядя Семен?
   Очутившись в кустах, он сразу потерял направление... Он точно опустился на дно озера... Не было видно ни деревьев, ни бугра... ничего не было видно... Густо зеленела вокруг него частая заросль.
   На минуту он потерялся.
   -- Здесь я! -- крикнул Семен, совсем от него недалеко.
   Он повернул на голос...
   Кусты вдруг зашумели впереди него, раздвинулись, и мимо него, согнувшись и протянув вперед руки, мелькнула фигура в синей кофте...
   Фигура сейчас же исчезла, точно нырнула в заросль, на самое дно, в самую её глубину...
   Петька остановился неподвижно...
   Он слышал, как шумел куст теперь уже позади него и гораздо тише, и глуше.
   Он стоял, насторожив слух в ту сторону, откуда доносился до него этот шум, все ослабевающим звуком...
   -- Дядя Семен! -- проговорил он, наконец, тихо. -- А дядя Семен!..
   Что-то дрогнуло у него в лице. Нижняя губа отвисла. Он мигнул веками и повторил опять трепетным голосом:
   -- А дядя Семен!..
   Шум в кустах позади совсем затих... Только хрустнуло что-то раз или два далеко, смутно и невнятно.
   Закусив губу и широко открыв глаза, он стал пробираться вперед между кустами.
   Его охватил ужас...
   Он чувствовал, как к горлу подкатывают слезы, и все кусал губу...
   Смутно различал он сквозь слезы, заволакивавшие глаза, куда он идет...
   Что-то зачернелось в кустах впереди него.
   Он остановился и закрыл глаза.
   Теперь ужас проник его всего... Казалось ему, дыхание у него остановилось. Ужас, пробежавший горячим огнем в душе, точно сжег в себе дыхание...
   Семена уж он больше не считал живым...
   И он задрожал весь, когда открыл глаза, и раздвинув ветки, заглянул между ними...
   Вот он Семен... Сидит согнувшись, опираясь одной рукой о землю, а другую приложив к груди...
   Голова опущена, рот полуоткрыт.
   -- Дядя Семен!..
   Семен шевельнулся...
   Тихо слышится его голос:
   -- Погоди, дай передохнут... Стой тут и как увидишь, прямо бей... У него ничего нет.
   Видно, что ему тяжело говорить... Он словно давится каждым словом.
   -- Это он меня ладонью, -- хрипит он опять, -- прямо по горлу под подбородком... Ладонь на ребро взял, значит, вразрез...

XI

   Понемногу Семен оправился.
   Он встал, пощупал у себя горло тремя пальцами, сложив их щепотью и немного запрокинув голову.
   -- Думал совсем шею сломал, -- сказал он Петьке. -- Спасибо зацепил за подбородок, а то бы тут мне и конец.
   Он опять ощупал горло...
   И когда он стоял так с откинутой немного головой, бегая пальцами по всему горлу от подбородка вниз и опять назад к подбородку, тонкая улыбка чуть-чуть тронула его губы.
   Полуприкрыв глаза, он покосился на Петьку и проговорил уж без хрипоты и совсем чисто:
   -- А ведь небось думает убил, анафема...
   Потом спросил:
   -- Ты его видел?
   -- Видел, -- ответил Петька, -- только он пропал сразу...
   -- Стрелял бы...
   -- Говорю же вам, сразу... А то бы...
   Петьке стало досадно на себя.
   Почему он, правда, не стрелял в японца?
   Правда, видел он его всего только одно мгновенье, но все равно нужно было ему пустить пулю вслед...
   Он передернул губами, отвернул лицо в сторону, и опять с одного уголка у него дрогнула верхняя губа и дрогнул маленький мускул около носа...
   Он опустил глаза...
   -- А ружье ты сбил ловко...
   На щеках у Петьки разлился румянец.
   Он вспомнил как он целил по сучку...
   -- Это хорошо, это что же... Ловко наметил... Я это лежу, вдруг слышу хлоп, потом дыр-дыр-дыр... Гляжу, нет ружья и сучка нет...
   Петька чувствовал, как из души у него словно поднимается что-то горячее, широкое... Будто и слезы, и радость... Будто слезы закипели в радости...
   Его губы складывались в улыбку, он чувствовал эту улыбку. Тоже помимо его воли она выплывала откуда-то изнутри, и раздвигались его губы, и тоже помимо воли на глаза набегали слезы... Слезы тоже выплывали откуда-то вместе с улыбкой.
   Он поднял глаза на Семена и сказал:
   -- А я думал... дяденька... Я думал, удавил он вас, либо ножом...
   Необыкновенно дорог стал для него Семен в ту минуту.
   Ведь и правда, японец мог его убить.
   Он мигнул веками.
   Глаза у него заискрились и сразу стали необыкновенно ясные и чистые. Точно они омылись слезами.
   -- Как это он вас? -- спросил он.
   -- Ладонью-то... А очень просто...
   Петька видел, как Семен стиснул зубы и потом оглянулся по сторонам...
   -- Попадись он мне еще раз, уж не вырвется...
   Семен говорил так, будто разгрызал эти слова между зубами.
   Весь он выпрямился, вытянулся, сжал кулаки...
   -- Вы сказали, ребром...
   -- А это у них уже такая ухватка, -- договорил Семен. -- Когда бы я его так ударил, я бы ему голову снес.
   И отступив на шаг, он стал рядом с Петькой.
   -- Вот гляди.
   Он занес правую руку на левое плечо, вытянув и соединив плотно пальцы.
   Потом глянул на Петьку через плечо.
   -- Гляди... Если я так ударю с размаху с плеча...
   И, он плавно повел правой рукой, разгибая постепенно ее в локте...
   -- Видишь... Держи ладонь ребром и прямо бей... Сразу убить можно, если попадешь в горло.
   -- Значит, он вас так?..
   -- Так, да не совсем. Я тоже сразу сметил... Подбородок подставил... А то бы -- смерть...
   -- Вишь ты, -- сказал Петька.
   -- Ну да шут с ним!.. Все равно, далеко не уйдет... Я с него все оборвал: сумку, патронташ...
   -- Поискать? -- продолжал Петька.
   -- Да тут не далеко... Сумка то, кажется, зацепилась на ветках, а патронташ, не знаю...
   Он оглянулся кругом.
   -- Должно, тоже недалеко.
   -- Поищу.
   -- Валяй, брат...
   Петька шагнул было в куст и вдруг остановился.
   -- А винтовка?
   -- Э, -- сказал Семен, -- винтовка далеко. Я ее, первым делом, сейчас шварк в кусты...
   И повернувшись к Петьке спиной, он раздвинул густые переплётшиеся ветки винограда...
   -- Вон она там... Шагов, должно быть, с десяток...
   Он опять оглянулся на Петьку.
   -- Ты, брат, пошарь тут насчет сумки и прочего.
   И вошел в кусты.
   Ветки винограда колыхнулись и, дрожа, сомкнулись за ним.
   Через минуту Семен крикнул из кустов:
   -- Ты, брат, не бойся, он не вернется, потому что с чем ему вернуться?
   И вдруг он захохотал громко, раскатисто.
   Этот смех, как эхо, откликнулся у Петьки в душе... И самому ему стало сразу необыкновенно легко и весело.
   -- Дядя Семен! -- крикнул он.
   -- А? -- откликнулся Семен.
   -- Ничего, это я так, -- сказал Петька.
   Он и, правда, не знал, зачем он сейчас позвал Семена...
   В нем вдруг почему-то явилось это желание крикнуть громко, полною грудью...
   Ему долго пришлось полазить по кустам, пока он, наконец, разыскал большую кожаную сумку, замкнутую на замок и затянутую двумя ремешками, и потом патронташ.
   Патронташ оказался полон патронов.
   Патронташ был особенный, из мягкой кожи, с широкими карманами, специально под патроны в обоймах.
   Петьке даже стало немного завидно, когда он открыл патронташ.
   Патроны в обоймах... Значит, у японца была магазинка... А он слышал, что японские магазинки одни из лучших в мире...
   Магазинку-то, конечно, Семен возьмет себе.
   -- Дядя Семен, где вы?
   -- Здесь я!
   Зашумели кусты...
   Петька почти столкнулся с Семеном.
   В руках у Семена была винтовка, маленькая, с коротким стволом, необыкновенно чисто сработанная.
   -- Все нашел? -- спросил Семен.
   -- Все.
   -- А патронташ?
   -- Вот он.
   -- Давай сюда.
   Петька подал ему патронташ...
   Семен вскинул винтовку, на руку.
   Легкость-то какая!
   -- Магазинка, -- сказал Петька.
   Глаза у Семена округлились и стали словно выпуклей; брови чуть-чуть поднялись.
   -- О? -- произнес он и, повернув свой трофей сначала на одну сторону, потом на другую, остановил глаза на том месте, где, по его предположению, должен был находиться магазин.
   Потом поднял глаза на Петьку.
   -- Магазинка?
   -- На пять патронов, -- проговорил Петька. Семен сел на землю, положил магазинку на колени и, склонившись над ней, осторожно потянул за небольшой рычажок с боку затвора... Потом потрогал скобу и опять вскинул глаза на Петьку.
   -- Как же это?...
   Петька чуть-чуть отодвинулся.
   -- Да вы глядите, дядя Семен, -- сказал он, -- еще неровно выстрелит...
   Им пришлось порядочно-таки повозиться с винтовкой пока, наконец, они освоились с её механизмом. Семен смотрел на винтовку и качал головой.
   -- Чудеса, -- говорил он, -- прямо чудеса!.. Значит, сейчас раз-два и готово, стреляй опять.
   Потом он открыл патронташ.
   Патронташ оказался полон патронов.
   В особом карманчике патронташа он нашел отвертку, масленку и запасной ударник, тщательно завернутый в бумажку...
   -- Ремень только попортил; да ничего, я сам стачаю, -- сказал он Петьке и поднялся.
   -- Ну, пойдём...
   -- А сумка-то?..
   -- Сумку разберем дома...
   Семен сделал несколько шагов и вдруг остановился.
   Петька видел, как он что-то нащупывал на земле ногой...
   Он тоже остановился, подойдя к Семену почти вплотную.
   -- Что вы, дядя Семен?
   В эту минуту Семен нагнулся.
   Когда он выпрямился и повернулся к Петьке, в его руке был серебряный портсигар.
   Он показал его Петьке.
   -- Его, небось, тоже?
   -- Серебряный, -- сказал Петька, -- конечно, его, а то чей же...
   Семен нажал пружину с боку портсигара. Крышка отскочила.
   В портсигаре было штук двадцать папирос, очень тоненьких, из желтоватой прозрачной, так что сквозь нее хорошо был виден табак, бумаги...
   -- Бросьте вы их, дядя Семен...
   Петька даже немного отодвинулся назад.
   -- Чего?
   -- Папиросы, говорю, бросьте... Мало ли что!.. Может, это те самые... Помните, я говорил.
   -- Это что в Харбине? С ядом?
   -- Кто ж его знает.
   Семен закрыл портсигар.
   -- Ну, нет, брат, шалишь, -- сказал он, опуская портсигар в карман...
   -- Курить будете? -- воскликнул Петька, глядя на него во все глаза.
   Семен повернулся к нему спиной и зашагал по кустам.
   -- Кто-нибудь за меня их покурит, -- проговорил он на ходу.

XII

   Семен и Петька опять сидели у себя в землянке.
   Они разбирали вещи, находившиеся в сумке.
   Ключа, чтобы отомкнуть замок, при сумке не оказалось.
   Пришлось замок взломать.
   Семен отстегнул ремни, подвел потом ладонь под крышку сумки, надавил на крышку сысподу, и замок отлетел сам собой.
   -- Наша баба пуговицу крепче пришьет, -- сказал он при этом.
   В сумке было множество отделений и, так же как в патронташе, множество больших и малых карманчиков, запиравшихся каждый ремешком с пряжкой.
   В главном, самом большом отделении сумки оказалось несколько слесарных инструментов: коловорот, великолепно сработанный из стали с так называемым "универсальным" американским патроном для зажимания сверл, набор спиральных в роде буравцов сверл, маленькая в разобранном виде точилка с наждачным точильным кругом, штук пять ножовочных пилок для резки железа, отлично станок для этих пилок, стальные небольшие тиски, французский гаечный ключ, молоток, сильные стальные кусачки, несколько клещиков разной величины и фасона, отвертка и еще кое-что.
   -- Слесарь, что ль, он? -- вопросительно заметил Семен, выложив все эти вещи на стол...
   -- Тащите дальше, что там еще, -- сказал Петька; --вот вы увидите, что у него есть непременно бритва. Он цирюльник.
   Семен продолжал разгружать сумку.
   На столе один за другим появились: ящик с чертежными принадлежностями, обшитый коричневой мягкой кожей другой ящичек -- аптечка, занятый пузырьками с сигнатурками, приобретенный японцем, очевидно, в каком-нибудь русском городе, судя по надписям на сигнатурках, и наконец действительно три бритвы, ножницы и несколько гребешков.
   -- Вот видите! -- воскликнул Петька.
   -- Это значит, -- проговорил Семен, -- что, как куда придет, сейчас, дескать, вы не извольте сумлеваться, я цирюльник. Ловко!
   Он открыл одну бритву, сдвинул к локтю рукав своей рубашки и, послюнявив черные, довольно длинные волосы, покрывавшие его руку от запястья до самого локтя, провел по ним бритвой.
   Бритва брила отлично.
   Семен вытер ее осторожно подолом рубахи и потом, поднеся к губам и повернув плашмя, дыхнул на нее.
   -- Стальная, -- сказал он.
   Петька усмехнулся.
   -- Известно, стальная.
   -- Ишь, ишь, -- продолжал Семен, указывая пальцем на матовое пятнышко, появившееся на поверхности бритвы в том месте, на которое он дыхнул.
   Матовое пятнышко быстро уменьшалось в размерах, будто таяло.
   -- Ишь, ишь...
   Семен осторожно закрыл бритву и положил ее рядом с другими бритвами.
   -- Ну, дальше...
   И опять склонился над сумкой.
   Он порылся в сумке и выложил на стол коротенькую довольно толстую, приблизительно около вершка, трубку.
   С обоих концов в трубку были вставлены круглые стекла.
   Трубку по середине охватывало железное кольцо с прикрепленными к кольцу на железных же мочках двумя ремешками, из которых один оканчивался медной пряжкой.
   Петька быстро схватил трубку.
   -- Что это? -- спросил Семен.
   Петька повертел трубку в руках, потом приставил ее к глазу.
   -- Я знаю! -- крикнул он.
   -- Ну?..
   -- Вы даже и не поверите! Дайте-ка вашу винтовку...
   -- Берданку?
   -- Нет эту, японку...
   Петька протянул к нему руку и пошевелил в воздухе пальцами, словно подгребал к себе что-то.
   -- Ну, давайте, давайте... Это от ней.
   -- Как от ней!
   Не сводя широко открытых глаз от Петьки, Семен потянулся за винтовкой...
   -- Ведь это, -- сказал он, -- подзорная труба, только я не знаю, зачем тут ремешки... На!
   Он подал ему винтовку.
   Петька пристегнул к винтовке сверху ствола около прицела трубку, вышел на середину землянки и прицелился в окно.
   Потом отнял приклад от плеча, передвинул трубку несколько дальше по стволу и опять приложился.
   -- Дядя Семен!
   Он снова отнял винтовку от плеча и смотрел на Семена, подзывая его к себе глазами.
   -- Пойдите-ка сюда.
   Семен подошел.
   -- Нате-ка.
   И Петька протянул ему винтовку.
   -- Прицельтесь... Только глядите прямо в стекло.
   Он отступил на шаг и стал позади Семена...
   Семен вскинул винтовку к плечу.
   Через минуту он опустил винтовку стволом вниз и повернулся к Петьке.
   Он ничего не мог сказать Петьке... Только открыл рот и потом присвистнул:
   -- Фью!..
   И выпучил глаза.
   Трубка оказалась особым оптическим прибором, увеличивающим почти вдвое и сильно приближающим предмет, по которому целят.
   Семен осторожно отстегнул прибор и поставил винтовку в угол.
   -- Это значит, -- обратился он к Петьке, -- давай мне мышь, я и в мышь попаду на сто шагов...
   Он заложил руки за спину и стал смотреть на винтовку и качать головой.
   Затем подошел опять к койке где лежала сумка.
   -- Нет ли тут еще чего?
   Сел на койку и взял сумку на колени.
   Но он уж не мог больше спокойно исследовать содержимое сумки.
   Он передал ее Петьке.
   -- На, ты...
   И взяв в руки свою волшебную трубку, принялся разглядывать ее внимательно и сосредоточенно.
   В сумке нашлось еще несколько вещей: электрическое огниво, походная чернильница, два куска мыла, нитки, иголки...
   Затем из самого большого кармана Петька вынул небольшой портфель из мягкой кожи.
   В портфеле оказались какие-то бумаги, чертежи и планы, три стопки русских золотых, рублей на триста, и кожаный мешочек, наполненный, по-видимому, каким-то порошком, необыкновенно тяжелым для всякого порошка, который знал Петька.
   Петька развязал мешочек.
   -- Дядя Семен, гляди-ка!
   Семен, уже оставивший свою удивительную трубку и занимавшийся подсчетом золотых, поднял голову, продолжая высчитывать:
   -- Два по десяти рублей, да еще два по десяти, да три по пятнадцати...
   Он умолк, уставившись в одну точку.
   -- Петька, сколько это?
   И вдруг его взгляд упал на мешочек, который показывал ему Петька.
   Он вытянул шею и спросил:
   -- Что это?
   Мешочек до верху был полон желтоватым порошком в роде мелких медных опилок...
   Семен протянул руку и схватил Петькину руку около кисти.
   -- Петька!
   Глаза его так и впились в содержимое мешочка. Он тряхнул Петьку за руку.
   -- Петька! да ведь это золото!
   Мешочек был действительно с золотым песком.

XIII

   На другой день Семен сказал Петьке:
   -- Петька, золото-золотом, а я того все-таки так не оставлю.
   И, затянувшись из коротенькой трубочки, он пустил в лицо Петьки целую волну дыма...
   -- Ты не старовер?..
   -- Нет, -- сказал Петька.
   Семен опять затянулся и выпустил также дым уже одновременно и через рот, и через ноздри тремя синими клубившимися на концах струями. Синие струи словно разбивались о воздух.
   -- Я того не оставлю... Нет, шалишь, это дудки... А то еще подумает, дескать, получили золото и довольны, не погонятся...
   Он пыхнул еще раз.
   -- Я его найду... И знаешь, что я тебе скажу... Он кивнул Петьке пальцем, согнув палец крючочком...
   -- Ты пойди-ка сюда.
   Но Петька сидел с ним рядом. Ему некуда больше было подвинуться.
   -- Что вы?... -- спросил он.
   -- Я то?... я, брат, знаю, что... Вот ты говоришь, он цирюльник.
   -- Конечно. Видели бритвы?..
   -- А песок?
   -- Какой песок?
   -- А золотой... Э-э!..
   Он значительно поднял вверх указательный палец и потом приставил его к кончику носа.
   -- Чуешь?..
   Петька молчал.
   -- Понимаешь, чем тут пахнет?
   И, отняв палец от носа, он приставил его ко лбу, но и от лба отнял сейчас же.
   Он только едва коснулся им лба.
   -- О, это, брат, штука!.. Это значит, мы его разыщем. Да и еще кое-кого вместе с ним... Я тут слышал про одно место. Манзы золото моют... Около одной речки. Он, видно, там был, да туда, видно, и пошел.
   Он сунул в рот полупотухшую трубку и стал ее раскуривать, пыхтя и отдувая щеки.
   А когда раскурил, затянулся, выпустил дым опять через нос и губы и сделал перед собой круглый жест рукой.
   -- Тут ведь сколько угодно золота... Только ковырни...
   -- А вы знаете, как пройти?..
   -- На ихнюю заимку-то?..
   -- Да, где эти манзы.
   Лицо у Семена омрачилось.
   -- Говорят, оно заколдовано, это место. Один здешний шаман заколдовал... Да это все враки.
   Семен стал еще мрачнее.
   Мигнув на Петьку глазами, он спросил:
   -- А ты как думаешь?
   -- Конечно, враки...
   -- Я, видишь, ходил раза два... Да думаю, мало ли что... Заколдовано, не заколдовано, а как придешь один, а их там десятеро... А теперь нас все равно что шестеро...
   Он выразительно поглядел на Петьку.
   -- Чуешь?
   И, подогнув на левой руке указательный палец под большой, произнес, шевельнув усами:
   -- Во-первых то у меня был один патрон в ружье, а теперь пять патронов... Значит, пять?.. Так, теперь дальше...
   И при этом он указательным пальцем правой руки надавил на следующий за указательным на левой и пригнул его к ладони.
   -- Второе -- ты... Выходит шесть. Да еще труба... Она одна стоит трех. Значит, как раз десяток... И значит, теперь можно... Да еще Ваську захватим. Васька один десять сломает. А?
   -- Конечно.
   -- Пойдем, значит?
   -- Найдем ли только?
   -- Ну вот, найдем...
   -- Погодите, где эта сумка?
   Петька вспомнил о бумагах, заключавшихся в портфеле.
   -- Там были какие-то планы...
   Сумка висела на стене.
   Петька снял ее, раскрыл, достал портфель и из портфеля вынул бумаги...
   Внимание его сразу остановил небольшой кусок бристоля с нанесенным на нем чертежом...
   Петька учился три года в железнодорожном училище и умел чертить карты...
   Он разобрал сразу на чертеже лесные пространства, горы и реку, извивавшуюся среди леса в узкой полосе низменности.
   Надписей он, разумеется, не мог прочесть...
   Надписи были японские.
   Но ему бросился в глаза на правом берегу речки, в среднем её течении, неправильный четырёхугольник, закрашенный золотой краской...
   -- Слушайте, дядя Семен, что это речка, где промывают золото, куда течет?
   -- Куда течет?.. Еще в одну речку.
   -- А та?
   -- А та в море.
   -- А откуда она течет?
   -- Какая? Которая в море или маленькая?
   -- Маленькая.
   -- Маленькая... Гм... Маленькая от их. Вон туда...
   И Семен махнул рукой в сторону двери.
   Петька уткнулся опять носом в карту. Потом он повернул карту так, что низовья неведомой реки, изображенной на карте, приходились против двери.
   -- Дядя Семен!
   -- Ну...
   -- Вы хорошо знаете эту речку, где золото?..
   -- Ну вот, как же не знать!
   -- Знаете, как она течет?.. Где и как поворачивает, где есть болота, где горы?..
   -- Знаю порядочно.
   -- Ну, хорошо; станьте теперь лицом, куда она течет.
   -- А зачем?
   -- Да уж тогда узнаете...
   Семен крякнул.
   -- Опять что-нибудь?..
   Он взглянул через плечо. Петьки на разложенные перед ним бумаги.
   -- Нашел, что ль, что?
   -- Да уж вы не спорьте... Это еще лучше трубки, может, будет.
   Семен встал и повернулся лицом к двери.
   -- Ну-ка...
   Петька поставил палец на карту в месте истока реки.
   -- Значит, -- начал он, -- вы стоите сейчас лицом, куда течет речка?
   -- Так, -- сказал Семен.
   -- Теперь слушайте... Речка начинается из болота?
   Семен оглянулся на него.
   -- Ну, из болота... Знаю.
   -- Потом она течет прямо, потом тут такая дуга -- лукой загибается?.. Так?
   -- Так...
   Голос у Семена изменился сразу, словно ослабел.
   -- Потом заворачивает направо, -- продолжал. Петька. -- Верно?
   Семен быстро повернулся к нему.
   -- Да ты что ж это!..
   Глаза у него выкатились. Медленно поджал он губы, прижав нижнюю губу верхней, и молча смотрел, на Петьку.
   Водя по карте пальцем, Петька продолжал:
   -- Потом идет опять прямо... потом будет с боку озеро?..
   Семен шептал за ним почти беззвучно:
   -- Прямо... да... а потом озеро...
   Петька уже не требовал от него подтверждений...
   -- А за озером, -- почти крикнул, -- сейчас на правом берегу и есть это самая заимка.
   Семен согнул спину и хлопнул себя обеими руками по ногам около коленей...
   -- Ах ты Господи! -- произнес он. -- Ведь, должно, там и есть эта заимка; я так и сам думал.
   Он тихо подошел к Петьке, спрятав руки за спину, и указал глазами на карту.
   -- Что ж это?
   -- Карта, -- ответил Петька.
   -- Значит, план?
   -- Да, план.
   -- И на нем все видно?
   -- Все... очень хорошая карта.
   -- А как же это?
   -- Погодите, дядя Семен.
   Петька что-то очень внимательно рассматривал в правом уголке карты.
   -- Ну-ну, -- сказал Семен и отступил назад, все держа руки за спиной.
   Постояв молча минуту, он подался корпусом вперед и проговорил тихо, вытягивая шею:
   -- Что еще нашел?
   -- Погодите...
   -- Ну-ну.
   Семен опять замолчал.
   Петька, наконец, поднял голову от карты.
   -- Тут, дядя Семен, -- проговорил он вдумчиво, -- я еще хорошенько не разобрал... А тут, кажется, еще показано, как пройти на эту заимку с берега. Прямо, кажется, надо по ручью. Ручей тут как раз течет в реку.
   -- Ну, этого я не знаю, -- сказал Семен. -- Туда я не заходил. Обаполо бродить бродил, а около самой заимки не был. Не знаю.
   -- Не были?
   -- Не был...
   -- Ну, теперь пройдем.
   -- Давай Бог... А уж он непременно туда наладился... а?.. Ты как думаешь?
   -- Думаю, что туда... Где ж ему тут...
   -- То-то и толкую. Куда ни подайся, везде лес, глушь... Зверье бродит.
   Петька стал укладывать бумаги обратно в портфель. Потом замкнул портфель, положил его в сумку и застегнул на сумке ремни...
   -- Хитрый народ, -- сказал Семен, когда Петька, встав коленями на край койки вешал сумку на прежнее место, на стенке.
   Петька взглянул на него через плечо.
   -- Японцы-то, -- пояснил Семен, опасаясь, вероятно, чтобы Петька не принял его слов на свой счет. -- О, мы что, мы простые...

XIV

   В этот день Петька с Семеном легли спать раньше обыкновенного.
   Семен решил завтра чуть свет подняться в поход.
   Еще с вечера он приготовил все нужное для путешествия: запаковал в кусок мягкой козьей шкурки козьего же сушеного мяса, смазал винтовку и сапоги и тоже посоветовал сделать и Петьке...
   И когда все было готово и в землянке стало темно, хлопнул себя по лбу ладонью и сказал:
   -- А главное-то я забыл... мне нужно обриться.
   -- Разве вы бреетесь?.. -- спросил Петька.
   Это, разумеется, был не совсем умный вопрос, и Семен только крякнул и ничего не ответил Петьке.
   Петька сейчас же и сам сообразил, что мог бы сказать Семену что-нибудь другое.
   -- Я не про то, -- проговорил он, -- я говорю, для чего вам бриться?
   -- Как для чего?
   И Семен хлопнул громко себя ладонью по коленке.
   -- Глуп ты, вот что!..
   Впрочем, он сейчас же поправился.
   -- To-есть не глуп, а не понимаешь...
   Он опять крякнул...
   -- Ведь он меня в бороде видел? Ну?..
   Он помолчал минуту.
   -- Японец? -- спросил Петька.
   -- А то, кто же! Ведь в бороде?..
   -- В бороде.
   -- И, значит, сейчас в случае чего: "а, дескать, голубчик, это ты!.." Небось ведь приметил. То-то и дело... А сниму я бороду, тогда-то еще когда догадается...
   На это Петька ничего не мог возразить.
   Семен продолжал:
   -- Идем мы с тобой, скажем, по лесу, а он этак...
   И Семен кивнул головой кверху.
   -- На дереве... Да... Или в кустах, или еще где... Увидал, значит... Стой, голубчик! Вот они... И тут, недолго думавши, сейчас к своим... А ты видишь, какой они народ; вокруг пальца окрутят... У них вот и трубы и все...
   -- Это так, -- сказал Петька.
   -- То-то и дело!.. И потому я решил: обреюсь! Они хитры, да и я не в кулак свищу! Я, брат, свое дело знаю...
   -- Да ведь как же вы теперь будете бриться? Темно...
   -- То-то что забыл... Плошку нужно зажечь.
   На полке у него стояла глиняная плошка, наполненная каким-то жиром, с плавающим в ней фитилем, закрепленным в круглом пробковом поплавке.
   Он поставил плошку на стол, зажег и, в ожидании пока разгорится фитиль, разложил на столе ножницы, бритвы, мыло.
   Когда он остриг бороду, а потом выбрил начисто подбородок и щеки бритвой и повернулся к Петьке, Петьке показалось, что перед ним сидит совсем другой человек.
   -- Ни в жизнь не узнает! -- воскликнул он.
   -- Гм, -- сказал Семен, -- а усы?
   Он закрутил кончики усов в стрелки и провёл ладонью сначала по одной щеке, потом по другой... Потом погладил подбородок.
   -- Помолодел?.. -- обратился он к Петьке.
   -- Все равно, как и не вы!
   -- А усы сбрить?..
   -- Усы зачем?..
   -- Усы не надо, -- сказал и Семен; --так вряд ли узнать?
   -- Совсем нельзя...
   -- Гм... Я так и знал. А теперь нужно спать. Стелись, Петька.
   Петька разостлал, как раньше, козьи шкуры на полу около входа, разделся и лег, одевшись двумя сшитыми вместе козьими же шкурками...
   Свою винтовку он положил рядом с собой.
   Семен тоже разделся, лег на койку и потушил плошку.
   В землянке стало темно.
   Через минуту Петька услышал, как Семен смурыгает спичечной коробкой. Потом он чиркнул спичкой... Спичка вспыхнула, осветив на мгновенье руки Семена, и потухла.
   Что-то слабо затлелось красным огоньком в темноте, где лежал Семен. Запахло махоркой. В освещенном огоньком пространстве заструился синий дымок.
   Семен закурил...
   -- Дядя Семен! -- окликнул его Петька.
   Семен засосал трубкой. В трубке заклокотало и захрипело, будто в чубуке набралась вода...
   Красный огонек разгорелся ярче, осветив усы и кончик носа... Синие струи дыма словно выросли, вытянулись... Волнуясь и колеблясь, они расплывались в красноватом отблеске, дрожавшем в воздухе...
   -- А?.. -- отозвался Семен.
   Должно быть, он отнял ото рта трубку; из темноты выступил его подбородок, слабо и смутно... Опять чуть-чуть осветились его руки.
   -- А тепло ж у вас под шкурками.
   -- Чего лучше...
   Петьке спать не хотелось, и по тому, как ответил ему Семен, по тону его голоса и по той поспешности, с какой он ответил, казалось ему, что и Семен тоже не хочет спать.
   -- Много их тут по лесам?..
   -- Стадами ходят...
   -- Стадами?!
   Петька знал, что козы пасутся стадами, но сейчас ему не подвертывалось никакого вопроса, а говорить хотелось.
   Точно он держал у себя кончик разговора, и Семен постепенно, перетягивая к себе этот кончик, и мог оборвать сразу...
   -- Они все стадами, -- сказал Семен и опять пыхнул трубкой.
   -- А еще есть тут какие звери?
   -- Да мало ль... Кабарга, олень, рысь есть, росомаха... Опять же тигр, медведь...
   -- Соболь, -- добавил от себя Петька.
   -- Ну, соболь... Теперь его мало стало.
   -- Выбили?
   -- Выбили.
   -- А вам случалось бить?..
   -- Доводилось... В прошлом году убил пару, в позапрошлом три.
   -- Продали?..
   -- Продал... хорошие деньги взял... Да...
   -- Дядя Семен, -- перебил его Петька, -- а вот тоже панты...
   -- Продавал и панты... китайцам. Чудной народ... Теперь вон тоже наши разводят оленей на дому. Все равно ведь олень -- он всегда олень, а скажи на милость!.. Добудь ты ему рога с дикого оленя -- одна цена; это, говорит, точно панты, настоящие, а как узнал, что с домашнего, своей выводки-- сейчас и цена другая.
   -- Дешевле?..
   -- На половину почти.
   -- Говорят, они из них лекарство делают...
   -- Из рогов?.. Как же! В роде как бы волшебный порошок, от всяких болезней.
   -- Небось, не помогает?..
   -- Кто их знает... А должно, что нет. А то б у них и болезней не было.
   Семен замолчал.
   Петька опять не знал, о чем еще спросить у него... Голова словно опустела... Он чувствовал, что время уходит, и каждую минуту Семен может зашуметь, заворочаться у себя на койке, поворачиваясь к стене и укрываясь своим одеялом.
   -- Дядя Семен!
   -- Ну?..
   Какой-то вопрос вертелся у Петьки на языке, но вопрос этот вдруг словно испарился мгновенно, растаял, улетел куда-то, не оставив после себя ничего в мозгу.
   -- А куда вы денете свою бороду, -- проговорил он совсем неожиданно для себя и для Семена...

XV

   Опять тайга...
   В узкой низине бежит небольшая речонка...
   Густо по берегу зарос камыш, густо за камышом, дальше по прибрежным тоням, засела осока.
   Точно синие брызги блестят в осоке незабудки, группами и в одиночку пестреют желтые и белые лилии.
   По ту и другую сторону -- лес, вековой, непроходимый на многие десятки верст...
   Гигантские ветви гигантских кедров и вязов, дубов и елей тянутся далеко над самой осокой, незабудками и лилиями...
   Синяя тень лежит от них на осоке. Неподвижны их ветви, корявые, толстые, поросшие изжелта-зеленым мхом.
   Только в верхушках идет тихий шум, неумолкаемый постоянный, как шум синих струй внизу в чаще камышей...
   Будто кто-то что-то шепчет, непонятное, неведомое, сам неведомый и невидимый, схоронившийся в темной чаще леса, в зеленой чаще камышей...
   Звенят комары, кричат, свистят и гогочут птицы в ветвях, в лозняке и камышах...
   Но тому, кто шепчет что-то непонятное из зеленой чаще леса и из глубины камышей, чужды и, далеки эти голоса суетливой жизни...
   Эти голоса, кажется, заглушают таинственный голос тайги... Но вслушайтесь, вслушайтесь!
   Слышите?..
   Торжественно, простираясь в ширь и в глубь, наполняя всю тайгу, широкими волнами льется над ней её тихий, но могучий голос.
   И чем больше вслушиваешься в него, тем больше мощи чудится в нем...
   Он крепнет, растет, погружая сознание в сон, и, кажется, уж гремит над вами, заглушая все, как стройный многоголосый хор...
   Стороною вдоль речки идут Семен и Петька.
   Близко возле речки идти нельзя: там топь, камыши, осока.
   Они пробираются лесом.
   Семен идет вперед, с ним рядом его медведь, за ними Петька.
   Семен то и дело останавливается, прислушивается.
   -- Что там? -- шепчет Петька сзади, тоже останавливаясь и начиная оглядываться.
   -- Ничего! -- говорит Семен громко и шагает дальше.
   Над рекой свистят кулики, в камышах крячут и хлопают крыльями дикие утки...
   Что-то плещется в воде, под берегом.
   Иногда утки срываются с воды и вылетают из камышей совсем внезапно и неожиданно и летят низко над водой, чуть не задевая по воде крыльями, молча и быстро...
   Все дальше идут Семен и Петька...
   Осока стала реже, точно придвинулась к камышам...
   Из леса выползли кусты дикого винограда, лозняка... Мелкая зеленая поросль тянется дальше к воде по мшистым кочкам...
   В её зеленом потоке только кое-где теперь мелькают лилии...
   -- Теперь недалеко, -- говорит Петька, -- совсем близко...
   Он останавливается.
   -- А, дядя Семен?
   Семен остановился тоже, повернулся к Петьке.
   -- Ну?..
   -- По-моему: пришли...
   -- Пришли?..
   Семен быстро оглядывается... Потом подходит к Петьке.
   Под ногами у него хлюпает вода.
   Потом вода перестает хлюпать. Тихо...
   Слышно только, как что-то урчит и будто сосет у него под сапогами.
   Будто маленькие струйки перебегают около сапог, и будто зыбкая почва всасывает их в себя или выгоняет наружу, как губка, когда ее сожмут.
   -- По-моему пришли, -- опять говорить Петька.
   -- По планту выходит?
   -- Да, по плану...
   -- Ну, давай подождем. Иди сюда.
   Он отступает в сторону, широкими шагами переходит мокрое место и останавливается, только выбравшись за деревья...
   Там сухо... Толстым слоем лежит у корней деревьев прошлогодний лист и хвои...
   Звенят и толкутся столбом комары...
   -- Садись, -- говорить Семен и садится сам.
   К нему подходить медведь и ложится около.
   Лапы у медведя в грязи; на брюхе, на шерсти тоже налипла грязь. Он раза два попадал в колдобины...
   -- Ишь изгваздался, -- говорить Семен, переводить глаза на свои ноги и, разыскав сухую палочку, начинает счищать грязь с сапог... Они у него тоже запачканы...
   Он слышит, как Петька хлюпает недалеко сапогами, направляясь к нему.
   Какая-то тень, должно быть от Петьки, серая, расплывчатая на сером фоне хвои, протянулась по земле к его ногам, наползла на ноги...
   Сразу будто потемнело немного.
   Он поднимает глаза. Перед ним Петька.
   -- Ты знаешь, -- говорить Семен, проводя своей палочкой вдоль сапога по краю подметки, -- был тут один охотник в роде, скажем, меня... Да...
   И он стучит палочкой о носок сапога, чтобы стряхнуть с неё грязь...
   -- И пошел этот охотник на охоту... Ходил, ходил... Ноги в грязи, тоже не хуже нас с тобой... Взял, сел... Да... стал счищать грязь...
   Он опять стукнул палочкой о сапог, теперь уже о каблук...
   -- Да... глядь, а у него на щепке золотая крупка... Конечно, глупый человек, может, сколько верст исходил... Значить, если так сказать: где к нему прилипла эта крупка! Неизвестно... А он, говорят, около того места, где сидел, землянку себе построил... Да... давай копать, давай копать... Конечно, нет ничего... А он все копает... Так его там тигр и задрал... Ну, давай закусим, -- закончил он неожиданно, подобрал под себя ноги и скинул висевший у него через плечо на сыромятном ремне сверток с провизией.
   Петька сел против него.
   -- Дядя Семен, а мы не опоздаем?
   -- Чего?..
   Семен перестал развязывать кулек и, держа руки на пряжке стягивающего кулек ремня, поглядел на Петьку исподлобья, почти не подымая головы. Но он все-таки хотел посмотреть прямо Петьке в лицо, и от напряжения весь лоб у него покрылся морщинами.
   Он совсем не понял, что хочет сказать ему Петька.
   -- Что ты бормочешь?
   -- Да ведь уж поздно...
   -- Чего поздно?..
   Наконец, он догадался.
   -- На тощий желудок, -- сказал он, -- тоже не хорошо... Нужно заправиться как следует.
   -- Я не буду, -- сказал Петька.
   Ему, действительно, не хотелось есть.
   -- Я пойду, -- продолжал он, -- похожу тут, погляжу...
   Он взял винтовку и встал.
   -- Если по карте, так мы как раз на ихней стороне... Дядя Семен, вы слышите?
   Семен, в это время распаковав кулек, разрезал мясо...
   -- А?.. -- откликнулся он.
   -- Я говорю, надо оглядеть... Может, мы уж совсем близко...
   Семен сунул в рот порядочный кусок.
   -- М-угу, -- промычал он, кивнув головой, и сейчас же, прожевав мясо, повернулся к Петьке и сказал:
   -- Валяй... Со мною тут Васька пока побудет...
   Петька ушёл в лес. Лес в том месте был сравнительно редкий. То и дело попадались подгнившие повалившиеся деревья...
   Почва под ними была топкая и зыбкая... Должно быть, не глубоко была и вода... Вода не выступала наружу только, может быть, потому, что сверх земли толстым слоем лежали листья и хвои.
   Несколько поваленных деревьев еще зеленели... Их, должно быть, совсем недавно постигла грустная участь...
   Петька заметил, что не только сердцевина в этих рухнувших гигантах сгнила, но и самая древесина почти вплоть до коры была гнилая...
   Значить, они гнили еще на корню...
   Сырость из почвы просасывалась им внутрь и постепенно год за годом разрушала сердцевину и потом ствол...
   Только снаружи они казались полными силы жизни...
   Внутри схоронилась смерть...
   И они свалились от тяжести ветвей или от другой какой причины...
   Может-быть, оттого, что какая-нибудь рысь, спасаясь от преследования или подстерегая добычу, избрала их местом своего убежища или своей засады...
   Вдруг Петьке попался небольшой пенушек с явными следами пилы.
   Он остановился.
   Значить, он не ошибся...
   Японская карта не обманула. Он был недалеко от золотоносной заимки.
   Теперь оставалось только разыскать ручей, где, очевидно, манзы производили промывку золота.
   Тут дело значительно осложнялось.
   Ручей, очевидно, скрывался где-нибудь в камышах, в лозняке, в топях.
   Петька захватил с собой карту. В уголке карты в увеличенном масштабе, вероятно, был начерчен план самой заимки и карта окрестностей...
   Но как ее разыскать среди болот, среди непроходимых зарослей, топей, оврагов, буераков?...
   До сих пор по пути не попалось ни одного ручья...

XVI

   -- Нашел!.. Дядя Семен!
   Семен, успевший уже закусить и опять запаковать свою закуску, вскочил.
   В лице его появилось вопросительное выражение, рот полуоткрылся. Но он сейчас же крикнул, отдувая щеки:
   -- Чего орешь?
   И, сообразив, вероятно, что сам он крикнул громче, чем следует, он прикрыл свой рот ладонью и на мгновенье замер в этом положении, глядя куда-то в бок выпученными глазами.
   Потом он отнял ладонь от рта и сказал:
   -- И то правда, чего мы разорались... Говори, Петька, тише... Чего искал?
   -- Пень, -- сказал Петька.
   Семен опять выпучил глаза...
   Петька говорил торопливо, отрывисто и все оглядывался по сторонам.
   -- Какой пень?
   -- Пилой спилен.
   Семен опять приложил ладонь к губам.
   -- Э-э, -- протянул он и щелкнул языком.
   -- Спилен?
   -- Видно, что пилой резали.
   -- Далеко?
   Он оглянулся по сторонам, затем махнул рукой в чащу леса.
   -- Туда?..
   -- Там, -- ответил Петька.
   -- Значит, недалеко... Ну, теперь, Петька, того, теперь, чтоб ушки на макушке... Пойдем...
   Но Петька не шевельнулся.
   -- Да куда мы пойдем то! -- произнес он с ударением.
   -- Как куда?... Где пень...
   -- Так ведь пень-то вон где, а они вон где.
   Петька сделал неопределенный жест.
   -- Как их искать?.. Вон на карте ручей показан, а где ручей?
   -- Молод ты еще и глуп, -- проговорил Семен и свистнул медведя:
   -- Васька пойдем.
   И сейчас же опять обратился к Петьке:
   -- Веди. А там уж не твое дело.
   Петька молча пошел вперед.
   Семен двинулся за ним.
   Шел он почти не слышно, мелко ступая по пересохшим или перегнившим сукам и ветвям, листьям и хвоям.
   Зорко глядел он по сторонам, держа винтовку наготове.
   Пень он увидел первый, раньше, чем Петька подвел его к нему.
   Он обогнал Петьку, ступая все также легко и не слышно, подошёл к пню, окинул его быстрым взглядом и потом тщательно осмотрел местность вокруг него.
   Петьке он велел не двигаться с места.
   -- Не мешай! -- сказал он ему.
   Через минуту он поманил к себе Петьку.
   -- Видишь?..
   Он указывал ему на что-то вниз, шагая вперед от пня.
   -- Тут протащили дерево... и протащили вон куда...
   Выпрямившись, он ткнул рукой в воздух в чащу леса...
   -- Вон она борозда-то, -- продолжал он, присаживаясь на корточки. -- Гляди! Ви?..
   И он провел пальцем вдоль борозды, которую Петька, однако, никак не мог рассмотреть.
   -- Не видишь?.. Ну, а я вижу. Теперь стой... Теперь нужно дальше.
   Он поднялся и пошел, немного согнувшись, опираясь руками около коленей, боком, двигаясь очень медленно и пристально вглядываясь вниз.
   -- Так... -- заговорил он через минуту, -- так-так... вот она.
   Вдруг он порывисто шагнул и что-то поднял с земли.
   -- Тут, -- сказал он с уверенностью, показывая Петьке какой-то желтый лоскуток. -- Видал ты это?.. Должно, от штанов либо от кофты...
   Он бросил лоскуток, нагнулся опять и все так же боком стал подвигаться дальше.
   Петька шел за ним, покрикивая на медведя:
   -- Васька, назад! Васька, стой!
   Несколько раз Семен останавливался, замахивался на Ваську и кричал вполголоса, иногда понижая голос до шёпота:
   -- Назад, анафема!
   Васька щурил глаза, будто Семен собирался выстегать ему глаза хворостиной, пятился задом, и наконец, пошел рядом с Петькой...
   Стали попадаться смятые кусты, поломанные ветки...
   В одном месте, в низине отчетливо видны были следы нескольких человеческих ног.
   Семен сосчитал следы.
   -- Четверо, -- сказал он Петьке. -- Вчетвером тащили.
   Еще прошли они около сотни шагов.
   Где-то, скрытый за кустами, звенел глухо, как под землей, ручей.
   -- Стой теперь, -- сказал Семен. -- Тише, Петька...
   Осторожно опустил он винтовку прикладом вниз и оперся о ствол.
   Кругом было тихо.
   Вдруг где-то внизу, за кустами не было видно, где, отчаянным взвизгивающим лаем залилась собака.
   В ту же минуту, прежде чем Петька успел придти в себя от неожиданности, медведь скрылся в кустах...
   Потом Петька опять его увидел: глухо ворча, он поднялся на задние ноги.
   В кустах что-то блеснуло.
   Собака продолжала лаять визгливо, звенящим переливчатым лаем.
   Яркая тонкая огненная полоса сверкнула из кустов... громко бухнул выстрел.
   С яростным ревом медведь опустился опять на четвереньки и, ломая ветки, как солому, двинулся вперед.
   Петьке видна была только его спина. По обе стороны отгибались влево и вправо, смыкаясь опять позади его, тонкие виноградные лозы.
   Медведь вдруг как-то сразу всем своим грузным телом подался вперед.
   Страшный, почти не человеческий стон донесся из кустов... Что-то хрустнуло, слабо и глухо... Снова послышался стон... Но теперь стон был тише и глуше и пробежал по кустам каким-то умирающим звуком...
   Потом все стихло.
   -- Васька, назад! -- крикнул Семен, кидаясь в кусты...
   У Петьки мелькнула мысль:
   "Вот оно, началось самое страшное".
   Он тоже побежал за Семеном.
   Семён остановился и повернулся к нему.
   -- Стой, тут обрыв!
   Но Петька все-таки сделал еще несколько шагов вперед.
   Перед ним, действительно, был обрыв, крутой, совершенно голый, лишенный какой бы то ни было растительности.
   На краю обрыва вниз лицом лежал человек в китайской одежде -- бумажных кофте и юбке.
   Около валялась длинная черная блестящая коса, забрызганная кровью.
   Затылок несчастного представлял одну сплошную рану... Пятна крови проступали и на воротнике кофты и на левом рукаве, разодранном до самого плеча.
   Обрыв спускался почти отвесно саженей на пять в узкую долину.
   Из-под большего коричневого, почти красного камня посреди обрыва бил фонтаном ключ и водопадом падал вниз, образуя у подошвы обрыва широкий полноводный ручей, катившийся вдоль обрыва...
   Какие-то две маленькие человеческие фигурки бежали через долину, перепрыгивая через рытвины и ямы, покрывавшие сплошь берега речки. В их руках Петька заметил ружья.
   Он направился к обрыву.
   Еще две фигурки стояли поодаль на другой стороне долины, опираясь на лопаты.
   Издали сверху они казались совсем маленькими, точно Петька смотрел на них сквозь уменьшительное стекло.
   Долина раньше, вероятно, была руслом реки: она сплошь вся краснела и желтела от покрывавшего ее песка и глины.
   Ярко, отчетливо вырисовывались на красно-желтом фоне тени от бежавших и стоявших неподвижно фигур в желтых и синих кофтах и юбках.

XVII

   -- Ложись! Что ж ты стоишь! -- крикнул Семен и дернул Петьку за край пиджака.
   Петька присел.
   -- Еще увидят, -- шепнул Семен.
   Семен лежал на животе, широко расставив ноги.
   Он готовился стрелять по бегущим.
   В руках была винтовка.
   Верхняя часть туловища немного приподнялась.
   Поставив левую руку локтем на землю впереди себя, он откинул кисть руки почти под прямым углом. Винтовка свободно лежала у него на ладони; только чуть-чуть придерживал он ее сбоку большим пальцем. Правая рука, поставленная тоже локтем на землю, плотно охватывала шейку приклада...

0x01 graphic

   Указательный палец он держал на спуске и чуть-чуть шевелил им спуск, то прищуривая, то снова открывая левый глаз...
   Вдруг весь он как-то съежился и подобрался.
   Палец не трогал больше спуска, подведя его к отказу... Левый глаз прищурился, образуя мелкие, расходившиеся к виску морщинки в уголке глаза...
   Тррах!..
   Маленькая фигурка в желтой кофте выронила ружье, кувыркнулась головой вниз и осталась неподвижна...
   Семен даже не шелохнулся, не оглянулся на Петьку, не посмотрел вниз, где на желтом песке еле заметно желтела неподвижная, словно нарисованная, маленькая фигурка...
   Крак-крак, -- слышится лязгающий звук магазина.
   Винтовка опять готова к выстрелу.
   Снова он замер.
   Петька видит, как другая маленькая фигурка бежит назад.
   Снова выстрел...
   Словно лопнуло что-то над ухом у Петьки. Первую минуту он ничего не видит, не видит ничего и во вторую минуту...
   Только потом различает близко друг от друга две небольших, неподвижных фигуры внизу на песке...
   Он оглядывается на Семена.
   Семен переставляет прицел.
   Переводит глаза опять вниз... Там пусто. Нет никого...
   -- Пошел назад, -- звучит голос Семена, резкий, отрывистый, как лязг его магазинки.
   Крак... крак.
   Семен снова прицелился.
   Что-то треснуло по ту сторону долины -- точно раскололся один из красных камней, нагроможденных там по бурожелтому откосу... Странный тонкий писк прорезывает воздух над Петькиной головой.
   Писк сейчас же обрывается, словно он впился в воздух позади Петьки и заглох сразу.
   Семен опять выстрелил и вместе с выстрелом и с лязганьем затвора и магазина Петька слышит его голос:
   -- Сторонись, по нас стреляют.
   Так вот что это треснуло за рекой. Значит, манзы там на откосе...
   -- Гляди, вон твой цирюльник еще с одним бегут к лодкам.
   -- Бей по ним, -- опять врывается ему в уши голос Семена.
   Где лодки? Кто бежит? Кого нужно бить?..
   Петька различает, наконец, две фигуры, бегущие вдоль ручья... Вон и лодки. Одна побольше, другая маленькая.
   Петька прицелился...
   А над головой опять: "пи-и-и", словно камень пустили рядом с ним из праща.
   Громко раздается Петькин выстрел. У него патроны с черным порохом. Клубится белый дым. Из-за дыма пока ничего не видно...
   Но вот дым рассеялся.
   Петька промахнулся. Фигуры уж близко около берега... Вот одна прыгнула в лодку... Торопливо отпихается веслом от берега.
   Другая фигура вскакивает в воду по колени, схватывается руками за борт, тащит лодку.
   Петька выстрелил еще раз... Опять промах.
   А лодка уже плывет...
   Быстро ее уносит течением.
   -- Дядя Семен!
   -- Погоди... догоним...
   Голос у Семена глухой, словно надорванный.
   Он опять целится... Только не по лодке.
   Выстрелил и встал.
   -- Готово!..
   Теперь Петьке видно, как с гребня откоса катится какой-то комочек. Он различил на мгновенье кувыркнувшиеся в воздухе ноги... потом опять все слилось, смешалось и спуталось... Комочек затянуло пылью.
   -- Двое их там было, -- говорит Семен. -- Обоих... А и хитры ж... Схватись они со мной все разом, может, ни один бы не ушел... А теперь самый-то главный поминай, как звали... Да, небось, и золото унес.
   -- Да вы бы по нем стреляли, -- говорить Петька.
   Семен смотрит вдаль, в сторону откоса, молча, нахмурившись.
   -- Н-да -- говорит он, -- а с откоса-то в меня. Сперва их было нужно, а этих мы догоним. Я думаю так: они только на откосе для того и засели, чтоб дать этим уйти...
   Он крестится, пробует ногою край обрыва, потом осторожно заносит ног. вниз...
   Из-под ноги сыплется песок, мелкие камешки, земля.
   -- Не сверзнитесь! -- кричит Петька.
   Семен опять крестится... Медлить некоторое время и выбирается снова на берег обрыва.
   -- Небось, у них есть тут дорожка, сами-то ведь как-нибудь лазили же ведь?..
   Он вопросительно взглядывает на Петьку.
   -- Надо поискать.
   И идет по краю оврага.
   Дорожка, действительно, нашлась и совсем недалеко... Обрыв здесь быль не так крут и спускался книзу уступом. Отсюда уже добраться до реки не представляло большего труда... Порядочно пришлось только повозиться с медведем, потому что он ревел, упирался и ни за что не хотел сразу переместиться с одного уступа на другой...
   Все время его пришлось понукать, подталкивать, дергать за шиворот.
   Кое-как, наконец, добрались до ровного места.
   Под ногами была глинистая почва, словно нарочно засыпанная сверху мелкими разноцветными камешками...
   Камешки визгливо гремели и скрипели под ногой.
   В нескольких шагах бежал ручей, скорее речка, очень полноводная и довольно широкая.
   Вода была почти наравне с берегами и хлестала в берега, перекатываясь временами через край. Река словно дышала. Словно её синяя грудь вздымалась в бурном порыве. Словно ей было тесно в берегах...
   Белая пена неровными клоками плыла посередине... В некоторых местах ее прибивало к берегам, и она собиралась у берегов легкими хлопчатыми клочьями, подобными белому гусиному пуху...
   Большая, на несколько человек, лодка с веслами в уключинах, наполовину втащенная на берег, чуть-чуть колыхалась под напором воды...
   Тихо скрипели уключины.
   Около весел и под кормой вздутыми хлопьями медленно крутилась пена. Иногда ее отрывало от кормы, и она, кружась, плыла дальше по течению, разрываясь на более мелкие клочки...
   Опять началась возня с медведем... На этот раз он сопротивлялся более энергично... Отправиться в плавание он, очевидно, не имел ни малейшего желания...
   Семен решил плыть без него.
   -- Пусть он идет берегом!
   -- А догонит? -- спросил Петька.
   -- Ну вот!.. Еще лучше... В случае если чего, так даст знать в роде как давеча.
   Семен сел на весла, Петька на руль.
   Лодка поплыла по течению быстро и легко, так что весла пришлось оставить...
   Семен поднялся и стал звать медведя:
   -- Васька! Васька!
   Но медведь, войдя по брюхо в воду, только ревел, смотря ему в след...
   -- Васька, Васька!
   Медведь, наконец, сообразил. Выбрался на берег и вприпрыжку смешно и неуклюже, однако, довольно быстро, побежал вдоль берега, около самой воды, все не спуская глаз с Семена.
   Скоро он нагнал лодку, снова попробовал было войти в воду, но сейчас же оставил это намерение и, затрусил берегом.
   В лодке Семен нашел несколько небольших мешков с рисом, топор, пилу, узелок с бельем.
   Золотоискатели, очевидно, уже готовились покинуть заимку...
   Семен пошарил еще под сиденьем на корме и вытащил оттуда пучок смоляных факелов.
   Эти факелы особенно привлекли его внимание.
   Он показал их Петьке, встряхнул ими перед самым его носом и сказал, значительно надвинув брови:
   -- Видал?
   И опять тряхнул факелами.
   -- Знаешь, что это?
   -- А что? -- спросил Петька.
   -- А знаешь, что такое "гнус"?
   Про гнус Петька слышал... Против них бессилен тигр, медведь и иногда даже человек...
   Тигр -- царь тайги, гнус -- царь азиатской степи...
   Гнус нападает скопом... Тысячами и миллионами собираются на необозримом степном просторе оводы, комары, мошки и накидываются яростно на путника, на зверя, на лошадь, на полевую мышь, на степного шакала...
   От гнуса нет спасения...
   Обезопасить себя от него можно только огнем и дымом...
   И если человек, пустившись в глубину степи, не позаботится захватить с собой факела, особенным образом приготовленного, горящего долго и медленно и страшно дымящего, он погиб...
   Гнус убьёт его, как муравьи убивают мышь, попавшую в муравейник...
   -- Гнуса, я знаю, -- сказал Петька.
   -- А я, -- проговорил Семен, нагибаясь и опять пряча факелы под сиденье, -- знаю теперь, где искать твоего цирюльника... В степи отсюда одна дорога...

XVIII

   -- Петька, стой! К берегу!..
   Семен схватился за весла и загреб ими, тормозя лодку.
   Под веслами закипела вода. Весла изогнулись, как тростинки. Лодка сразу пошла тише.
   Петька повернул руль...
   В несколько взмахов Семен подогнал лодку к берегу.
   -- Они, -- шепнул он, повернувшись к Петьке.
   -- Где?..
   -- И то, -- сказал Семен, -- так ничего не видно...
   Он опять налег на весла, действуя ими теперь уже в обратную сторону.
   Лодка кормой назад отошла немного от берега.
   -- Вот они...
   И, схватив Петьку за рукав, Семен потянул его к себе, указывая вдаль вниз по течению.
   -- Видишь?
   -- Вижу, -- шепнул Петька.
   Беглецы были шагах в четырехстах... Издали, казалось, их лодка еле ползет по речке... Вдруг она совсем остановилась и через секунду вырисовалась ясно во всю длину.
   Они тоже причаливали к берегу.
   -- Нам их только бы тут не упустить, -- заговорил Семен, -- а там уж я знаю. Правь вон к тем кустам.
   Недалеко в реку вдавался небольшой мысок, поросший лозняком...
   Два, три удара веслом -- и лодка врезалась носом в лозняк, дрогнула, отошла немного назад, но Семен уже бросил весло и схватился обеими руками за ветки лозняка...
   Лодка опять дрогнула и остановилась.
   Семен выскочил на мысок...
   Шумя лозняком, к нему подбежал медведь, но он на него цыкнул и замахал руками.
   Медведь попятился, постоял немного, глядя то на Семена, то на Петьку, втаскивавшего лодку на берег, и лег.
   Семен повернулся к Петьке.
   -- Вылезли!..
   Петька закрепил лодку и подошел к нему...
   -- Вылезли?
   Не поворачиваясь, Семен кивнул головою.
   Через минуту он зашептал, все стоя к Петьке спиною:
   -- Надо идти за ними... Берегом пошли...
   И, перепрыгнув через медведя, он побежал по мысу между кустами, немного согнувшись и балансируя винтовкой, так как под ноги постоянно попадались кочки и камешки. Выбравшись на береговую полосу, он присел на корточки и, защитив глаза рукой от струившихся прямо ему в глаза солнечных лучей, глянул вдоль по берегу...
   Золотоискатели были отчетливо видны. Беглым шагом они шли берегом речки; за ним двигались их тени, лиловые на прибрежном песке.
   Долина здесь значительно расширялась. Потоки солнечного света лились на нее сверху. Река вдали в перспективе красных, желтых и коричневых падей сверкала и искрилась.
   Семен махнул Петьке рукой. Потом, когда Петька подошел к нему, шепнул:
   -- Факелы захвати...
   Петька сбегал за факелами.
   -- Теперь идем...
   И он двинулся вперед, все также согнувшись, прячась за чахлый лозняк, попадавшийся на каждом шагу среди глыб камней, кочек торфяника и свалившихся с крутизны обрывов стволов деревьев.
   Вслед за ним, в точности повторяя каждый его шаг, прыгал через кочки и камни его медведь...
   Петька шел позади медведя.
   Так в полном молчании подвигались они вдоль реки, друг за другом, не остановившись ни разу, не замедлив шага.
   Прошло полчаса, час...
   Солнце уж скрылось за деревья... Стало темнеть. Веяло сыростью.
   Семен вдруг остановился и присел.
   Тоже сделал и Петька.
   -- Должно, на ночлег стали, -- шепнул ему Семен. -- Слышь, Петька?..
   Он повернулся и подпрыгал к Петьке на корточках, смешно выворачивая ноги.
   -- Мы так и пойдем за ними, -- зашептал он; --может, у них тут еще где есть причал...
   Беглецы, действительно, остановились на ночлег...
   Но они не развели огня, вероятно, из опасения, чтобы огонь не привлек внимания погони...
   Они, разумеется могли ожидать, что погоня будет... Им, конечно, не было известно, чем окончилась перестрелка Семена с их самоотверженными товарищами...
   Но, вероятно, они рассчитывали, что Семен был один и также охотился в лесу, как охотился один из них, несчастная жертва. Несомненно, они слышали Васькин рев и должны были предположить, что их товарищ наткнулся на медведя, которого выслеживал какой-то русский.
   А потом русский стал стрелять в побежавших на выручку...
   Было мало вероятного, чтобы один погнался за двумя... Но они были осторожны...
   По людям, сидящим у костра, так легко стрелять ночью...
   Я не стану описывать всех трудностей пути, которые пришлось испытать Семёну и Петьке, и их косолапому спутнику в следующие пять-шесть дней.
   Скажу только, что Семен ни на час не упускал из виду беглецов...
   Он шел за ними по пятам.
   Он не подходил к ним ни разу ближе четырехсот пятисот шагов, но всегда имел их на виду впереди себя.
   В этом ему много помог его оптический прибор для стрельбы по дальним мишеням...
   На шестой или седьмой день лес остался позади...
   Вокруг шумело и волновалось травяное море...
   Вот она степь... до самого горизонта...
   Трава еще далеко не достигла полного роста и сверкала пышной яркой зеленью.
   Только вдали она принимала голубоватый оттенок.
   Зеленые волны перекатывались кругом... Издали навстречу плыли голубые волны.
   Белые облака бежали по синему небу, и вместе с облаками скользили по земле их лёгкие тени, волнуясь на гребнях изумрудных волн...
   Воздух был сырой и теплый.
   От земли поднимались испарения; колыхалось и дрожало в горячей атмосфере над горизонтом трепетное марево...
   В низинах кричали гагары, свистели чибисы, кулики.
   Стройная косуля грациозно и легко, подняв острую мордочку и насторожив уши, пробиралась осторожно к озеру... Не колыхнется вода в озере... Озеро дремлет. Звенел ключ, скрытый в траве...
   И казалось, зазвенит хрустальная гладь озера, если косуля коснется его ногой.
   Кругом ни жилья, ни деревца...
   Только на востоке на горизонте синеет лес...

XIX

   Требовалось много ловкости, много уменья воспользоваться малейшими выгодами местности, чтобы идти по степи незамеченным по пятам двух людей, несомненно очень осторожных, очень отважных, проведших многие годы, полные опасных приключений и всяких случайностей в таежных дебрях.
   Но Семен был травленный волк.
   В степи он держался еще дальше от намеченной жертвы, чем в лесу.
   Да здесь и не требовалось быть особенно близко к беглецам.
   Степь не успела еще как следует зарасти травою. Трава не поднялась. Человека видно было за версту.
   Петьку Семен оставлял обыкновенно позади себя версты на полторы, пробираясь один со своим медведем в густой траве, по буеракам, руслам, ручьев, мелким кустарникам, попадавшимся кое-где по степи в низких местах.
   Иногда он забирал далеко в сторону, пускался в брод через мелкие озерца, через болота.
   Но ни на минуту он не упускал из глаз беглецов.
   Петьке издали он представлялся совсем маленькой точкой, и он шел за этой точкой, тоже, как Семен, переходя в брод речки и озерца, сворачивая в сторону там, где в сторону сворачивал Семен...
   Он тоже ни на секунду не упускал из глаз Семена...
   Иногда на него нападало отчаяние.
   "Да когда же, наконец, все покончится?"
   Ноги у него болели. От пота и от грязи рубашка под пиджаком расползалась и на швах, и на "живых" местах... Давно немазанные сапоги ссохлись, загрубели и стали как деревянные...
   По вечерам, когда японец и его спутник останавливались на отдых, останавливался и Семен.
   Тогда к нему под защитой сумерек подползал Петька.
   Они закусывали все тою же сушеной козой и провизией, захваченной Семеном в лодке вместе с факелами, и спали поочередно.
   Сперва Петька, потом Семен, потом опять Петька.
   Утром Семен оставлял Петьку на месте ночлега, а сам шел дальше.
   Петьке он приказывал сниматься только тогда, когда он Петьке едва будет виден...
   Так прошло два дня.
   Наступил третий день.
   Петька тащился, напрягая последние силы и мало заботясь о том, видит ли его проклятый цирюльник или не видит.
   Раза два, проходя небольшим болотцем, где только что прошел Семен, он увидел следы его ног.
   С каким-то ожесточением пошел он по этим следам, словно давил их своими ногами...
   Слезы набегали на глаза от усталости, от сознания бесцельности всех их блужданий с Семеном, от досады и невольной злобы против Семена.
   Может, правда, эти манзы пойдут к себе в Китай или Японию...
   Что же, и им туда идти, что ль?
   И вдруг его кто-то крепко схватил за ногу.
   -- Стой!..
   Из осоки, густо засевшей по краю болота, поднялся Семен.
   -- Стой! -- крикнул он сдавленным голосом, и вцепившись изо всех сил в Петькину ногу, так как Петька, не сообразив сразу, в чем дело, то же изо всех сил рвался в сторону.
   -- Это я... Чорт!
   Петьке, наконец, перестал вырываться.
   Семен заставил его сесть.
   -- Отдохни малость.
   Он принес ему из болота воды в шапке и велел умыться и намочить голову.
   Петьке стало лучше.
   Он даже улыбнулся Семену.
   -- Что вы, дядя Семен, ругаетесь?
   -- Теперь легче?
   -- Легче...
   -- Ну и ладно!.. Гляди-ка вон туда.
   И он протянул руку по направлению к горизонту...
   -- Вон-вон... видишь... белеется...
   -- Вижу.
   -- Это -- фанза... Мне-то в трубу хорошо видно... Они туда нырнули... Я видел... И оттуда не выходили...
   -- Что ж нам теперь нужно делать? -- спросил Петька.
   -- Ждать, -- сказал Семен.
   -- Чего ждать?
   -- Ночи...
   Петька кивнул головой.
   -- Будем ждать, -- повторил Семен. -- Долго ждали, теперь немного.
   Можно было подумать, что он сожалеет, что больше уж, может-быть, не представится надобности вставать чуть свет, идти, все идти, выбирая не ту дорогу, которая нравится, а, по-звериному, ища место, где можно было бы устроиться так, чтоб тебя никто не видел.
   -- Значит, будем сидеть тут до вечера? -- спросил Петька.
   Семен мотнул головою снизу-вверх.
   -- Ну вот, для чего? Посидим тут маленько и пойдем потихоньку, чтоб как солнышко на покой, и мы уж, слава тебе Господи, сидим под забором...
   Он внимательно поглядел на Петьку.
   -- Ты не боишься?
   -- Нет, -- сказал Петька.
   -- Может, стрелять будут.
   -- А мы разве не будем?
   -- Ну, молодец!..
   Семен поджал ноги по-турецки и стал набивать трубку.
   -- Дядя Семен!
   -- А?..
   -- А потом что мы с ними сделаем?
   -- Потом...
   Он подумал немного...
   -- Потом, известное дело, сейчас руки за спину... Пожалуйте-с. По начальству доставим. Ха! Разве я не знаю. Прежде вон при батюшке городничие были, а теперь-- областному начальнику...
   Петьку начинало клонить в сон. Глаза слипались.
   -- Сосни, -- сказал Семен. -- Ложись на коленку.
   Петька положил голову на коленку, подложив ладонь под щеку.
   Засыпая, он спросил:
   -- А у вас отец жив?
   -- Не знаю, -- ответил Семён -- я уж тут в лесах лет сорок... Должно, жив. С чего ему умирать?
   Петька заснул.
   Ему снился цирюльник-японец, какой-то старик, который называл себя Семеновым отцом и говорил, что раньше он был городничий, а теперь областной начальник...
   И еще что-то снилось, какие-то манзы, какой-то ни то дом ни то гора...
   -- Вставай, -- услышал он сквозь сон и потом опять более громко:
   -- Вставай!
   Он открыл глаза. Наступал уже вечер. Большое красное солнце стояло низко над горизонтом. Короткие лучи впивались в легкий туман, уже белевший чуть заметно над степью.
   Опять они идут с Семеном по степи.
   Впереди Семен, за Семеном медведь, а за медведем Петька.
   Семен верно рассчитал время.
   Едва они сделали несколько шагов, солнце ушло за горизонт.
   Кровавая заря пылала на западе.
   Скоро и заря потухла. Стало совсем почти темно...
   -- Стой -- шепчет Семен и оглядывается по сторонам. -- Господи Иисусе Христе!..
   Он крестится.
   Тихо. Петька слышит только шуршанье Семеновой кожаной куртки, когда он крестится...
   -- Заблудились, -- снова доносится до него голос Семена. -- Петька, слышь?
   Семен дергает его за рукав...
   -- Ах ты Господи!..
   Петька вздрагивает.
   -- Ой, дядя Семен!
   Он прижимается к Семену плечом. А кругом тихо, тихо...
   Тихо и темно...
   Семен берет влево, вправо, приседает, приглядывается, всматривается в непроглядную темь...
   Ничего не выходит.
   Заблудились!
   Проходит минута, другая. В степи по-прежнему тихо.
   -- Петька!
   -- Что вы? -- шепчет Петька.
   -- А ты еще говоришь...
   Голос у Семена обрывается... Он молчит секунду... Но эта секунда кажется Петьке вечностью.
   Может Семен услышал что-нибудь?.. Что-нибудь сообразил?
   -- Нет не без того, что этот твой проклятый цирюльник сделал...
   И опять тишина.
   Что такое сказал Семен?.. Про что он говорить? Что сделал цирюльник?..
   Томительная пауза...
   Петька вдумывается в Семеновы слова, хочет проникнуть в их смысл... Но слова улетели... Их больше нет. Вместо них тишина...
   -- Он напустил... Он наколдовал.
   Голос у Семена дрожит.
   -- Господи, -- шепчет он, -- Господи Создатель мой...
   Он крестится.
   Опять шуршат рукава его куртки.
   Но Петька не верит в колдовство.
   -- Враки, -- говорить он. -- Враки!
   И теребить его за рукав.
   -- Дядя Семен!
   -- Чего ты?
   -- Что вы, будет вам...
   Семен молчит...
   -- Неужели вы верите?..
   Семен с сердцем отдергивает руку.
   -- А что ж это? По-твоему, я виноват!
   Снова он крестится.
   -- О, Господи, а может...
   Так они и уснули в степи.
   А утром их ждала большая неприятность...
   На них напал "гнус"...
   Пока они разжигали факелы, миллионы насекомых, всех видов, всех пород жалящих, облепили их черным слоем...
   В глазах стало темно от окружившего их живого облака.
   Солнце, казалось померкло...
   Мгновенно кожа на лице, на руках покрылась волдырями... "Гнус" жалил и через одежду, даже через кожаный пиджак Семена...
   Даже в густую шерсть медведя забрался, и бедный зверь с ревом сначала встал на задние ноги, потом опустился на четвереньки и, наконец, стал кататься по траве, царапая лапами искусанную морду.
   Наконец, факелы запылали.
   Густыми клубами повалил от них черный удушливый дым...
   "Гнус" стал ослабевать... Потом и совсем отстал.
   Но на Семена и Петьку страшно было смотреть... Лица их представляли один сплошной волдырь... Гнус забивался и в сапоги, и ноги у обоих так распухли, что трудно было снять сапог, чтобы осмотреть ноги...
   Спина, грудь, руки, ноги, -- все вздулось и распухло...

0x01 graphic

   -- Эй, земляки! Что затеяли!
   К ним подъезжал казачий разъезд, привлеченный дымом от факелов.
   Они объяснили, сообщив, между прочим, и о "цирюльнике"...
   Их отправили на пункт.
   Оправившись от ран, нанесенных гнусом, Семен и Петька поступили охотниками в один отряд.
   Собственно, Петьку подбил поступить в охотники Семен, который и нападение гнуса и то, что заблудился тогда ночью, приписывал колдовству и в глубине души решил, что такие вещи прощать нельзя.

XX

   Необозримая песчаная равнина...
   Далеко назади остались благодатные степи Уссури и восточное побережье Амура...
   Кругом дико и неприютно. На горизонте синеет гряда невысоких гор.
   Переходя с места на место с отрядом, куда они зачислились, Петька и Семен очутились, наконец, в самой глуши этих почти бесплодных диких степей...
   Теперь они и от своего отряда далеко.
   Они вызвались, вместе с одной еще отчаянной головой, пробраться в тыл передовым японским разведочным отрядам.
   Новый их товарищ, бывший горнозаводский рабочий, слесарь, Кузьмин, худой, длинный, как жердь, с плоской грудью и острыми плечами; он почти одного роста с Семеном, но он кажется выше его.
   Шея у него тонкая, головка с кулачок. На ходу он все поводит шеей снизу-вверх и вместе с тем вперед.
   Маленькие с красноватыми веками и редкими ресницами глазки пристально вглядываются вдаль. Идет он какой-то раскачивающейся походкой; длинные руки болтаются беспорядочно по сторонам тела, как у бумажного дергуна.
   Все -- и Семен, и Петька и Кузьмин -- одеты по-китайски: в китайских куртках и юбках.
   Сзади из-под соломенных шляп висят черные блестящие косы.
   В таком наряде их трудно, почти невозможно, отличить от китайцев.
   Они уже имели несколько встреч с китайцами...
   Несколько раз уже Петька считал свою жизнь на волоске, свою гибель неотвратимой.
   Но все обошлось благополучно.
   Семен великолепно говорил по-китайски. Кузьмин тоже отлично понимал китайский язык.
   А про Петьку они говорили:
   -- Немой.
   Петьке так и приказано было, чтобы он сказывался немым...
   При первой же встрече с китайцами Кузьмину показалось, что это, пожалуй, мало, что Петька немой, и он добавил от себя сверх уговора:
   -- И глухой.
   -- Отчего? -- спросили китайцы.
   -- С перепугу.
   И Кузьмин стал объяснять дальше...
   -- Слыхал тут не далеко недели две назад была драка?... Хунхуз напал...
   -- Знаю, была драка... Ночью?
   -- Ночью.
   -- Как же знаю...
   -- Его и напугали... Из ружья в него стреляли. А он... где ему! Он мальчик... Так сразу оглох и онемел.
   В другой раз китайцы, не удовлетворившись этим объяснением, вздумали было "мало-мало" попытать Петьку...
   Но китайцы были безоружны, и их было всего трое.
   В крайнем случае кто-нибудь, Семен или Кузьмин, мог вытащить из широчайших рукавов своей кофты револьвер.
   -- Что-о? -- сказал Семен, выступив вперед и сжимая кулаки, -- он мой племянник.
   И, подступив к китайцу вплотную, он поднес свой кулак, величиной, пожалуй, с небольшой арбуз, к правому своему глазу и, прищурив левый, словно прицелился из-за кулака правым.
   -- Ты видел это?..
   Потом повторил опять внушительно:
   -- Племянник он мой, вот что.
   -- Племянник, -- сказал и Кузьмин, тоже выступая вперед и становясь впереди Петьки. Подумав минуту, он кашлянул в ладонь и, протянув затем перед собой руку, поманил китайца пальцем.
   -- Ну-ка ты...
   -- Ну? -- сказал китаец и уставился на Кузьмина, хмуро сдвинув тонкие черные брови.
   -- Ты за него?
   Китаец скользнул глазами в сторону, отворачивая в то же время лицо от Кузьмина. Сразу лицо у него посерело, точно тень набежала на лицо.
   -- To-есть как за него? -- крикнул другой китаец.
   -- За русских? -- спросил Кузьмин.
   Китаец молчал.
   -- То-то видно, что за русского, -- продолжал Кузмин; -- нас и без тебя русские разорили, а ты еще пытать собираешься.
   Китаец попятился.
   Кузьмин поднял руку, согнув ее в локте, и потряс кистью руки в воздухе, выставив указательный палец вверх.
   -- Знаю я тебя! Гляди...
   Теперь уж и все три китайца попятились разом и разом замахали руками.
   Потом один сказал:
   -- Мы думали, он -- русский.
   И ткнули пальцем вперед в сторону Петьки.
   -- Говорят тебе -- племянник! -- крикнул Кузьмин. -- Вон его племянник.
   -- Мой племянник, -- проговорил Семен.
   -- А вы не хунхузы? -- спросил китаец.
   Семен поглядел на Кузьмина, а Кузьмин на Семена.
   -- Гм, -- сказал Семен.
   -- Гм, -- сказал Кузьмин.
   Потом они оба разом взглянули в лицо китайцу, сдвинув брови, и разом же крикнули:
   -- Что-о?
   Они понимали друг друга с одного взгляда и решили по молчаливому соглашению держаться с китайцами так, чтобы китайцы могли, пожалуй, только, подозревать в них хунхузов и ни в каком случае не быть уверенными что перед ними действительно стоят хунхузы.
   Они знали, что китайцы, как и те, что на стороне русских, так и те, что помогают японцам, одинаково боятся хунхузов.
   -- Вот дойдем до японцев, -- заговорил Семен, -- так они вам покажут, как пытать.
   Щеки у него побагровели.
   -- Я вас... Погоди только!
   -- Кто мы, -- сказал Кузьмин, -- это до тебя не касается.
   Он принял важный вид.
   Китайцы снова замахали руками и стали кланяться.
   Потом один спросил:
   -- Вы за японцев?
   -- А ты за кого? -- в свою очередь, спросил Кузьмин.
   Китаец потупился.
   Тогда выступил вперед Семен.
   -- Я вижу, -- проговорил он, -- что ты умный человек. Ты меня не знаешь, а я тебя... Так?
   -- Так, -- сказал китаец.
   Семен повернулся вправо и махнул рукой в ту сторону.
   -- Там -- русские.
   Затем махнул рукой влево.
   -- А там японцы... Так?
   -- Так.
   -- А мы посередине.
   -- Посередине, -- повторил за ним и китаец.
   -- И не знаем ты меня, а я тебя... Так?
   -- Не знаем...
   -- И значит, ты умный человек, когда молчишь. Китаец снова опустил глаза.
   -- А я....
   И тут Семен подбоченился.
   -- А я умней тебя, потому что знаешь, что? Китаец исподлобья взглянул на него.
   -- Что? -- произнес он нерешительно.
   -- Я! -- ни за кого! Пусть их дерутся.
   И, повернувшись к китайцам спиной, он сказал Кузьмину:
   -- Пойдем...
   Потом, взяв Петьку за плечо, слегка толкнул его в плечо ладонью...

XXI

   Экспедиция Семена и его товарищей в тылу неприятельских позиций продолжалось около недели.
   На третий или на четвертый день им пришлось иметь стычку с хунхузами...
   Это было первое серьезное дело, в котором Петьке довелось встретить смерть лицом к лицу.
   Все трое только что расположились на отдых в неглубоком овражке, заросшем чахлым корявым кустарником.
   Кузьмин стоял настороже, спрятавшись между кустами на краю обрыва, Семен и Петька закусывали. Потом Кузьмина должен был сменить Петька. Ночью вызвался сторожить Семен.
   Закусив, Семен расположился на отдых, намереваясь уснуть часа два, пока не стемнело еще, а Петька, сидя возле него, осматривал свой револьвер, ожидая, когда Кузьмин, простояв известное, время кликнет его на смену...
   Вдруг к ним торопливо, сгорбившись, вобрав голову в плечи, держа револьвер в одной руке, а другой придерживая на голове соломенную китайскую шляпу, подбежал Кузьмин.
   Но взглянув на Петьку, он направился прямо к Семену и схватил его за плечо.
   -- Семен!..
   Он тряхнул его за плечо...
   Чтобы не беспокоил шум ветра и свет солнца, Семен надвинул на голову с затылка воротник курмы и закрыл полями шляпы лоб и глаза.
   Когда окликнул его Кузьмин, он сдвинул шляпу кверху и глянул на Кузьмина из-под шляпы одним глазом.
   -- А? -- сказал он.
   -- Хунхузы, -- проговорил он оперся рукой о землю и, закусив губу, поглядел через плечо назад вверх по берегу оврага, в сторону, откуда прибежал.
   Семен вскочил.
   -- Где?
   Но Кузьмин с силой сейчас-же дернул его за подол юбки.
   -- Что ты! -- зашептал он, вдруг съежившись, подняв плечи и еще более вобрав в плечи голову.
   Он опять дернул Семена за юбку.
   -- Садись. Они тут недалеко.
   Петька, поднявшийся было вслед за Семеном, присел опять, как сидел раньше -- на корточки. Затаив дух, он уставился на Кузьмина.
   Семен тоже присел.
   -- Не далеко? -- обратился он к Кузьмину.
   -- Вон тут...
   И Кузьмин махнул рукой неопределенно куда-то в сторону и вверх...
   -- На бугорке сейчас, -- добавил он.
   Семен махнул головой.
   -- А знаю...
   В степи около них только и был один бугорок.
   -- На бугорке, -- повторил Кузьмин, -- я это смотрю, едут...
   -- Много? -- спросил Семен.
   Семен, поднявшись, также сгорбившись, глянул поверх кустов, вытянув шею; потом чуть-чуть выпрямился.
   -- Пятеро, -- шепнул он.
   Семен приподнялся тоже, так же, как Кузьмин, согнув спину и вытягивая шею...
   И сейчас же вся его коренастая фигура словно осела внизу, словно сократилась.
   -- И то пятеро.
   Он поглядел на Кузьмина.
   -- Как быть! -- произнес Кузьмин... -- А?..
   -- Сюда едут...
   -- Прямо на нас.
   Семен обернулся к Петьке.
   -- Петька! не боишься?..
   -- Нет, -- сказал Петька.
   Он уже слышал глухой топот лошадиных копыт.
   -- Нет, -- повторил он.
   По спине у него побежали мурашки. Сразу во рту стало сухо, будто изнутри пыхнуло жаром и будто, потому что во рту было сухо, язык ворочался с трудом. Кровь стукнула в виски.
   Но страха, того, чтобы сейчас броситься бежать, он не испытывал.
   И он повторил опять:
   -- Нет.
   Еще слышней затопали копыта.
   -- Ползи за нами, -- сказал Семен.
   Кузьмин тоже через плечо взглянул на Петьку.
   -- Поспешай.
   И согнувшись, между кустами стал взбираться вверх по откосу оврага...
   Семен шел рядом с ним, как он, согнувшись, вытаскивая на ходу револьвер из рукава кофты.
   -- Поспешай! Поспешай, -- еще раз шепнул Кузьмин.
   Но Петька был уж около Семена.
   Семен на минуту замешкался, вынимая револьвер. Петька его обогнал.
   Он слышал, как стучит его сердце, как стучит кровь в висках. Казалось, кровь стучит громче, чем стучат за кустами лошадиные копыта.
   Вот и край оврага.
   Он взглянул на Кузьмина. Кузьмин уж вытянулся во всю длину между кустами.
   Ладонь левой руки он подложил под локоть правой. В правой у него револьвер... Он держит револьвер близко около самого, носа.
   -- Прицеливайся лучше, -- шепчет сзади Семена. Потом Петька чувствует, как Семен сзади схватил его за ногу, за каблук сапога.
   -- Петька! назад... Пусти!
   Он продвигается на животе мимо Петьки, ближе к Кузьмину.
   -- Погоди, давай вместе...
   О, как громко стучит кровь в висках!.. Слова Семена вспыхивают и погасают, оставляя в сознании слабый след.
   Но Петька во всем повинуется Семену.
   Семен словно передвигает его своими словами с места на место.
   -- Петька, равняйся. Ложись с нами рядом... Видишь, вон...
   Хунхузы видны отчетливо на темном фоне степи. Трое едут впереди, помахивая нагайками. Ружья у всех за плечами. Должно быть, они совсем не ждут нападения.
   -- Берданки, -- снова слышится шопот Семена... Кузьмин поворачивает голову.
   -- Пебоди, (Пебоди -- ружье старого образца, теперь уже не употребляющееся в русской армии) -- говорит он...
   Но Петька не может разобрать берданка ли у хунхузов, или пебоди: видны только приклады да концы стволов.
   А хунхузы все ближе и ближе.
   Вот уж совсем близко... Шагов шестьдесят.
   -- Петька!..
   На секунду Семен умолкает, затем шепчет снова:
   -- Бей, который против тебя.
   Он поворачивается к Кузьмину.
   -- Ты крайнего, а я своего -- середнего.
   -- Ладно, -- шопотом откликается Кузьмин...
   Три револьвера стали прямо против надвигающихся всадников.
   Петька во всем подражает Семену. Кузьмин приготовился стрелять лежа, с упора, придерживая руку, в которой был револьвер, снизу под локтем другой рукой, а Семен целил по противнику сидя, подняв левую руку, согнутую в локте почти в уровень с подбородком, и положив револьвер на сгибе локтя.
   Точно так же сделал и Петька.
   -- Слушай команду, -- шепчет Семен. На секунду он умолкает, потом говорит отрывисто уже более громко.
   -- Ребята!..
   Он словно выстрелил этим словом. Словно он долго его искал, наконец, нашел, и оно выскочило у него сразу, само собой.
   -- Пли!..
   Почти одновременно раздались три выстрела.
   Двое из ехавших впереди хунхузов повалились с седел. Под третьим лошадь взвилась на дыбы.
   Это был Петькин хунхуз... Петькина пуля попала не в хунхуза, а в лошадь, смертельно ее ранив... Лошадь, сейчас же дав "свечку", т. е. взвившись на задние ноги, грохнулась на землю, придавив всадника...
   Один из хунхузов выстрелил тоже... Другой, нагнувшись вниз с седла, старался помочь выбраться тому, которого примяла лошадь, лежавшая теперь неподвижно, вытянув ноги и шею.
   -- Пли! -- командует Семен.
   Новый залп и Петька, на этот раз не успевший выстрелить, видит, как на земле рядом с убитой лошадью бьются в предсмертных судорогах три человеческих фигуры, а шагах в двадцати впереди мчится всадник в синей кофте.
   Кофта на спине надулась пузырем. Головы совсем не видно.
   -- Бей вслед! -- кричит Семен...
   Петька вскочил, прицелился в это самое удаляющееся от него пятно.
   Глухо стукнул его выстрел. Синее пятно затянуло дымом на минуту, и потом Петька уже не увидел синего пятна. Лошадь мчалась по степи одна.

XXII

   До сих пор Семен выдавал себя и своих товарищей за мирных китайцев...
   Теперь ему в голову пришла другая мысль:
   -- Станем хунхузами...
   Кузьмину это пришлось по сердцу.
   -- Эге, -- сказал он.
   Впрочем, он сейчас же одумался.
   Он щелкнул себя пальцами по лбу и потом указал на Петьку:
   -- А он?..
   Но у Семена на все был готовый ответ.
   Он только присвистнул.
   -- Петька-то?
   -- Да, Петька.
   -- А ведь он же немой.
   -- То-то что немой, да не очень. Опять придерутся.
   Семен показал кулак.
   -- Видал...
   И стал взбираться на лошадь.
   -- Бог не без милости, казак не без доли, -- заметил он уже сидя в седле... -- То-то!
   И потом обратился к Петьке:
   -- Петька, пойдешь с нами?
   -- Пойду, -- ответил Петька.
   Он испытывал снова какое-то странное состояние. Ему было и жутко, и весело.
   -- Пойду, -- сказал он.
   -- Ну, садись.
   От хунхузов осталось три лошади. Каждому значит по коню. В этом Семен точно видел перст судьбы.
   -- Зачем-нибудь-же, -- заметил он, -- подстрелили мы только одну лошадь, а другая сама ушла, а осталось три. Садись ты, слесарь...
   Кузьмин и Петька тоже взобрались на лошадей.
   -- Хорошо-то оно хорошо, -- заговорил Кузьмин-- а после, гляди, Семен, как бы чего не вышло...
   Семен хлестнул лошадь нагайкой и выехал вперед.
   Кузьмин тоже стегнул своего коня.
   -- То-то я говорю, -- продолжал он, -- как бы того...
   -- А что выйдет-то?
   Семен оперся рукой о седло и повернулся к нему...
   -- Ну?..
   -- Мало ли что...
   -- Не догадаются...
   -- А как догадаются?..
   -- Не догадаются, -- с уверенностью сказал Семен; -- первое, что найди они тут этих хунхузов... Сейчас, конечно, кто убил? Тогда так, а то пойди ищи их.
   Тела убитых хунхузов, действительно, было трудно найти, потому что Семен распорядился закопать их в песок и сверху навалить камень, оказавшийся поблизости.
   -- Не ехать же нам, назад, -- заметил он.
   -- Зачем назад...
   -- Значит, как же? Значит, парня одного пустит? Кузьмин заскреб в затылке.
   -- Не знаю, уж совсем не знаю.
   -- То-то и дело. Всем надо ехать.
   Семен опять обратился к Петьке.
   -- Петька!
   Что вы, дядя Семен?
   -- Может, нам тут еще и твой цирюльник попадется.
   Петька усмехнулся.
   -- Да ведь вы же говорите, он колдун.
   Лицо у Семена омрачилось.
   -- Ну!
   И, пошевелив бровями, он заговорил, отводя глаза от Петьки и теребя пальцами гриву лошади:
   -- Колдун, колдун... может, и колдун... А ты знаешь, у кого я был на той: неделе?.. Ты, брат, не смейся... Да...
   -- У кого?
   Но Семен словно его не слышал.
   Он продолжал, даже не взглянув на Петьку:
   -- Да, брат, ты не смейся... Они это могут, они такой народ, уж я знаю...
   И вдруг он встряхнул головой.
   -- Ты спрашиваешь, у кого?
   Он пристально поглядел ему в глаза.
   -- Да, у кого?
   -- У шамана! (Шаман -- колдун у сибирских инородцев.)
   И Семен подбоченился.
   -- Вот, брат, у кого. Тут, брат, живет потихоньку. Один купец тутошний выписал.
   -- Русский? -- изумился Петька.
   -- Зачем русский... Не знаю какой, а только выписал.
   -- И вы ходили?
   -- Говорю, ходил.
   -- Ну, а он?
   -- Шаман-то?
   Семен снова опустил голову.
   -- Э, брат...
   Голос у него стал тихий. В усах мелькнула улыбка. Так люди улыбаются самим себе, своим собственным мыслям. Снова он тряхнул головой.
   -- Он, брат, меня отчитывал.
   -- Как отчитывал?
   -- А так, колдовал...
   -- Ну те?..
   -- Вот тебе и ну те! Заколдовал...
   Семен стал серьезен.
   -- Да как заколдовал? -- вмешался в разговор и Кузьмин.
   -- Насчет удачи, -- ответил Семен... -- Насчет того, значит, что все у нас будет как следует.
   Он остановил на Кузьмине долгий взгляд.
   -- Вишь ты, -- сказал Кузьмин. -- Насчет удачи.
   -- Я ему говорю, дескать, так и так, идем мы трое на опасное дело... да... Ну, конечно, рассказал ему все... А он сейчас: пожалуйте сюда. Завел в подвал и стал колдовать.
   Он вздохнул.
   -- Ну!..
   -- Ну, и теперь, значит, ничего не бойся.
   Он поглядел на Петьку.
   -- Не робей, Петька!
   -- Да я и так не робею, -- отозвался Петька.
   Семен, задумчиво уставившись, как раньше, в лошадиную гриву, заговорил ровным, тихим голосом:
   -- А насчет удачи, так все в уме держал этого японца, что с золотом. Потом у него спрашиваю:
   "Будет удача?"
   Говорит:
   "Будет"...
   Они уж далеко отъехали от места схватки с хунхузами.
   Начинало темнеть. Великая, необъятая степь, казалось стала еще тише, еще безлюдней. Вдали рдели слабым розовым светом вершины гор...
   -- Спать надо, вот что, -- закончил Семен свое повествование о шамане.
   Со следующего дня начались дни самых рискованных предприятий, до которых только может додуматься человек, твердо верящий в свою звезду.
   А Семен в нее верил.
   Он не побоялся даже примкнуть к шайке хунхузов, в предводителе которой узнал с первого же взгляда хорошо, конечно, известного уже читателю "цирюльника". Только благодаря темноте ночи, Петька, может-быть, не возбудил подозрения в хунхузах. Кроме того, еще Кузьмин посоветовал ему прикинуться больным.
   Шайка хунхузов была небольшая, человек в пятнадцать. Для всех этих пятнадцати человек у Семена хватило папирос из серебряного портсигара, оброненного когда-то во время борьбы с ним несчастным цирюльником.
   Папиросы сделали свое дело.
   Они, действительно, оказались не совсем обыкновенными папиросами.
   После того, как покурили хунхузы, Семен мог взять их голыми руками: все они заснули один за другим, как под хлороформом.
   "Цирюльника" в его палатке, конечно, пришлось брать с боя, но что он мог сделать один против трех! Через три дня, связанный по рукам, он был уже в русских руках.

* * *

   Семену в его подвигах помог только, разумеется, случай да безумная его храбрость, но он не раз говорил, подмигивая Петьке:
   -- А что, вот тебе и шаман!
   Вот тебе и шаман...
   В одной стычке Семен был ранен. Правда, рана была пустячная (Семену только слегка повредило щеку), но Петька все же имел право сказать ему:
   -- А что, дядя Семен, вот тебе и шаман... Шаманил, шаманил, колдовал, а как подошел случай, и шаман не помог.
   Семен ничего не ответил на это, только нахмурился и стал мрачно крутить ус...

--------------------------------------------------------

   Источник текста: В Маньчжурских степях и дебрях: Повесть / И. А. Любич-Кошуров. -- Москва: М. В. Клюкин, 1905. С. 120.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru