Лу-Синь
История с волосами

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод А. А. Штукиной (1929).

Лу Синь

История с волосами

  
   Источник текста: Лу Синь - Правдивая история А-Кея
   Издательство "Прибой", Ленинград, 1929 г.
   Переводчик: А.А. Штукина
   OCR и проверка орфографии: Портрет Дориана Грея
  
   Воскресным утром я оторвал от календаря вчерашний листок и, взглянув на новый, сказал:
   -- А, десятое октября! Да ведь сегодня праздник революции! А здесь даже ничего об этом не написано!
   Мой старый друг, господин N, как раз зашедший ко мне поболтать, услыхав мои слова, безо всякого подъема ответил:
   -- Они правы! Они не помнят. Ну, а вам-то что до них? Вы вспомнили... Ну, и что же?
   У этого господина N, в сущности, характер был несколько вздорный, и постоянно у него появлялись необъяснимые настроения, когда он говорил неподходящие слова. Тогда я обычно давал ему вволю высказаться, не вставляя ни одного замечания; он сам начинал и сам кончал свои рассуждения -- вот и все!
   Он заговорил:
   -- Я особенно люблю, как празднуют годовщину революции в Пекине. Рано утром полицейские, подойдя к воротам, командуют: "Вывесить флаги!" -- "Так точно, вывесим!" Каждый дом лениво выявляет свои национальные чувства и тащит полосатые
   куски материи. И так до ночи, когда флаги уберут и запрут ворота. Впрочем, кое-кто и забудет, и тогда флаги висят до следующего утра.
   Они забыли о дне годовщины, и день годовщины забыл о них!
   Я тоже один из них, но первая годовщина революции особенно запомнилась мне и не дает мне покою.
   Сколько лиц старых друзей проплывает перед моими глазами. Сколько людей страдало в изгнании десятки лет, а потом тайная пуля потребовала их жизни; многие, после провала, месяцами томились в тюрьмах; много молодежи, таившей в себе высокие идеалы, вдруг исчезало бесследно, и мы даже не знали, куда девались трупы...
   Все они провели свою жизнь среди других, угнетаемые и униженные холодными насмешками и злобными проклятиями; теперь же могилы их давно забыты и постепенно сровнялись с землею.
   Я не могу вспоминать обо всем этом. Побеседуемте с вами о чем-нибудь другом, более веселом.
   Господин N вдруг улыбнулся, протянул руку и, пощупав собственную голову, громко сказал:
   -- Больше всего мне доставляло удовольствия со времени первого празднования революции то, что я уже не подвергался по дороге насмешкам и брани людей.
   -- Вы, дружище, конечно, знаете, что волосы были для нас, китайцев, драгоценностью и предметом нежных забот, и сколько людей, и в древности, и в наши дни, приняло из-за них и одного волоса не стоящих страданий...
   Наши праотцы, кажется, относились к волосам довольно легко. Самое важное, естественно, это голова, и потому по древнему кодексу наивысшим наказанием считалась смертная казнь. Затем следовали половые органы, поэтому кастрирование и одиночное заключение было тоже страшным наказанием; что же касается бритья головы, то это были сущие пустяки. Однако, как подумаешь, гак, право, не знаешь, сколько людей всю жизнь свою подвергалось порицанию со стороны общества только из-за того, что кожа на их голове блестела.
   Когда мы толкуем о революциях, мы большей частью говорим о каких-нибудь десяти днях в Янчжоу или о резне в Цзядине, а, в сущности, это все было только предлогом; по существу же, восстание китайцев в то время было вызвано не столько патриотизмом покоренного государства, сколько навязанной косой.
   Упрямые люди были перебиты, оставшиеся старики умерли, давно уже установился обычай носить косы, как вдруг Хун и Ян опять подняли восстание. Моя бабушка рассказывала, что в то время народу было очень трудно: правительственные войска убивали тех, кто сохранил нашу старую прическу, а тайпины убивали тех, кто носил косу!
   Я не знаю, сколько китайцев пострадало и погибло из-за этих волос, которые сами не зудят и не болят...
   N устремил свои глаза на потолок, как бы вспоминая, и затем продолжал:
   - Кто знает, что эти страдания из-за волос коснулись и меня? Когда я уехал учиться за границу, я срезал косу, и в этом не было никакого секрета, кроме того, что она была слишком неудобна. Я не ожидал, что несколько моих коллег, носивших свои закрученными на затылке, возненавидят меня, и что инспектор наш также сильно разгневается и заявит, что прекратит выдачу казенной стипендии и отошлет меня обратно в Китай.
   Не прошло и нескольких дней, как наш инспектор подвергся нападению людей, остригших ему косу и сбежал. Одним из участников стрижки был Чжоу-Юн, автор "Революционной армии". Из-за этого случая он не мог уже больше продолжать учиться за границей и вернулся в Шанхай, а впоследствии умер в тюрьме. Вы, наверно, давно уже забыли его?
   Прошло несколько лет. Мое семейное положение было уже совсем не то, что прежде, и не подумать о приискании какого-нибудь дела - значило бы голодать. Итак, оставалось только вернуться в Китай. Приехав в Шанхай, я тотчас приобрел фальшивую косу, -- в то время рыночная цена ей была два юаня! -- и, нацепив ее, вернулся домой. Моя мать ничего мне не сказала, но другие, завидев меня, первым делом исследовали эту косу и когда узнали, что она фальшивая, презрительно рассмеялись и сочли меня за преступника, а один мой однофамилец приготовился даже донести на меня начальству, но затем побоялся, что мятеж революционной партии, пожалуй, увенчается успехом, и не сделал этого.
   Подумав, что фальшивая коса хуже настоящей мешает моему хорошему настроению, я тотчас же решил уничтожить ее, надел европейское платье и вышел на улицу.
   Всю дорогу, пока я шел, я слышал насмешки и брань, а некоторые бездельники шли за мной и ругались: -- "Проклятый дьявол! Поддельный заморский черт!"
   Тогда я перестал носить европейский костюм, заменил его нашим длинным халатом, но меня ругали еще сильнее.
   Я стал появляться в то время, когда солнце садилось и дорога пустела, и не выпускал палки из рук. Рискуя своей жизнью, я прибил нескольких негодяев, и они постепенно перестали браниться. И только, когда я приходил в такие местности, где я еще никого не колотил, там все еще бранились.
   Этот случай заставил, меня сильно страдать, и до сих пор я постоянно о нем вспоминаю. Во время моего учения за границей, я прочел как-то в газете описанный там случай с доктором Бэньдо, путешествовавшим по Океании и Китаю. Этот ученый не понимал ни малайского, ни китайского языка. Его спросили: "Вы ведь не знаете их языка, как же вы путешествуете?" Он, зажав в руке трость, ответил: "Вот их язык -- они все его понимают!" Несколько дней я был этим глубоко возмущен, но кто мог знать, что я в конце концов, не замечая того, сам поступлю так же, и все эти люди поймут...
   В первые дни царствования императора Сюань-Туна, я стал инспектором в местной средней школе. Мои коллеги избегали меня, опасаясь, однако, что этого недостаточно. Чиновники чуждались меня, боясь, что относятся ко мне недостаточно сурово. Я же целыми днями чувствовал себя так, как будто я сидел в ледяной пещере или стоял около места казни, и вместе с тем, в сущности, этому не было других причин, кроме отсутствия косы.
   Однажды несколько учеников неожиданно пришли ко мне на дом, заявив: "Учитель, мы хотим отрезать себе косы". Я ответил: "Это невозможно!" -- "Что лучше: быть с косой или без косы?" -- "Быть без косы..." -- "Почему же вы говорите: невозможно?" -- "Не протестуйте. Не стричься будет для вас;, пожалуй... Подождите!" Они ничего не сказали и, закусив губы, вышли из комнаты, но кончили тем, что остриглись.
   Увы! Ничего нельзя было поделать, люди заахали; я же сделал вид, что ничего не знаю, и позволил им ходить в класс вместе с большинством учеников, носивших косы.
   Однако, эпидемия стрижки кос стала распространяться: на третий день шесть студентов педагогического института вдруг срезали себе косы, а вечером эти шесть студентов были исключены из института. В школе они не могли оставаться, вернуться домой им тоже нельзя было, и вот они страдали до первого дня празднования революции и даже больше месяца после того, когда, наконец, с них было снято клеймо преступников.
   А я? То же было и со мной, но только зимой. В первый год Республики, приехав в Пекин, я несколько раз подвергался оскорблениям. Впоследствии же полицейские срезали косы тем, кто ругал меня, и я больше не слышал позорной брани, но все еще не решался поехать в деревню.
   Лицо N выразило необычайное удовлетворение, но затем оно снова опечалилось.
   - А теперь вы, идеалисты, опять где-нибудь вопите о том, чтобы женщины стригли волосы, и опять хотите сделать несчастными многих ни в чем неповинных людей!
   Разве теперь нет стриженых девушек, которые из-за этого не могут попасть в школу или которые были за это исключены?
   Реформы?.. Но где оружие, где обучение рабочих, где заводы?
   И по-прежнему девушке остается одно -- выйти замуж и быть женой. И если она забудет обо всем это еще счастье. Но если она запомнила слова о равенстве и свободе, -- она будет страдать всю жизнь!
   Да, бич творца еще не прошелся по спине Китая. Китай есть все тот же извечный Китай, и никак не в силах сам измениться, хотя бы на волосок!
   Если у вас во рту нет ядовитых зубов, то к чему иметь на лбу ярлык с крупной надписью: "Ехидна"? Чтобы даже нищие вас убивали?..
   Чем дальше N говорил, тем больше увлекался. Но, увидев, что я не очень расположен слушать, он тотчас же закрыл рот, встал и взялся за шапку.
   -- Что, уже уходите? -- спросил я.
   -- Да, скоро будет дождь, -- ответил он.
   Я молча проводил его до дверей.
   Надевая шапку, он сказал:
   -- До свиданья. Прошу извинить меня за беспокойство. Хорошо, что завтра уже не будет праздника революции и мы сможем все позабыть.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru