Майков Валериан Николаевич
Руководство к Изучению Истории Русской Литературы, составленное ... Василием Плаксиным...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Руководство къ Изученію Исторіи Русской Литературы, составленное наставникомъ-наблюдателемъ, преподающимъ русскую словесность въ офицерскихъ и верхнихъ юнкерскихъ классахъ Артиллерійскаго Училища, въ верхнихъ классахъ Главнаго Инженернаго Училища и въ спеціальныхъ І-го Кадетскаго Корпуса, Василіемъ Плаксинымъ. Второе изданіе, оконченное (?) и во многихъ частяхъ совсѣмъ передѣланное. Санктпетербургъ. 1846. Въ тип. Жернокова. Въ 8-ю д. л.
   Рѣзкій признакъ малаго таланта -- неясное сознаніе цѣли предпринятаго труда; но еще рѣще выражается онъ въ совершенной внѣшности этой цѣли, на-пр. въ подражательности, въ желаніи сдѣлать что-нибудь потому только, что другіе это дѣлаютъ. Конечно, и въ подражательности непремѣнно найдется частичка живой силы, частичка внутренняго побужденія (безъ того самый выборъ предмета для подражанія невообразимъ),--и частичка таланта,-- потому-что внутреннее побужденіе къ дѣятельности есть не что иное, какъ самая творческая сила, стремящаяся обнаружиться во внѣшности, въ соотвѣтственномъ ей матеріалѣ. Но все-таки талантъ, требующій для своего обнаруженія образцовъ дѣятельности другаго таланта, неимѣющій возможности самъ-собою выйдти наружу, есть талантъ, безъ сомнѣнія, небольшой...
   Другой признакъ мелкаго таланта -- страсть къ колоссальнымъ трудамъ. Эта страсть очень-естественна. Трудно сознать мѣру своихъ силъ,-- а между-тѣмъ, самолюбіе никогда не оставляетъ человѣка. Въ-слѣдствіе того и другаго, онъ всегда бросается на трудъ, требующій огромныхъ силъ и потому самому приносящій, при соотвѣтственномъ исполненіи, огромную славу.
   Въ этихъ словахъ нѣтъ ничего новаго; но мы сочли неизлишнимъ сказать вкратцѣ свое proffésion de foi въ вопросѣ о талантѣ, приступая къ разбору "Руководства къ Изученію Исторіи Русской Литературы". Прежде, чѣмъ говорить о степени пользы этой книги, необходимо рѣшить -- какая сила дала ей жизнь.
   Въ предисловіи къ первому изданію своего руководства, почтенный авторъ говоритъ "Читателямъ извѣстно, что у насъ по сей части знаній есть только одна книга: Опытъ Краткой Исторіи Русской Литературы H. И. Греча. Долгомъ считаю объявить, что матеріальными знаніями Русской Литературы я обязанъ сей книгѣ столь много, что не только знаніе, но и самое желаніе знать Литературу родилось во мнѣ уже послѣ прочтенія сей книги". Это объявленіе дѣлаетъ честь скромности и откровенности автора; но въ то же время показываетъ, что не только знаніемъ исторіи русской литературы, но и желаніемъ ознакомиться съ нею, г. Плаксинъ одолженъ всѣмъ извѣстной книгѣ г. Греча: отсюда ясно, что собственный грудъ его не что иное, какъ плодъ подражательности... Новое второе изданіе "Руководства къ Изученію Русской Литературы" отличается отъ изданія 1833 года 1) большимъ количествомъ фразъ при равномъ количествѣ и совершенномъ тождествѣ мыслей; 2) ссылками на разбираемыхъ писателей, и 3) указаніемъ на писателей послѣдняго періода русской литературы. Слѣдовательно, въ существѣ своемъ, книга г. Плаксина осталась все тою же, какою была за тринадцать лѣтъ до нашего времени.
   Въ первомъ изданіи его руководство называлось "Руководствомъ къ Познанію Литературы", хотя исторія всѣхъ литературъ кромѣ русской изложена въ немъ на тридцати-пяти страничкахъ. Конечно, есть писатели, которые умѣютъ на одной страницѣ написать то же, что другой растянетъ на цѣлый томъ. Но чтобъ показать, какого рода краткостью отличается упомянутый здѣсь трудъ, приведемъ для образчика мѣсто изъ синопсиса г. Плаксина. Посмотрите, какъ удовлетворительно говоритъ онъ о лирической и драматической поэзіи въ Греціи историческаго періода:
   
   "...Здѣсь лирика совсѣмъ уже не то, что у Евреевъ, выраженіе чистыхъ восторговъ; это повѣсть, исторгавшаяся изъ души съ чувствованіями. Превосходнѣйшіе лирики: Тиртей, предводитель Спартанцевъ, возбуждавшій пѣснопѣніями духъ отваги (переводъ Мерзлякова); -- Сафо, изступленная любовница и воспѣвательница своей горестной страсти; -- возвышенный Пиндаръ, пѣвецъ игръ олимпійскихъ, пиѳическихъ и истмійскихъ, котораго Горацій сравниваетъ съ стремительнымъ потокомъ, все низвергающимъ. Анакреонъ, пѣвецъ нѣжной страсти, нѣги и роскоши.-- Эсхилъ вслѣдъ за Ѳесписомъ создалъ греческую трагедію изъ нелѣпыхъ безчинныхъ пиршествъ жрецовъ Бахуса; но она все еще была груба, напыщена, надута! Онъ, впрочемъ, далъ ей характеръ высокаго и ужаснаго. Разговоръ у него ведутъ всегда два лица; Софоклъ ввелъ третье; далъ трагедіи болѣе правильности, благородства и трогательности; Эдипъ и Ллксъ суть лучшія его трагедіи. Наконецъ, Эврипидъ возводитъ Трагедію на степень изящнаго искусства, и хотя доходитъ иногда до излишней правильности, по основавъ оную на взаимной страсти половъ, даетъ ей разнообразіе и большую занимательность, возбуждающую сильное участіе. Впрочемъ, у всѣхъ она является болѣе поэмою, нежели драмой ибо вездѣ преобладаетъ главный дѣйствователь греческой исторической жизни -- судьба -- предъ свободою и страстью. Такъ точно въ комедіи греческой вездѣ проглядываетъ сатира и даже бранчивая пасквиль. Въ семъ родѣ послѣ довольно удачныхъ попытокъ Эпихарма (Сицилійца) и Эвполиса особенно отличаются: Аристофанъ, истинно геніальный комикъ; онъ изображаетъ живыя лица на сценѣ; изъ его произведеній переведены на Русскій языкъ комедія: Облака; Кратинъ и Анаксандридъ унижаютъ комедію бранью и непристойностями; Менандръ облагороживаетъ ее."
   
   Замѣтимъ, что литературы греческая и римская изложены въ "Руководствѣ" несравненно-подробнѣе, чѣмъ остальныя. Спрашивается, чѣмъ же объяснить себѣ выборъ названія книги "Руководствомъ къ Познанію Исторіи Литературы", если не страстью къ выполненію колоссальныхъ тэмъ? Еслибъ эта страсть была сколько-нибудь умѣреннѣе, то навѣрное г. Плаксина остановило бы въ выборѣ заглавія уже и то простое соображеніе, что при младенчествѣ русской литературы слишкомъ-странно посвятить ей одной девять десятыхъ всего руководства къ исторіи всемірной литературы.
   Во второмъ изданіи, сочиненіе г. Плаксина явилось въ свѣтъ подъ болѣескромнымъ заглавіемъ; но, при внимательномъ разсмотрѣніи сочиненія, оказывается, что и это заглавіе слишкомъ-обширно, и что "Руководство къ изученію Исторіи Русской Литературы" нельзя назвать даже и очеркомъ исторіи русской литературы. Чтобъ оправдать это мнѣніе, постараемся ознакомить читателей съ содержаніемъ разбираемой книги. Они ясно увидать, что г. Плаксинъ вовсе не написалъ исторіи русской литературы.
   Прежде всего, разумѣется, любопытно узнать точку зрѣнія автора "Руководства" на исторію литературы вообще. На страницѣ 22 находимъ слѣдующее разсужденіе.
   
   "...Утвердимъ ли мы свое мнѣніе объ общемъ характерѣ вашей литературы на разсматриваніи историческаго хода жизни и измѣненія нравовъ? Будемъ ли судить о ней даже по отдѣльнымъ произведеніямъ Словесности?-- Нѣтъ! Эти произведенія, не смотря на геніальное величіе ихъ творцовъ, суть только частныя явленія, событія, составляющія матеріальную часть системы, которая должна опредѣлить направленіе словесности и то значеніе, которое она имѣетъ и должна имѣть въ общемъ кругу Литературъ, а знаніе гражданственности и нравовъ народа будетъ служить источникомъ объясненій, какъ послѣдовательной связи между явленіями, такъ и уклоненія отъ естественнаго хода. Первоначальныя же свойства народа, естественное его положеніе, мѣстныя и временныя отношенія къ человѣчеству, составляя, такъ сказать, темпераментъ его или хоть матеріалъ, изъ котораго Исторія образуетъ народный характеръ, послужитъ основою къ утвержденію мнѣнія о характерѣ, значеніи и отношеніи извѣстной Литературы къ человѣчеству. Слѣдовательно, Русская Литература, выражая умѣренную степень жизни и жизненности человѣка, должна показать, какъ онъ чувствуетъ, мыслитъ и дѣйствуетъ въ мірѣ изящномъ, житейскомъ и нравственномъ, независимо отъ сильныхъ вліяніи природы, какъ благопріятствующей, такъ и противящейся развитію духа; она должна познакомить будущее человѣчество съ выраженіемъ Русскаго духа, свободнаго отъ борьбы съ кипящими бурными страстями, но духа сильнаго, созрѣвшаго въ борьбѣ съ чувствованіями глубокими, тихими, но упорными; она должна представить будущему человѣчеству, какъ сей духъ, неогражденный отъ внѣшнихъ впечатлѣній природою, которая какъ бы предала его самому себѣ, смущаемый смѣшеніемъ постороннихъ вліяній, создалъ для себя характеръ; подавляемый безпрестанно чуждымъ игомъ то въ нравственномъ, то въ гражданскомъ, то въ учебно-умственномъ быту своемъ, сохранилъ свою народность, соблюлъ со всѣми особенностями, и очистилъ ее отъ всѣхъ порчъ восточныхъ и западныхъ. Она должна проявлять западную зрѣлость безъ дряхлой брюзливости и школьной затѣйливости; восточную простоту безъ ребяческой безсильной мелочности; она должна быть свободна знойной и хладной крайностей."
   
   Изъ этихъ словъ вы видите, что г. Плаксинъ обѣщаетъ смотрѣть на русскую литературу съ двухъ точекъ: со стороны вліянія на ея образованіе народной гражданственности и народныхъ нравовъ, и со стороны ея общечеловѣческаго значенія въ кругу литературъ другихъ народовъ. Мы ничего не имѣли бы сказать противъ этого взгляда, еслибъ обѣщаніе автора провести этотъ взглядъ въ "Руководствѣ" было сколько-нибудь исполнено. О нравахъ и гражданственности русскаго народа и о вліяніи того и другаго начала на русскую литературу, точно такъ же, какъ и объ отношеніи русской литературы къ остальнымъ литературамъ нѣтъ и помина ни въ старомъ, ни въ новомъ сочиненіи г. Плаксина. Если вы этому не вѣрите, то, не имѣя возможности перепечатать въ рецензіи все "Руководство", просимъ васъ вникнуть хоть въ сдѣланное авторомъ раздѣленіе исторіи русской литературы на періоды и посудить, какую роль играютъ въ этой исторіи нравы и гражданственность русскаго народа. Авторъ дѣлитъ исторію русской литературы, какъ можно видѣть уже изъ оглавленія, на пять періодовъ: 1) до введенія христіанской вѣры (языческая литература); 2) до конца смутнаго времени (преобладаніе христіанской литературы предъ языческою); 3) до Ломоносова (ученобогословское направленіе литературы); 4) до Жуковскаго (ложноклассическая словесность); 5) до нашего времени (романтическая литература или возвращеніе къ народности). Еслибы мысль о вліяніи нравовъ и гражданственности русскаго общества на литературу дѣйствительно руководила г. Плаксина; еслибы она не осталась одною только вступительною фразой, то не-уже-ли преобразованіе, созданное Петромъ-Великимъ, не составило бы у него начала новаго періода русской литературы? Между-тѣмъ, г. Плаксинъ включилъ этотъ громадный переворотъ въ разрядъ фактовъ періода отъ конца смутнаго времени до Ломоносова? Правда, противъ этого замѣчанія скажутъ, что до Ломоносова у насъ не было now" никакой связи между литературой и обществомъ, что самые писатели составляли явленія большею частію случайныя; но, во-первыхъ, зачѣмъ же было тогда дѣлить исторію русской литературы до Ломоносова на три періода: періодъ есть ступень развитія; во-вторыхъ, зачѣмъ было говорить о вліяніи христіанства на измѣненіе языческихъ нравовъ русскаго общества, какъ о характеристической чертѣ втораго періода,-- и объ учено-богословскомъ образованіи, какъ объ отличительномъ признакѣ періода до Ломоносова?-- развѣ Петрово преобразованіе не можетъ быть поставлено наряду хоть со вторымъ изъ этихъ элементовъ русской исторической жизни? въ-третьихъ, развѣ въ-самомъ-дѣлѣ оно не имѣло никакого вліянія на русскую литературу: г. Плаксинъ самъ сознается, на стр. 87 и 88, что Ѳеофанъ Прокоповичъ неутомимо занимался литературой для споспѣшествованія великимъ идеямъ паря-преобразователя, а на 101 и 102, что сатиры Кантемира суть необходимое произведеніе и отраженіе общества, приведеннаго въ броженіе реформою Петра-Великаго?-- въ-четвертыхъ, развѣ самый Ломоносовъ, непредшествуемый Петромъ, могъ бы сдѣлать для Россіи и четверть того, что сдѣлалъ при помощи учрежденій Петра?-- наконецъ, въ-пятыхъ, если и смотрѣть на русскую литературу до Ломоносова единственно какъ на письменность, а на писателей какъ на исключеніе изъ образованія того времени, то не-уже-ли эта письменность совершенно не получала въ-продолженіе восьми вѣковъ никакихъ измѣненій отъ различныхъ чужеземныхъ вліяній -- греческаго, польско-латинскаго, наконецъ (при Петрѣ) -- нѣмецкаго, французскаго и проч., и не уже ли самыя исключенія изъ тогдашняго образованія, или писатели, всѣ походили другъ на друга, какъ капли поды, и нисколько не указываютъ на различіе означенныхъ вліяній? Другой примѣръ, все время, отъ Жуковскаго до натуральной школы включительно, сомкнуто г. Плаксинымъ въ одинъ періодъ, названный имъ романтическимъ! Неуже-ли же и въ этотъ промежутокъ времени не произошло въ нашихъ нравахъ и въ нашей гражданственности такихъ переворотовъ, которые отразились бы въ литературѣ? Не-уже-ли въ-самомъ-дѣлѣ Россія спитъ такимъ непробуднымъ сномъ? Пушкинъ, Лермонтовъ, Гоголь -- развѣ это не представители эпохъ русской цивилизаціи?.. Это убѣждаетъ насъ, что взглядъ автора "Руководства" на исторію русской литературы существуетъ только въ его воображеніи -- не въ книгѣ; а слова его" Вступленія "лучше всего объясняются желаніемъ заставить читателей думать, что взглядъ у него есть, да притомъ еще и весьма-современный...
   Но, можетъ-быть, спросятъ читатели, этотъ огромный недостатокъ сколько-нибудь вознаграждается эстетическимъ взглядомъ автора на литературу вообще и на отечественную въ-особенности? Въ-самомъ-дѣлѣ, можетъ-быть, онъ увлекся желаніемъ усвоить себѣ новѣйшій взглядъ на литературу со стороны ея общественнаго значенія, а въ сущности, явился эстетикомъ!.. Нѣтъ; мы внимательно прочли его книгу, и не нашли въ ней эстетическаго взгляда, потому-что не можемъ назвать взглядомъ ту смѣсь рѣзко-противоположныхъ взглядовъ, какую являетъ "Руководство". Надѣемся доказать это хоть слѣдующими примѣрами:
   
   Стр. 132. "Онъ (Херасковъ) думалъ, подобно большей части своихъ современниковъ, что Поэзія должна излагать положительныя нравоученія. Нѣтъ! Она только возвышаетъ духъ великими идеями; и такимъ образомъ уже посредственно пріохочиваетъ насъ любить все высокое, благородное, слѣдовательно и добродѣтель; даже дидактическая поэзія только прельщаетъ читателя изображеніемъ добра и пользы, а не учитъ его. Всякое положительное ученіе -- дѣло прозы..."
   
   Изъ первыхъ словъ этой выписки вы заключите, что авторъ вовсе не признаётъ такъ-называемой дидактической поэзіи; но послѣднія слова показываютъ, что онъ даетъ ей право гражданства въ литературѣ подъ нѣкоторыми условіями. Но его мнѣнію, дидактика возвышается до поэзіи изображеніемъ добра и пользы. Но спрашивается, какъ изобразить пользу чего-нибудь? Разумѣется, или картиной, или разсказомъ, или драмой,-- другихъ средствъ къ изображенію нѣтъ. Только это будетъ или лирическая, или эпическая, или драматическая поэзія. Такъ, на-пр., Гоголь изобразилъ весь нравственный и экономическій предъ скупости своею безсмертною сценою визита Чичикова къ Плюшкину, которая состоитъ изъ разсказа и драмы съ небольшой примѣсью лиризма (впрочемъ совершенно-излишняго). Точно то же можно сказать и объ изображеніи добра: какъ и всякое другое изображеніе, оно можетъ имѣть или лирическую или эпическую или драматическую форму; во всякой другой формѣ изображеніе перестаетъ быть изображеніемъ... Если г. Плаксинъ знаетъ еще какой-нибудь родъ поэтическаго изображенія, то мы думаемъ, что мыслящему человѣчеству весьма-любопытно было бы ознакомиться съ его открытіемъ. А до-тѣхъ-поръ, пока оно не публиковано, мы считаемъ себя въ правѣ смотрѣть на его идеи о дидактической поэзіи, какъ на взаимно-уничтожающія другъ друга, т. е. несуществующія. Чтобъ совершенно убѣдить читателей въ этой двойственности понятіи г. Плаксина, считаемъ неизлишнимъ привести еще нѣкоторыя мѣста изъ "его Руководства".
   
   Стр. 120. "Ломоносовъ показалъ прекрасный образецъ дидактической поэзіи въ Посланіи къ Шувалову о пользѣ стекла."
   Стр. 131. "Посланіе о пользѣ стекла -- къ Шувалову -- Ломоносова, можетъ служить только доказательствомъ, что сочинитель глубоко изучалъ природу и имѣлъ неистощимое богатство мыслей."
   Стр. 157. "Болѣе всего Херасковъ теряетъ въ мнѣніи потомства тою холодностью, которая происходила отъ желанія быть назидательнымъ вездѣ и во всемъ; для сего онъ написалъ множество, такъ названныхъ имъ, нравоучительныхъ одъ. Несмотря однакоже на это нравоучительное направленіе, въ лирикѣ неумѣстное, его Анакреонтическія стихотворенія часто не имѣютъ необходимой благопристойности" и пр.
   
   Стало-быть, это нравоучительное направленіе, неумѣстное въ лирикѣ, будетъ умѣстно въ произведеніи эпическомъ или драматическомъ? Но въ такомъ случаѣ какъ же понимать смыслъ первой выписки?
   Не угодно ли познакомиться съ идеями г. Плаксина о натуральности? Вы увидите, что невозможно представить себѣ болѣе-изумительныхъ противорѣчій.
   Въ статьѣ о драматическихъ произведеніяхъ Сумарокова сказано: "по незнанію цѣли комедіи, которая у него выше забавы не возносилась, онъ изображалъ характеры почти всегда самые обыкновенные, повседневные". Стало-быть, это не достоинство писателя? Стало-быть, изображать дѣйствительность значитъ низводить искусство на степень забавы? Если таковъ образъ мыслей автора, то почему же онъ хвалитъ, на-пр. Кантеміра и Фон-Визина именно за то, что они вѣрно изображали окружавшую ихъ дѣйствительность? Вотъ, на-пр., что говоритъ онъ о Фон-Визинѣ:
   
   "Комедіи его совершенно Русскія, народныя; слѣдовательно онѣ только по времени происхожденія и по изображаемымъ въ нихъ нравамъ и характерамъ лицъ принадлежатъ тому вѣку, а по искусству -- къ нашему Романтическому (?) вѣку. Эти комедіи имѣли успѣхъ самый блестящій; слѣдовательно характеры дѣйствователей были дѣйствительно узнаны въ природѣ,-- въ обществѣ; слѣдовательно имѣли цѣнителей." (Стр. 194.)
   
   Еслибъ здѣсь наша эпоха не была названа романтическою, то можно было бы заключить изъ этой выписки, что г. Плаксинъ раздѣляетъ современное ученіе о натуральности. Но вообще тотъ очень ошибется, кто вздумаетъ заключать что-нибудь объ его эстетическихъ и другихъ понятіяхъ не прочитавъ всей книги. Чтобъ показать вполнѣ двойственность его понятій вообще и о естественности особенно, мы рѣшаемся привести отзывъ его о Гоголѣ, замѣчательный, кромѣ того, какъ неумышленный панегирикъ. Въ послѣднемъ отношеніи, этотъ отзывъ исполненъ истиннаго комизма... Предупреждаемъ читателей, что г. Плаксинъ поставилъ Гоголя въ параллель -- съ кѣмъ бы вы думали?-- съ г. Кукольникомъ!!! Вотъ вамъ эта замѣчательная параллель:
   
   Стр. 420--422. "Нельзя утвердительно сказать, соперничаютъ ли между собою два сильные современные писателя: Кукольникъ и Гоголь; по крайней мѣрѣ достовѣрно то, что читатели и чтители ихъ находятся въ какой-то странной и даже смѣшной враждѣ, но это слѣдствіе журнальнаго вліянія и неумѣстнаго усердія друзей само собою изгладится. Оба они замѣчательны въ настоящее время; оба. въ потомствѣ займутъ почетныя мѣста въ Исторіи русской Словесности; но эти два сильныя дарованія совершенно разнохарактерны и по природѣ своей и по образованію. Всѣ произведенія Гоголя обнаруживаютъ въ немъ самоувѣренность, стремленіе къ самодѣятельности, какое-то умышленное, насмѣшливое пренебреженіе къ прежнимъ знаніямъ, опытамъ и образцамъ; онъ читаетъ только книгу природы, изучаетъ только міръ дѣйствительный; потому-то идеалы его слишкомъ естественны и просты до наготы; они, по выраженію и Ивана Никифоровича, одного изъ его созданій, являются пpедъ читателями въ Натурѣ. Красоты его созданій всегда новы, свѣжи, поразительны; ошибки чуть не отвратительны; онъ какъ будто забывъ исторію, подобно древнимъ, начинаетъ новый міръ искусствъ, вызывая его и въ небытія въ простонравное хаотическое состояніе; потому-то его искуство какъ будто не знаетъ, не понимаетъ стыдливости; онъ великій художникъ, не знающій исторіи и невидавшій образцовъ искусства!.....
   "Кукольникъ представляетъ прямую противуположность Гоголя: онъ какъ будто не вѣритъ самобытности силъ своихъ; онъ подчинилъ свою природу наукѣ, знаніямъ, образцамъ; его фантазія витаетъ въ минувшемъ, въ мірѣ исторіи, въ области поэзіи и искусствъ. Первое произведеніе ею вызвано изъ этою міра фантазіи; Торквато Тассо, дитя и наперстникъ (напёрстокъ?) поэзіи, питомецъ музъ скромныхъ, цѣломудренныхъ, былъ предметомъ ею пѣснопѣнія. Хотя это произведеніе имѣетъ форму драматическую, но оно -- поэма. А нынѣ Кукольникъ принялся за романы; онъ написалъ уже нѣсколько повѣстей и романовъ: Альфъ и Альдона, Эвелина де Вальероль, Дурочка Луиза, Историческая Красавица, и Повѣсти изъ временъ Петра Великаго; всѣ они отличаются обширною начитанностью (!!), глубокимъ изученіемъ образцевъ и соображеніемъ съ прежними и новыми образцами.-- Кукольникъ не принадлежитъ ни къ одной изъ извѣстныхъ литературныхъ школъ, но и не думаетъ образовать свою особенную школу... онъ старается соединить въ себѣ достоинства разныхъ вѣковъ и народовъ. . . . . . . . . . . . ."
   
   Эта выписка значительному числу нашихъ читателей, безъ сомнѣнія, покажется совершенно-удовлетворительнымъ образчикомъ эстетическихъ понятій г. Плаксина. Но если кому-нибудь этого мало, то мы приводимъ здѣсь еще два образца этихъ понятіи. Вотъ, на-пр. его объясненіе недостатковъ лирическихъ произведеній Сумарокова (стр. 128 и 129):
   
   "... Вотъ каковы лучшія лирическія мѣста Сумарокова:
   
   Въ радостной своей судьбѣ
   Ликотствуй, Россія, нынѣ;
   Щастіе твое цвѣтетъ!
   Щедрая Елисаветъ!
   Какъ тиха твоя держава,
   Такъ громка, безсмертна слава.
   
   Или:
   
   Я зрю въ Россіи Геликонъ:
   Разорвалися въ ней державши разумъ узы,
             И обитаютъ Музы,
   Не зря словесному ученію препонъ.
             Потоки Ипокрены,
   Съ твоей, Нева, мѣшаются волной,
             Текутъ полночною страной!
   И орошаютъ днесь твои, Петрополь, стѣны!
   Не тѣмъ ужь мѣстомъ ты, Петрополь, нынѣ зримъ,
             Гдѣ прежде жили Фины;
   На сихъ брегахъ поставленъ древній Римъ
             И древнія Аѳины.
                                           Тутъ
   Словесныя науки днесь цвѣтутъ.
             О Петръ! О Елисавета!
   Пребудутъ ваши въ вѣкъ на свѣтѣ имена,
             Въ коротки времена,
   Вы то исполнили ко удивленію свѣта...
   
   "Чего недостаетъ въ этихъ стихахъ? Они проистекли изъ чувства радости, выражаютъ легкія, свободныя мечты, написаны языкомъ довольно правильнымъ, точнымъ и чистымъ, что впрочемъ у него (Сумарокова) рѣдко случается; касаются предмета близкаго сердцу Русскому. Однако ни сколько не трогаютъ сердца, не возносятъ духа. Отъ чего жъ такое противорѣчіе? Во-первыхъ, это происходитъ отъ недостатка общаго -- отъ этихъ классическихъ метафоръ и сравненіи, во-вторыхъ,-- отъ несоблюденія стихотворнаго количества (ρυϑμὼς); такъ что одна мысль у него растянута, другая сжата; въ-третьихъ -- отъ совершеннаго незнанія типическаго языка, который требуетъ рѣчи неперіодической и отрывистой, и который скорѣй допуститъ правильный періодъ, неже ли эту слитность рѣчи, выражаемую дѣепричастіями и относительныни частицами, часто употребляемую Сумароковымъ. Все это нестерпимо въ лирической поэзіи, чуждой всякихъ разсказовъ, и все это Сумароковъ любилъ, осуждая въ Ломоносовѣ быстроту слога его."
   
   Изъ этого вы видите, какіе элементы, по понятію г. Плаксина, входятъ въ составъ изящнаго произведенія.
   А вотъ критика русскихъ народныхъ пѣсень языческаго періода (т. е. относимыхъ авторомъ "Руководства" къ языческимъ):
   
   "Отличительный признакъ нашихъ древнихъ (?) пѣсень состоитъ въ томъ, что они всегда начинаются уподобленіемъ или иносказаніемъ, и часто отрицательнымъ; наприм.: "Не огонь горитъ, не смола кипитъ; что кипитъ сердце молодецкое". Молодецъ уподобляется орлу сизому, соколу ясному, а дѣвушка -- бѣлой лебедушкѣ или голубушкѣ; въ похвалу молодцу говорятъ: удалая голова; а дѣвушкѣ: душа-красная дѣвица. Непріятныя чувствованія и бѣды уподобляются грознымъ явленіямъ природы -- невзгодью, а чувствованія сладостныя и счастье -- ясному дню."
   
   Вотъ и все. Вы скажете, что это отзывается плохимъ умѣньемъ проникать во внутреннюю сущность явленій. Хорошо вамъ такъ говорить; и мы согласны съ вами, но -- повѣрите ли?-- по нашему мнѣнію, это одно изъ лучшихъ мѣстъ "Руководства": по-крайней-мѣрѣ въ этихъ строкахъ все справедливо, хоть и наивно. Мы часто досадуемъ на книги, въ которыхъ доказывается, что 2X2=4; еще болѣе на тѣ, въ которыхъ силятся увѣрить публику, что 2X2=3; но всѣхъ досаднѣе тѣ, которыя въ одно время защищаютъ и то, что 2X2=4, и то, что 2X2=5. Наивность намъ все-таки сноснѣе двойственности.
   Но оставимъ этотъ лиризмъ и будемъ продолжать о другомъ. Кажется, изъ всего, что до-сихъ-поръ сказано, а главное выписано, можно уже заключить, что ни соціальнаго, ни эстетическаго взгляда на русскую литературу нельзя отъискать въ "Руководствѣ". Еслибъ наша литература представляла собою обиліе ученыхъ произведеній, то еще можно было бы предположить, что взглядъ на науку поглотилъ въ представленіи г. Плаксина всѣ другіе взгляды. А такъ-какъ въ русской литературѣ, даже и въ послѣдній періодъ ея развитія, не только не преобладаютъ еще ученыя сочиненія надъ изящными или quasi-изящными, но число ихъ далеко не достигаетъ желаннной степени,-- то остается признать, что въ "Руководствѣ" г. Плаксина въ-сущности нѣтъ ровно никакого взгляда, а есть только претензія на взглядъ, или лучше сказать смѣсь множества непонятыхъ, неусвоенныхъ воззрѣній.
   Если же это такъ, то нѣтъ ли у него по-крайней-мѣрѣ хоть ясной послѣдовательности въ изображеніи хода явленій? Тоже нѣтъ, рѣшительно нѣтъ! Факты смѣняются одинь -- другимъ, какъ декораціи въ мелодрамѣ; кто вздумаетъ знакомиться съ исторіей русской литературы по его сочиненію, тотъ рѣшительно не пойметъ, отъ-чего такое-то явленіе случилось прежде, а не. послѣ такого-то; отъ-чего такой-то писатель явился въ ту, а не въ другую эпоху, чѣмъ приготовленъ былъ такой-то переворотъ въ литературѣ и т. п. Впрочемъ, блистательный образецъ этого способа писать исторію мы видѣли уже выше, когда говорили о дѣленіи исторіи русской литературы на періоды. Если ужь Петрово преобразованіе, по понятіямъ г. Плаксина, не можетъ занять мѣста въ числѣ тѣхъ рѣшительныхъ, роковыхъ вліяній на историческую судьбу русскаго народа, которыя производятъ перевороты въ идеяхъ общества и его двигателей, то разсуждать о его прагматизмѣ -- значитъ терять слова по пустому. Вообще, читая "Руководство", мы вспомнили слѣдующій случаи. Намъ довелось недавно присутствовать при историческомъ урокѣ одного довольно-бойкаго и сметливаго четырнадцатилѣтняго мальчика. Учитель разсказывалъ ему о дѣяніяхъ русскихъ государей отъ Іоанна-Калиты до Іоанна-Грознаго, придерживаясь текста одного очень-употребительнаго у насъ руководства. Ученикъ, не смотря на свои четырнадцать лѣтъ, тяжело-задумался и спросилъ учителя; отъ-чего это всѣ государи какъ-будто заставали русское государство все въ одномъ и томъ же положеніи, между-тѣмъ, какъ про каждаго изъ нихъ исторія говоритъ, что онъ засталъ Россію въ положеніи неустройства и, съ помощью своей мудрости и твердости, привелъ ее въ цвѣтущее состояніе?..
   Остается сказать о фактической части "Руководства къ Изученію Исторіи Русской Литературы". Новыхъ фактовъ въ ней нѣтъ; критической оцѣнки-еще менѣе. Г. Плаксинъ не скрываетъ даже своей неохоты заниматься критикой фактовъ, это заставляетъ его принимать на вѣру большую часть нерѣшенныхъ историко-литературныхъ вопросовъ такъ, какъ они принимаются большинствомъ. Вотъ, на-пр., въ какія странныя разсужденія вовлекло его нежеланіе изслѣдовать самостоятельно вопросъ о первой русской лѣтописи.
   
   "Лѣтопись Нестора, говоритъ онъ, дѣйствительно составляетъ начальный источникъ нашей Исторіи; ибо древнѣе ея мы не знаемъ ни одной. Правда, есть причина думать, что Іоакимъ, первый Епископъ Новгородскій, цѣлымъ столѣтіемъ предупредилъ Нестора, что онъ собиралъ историческія извѣстія и составлялъ первую лѣтопись во время Владиміра Великаго; по мнѣнію Татищева, она была полнѣе временника Несторова. но какъ эта лѣтопись утрачена, и списокъ ея, бывшій у Татищева, сгорѣлъ; то мы но необходимости должны почитать временникъ первымъ собраніемъ извѣстій о древней Руси. Слѣдовательно безъ Нестора вся древность Россіи была бы забыта; и можетъ быть не скоро бы родилась мысль о сохраненіи сего священнаго для насъ достоянія -- памяти о первобытной Россіи; но за нимъ являлись безпрестанно умные подражатели; и лѣтопись продолжали до позднѣйшихъ (?) временъ." {Что разумѣть подъ словами до позднѣйшихъ временъ? Лѣтописи наши прекращаются въ XVI столѣтіи.}
   
   Если г. Плаксинъ вѣритъ, что іоакимова лѣтопись дѣйствительно существовала {Въ статьѣ объ историческихъ трудахъ Татищева авторъ доказываетъ, что нѣтъ причинъ сомнѣваться въ дѣйствительномъ существованіи рукописей, которыми онъ хвалился и которыя большею частію сгорѣли.} и сгорѣла у Татищева; то какой же смыслъ имѣютъ его слова: "мы по необходимости должны почитать временникъ первымъ собраніемъ извѣстій о древней Руси"? И почему же безъ Нестора "вся древность Россіи была бы непремѣнно забыта?" Продолжатели у Іоакима могли бы найдтись точно такъ же, какъ и у Нестора. Вѣдь, можетъ-быть, и самъ Несторъ сталъ писать свою лѣтопись уже по примѣру Іоакима или для продолженія его труда. Воля ваша, силлогизмы г. Плаксина можно объяснить только неохотою заниматься критической разработкою историческихъ фактовъ. Эта неохота такъ сильна, что онъ рѣшается представить публикѣ самое нелогическое оправданіе.
   Вообще, все изложеніе древней русской литературы въ "Руководствѣ" отзывается небрежностью въ изученіи фактовъ. Эта небрежность заставляетъ сочинителя часто наполнять свои статьи ни на чемъ не основанными или очень-слабо доказанными предположеніями. Такъ, на-up., при изложеніи языческаго періода, поговоривъ на двухъ страничкахъ о томъ, что вѣроятно была и тогда какая-нибудь поэзія, и присоединивъ къ этому приведенный выше разборъ нашихъ народныхъ пѣсень, онъ толкуетъ о пословицахъ, какъ объ одномъ изъ памятниковъ этого періода. Конечно, разысканіе пословицъ и опредѣленіе времени ихъ происхожденія -- трудъ весьма-интересный для исторіи вообще и для исторіи литературы въ-особенности. Но этого-то разъисканія и нѣтъ въ книгѣ г. Плаксина. Онъ ограничивается приведеніемъ шести пословицъ, которыя, по его мнѣнію, носятъ слѣды глубокой древности. Но скажите, пожалуйста, изъ этихъ шести что вы находите древняго, да: еще и языческаго въ слѣдующихъ четырехъ поговоркахъ: "умъ нажить, не городъ огородить!"; "съ чужаго коня среди грязи долой"; "правда старше старосты"; "какъ аукнется, такъ и откликнется"? За неимѣніемъ дѣйствительно-интересныхъ свѣдѣній, сочинитель распространяется также о рѣчахъ Святослава и доказываетъ достовѣрность ихъ слѣдующимъ образомъ: "онѣ точно выражаютъ характеръ оратора-полководца и обстоятельствъ; а могъ ли человѣкъ посторонній, спокойно созерцающій положеніе дѣлъ давно минувшихъ, проникнуться духомъ ихъ столь сильно, чтобъ оживить въ воспоминаніяхъ нашихъ героя съ его подвигами". Прекрасно! Да отъ-чего же, на-пр., Пушкинъ такъ хорошо поддѣлался подъ рѣчь Пимена? Ужь не подлинная ли и она?...
   Наконецъ, отъ времени до времени, между фактами попадаются и такіе, которымъ рѣшительно нельзя дать вѣры, если не будутъ они доказаны. Такъ, на-пр., на стр. 25 сказано, что въ XII столѣтіи Русскіе оказали "блестящіе успѣхи" въ живописи и зодчествѣ; а на стр.35, что "современные намъ романисты ревностно доканчиваютъ" начатое Крыловымъ и Пушкинымъ преобразованіе русскаго языка, "разрабатывая областныя нарѣчія"! Что это за современные намъ романисты? Любопытно было бы знать ихъ по именамъ и посмотрѣть, что они такое разработываютъ. До-сихъ-поръ, о нихъ не было слуха.
   И такъ, въ "Руководствѣ" г. Плаксина нѣтъ ни взгляда на исторію русской литературы, ни живой связи между излагаемыми событіями, ни критики фактовъ, ни даже новыхъ, впервые-найденныхъ фактовъ. Слѣдовательно, это не исторія русской литературы, а собраніе статей, болѣе или менѣе относящихся къ этому предмету,-- статей большею частію или очень-посредственныхъ, или очень-плохихъ. Мы приписываемъ это двумъ причинамъ: во-первыхъ, тому, что авторъ взялся за трудъ не по силамъ; во-вторыхъ, тому, что онъ хотѣлъ устроить мировую между старыми и новыми понятіями о литературѣ. Первое вывело его изъ такой сферы, въ которой, можетъ-быть, силы его пришлись бы скорѣе къ дѣлу; второе вовлекло его въ дуализмъ, въ круговоротъ идей взаимно уничтожающихъ одна другую.
   Что же сказать о пользѣ, какую можетъ принести второе изданіе "Руководства" г. Плаксина? Этотъ вопросъ напоминаетъ намъ одно очень-замѣчательное мѣсто изъ предисловія къ разсмотрѣнной нами книгѣ:
   
   "...Болѣе всего сочинитель руководства доложенъ помнить, что всякое ученіе имѣетъ двѣ цѣли: положительное знаніе и развитіе ума; или лучше сказать: главная цѣль ученія -- развитіе познавательныхъ силъ, или возбужденіе самосознанія, а главное средство для достиженія этой цѣли -- положительное знаніе и преимущественно связное, систематическое изложеніе знаній. Въ этомъ случаѣ и мнимыя истины могутъ быть полезны, ежели онъ передаются съ убѣжденiемъ и въ логической послѣдовательности", онѣ изощряютъ и утверждаютъ умъ и пробуждаютъ самосознаніе. Безусловныхъ истинъ немного; большая же часть, нашихъ знаній принадлежитъ времени; когда минуетъ ихъ періодъ, они или замѣняются другими новыми знаніями, или превращаются въ предразсудки."
   
   Эта тирада обнаруживаетъ намъ собственный взглядъ автора на пользу "Руководства". Но мы не можемъ согласиться съ его мыслью, будто-бы развитіе познавательныхъ силъ важнѣе самыхъ знаній: орудіе не можетъ быть важнѣе цѣли. Если мы стараемся развивать познавательныя силы въ ребенкѣ, то, конечно, для того, чтобъ онъ могъ ими воспользоваться для пріобрѣтенія знаній. Слѣдовательно, другая мысль автора,-- будто-бы и мнимыя истины могутъ быть полезны, если изложены съ убѣжденіемъ и въ логической послѣдовательности -- также несправедлива. Какой же разсчеть-изложить разныя неправды по систематической канвѣ и передать ихъ ребенку? Хорошо еще, если онъ въ-послѣдствіи будетъ имѣть случай, охоту и внутреннею возможность переучиться. Да и то -- зачѣмъ учиться дважды тому, чему можно выучиться разомъ?А какъ вамъ нравятся эти скептическія слова: "безусловныхъ истинъ немного" и проч.? Не правда ли, отъ нихъ вѣетъ особеннаго рода разочарованіемъ? Но, не причисляя себя ни къ систематическимъ скептикамъ, ни къ разочарованнымъ, мы скажемъ, что хотя процессъ совершенствованія человѣческихъ знаній безконеченъ, однакожь каждый вѣкъ въ результатѣ своемъ утверждаетъ въ человѣчествѣ какую-нибудь новую истину, которая умножаетъ собою число аксіомъ и никогда не превращается въ предразсудокъ.
   И такъ, не можемъ согласиться съ сочинителемъ касательно идеи его о пользѣ руководствъ вообще. Это не мѣшаетъ намъ, однакожь, утѣшать себя мыслью, что самъ онъ считаетъ свое руководство весьма-полезнымъ...

"Отечественныя Записки", No 6, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru