Аннотация: Фрагмент романа "Питер Симпл" Перевод Евгения Корша, 1834.
БАЛЪ НА ОСТРОВѢ БАРБАДОСѢ.
Изъ Peter Simple.
...Утромъ подошли мы къ острову, и какъ я мы былъ опечаленъ смертію нашего почтеннаго капитана, а вѣкъ не забуду чувства удивленія, объявшаго меня при видѣ мыса Нидгама, съ которымъ поравнялись мы для входа въ бухту Карлейль. Берегъ блисталъ чистою, ослѣпительною бѣлизною; за нимъ пышныя вѣчно-зеленыя кокосовыя деревья: свѣжій вѣтерокъ колыхалъ ихъ раскидистыми вершинами. Надъ нами, темноголубое небо; внизу, синева прозрачной воды, порой смѣнявшаяся зеленью, когда мы проходили мимо коралловыхъ скалъ, торчащихъ изъ глубины моря. Городъ открывался передъ нами исподоволь, домъ за домикомъ,-- всѣ чистенькіе, съ зелеными ставнями, которыя ярко пестрили чудесную панораму. На крѣпости развѣвались флаги; группы офицеровъ разъѣзжали верхомъ по берегу; люди всѣхъ цвѣтовъ мелькали въ бѣлой одеждѣ, отъ которой лица ихъ отдѣлялись еще рѣзче. Вся эта картина вполнѣ осуществила прежнія мечты мои о волшебныхъ островахъ, носящихъ таинственное имя Западныхъ Индій, и мнѣ казалось, что никогда человѣкъ не видалъ такихъ прелестей.
Скоро наша палуба оживилась прибытіемъ многихъ сухопутныхъ офицеровъ, кромѣ островскихъ жителей, которые также пріѣхали за новостями. Пошли приглашенія на обѣдъ къ тому, къ другому, и когда гости наши разъѣхались, лейтенантъ Фоконъ, принявшій команду корабля по кончинѣ капитана, и ѣздившій на берегъ съ депешами, воротился къ намъ съ извѣстіемъ, что на-дняхъ ждутъ адмирала съ эскадрою, что мы останемся въ Карлейльской бухтѣ, и что немедленно должны починиваться.
Прежде всего надо было налиться водою. Для этого мнѣ дали лодку, и Свинбурна квартирмейстеромъ,-- того же самаго Свинбурна, Ирландца душею и тѣломъ, который такъ забавлялъ меня своими оригинальными разсказами во все продолженіе плаванія и который, когда лгалъ обыкновеннымъ образомъ, не помнилъ даже, что правда существуетъ на свѣтѣ, и говорилъ правду тогда только,когда хотѣлъ солгать получше. Одно его присутствіе уже поселяло во мнѣ веселость: глядя на его лице, мнѣ казалось, будто гляжу на ложь съ длиннымъ носомъ и сѣрыми глазами. Онъ правилъ рулемъ, и хвасталъ, что знаетъ гавань какъ свою фуражку.
-- Не попади только на подводный камень, сказалъ я ему.
-- Не бойтесь мистеръ Симпль! Какъ будто я не знаю здѣшнихъ камней! Я вамъ скажу наизусть безъ карты гдѣ лежитъ всякой камень, даромъ что ихъ здѣсь много.
-- Смотри же, братецъ...
И въ эту самую минуту мы наткнулись на подводную скалу.
-- Ну, вотъ одинъ изъ нихъ!... сказалъ прехладнокровно Свинбурнъ. Ужъ мнѣ ли не знать Барбадскихъ камней!
Я хотѣлъ сердиться: но какъ сердиться на такую неподражаемую черту Ирландизма? Я и матросы расхохотались отъ чистаго сердца. Къ счастію, лодка осталась невредимою. Подходя къ берегу на веслахъ, мы увидѣли, что множество негровъ купается въ бурунѣ: они окупали въ воду свои шерстоволосыя головы въ самое то время, какъ волненіе прибивало къ берегу. -- Посмотрите-ка, сказалъ Свинбурнъ, какъ я пугну этихъ ниггеровъ! -- Онъ сталъ на корму, и указывая пальцемъ на воду, закричалъ во все горло: "Аккула! аккула!" Какъ бросятся купальщики бѣжать отъ одного имени страшнаго непріятеля! Они пыхтѣли, задыхались, и не прежде вздумали оглянуться, какъ выскочивъ далеко на берегъ. Мы опять захохотали, а они принялись бранить насъ ворами, висѣльниками, всѣмъ, что только могли отыскать ругательнаго въ бранномъ словарѣ Барбадскаго острова. Меня очень заняла эта сцена, особенно сами негры, столпившіеся вокругъ насъ, когда мы вышли на берегъ. Они смотрѣли такими весельчаками, прыгали,смѣялись, болтали, пѣли и скалили свои бѣлые зубы. Одинъ не переставалъ плясать вокругъ насъ, прищелкивая пальцами, и распѣвая пѣсни безъ начала и конца.
-- Эй, масса! какъ вамъ кажется?... Я не невольникъ; нѣтъ, сударь,-- настоящій Барбадскій уроженецъ. Э!
-- Масса! а масса! я сударь, свободный человѣкъ. Что если вы дадите мнѣ денежку, вѣдь я выпью за ваше здоровье.
-- Э! кого называешь ниггеромъ?... Я свободный человѣкъ, настоящій Барбадскій урожденецъ. Ступай себѣ, корабельная дрянь!
-- Что жъ, масса, дашь денежку? Право, ты хорошій господинъ!
Свинбурнъ замахнулся на него палкою. Они разбѣжались, хохоча и передразнивая насъ.
Скоро окружала насъ другая толпа, составленная особенно изъ чернавочекъ: онѣ принесли плодовъ въ корзинкахъ, и сами сказывали, что продаютъ "всякую всячину". Я замѣтилъ, что матросы мои большіе охотники до кокосоваго молока, и какъ это питье безвредное, то я не мѣшалъ имъ покупать его у милыхъ посѣтительницъ тѣмъ болѣе, что принесенный товаръ состоялъ почти изъ однихъ кокосовыхъ орѣховъ. Я никогда еще ихъ не отвѣдывалъ, я хотѣлъ купить себѣ одинъ. Выбираю самый крупный. "Нѣтъ, масса! говоритъ мнѣ ловкая негритянка, для васъ этотъ не годится. Для офицерства надо получше." Выбираю другой: та же исторія. Нѣтъ, масса! берите этотъ. Вотъ молоко, такъ молоко! Хорошо для желудка." Я выпилъ молоко изъ отверзтій въ верхушкѣ орѣха, и нашелъ его очень освѣжительнымъ. Матросамъ полюбилось оно до крайности: они опорожнили цѣлыхъ двѣ корзины. Но я скоро увидѣлъ, что хотя оно и полезно для желудка, но для головы не слишкомъ: люди мои, вмѣсто того, чтобъ катать бочки, сами начали кататься во всѣ стороны, и когда надо было ѣхать къ обѣду, они всѣ почти лежали въ лодкѣ мертвецки пьяные. По ихъ словамъ, это происходило отъ солнца. Въ самомъ дѣлѣ, было очень жарко. Я вѣрилъ этому, пока только кружилось у нихъ въ головѣ; но когда у нихъ отняло руки и ноги, нельзя было не убѣдиться, что они рѣшительно спились на повалъ. Однако жъ я все еще не могъ понять, какъ и когда достали они крѣпкихъ напитковъ. Когда мы воротились на корабль, Г. Фоконъ, начальствовавшій надъ нами по званію старшаго лейтенанта, спросилъ меня, какъ я допустилъ людей своихъ нарѣзаться до такой степени. Я увѣрялъ его, что ничего не знаю; что я не позволялъ ни одному изъ нихъ отлучаться съ мѣста, и не видѣлъ, чтобы они покупали какой-нибудь напитокъ, кромѣ кокосоваго молочка, которое не запрещено морскою дисциплиною, и въ такой жаръ казалось мнѣ очень позволительнымъ. Г. Фоконъ улыбнулся и сказалъ:
-- Г. Симпль! я старый служака въ Вестъ-Индіи, я открою вамъ тайну. Слыхали ль, что значитъ -- "сосать мартышку"?
-- Нѣтъ-съ, не слыхалъ!
-- Ну, такъ я жъ вамъ скажу: моряки употребляютъ это выраженіе вмѣсто -- пить ромъ изъ кокосовыхъ орѣховъ. Негры молоко выльютъ, а нальютъ рому, и обманываютъ бдительность начальства, продавая матросамъ будто простые орѣхи. Теперь понимаете, отчего перепились ваши люди?
Я выпучилъ глаза: мнѣ никогда это и въ голову не приходило. Тутъ догадался я, отчего черная женщина не хотѣла дать мнѣ первыхъ орѣховъ, которые я выбралъ. Я разсказалъ объ этомъ Г. Фокону: онъ отвѣчалъ мнѣ:
-- Дѣлать нечего! не ваша вина; только впередъ этого не забывайте.
Ночью, я былъ на первой вахтѣ, а Свинбурнъ -- младшимъ подштурманомъ на палубѣ.
-- Послушай! сказалъ я своему товарищу: вѣдь ты часто бывалъ въ Вестъ-Индіи; что жъ ты молчалъ, когда люди сосали мартышку? Я думалъ, что они только пьютъ кокосовое молоко.
Свинбурнъ усмѣхнулся.
-- Эхъ, мистеръ Симпль! намъ, изволите видѣть, не приходится наушничать. Бѣдному человѣку въ кой-то вѣки удастся себя "посчастливить": такъ неужели отнять у него и этотъ случай? впрочемъ, я, право, не зналъ, что это были мартышки съ ромомъ.
-- Да вѣдь ты самъ ихъ сосалъ? Видишь, какой примѣръ дисциплины подаешь ты матросамъ!
-- Признаться вамъ, мистеръ Симпль, по совѣсти, когда я пилъ изъ орѣха, мнѣ казалось, что это молоко. Вы не можете представить, мистеръ Симпль, какіе плуты эти негры, какъ они умѣютъ обманывать начальство! Ну вотъ, мошенники, обманули и меня!.. Я тогда лишь примѣтилъ, что это былъ ромъ, когда у меня немножко зашумѣло въ головъ.
Съ этимъ человѣкомъ нельзя быть серіознымъ! Онъ говорилъ о своей ошибкѣ такъ добродушно, какъ-будто обвинялъ себя въ тяжкомъ грѣхѣ на исповѣди. Я прошелся нѣсколько разъ по палубѣ.
-- Что, Свинбурнъ, бывалъ-ли ты въ большую бурю на моръ?
-- Спросите, въ чемъ я не бывалъ,-- исключая можетъ-быть одной школы! Туда только не удосужился, не знаю какимъ образомъ. Видите ту баттарею на Нидгамскомъ Мысу? Такъ вотъ-съ, когда была буря въ 1782 году, эти самыя пушки перенесло вѣтромъ прямо на другую сторону, и часовыхъ съ будками туда же-съ. Солдатамъ, которые стояли лицемъ къ вѣтру, вдуло всѣ зубы въ горло, а на другихъ головы вертѣлись флюгеромъ-съ: они, вишь, ждали команды направо кругомъ! А въ воздухѣ такъ и почернѣло отъ арапченковъ, которыхъ сорвало вихремъ съ овощнаго рынка вмѣстѣ съ плодами. Я не могу всего такъ хорошо пересказать вамъ, мистеръ Симпль: но когда шквалъ прошелъ, то маленькіе негры, дыни, апельсины, груши, сигары,-- чтобъ не солгать вамъ, ей, ей, слишкомъ полчаса валились съ воздуха градомъ на гаванъ и на нашу эскадру!
-- И ты думаешь, я всему этому повѣрю?
-- Воля ваша, мистеръ Симпль: только, я такъ часто разсказывалъ эту исторію, что, мнѣ кажется, на стоитъ у меня передъ глазами.... Да что тамъ такое подъ мѣсяцемъ? Никакъ паруса?
Свинбурнъ взялъ трубку и навелъ ее.
-- Разъ, два, три, четыре.... Это нашъ адмиралъ-съ тянется, на ночь глядя, съ эскадрою. Живъ быть не хочу, если одинъ корабль тутъ не линейный!
На разсвѣтѣ, мы опознались съ подходящими судами и салютовали адмиральскому флагу, а въ восемь часовъ ужъ всѣ они были на якорѣ. Гавань вдругъ оживилась. Никогда еще Барбадосъ не видалъ такого блистательнаго, веселаго, шумнаго собранія офицеровъ.
Съ тѣхъ поръ, на званые обѣды отправлялись мы многочисленными обществами. Гостепріимство здѣшнихъ островитянъ слишкомъ извѣстно. Приглашенія простирались даже на мичмановъ {Въ Англіи мичманы не офицеры. Питеръ Симпль былъ только мичманъ.}: поэтому и я нерѣдко наслаждался вкусными обѣдами на берегу, и ласковымъ пріемомъ на поддачу. Одного не удавалось мнѣ видѣть -- бала Барбадской знати, прославленнаго dignity ball, о которомъ я такъ много наслышался, что мнѣ очень хотѣлось узнать, что это такое. Но здѣсь нужно объясненіе: иначе не поймутъ меня читатели.
Цвѣтные жители Барбадоса, по причинамъ, которыя имъ однимъ извѣстны, горды до чрезвычайности, и всѣхъ обитателей другихъ острововъ презрительно называютъ ниггерами: они тоже думаютъ весьма много о своей храбрости, хотя никто изъ нихъ не видалъ войны, о сраженіяхъ слыхивали они только по газетамъ. Но при всякой побѣдѣ, одержанной Англіею, эти добрые и забавные островитяне увѣрены, что непріятель разбить ими. Свободные Барбадцы по большей части пребогатые люди, вздергиваютъ носъ выше самаго хохла, и, переобезьянивая Европейскіе обычаи, самыхъ Европейцевъ считаютъ какъ-бы ниже себя. "Баломъ знати", dignity ball, называется у нихъ тотъ, который даютъ почетнѣйшіе жители, а "знатью" величаютъ они людей, приближающихся цвѣтомъ кожи къ нашему. Кто бѣлѣе, тотъ знатнѣе. По особенной занимательности этихъ собраній и по разнымъ другимъ причинамъ, которыхъ не стоитъ прописывать, сухопутные и морскіе офицеры большіе до нихъ охотники. Билеты для входа продаются очень дорого, я думаю, по восьми доллеровъ каждый.
Губернаторъ острова давалъ въ честь прибытія эскадры большой балъ съ ужиномъ. Миссъ Бетси Остинъ, "знатная" цвѣтная дама, провѣдавъ объ этомъ, разослала свои билеты на тотъ же вечеръ. Это было не изъ соперничества, а по другой причинѣ: она расчитала, что большую часть офицеровъ и мичмановъ отпустятъ съ кораблей къ губернатору, что оттуда они непремѣнно ускользнутъ къ ней, и что, при помощи этой невинной уловки, она затмитъ всѣ "балы знати" множествомъ и отборностью гостей своихъ.
Въ день бала, капитанъ нашъ пріѣхалъ на корабль, и объявилъ старшему лейтенанту, что губернаторъ проситъ къ себѣ непремѣнно всѣхъ его офицеровъ. Мы отправились съ радостью.
Балъ былъ очень блистателенъ: жаль только, что дамы зажелчены климатомъ,-- но впрочемъ не безъ исключеній. Вообще, у губернатора было очень весело: несмотря да то, всѣмъ намъ до смерти хотѣлось вырваться оттуда скорѣе къ Миссъ Бетси Остинъ, на знаменитый "балъ знати", или сокращенно, на "знать". Я ускользнулъ съ тремя другими мичманами, и скоро мы очутились тамъ. Толпа негровъ стояла передъ домомъ: балъ еще не начинался за недостаткомъ кавалеровъ, потому что въ это отборное общество не пускали никого чернѣе мулатта. Можетъ-быть, не излишне замѣтить, что рожденный отъ бѣлаго съ негритянкою называется мулаттомъ, или половинчатымъ; отъ бѣлаго съ мулаткою, квадруномъ, или четверть-чернымъ; изъ четвертныхъ-то состоитъ преимущественно здѣшнее хорошее общество. Отъ квадруновъ съ бѣлыми происходятъ мусти, или восьмушно-черные, а отъ этихъ съ бѣлыми жъ, мустафины, или полувосьмушно-черные. Слѣдующія породы называются "отмытыми до бѣла", и считаются ужъ Европейскими. Цвѣтъ тѣла составляетъ важный предметъ геральдики въ Западныхъ Индіяхъ, и благородство, основанное на отливахъ кожи, заключаетъ въ себѣ столько же, если не болѣе, степеней, какъ и дворянское достоинство Страсбургскихъ канониковъ или Испанскихъ грандовъ: квадрунъ свысока глядитъ на мулатта, мулатть на самбо, то есть, помѣсь мулатта съ негритянкою, а самбо на ниггера. Всѣхъ ихъ, безспорно, красивѣе порода квадруновъ: нѣкоторыя женщины этой степени истинно прелестны; волосы у нихъ длинные, совершенно прямые и мягкіе; глаза большіе и черные, станъ удивительный, и румянецъ играетъ въ щекахъ такъ же явно, съ такимъ же волшебствомъ, какъ у Европеекъ.
Двери дома Миссъ Остинъ были отворены и убраны померанцевыми вѣтвями. У самаго входа встрѣтилъ насъ мулаттъ, исправлявшій, какъ мы полагали, должность швейцара. Онъ былъ распудренъ, въ бѣлыхъ шараварахъ, въ жилетѣ короче воробьинаго носа, и въ поношеномъ капитанскомъ мундирѣ, вмѣсто ливреи. Съ низкимъ поклономъ "принялъ онъ смѣлость обезпокоить господъ посѣтителей на счетъ билета", и, когда мы его отдали, ввелъ насъ въ бальную комнату, гдѣ у самыхъ дверей стояла Миссъ Остинъ для принятія гостей своихъ. Она намъ низко присѣла, и замѣтила, что очень рада видѣть у себя господъ моряковъ, но надѣется, что и господа офицеры пожалуютъ тоже на ея "знать".
Наша мичманская знать очень оскорбилася этимъ замѣчаніемъ, и одинъ изъ насъ отвѣчалъ, что "мы, не хвастая, считаемъ себя также офицерами, да еще и не маленькими; а если она ожидаетъ лейтенантовъ, такъ пусть ждетъ до тѣхъ поръ, пока имъ надоѣстъ у губернатора: мы, съ своей стороны, отдали предпочтеніе ея балу".
Этимъ объясненіемъ все поправилось. Я, между-тѣмъ, пооглядѣлся въ обществѣ, и долженъ признаться, хоть, можетъ, разсержу Европейскихъ красавицъ, что сроду не видывалъ такого множества хорошенькихъ становъ и личекъ. Какъ лейтенанты еще не пріѣзжали, то мы овладѣли всеобщимъ вниманіемъ, и я былъ представленъ поочередно Миссъ Эвридикѣ, Миссъ Минервѣ, Миссъ Сильвіи, Миссъ Аспазіи, Миссъ Эвтерпѣ,-- имена дочекъ, явно заимствованныя отъ стоявшихъ здѣсь военныхъ кораблей и фрегатовъ, которыхъ лейтенанты произвели пріятное впечатлѣніе надъ воображеніемъ смазливыхъ Барбадскихъ маменекъ. Всѣ эти молодыя дѣвушки выказывали пріемы мѣстнаго хорошаго тона. Не берусь описать ихъ туалетъ: драгоцѣнныхъ вещей было довольно, платья очень легки; корсетовъ, кажется, не было: да и на что корсеты тамъ, гдѣ таліи такъ прекрасны, что имъ надо бояться только одежды? Вотъ явилось еще немного мичмановъ и уже нѣсколько лейтенантовъ -- между прочими мой пріятель, удалой О'Браень. Хозяйка приглашаетъ начать балъ. Я прошу Миссъ Эвридику на котильонъ, которымъ онъ долженъ открыться. Въ эту минуту выступаетъ впередъ первый скрипачъ, церемоніймейстеръ и баллетмейстеръ острова, масса Джонсонъ, молодецъ хоть куда, учившій танцовать всѣхъ "Барбадскихъ барышень". Онъ былъ темноцвѣтный квадрунъ, слегка напудренный, въ голубомъ фракѣ на распашку, для большей очевидности лилѣйно-бѣлаго жилета, который онъ застегивалъ только на одну пуговку, чтобъ дать просторъ главному предмету своей гордости,-- широкимъ, туго накрахмаленнымъ манжетамъ, несравненному жабо, простиравшемуся отъ галстуха до самаго пояса нанковыхъ штановъ, которыя завершались на колѣняхъ огромными пуками лентъ. Ноги его были обтянуты шелковыми чулками, что однако жъ не дѣлало чести его разборчивости, потому что здѣсь явно обнаруживалось превосходство Европейца надъ цвѣтнымъ человѣкомъ: голени его слишкомъ уклонялись отъ прямой линіи, и тощее берцо входило въ широкую ступню точно такъ, какъ палка въ половую щетку, то есть въ одинакомъ разстояній отъ пальцевъ и отъ пятки. Такова была наружность Г. Аполлона Джонсона, въ которомъ Барбадскія дамы видѣли крайній предѣлъ лучшаго тона и верховнаго судью приличій. Смычекъ его былъ волшебнымъ жезломъ, который, визжа по скрипкѣ заставлялъ всѣхъ повиноваться его велѣніямъ. "Сударыни, господа, извольте по мѣстамъ!" Всѣ повскакали. "Миссъ Эвридика, вы открываете балъ!"
У Миссъ Эвридики былъ плохой кавалеръ, по она взялась учить меня. Противъ насъ сталъ О'Браенъ съ фрегатомъ Эвтерпою,-- я хотѣлъ сказать, съ Миссъ Эвтерпою! Прочіе кавалеры были все наши же: двѣнадцать бѣлыхъ пополамъ съ черными пестрѣли, точно какъ шашечница. Всѣ взоры были устремлены на Г. Аполлона Джонсона, который сперва взглянулъ на пары, потомъ на свою скрипку и наконецъ за прочихъ музыкантовъ, чтобъ видѣть, все ли въ порядкѣ,-- взмахнулъ смычкомъ, и грянула музыка. "Масса лейтенантъ! закричалъ Аполлонъ О'Браену: переходите къ дамѣ, которая противъ васъ! Правую руку! Лѣвую, теперь лицемъ къ Миссъ Эвридикъ! -- ну, такъ! возьмитесь за руки и кружитесь! А вы, мичманокъ, поставьте свою даму! Теперь вертите ее!.... довольно, погодите! Первая фигура кончена."
Тутъ, я думалъ, мнѣ можно будетъ поговорить съ моей дамою. Я сдѣлалъ какое-то замѣчаніе. Она мнѣ отвѣчала на отрѣзъ: "Я, сударь, пришла сюда танцовать, а не болтать. Смотрите на массу Джонсона: онъ сейчасъ ударитъ смычкомъ." О! подумалъ я: это ужъ слишкомъ пахнетъ аптиподами!
Началась вторая фигура, и я сдѣлалъ ужасную ошибку; въ третьей, въ четвертой, въ пятой та же исторія, потому что я сроду не танцовывалъ котильона. Когда я отвелъ на мѣсто свою даму, рѣшительно самую миленькую изъ всѣхъ бывшихъ на балѣ, она взглянула на меня презрительно, и сказала сосѣдкѣ:"Право, мнѣ жаль этихъ господъ! Пріѣдутъ изъ Англіи и неумѣютъ танцовать! и если научатся кой-какъ въ Барбадосѣ, то всю жизнь не могутъ показаться въ знатномъ обществѣ." Тутъ затѣяли англезъ, который для всѣхъ былъ пріятнѣе, потому что и ученицы Г. Аполлона Джонсона не блистали совершенствомъ въ котильонѣ, а изъ офицеровъ, кромѣ О'Браена, никто не танцовалъ его. Превосходство О'Браенова воспитанія, вмѣстѣ съ его лейтенантскимъ эполетомъ и пріятною наружностью, обратили на него особенное вниманіе женщинъ. Онъ взялъ, предъ меня, Миссъ Эвридику, и не оставлялъ ея цѣлый вечеръ, возбуждая тѣмъ ужасную ревность въ Г. Аполлонѣ Джонсонѣ, котораго сердце очевидно обращено было къ этому вѣтру. Общество наше безпрестанно увеличивалось; всѣ гарнизонные офицеры и даже губернаторскіе адъютанты, какъ скоро могли отдѣлаться, пришли сюда въ мефти, то есть, простомъ платьѣ. Танцы продолжались до трехъ часовъ утра. Наконецъ собраніе превратилось въ совершенную давку, отъ-того, что безпрестанно наѣзжали новые гости со всего Барбадоса. Признаться, не худо было бы вылить на нихъ нѣсколько склянокъ одеколона для исправленія атмосферы. Жаръ былъ нестерпимый; дамы не успѣвали утираться. Рекомендую балъ Вестъ-Индской знати всѣмъ дороднымъ людямъ, желающимъ посбавить толщины.
Вотъ объявили, что готовъ ужинъ: оттанцовавъ послѣдній англезъ съ Миссъ Минервою, я, какъ водится, провелъ ее въ столовую. Судьбѣ угодно было посадить меня противъ славной индѣйки, и я спросилъ свою даму, не прикажетъ ли она положить себѣ кусочекъ отъ груди. Она взглянула на меня съ величайшимъ негодованіемъ, и сказала: "Какъ вамъ не стыдно, сударь! Не понимаю, гдѣ учились вы обращенію. Я возьму немножко индѣечей шеи,-- а говорить благовоспитанной дамѣ объ груди, это право ужасно!" Новый урокъ несчастному мичману! До окончанія ужина, я сдѣлалъ еще двѣ или три варварскія ошибки. Наконецъ отужинали, и, должно признаться, столъ былъ отличный.
-- Потише, милостивые государи и государыни, закричалъ масса Аполлонъ Джонсонъ: съ позволенія нашей любезной хозяйки, я хочу предложить тостъ. Милостивые государи и государыни, вы всѣ знаете, а если не знаете, такъ и вамъ говорю, что въ мірѣ нѣтъ мѣста, подобнаго Барбадосу. Весь свѣтъ воюетъ противъ Англіи; ни Англіи, ни королю Георгу нечего бояться до тѣхъ поръ, пока Барбадосъ стоитъ крѣпко. Барбадцы сражаются за Короля Георга до послѣдней капли крови. Никогда еще Барбадцы не обращались въ бѣгство: вамъ всѣмъ извѣстно, что Французы на Сентъ-Люси бросили Морнъ-Фортюне, услышавъ, что идутъ на нихъ Барбадскіе волонтеры. Надѣюсь, никто здѣсь этимъ не обидится, но я съ прискорбіемъ долженъ сказать, что Англичане слишкомъ завистливы къ Барбадцамъ. Милостивые государи и государыни! у Барбадскаго племени одинъ недостатокъ,-- оно слишкомъ храбро..... Предлагаю пить за здоровье острова Барбадоса.
Восклицанія посыпались со всѣхъ сторонъ за этою скромною рѣчью, и тостъ былъ выпитъ съ восторгомъ. Дамы восхищались краснорчіемъ Г. Аполлона и первенствомъ, которое онъ присвоивалъ себѣ въ обществѣ.
Вдругъ встаетъ нашъ О'Браенъ.
-- Мистеръ Поллуша! вы, клянусь витійствовали лучше всякаго попугая, какого удавалось мнѣ видѣть въ этомъ краю; но вы пили въ честь всего острова Барбадоса, а я думаю обратиться къ чему-нибудь частному. Вмѣстѣ съ вами, желаю я добраго здоровья острову, но здѣсь есть такая прелесть, безъ которой онъ былъ бы пустынею: это -- общество милыхъ дѣвицъ, которыя насъ теперь окружаютъ и берутъ сердца наши приступомъ.
О'Браенъ нѣжно обвилъ рукою станъ Миссъ Эвридики, а его Поллуша заскрипѣлъ зубами на всю столовую.
-- Поэтому, господа, съ позволенія вашего, я предлагаю выпить за здоровье Барбадскихъ дамъ!
По крайней мѣрѣ женщины признали О'Браенову рѣчь несравненно лучше Джонсоновой. Миссъ Эвридика сдѣлалась еще граціознѣе, а прочія барышни еще ревнивѣе.
Много другихъ тостовъ было потомъ выпито: вино лилось такъ обильно, что мужская часть общества ужъ слишкомъ раззадорилась. Вдругъ хозяйка встала изъ-за стола: -- Ну, почтенные гости и гостьи! кажется, не грѣхъ сказать, что время и ко дворамъ. -- Я никогда не позволяю напиваться до-пьяна или бурлить у себя въ домѣ: такъ право, лучше выпьемъ по рюмкѣ на прощанье, да и благодарю васъ за компанію.
Намѣкъ былъ довольно ясный, какъ замѣтилъ ей О'Браенъ. Согласно съ ея просьбою и нашимъ желаніемъ, мы выпили на прощанье, и пошли провожать своихъ дамъ. Пока я подавалъ красную креповую шаль Миссъ Минервѣ, въ нѣкоторомъ отдаленіи, собиралась гроза между Барбадскимъ Аполлономъ Джонсономъ и нашимъ О'Браеномъ. Неугомонный лейитенантъ неотступно ухаживалъ за моей Миссъ Эвридикою, и нашептывалъ ей въ ухо такъ называемыя имъ нѣжности, какъ вдругъ масса Аполлонъ, кипя ревностью, подошелъ къ ней и сказалъ, что будетъ имѣть честь проводить ее домой.
-- Можешь избавить себя отъ труда, черномазый подлипало, отвѣчалъ за нее О'Браенъ. Эта барышня у меня подъ покровительствомъ: такъ прочь съ своей отвратительной харицей, или я покажу тебѣ, какъ управляются съ Барбадцемъ, который "слишкомъ храбръ".
-- Клянусь Богомъ, масса лейтенантъ! если вы тронете меня хоть пальцемъ, я самъ докажу вамъ, каковы Барбадцы.
Аполлонъ хотѣлъ втереться между О'Браена и его дамы, но тотъ оттолкнулъ его изо всей силы, и пошелъ съ нею къ дверямъ. Я подоспѣлъ къ нимъ въ это время, бросилъ Миссъ Минерву одну, какъ скоро послышался сердитый голосъ лейтенанта.
Миссъ Эвриднка выпустила О'Браенову руку по его просьбѣ, и они стали съ Аполлономъ середи дороги,-- О'Браенъ, у самыхъ дверей, которыя были заперты, а тотъ въ наступательномъ положеніи. О'Браенъ, зная чувствительное мѣсто негровъ, привѣтствовалъ Поллушу такимъ ударомъ по голенямъ, что мнѣ онъ вѣрно перешибъ бы ноги. Масса Джонеонъ болѣзненно застоналъ и отскочилъ шага на три, раздѣляя толпу за собою. Черные никогда не дерутся кулаками, а бодаютъ головой какъ козлы. Отступивъ, Аполлонъ потеръ себѣ ногу, взвизгнулъ изо всей ночи, и бросился на О'Браена, мѣтя ему головою въ грудь. Лейтенантъ догадался и ловко отскочилъ въ сторону, а Аполлонъ пролетѣлъ мимо съ такой силою, что голова его вышла въ стеклянную дверь, бывшую за О'Браеномъ, и онъ увязъ въ рамѣ, визжа какъ поросенокъ и задыхаясь отъ бѣшенства. Хотя съ трудомъ, однако же его освободили. Онъ былъ въ самомъ жалкомъ положеніи: лице изрѣзано, и несравненный жабо весь въ лоскутьяхъ! Кажется, ужъ съ него было довольно: онъ удалился въ столовую съ нѣкоторыми изъ своихъ почитателей, не глядя на О'Браена, не говоря объ немъ ни слова.
Но за то негодованіе друзей его возрасло до такой степени, что они никакъ не хотѣли спустить намъ этой обиды. Многочисленная толпа собралась на улицѣ, и клялась отмстить за оскорбленіе соотечественника. Должно было ожидать шуму. Миссъ Эвридика скрылась и развязала руки О'Браену. "Выходите, выходите висѣльники, корабельная дрянь! жаль, что нѣтъ большихъ камней разможжить вамъ головы," кричала толпа негровъ. Офицеры вышли всѣ вмѣстѣ, и были встрѣчены градомъ гнилыхъ померанцевъ, кочерыгъ, грязи и кокосовой скорлупы. Мы мужественно пробивали себѣ дорогу, но приблизившись къ берегу, увидѣли, что непріятель увеличивается сотнями, и наконецъ ужъ не могли двигаться впередъ, совершенно сдавленные нигерами, у которыхъ головы тверды и безчувственны какъ мраморъ.
-- Надо обнажить шпаги, сказалъ одинъ офицеръ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, это напрасно! отвѣчалъ О'Браенъ: стоитъ только пролить кровь, такъ ужъ они насъ живыхъ не выпустятъ. Люди на боту теперь вѣрно замѣтили, что здѣсь шумъ и свалка.
О'Браенъ былъ правъ. Не успѣлъ онъ этого вымолвить, какъ мы увидѣли, что въ нѣкоторомъ отдаленіи для насъ прокладывается дорога, а минуты черезъ двѣ она была уже открыта, и Свинбурнъ съ матросами явились посреди толпы, вооруженные дубинами. Они подчивали ими черныхъ не по головамъ, а по ногамъ, подкашивая ихъ, какъ траву, и продолжали это угощеніе вправо и влѣво до тѣхъ поръ, пока мы дошли до лодокъ. Тутъ они сомкнули за нами свои дубины и только изрѣдка подшибали смѣльчаковъ, подходившихъ слишкомъ близко. Тогда уже совершенно разсвѣло, и черезъ нѣсколько минутъ прибыли мы на фрегатъ благополучно. Такъ кончился первый и послѣдній "балъ знати", который мнѣ случилось видѣть.