Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Майя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

   Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Майя

I

   Шум жестокой сечи стихал... Разбитый наголову неприятель бежал, оставив победителю родной город Гунхой. Часть победителей порывалась в погоню, без пощады убивая всякого, а другая часть, с ханом Сарымбэть во главе, приготовлялась занять открытый город. Издали это был настоящий пчелиный сот из низеньких белых домиков с плоскими кровлями, глухими белыми стенами и узкими грязными уличками. Отдельно возвышались купола мечетей и стройные иглы минаретов, отдельно стоял дворец бежавшего хана Олоя, потонувший в зелени садов.
   -- Пленных не будет, -- говорил молодой хан Сарымбэть, подъезжая к городским воротам. -- Победу даёт Аллах... Город будет могилой для тех, кто был нашим врагом больше ста лет. Развалины покажут нашим потомкам, как мы умели мстить нашим врагам. Пленных не будет, а победу даёт Аллах.
   Красив хан Сарымбэть, молод, полон отваги, настоящий молодой лев, который в первый раз отведал горячей крови. Но жестокие слова сказал не он, а их придумала старая голова главного ханского советника Кугэй. Беззубый старик точно для того прожил восемьдесят лет, чтобы внушить молодому хану жестокие слова.
   -- Так нужно, хан, так нужно, -- шамкал старик, едва держась в своём мягком седле. -- Аллах даёт победу, но нужно уметь ею воспользоваться... Недаром наша кровь лилась целых сто лет. Огонь гасят огнём, а кровь кровью.
   Хищный старик заметил колебание на лице молодого хана, в его глазах мелькнула жалость, и Кугэй залил её ядом своих старых слов.
   Молча махнул рукой хан Сарымбэть, и тысячи всадников ринулись грабить беззащитный город, в котором оставались старики, женщины и дети. С гиком неслась страшная смерть... В городе некому было даже защищаться, а только протягивались беззащитные руки с мольбой о пощаде. Но ханское слово -- закон, и пустели одна улица за другой, каждый шаг вперёд усеян был трупами, а по канавам лилась кровь, как вода. Кто умирал под ударом сабли, кто был приколот пиками, многие растоптаны лошадиным копытом, а детей разбивали головками о каменные стены родных домов. Это была настоящая бойня, целый ад... Тысячи людей столпились на базаре, в мечетях и около мечетей -- их и убивали тысячами, точно человеческую жизнь косила острая коса, а смерть висела в воздухе.
   Хан Сарымбэть смотрел на побоище из своей ставки и слышал только отчаянные вопли, заглушаемые весёлым гиканьем победителей. Восточная часть города уже горела, и некому было тушить огонь. Показалось облако дыма и в противоположной стороне.
   -- Я хочу видеть город, -- заявил хан Сарымбэть.
   Старый Кугэй нахмурился, но спорить не смел.
   Хан Сарымбэть въезжал в Гунхой, окружённый блестящей свитой, точно всходило утреннее солнце. Несчастный город был завален трупами, залит кровью, лютое пламя довершало жестокое дело человеческих рук. Не смущалось сердце хана пылом кровавой сечи, когда он летел впереди других, а тут и он задумался, когда редкой красоты его боевой конь начал храпеть и шарахаться в сторону при виде тёплых трупов. Убитые старики, женщины и дети загораживали дорогу. Белые стены сбитых из глины домиков были обрызганы кровью. Лошадь хана фыркала и дрожала. Сам хан Сарымбэть опустил голову, поражённый страшной картиной всеобщего избиения. А там -- заваленный трупами базар, площадь перед мечетью... трупы, трупы и трупы.
   Оставался нетронутым один ханский дворец, оцепленный стражей. В нём было тихо, как в могиле.
   -- Едем назад, -- сказал Кугэй.
   Но тут случилось что-то необыкновенное. Из дворца вырвалась целая толпа женщин и бросилась навстречу молодому победителю. Они бежали с распущенными волосами, обезумев от страха, бросались ниц, моля о пощаде. Другие хватались за стремена и целовали ханские ноги, полы его халата, его кривую саблю.
   -- Бей! -- скомандовал Кугэй.
   Началось избиение... Это было самое ужасное, что только видел хан Сарымбэть. Женщин и детей топтали лошадьми, резали и кололи. Вид этой резни отуманил и его голову. Ведь эти женщины -- матери, жёны, сёстры и дочери его исконных врагов, они родили проклятое племя Гунхой, они призывают своими воплями и слезами только свою бессильную ненависть к нему, они, вот эти женщины, выкололи глаза его деду, попавшемуся в плен, т. е. их бабушки, они народят ещё несметное число его врагов, а счастье переменчиво. Вперёд!.. Ханский конь врезался в живую толпу, а ханская сабля косила головы направо и налево. О, разве может быть счастье больше, как видеть поверженного в прах своего злейшего врага и наслаждаться его предсмертным хрипением... Вперёд! Бей! Пленных не будет...
   Ханский скакун вылетел вперёд и вынес его к дворцу. Вот оно, это проклятое гнездо. Хан Сарымбэть в пылу погони на коне въехал прямо во дворец. Здесь тоже было много женщин... Одни лежали ниц, другие, стоя на коленях, поднимали кверху маленьких детей... Нет никому пощады! Кугэй ворвался во дворец следом за ханом, и началась страшная резня.
   -- Бей... бей... бей...
   В одной из дальних комнат дворца хан увидел сидевшую на ковре молодую женщину поразительной красоты. Она сидела, обняв колени руками, и не шевелилась, не молила о пощаде, не плакала, а с достоинством ждала своей смерти. Старый Кугэй, задыхавшийся от кровавой работы, подбежал к ней и уже замахнулся саблей, но хан Сарымбэть протянул руку.
   -- Кто ты, женщина? -- тихо спросил он.
   -- Я -- Майя.
   Она даже улыбнулась и злобно посмотрела на него своими тёмными, как ночь, глазами. Кугэй скрежетал зубами от ярости, а хан Сарымбэть сделал уже знак, что дарует жизнь смелой женщине, позабыв собственный приказ о всеобщем истреблении.
  

II

   Город Шибэ торжествовал, ожидая возвращения победителей. Да, проклятое племя Гунхой было уничтожено, город Гунхой срыт до основания, и не осталось в нём камня на камне. Такова воля Аллаха... Племя Шибэ и племя Гунхой враждовали издревле, как враждует собака с волком, и вот свершилось то, чего не могли предугадать самые умные. Гунхоя нет, а есть Шибэ...
   Возвращавшийся в свою столицу хан Сарымбэть был встречен, как молодой месяц. Многотысячная толпа ликовала, везде горели весёлые огни, слышались весёлые песни и клики радости.
   -- Да живёт хан и да радуется ханское сердце!..
   Грустен возвращался один старик Кугэй. Воля Аллаха не была исполнена и ханское слово изменило самому себе. Много добычи взяли с собою войска, и великая радость ожидала их у себя дома. Но старого Кугэя беспокоила пленница, которую везли вместе с добычей к Шибэ. И для чего она понадобилась хану Сарымбэть? Разве не стало у него своих женщин: тридцать жён, тридцать прислужниц -- можно ещё столько же добыть. Так нет, увидел Майю и везёт её к себе, точно сокровище.
   -- Майя была наложницей Олой-хана, -- шептал Кугэй хану Сарымбэть, чтобы возбудить в последнем чувство ревности.
   -- Знаю... -- коротко отвечал молодой хан. -- Ты можешь прибавить, Кугэй, что Майя во дворец Олой-хана попала уже не девушкой. Она попала пленницей... Её муж -- степной батырь.
   -- Её муж, хан?.. Вот цветок расцветает в поле и даёт плод, -- разве у него есть муж?.. Не один батырь был у Майи... Она переходила из рук в руки, как старая монета.
   -- Старые золотые монеты ты сам любишь, Кугэй... -- смеялся хан. -- Они имеют только один недостаток, именно, принадлежат только тому, кто их держит в руках.
   Шибэ веселился, а Майя сидела в ханском дворце и горько плакала. Да, у неё теперь явились и слёзы... Зачем она не умерла вместе с другими?.. Страшно жить... Она часто просыпалась ночью и вздрагивала: пред её глазами проносилась ужасная картина. Отчаянный крик матерей, защищавших своих детей, стоны раненых, мольбы о пощаде и смерть, смерть, смерть...
   У Майи было своё отдельное помещение во дворце, куда никто не смел входить, кроме хана Сарымбэть. Да, он пришёл к ней, но не как к пленнице, а как слуга.
   -- Не нужно ли тебе чего-нибудь, Майя? У тебя заплаканные глаза... Может быть, с тобою дурно обращаются?..
   Майя сделала отрицательное движение головой.
   -- Может быть ты оплакиваешь хана Олоя? -- тише спросил Сарымбэть.
   -- Нет...
   -- Что же тебе нужно?..
   -- О, если бы у меня было столько глаз, сколько у ночи звёзд, то и тогда я не выплакала бы всего своего горя... Вот ты радуешься, ты счастлив, а мне тебя жаль. Оставь меня с моим горем... Тебе -- радость, мне -- горе.
   -- Знаю, ты оплакиваешь своего батыря! -- гневно сказал Сарымбэть. -- Женщина принадлежит только тому, кто первый её взял... И всей крови, пролитой в Гунхое, не хватит на то, чтобы смыть с тебя одно имя твоего батыря. Я всё знаю, Майя...
   -- Убей меня, хан! Я желаю умереть...
   Заскучал молодой хан Сарымбэть, и ничто ему не мило. Так и тянет его к Майе, а пришёл туда и -- слов нет. Чужими глазами она смотрела на него... Не то ему было нужно. Самому себе удивляется хан Сарымбэть, -- так приворожила его полонянка Майя. Да, и ночью он её видит, и протягивает руки, и говорит ласковые слова, а днём смелость оставляет его, и хан бродит по своим садам, как потерянный. Не мил ему и собственный дворец, не милы и любимые жёны, и охота, и всякие другие удовольствия. Ничто не мило хану, и ходит он по собственному дворцу, как тень.
   -- Майя... Майя...
   Иногда он сердится на неё, припоминая её батыря и хана Олоя. "Да, ты вот кого любила, Майя... Ты думаешь о своих любовниках. О, змея, змея... Мало было убить тебя, а нужно замуровать живой в стену. Нужно отрубить руки, обнимавшие батыря, вырвать язык, лепетавший любовные слова, выколоть глаза, глядевшие на хана Олоя ласково... вырвать живым это змеиное сердце, бившееся для других!" -- И много таких жестоких мыслей роится в голове хана, а увидит Майю, оробеет сам, чувствуя, как бессилеет тело, и путаются мысли в голове.
   -- Ты меня спрашивал, что мне нужно, -- проговорила однажды Майя, глядя на него своими тёмными глазами. -- Да, мне нужно... Когда я умру, похорони меня в степи, в вольной степи, где гуляет вольный степной ветер... Есть там озеро Кара-Куль, на его берегу похорони меня. Не нужно мне ханской могилы, не нужно тяжёлых камней на могилу.
   -- Всё будет исполнено, Майя, но зачем ты говоришь о смерти?..
   -- О, я скоро умру, хан... я знаю это.
   И опять молчит Майя, только смотрит на молодого хана своими большими глазами. Жутко сделалось хану Сарымбэть, опустил он свои глаза и чувствует только, как замирает в груди его собственное сердце. Приворожила его Майя... Ах, если бы она хоть раз взглянула на него ласково -- он сам готов умереть. Но смотрит Майя по-прежнему чужими глазами...
   Старый Кугэй давно заметил, как изменился хан Сарымбэть, похудел, сделался задумчив, перестал улыбаться и не желал ни с кем говорить.
   -- Скучает хан... -- говорил вкрадчиво хитрый старик. -- Позволь старому Кугэю зайти к Майе, и он вышиб бы из неё своей нагайкой память о батырях и хане Олое... А любовь Майи в твоих руках. Когда я был молод, то брал любовь силой!..
   -- Ах, не то... -- стонал хан Сарымбэть. -- Мало ли у меня своих красавиц? Не то, старый Кугэй... Ты поглупел от старости.
   -- Я поглупел?.. -- смеялся зло старик. -- Я поглупел, старый Кугэй? А кто говорил тебе, чтобы не брать пленных из Гунхоя? Вот теперь ты сам сидишь в плену у ничтожной пленницы... И какой хан -- молодой, красивый, храбрый! Хочешь, добудем десять новых красавиц, десять новых жён... Одна другой краше, как цветы в поле, а Майя пусть им служит. Вот как сделаем, хан, а ты говоришь: "Кугэй -- старый дурак".
  

III

   Так прошло полгода, а через полгода гордые глаза Майи опустились сами собой, когда вошёл к ней хан Сарымбэть.
   -- Что с тобою, Майя? Ты нездорова?
   Она отвернулась.
   -- Майя...
   -- Нет больше Майи... Зачем ты пришёл сюда? Уходи к своим женщинам... Там каждый взгляд куплен, каждая улыбка -- насилие. Они всё готовы сделать для своего повелителя, потому что рабыни не телом, а всей душой. Они ждут тебя... иди!..
   Радостно забилось сердце хана Сарымбэть. Это были знакомые ему слова женской ревности. Майя начинала его любить и сердилась на самое себя. Да, вот это не берётся ни насилием, ни деньгами. О, велика сила любви, и приходит она против воли человека, как пожар.
   Тихо подошёл хан Сарымбэть к Майе, обнял её и прошептал:
   -- Я давно тебя люблю, Майя... Люблю с первого раза, как увидел.
   Задрожала Майя, как молодая зелёная травка, закрыла глаза и ответила:
   -- Твоя любовь убьёт меня... Я это чувствую.
   -- Ты скажи, Майя: ты любишь меня?
   У неё не было слов, а только протянулись тёплые руки, и счастливое лицо спряталось на груди хана.
   На другой день Майя сказала хану:
   -- Я тебя вчера любила, а сегодня ненавижу...
   -- За что же, моя радость?
   -- А помнишь, как ты истреблял Гунхой? Я смотрела в окно, когда ты своим конём топтал беззащитных женщин, и вот эта рука рубила женские головы... Да, я тебя ненавижу и вместе с тем люблю... Меня приводит в ужас это двойное чувство.
   -- Того хана уже давно нет, Майя, как нет и Гунхоя. Такова воля Аллаха... Он даёт и победу, и счастье. Да и чего тебе жалеть: ты была только пленницей у Олой-хана.
   Майя гордо выпрямилась и посмотрела на хана потемневшими глазами.
   -- Я была пленницей Олой-хана, но не любила его... А вот тебя люблю и в том моя погибель.
   -- И моя, Майя...
   Каким счастьем пахнуло на хана Сарымбэть!.. Не было ни дня, ни ночи, а одно только счастье. Смеялась Майя, и он смеялся, хмурились её тёмные брови, -- и он хмурился. Она думала, а он говорил, -- и наоборот. Они читали мысли друг у друга в душе, и это даже пугало их. Иногда Майя задумывалась, и хан Сарымбэть хмурился, точно над их головами проносились тяжёлые тени.
   -- Майя, о, я знаю, о чём ты думаешь!..
   Он скрежетал зубами и падал на подушки в бессильной ярости, чувствуя, что много есть такого, что не в состоянии вырвать даже любовь. Ах, как много... Майя чувствовала его мысли, и лицо у неё бледнело, точно она умирала. Да, она страдала и за себя и за него, и чем была счастливее, тем сильнее мучилась.
   -- Майя, не думай ни о чём, -- утешал её хан Сарымбэть. -- Что было, то прошло, а я счастлив настоящим... О, как я счастлив, Майя!.. Я до сих пор даже и приблизительно не знал, что такое любовь...
   Хан Сарымбэть часто говорил и думал о счастье и всё-таки не знал, что такое счастье... Здоровый не чувствует в полном объёме своего здоровья, так и счастливые люди. Он даже потерял счёт времени, а оно шло так быстро, как колесо, которое катится по хорошей дороге.
   Раз Майя припала своей красивой головкой к груди хана и, краснея, проговорила:
   -- Мой повелитель, моё счастье, моя радость, я тебя подарю скоро величайшим счастьем, каким только может подарить любимая женщина... Твоя радость отпечаталась в моём сердце, и я тебе подарю маленького хана. Да... Подарю, а сама умру. Я это чувствую...
   -- Майя, свет моих глаз, дыхание моих уст, что ты говоришь?!.
   -- Да, да... Воля Аллаха неисповедима и ты скоро будешь отцом. Помни, что ты похоронишь меня в степи, на берегу Кара-Куль, где носится вольный степной ветер. Это моё последнее желание...
   Задумался хан Сарымбэть и потом засмеялся. Все женщины боятся родов, но ведь родят же бедные и больные женщины, а его Майя будет окружена и лучшим уходом, и всякими удобствами.
   Всё, что можно купить или достать силой -- всё будет у Майи...
   Майя не обманулась. Она готовилась быть матерью, и счастливый хан Сарымбэть ухаживал за ней вдвойне, как не ухаживала бы за ней родная мать. О, он всё делал для неё и спал в её комнатах, как последний раб, чтобы ничто не нарушало покоя царицы Майи. Да, она была царица вдвойне... Как он караулил её сон, как угождал малейшей её прихоти и как был счастлив. Ожидаемый ребёнок должен был покрыть собой всё прошлое Майи, и с ним рождалась новая жизнь.
   -- Ты меня забудешь... -- говорила грустно Майя со слезами на глазах. -- У тебя столько красивых женщин, а Майи не будет. Только одна её тень пронесётся вот здесь, где она была так счастлива... Помни это, хан, и вперёд всякая твоя радость будет отравлена. Вот здесь будет незримо бродить моя тень... Здесь я была счастлива своим коротким счастьем.
   Не верил хан этим тяжёлым предчувствиям, а случилось именно так, как думала Майя.
   Она родила хану наследника, а сама умерла на другой день.
   Хан не отходил от её постели и, когда она лежала мёртвою, всё смотрел на неё. Даже холодная рука смерти пощадила эту царственную красоту. Никогда Майя ещё не была так красива, как мёртвая -- лицо такое строгое, бледное, точно выточено из слоновой кости.
   -- Майя... Майя... Майя... -- повторял хан Сарымбэть, хватаясь за голову. -- Моя Майя... Моя дорогая... Майя, ты не слышишь, не слышишь меня?!.
   Майя уже ничего не слыхала.
   За ханом ухаживал один старый Кугэй и повторял:
   -- Такова воля Аллаха, хан!.. Мы все умрём...
   -- Отчего же ты не умер, а умерла она моя Майя?.. -- стонал хан, ломая руки. -- Ты, старая гнилушка, живёшь, а Майя умерла... Нет справедливости на земле. Я не верю Аллаху...
   Старый Кугэй в ужасе затыкал уши от такого богохульства и закрывал глаза.
  

IV

   Похоронили Майю на высоком берегу озера Кара-Куль, и вольный ветер насыпал над ней могилу.
   Хан Сарымбэть каждый день просыпался в слезах и в слезах засыпал. Его молодое сердце умерло вместе с Майей, закрылась радость, погас яркий свет, -- ничего не осталось у хана, кроме глаз, чтобы оплакивать своё чёрное горе. Опостылел ему и дворец, и зелёные сады, и красавицы жёны. Нет Майи, и ничего не нужно хану... Нет Майи, слышите?..
   Единственное утешение осталось хану: каждое утро он уезжал на могилу Майи. Приедет, пустит коня пастись, а сам сидит на могиле, горько плачет и всё зовёт её, Майю.
   -- Майя... Майя... Майя... Слышишь ли ты меня? Ведь я здесь, я с тобой... Смерть нас разлучила, но она же и соединит нас. Рядом я лягу с тобой, Майя... Дорогая, родная Майя, я здесь... Горлинка моя, свет мой, я здесь!..
   Громко кличет молодой хан Майю, а ветер разносит его жалобу, -- один вольный степной ветер слышит ханское горе, да зелёная степная трава, да ясные зори. И ни от кого не получал ответа хан... Один он со своим горем.
   По целым часам сидит хан на крутом берегу и смотрит на шёлковую гладь степного озера, обложенную зелёными ресницами камышей, точно рамой из дорогого рытого бархата, Давно ли он ездил сюда на охоту, и радовалось ханское сердце молодецкой забавой, а теперь ничего не нужно хану. Майя, Майя... Всё ты унесла с собой, а оставила одно чёрное горе. Хан Сарымбэть, слышишь ли? Какой хан -- нет и хана, как нет Майи, а ходит одно чёрное горе, и плачет, и жалуется. Нет хана -- это люди придумали. Если бы он был сильнее других, то удержал бы Майю, отогрел её холодевшие руки своим дыханьем, раскрыл своими поцелуями её чудные глаза и теплотой своего сердца согрел эту грудь... Ведь живут же другие женщины?.. Ах, Майя, Майя... Нет Майи, нет и хана!..
   Так прошёл и год, и другой, и третий.
   По-прежнему горюет хан Сарымбэть, по-прежнему ездит на могилку Майи и по-прежнему плачет над ней и громко зовёт её, Майю, и по-прежнему не получает ответа. Похудел, постарел хан, точно прожил тридцать лет, а в бороде уже серебрится седина. Хан Сарымбэть старится, а молодой хан, сын Майи, растёт: в нём проснулась красота матери. Но не радует хана и любимый сын... Тошно ему у себя во дворце, скучно, всё надоело.
   -- Кугэй, старая лисица, мне надоело быть ханом, -- сказал Сарымбэть своему старому советнику. -- Да, надоело... Я оставляю вам ханом сына Майи, а сам уйду. Нет моих сил больше... Какой я хан, когда не мог сохранить посланную мне Аллахом, жемчужину.
   Низко поклонился хитрый Кугэй, счастливый тем, что мог управлять всем, пока ребёнок-хан подрастал. У всякого были свои мысли...
   Так и ушёл хан Сарымбэть из Шибэ, распустив жён и оставив все сокровища. Даже не взял он с собой лишней пары одежды. Для чего?.. Ведь и хан, и последний нищий одинаково будут лежать в земле, для чего же обременять себя лишним платьем. Так и сделал хан; надел рубище дервиша, взял его кошель и палку и ушёл из Шибэ.
   Поселился Сарымбэть на берегу Кара-Куль, около могилы Майи. Выкопал землянку и живёт, как отшельник. Перечитал он много мудрых книг, долго и много молился и тысячу раз передумал всю свою жизнь, полную легкомысленных радостей, суетных желаний и мыслей. Он не видел той пропасти, которая была сейчас под ногами...
   Каждый день, каждый час, проведённый с Майей, был сокровищем, а он его не замечал, ослеплённый собственным счастьем. И так все люди живут, обвеянные счастливой слепотой...
   Жил Сарымбэть на берегу Кара-Куль до самой смерти, пока не сделался седым и дряхлым стариком. К нему приходили издалека, чтобы поведать какое-нибудь горе и научиться мудрости. Да, состарился Сарымбэть, и глаза уже плохо видели, а он всё оплакивал свою Майю, точно она умерла только вчера. Ведь она открыла ему свет жизни, она отдала ему сердце и душу, и проснулось его сердце...
   -- Майя, слышишь ли ты меня? -- повторял он каждый день над могилой своей возлюбленной. -- Уж скоро я приду к тебе, Майя, моё счастье, моя радость... Скоро, скоро!..
   Сарымбэть вырыл себе могилу рядом и спал в ней, чтобы быть ближе к ней, к Майе.
   Раз он молился и слышит незнакомый голос:
   -- Хан Сарымбэть...
   -- Нет здесь никакого хана, а есть нищий Сарымбэть.
   -- Ты меня не узнаёшь?
   Посмотрел Сарымбэть -- перед ним стоял старый-старый человек с пожелтевшей от времени бородой.
   -- Я -- хан Олой...
   -- А, это ты... что же, садись рядом: места довольно.
   Они долго сидели и молчали.
   -- Сарымбэть, много ты пролил напрасной крови, но и искупил её своим подвижничеством. Я пришёл мириться с тобой...
   Заплакал Сарымбэть, припоминая истребление Гунхоя, и сказал:
   -- Похорони меня рядом с Майей, хан Олой... Я завтра умру. Видел я здесь на озере чудо. Когда я был ханом и ездил на озеро на охоту, то убил лебёдушку. Чудная птица лебедь... Когда я переселился сюда, то лебедь, оставшийся без лебёдушки, каждую весну прилетал сюда и каждое утро выплывал на озеро и жалобно кликал свою лебёдушку. Тридцать лет он прилетал, тридцать лет горевал, а в последний раз прилетел, поднялся высоко-высоко и грянулся о?земь. Я это видел и подумал, насколько человек хуже даже глупой птицы... Моя Майя открыла мне глаза, и я знаю только одно счастье, чтобы похоронили меня рядом с ней.
   Сбылись слова праведного человека: когда хан Олой проснулся на другой день, Сарымбэть был уже мёртв. Бывший смертельный враг похоронил его рядом с Майей.
   Так было, и сейчас, на высоком берегу озера Кара-Куль красуется двойная могила хана Сарымбэть с красавицей Майей. Издалека приходят люди, чтобы поклониться их праху: так любили они друг друга... Ровно через сто лет племя Гунхой напало на Шибэ и разрушило город, как прежде был разрушен Гунхой: то сделал внук Олой-хана. Всё было истреблено, выжжено и разрушено. Но даже враги не тронули могилы Майи, а внук хана Олоя сам приехал посмотреть святое место и прослезился.
   -- Хан Сарымбэть показал, как нужно любить, -- сказал он. -- Всё проходит, разрушается, исчезает, а остаётся одна любовь...
  
  
   Источник: Мамин-Сибиряк Д. Н. Легенды. -- СПб.: Типография И. А. Богельман, 1898. -- С. 1.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru