Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Счастливая мать

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ и ПЕТРОГРАДЪ

Приложеніе журналу "Нива" на 1917 г.

ОСЕННІЕ ЛИСТЬЯ

Очерки и разсказы.

  

СЧАСТЛИВАЯ МАТЬ.

I.

   Когда Анна Павловна перелистывала какое-нибудь иллюстрированное изданіе, она съ особеннымъ вниманіемъ останавливалась на картинкахъ семейнаго характера,-- это такъ отвѣчало ея внутреннему міру, но она улыбалась своей хорошей, задумчивой улыбкой. Въ самомъ дѣлѣ, какъ хорошо сумѣли подмѣтить и передать неизвѣстные Аннѣ Павловнѣ художники самыя мельчайшія подробности семейнаго счастья: вотъ "Первенецъ", вотъ "Первая елка", "Первая непріятность", "Коля именинникъ" и цѣлая серія стереотипныхъ картинъ подъ общимъ названіемъ: "Счастливая мать". Ахъ, какъ много этихъ счастливыхъ матерей, всѣ онѣ такія молодыя, улыбающіяся, какъ сама Анна Павловна, и если что можно поставить имъ въ вину, такъ это развѣ то, что всѣ онѣ до тошноты походятъ другъ на друга, какъ и виновники ихъ улыбающагося счастья, эти пухлые мальчики и дѣвочки въ такихъ забавныхъ распашонкахъ, съ голыми ручками и ножками и невинными дѣтскими глазками..
   "Вотъ этотъ "Первенецъ" ужасно походитъ на моего Мишу,-- съ гордостью настоящей счастливой матери думала Анна Павловна, разсматривая какую-нибудь гравюру.-- Такой же бутузъ... и локотки въ ямочкахъ, и каждый пухленькій пальчикъ въ суставахъ точно перевязанъ ниткой, а надутыя губки такъ и хочется расцѣловать. Удивительно наблюдательный народъ эти господа художники..."
   Мужъ Анны Павловны находилъ всѣ такія картинки ужасно банальными и не упускалъ случая подшутить надъ женой, когда нечаянно заставалъ ее за иллюстраціей. Онъ былъ человѣкъ дѣловой и не выносилъ вообще пустяковъ, а господамъ художникамъ и Богъ велѣлъ заниматься разными бирюльками, благо есть спросъ и на такой товаръ. Да и что необыкновеннаго нашли въ этихъ "первенцахъ",-- самое обыкновенное дѣло, которое должно вызывать какъ разъ обратныя чувства. Съ каждымъ годомъ жить становится труднѣе, и каждый новый пришлецъ въ этотъ лучшій изъ міровъ приноситъ съ собой такую массу заботъ, хлопотъ и непріятностей, что, право, никто во второй разъ не рѣшится родиться. Материнство, конечно, вещь почтенная, но скверно то, что матери любуются сами на себя и требуютъ еще, чтобы другіе любовались на нихъ, тогда какъ изъ сотни этихъ размалеванныхъ "счастливыхъ матерей" любая половина, нѣтъ -- девяносто девять сотыхъ будутъ горько плакать, когда ихъ "первенцы" сдѣлаются настоящими большими болванами.
   Иванъ Борисычъ даже сердился, что очень забавляло Анну Павловну, хотя она и старалась напрасно не раздражать мужа и торопливо перевертывала номеръ иллюстраціи, когда мужъ заставалъ ее въ этомъ предосудительномъ занятіи. Разъ она все-таки попалась,-- Иванъ Борисычъ засталъ со на самомъ мѣстѣ преступленія.
   -- Прекрасное занятіе...-- иронически замѣтилъ супругъ.-- Неужели тебѣ, Аня, не надоѣли еще всѣ эти глупости? Право, пора бросить ребячество, и ты не маленькая...
   -- А если это мнѣ доставляетъ удовольствіе, Жанъ?..
   -- А если это твое удовольствіе бѣситъ меня?..
   Дѣло происходило послѣ обѣда, когда Иванъ Борисычъ имѣлъ привычку гулять по всѣмъ комнатамъ съ сигарой въ зубахъ, шлепая туфлями и заложивъ руки въ карманы. Анна Павловна надулась, швырнула отъ себя иллюстрацію и сосредоточенно принялась разсматривать пустой уголъ комнаты.
   "Скоро ли онъ уберется къ себѣ въ кабинетъ?" -- думала она, не желая дѣлать сцены.
   -- Вотъ ты и разсердилась,-- по возможости ласково заговорилъ Иванъ Борисычъ, подсаживаясь на диванъ.-- Ну, перестань, дурочка. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ обидно, когда уважаешь человѣка... да... и любишь, а тутъ какая-то дѣтская глупость.
   -- Вы сегодня лѣвой ногой встали съ постели, Иванъ Борисычъ, и только ищете предлога, чтобы ко всѣмъ придираться; поэтому всего лучше будетъ, если вы уйдете къ себѣ въ кабинетъ, или еще лучше -- я уйду въ дѣтскую.
   -- Я? придираться? Вотъ ты, Аня, всегда такъ...
   Анна Павловна съ рѣшительнымъ видомъ поднялась съ дивана, но Иванъ Борисычъ предупредилъ ее и зашлепалъ въ кабинетъ.
   -- Ухожу, ухожу...-- бормоталъ онъ, но въ дверяхъ залы остановился, поднялъ брови и проговорилъ уже дѣловымъ тономъ: -- Кстати, я хотѣлъ переговорить съ тобой объ одномъ дѣлѣ... да... И, представь себѣ, оно относится какъ разъ къ твоимъ любимымъ картинкамъ: наша кухарка Матрена готовится сдѣлаться тоже счастливой матерью, такъ... гм... вообще необходимо что-нибудь предпринять...
   -- Матрена?!..
   -- Да, что же тутъ удивительнаго? Матрена такая же женщина, ergo... Неужели ты ничего не замѣтила, когда она сегодня подавала намъ обѣдъ?
   -- Не можетъ быть!.. Матрена порядочная дѣвушка и уже въ такихъ годахъ... Вообще вздоръ.
   Иванъ Борисычъ только пожалъ плечами и сдѣлалъ шагъ въ кабинетъ, но Анна Павловна остановила его. Она сильно взволновалась, и на лицѣ выступили у нея даже красныя пятна.
   -- Жанъ, что же дѣлать?-- спросила она такимъ тономъ, точно боялась кого-то разбудить.
   -- Очень просто: отказать и взять другую Матрену...
   Анна Павловна закусила губы и опустила свои красивые глаза. Въ ея домѣ, подъ оддой съ ней кровлей и такой развратъ -- нѣтъ, это ужасно, ужасно, ужасно! И она ничего до сихъ поръ не замѣчала, а Матрена, слѣдовательно, обманывала ее самымъ наглымъ образомъ.
   -- Жанъ, ты лучше самъ переговори съ ней,-- отвѣтила Анна Павловна послѣ короткаго раздумья.-- А я рѣшительно не могу больше видѣть эту женщину... Вообще, это ужасно!
   -- Гм... да. У меня разговоръ будетъ короткій,-- самодовольно проговорилъ Иванъ Борисычъ, направляясь черезъ залу въ столовую.-- Нельзя же въ самомъ дѣлѣ поощрять...
   Когда замерли шаги Ивана Борисыча, спускавшагося изъ столовой по лѣстницѣ въ кухню, Анна Павловна взволновалась еще больше и даже убѣжала въ дѣтскую, гдѣ въ своей кроваткѣ мирно покоился ея первенецъ Миша. Счастливая мать точно хотѣла защитить свое гнѣздо отъ какой-то страшной бѣды. Навѣрное эта гадкая Матрена разревется, начнетъ причитать и вообще продѣлаетъ цѣлую комедію.
   -- Ну что?-- спрашивала Анна Павловна, когда мужъ вернулся изъ кухпи.
   -- Ничего... У меня живо: сказалъ, и достаточно.
   -- А что же она: плачетъ?
   -- Нѣтъ, просто молчитъ, да и что ей говорить, когда доказательства налицо. У насъ не родильный домъ... Я ей безъ околичностей заявилъ, да оыа и сама не отпиралась: дѣло очевидное.
   Когда непріятность устранилась такъ просто, на Анну Павловну напало раздумье. Мужъ ушелъ къ себѣ въ кабинетъ "посмотрѣть въ газету", т.-е. заснуть съ газетой въ рукахъ; въ дѣтской тишина, Миша спитъ такъ сладко. Анна Павловна попробовала приняться за обычную работу, но какъ-то все у ней валилось изъ рукъ, и она все прислушивалась, что дѣлается тамъ, въ кухнѣ. Если бы Матрена разревѣлась и начала валяться въ ногахъ у барина, это не произвело бы такого впечатлѣнія, какъ молчаніе. Вѣдь думаетъ же о чемъ-нибудь эта несчастная? Анна Павловна съ такой живостью представила себѣ безвыходное положеніе этой Матрены (получился дешевенькій каламбуръ, которымъ Иванъ Борисычъ не успѣлъ еще воспользоваться), что ей вдругъ сдѣлалось совѣстно, точно она, Анна Павловна, въ чемъ-то была виновата передъ Матреной.
   Анна Павловна отправилась сейчасъ же въ кабинетъ мужа и, пріотворивъ дверь, спросила:
   -- Ты ее прогналъ, а она молчитъ!
   -- Дда... ммолчи-итъ...-- въ просоньѣ бормоталъ Иванъ Борисычъ, закрываясь газетой отъ мухъ.-- Дурра она... м-ыгм!..
   Послышалось сонное потягиванье, зѣвота и ровное похрапыванье сладко засыпающаго человѣка. Анна Павловна на носкахъ отправилась черезъ залу, притворила дверь въ дѣтскую и съ рѣшительнымъ видомъ подошла къ лѣстницѣ въ кухню.
  

II.

   Матрена связывала какой-то узелъ со своимъ имуществомъ, когда барыня спустилась въ кухню. Она даже не повернула головы на шумъ шаговъ и спокойно продолжала свое бабье занятіе.
   -- Матрена, ты... ты уходишь...-- начала Анна Павловна, чувствуя, что оза говоритъ совсѣмъ не то, что нужно.
   -- Расчетъ получила, стало-быть, и ухожу,-- отвѣтила Матрена.
   -- Куда же ты уходишь?
   -- А не знаю...
   -- Развѣ у тебя нѣтъ ни родныхъ ни знакомыхъ?
   -- Какъ не быть, барыня, да только какъ я имъ на глаза покажусь въ этакомъ видѣ... Ужъ я такъ куда-нибудь...
   Отъ волненія Анна Павловна должна была присѣсть на лавку. Спокойствіе Матрены и грубоватый тонъ ея отвѣтовъ нѣсколько расхолодили охватившій ее порывъ, а между тѣмъ она чувствовала такой приливъ нѣжности и просто сгорала отъ желанія утѣшить и приголубить эту несчастную. Покончивъ съ узломъ, Матрена повернулась лицомъ къ барынѣ и внимательно посмотрѣла на нее своими сѣрыми, по-бабьи добрыми глазами. Лицо у Матрены было некрасивое -- скуластое, покрытое веснушками, съ широкимъ ртомъ и приплюснутымъ носомъ; все оно было какое-то плоское. Впрочемъ, сейчасъ въ немъ тѣнью прошло то мягкое выраженіе, которое приноситъ съ собой материнство, и Анна Павловна, внимательно вглядѣвшись, нашла его даже привлекательнымъ. Раньше она какъ-то совсѣмъ но обращала никакого вниманія на эту Матрену: деревенская баба и только, такихъ бабъ милліоны.
   -- А больше тебѣ некуда итти?..-- спросила Анна Павловна, не рѣшаясь назвать отца будущаго ребенка.
   Матрена поняла этотъ вопросъ, потупилась и, прикрывая свой широкій ротъ концомъ головного платка, прошептала:
   -- Кому такую-то надо, барыня... Спирька тоже жалѣетъ, а дѣла этимъ не поправишь... Онъ будто изъ сусѣдней деревни, такъ сызмальства знаетъ меня...
   -- Можетъ-быть, онъ женатый?..
   -- Какое женатый -- такъ болтается... Попалъ въ городъ, нагулялъ дикаго жиру, вотъ и спутался... Онъ добрый, какъ бы я то не сконфузила себя...
   -- Онъ долженъ жениться на тебѣ, Матрена... Хочешь, я сама переговорю съ нимъ? Это безсовѣстно -- бросать тебя въ такомъ положеніи...
   Это неожиданное предложеніе даже испугало Матрену, и она замахала руками.
   -- Что вы, барыня, какъ это можно... Въ такомъ-то видѣ да замужъ: свои-то деревенскіе засмѣютъ Спирьку... Ежели бы не моя неустойка, такъ онъ безпремѣнно женился бы. Самъ говорилъ...
   Эта Матрена была безнадежно глупа, и Анна Павловна отказывалась понимать ея логику: онѣ говорили на разныхъ языкахъ.
   -- Такъ замужъ за этого Спирьку ты не хочешь выходить?-- еще разъ переспросила Анна Павловна, начиная терять терпѣніе.
   -- Да зачѣмъ мнѣ за него замужъ-то итти?-- удивлялась въ свою очередь Матрена.-- Мы вѣдь не церковные, у насъ дѣвкамъ совсѣмъ свободно, ежели у которой своего стыда нѣтъ... Сводомъ у насъ замужъ выходятъ.
   -- Ты, значитъ, старовѣрка?
   -- Нѣтъ, столовѣры особо, а мы особо... Свое согласіе у насъ, и всѣмъ старички заправляютъ. Насчетъ свадебъ то же самое: доставятъ жениха съ невѣстой въ избѣ подъ матицу, старики почитаютъ и попоютъ надъ ними -- вотъ и будутъ молодые...
   -- А дѣти какъ?
   -- Обнакновенно, какъ и у другихъ...
   Вниканіе въ ласковыя разспросы расшевелила наконецъ Матрену, она смахнула рукой свои дешевыя бабьи слезы и завсхлипывала. Анна Павловна, проникнутая участіемъ къ ея горю, подала ей воды, что разсмѣшило Матрену.
   -- Точно я барышня...-- шептала она, глотая слезы.-- Охъ, горюшко мое, барыня!.. Жила же раньше-то: другія дѣвки балуютъ, а я все себя соблюдаю... Работала, не покладаючи рукъ, а какъ нагуляла у васъ жиру... Охъ, не знаю, куды и головушку приклонить. И передъ вами-то мнѣ совѣстно... обманула я всѣхъ.
   Косые лучи вечерняго солнца уже заглянули въ кухню и разбудили мухъ, дремавшихъ на полкахъ и по стѣнамъ, Гдѣ-то далеко звонили къ вечернѣ. Анна Павловна сознавала, что ей слѣдуетъ уходить и что она ужъ очень разнѣжничалась съ этой Матреной, но ее удерживало какое-то смутное и новое чувство, точно въ Матренѣ она сейчасъ полюбила часть самой себя, полюбила въ ней то хорошее и доброе, что ее сейчасъ наполняло. Собственно говоря, Матрена никогда не возвысится до ея настроенія, но всякое истинно-доброе дѣло хорошо уже само по себѣ и само себѣ лучшая награда.
   -- Хорошо, я поговорю съ бариномъ,-- резюмировала она результатъ своей бесѣды: -- можетъ-быть, онъ и оставитъ тебя... Только съ однимъ условіемъ, чтобы впередъ ничего подобнаго уже не повторялось.
   Матрена бухнула въ ноги и принялась клясться, что впередъ ни-ни, а Спирькѣ прямо глаза выцарапаетъ, если онъ, путаникъ, близко подойдетъ къ ней.
   -- Да за воротами не слѣдуетъ торчать каждый вечеръ,-- посовѣтовала Анна Павловна.
   Поднимаясь изъ кухни въ столовую, Анна Павловпа переливала свое хорошее настроеніе еще разъ и только боялась, что Иванъ Борисычъ можетъ заспорить и, пожалуй, даже сдѣлаетъ сцену. Онъ былъ упрямъ, этотъ Иванъ Борисычъ... Она торопливо вошла въ кабинетъ мужа, подсѣла къ нему на диванъ, осторожно сняла съ него раскрытую газету и ласково заговорила:
   -- Жанъ, видишь ли, въ чемъ дѣло... Я сейчасъ изъ кухни и нахожу, что... что Матрена достаточно уже наказана, и выгонять ее на улицу въ такомъ видѣ просто безчеловѣчно.
   -- Ну-съ...
   -- Ты не слушаешь меня?
   -- Ахъ, оставь, пожалуйста: дѣлай, какъ знаешь. Только меня оставь въ покоѣ.
   Странно, что эта слишкомъ дешевая побѣда испортила радужное настроеніе Анны Равловны: она жаждала по меньшей мѣрѣ подвига, а тутъ вдругъ какое-то сонное согласіе и полное безучастіе. Когда она выходила изъ кабинета, Иванъ Борисычъ открылъ глаза и пробормоталъ ей вслѣдъ:
   -- Сразу двѣ счастливыхъ матери... прекрррасно!..
   Что-то кольнуло Анну Павловну -- и то, что мужъ ставитъ ее на одну доску съ Матреной, и самый тонъ, какимъ была сказана послѣдняя фраза. Зачѣмъ онъ такъ говорилъ съ ней? Вѣдь дурного она сейчасъ ничего не сдѣлала... Мужъ, вообще, любилъ вышучивать ее, и Анна Павловна въ эти минуты чувствовала, что онъ дѣлается ей чужимъ, и что между ними вырастаетъ точно глухая стѣна.
   "Онъ злой человѣкъ...-- подумала Анна Павловна вслухъ, направляясь въ дѣтскую.-- Вѣчная проза и только одна проза".
   По дорогѣ въ гостиной она невольно остановилась передъ зеркаломъ. На нее изъ рамы смотрѣло такое молодое и красивое лицо. Свѣтло-русые волосы прихотливыми завитками окаймляли бѣлый лобъ, темные глаза слегка щурились отъ сильнаго свѣта, а розовыя губы съ характернымъ разрѣзомъ сами собой складывались въ счастливую улыбку. Да, она если не красавица, то во всякомъ случаѣ одна изъ очень хорошенькихъ женщинъ, и вдругъ какая-то Матрена съ ея ртомъ до ушей и плоскимъ лицомъ... Анна Павловна улыбнулась сама себѣ и вслухъ проговорила:
   -- Да, я счастливая мать.
  

III.

   ... Длинный осенній вечеръ. Въ кухнѣ темно. Матрена управилась и сумерничаетъ одна. На полу возятся двое ребятишекъ -- Ванютка, четырехъ лѣтъ, и Марѳутка -- двухъ.
   -- Мамъ... а мамъ?-- плаксиво повторяетъ Ванютка.
   --Чего тебѣ, постылому?-- лѣниво отвѣчаетъ Матрена.-- Ужо вотъ отецъ придетъ, онъ тѣ задастъ...
   Мальчикъ выводитъ плаксивую поту, какъ потухающій самоваръ, и затихаетъ. Матрена дремлетъ и сквозь дремоту прислушивается, что дѣлается наверху. "Надо-быть, губернанка тоже спитъ, а дѣти одни въ столовой. Охъ, хо-хо!.. Дѣтушки, дѣтушки..." Матрена тяжело вздыхаетъ и перевертывается на другой бокъ. Подумаешь, какъ время-то летитъ... Давно ли, кажется, вотъ въ этой самой кухнѣ Анна Павловна ее же, дуру, уговаривала тогда, когда Ванюткой затяжелѣла,-- добрая была барыня, до всего понятливая. А тутъ точно что попритчилось у нихъ съ бариномъ; все на перекосыхъ пошло. Вздорили-вздорили, а потомъ Анна Павловна и уѣхала... Что у нихъ вышло -- ума не приложишь. Нечего сказать, Иванъ Борисычъ ндравный баринъ, а такъ какъ будто и ничего. Спирька болталъ, что поѣзживалъ онъ къ одной сударкѣ, ну, да барыня-то недогадливая, очень ужъ ввѣрилась въ барина. Обыкновенно, свои дѣти -- забота, а отцы-то себѣ гуляютъ. Старшенькому-то барчуку Мишѣ теперь шестой годочекъ пошелъ, а барышнѣ Наташѣ -- четвертый. Сынъ да дочь -- красныя дѣтки, все равно, какъ и у ней, у Матрены. А какъ она убивалась, Анна-то Павловна, когда уѣзжала отъ мужа: такъ рѣка рѣкой и заливается слезьми, а Иванъ Борисычъ не допустилъ ее проститься съ ними. Извѣстно, всѣ мужики иродами дѣлаются, когда бабы что ни на есть имъ навстрѣчу скажутъ. Ребятишечки-то съ полгода все приставали: гдѣ мама? куда мама уѣхала? Тоже вотъ несмысленные ребятки, а мать не забыли. Какъ они заголосятъ, Иванъ Борисычъ сейчасъ въ кабинетъ на ключъ. Ну, губернанку нанялъ, а ребятки все свое: гдѣ мама? Охъ, не глядѣлъ бы, кажется, вчужѣ сердце надрывается.
   -- Мамъ... а мамъ...-- приставала Марѳутка, цѣпляясь ручонками за материнъ сарафанъ.
   -- Чего тебѣ?..
   -- Ванютка меня уби-илъ...
   -- Вотъ ужо я его, негоднаго!..-- говоритъ Матрена.-- Ванютка, мотри, я тебя расчешу... я...
   На лѣстницѣ, которая ведетъ изъ столовой въ кухню, слышатся легкіе шаги. "Это баричъ козелкомъ спускается,-- думаетъ Матрена, поднимаясь: -- ишь, испужался темноты-то..." Она достала огня и зажгла лампочку. На лѣстницѣ дѣйствительно стоялъ Миша, ухватившись худенькими ручонками за притолоку.
   -- А гдѣ Ваня?-- спросилъ мальчикъ.-- Пусть онъ идетъ къ намъ... будемъ играть...
   -- Придетъ, Мишенька, сейчасъ придетъ,-- ласково отвѣтила Матрена, обдергивая ситцевую рубашку на своемъ Ванюткѣ и приглаживая ему на головѣ космы своей грубой, корявой рукой.-- Ванютка, а ты у меня мотри, пострѣлъ... Въ прошлый разъ чуть ланпу не сверзилъ.
   На лѣстницѣ мелькаетъ дѣтское платьице, и тонкій голосокъ Наташи спрашиваетъ:
   -- А гдѣ Марѳенька?..
   "Охъ, родненькіе вы мои, хуже вы сиротъ",-- думаетъ Матрена, обдергивая Марѳеньку, и сейчасъ прибавляетъ вслухъ:
   -- Сейчасъ, барышня, вотъ только малость поправимся...
   Къ барышнѣ Матрена чувствовала какую-то особенную, почти болѣзненную любовь и каждый разъ терялась отъ усердія, чѣмъ бы угодить ей: какой же господскій домъ безъ барышни, а вырастетъ барышня большая -- хозяйка будетъ. Да и барышня такая ласковая да привѣтливая,-- надо полагать, вся въ мать. Лицомъ-то больше на мать Мишенька походитъ, ну, да мужское дѣло -- израстетъ.
   Отправивъ дѣтей наверхъ, Матрена подняла въ кухнѣ свою обычную вечернюю возню: выставляла и приставляла какіе-то горшки, гремѣла ухватами, чистила и скребла посуду и десять разъ выскакивала въ сѣни, гдѣ скрипѣла дверь въ чуланъ.
   "Баринъ-то въ клубъ уѣхалъ, такъ ребятки одни поужинаютъ,-- вслухъ думала Матрена, хлопая дверями.-- Губернанка-то больно до макароновъ охоча, а барышня больше уважаетъ манную кашу съ вареньемъ..."
   На улицѣ шелъ назойливый осенній дождь, и вода ручьемъ бѣжала съ крышъ. Временами поднимался вѣтеръ и гдѣ-то лихорадочно дергалъ отставшую доску. Матренѣ нѣсколько разъ казалось, что кто-то какъ будто постукиваетъ въ ворота; она прислушивалась, но стукъ не повторялся.
   "Поди, Спирька опять пьяный приволочется,-- думала Матрена и тяжело вздыхала.-- Охъ, согрѣшила я съ нимъ, а дѣваться некуда. Ушла бы, куда глаза глядятъ, какъ барыня, да ребятишекъ не на кого покинуть. А Спирька безпремѣнно придетъ, потому видѣлъ, какъ въ субботу я трешницу размѣняла".
   Осторожный стукъ въ окно, выходившее на улицу, заставилъ Матрену вздрогнуть. Прежде Спирька такъ-то знакъ подавалъ выходить на улицу. Припавъ къ стеклу лицомъ, Матрена долго всматривалась въ стоявшую на улицѣ тьму и ничего не могла разобрать. Когда она отвалилась отъ окна, стукъ повторился.
   -- Ужо отопру ворота,-- отвѣтила Матрена.
   Кучеръ, отвозившій барина въ клубъ, ушелъ со двора и не вернется раньше полночи, и Матрена оставалась въ своей кухнѣ одна. Она пошла на дворъ и, прежде чѣмъ отодвинуть запоръ, спросила:
   -- Кто тамъ, хрещеный?
   -- Это я, Матрена...-- отвѣтилъ женскій голосъ.
   Матрена не узнала голоса, а только когда пріотворила калитку, то уже по росту узнала барыню Анну Павловну и даже испугалась.
   -- Я такъ... на минутку...-- бормотала Анна Павловна, оглядываясь на извозчика, который ждалъ ее на углу улицы.
   -- Барина-то нѣтъ дома, а губернанка спитъ,-- докладывала шопотомъ Матрена,-- такъ я васъ наверхъ проведу...
   -- Ахъ, нѣтъ... не нужно... Я только одну минутку въ кухнѣ посижу. Дѣти здоровы?
   -- Слава Богу, всѣ благополучны... Да я вамъ ихъ въ куфню и приведу, барыня.
   -- Нѣтъ... это неудобно будетъ. Зачѣмъ тревожить ихъ...
   -- Ахъ, барыня, барыня... голубушка Анна Павловна! И ручки-то у васъ холодныя, а баринъ въ клубѣ, губернанка спитъ, я бы и привела дѣточекъ въ куфню.
   Въ теченіе этой сцены Матрена нѣсколько разъ вытирала глаза рукой, а потомъ опять звала барыню наверхъ и удивлялась, что та все толмитъ свое "нѣтъ" да "нельзя", точно и словъ другихъ нѣтъ. Въ кухню Матрена вошла первой и осторожно пріотворила дверь на лѣстницу вверхъ.
   -- Играютъ дѣточки-то въ столовой,-- шептала она.-- Охъ, барыня, да вы бы хоть дипломатъ-то сняли, а то вода съ васъ такъ и бѣжитъ ручьемъ... обогрѣлись бы малымъ дѣломъ...
   Анна Павловна не слушала ея и сѣла на лавку. Зачѣмъ она пришла сюда? Еще дѣти, пожалуй, увидятъ ее... Но было что-то сильнѣе самыхъ разумныхъ мыслей, что привело ее сюда и заставляло сидѣть въ кухнѣ. За эти пять лѣтъ Анна Павловна сильно измѣнилась, похудѣла, а лицо сдѣлалось такое блѣдное и строгое. Вся въ черномъ, она походила на монахиню.
   -- Голубушка Анна Павловна, сколько у васъ господъ въ дому бывало...-- не унималась Матрена:-- тоже было попито и поѣдено, а вы имъ на фортупьянахъ разыгрывали... аблакаты, офицеры, генералъ... Неужели они-то ничего не могли для васъ сдѣлать?.. Я все про дѣточекъ-то: вѣдь и мое сердце изболѣлось, глядючи на нихъ. Все бы мать-то поближе имъ, чѣмъ отецъ... Ну, ежели бы барича нельзя взять у отца, такъ хоша бы барышню.
   Анна Павловна горько улыбнулась и покачала отрицательно головой: "нѣтъ, нельзя, ничего нельзя..."
   -- Такъ я сама, барыня, къ генералу пойду,-- предлагала Матрена,-- паду ему въ ножки и не уйду, пока онъ по-моему не сдѣлаетъ. Генералъ все можетъ... Вѣдь есть же управа и на мужчиновъ, а то накося, Иванъ Борисычъ ухватилъ дѣтей и знать ничего не хочетъ.
   Немного успокоившись, Анна Павловна долго разспрашивала про дѣтей и нѣсколько разъ подходила къ лѣстницѣ въ столовую, чтобы хоть послушать дорогіе для ея уха дѣтскіе голоса. Матрена успѣла всплакнуть и сквозь слезы шептала:
   -- Мой-то идолъ, Спирька-то, тоже хотѣлъ какъ баринъ сдѣлать, да я его живой рукой выворотила... Какъ вы тогда ушли, ну, я съ нимъ законъ и прими, по нашей вѣрѣ законъ, значитъ, у стариковъ. Хорошо... Сперва Спирька-то какъ будто и ничего, а потомъ и учалъ изъ меня жилы тянуть: "жена, что хочу, то и дѣлаю съ тобой"... Извѣстный у нихъ, у идоловъ, разговоръ-то!.. Ну, было у меня накоплено пятьдесятъ рубликовъ -- онъ ихъ пропилъ, а потомъ дѣло до сундуковъ дошло... Тоже было нажито... Охъ-хо-хо! Ну, я его обратила напротивъ, а онъ, какъ баринъ: "возьму ребятъ". Тутъ ужъ моя неустойка передъ нимъ вышла, совсѣмъ я ослабѣла и чуть-было всего добра не лишилась, только мою кровь не тронь. Побѣжала я этакъ вечеркомъ къ аблакату, который въ трактирѣ прошенія пишетъ. Въ ноги ему, такъ и такъ... Взялъ онъ цалковый и говоритъ: "Ступай и молись Богу за твоихъ старичковъ, которые тебя вѣнчали... Не настоящій это законъ и твоихъ дѣтей никто не смѣетъ отнять, а Спирьку въ три шеи". Вотъ тѣ Христосъ, такъ и сказалъ, а я все по-его сдѣлала. Укрѣпилась, и конецъ тому дѣлу.
   -- Что же твой Спирька?
   -- Сперва-то тоже храбрость напустилъ и въ участокъ побѣжалъ, а тамъ ему всю неустойку его и объяснили. Съ Иваномъ Борисычемъ совѣтовался, и баринъ то же самое ему сказалъ...
   -- Ну, прощай,-- мнѣ пора уходить,-- заговорила Анна Павловна, въ послѣдній разъ глядя на лѣстницу въ столовую.
   -- Куда вы, барыня?..
   -- Я? Не знаю... не все ли равно, куда ни итти...
   Она простилась и молча пошла изъ кухни. Матрена ее провожала, шлепая по лужамъ дождевой воды. Отворяя калитку, она остановилась и шопотомъ проговорила:
   -- Барыня, что я вамъ скажу... ужъ извините вы меня на моемъ бабьемъ глупомъ словѣ... Глядѣть-то на васъ сердечушко изболѣлось, а вѣдь дѣло и поправить можно: переходите вы въ нашу вѣру, къ старичкамъ, тогда и робятокъ-то оборотить можно.
   Анна Павловна остановилась и, прислонившись плечомъ къ косяку калитки, тихо заплакала. Господи, какъ ей было тяжело... Если есть счастливыя матери, такъ это скорѣе вотъ такія Матрены, а совсѣмъ не тѣ несчастныя куклы, которыхъ разрисовываютъ господа художники.
  
   1889.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru