Мысли о существѣ и значеніи чиновническаго быта. Соч. Эрнста Рейнталя, дерптскаго окружнаго начальника управленія государственныхъ имуществъ въ Лифляндіи, члена Ученаго Эстскаго Общества и Лифляндскаго къ поощренію сельскаго хозяйства и ремеслъ. Перевелъ съ нѣмецкаго О. Мазингъ. Дерптъ. 1846. Въ тип. Генриха Лаакмана. Въ 8-ю д. л. 56 стр.
Нѣмецкій взглядъ и русскій взглядъ на вещи -- два начала противоположныя одно другому. Если суждено имъ когда-нибудь сойдтись, то сойдутся они развѣ въ-слѣдстіве существенныхъ преображеній съ той и съ другой стороны.
Неудержимая склонность нѣмецкаго ума къ отвлеченію выражается во всемъ бытѣ Нѣмца. Онъ тогда только доволенъ жизнью, когда можетъ оправдать ее силлогизмомъ; а такъ-какъ нѣтъ такаго факта, который не могъ бы быть оправданъ какою-нибудь системой, то въ результатѣ выходитъ, что Нѣмецъ по природѣ своей оптимистъ, т. е. человѣкъ, который не чувствуетъ неудобства ни въ какомъ условіи жизни, если признаетъ въ ней какое-нибудь разумное значеніе, хоть самое одностороннее. Поставьте его въ какія угодно обстоятельства,-- ему все ни по чемъ, если только удастся вплести эти обстоятельства въ какую-нибудь діалектическую канву, а канву эту онъ непремѣнно отъищетъ, если не въ собственной головѣ, то въ какомъ-нибудь сочиненіи новаго или стараго писателя, или услышитъ за табльдотомъ отъ сосѣда. Такимъ-образомъ, Нѣмецъ непремѣнно олицетворяетъ собою какую-нибудь систему, которая оправдываетъ въ его глазахъ окружающую его дѣйствительность. И каждая такая система, встрѣчаясь съ другою совершенно-противоположною, нисколько не безпокоитъ ея, точно такъ же. какъ человѣкъ, предпочитающій ростбифъ ветчинѣ, не безпокоитъ того, кто больше любитъ ветчину, чѣмъ ростбифъ. Конечно, двѣ нѣмецкія системы никогда не упустятъ случая поспорить между собою въ печатныхъ брошюрахъ; но все это изъ удовольствія сдѣлать въ тысячу первый разъ смотръ и парадъ своимъ силлогизмамъ. Вѣдь точно также любятъ поспорить между собою и партизаны двухъ различныхъ блюдъ не для того, конечно, чтобъ обратить другъ друга къ тому или другому кушанью, а просто изъ удовольствія излить свою любовь къ предмету. Вотъ почему въ Германіи, какъ замѣтилъ еще Гизо, много философовъ и нѣтъ философіи, или вообще говоря, много ученыхъ системъ, но вовсе нѣтъ науки. Молодой человѣкъ поступаетъ въ университетъ и слушаетъ философію, право, медицину по какой-нибудь одной системѣ, и любознательность его совершенно удовлетворяется такимъ курсомъ,-- фактъ совершенно-невозможный ни въ какой другой странѣ Европы, но самый обыкновенный въ Германіи. Отъ-чего Нѣмцы такъ прославились аккуратностью, воздержностью, бережливостью, осторожностью, терпѣніемъ обдуманностію въ предпріятіяхъ, любовью къ спокойствію и порядку? Все отъ-того, что первая потребность нѣмецкаго элемента -- система, оправдывающая самое-себя. Нѣмецъ аккуратенъ, потому-что трудно представить себѣ человѣка, который не былъ бы теоретически убѣжденъ въ пользѣ аккуратности. Французъ, Русскій, Итальянецъ легко увлечется какою-нибудь потребностью, которая введетъ его въ неаккуратность. Съ Нѣмцемъ этого почти не можетъ быть, потому-что первая потребность его заключается въ томъ, чтобъ дѣйствовать по силѣ принятой имъ системы. По той же самой причинѣ онъ воздерженъ, бережливъ и остороженъ. Терпѣніе Нѣмца совсѣмъ не то, что другіе народы называютъ терпѣніемъ, соединяя съ этимъ словомъ понятія страданія: Нѣмецъ въ ожиданіи какого-нибудь результата не переноситъ никакихъ мученій; онъ слишкомъ удовлетворяется мыслью, что дѣло не дѣлается вдругъ, что всякій процессъ требуетъ постепенности, возникновенія, развитія и совершенія. Скорѣе можно допустить, что онъ прійдетъ въ отчаяніе, если результатъ, котораго онъ ожидаетъ, окажется прежде того срока, который онъ расчислилъ; это разстроитъ его теорію и поставитъ его въ необходимость созидать новую, поставитъ его въ положеніе водяной улитки, послѣ того, какъ мальчишки разобьютъ раковину, въ которой ей такъ ловко было сидѣть.-- Что предпріятія Нѣмцевъ всегда отличаются обдуманностію -- въ этомъ меньше всего загадочнаго; потому-что въ дѣлѣ, въ которомъ хоть малѣйшая подробность не предусмотрѣна, онъ видитъ нарушеніе системы, а это для него главный источникъ страданія. Что же касается до любви его къ спокойствію и порядку,-- то и любовь эта -- не что иное, какъ слѣдствіе незавидной способности оправдывать всякую дѣйствительность силлогизмами. Такимъ-образомъ, съ помощію всѣхъ этихъ добродѣтелей, Нѣмцы, выработывая ежегодно на всю Европу мильйоны мыслей, остаются въ практической жизни народомъ почти неподвижнымъ. Отъ времени до времени эту атмосферу отвлеченій прорѣжетъ молніей живая мысль геніальнаго человѣка; иногда, среди монотоннаго Филистерскаго довольства послышится стонъ сердца, жаждущаго движенія и жизни...Но мало плодотворнаго приносятъ съ собою эти личности для самой Германіи. Смотришь, брошенныя имъ сѣмена налету подхватываетъ уже какой-нибудь Французъ; онъ искусно возращаетъ ихъ на своей почвѣ, собираетъ плоды и задумывается о новыхъ посѣвахъ. Я между-тѣмъ, у самихъ Нѣмцевъ, im Deutschen Vаterlande, промелькнувшая метеоромъ живая мысль уже закуталась саванамъ системы, а геній, бросившій ее міру, ушелъ отъ дѣйствительности въ страну логическихъ фантомовъ...
Русская голова устроилась совершенно иначе, мы поклоняемся факту, и принимая его за роковое начало, за необходимый исходный пунктъ мысли и дѣятельности, истрачиваемъ столько же силъ, сколько тратятъ ихъ и Нѣмцы въ своихъ безконечныхъ-системахъ. Эту черту дивно выставилъ Гоголь во многихъ мѣстахъ "Мертвыхъ Душъ", между-прочимъ въ затрудненіи помѣщицы Коробочки, которая никакъ не хотѣла рѣшиться на выгодную для нея сдѣлку, потому только, что "товаръ", за который Чичиковъ предлагалъ ей взять деньги, "такой странный, совсѣмъ небывалый ". Извѣстно, что по той же причинѣ, русскіе мужики не хотѣли ѣсть картофеля, который потомъ принялись разводить съ большимъ усердіемъ, когда употребленіе въ пищу этихъ "нѣмецкихъ яблокъ" получило силу обыкновеннаго факта. Въ большомъ размѣрѣ, это замѣтно и въ ходѣ русской цивилизаціи. Петрово преобразованіе встрѣчено было всеобщимъ ропотомъ и бунтами: учить русскаго человѣка разнымъ наукамъ, посылать его въ ассамблеи, брить ему бороду,-- все это казалось въ свое время верхомъ неразумія. Но въ личности и въ санѣ Петра было много такого, что скоро заставило Русскихъ преклониться предъ его распоряженіями, какъ передъ фактомъ, и скоро цивилизація, по-крайней-мѣрѣ внѣшняя, стала имъ не въ диковинку. Но тутъ опять проявился русскій элементъ съ своей слабостью. Принявъ, за неподлежащій аппеляціи фактъ какое-нибудь нововведеніе, русскій человѣкъ крѣпко схватывается за него, и по той же причинѣ, по которой сначала отвергалъ его и потомъ принялъ,-- по той же самой приверженности къ настоящему, отказывается идти далѣе и воображаетъ, что всякій новый шагъ только испортитъ дѣло. Часто принятое имъ нововведеніе производитъ разстройство во всѣхъ остальныхъ частяхъ его обстановки; но вамъ трудно заставить его перестроить эти остальныя части. Тутъ у него является дивная способность приладить новую стихію къ старымъ:Богъ-знаетъ, какъ и чѣмъ опъихъ свяжетъ, только свяжетъ. Вы скажете, что это лѣнь: помилуйте, да въ прилаживаніи, о которомъ здѣсь говорится, столько издержится силъ, что коренная перестройка пришлась бы въ десять разъ легче. Не вздумайте также объяснять этого недостаткомъ ума: сметливость русскаго человѣка извѣстна, и очень-часто случается, что маневръ, придуманный имъ при улаживаніи, изумитъ, уничтожитъ иностранца, точно такъ же, какъ Нѣмецъ поразитъ его своими діалектическими тонкостями. Можетъ-быть, вы возразите, что все сказанное нами относится только къ писшему, необразованному классу. Но и съ этимъ никакъ нельзя согласиться. Что составляетъ отличительный характеръ многихъ нашихъ молодыхъ людей, учившихся въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ, читавшихъ и читающихъ разныя иностранныя книги? Очень многіе изъ нихъ считаютъ свой университетскій курсъ или какую-нибудь книгу, прочитанную ими по выходѣ изъ учебнаго заведенія, или наконецъ, свой собственный выводъ изъ слышаннаго и читаннаго какимъ-то предѣломъ изученія, за который они почитаютъ себя въ правѣ не выступать. Все же выходящее изъ этой роковой черты называютъ утопическимъ, вздорнымъ, недостойнымъ серьёзнаго вниманія. Гдѣ источникъ этого явленія? Въ поклоненіи факту, въ трудности, съ которою принимается въ сознаніе идея безконечнаго развитія мысли и жизни; въ силу этого развитія каждый фактъ, каждое состояніе индивидуума, общества и человѣчества въ какой-нибудь данный моментъ есть одна изъ безконечнаго множества формъ, которыя суждено перейдти имъ. Какъ принимается у насъ новая мысль образованною частію общества? Не часто ли отрицаніемъ и осужденіемъ? Тотъ, кому выпадетъ тяжкій жребій провозгласить ее, долженъ вынести сильный отпоръ и противорѣчія.
Сколько есть умныхъ русскихъ людей, которые обнаруживаютъ въ идеяхъ своихъ совершенный дуализмъ; которымъ одинъ и тотъ же предметъ представляется и бѣлымъ и чернымъ, и которые истрачиваютъ свой умъ на то, чтобъ доказать, что дѣйствительно этотъ предметъ разомъ и бѣлъ и черенъ. Въ теоріи мы, Русскіе, разумѣется, вполнѣ согласны съ обыкновенной человѣческой логикой, по которой два противоположныя свойства, взаимно исключающія другъ друга, не могутъ приписываться одному и тому же предмету. На дѣлѣ же дуализмъ имѣетъ у насъ ходъ неимовѣрный, между-тѣмъ, какъ радикализмъ (т. е. объясненіе явленій однимъ какимъ-нибудь началомъ, отрицаніе возможности совмѣстнаго существованія двухъ противоположныхъ началъ въ одномъ и томъ же предметѣ), пользуется у васъ самой плохой репутаціей: мы всегда смѣшиваемъ его съ односторонностью...
По надо же когда-нибудь отдать читателямъ отчетъ о сочиненіи г. Рейнталя, подавшемъ намъ поводъ такъ заговориться о той націи, къ которой тѣломъ и духомъ принадлежитъ нашъ авторъ, и о той, для которой счелъ онъ полезнымъ изложить мысли свои о существѣ и значеніи не чиновническаго быта, какъ гласитъ переводъ его брошюры, а чиновническаго званія, какъ можно заключить изъ самаго содержанія ея {Мы не имѣли случая видѣть подлинное сочиненіе г-на Рейнталя; но нельзя не догадаться, что переводчикъ его, г-нъ Мазингъ, введенъ былъ въ ошибку нѣмецкимъ словомъ Shefen, которое значитъ иногда сущность, а иногда и бытъ. Въ заглавіи сочиненія г-на Рейнталя оно не можетъ значить послѣдняго.}.
Въ предисловіи къ брошюрѣ, г.Рейнталь изъясняетъ цѣль ея слѣдующими словами (здѣсь приводятся слова перевода):
"Небольшая статья сія, составленная въ родѣ (?) краткихъ разсужденій, есть плодъ собственныхъ наблюденій и опытовъ сочинителя, созрѣвшій въ продолженіе двадцатидевяти-лѣтней службы. Цѣль моя та, чтобъ указать юношамъ, приготовляющимся ко вступленію въ государственныя должности, на требованія Государя, правительства, будущихъ сослуживцевъ и согражданъ (чьихъ?) отъ ихъ нравственныхъ и умственныхъ силъ; и намекнутъ, сколь велико должно быть ихъ стараніе, чтобъ вполнѣ соотвѣтствовать, въ духѣ честей и долга, сему требованію.-- Для сочинителя послужитъ великой наградою, если онъ успѣетъ побудить и немногихъ: сдѣлаться вѣрными посредниками между правительствомъ и народомъ, совершенно понимать и достичь своего назначенія".
Брошюра г. Рейнталя состоитъ изъ двѣнадцати параграфовъ, которые мы рѣшились представить читателямъ въ извлеченіи, для того, чтобъ поставить ихъ лицомъ-къ-лицу съ разбираемымъ нами произведеніемъ, и въ томъ убѣжденіи, что чтеніе экстракта никогда не лишаетъ охоты прочитать цѣлое сочиненіе, если оно имѣетъ какой-нибудь интересъ.
Въ первомъ параграфѣ и въ началѣ втораго (стр. 7--10) авторъ доказываетъ, что классъ чиновниковъ составляетъ въ государствѣ звѣно соединенія между высшимъ правительствомъ и народомъ, и что потому всякій чиновникъ долженъ "неутомимо укрѣплять согласіе" между этими двумя элементами.
Во второмъ (стр. 10--12) развивается прекрасная мысль, что чиновники должны обходиться съ народомъ кротко и человѣколюбиво.
Третій параграфъ (стр. 12" -- 13)крайне замѣчателенъ тѣмъ, что всякій назоветъ его наивнымъ и совершенно-излишнимъ. Ботъ-что говоритъ авторъ о необходимыхъ тѣлесныхъ свойствахъ чиновника:
"Въ отношеніи тѣлесныхъ свойствъ вообще, онъ не долженъ быть неспособнымъ къ завѣдыванію должностью -- по недостатку одного или другаго чувства, или по несовершенству того или другаго члена. Потому не надо опредѣлять заикливаго профессоромъ, глухаго допрощикомъ, хромаго сторожевымъ -- между-тѣмъ, какъ каждый изъ нихъ, въ соотвѣтственномъ кругу дѣйствія, на прим. заикливый въ качествѣ редактора важныхъ журналовъ, глухій въ качествѣ сочинителя, слѣпой въ государственномъ совѣтѣ, хромый въ званіи судьи,-- могутъ отличаться службою, если они обладаютъ умомъ и дарованіями.
"Безобразная и незначительная наружность не должна никогда быть единственною причиною отказа въ опредѣленіи къ должности человѣка, впрочемъ, способнаго. Часто подъ суровою, незначительною наружностью, скрывается благороднѣйшая душа".
Вы скажете, что все это 2X2 = 4. Такъ! Но разверните любой нѣмецкій трактатъ о предметѣ изъ области какой-нибудь практической науки, вы непремѣнно найдете тамъ точно такія же наивности. И все это происходитъ не отъ чего инаго, какъ отъ потребности соблюсти систему, годую систему.
"Нравственныя качества чиновника должны быть слѣдующія:
1) Непоколебимая любовь къ истинѣ и вѣрность, соединенная съ такою добросовѣстностью, коей неотмѣнная потребность та, чтобъ дать Владыкѣ Владыкъ, Царю Царей строгій отчетъ во всѣхъ поступкахъ,
2) Искренность, безъ притязанія, вѣжливость и откровенность къ начальникамъ, твердость и снисхожденіе къ подчиненнымъ.
3) Спокойная твердость и неутомимая дѣятельность въ исполненіи своего долга.
4) Неподкупность въ обширнѣйшемъ смыслѣ слова".
Пятый параграфъ (стр. 20--22) совѣтуетъ чиновникамъ не вступать ни въ какія тайныя общества. Русскій чиновникъ, конечно, не нуждается въ этомъ наставленіи, потому-что поступленіе въ тайныя общества воспрещено закономъ. Но авторъ также не могъ обойдтись безъ этого параграфа, какъ и безъ третьяго, потому-что это нарушило бы его систему.
Въ шестомъ параграфѣ (стр. 22--27), доказывается, что чиновники должны быть приготовлены наукой къ отправленію своихъ должностей.
"Если принять въ соображеніе, говоритъ авторъ, что для пріобрѣтенія нужныхъ познаній въ разныхъ отрасляхъ наукъ: въ богословіи, правовѣденіи, врачебномъ искуствѣ, камеральныхъ, естественныхъ, военныхъ и дипломатическихъ наукахъ, по предварительномъ окончаніи начальнаго ученія, необходимы четыре и болѣе года прилежныхъ занятій въ университетѣ, въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ понятливость и память сильнѣе всего,-- и что въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ недостаточно, если отличные профессоры и учители сообщаютъ свои познанія учащемуся юношеству въ однихъ лекціяхъ, а напротивъ должны быть безпрерывныя умственныя сношенія между преподавателями и слушателями посредствомъ пріятельскихъ разговоровъ и обхожденія, чтобы мудрость наставника переходила къ воспитаннику двоякимъ путемъ, и понятая при непосредственномъ вліяніи учащимся, сдѣлалась богатымъ достояніемъ послѣдняго,-- наконецъ для учащагося необходимъ еще доступъ къ богатымъ библіотекамъ, для узнанія и другихъ мнѣній по изучаемому предмету, и для развитія критическаго дарованія -- важнаго въ каждой наукѣ; -- если, какъ сказано, принять все это, то легко можно понять, что нужно весьма много, чтобъ сдѣлаться знатокомъ въ какой бы то ни было отрасли управленія".
Въ седьмомъ параграфѣ объясняется отношеніе чиновника къ общественному мнѣнію. Это мѣсто такъ замѣчательно по живописнымъ образамъ, въ которые облекаетъ авторъ понятія свои объ общественномъ мнѣніи и по искусству г. Мазинга сохранять въ переводѣ нѣмецкій букетъ рѣчи г. Рсйнталя, что мы не можемъ отказать себѣ въ удовольствіи подѣлиться имъ съ читателями. Послушайте, какъ все это хорошо написано и переведено:
"Олицетворяя общественное мнѣніе, мы видимъ оное въ непосредственномъ сопровожденіи молвы, имѣющей свое начало повсюду и нигдѣ)).
Немного-темно, но за то какъ великолѣпно! Послушайте далѣе:
"То въ быстромъ полетѣ, то медленнымъ шагомъ является она въ чертогахъ и въ хижинахъ, въ храмахъ и на базарахъ. Уста ея произносятъ то громогласно, то змѣинымъ шипѣніемъ тайны, глубоко хранящіяся, событія и небылицы, истинну и ложь.-- Примѣняясь къ ней, общественное мнѣніе слѣдуетъ ей по пятамъ, какъ отголосокъ звуку, какъ свѣтъ и теплота воспаляющей искрѣ, разсыпаясь въ похвалахъ, или осуждая, а въ послѣднемъ случаѣ, какъ челобитчикъ, свидѣтель и судья въ одномъ и томъ же лицѣ. Съ вѣсами правосудія въ одной рукѣ, съ кровавымъ мечемъ въ другой требуетъ оно, чтобъ каждый предсталъ къ его суду, ужаснѣйшему послѣ тайныхъ судилищъ среднихъ временъ, оказывая то небесное правосудіе, то сатанинское притѣсненіе. У Ахилла было одно мѣсто доступное уязвленію, у общественнаго мнѣнія нѣтъ ни одного." (стр. 28.).
Изъ всего этого г. Рейнталь выводитъ, что чиновникъ не долженъ ставить себя въ слишкомъ-сильную зависимость отъ общественнаго мнѣнія, что "непоколебимая честность, добросовѣстность въ исполненіи долга и благосклонность ко всякому лучшій щитъ" противъ явнаго и тайнаго его оружія.
Параграфы восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый и двѣнадцатый: (стр. 30--36) заключаютъ въ себѣ слѣдующія мысли: 1) чиновникъ долженъ производить поручаемыя ему слѣдствія съ совершеннымъ безпристрастіемъ; 2) повиновеніе подчиненнаго начальникамъ не должно выходить изъ предѣловъ долга и чести, и превращаться въ безотчетное рабство; 3) подчиненный долженъ быть аккуратенъ въ своихъ служебныхъ занятіяхъ, но начальникъ не долженъ обременять его требованіемъ слишкомъ-строгой формальности; 4) начальники не должны увлекаться при опредѣленіи людей на службу ни связями, ни родствомъ, ни дружбой, ни сосграданіемъ къ слабымъ старцамъ или малолѣтнымъ дѣтямъ, ни богатствомъ, ни привлекательною наружностью; 5) чиновникъ, вынужденный къ подачѣ въ отставку несправедливостями и кознями, непремѣнно долженъ оправдать себя судомъ.
Мы слишкомъ увѣрены, что у каждаго изъ нашихъ читателей уже готовъ отвѣтъ никакъ не хуже того, который мы могли бы здѣсь написать. Скажемъ лучше нѣсколько заключительныхъ словъ въ защиту автора "Мыслей о существѣ и значеніи чиновническаго званія".
Въ защиту? Да, мы увѣрены, что брошюра эта, не смотря на свои "національныя" достоинства, встрѣтитъ весьма не лестный пріемъ въ русской публикѣ. Скажутъ, что въ ней нѣтъ ровно ничего новаго, что авторъ наблюдавшій русское чиновничество цѣлые двадцать-девять лѣтъ, не наблюлъ въ немъ и тѣхъ фактовъ, которые извѣстны у насъ каждому; что человѣкъ, желающій противодѣйствовать разнымъ видамъ общественнаго зла, долженъ предлагать дѣйствительныя мѣры къ предотвращенію и искорененію его, не разсчитывая на дѣйствіе своего краснорѣчія и т. п.,-- однимъ словомъ, г. Рейнталь подвергнется всѣмъ тѣмъ упрекамъ, какимъ обыкновенно подвергается риторъ, предполагавшій себѣ истребить беззаконіе великолѣпнымъ панегирикомъ добродѣтели. Но мы спѣшимъ съ своей стороны повторить, что всѣ недостатки сочиненія, г. Рейнталя, оправдываются національностью автора, въ которой и должно искать источника самаго ея происхожденія. Вспомните, что говорили мы въ началѣ отзыва о свойствахъ нѣмецкаго писателя, сличите эти слова съ подробнымъ извлеченіемъ изъ брошюры г. Рейнталя, которое мы для васъ сдѣлали, и вы увидите, что написана она не почему иному, какъ по неудержимой склонности попарадировать своей системой. Вѣдь извиняемъ же мы себѣ слабость поклоненія факту, на-примѣръ, слабость быть какъ-то особенно-вѣжливымъ передъ мильйонщикомъ безъ всякихъ видовъ на его мильйоны, отмѣченную Гоголемъ въ "Мертвыхъ Душахъ" (М. Д. стр. 307): отъ-чего же не извинить сочинителю желанія написать книжечку, въ которой была бы изложена его система? Можетъ-быть, вы все-таки скажете на это-за чѣмъ же нужно было г. Рейнталю прилагать къ своей брошюркѣ такое предисловіе, что прочитавъ его, читатель вправѣ ожидать отъ автора дѣльныхъ, истинно-полезныхъ практическихъ совѣтовъ относительно отправленія служебныхъ должностей; особенно, отъ автора, который самъ говоритъ о своей двадцати-девятилѣтней опытности, основанной на наблюденіяхъ? Что сказать вамъ противъ этого?! Да все то же: предисловіе г. Рейнталя обманываетъ читателя такъ же, какъ и большая часть нѣмецкихъ предисловій. Но хотите ли знать, какъ возникаютъ они? А вотъ какъ. Написавъ книгу совершенно-безполезную, такъ, просто для самоудовлетворенія мысли, сочинитель начинаетъ разсуждать самъ съ собою слѣдующимъ образомъ: "Нравственная философія научаетъ, что всякое произведеніе дѣятельности человѣческой должно имѣть цѣль внутреннюю и внѣшнюю. Внутренняя цѣль заключается въ удовлетвореніи той потребности, которая подвигла къ дѣятельности самый индивидуумъ, виновника произведенія. Внѣшняя цѣль "сего послѣдняго" заключается въ пользѣ, которую оно можетъ принести другимъ индивидуумамъ. Первая цѣль мною достигнута вполнѣ; я удовлетворенъ своимъ трудомъ. Что же касается до пользы, которую книга моя должна принести другимъ, то узнать се можно изъ любой "методологіи" избранной мною науки". Развертывается методологія, гдѣ между-прочимъ подробно изъяснены польза и способъ обработыванія науки. По этой мѣркѣ выкраивается предисловіе, въ которомъ во что бы то ни стало доказывается, что предлагаемое публикѣ твореніе должно принести такую-то и такую-то пользу, и что авторъ его,, по личности своей и по умѣнію излагать свой предметъ, вполнѣ достоинъ довѣренности читателей.
Такъ поступаютъ почти всѣ нѣмецкіе писатели, такъ поступилъ и г. Рейнталь. Слѣдовательно, винить его одного изъ тысячъ было бы несправедливо. Но отъ-того-то мы и остановились на eros брошюрѣ, что она ни лучше, ни хуже всего несметнаго множества нѣмецкихъ сочиненій, невыходящихъ изъ обыкновеннаго уровня. Это типъ нѣмецкаго сочиненія. Для насъ же она тѣмъ болѣе интересна въ своей типичности, что многіе изъ нашихъ ученыхъ совершенно подчинили себя нѣмецкому направленію и нѣмецкой формѣ науки. Но объ этомъ предоставляемъ себѣ поговорить при болѣе-удобномъ случаѣ. А теперь считаемъ нужнымъ сказать нѣсколько словъ въ оправданіе той мысли, которая выражена нами въ первыхъ строкахъ нашего отзыва.
Мы сказали, что нѣмецкій и русскій взглядъ на вещи суть два начала противоположныя, по изъявили желаніе, чтобъ когда-нибудь эти взгляды преобразовались порознь, сошлись, т. е. уподобились одинъ другому, потому-что въ сущности и тотъ и другой суть не что иное, какъ части одного цѣлаго, разорванныя разумною силою исторіи. Нѣмцы и Русскіе тогда только сойдутся и уподобятся другъ другу, а когда нѣмецкая страсть къ умозрѣніямъ умѣрится вниманіемъ къ дѣйствительности, а русское пристрастіе къ факту -- самодѣятельностью мысли. Новѣйшая литература Нѣмцевъ и Русскихъ заставляетъ насъ надѣяться, что когда-нибудь наступитъ для обоихъ народовъ этотъ желанный періодъ развитія.