Маколей Томас Бабингтон
Франсис Аттербери

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Francis Atterbury)
    (Декабрь, 1833.)

   
   Маколей. Полное собраніе сочиненій.
   Томъ V. Критическіе и историческіе опыты
   Изданіе Николая Тиблена.
   Переводъ подъ редакціей H. М. Латкиной.

0x01 graphic

(Декабрь, 1833.)

   Франсисъ Аттербёри, который занимаетъ видное мѣсто въ политической, церковной и литературной исторіи Англіи, родился въ 1662 году въ Миддльтонѣ, что въ Боккингамширѣ, гдѣ отецъ его былъ приходскимъ священникомъ. Франсисъ воспитывался въ Вестминстерской школѣ, откуда перешелъ въ коллегію Христовой церкви съ запасомъ знаній, въ сущности довольно скуднымъ, но который онъ въ продолженіе своей жизни выказывалъ такъ осмотрительно и искусно, что поверхностные наблюдатели считали его познанія громадными. Его способности, вкусъ и бойкій, высокомѣрный и повелительный характеръ много способствовали его быстрому отличію въ Оксфордѣ. Здѣсь, 20-ти лѣтъ отъ роду, онъ издалъ первое свое произведеніе: переводъ въ латинскихъ стихахъ прекрасной поэмы: "Авессаломъ и Ахитофель". Ни слогъ, ни стихосложеніе молодаго студента не подходили къ произведеніямъ временъ Августа. Его сочиненія на англійскомъ языкѣ были гораздо удачнѣе. Въ 1687 году, онъ сдѣлался извѣстнымъ въ числѣ прочихъ способныхъ людей, писавшихъ въ защиту Англиканской церкви, гонимой тогда Іаковомъ II и оклеветанной отступниками, измѣнившими ей изъ-за личныхъ выгодъ. Между этими отступниками никого не было дѣятельнѣе и зловреднѣе Обадіи Вокера, начальника университетской коллегіи, въ которой онъ завелъ подъ покровительствомъ короля ставокъ для печатанія сочиненій противъ установленной религіи. Одно изъ этихъ сочиненій, вѣроятно написанное самимъ Вокеромъ, было исполнено нареканій на Мартина Лютера. Аттербёри шлеи защищать великаго саксонскаго реформатора и выполнилъ эту задачу замѣчательнымъ образомъ. При внимательномъ разборѣ его отвѣта Вокеру, противоположность между слабостью доказательствъ и оборонительныхъ доводовъ и силою его краснорѣчіи и нападковъ становится поразительна. Паписты были дотого взбѣшены сарказмами и бранью молодаго полемика, что стали кричать объ измѣнѣ и обвинили его въ томъ, что онъ косвенно называлъ короли Іакова Іудой.
   Послѣ революціи, Аттербёри поспѣшилъ примкнуть въ вѣрности новому правительству, хоти былъ воспитавъ въ правилахъ несопротивленія и страдательнаго повиновеній. Въ непродолжительномъ времени онъ былъ посвященъ въ священники. Онъ неоднократно говорилъ проповѣди въ Лондонѣ съ такимъ краснорѣчіемъ, что пріобрѣлъ извѣстность и вскорѣ удостоился чести быть назначеннымъ королевскимъ капеланомъ. Но обыкновеннымъ мѣстомъ его пребываніи былъ Оксфордъ, гдѣ онъ принималъ дѣятельное участіе въ академическихъ дѣлахъ, руководилъ классическими занятіями студентовъ своей коллегіи и былъ главнымъ совѣтникомъ и помощникомъ декана Ольдрича, богослова, который для насъ по преимуществу памятенъ своими кантатами, во дли современниковъ имѣлъ значеніе какъ ученый, тори и высокоцерковникъ. Однимъ изъ неказистыхъ обыкновеній Ольдрича было занятіе самыхъ способныхъ юношей его коллегіи изданіемъ греческихъ и латинскихъ книгъ. Въ числѣ прилежныхъ и способныхъ мальчиковъ, произведенныхъ, къ ихъ собственному несчастію, въ учители филологіи, между тѣмъ какъ имъ слѣдовало довольствоваться ролью учениковъ, былъ Чарльзъ Бойль, сынъ графа Оррери и племянникъ Роберта Бойля, извѣстнаго естествоиспытатели. Задачею, выпавшею на долю Чарльза Бойли, было приготовленіе новаго изданіи ничтожнѣйшей книги, когда-либо существовавшей. Между греками и римлянами, которые занимались реторикой какъ искусствомъ, существовала мода сочинить посланіи рѣчи отъ имени знаменитыхъ мужей древности. Нѣкоторый изъ этихъ поддѣлокъ написаны съ такимъ утонченнымъ вкусомъ и ловкостью, что отличить ихъ отъ оригиналовъ составляетъ высшую задачу критики. Другія же исполнены такъ слабо и грубо, что вредъ ли введутъ въ заблужденіе свѣдущаго школьника. Лучшій образецъ, дошедшіе до васъ, есть рѣчь въ защиту Парцелла, такое подражаніе краснорѣчію Туллія, что самъ Туллій прочелъ бы его съ удивленіемъ м восторгомъ. Худшій образецъ представляетъ собраніе всемъ, будто-бы написанныхъ Фаларисомъ, который управлялъ Агригентомъ слишкомъ за 500 лѣтъ до Рождества Христова. Заутренняя и внѣшняя очевидность поддѣлки этихъ писемъ поразительна. Когда они сдѣлались извѣстными въ XV столѣтіи, вмѣстѣ съ другими гораздо лучшими сочиненіями, они были признаны подложными Полиціаномъ, величайшимъ ученымъ Италіи, и Эразмомъ, величайшимъ ученымъ по сю сторону Альпъ. Дѣйствительно, такъ же трудно было бы убѣдить любаго образованнаго англичанина, что одинъ изъ "Ramblers" Джонсона былъ написавъ Вилліамомъ Воллисомъ, какъ убѣдить человѣка, подобнаго Эразму, что педантическое упражненіе, на легкомъ и искусственномъ аттическомъ діалектѣ временъ Юліана, было посланіемъ, писаннымъ коварнымъ и свирѣпымъ дорійцемъ, жарившимъ живыхъ людей задолго до существованія хотя бы одной прозаической книги на греческомъ языкѣ. Хотя коллегія Христовой церкви могла справедливо гордиться многими хорошими латинистами, замѣчательными англійскими писателями и еще большимъ количествомъ свѣдущихъ и свѣтскихъ людей, чѣмъ какое-лмбо другое академическое заведеніе, въ ней не было однако ни одного человѣка способнаго различить произведенія, относящіяся ко временамъ младенчества греческой литературы, отъ сочиненій періода ея паденія. Познанія вожаковъ этого прославленнаго общества были такъ поверхностны, что они пришли въ восторгъ отъ статьи, написанной сэромъ Вилліамомъ Темплемъ въ похвалу древнихъ писателей. Теперь покажется страннымъ, чтобы даже важныя общественныя заслуги, вполнѣ заслуженная популярность и изящный слогъ Темпля могли спасти такое пустое сочиненіе отъ всеобщаго презрѣнія. Это похвалы книгамъ, вызывавшимъ самое сильное увлеченіе, доказываютъ, что онъ вовсе не зналъ этихъ книгъ. Дѣйствительно, онъ не умѣлъ прочесть ни строки на томъ языкѣ на которомъ онѣ были написаны. Въ числѣ многихъ другихъ несообразностей онъ говорилъ, что письма Фалариса древнѣйшія и лучшія въ мірѣ. Все, что бы ни написалъ Темпль, обращало вниманіе публики. Люди, некогда до тѣхъ поръ не сдыхавшіе о посланіяхъ Фалариса, стали ими интересоваться. Ольдричъ, очень мало знакомые съ греческимъ языкомъ, основываясь на словахъ Темпля, вовсе его незнавшаго, заставилъ Бойля приготовить новое изданіе этого рѣдкаго сочиненія, бывшаго такъ долго подъ спудомъ и вдругъ сдѣлавшагося предметомъ всеобщаго вниманія.
   Изданіе было приготовлено съ помощью Аттербёри, бывшаго наставникомъ Бойля, и нѣкоторыхъ другихъ членовъ коллегіи. Оно вышло такимъ, какимъ можно было ожидать его отъ людей, взявшихся за изданіе подобной книги. Примѣчанія были достойны текста; латинскій переводъ стоилъ греческаго оригинала. Эта книга была бы забыта по прошествіи мѣсяца, еслибъ, по поводу одной рукописи, не возникло недоразумѣніе между юнымъ издателемъ и замѣчательнѣйшимъ ученымъ, когда-либо жившимъ въ Европѣ со времени возрожденія наукъ, съ Ричардомъ Бентли. Рукопись эта хранилась у Бентли. Бойль желалъ получить ее для сличенія съ другими экземплярами. Какой-то сплетникъ книгопродавецъ увѣдомилъ его, что Бентли отказалъ дать рукописи, что было совершенно ложно, и прибавилъ, что Бентли отзывался презрительно о письмахъ, приписываемыхъ Фаларису, и о критикахъ, вдающихся въ обманъ такими поддѣлками, что было совершенно справедливо. Бойль, задѣтый за живое, отозвался въ предисловіи о невѣжливости Бентли съ горькой ироніей. Бентли отмстилъ за себя въ коротенькой статьѣ, въ которой доказывалъ, что письма подложны, и что новое ихъ изданіе лишено всякаго достоинства, но о самомъ Бойлъ онъ отзывался очень лестно, какъ о молодомъ человѣкѣ, подающемъ большія надежды и по своей похвальной любознательности, достойномъ лучшихъ наставниковъ.
   Эта небольшая статья была причиною грозы, дотолѣ невиданной въ исторіи литературы. Бентли сдержанно отозвался о Бойлъ, но оказалъ неуваженіе къ коллегіи Христовой церкви; воспитанники же этого заведенія, гдѣ бы они ни были разсѣяны, имѣли къ нему ту же привязанность, какую питаетъ шотландецъ къ своей родинѣ, или іезуитъ къ своему ордену. Вліяніе ихъ было значительно. Они владычествовали въ Оксфордѣ, были сильны въ адвокатскихъ корпораціяхъ и въ медицинской коллегіи, имѣли значеніе въ парламентѣ и въ литературныхъ и великосвѣтскихъ кружкахъ Лондона. Они единогласно положили отмстить за оскорбленную честь своей коллегіи и уничтожить дерзкаго кембриджскаго педанта. Бѣдному Бойлю было это не подъ силу, и онъ отклонило! отъ этой обязанности, которая была возложена на его наставника Аттербёри.
   Отвѣтъ Бентли, подъ которымъ стоитъ имя Бойля, въ сущности такъ же мало принадлежалъ ему, какъ письма, возбудившій этотъ споръ, Фаларису; теперь онъ читается лишь любопытными, и по всей вѣроятности никогда не будетъ перепечатанъ, но въ свое время онъ пріобрѣлъ громкую извѣстность. Его можно было найти не только въ кабинетахъ литераторовъ, но и на столахъ самыхъ блестящихъ гостинныхъ Сого-Сквера и Ковентъ-Гардена. Даже львы и львицы того времени, Вильдеры и леди Льюрвелли, Мирабеллы и Милламанты, поздравляли другъ друга съ успѣхомъ веселаго молодаго человѣка, который такъ легко владѣлъ своею ученостью и писалъ съ игривостью и тактомъ объ аттическомъ діалектѣ и анапестическомъ размѣрѣ, о сицилійскихъ талантахъ и териклійскихъ чашахъ, и такъ ловко издѣвался надъ дерзкимъ докторомъ. Одобреніе толпы было вполнѣ заслужено. Книга эта -- дѣйствительно образцовое произведеніе Аттербёри и даетъ болѣе высокое мнѣніе о его способностяхъ, чѣмъ какое-либо изъ подписанныхъ имъ сочиненій. Онъ заблуждался какъ въ главномъ, основномъ вопросѣ, такъ и во всѣхъ побочныхъ; его знаніе языка, литературы и исторіи Греціи не равняется даже элементарнымъ знаніямъ новичковъ, ежегодно поступающихъ въ Оксфордъ или Кембриджъ, и нѣкоторыя ошибки скорѣе заслуживаютъ розогъ, нежели возраженія; по поэтому-то произведеніе его и представляетъ для свѣдущаго читателя такъ много живаго интереса. Все его достоинство заключается въ чрезмѣрныхъ недостаткахъ. Это самый замѣчательный примѣръ искусства блистать формою безъ содержанія. Ничего нѣтъ мудренаго, говоритъ дворецкій Мольерова Скупаго, приготовить великолѣпный обѣдъ, истративъ много денегъ: настоящій великій поваръ тотъ, кто можетъ устроить пиръ не истративъ ни гроша. Ничего не было удивительнаго, что Бентли прекрасно писалъ о древней хронологіи и географіи, о развитіи греческаго языка и происхожденіи греческой драмы. Но совершенно удивительно то, что въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ Аттербёри считали человѣкомъ лучше разсуждавшимъ объ этихъ предметахъ, нежели Бентли. Правда, что защитникъ коллегіи Христовой церкви имѣлъ все содѣйствіе, какое только могли оказать ему знаменитѣйшіе члены этого общества: участіе Смольриджа отозвалось въ блестящемъ остроуміи, участіе Френда и другихъ -- въ очень плохихъ археологическихъ и филологическихъ свѣдѣніяхъ. Но большая часть книги была написана самимъ Аттербёри: все чужое было имъ пересмотрѣно и исправлено; и общій характеръ книги носитъ отпечатокъ его ума, чрезвычайно богатаго полемическими средствами и коротко знакомаго со всѣми уловками выказывать ложь правдой и невѣжество знаніемъ. У него было мало золота; во это малое количество онъ обращалъ въ тончайшіе листки, которыми покрывалъ такую обширную поверхность, что бѣглый взглядъ принималъ блестящую груду негоднаго матеріала за безцѣнный массивный слитокъ. Всѣ аргументы, какіе только были у него, онъ представлялъ въ наилучшемъ свѣтѣ. Гдѣ ихъ недоставало, гамъ онъ говорилъ личности, иногда серьёзныя, большею же частью смѣшныя, но всегда мѣткія и остроумныя. Но серьёзенъ ли онъ былъ или веселъ, разсуждалъ или насмѣхался, слогъ его всегда отличался чистотой, изяществомъ и легкостью.
   Борьба партій была въ самомъ разгарѣ; но -- несмотря на то, что Бентли былъ вигомъ, а коллегія Христовой церкви -- твердынею торизма -- виги равно одобряли книгу Аттербёри. Гартъ обругалъ Бентли и превознесъ Бойля въ словахъ, которыя теперь не вспоминаются безъ смѣха. Свифтъ въ своей "Битвѣ Книгъ" съ большимъ юморомъ вводитъ Бойля, облеченнаго въ броню -- даръ всѣхъ боговъ, и руководимаго Аполлономъ, въ лицѣ друга, имя котораго не указано, но легко приходитъ каждому на умъ. Юноша, такимъ образомъ вооруженный и съ такимъ покровительствомъ, легко одерживаетъ побѣду надъ своимъ невѣжливымъ и хвастливымъ врагомъ. Бентли же поддерживало сознаніе неизмѣримаго превосходства, и ободряли голоса того незначительнаго числа людей, которые могли быть истинными судьями въ этой борьбѣ. "Никто не можетъ такъ вѣрно охарактеризовать человѣка, какъ онъ самъ", справедливо и благородно сказалъ онъ. Въ теченіе двухъ лѣтъ онъ готовилъ отвѣтъ, который некогда не потеряетъ цѣны и интереса, пока гдѣ-либо на свѣтѣ будутъ изучать словесность древней Греціи. Этотъ отвѣтъ доказалъ не только, что письма Фалариса подложны, но и то, что Аттербери, несмотря на все свое остроуміе, краснорѣчіе и полемическія способности, самый дерзкій изъ нахаловъ, писавшихъ о томъ, чего сами не смыслятъ. Но Аттербёри остался равнодушенъ передъ этимъ изобличеніемъ. Онъ былъ занятъ споромъ о предметахъ гораздо важнѣе и живѣе законовъ Залевка и Харонда. Ожесточеніе религіозныхъ партій доходило до крайнихъ предѣловъ. Вся нація раздѣлялась на высокоцерковниковъ и низкоцерковниковъ. Большинство духовенства держало сторону высокоцерковниковъ, большинство же архіепископовъ короли Вильгельма склонялось къ латитудинаризму. Между обѣими партіями возникъ споръ по поводу предѣловъ власти нижней палаты конвокаціи. Аттербёри съ жаромъ бросился въ передовые ряды высокоцерковниковъ. Тѣ, которые окинутъ обширнымъ и безпристрастнымъ взглядомъ всю его карьеру, не повѣрятъ въ искренность его религіозной ревности. Но характеромъ его обусловливалась необходимость -- быть рьянымъ дѣятелемъ той партіи" къ которой онъ принадлежалъ. Онъ защищалъ подлинность подложной книги единственно изъ-за того, что она была изданіемъ коллегіи Христовой церкви; онъ теперь стоялъ за духовенство противъ свѣтской власти -- просто потому, что самъ былъ духовнымъ лицомъ, и за священство, противъ епископства -- лишь отъ того, что самъ былъ еще только священникомъ. Онъ отстаивалъ притязанія своего сословія во многихъ трактатахъ, написанныхъ съ большимъ остроуміемъ, ловкостью, бойкостью и язвительностью. Въ этой полемикѣ, равно какъ и въ первой, его противники, своими познаніями по предмету спора, имѣли большое превосходство надъ нимъ; но и въ этотъ разъ, какъ въ первый, онъ дѣйствовалъ на толпу бойкою настойчивостью, сарказмами, декламаціей и преимущественно ему свойственной уловкой -- выказывать небольшую дозу учености такъ, чтобы она казалась значительною. Присвоивъ себѣ въ публикѣ репутацію большаго знанія по части классическихъ наукъ, чѣмъ Бентли, онъ теперь присвоилъ себѣ въ области богословія большій авторитетъ, чѣмъ Вэкъ или Гибсонъ. Все духовенство смотрѣло на него, какъ на самаго способнаго и отважнаго бойца, когда либо защищавшаго ихъ орава противъ олигархіи архіепископовъ. Нижнія палата конвокаціи постановила принести ему благодарность за его заслуги; въ оксфордскомъ университетѣ, онъ получилъ степень доктора богословія; а вскорѣ послѣ восшествія на престолъ Анны, когда торіи стали во главѣ правительства, онъ былъ назначенъ карляйльскимъ деканомъ.
   Вскорѣ послѣ его повышенія, партія виговъ получила перевѣсъ въ государствѣ. Отъ этой партіи онъ не могъ ожидать для себя никакой выгоды. Шесть лѣтъ прошли безъ всякой перемѣны въ судьбѣ его. Наконецъ, въ 1710 году, преслѣдованія, направленныя противъ Сачиврелля, произвели страшный взрывъ фанатизма между высокоцерковниками. Въ подобную минуту Аттербёри не могъ оставаться въ тѣни. Его необыкновенная преданность своей партіи, его безпокойный и честолюбивый характеръ, его рѣдкія способности къ агитаціи и полемикѣ снова получили обширное поприще дѣятельности. Онъ принималъ главное участіе въ составленіи той искусной и изящной рѣчи, которую произнесъ обвиненный богословъ предъ палатою лордовъ и которая представляетъ поразительную противоположность съ пошлою и неприличною проповѣдью, удостоенною чести обвиненія. Въ продолженіе смутныхъ и тревожныхъ мѣсяцевъ послѣ процесса, Аттербёри былъ однимъ изъ дѣятельнѣйшихъ памфлетистовъ, возбуждавшихъ націю противъ вигскаго министерства и вигскаго парламента. Когда произошла перемѣна въ министерствѣ и парламентъ былъ распущенъ, благодарности посыпались на него градомъ. Нижняя палата конвокаціи избрала его своимъ предсѣдателемъ. По смерти его стараго друга и патрона Ольдрича, королева назначила его деканомъ коллегіи Христовой церкви. Несмотря на то, что коллегія предпочла бы болѣе кроткаго наставника, онъ былъ принятъ со всевозможными почестями. При входѣ въ залу, его привѣтствовали поздравительною латинскою рѣчью; онъ отвѣчалъ увѣреніемъ въ самой горячей преданности къ достопочтенному заведенію, въ которомъ получилъ воспитаніе, и очень любезно привѣтствовалъ своихъ будущихъ подчиненныхъ. По не жъ его натурѣ было -- сдѣлаться кроткимъ и справедливымъ начальникомъ. Оставленный имъ карляйльскій капитулъ былъ полонъ раздора. При его поступленіи въ коллегію Христовой церкви, тамъ господствовалъ совершенный миръ; во его деспотическій и безпокойный характеръ, въ три мѣсяца, привелъ и ее въ положеніе одинаковое съ капитуломъ. Преемникомъ его по обоимъ деканствамъ былъ человѣколюбивы! и образованный Смольвиджъ, кротко жаловавшійся на состояніе, въ которомъ они оба были оставлены. "Аттербёри предшествуетъ мнѣ и вездѣ все поджигаетъ. Я хожу вслѣдъ за нимъ, съ ведромъ воды." Враги Аттербёри говорили, что онъ возведенъ въ епископы за то, что былъ дурной деканъ. Во время его управленія, коллегія Христовой церкви была въ смятеніи: возникли неприличныя ссоры, стали слышаться позорныя слова; и опасенія, что факультетъ торіевъ погибнетъ благодаря тиранніи торійскаго доктора, не были лишены основанія. Онъ былъ вскорѣ переведенъ въ рочестерское епископство, въ то время соединенное съ вестминстерскимъ деканствомъ. Ему предстоялъ рядъ высшихъ должностей, потому что, хотя въ средѣ епископовъ было много способныхъ личностей, не было никого равнаго или подходящаго къ нему по парламентскимъ талантамъ. Еслибъ его партія удержалась во главѣ власти, онъ навѣрное возвысился бы до архіепископства кентербёрійскаго. Чѣмъ блистательнѣе были его надежды, тѣмъ болѣе онъ имѣлъ основанія опасаться воцаренія династіи, извѣстной своимъ пристрастіемъ къ партіи виговъ. Безъ всякаго сомнѣнія, онъ находился въ числѣ тѣхъ политикановъ, которые надѣялись еще при жизни Анны подготовить событія такъ, чтобы послѣ ея копчины безъ затрудненія обойти актъ о порядкѣ престолонаслѣдія и возвести на престолъ претендента. Скоропостижная смерть ея разсѣяла замыслы заговорщиковъ. Аттербёри, полный рѣшимости, умолялъ своихъ союзниковъ провозгласить Іакова III королемъ и предлагалъ сопровождать герольдовъ въ полномъ своемъ облаченіи. но онъ встрѣтилъ нерѣшительность въ самыхъ отважныхъ дѣятеляхъ своей партіи, и, говорятъ, воскликнулъ, употребивъ выраженія, не подобавшія отцу церкви, что изъ-за ихъ трусости самое лучшее дѣло и самыя драгоцѣнныя минуты пропали безвозвратно. Онъ подчинился тому, чего не могъ предотвратить: присягнулъ въ вѣрности Ганноверскому дому, служилъ во время коронаціи съ полнымъ внѣшнимъ усердіемъ и всячески старался пріобрѣсть расположеніе королевской фамиліи. Но его искательства были встрѣчены холоднымъ презрѣніемъ. Нѣтъ на свѣтѣ существа болѣе мстительнаго, нежели гордецъ, который безполезно унижался. Аттербёри сдѣлался самымъ упорнымъ и дѣятельнымъ врагомъ правительства. Въ палатѣ лордовъ его ясное, колкое и оживленное краснорѣчіе, сопровождаемое изящнѣйшимъ выговоромъ и пріемами, постоянно возбуждало вниманіе и восторгъ даже враждебнаго большинства. Самые замѣчательные протесты въ журналахъ перовъ были его произведеніемъ, и въ нѣкоторыхъ изъ самыхъ ядовитыхъ памфлетовъ, призывавшихъ англичанъ къ возстанію за отечество, противъ союзниковъ, пришедшихъ изъ-за моря, чтобы грабить и притѣснять ихъ, критики легко узнали его слогъ. Когда въ 1715 году вспыхнулъ бунтъ, онъ отказался подписать актъ, въ которомъ епископы Кентербёрійской провинціи изъявляли свою преданность протестантской династіи. Онъ принялъ дѣятельное участіе въ выборахъ, преимущественно въ Вестминстерѣ, гдѣ, какъ деканъ, онъ имѣлъ большое вліяніе, и былъ даже сильно заподозрѣнъ однажды въ возбужденіи черни противъ виговъ-избирателей.
   Находясь долгое время въ тайныхъ сношеніяхъ съ изгнаннымъ домомъ, онъ съ 1717 года началъ прямо переписываться съ претендентомъ. Первое письмо этой корреспонденціи сохранилось. Аттербёри въ этомъ письмѣ гордится тѣмъ, что въ теченіе многихъ лѣтъ онъ не упускалъ ни одного подобнаго случая быть полезнымъ якобитамъ. "Я ежедневно возсылаю молитвы -- пишетъ онъ -- о низпосланіи вамъ успѣха. Да продлитъ Господь жизнь мою до этого дня, и да лишитъ онъ меня жизни, когда я не буду всѣми силами способствовать приближенію этого дня." Не надо забывать, что писавшій эти строка обязанъ былъ, какъ пастырь церкви, служить образцомъ строгой честности; что онъ неоднократно присягалъ на вѣрность дому Брауншвейгскому; что онъ участвовалъ въ возложеніи короны на главу Георга I, а что онъ отрекся отъ Іакова III "безусловно и искренно, какъ добрый христіанинъ."
   Пріятно обратиться отъ общественной дѣятельности Аттербёри къ его частной жизни. Его безпокойный духъ, утомленный заговорами и измѣнами, требовалъ по временамъ отдыха, который онъ находилъ въ семейныхъ привязанностяхъ и въ кругу знаменитѣйшахъ людей. О женѣ его извѣстно не много; но между нимъ и дочерью существовала необыкновенно тѣсная и нѣжная привязанность. Кротость его обращенія въ небольшомъ кругу друзей казалась почти невѣроятною тѣмъ, кто зналъ его лишь по сочиненіямъ и рѣчамъ. Прелесть его тихой бесѣды была въ незабвенныхъ стихахъ воспѣта однимъ изъ друзей его. Классическія познанія Аттербёри были не велики, но онъ былъ отличнымъ знатокомъ англійской литературы; его поклоненіе геніяльности было такъ сильно, что брало перевѣсъ даже надъ его политическими и религіозными антипатіями. Его страсть къ Мильтону, смертельному врагу Стюартовъ и церкви, была такъ глубока, что многимъ торіямъ казалась преступною. Въ печальную ночь, когда Аддисонъ былъ похороненъ въ часовнѣ Генриха МЫ, воспитанники вестминстерской школы замѣтили, что Аттербёри служилъ съ особеннымъ чувствомъ и торжественностью. Однако, какъ и слѣдовало ожидать, знаменитый торійскій епископъ оказывалъ предпочтеніе тѣмъ изъ своихъ товарищей, которыхъ политическія убѣжденія имѣли хоть слабый оттѣнокъ торизма. Онъ былъ въ дружескихъ отношеніяхъ со Свифтомъ, Арботнотомъ и Гейемъ. Задушевнымъ другомъ его былъ Прайоръ; но какое-то недоразумѣніе по поводу общественныхъ вопросовъ впослѣдствіи совершенно разлучило ихъ. Попъ нашелъ въ Аттербёри не только восторженнаго поклонника, но и самаго вѣрнаго, безстрашнаго и умнаго совѣтника. Поэтъ этотъ былъ частымъ посѣтителемъ епископскаго дворца подъ тѣнистыми вязами Бромли, и, глядя на хозяина его, согбеннаго подъ тяжестью лѣтъ, прикованнаго подагрой къ кресламъ и, повидимому, посвятившаго себя литературѣ, нимало не подозрѣвалъ, что въ глубинѣ его души таились преступные и опасные замыслы противъ правительства.
   Духъ якобитовъ былъ подавленъ событіями 1715 года. Онъ снова ожилъ въ 1721 г. Неудача проекта компаніи Южнаго моря, паническій страхъ на денежномъ рынкѣ, банкрутство значительныхъ торговыхъ домовъ, повсемѣстное раззореніе въ королевствѣ произвели всеобщее неудовольствіе. Въ подобный моментъ возстаніе могло, казалось, имѣть большой успѣхъ. Планъ возмущенія былъ слѣдующій: намѣревались устроить баррикады на лондонскихъ улицахъ, овладѣть Тоуеромъ и Банкомъ, арестовать короля Георга, его семейство и главныхъ его полководцевъ и министровъ и провозгласить королемъ Іакова. Но планъ заговора дошелъ до свѣдѣнія герцога Орлеанскаго, регента Франціи, бывшаго въ дружескихъ сношеніяхъ съ Ганноверскимъ домомъ. Онъ предостерегъ англійское правительство. Нѣкоторыхъ зачинщиковъ заключили въ тюрьму; между ними былъ и Аттербёри. Ни одинъ епископъ англійской церкви не былъ арестованъ, съ того достопамятнаго дня, когда рукоплесканіе и молитвы всего Лондона сопровождали семерыхъ епископовъ къ воротамъ Тоуера. Оппозиціонная партія питала надежду на возможность возбудить въ народѣ энтузіазмъ, подобный изступленію ихъ отцовъ, кидавшихся въ Темзу, чтобы получить благословеніе Санкрофта. Въ окнахъ магазиновъ были выставлены картины, изображавшія героическаго исповѣдника въ его заключеніи. На улицахъ распѣвали стихотворенія въ честь его. Мѣры, принятыя противъ его сношеній съ сообщниками, представлялись жестокостью, достойною темницъ инквизиціи. Появились сильныя воззванія къ духовенству. Неужели они могли спокойно допустить такое оскорбленіе, нанесенное ихъ сану? Какъ могли терпѣть они, чтобы съ самымъ способнымъ, краснорѣчивымъ ихъ собратомъ, человѣкомъ, такъ часто возстававшимъ за ихъ права противъ свѣтской власти, обращались какъ съ самымъ отверженнымъ негодяемъ? Волненіе было сильно, но оно было нѣсколько смягчено умѣреннымъ и искуснымъ письмомъ къ духовенству, по всей вѣроятности произведеніемъ епископа Гибсона, который пользовался благосклонностью Вальполя и въ скоромъ времени былъ сдѣланъ министромъ духовныхъ дѣлъ.
   Аттербёри въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ содержался въ строгомъ заточеніи. Онъ продолжалъ такъ осторожно вести переписку съ изгнанною фамиліею, чти хотя доказательства его виновности были достаточны, чтобы произвести полное моральное убѣжденіе, но не были настолько явны, чтобы оправдать законное преслѣдованіе. Его можно было сломить только биллемъ о наказаніяхъ и штрафахъ {См. т. 1, стр. 442.}. Партія виговъ, въ то время рѣшительно господствовавшая въ обѣихъ палатахъ, была совершенно готова поддержать такой билль. Многіе ревностные члены этой партіи горячо хлопотали о повтореніи порядка, котораго держались въ дѣлѣ сэра Джона Фенвика, и объ изданіе смертнаго приговора епископу. Кадоганъ, въ то время командовавшій арміей, храбрый воинъ, но необузданный политикъ,-- говорятъ, воскликнулъ съ увлеченіемъ: "Бросьте его въ Тоуэръ на разтерзаніе львамъ". Но Вальполь, болѣе сдержанный и человѣчный, всегда возставалъ противъ пролитіи крови, и вліяніе его восторжествовало. При собраніи парламента, обвиненія противъ епископа были представлены комитетамъ обѣихъ палатъ. Комитеты признали его виновнымъ. Въ нижней палатѣ, приговоръ, признававшій его измѣнникомъ, прошелъ двойнымъ большинствомъ голосовъ. Тогда былъ внесенъ билль, приговорившій его къ лишенію духовнаго сана и къ изгнанію на вѣчныя времена изъ Англіи, съ воспрещеніемъ всякому британскому подданному входить съ нимъ въ сношеніе безъ особаго разрѣшенія короля.
   Этотъ билль былъ принятъ нижней палатой безъ затрудненія. Хотя епископъ и былъ приглашенъ для своей защиты, но онъ предпочелъ предоставить оправданіе тому собранію, котораго былъ членомъ. Въ палатѣ лордовъ пренія были горячи. Молодой герцогъ Вартонъ, извѣстный своими способностями, развратомъ и непостоянствомъ, защищалъ Аттербёри съ большимъ эффектомъ; и голосъ самого Аттербёри раздался въ послѣдній разъ среди враждебныхъ ему слушателей, такъ часто внимавшихъ ему со смѣшаннымъ чувствомъ отвращенія и восторга. Онъ приводилъ мало защитительныхъ свидѣтелей, и эти немногіе не принесли ему большой пользы. Въ числѣ ихъ былъ Попъ. Отъ него требовали доказательства, что, во время пребыванія его въ Бромлійскомъ дворцѣ, все время епископа было посвящено литературнымъ и домашнимъ занятіямъ, и не оставалось досуга для заговоровъ. Но Попъ, совершенно не привыкшій говорить публично, такъ растерялся, что -- какъ самъ впослѣдствіи признавался -- далъ два или три промаха, хотя ему пришлось сказать не болѣе десяти словъ.
   Въ верхней палатѣ билль окончательно былъ принятъ большинствомъ 83-хъ голосовъ противъ 43. Епископы, исключая одного, были на сторонѣ большинства. Ихъ поведеніе навлекло строгое порицаніе лорда Баторста, горячаго приверженца Аттербёри и ревностнаго тори. "Дикіе индѣйцы -- говорилъ онъ -- никогда не даютъ пощады, потому что у нихъ существуетъ повѣрье, что къ нимъ переходятъ храбрость и ловкость каждаго соперника, котораго она уничтожатъ. Можетъ быть, враждебность высокопреосвященныхъ пастырей церкви къ ихъ собрату объясняется подобнымъ же чувствомъ."
   Аттербёри простился съ людьми, которыхъ онъ любилъ, съ достоинствомъ и нѣжностью, свойственными лучшему человѣку. Онъ часто повторялъ три прекрасныхъ стиха своего любимаго поэта:
   
   "Some natural tears he dropped, but wiped them soon:
   The world was all before him, where to chose
   His place of rest, and Providence his guide." (*)
   (*) "Онъ проронилъ нѣсколько искреннихъ слезъ, но утеръ ихъ съ поспѣшностью: предъ нимъ разстилался весь міръ, гдѣ ему предстояло избрать себѣ мѣсто покоя, и провидѣніе было его руководителемъ."
   
   При разставаніи съ Попомъ, онъ подарилъ ему библію, я сказалъ съ недостаткомъ чистосердечія, неподобающимъ человѣку, изучавшему библію съ пользой: "Если вы когда-нибудь узнаете, что у меня было что-либо общее съ претендентомъ, то позволяю вамъ сказать, что наказаніе мое вполнѣ заслужено." Попъ въ то время дѣйствительно думалъ, что епископъ страдаетъ безвинно. Арботнотъ, кажется, былъ того же мнѣнія. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, Свифтъ въ "Путешествіи въ Лапуту" съ большой злобой поднялъ насмѣхъ улики, которыми удовлетворились обѣ палаты парламента. Вскорѣ, однакожъ, самые пристрастные друзья сосланнаго епископа перестали подтверждать его невинность и довольствовались сожалѣніями и извиненіемъ того, чего не могли болѣе защищать. Послѣ недолговременнаго пребыванія въ Брюсселѣ, онъ окончательно поселился въ Парижѣ, гдѣ сталъ во главѣ выходцевъ-якобитовъ, нашедшихъ тамъ убѣжище. Претендентъ звалъ его пріѣхать въ Римъ, гдѣ онъ жилъ, окруженный своимъ quasi-дворомъ, подъ непосредственнымъ покровительствомъ папы. Но Аттербёри, сознавая, что епископъ Англиканской церкви былъ бы крайне неумѣстенъ въ Ватиканѣ, отклонилъ его приглашеніе. Но онъ могъ, по крайней мѣрѣ въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, льстить себя мыслью, что Іаковъ высоко цѣнилъ его. Переписка между господиномъ и его слугой была самая дѣятельная. Заслуги Аттербёри были признаваемы съ горячностью, его совѣты принимались съ уваженіемъ, и онъ былъ, подобно Болингброку, первымъ министромъ короля -- безъ королевства. Но новый любимецъ нашелъ, также какъ и предшественникъ его, что поддерживать призракъ власти странствующаго нищенствующаго принца такъ же тяжело, какъ служить дѣйствительной власти въ Вестминстерѣ. Хотя у Іакова не было ни земель, ни доходовъ, ни арміи, ни флота, между его придворными было болѣе интригъ и заговоровъ, нежели между приверженцами его счастливаго соперника. Аттербёри скоро догадался, что его совѣтами пренебрегаютъ и даже не довѣряютъ имъ. Глубокое оскорбленіе было нанесено его самолюбію. Онъ покинулъ Парижъ и поселился въ Монпелье, гдѣ, совершенно покинувъ политику, вполнѣ посвятилъ себя литературѣ. На шестомъ году ссылки онъ такъ сильно занемогъ, что дочь его, тоже очень слабая здоровьемъ, рѣшилась всѣмъ пожертвовать, чтобы еще разъ взглянуть на отца. Получивъ дозволеніе отъ англійскаго правительства, она отправилась моремъ до Бордо, но прибыла туда въ такомъ положеніи, что продолжать путешествіе могла только въ лодкѣ или на носилкахъ. Отецъ ея, не смотря на свои недуги, поѣхалъ къ ней навстрѣчу изъ Монпелье; а она съ нетерпѣніемъ, часто предвѣщающимъ близкую кончину, спѣшила къ нему. Сопровождавшіе ее лица напрасно умоляли ее ѣхать не такъ быстро. Она отвѣчала, что каждый часъ ей дорогъ, что единственное желаніе ея -- увидать отца своего и потомъ умереть. Отецъ дочь встрѣтились въ Тулузѣ, обнялись, онъ самъ причастилъ ее Св. Таинъ, и она благодарила Бога, что имъ удалось провести вмѣстѣ одинъ день, прежде чѣмъ разлучиться навѣки. Въ ту же ночь она умерла.
   Много нужно было времени, чтобы опомниться отъ столь тяжкаго удара, даже и для такого сильнаго характера, какъ Аттербёри. Какъ скоро онъ пришелъ въ себя, въ немъ снова пробудилась потребность дѣятельности и борьбы: горе, располагающее нѣжныя натуры къ уединенію, бездѣйствію и задумчивости, возбуждаетъ, напротивъ, къ дѣятельности натуры безпокойныя. Претендентъ, тупой и склонный къ ханжеству, понялъ, что онъ неблагоразумно поступилъ, оттолкнувъ отъ себя человѣка, который, несмотря на то, что былъ еретикомъ, своими способностями и дарованіями былъ поставленъ во главѣ якобитовъ. Онъ подластился къ епископу, и безъ большихъ затрудненій убѣдилъ его возвратиться въ Парижъ и снова сдѣлаться призрачнымъ министромъ призрачнаго монарха. Но его долговременная жизнь, полная событій и волненій, приближалась къ концу. Однакожъ онъ сохранилъ до послѣдней минуты всю бодрость и проницательность ума. На девятомъ году своего изгнанія онъ узналъ, что Ольдмиксонъ, безчестный и злобный писака, подобный тѣмъ, которые спасены отъ забвенія "Дунсіадою", обвинилъ его, вмѣстѣ съ другими членами коллегіи Христовой церкви, въ искаженіи Кларендоновой "Исторіи Революціи". Обвиненіе это въ отношеніи Аттербёри не имѣло ни малѣйшаго основанія, потому что онъ не былъ въ числѣ издателей этой книги и никогда не видалъ ея до напечатанія. Онъ напечаталъ короткое оправданіе, могущее служить образцомъ ясности, умѣренности и достоинства. Одинъ экземпляръ этого небольшаго сочиненія онъ послалъ претенденту, съ письмомъ, замѣчательнымъ по его краснорѣчію и изяществу. Невозможно мнѣ было писать на подобную тему, говорилъ старецъ, не вспоминая о сходствѣ моей судьбы съ судьбою Кларендона. Оба были единственными англійскими подданными, подвергшимися, по приговору парламента, изгнанію изъ отечества и воспрещенію сношеній съ друзьями. Но этимъ только и ограничивалось сходство. Одинъ изъ изгнанниковъ имѣлъ счастье дѣятельно участвовать въ возстановленіи королевскаго дома. Все же, что выпало на долю другаго, было -- защищать права этой династіи до послѣдней минуты жизни. Нѣсколько недѣль спустя послѣ сочиненія этого письма, Аттербёри скончался; ему только-что исполнилось 70 лѣтъ.
   Тѣло его было привезено въ Англію и погребено съ крайнею скромностью въ склепѣ Вестминстерскаго Аббатства. За гробомъ его шло только трое провожатыхъ. Надъ его могилой нѣтъ никакой надписи. Не стоитъ сожалѣть о томъ, что эпитафія, которою Попъ почтилъ память своего друга, не красуется на стѣнахъ національнаго кладбища: ничего худшаго не могъ сочинить и Колли Сибберъ.
   Желающіе имѣть болѣе подробныя свѣдѣнія объ Аттербёри могутъ легко почерпнуть ихъ изъ его проповѣдей и полемическихъ статей, изъ отчета парламентскихъ дѣйствій противъ него, напечатаннаго въ сборникѣ государственныхъ процессовъ, изъ пяти томовъ его переписки, изданной г. Ни колесомъ, и изъ перваго тома документовъ Стюартовъ, изданныхъ г. Гловеромъ. Очень снисходительный, но тѣмъ неменѣе интересный очеркъ политической карьеры епископа находятся въ прекрасной "Исторіи Англіи" лорда Магона.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru