ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА
ТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ 1917
Старая дудка.
I.
Нашъ капельмейстеръ Бобрикъ -- порядочная свинья, какъ всѣ эти музыкальные "братушки"! Конечно, нѣтъ правила безъ исключенія, но Бобрикъ -- все-таки свинья! Стоитъ только посмотрѣть на его мышиные глазки усики шильцемъ и эту самодовольную улыбочку идіота.-- Дайте мнѣ бѣлый галстухъ, бѣлыя перчатки, фракъ, палочку въ руки -- нисколько не хуже его буду дирижировать! Какой-нибудь, мальчишка выскочка, и вдругъ въ самой серединѣ пьесы оборачивается ко мнѣ и шипитъ:
-- Эй, ты, старая дудка, будиль врать...
Гнусный человѣкъ вообще. Старость, какъ хотите, очень почтенная вещь, особенно старость, которая сама себя кормитъ. Да я старикъ, мнѣ, за семьдесятъ лѣтъ -- что же изъ этого? Положимъ, что я даже совралъ немножко, но вѣдь и конь оступается, а я дую въ свою дудку вотъ ужь болѣе пятидесяти лѣтъ и флейта у меня старая. Да и въ старой головѣ мало ли какія мысли шевелятся -- ну, не ту ноту и свистнешь. Это вѣдь не то что какой-нибудь Васька Бородавкинъ, который играетъ флейту вмѣстѣ со мной,-- вертоголовый малый, никакой ему заботы. Расчешетъ свои пышные кудри, пощиплетъ усики, вздернетъ пенснэ и доволенъ. Весь онъ тутъ. Съ Бобрикомъ-то, пожалуй, два сапога пара... Эхъ хе-хе... Да, старая дудка, будиль врать! Впрочемъ, Бородавкинъ славный малый, я его напрасно обругалъ -- такъ, подъ руку подвернулся, а нашъ братъ, старики, ворчливы.
Собственно говоря, давно я бросилъ бы свою поганую свистульку, да только жаль... не себя жаль, а вотъ въ два свѣтлыхъ глаза, которые смотрятъ изъ райка. Для нихъ и свищу, какъ скворецъ, да еще и совру все изъ-за нихъ же. потому все думается -- и такъ и этакъ прикидываешь умомъ, Какъ кончится спектакль, а Саша ужъ ждетъ на подъѣздѣ. Шубенка положимъ, плохая у ней, ну, да дѣло ея молодое: только вся раскраснѣется на морозѣ.
-- Ахъ, какъ сегодня славно играла Чохъ-Кутилова...-- вздыхаетъ Саша, когда мы вдвоемъ бредемъ въ нашу конурку.
-- Ничего, еще постоитъ за себя, даромъ что старая. Много мы ихъ видѣли, молодыхъ-то; повертятся повертятся, а глядишь -- Леденцова и везетъ весь возъ.
Мы всегда споримъ дорогой. Пожалуй, оно дѣйствительно -- эта Чохъ-Кутилова начинаетъ забирать большую силу, а я все-таки люблю немножко подзадорить Сашу: Леденцова лучше -- и дѣлу конецъ!, а ты, дѣдушка, ничего не новвмаешь"... Ну ужъ его, матушка, враки: пятьдесятъ лѣтъ играю въ оркестрѣ, да не- понимаю! "Рука Всевышняго отечество спасла" еще играли, а ужъ я все понималъ. Тебя тогда, Саша, и на свѣтѣ не было, да и матери твоей тоже. Вотъ тебѣ и старикъ -- А "Бѣлая дама"? А, актеръ Яковлевъ"? То-то вотъ и есть, а еще споришь съ дѣдушкой, глупая!
Саша немножко вспыльчивая, но сердце у ней доброе -- скоро отходитъ. Какъ замолчала -- кончено: значить, моя барышня разсердилась въ сурьезъ. Даже смѣшно смотрѣть на этихъ молодыхъ: взять хоть ту же Сашу -- ученая она у меня и умная, а хитрости-то и нѣтъ -- вся на виду! Одно бѣда: сердце доброе у Саши... По-моему, по-стариковскому, нѣтъ хуже для человѣка, ежели Господь накажетъ его добротой. Можетъ-быть, гдѣ-нибудь въ другихъ мѣстахъ это и хорошо, а по-нашему, по-театральному, одна бѣда!
Да, чуть не забылъ: люблю я, когда Саша меня дожидается послѣ спектакля, потому что вмѣстѣ совсѣмъ незамѣтно добредемъ до своей конурки, и только въ послѣднее время, пожалуй, я и не радъ сталъ. То-есть, видите ли, Саша тутъ не виновата, а навязался на насъ критикъ Тарабукинъ. Удивляюсь безмѣрно я этимъ господамъ критикамъ -- самый пустой и глупый народъ, и Тарабукинъ превзошелъ всѣхъ! Шляются въ театръ -- благо мѣсто даровое даютъ... ну, и вышелъ критикъ! Если новенькая актриса да поскромнѣе, такъ большое утѣсненіе принимаетъ отъ этихъ господъ. Хорошо, я собственно о Тарабукинѣ. И чортъ его знаетъ, что онъ привязался къ моей Сашѣ: только носъ куда дѣвочка покажетъ -- онъ тутъ какъ тутъ, а послѣ спектакля непремѣнно догонитъ. Ужъ я и на хитрости пускался: другой улицей пробовалъ ходить, выжидалъ полчаса лишнихъ -- нѣтъ, точно по духу слышитъ и непремѣнно поймаетъ насъ!
Догонитъ насъ, поздоровается и сейчасъ начинаетъ смущать Сашу:
-- Вамъ, Александра Ивановна, непремѣнно на сцену нужно поступать... У васъ такой благодарный органъ, счастливая сценическая наружность...
Тьфу, окаянная душа!.. Какой такой благодарный органъ нашелъ онъ въ моей Сашѣ?.. Конечно, дѣвушка она красивая, да вѣдь не всѣмъ же красивымъ дѣвушкамъ непремѣнно поступать на сцену. А главное -- Тарабукинъ все вретъ. Леденцовой ругаетъ Дольскую и Чохъ-Кутилову, Чохъ-Кутиловой ругаетъ Леденцову и Дольскую, Дольской ругаетъ Леденцову и Чохъ-Кутилову, а трагику Космачъ-Полетаеву ругаетъ всѣхъ троихъ. Однимъ словомъ, безшабашная голова, и всѣ это знаютъ. Саша тоже смѣется надъ нимъ, а сама слушаетъ его брехню. Ужъ я знаю, что слушаетъ, потому -- молодое дѣло: сегодня благодарный органъ, да завтра благодарный органъ, да послѣзавтра,-- ну, у дѣвушки голова кругомъ и идетъ!
Грѣшный человѣкъ, какъ-то обрѣзалъ-таки этого Тарабукина... Идемъ это мы, а онъ напѣваетъ Сашѣ... Ну, я слушалъ-слушалъ и брякнулъ:
-- Господинъ Тарабукинъ! какая славная палка у Авдѣя Авдѣича... Не знаете ли, гдѣ мнѣ достать бы такую?
Моя Саша такъ и покатилась со смѣху, потому что трагикъ Авдій Авдѣичъ частенько-таки дуетъ Тарабукина своей палкой.
Вмѣстѣ напьются гдѣ-нибудь, а потомъ расчетъ.
II.
Люблю я этотъ проклятый театръ и постоянно слушаю пьесы. Другіе музыканты въ буфетѣ проболтаются, а я сяду въ уголокъ и слушаю. Очень любопытно иногда бываетъ, хотя, конечно, нынѣшнимъ пьесамъ далеко до старинныхъ; главное, нѣтъ никакихъ возвышенныхъ чувствъ. Что ни новая пьеса, то непремѣнно новая пакость описывается. Полагаю своимъ умомъ такъ, что немало вредятъ въ ономъ проклятые критики, потому что всѣ хорошія пьесы ругаютъ. Ну, авторамъ тоже въ печку головой лѣзть не приходится, и угождаютъ по-своему. Да и старинной публики не стало -- отъ этого многое зависитъ!
Удивительная эта публика, если разобрать! Конечно, въ театръ приходятъ изрѣдка, да и актеровъ не знаютъ,-- ну, и не понимаютъ ничего. Это даже очень смѣшно иногда выходитъ. Недавно Фимушка Чохъ-Кутилова играла въ "Материнскомъ благословеніи"... Господи, что только и было: чуть театръ весь по бревнышку не разнесли! А Фимушка орудуетъ... Самъ полицеймейстеръ плакалъ. Въ ложахъ сморкаются, мужчины сидятъ красные и глазами моргаютъ, дамы платочки къ глазамъ прикладываютъ., одинъ купецъ даже въ обморокъ упалъ. А все отчего?.. Просто потому, что не знаютъ хорошенько вотъ этой самой Фимушки. Она родную мать чуть съ голода не уморила, а тутъ такъ глазки закатываетъ, такъ жалобно говоритъ, такую нѣжность на себя напустила... Мнѣ даже противно было смотрѣть: вѣдь змѣя подколодная, а какъ умѣетъ обманывать публику! Агнія Леденцова на даромъ прозвала ее кукушкой... Настоящая кукушка и платья такія жерябыя носитъ, а когда примется ругаться съ Дольской, такъ на кошку смахиваетъ.
Космачъ-Полетаевъ какъ-то отрѣзалъ ей:
-- Вы, Евфимія Галактіоновна, весьма недобросовѣстно обманываете довѣрчивую публику своими нѣжными чувствами, какихъ сама не имѣете въ себѣ!
-- Дуракъ, ты ничего не понимаешь!-- обругала его Фимушка.-- Это а называется искусствомъ... Я сама плачу надъ своей игрой, болванъ!
-- Да-съ... Многіе плачутъ отъ васъ, особенно за кулисами!
Когда наша Фимушка отличается на сценѣ, я часто смотрю въ раекъ. Много тамъ и примадоннъ сидитъ, и трагиковъ, и благородныхъ отцовъ, иразныхъ ingénue, какъ моя Саша. И все-то они принимаютъ за чистую монету: талантъ... искусство... Такъ и было!.. Это Тарабукинъ обманываетъ всѣхъ разными хорошими словами, а сунься-ка на сцену, такъ узнаешь, въ какъ оно сидитъ, искусство-то: надо сначала волчьи зубы вырастить да умѣть рвать живымъ мясомъ. Вы только посмотрите, какъ наши примадонны раскланиваются съ публикой: на лицѣ этакая улыбочка, ручки къ сердцу, реверансъ, глазки такъ игриво бѣгаютъ -- одинъ восторгъ! Публика надрывается, аплодируетъ, оретъ, стучитъ ногами... Особенно усердствуетъ молодежь, потому что тутъ и талантъ, и искусство, и идеалы... А мнѣ жаль вотъ эту самую довѣрчивую молодежь, которая еще не чувствуетъ зла въ этихъ улыбочкахъ, реверансахъ, а тутъ что ни шагъ, то зло... Посмотрѣли бы вы на этихъ примадоннъ за кулисами: точно кошки, связанныя хвостами! Всякая увѣрена, что у ней только одной и есть талантъ, а всѣ другія только такъ по ошибкѣ попали на сцену.
Дольская и Леденцова играютъ лѣтъ двадцать и недурно играютъ, говоря правду. Дольская шиллеровскія роли беретъ, а Леденцова бытовыя. По-моему, онѣ лучше всего играютъ вдвоемъ -- каждая хочетъ перещеголять другую, ну, и лѣзутъ изъ колеи отъ чистого сердца! У Леденцовой фигура подгуляла отъ полноты, и бѣдная затягивается въ корсетъ, какъ кукла, а Дольская отощала для декольте. Ну, намажутся, накрахмалятся и ничего работаютъ... На моихъ глазахъ обѣ состарились... Да, все на моихъ глазахъ было! Леденцова -- изъ босоножекъ и такая тоненькая была, самая налитая фигурка. Публика ее тогда на рукахъ носила. Смѣялась она очень ужъ хорошо, а у Дольской великолѣпный драматическій шопотъ.
Помню, какъ Фимушка Чехъ-Путилова къ намъ на сцену поступила. Господи, какой содомъ подняли обѣ старухи -- такъ и шипятъ по-змѣиному! Ну, да Фимушку изъ пушки не прошибешь! сама зубастая и живая въ руки не дастся. Большой грѣхъ тогда вышелъ, точно вотъ осиное гнѣздо палкой расшевелили. И донимали они Фимушку всячески -- и режиссера въ это дѣло вытянули и суфлера,-- однимъ словомъ, подняли настоящую кутерьму; то выходы режиссеръ перепутаетъ, то реплику выходной актеръ позабудетъ, то суфлеръ въ самомъ драматическомъ мѣстѣ закашляется. Напускали даже Космачъ-Полетаева: напоятъ его и уськнутъ на Фимушку, что будто она его "собачьимъ рыломъ" называетъ. А всѣхъ больше мутилъ этотъ Тарабукинъ...
Вообще -- мудреныя наши дѣла! Моя-то Саша частенько этакъ наводитъ разговоръ на нашихъ примадоннъ -- любопытно ей. Глазки-то такъ и засвѣтятся, какъ заговоришь о Фимушкѣ. Вотъ, подите, нравится Сашѣ эта Фимушка, и даже фотографію себѣ ея купила и на стѣну повѣсила!
-- Это, дѣдушка, талантъ...-- говоритъ Саша.-- Не чета вашей Леденцовой!
-- Да, голубчикъ, талантъ у нихъ у всѣхъ...
Нарочно какъ-то купилъ фотографіи Дольской и Леденцовой и на стѣнку рядомъ съ Фимушкой повѣсилъ. Саша приходитъ домой и удивляется, зачѣмъ это старый дѣдушка шутки шутитъ?
-- Посмотри-да, говорю я ей, на нихъ вмѣстѣ-то...
Смотрѣла, смотрѣла... вижу, ничего не понимаетъ. Конечно, молода, гдѣ же понять сразу! "А ты, говорю, Саша, посмори еще на нихъ хорошенько: лица-то разныя, а злость у всѣхъ одна... Вонъ какъ поглядываютъ.
-- Ну и пусть будутъ злыя, это меня не касается...-- даже разсердилась дѣвочка на меня.-- Я сама буду такая, когда попаду на сцену!
-- Ой, не будешь!
-- Буду, буду... Даже кусаться буду!
Нѣтъ, горе мнѣ съ этой Сашей, отъ рукъ отбивается... чувствую, что отбивается. Все книжки разныя читаетъ про знаменитыхъ актрисъ, и нѣтъ ей пріятнѣе, какъ изъ какой-нибудь босоножки знаменитость образуется. Вотъ, молъ, и я такая же буду... Потомъ зачнетъ меня разспрашивать про знакомыхъ актрисъ, какъ онѣ пробивались на сцену: Дольская изъ балеринъ, Леденцова изъ бѣлошвеекъ, Фимушка, чортъ ее знаетъ, откуда взялась... А по ночамъ, слышу, моя Саша стихи декламируетъ, монологи учитъ, передъ зеркаломъ разговариваетъ сама съ собой...
Эхъ, плохо дѣло, и я точно совсѣмъ разваливаюсь -- каждая косточка болитъ... Пропадетъ моя Саша съ этимъ проклятымъ театромъ, а тутъ еще Тарабукинъ нашептываетъ ей, какъ змѣй!
III.
Придумалъ наконецъ штуку... Какъ вы думаете, отчего моя Саша начала задумываться?.. Очень просто: дѣвушкѣ пора замужъ. Жаль разставаться, да, видно, дѣлать нечего. И какъ я это раньше не могъ догадаться -- удивляюсь самому себѣ! Попросту: дуритъ дѣвка, потому что время ея пришло. Догадался я объ этомъ невзначай. Какъ-то шла у насъ оперетка,-- ну, оркестру работа, особенно флейтамъ. Самая проклятая для насъ музыка, потому что все скорымъ темпомъ. Хорошо, играемъ, а я ужъ задыхаться началъ. Возьму и только одними пальцами играю, а за меня Васька Бородавкинъ отдувается -- чего ему сдѣлается! Ну-съ, смотрю я на него, и вдругъ мнѣ сакъ смѣшно сдѣлалось; женить Ваську нужно, а то замотается съ разными статистками и хористками. Тутъ я и про Сашу свою вспомнилъ -- вотъ женихъ Сашѣ. Ей-Богу, отличный женихъ. Конечно, Васенька глуповатъ, да для семейнаго дѣла громаднаго ума и не нужно. Еще лучше, ежели мужъ попроще,-- вѣрнѣе дѣло.
Эхъ, старость... Задумался и совралъ. Цѣлый вечеръ свистѣлъ, какъ соловей, а изъ головы все Васька не выходитъ. Главное -- рядомъ человѣкъ сидитъ. Вмѣстѣ бы изъ театра стали ходить, а тамъ, можетъ-быть, правнучка Богъ далъ бы!..
-- Ты что же это, Вася, къ намъ не завернешь?-- говорю Бородавкину послѣ спектакля.
-- Александры Ивановны боюсь...-- отвѣчаетъ шельмецъ, а сакъ даже глазомъ не моргнетъ.-- Ученая она у васъ, а явѣдь изъ третьяго класса гимназіи исключенъ.
-- Да, Саша кончила курсъ въ женской гимназіи, а все-таки завертывайте, если надумаете.
Должно-быть, догадался, шельмецъ, и только башкой тряхнулъ. Право, этотъ Васька ничего, славный малый, конечно, холостой человѣкъ, иногда покучиваетъ, особенно когда въ компанію къ Тарабукину попадетъ или свяжется съ Космачъ-Полетаевымъ. Вонъ какіе орлы, добру не научатъ!
Когда шли изъ театра, я все время Сашѣ этого Бородавкина нахваливалъ: и такой и сякой. Молчитъ моя Саша и только раза два этакъ про себя усмѣхнулась. Положимъ, я ловко разговоръ подводилъ, какъ по нотамъ. Самъ на трехъ женахъ былъ женатъ -- знаю, какъ съ женщинами разговаривать. Съ ними всегда такъ нужно поступать, говори и не давай ей слова лягнуть, тогда она вся твоя, а оплошалъ -- не взыщи. Самыя глупыя слова большую силу надъ женщинами имѣютъ... да. Вторая жена у меня сердитая была, ну, и та смирилась. Саша-то приходится отъ первой жены. Одна дочь всего и осталась, а отъ нея вотъ внучка.
Приходимъ домой. Саша чай готовитъ -- знаетъ, что старику нужно согрѣться. Рюмочку водочки выпилъ, и опять за свое, т.-е. ловко этакъ поддалъ разговоръ на Бородавкина.
-- Будетъ, дѣдушка,-- отвѣтила наконецъ Саша.-- А то я, пожалуй, подумаю, что вы меня хотите замужъ выдать за Бородавкина.
Вотъ вѣдь какая плутовка: догадалась! А я опять свое: "Что же, говорю, Бородавкинъ ума недальняго, мужемъ будетъ хорошимъ... И красивый парень изъ себя. Вотъ посмотри, какую себѣ невѣсту подцѣпитъ, даромъ что изъ третьяго класса гимназіи". Саша, знаете, опять этакъ усмѣхнулась про себя и молчитъ, а меня, признаться, такъ и подмываетъ, ну, въ томъ родѣ, что обидѣлся. Въ самомъ-то дѣлѣ, для нея же хлопочу, а она смѣется надъ старикомъ. Какъ же, умная, умнѣе дѣдушки сдѣлалась!
-- Дѣдушка, да ты не сердись...-- говоритъ Саша, а сама ластится ко мнѣ, коза этакая.-- Бородавкинъ отличный человѣкъ, и я его давно люблю. А ты все-таки не сердись.
-- Саша, я того... вѣдь я терплю, терплю, да и того... Бородавкинъ и смотрѣть на тебя не хочетъ, ты не шути!
Опять смѣется, плутовка, а я хочу разсердиться на нее, чтобы острастку датъ, да никакъ не могу. Плутъ-дѣвка, однимъ словомъ, и навѣрно ее этотъ проклятый Тарабукинъ научилъ! Ну, такъ вашъ разговоръ ничѣмъ и кончился, а потомъ и самъ Бородавкинъ завернулъ въ нашу конурку. Прифрантился, усики пощипываетъ, разговоръ серьезный съ Сашей затеваетъ -- однимъ словомъ, человѣкъ старается, а я вижу, какъ онъ все на Сашу поглядываетъ. Вѣрно, Васька Бородавкинъ совсѣмъ не глупый человѣкъ, какъ хотите, а Саша его тихохонько этакъ на смѣшки поднимаетъ. Вижу, парню приходится плохо: началъ въ серьезныхъ словахъ мѣшаться.
-- Водочки, Василій Гаврилычъ, выпьемъ развѣ?-- говорю я, чтобы смѣлости ему поддать.
-- Не пью-съ... Раньше, дѣйствительно, имѣлъ глупость, а теперь отрекся и даже видѣть не могу этой самой водки,-- отвѣчалъ Васька.
Вотъ оно куда пошло... Хе-xе!.. Старикъ-то, видно, похитрѣе молодыхъ оказался. Нѣтъ, Бородавкинъ положительно умный человѣкъ, и у него серьезныя мысли въ головѣ!
Когда Бородавкинъ ушелъ, я сейчасъ на Сашу, какъ левъ, такъ и накинулся и даже довелъ дѣвку до слезъ. Вотъ онъ каковъ, дѣдушка-то, не смотри на него, что старъ... да-съ! Признаться, и жаль мнѣ стало потомъ Саши и совѣстно, потому сирота она, а тутъ еще старый хрѣнъ какой-нибудь навязался... Все-таки быть ей за Васькой Бородавкинымъ! Помилуйте, человѣкъ даже водку бросилъ пить и послѣ говорилъ мнѣ въ театрѣ, что ни Тарабукина ни Космачъ-Полетаева знать больше не хочетъ.
Заходилъ Бородавкинъ въ другой разъ къ намъ, и Саша обошлась съ нимъ совсѣмъ скромненько и даже глазки опустила. Дѣвицѣ это весьма прилично. Дѣло идетъ на ладъ. И Тарабукинъ больше не провожаетъ насъ -- догадался, должно-быть, что третьяго игрока подъ столъ садятъ. Рожа, я скажу вамъ, у него самая мерзкая -- носатый, лысый, свиные глаза, какая-то поганая бороденка, и все гнилые зубы показываетъ, когда смѣется.
-- Что это Тарабукина не видать?-- спрашиваю я Сашу этакъ сторонкой.
-- Мы съ нимъ разссорились, дѣдушка.
-- И отлично... Я давно хотѣлъ его прогнать. Пустой человѣкъ, Сашенька!
Недавно сижу я этакимъ манеромъ въ своей каморкѣ у окошечка,-- смотрю, двѣ головы рядомъ мелькнули, а это Бородавкинъ и моя Саше подъ ручку откуда-то идутъ. Вотъ и хорошо, такъ хорошо! Молодецъ, Васька! Я его даже расцѣловалъ и потихоньку шепнулъ:
-- Ты, Васенька, не поддавайся ей, Сашѣ-то... Понимаешь; мужчина долженъ быть мужчиной!
Мой Васька только головой тряхнулъ... Молодецъ!.. А моя Сашеньаа совсѣмъ присмирѣла, какъ курочка... хе-хе!..
IV.
Какъ-то встрѣчаю на улицѣ Тарабукина.
-- Здравствуйте, г. Тарабукинъ!
-- Здравствуй, старая дудка! Все посвистываешь?..
-- Посвистываемъ, г. Тарабукинъ. Честь имѣю кланяться...
Знаете, я даже какъ по-театральному расшаркался, а Тарабукинъ показалъ мнѣ языкъ. Ну, скажите, пожалуйста, есть у этого человѣка умъ?..
Да, старая дудка,-- теперь меня бсѣ такъ зовутъ въ театрѣ, даже Фимушка Чохъ-Куталова. Одна Агнія Леденцова жалѣетъ старика и, когда встрѣтимся, непремѣнно спроситъ:
-- Ну что, Антонъ Иванычъ, какъ поживаешь?..
-- Да помаленьку, Агнія Николаевна. Живемъ, пока мыши головы же отъѣли!
-- Состарились мы съ тобой, Антонъ Иванычъ!
Признаться сказать, мнѣ эта Леденцова всегда нравилась, да и всѣмъ другимъ тоже,-- умная она. Помню ее еще совсѣмъ дѣвчонкой, когда она только носъ высунула на сцену. Была съ ней одна исторія... ну, да я сплетничать не люблю, а про актрисъ и безъ того много лишняго болтаютъ. Теперь-то, конечно, Леденцова держитъ себя очень солидно и только любитъ, чтобы около нея молодые люди вертѣлись -- такъ, женская прихоть. Все-таки у Леденцовой громадная репутація: ну, мальчишкамъ и любопытно: "я вчера обѣдалъ у Леденцовой... Леденцова мнѣ разсказывала". Настоящіе молодые пѣтушки, которые за старой курицей ухаживаютъ! Ну, а Агніи Николаевнѣ все-таки развлеченіе.
Бородавкинъ увѣряетъ меня, что больше насчетъ водки ни-ни, даже этого слова не можетъ слышать. Что же, дѣло хорошее. Одобряю. Саша тоже хвалитъ и, видимо, склоняется на сторону Бородавкина. Какъ-то сама мнѣ сказала:
-- Дѣдушка, по-моему надо мужа выбирать глупѣе себя, а бойкіе да умные всегда своихъ женъ обмалываютъ... такъ?
-- Это кто тебѣ сказалъ, дурочка?..
-- Сама придумала...
Смѣется, плутовка, а я понимаю, куда она гнетъ. Чѣмъ на сцену поступать да жизнь свою разстраивать, лучше гнѣздышко заблаговремя свить -- маленькое гнѣздышко, да свое! Дома-то у себя всякій хорошъ, а на сценѣ поиграла ты лѣтъ пять и вышла старая... да. Молодыхъ на твое мѣсто сотни найдутся,-- ну, тутъ и выворачивайся, какъ знаешь. Другая, конечно, долго крѣпится, а все-таки, охъ, какъ трудно ей достается, да еще изволь улыбаться передъ публикой, глазками играть, поцѣлуйчики воздушные посылать... Васька Бородавкинъ, конечно, изъ третьяго класса гимназіи, но вѣдь для домашности греческаго языка совсѣмъ не нужно...
-----
Какъ странно устроена человѣческая жизнь, господа... Да, могу сказать это по своему опыту. Разсчитываешь, стараешься, обдумываешь, хитришь, а выходитъ наоборотъ. Можетъ-быть, это зависитъ отъ старости, т.-е. что наоборотъ-то все выходитъ.
Вотъ ужъ двѣ недѣли прошло, какъ сижу въ своей каморкѣ и никуда носу не показываю. Не стоитъ, будетъ... Старая дудка, и конецъ дѣлу. Что мнѣ безпокоиться? Можетъ-быть, и въ самомъ дѣлѣ изъ ума выжилъ. Не понимаю, рѣшительно ничего не понимаю, точно какъ будто во снѣ... И флейту свою сложилъ въ футляръ -- будетъ! Теперь хоть десять Бобриковъ давай -- все равно!
Надо все-таки разсказать конецъ.
Прихожу въ театръ. Шла "Дикарка". Хорошо-съ, Сажусь за свой пюльпитръ, ноты разложилъ, а Бородавкина нѣтъ. Собрались музыканты, Бобрикъ косится на меня, точно я спряталъ Ваську въ карманъ Ну наконецъ является и онъ, а самъ едва на ногахъ держится. Господи,-- что такое случилось -- у меня сердце такъ и ёкнуло! А Васька такъ развязно сѣлъ на свое мѣсто, вытащилъ изъ кармана афишу и подаетъ мнѣ. Читаю: новая актриса дебютируетъ.
-- Какъ ни насчетъ этого полагаете, Антонъ Иванычъ?-- спрашиваетъ Бородавкинъ.-- Дикарку играетъ г-жа Любичъ-Гочайская...
-- Вижу. Что же изъ этого?..
-- Ты глупъ, Антонъ Иванычъ...
У меня тутъ свѣтъ изъ глазъ: все понялъ, это моя Саша дебютировала.
Бобрикъ палочкой своей застучалъ -- надо играть, а у меня туманъ въ головѣ. Ноты такъ и прыгаютъ предъ глазами: чувствую, что вру, да и Васька хуже моего играетъ,
Тутъ ужъ я не вытерпѣлъ -- сломалъ флейту и ушелъ. Не могу больше играть... Да и страшно мнѣ за Сашу. Вышелъ изъ театра, постоялъ на подъѣздѣ и не понимаю самъ, что дѣлаю. Смотрю -- Васька предо иной, какъ изъ земли выросъ, и тоже не въ своемъ умѣ.
-- Вася, какъ же это она... Саша...
-- Какъ?.. А Тарабукинъ же и устроилъ. Да, Леденцова заодно съ нимъ дѣйствовала.
-- Не понимаю, Васенька...
-- Очень просто: Леденцова давно терпѣть не можетъ Чохъ-Кутилову, ну и выдвинула ей соперницу. Чрезъ Тарабукина все и устроила... Ловко?..
-- Да, ловко... Ахъ, Саша, Саша!.. А вѣдь я-то думалъ...
Смотрю, мой Васька плачетъ. Отвернулся отъ меня и этакъ по-ребячьи всхлипываетъ.
-- Вася, что ты, Богъ съ тобой! Перестань...
-- Кончено все, Антонъ Иванычъ... Была Саша, а теперь... улетѣла отъ насъ. Вѣдь я ходилъ къ ней за кулисы... на колѣняхъ просилъ бросить все...
-- Ну, а она что же?..
-- Ничего, какъ деревянная... А тутъ этотъ Тарабукинъ вертится... Я его поколочу, Антонъ Иванычъ...