Аннотация: Valerie.
Автобиография. Текст издания: журнал "Библіотека для Чтенія", тт.99-100, 1850.
ВАЛЕРІЯ.
АВТОБІОГРАФІЯ
Сочиненіе Марріэта.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Я поставила въ заглавіи этой книги имя, данное мнѣ при крещеніи. Если читатель не поскучаетъ прочитать ее до конца, то узнаетъ, чѣмъ сдѣлалась я теперь, послѣ жизни, полной приключеній. Я не буду отнимать у него времени, распространяясь въ предисловіи, но сейчасъ же разскажу о моемъ рожденіи и воспитаніи, и познакомлю его съ моими родственниками. Это необходимо: время рожденія и родство еще не такъ важны; но важно воспитаніе, потому-что оно подготовило много событій въ моей жизни. Многое зависитъ, однако же, и отъ происхожденія, и во всякомъ случаѣ упомянуть о немъ должно для полноты картины. И такъ, начнемъ съ начала.
Я родилась во Франціи. Отецъ мой происходилъ отъ младшей линіи старинной дворянской фамиліи; онъ былъ сынъ стараго офицера и самъ служилъ офицеромъ въ арміи Наполеона. Онъ былъ съ нимъ итальянскомъ походѣ и, продолжая сопровождать его во всѣхъ кампаніяхъ, дослужился до капитана кавалеріи. Онъ отличался много разъ; получилъ орденъ почетнаго легіона: императоръ любилъ его и всѣ были увѣрены, что отецъ мой быстро пойдетъ впередъ,-- какъ вдругъ онъ сдѣлалъ сильную ошибку. Эскадронъ его стоилъ въ маленькомъ городкѣ Цвейбрюккенѣ, на берегу Эрбаха; тутъ онъ увидѣлъ мать мою и влюбился и женился. Поступокъ былъ извинителенъ: такой красавицы, какъ матъ моя, я не видывала; притомъ она была отличная музыкантша, хорошей фамиліи, и съ приданымъ довольно значительна Читатель скажетъ, можетъ-быть, что отецъ мой, женившись, не сдѣлалъ вовсе никакой ошибки. Это правда: ошибка состояла не томъ, что онъ женился, а въ томъ, что послушался матушки испортивъ свою карьеру. Онъ хотѣлъ оставить жену до конца кампаніи у родителей. Она этого не захотѣла и отецъ мой исполнилъ ея желаніе. Наполеонъ не препятствовалъ своимъ офицерамъ жениться, но не любилъ, чтобъ жены ихъ слѣдовали за арміей. Вотъ почему отецъ мой лишился милости своего полководца. Мать моя была такъ хороша собою, что всѣ тотчасъ же замѣтили ее; объ этомъ не замедлилъ узнать и Наполеонъ, и это вооружило его противъ моего отца.
Въ первый годъ послѣ свадьбы родился старшій братъ мой, Августъ, вскорѣ потомъ мать моя сдѣлалась опять беременна, и это обрадовало отца: онъ былъ женатъ уже годъ, и, любуясь красотой своей жены, уже разсчитывалъ, достаточно ли вознаграждаетъ его обладаніе такою женщиной за потерю командованія бригадой.
Для оправданія моего отца, я должна сообщить читателю подробности, которыя, можетъ-быть, ему неизвѣстны. Наполеонъ, какъ я сказала, не запрещалъ своимъ офицерамъ жениться; ему нужны были люди для войска, но только для войска: онъ не дорожилъ супругами, доставлявшими ему большею частью дѣвочекъ. Но если, напротивъ того, жена дарила своего мужа шестью или семью мальчиками, онъ былъ военный, то могъ быть увѣренъ, что получить пожизненную пенсію. Мать моя родила сына, и такъ-какъ извѣстно, то женщина большею частью продолжаетъ производить дѣтей того пола съ котораго начала, то всѣ поздравляли ее съ новою беременностью и предсказывали, что, благодаря ея плодовитости, мужъ скоро получитъ пенсію. Отецъ мой былъ того же мнѣнія, и надѣялся, что пенсія вознаградитъ его за потерю бригады. Мать моя съ увѣренностью говорила, что родитъ сына.
Но всѣ предсказанія и надежды разрушило мое появленіе на свѣтъ. Отецъ мой былъ огорченъ, но перенесъ это съ твердостью мужчины. Мать была не только огорчена, но и разсержена. Она была женщина вспыльчивая и получила ко мнѣ какое-то отвращеніе. Съ лѣтами это чувство не ослабѣвало, а усиливалось, и, какъ вы увидите, было главною причиною всѣхъ моихъ несчастій.
Отецъ мой, находя неудобнымъ возить съ собою жену въ дальніе походы, и надѣясь можетъ-быть, снова заслужить милость императора и получить бригаду, предложилъ матери возвратиться съ двумя дѣтьми къ своимъ родителямъ. Маменька рѣшительно отказалась отъ этого, но согласилась отослать въ Цвейбрюккенъ меня и брата моего Августа. Тамъ жили мы въ то время, когда отецъ слѣдовалъ за судьбою императора, а мать за судьбою своего мужа. Я почти не помню дѣда и бабушки съ материнской стороны, помню только, что я прожила у нихъ до сегодняшняго возраста, и потомъ переселилась съ братомъ въ Люпевиль, къ матери отца моего, которая пожелала заняться вашимъ воспитаніемъ.
Этого желала, какъ я говорю вамъ, бабушка, а не дѣдушка, бывшій тогда еще въ живыхъ. Будь его воля, онъ не призвалъ бы насъ въ Люневиль; онъ не любилъ дѣтей. Но бабушка имѣла свое, независимое отъ мужа состояніе, и настояла на томъ, чтобы мы переѣхали къ ней. Я часто слышала, какъ дѣдушка говорилъ ей объ издержкахъ по случаю нашего у нихъ пребыванія, и какъ бабушка отвѣчала : "Eh bien, monsieur Chatcauneuf, c'est mon argent que je dépense".
Надо описать вамъ дѣдушку. Онъ служилъ во французской арміи, и вышелъ въ отставку съ чиномъ майора и орденомъ почетнаго легіона. Это былъ высокій, статный старикъ, съ бѣлыми какъ серебро волосами. Въ молодости онъ слылъ, говорятъ, однимъ изъ храбрѣйшихъ и красивѣйшихъ офицеровъ во французской арміи. Онъ думалъ только о своемъ покоѣ; дѣтскій шумъ сильно безпокоилъ его и вотъ почему онъ не любилъ дѣтей. Мы видѣли его чрезвычайно рѣдко. Если мнѣ, бывало, случится забѣжать къ нему въ комнату, онъ сейчасъ погрозилъ мнѣ розгой.
Люневиль прекрасный городъ въ мёртскомъ департаментѣ. Замокъ, или лучше сказать дворецъ,-- великолѣпное, обширное зданіе, въ которомъ жили нѣкогда Лотарингскіе герцоги; и потомъ жилъ король Станиславъ, основавшій военную школу, библіотеку и госпиталь. Дворецъ этотъ -- квадратное зданіе, съ прекраснымъ фасадомъ. Передъ нимъ бьетъ фонтанъ. Въ срединѣ дворца есть широкая площадь, а за нимъ обширный садъ, содержимый въ большой чистотѣ. Одну сторону дворца занимали офицеры полка, стоявшаго въ Люневилѣ, другую солдаты; остальное было назначено для старыхъ отставныхъ офицеровъ, получающихъ пенсію. Въ этомъ-то прекрасномъ зданіи поселились на остальную жизнь дѣдушка и бабушка. За исключеніемъ Тюильри, я не знаю во Франціи дворца, который могъ бы сравниться съ люневильскимъ. Въ немъ поселилась и я; тогда мнѣ было семь лѣтъ, и съ этого времени начинается собственно моя жизнь.
Я описала вамъ дѣдушку и наше жилище. Теперь позвольте по знакомить васъ съ бабушкой, моей милой, доброй бабушкой, которую я такъ горячо любила при жизни, и которой память уважаю такъ глубоко. Она была невелика ростомъ, но въ шестьдесятъ лѣтъ не утратила еще своей красоты и держалась прямо какъ стрѣла. Ни надъ кѣмъ, кажется, не пролетѣло время такъ легко; волосы ея были черны какъ смоль и ниспадали до самыхъ колѣнъ. Всѣ находили это чрезвычайно замѣчательнымъ явленіемъ, и она гордилась тѣмъ, что у нея нѣтъ ни волоска сѣдаго. Она потеряла уже много зубовъ, но морщинъ на лицѣ ея не было, и для шестидесяти-лѣтней старушки она была необыкновенно свѣжа. Не состарѣлась она и душою,-- острила и вѣчно шутила. Офицеры, жившіе во дворцѣ, не выходили изъ ея комнатъ и предпочитали ея общество обществу молодыхъ женщинъ. Она страстно любила дѣтей и всегда участвовала къ нашихъ играхъ; но при всей своей живости, она была женщина нравственная и религіозная. Она прощала лѣность и шалости; но ложь, нарушеніе правилъ чести всегда влекли за собою для меня и моего брата строгое наказаніе. Она говорила, что честность несовмѣстна съ обманомъ, и что изъ лжи сами собою возникаютъ всѣ прочіе пороки. Правду считала она основаніемъ всего добраго и благороднаго; прочія же вѣтви воспитанія были, по ея мнѣнію, сравнительно неважны, и ничего не значили безъ любви къ истинѣ. Она была права.
Я и братъ мой ходили каждый день въ школу. Служанка наша, Катерина, отводила меня въ школу послѣ завтрака и приходила за мною въ четыре часа послѣ обѣда. Это было счастливое время моей жизни. Съ какою радостью возвращалась я во дворецъ и вспрыгивала иногда, чтобы испугать бабушку, прямо къ ней въ окно! Она и сердилась и смѣялась.
Бабушка была, какъ я замѣтила, религіозна, но не ханжа. Главнымъ стараніемъ ея было внушить мнѣ любовь къ правдѣ и она неутомимо арендовала свою цѣль. Если я, бывало, провинюсь, ее огорчалъ к проступокъ мой, а мысль, что я, можетъ-быть, стану отпираться. Для предотвращенія лжи она изобрѣла престранное средство: она разсказыала, что видѣла проступокъ мой во снѣ. Она не обвиняла меня тогда, не увѣрившись напередъ, что я дѣйствительно виновата, потомъ говорила мнѣ поутру: "Валерія, миѣ сегодня снился сонъ; никакъ не могу забыть его. Снится мнѣ, что будто ты забыла свое обѣщаніе, вошла въ будетъ и съѣла большой кусокъ пирога".
При этомъ она смотрѣла на меня очень пристально; я, слушая ее, краснѣла и потупляла глаза, и когда сонъ былъ досказанъ, я лежала у ногъ ей, припавши лицомъ къ ея колѣнамъ. За проступки поважнѣе я должна была молитъ Бога о прощеніи, и потомъ меня сажали тюрьму, то-есть запирали на нѣколько часовъ въ моей спальнѣ. Катерина служила у бабушки уже давно и пользовалась большими привилегіями; она позволяла себѣ высказывать свое мнѣніе и могла ворчать сколько угодно, чего и не упускала дѣлать всякій разъ, когда меня сажали подъ арестъ. "Toujours en prison celle pauvre peine. Это нехорошо, сударыня; выпустите ее". Бабушка отвѣчала ей очень спокойно: "ты добрая женщина, Катерина, только ничего не смыслишь въ воспитаніи". Иногда однакоже ей удавалось выпросить ключъ, и тогда меня освобождали раньше назначеннаго срока.
Заключеніе въ тюрьму было для меня наказаніемъ очень тяжелымъ: меня сажали всегда ввечеру, по возвращеніи изъ школы и, слѣдовательно, лишали возможности играть. Во дворцѣ жило много женатыхъ офицеровъ, и у меня было много подругъ. Дѣвочки ходили въ рощу за дворцовымъ садомъ собирать цвѣты и плести гирлянды, которыя вѣшали потомъ на веревкѣ, натянутой поперегъ двора При натупленіи ночи всѣ выходили изъ своихъ квартиръ съ фонарями, тацовали ronde и веселились до-тѣхъ-поръ, пока не наставала пора ложиться спать. Окна моей спальни выходили на дворъ, и, сидя въ тюрьмѣ, я имѣла неудовольствіе видѣть передъ собою игры, въ которыхъ мнѣ нельзя было участвовать.
Въ доказательство вѣрности системы моей бабушки, я разскажу вамъ одинъ случай. У дѣда моего было помѣстье мы за четыре отъ Люневиля. Часть его была отдана въ наемъ фермеру, другою онъ завѣдывалъ самъ и жилъ на получаемые съ нея доходы. Съ этой фермы получали мы молоко, масло, сыръ, фрукты и всякую встану. Въ этой части Франціи умѣютъ топить и очищать масло за зиму, не соля его. Оно не портится и очень пріятно на вкусъ; по-крайней-мѣрѣ мнѣ оно очень нравилось. Въ буфетѣ стояло банокъ двадцать этого масла, и его брали изъ нихъ поочередно. Я не смѣла сдѣлать похищенія изъ той банки, которая стояла на очереди, потому-что это сейчасъ бы замѣтили; я принялась за послѣднюю и почти опорожнили ее прежде, нежели бабушка замѣтила мою продѣлку. Вслѣдъ за имъ ей, по обыкновенію, приснился сонъ. Она начала пересчитывать всѣ банки: открываетъ первую -- полна; открываетъ вторую -- пола; третью -- полна; и когда очередь еще далеко не дошла до послѣдней, я стояла уже на колѣнахъ и досказывала сонъ бабушки. Я во въ силахъ была выслушать осмотра всѣхъ двадцати банокъ. Съ этого времени я, не дожидаясь конца сновидѣнія, признавалась въ моемъ проступкѣ.
Мнѣ было уже девять лѣтъ, когда я провинилась въ другомъ, болѣе важномъ дѣлѣ. Я разскажу вамъ этотъ случай ради оригинальности наказанія, которое съ пользою можетъ быть употреблено и вами. Дѣти офицеровъ, жившихъ во дворцѣ, то-есть собственно дѣвочки, устроивали иногда въ саду праздникъ, нѣчто въ родѣ пикника: однѣ приносили пироги, другія фрукты, третьи деньги (по нѣскольку су), для покупки конфектъ или что вздумается обществу.
Бабушка давала мнѣ на эти случаи всегда фрукты, цѣлую кучу яблокъ и грушъ, привозимыхъ намъ съ фермы. Однажды одна изъ дѣвочекъ, постарше меня, сказала мнѣ, что фруктовъ у нихъ довольно, а чтобы я принесла денегъ. Я попросила у бабушки нѣсколько су, но получила отказъ. Подруга моя сказала: "да ты украдь деньги у дѣдушки". Я не соглашалась, но она начала надо мною смѣяться, и довела меня до того, что я рѣшилась. Давши ей слово, я была въ самомъ непріятномъ положеніи. Я знала, что воровать дурно, а подруга не забыла внушить мнѣ, какъ дурно не исполнять своихъ обѣщаній. Я не знала, что мнѣ дѣлать. Цѣлый вечеръ была я въ такомъ волненіи, что бабушка не знала, что подумать. Я стыдилась нарушить данное слово и дрожала при мысли о предстощемъ поступкѣ. Наконецъ я легла въ постель, но не спала. Около полуночи я встала, прокралась потихоньку въ комнату дѣдушки, подошла къ его платью, лежавшему на стулѣ, обшарила карманы и украла -- два су!
Достигши цѣли, я ушла назадъ къ себѣ въ комнату. Не могу описать вамъ, что было со мною, когда я снова легла въ постель; -- во всю ночь не смыкала я глазъ, и на другое утро явилась блѣдная, истомленная, трепещущая. Оказалось, что дѣдушка подсмотрѣлъ, какъ я воровала деньги, и сказалъ это бабушкѣ. Бабушка призвала меня къ себѣ.
-- Поди сюда, Валерія, сказала она. Мнѣ снился сегодня ужасный сонъ: будто одна дѣвочка прокралась ночью въ комнату своего дѣдушки....
Я не выдержала,-- бросилась къ ея ногамъ я воскликнула:
-- Да, да! и украла два су!
Я залилась слезами, и цѣлый часъ не могла ни встать, ни поднять глазъ. Наказаніе было строгое. Меня замкнули на десять дней; но всего ужаснѣе было то, что меня призывали всякій разъ, когда кто-нибудь къ намъ приходилъ, и бабушка торжественно представляла меня гостямъ съ словами:
-- Permettez, madame (или monsieur), que je vons présente mademoiselle Valérie, qui est enfermée dans sa chambre poor avoir volé fax sons de son grand-père.
Стыда моего нельзя выразить словами. Это повторялось разъ десять на день. Уходя въ свою комнату, я заливалась горькими слезами. Наказаніе было строго, но благотворно. Послѣ этого я скорѣе согласилась бы вытерпѣть пытку, нежели тронутъ чужую вещь. Исцѣленіе было радикальное.
Пять лѣтъ пробыла я подъ надзоромъ бабушки, внушившей мнѣ горячую любовь къ правдѣ. Я могу сказать по совѣсти, что я была невинна, какъ агнецъ,-- но скоро все это должно было измѣниться. Наполеонъ былъ низведенъ съ престола и отвезенъ на безплодную скалу. Во французской арміи сдѣланы большія перемѣны. Гусарскій полкъ, въ которомъ служилъ отецъ мой, былъ распущенъ, и отца причислили къ драгунамъ, назначеннымъ въ Люневиль. Онъ прибылъ туда съ матушкой и семью дѣтьми. Всѣхъ насъ было у него, слѣдовательно, девять. Въ послѣдствіи число наше возросло до четырнадцати, -- семь сыновей и семь дочерей. Будь Наполеонъ на тронѣ, онъ непремѣнно далъ бы моему отцу пенсію.
Пріѣздъ родителей былъ для меня источникомъ и радости и горя. Мнѣ ужасно хотѣлось увидѣть братьевъ и сестеръ, и сердце мое рвалось къ отцу и матери, хотя я ихъ почти не помнила. Однако же я боялась, что меня отнимутъ у бабушки, да и сама она этого не желала. Къ-несчастью , такъ и случилось. Меня съ братомъ немедленно взяли домой.
Черезъ недѣлю полкъ моего отца получилъ приказаніе выступить въ Нантъ; но я успѣла уже убѣдиться въ это время, что участь моя будетъ горька. Я исполняла въ домѣ должность служанки и няньки при младшихъ моихъ братьяхъ; къ неописанному моему несчастью, матушка по прежнему питала ко мнѣ отвращеніе, и не проходило почти дня, чтобы она меня не наказывала.
Мы отправились въ Нантъ; я думала, что не переживу разлуки съ бабушкой, горько плакавшей на прощаньи. Отецъ охотно оставитъ бы меня у нея, и она обѣщала отказать мнѣ свое имѣніе; но это предложеніе только пуще разгнѣвало матушку. Она объявила, что я не останусь въ Люневилѣ, а отецъ мой ни въ чемъ ей не противоречилъ.
Прибывъ въ Нантъ, мы расположились въ казармахъ. Я должна была стлать постели, мыть дѣтей, ходить гулять съ младшею изъ нихъ, и исполнять все, что ни прикажутъ мнѣ братья или сестры. Гардеробъ, которымъ снабдила меня бабушка, былъ очень хорошъ; его у меня взяли и перешили мои платья для сестеръ, но всего обиднѣе было для меня то, что сестеръ учили музыкѣ, танцамъ и другимъ искуствамъ, а мнѣ нельзя было пользоваться уроками, хотя учителя не взяли бы за это ни гроша лишняго.
Я живо помню, что чувствовала въ это время. Я чувствовала, что отъ всей души люблю матушку, люблю ее горячо, но она все по прежнему не любила меня.
Любимцемъ матушки былъ второй братъ мой, Павелъ; онъ былъ удивительный музыкантъ: игралъ на чемъ угодно, читалъ самыя трудныя ноты съ перваго разу. Матушка сама была хорошая музыкантша, и полюбила его за его дарованіе. Ему позволено было приказывать мнѣ, что вздумается. Но за меня заступался Августъ, и порядкомъ отплачивалъ Павлу. Только это не помогало.
Слѣдствіемъ такаго обращенія со мною было то, что оно уничтожило во мнѣ все, внушенное бабушкой. Страхъ наказанія заставлялъ меня лгать и обманывать. Даже братъ Августъ готовъ былъ вдаться въ этотъ порокъ, жалѣя меня. "Валерія", говаривалъ онъ, выбѣгая ко мнѣ на встрѣчу, когда я возвращалась домой съ прогулки съ маленькимъ братомъ, "матушка недовольна, ты должна сказать то и то". То и то, разумѣется, была ложь; я лгала неловко, краснѣла и запиналась, ложь не могла укрыться, и меня наказывали за то, что иногда и не заслуживало наказанія. Поймавши меня во лжи, матушка никогда не забывала говорить объ этомъ отцу, и мало-по-малу онъ началъ думать, что я заслуживаю такого обращенія, что я дурная, скрытная дѣвочка.
Я была счастлива только уходя изъ дому. Но это случалось, когда меня посылали гулять съ маленькимъ братомъ моимъ Пьеромъ. Окончивъ домашнія работы, я должна была нести его на воздухъ. Если онъ плакалъ и капризничалъ, то прогулка начиналась немедленно. Я знала это, и щипала его, чтобы заставить плакатъ и выйти съ нимъ изъ дому. Я сдѣлалась жестокою. Съ какимъ негодованіемъ отвергла бы я такіе поступки полгода тому назадъ!
Матушка воображала, что обращеніе ея со много извѣстно только домашнимъ, но она ошибалась. Обо мнѣ сожалѣли всѣ офицеры и жены ихъ, жившіе въ казармахъ.
Жена одного изъ высшихъ офицеровъ, также жившаго въ каразмахъ, питала ко мнѣ особенное участіе. У нея тоже была дочь Валерія. Уходя изъ дому, я обыкновенно приходила къ нимъ, и видя какъ ласкаетъ и обнимаетъ мою тезку мать ея, я невольно плакала, чувствуя, что лишена этого наслажденія.
-- О чемъ ты плачешь, Валерія?
-- О, зачѣмъ меня также не ласкаютъ? Что я сдѣлала?
II.
Нѣсколько дней спустя, я пошла гулять съ маленькимъ Пьеромъ. Я шла погруженная въ глубокую думу и перенеслась мысленно въ Люневиль, къ моей милой бабушкѣ. Вдругъ я поскользнулась и упала. Желая удержать Пьера , я сама ушиблась очень больно ; но, къ несчастью, и онъ ушибся не легче. Онъ заплакалъ и застоналъ; я старалась его утѣшить, но безуспѣшно. Часа два проходила я, не силахъ показаться домой; но наконецъ стемнѣло, и я принуждена была воротиться. Пьеръ, не умѣвшій еще говорить, продолжалъ стонать и плакатъ, и я разсказала все, какъ было. Матушка наказала меня за это.
Я подумала о всѣхъ моихъ страданіяхъ, и рѣшилась оставить, cкpeпя сердце, домъ родительскій. На разсвѣтѣ я встала, одѣлась, вышла поспѣшно изъ казармъ и отправилась въ Люневиль, отстоявшій отсюда за пятнадцать миль. На половинѣ дороги встрѣтился со мною солдатъ нашего полка, когда-то служившій у насъ въ домѣ. Я хотѣла-было пройти возлѣ него незамѣченной, но онъ узналъ меня. Я просила его не мѣшать мнѣ, и сказала, что иду къ бабушкѣ. Яковъ сказалъ, что онъ не скажетъ никому ни слова.
-- Но, прибавилъ онъ, до Люневиля еще далеко, и вы устанете. За деньги васъ кто-нибудь довезетъ.
Онъ сунулъ мнѣ въ руку монету въ пять франковъ, и мы разстались. Я дошла наконецъ до фермы моего дѣдушки, отстоявшей, какъ уже вамъ извѣстно, за четыре мили отъ города. Прямо въ Люневиль идти я боялась: я знала, что дѣдушка, пожалуй, прійметъ меня не охотно. Я разсказала свою исторію женѣ фермера, и умоляла ее пойти къ бабушкѣ и сказать ей, что я здѣсь. Она уложила меня въ постель и на другое утро пошла въ Люневиль. Бабушка тотчасъ же послала за мною шарабанъ. Добрая старушка заплакала, снявши съ меня простое синее платье изъ бумажной матеріи. Дѣдушка былъ очень недоволенъ моимъ пріѣздомъ.
-- Если ты не хочешь, чтобы я пріютила ее у себя въ домѣ, сказала она, то во всякомъ случаѣ не можешь помѣшать мнѣ исполнить мой долгъ и распоряжаться моими деньгами, какъ мнѣ угодно. правлю ее въ школу на мой счетъ.
Какъ только сшили мнѣ новое платье, меня отвезли въ лучшій пансіонъ въ Люневилѣ. Вскорѣ потомъ пріѣхалъ мой отецъ; его прислала за мною матушка; но бабушка не выдала меня. Онъ уѣхалъ безъ меня. Я пробыла въ пансіонѣ полтора года,-- оправилась, отдохнула и дѣлала быстрые успѣхи въ ученьи.
Но счастью моему не суждено было продлиться. Чувства, пробужденныя во мнѣ худымъ обращеніемъ, затихли, правда, въ полтора года, но въ пансіонѣ мнѣ было такъ хорошо, что я не желала возвратиться домой. По истеченіи этихъ осемнадцати мѣсяцевъ, полкъ моего отца получилъ приказаніе перейти въ какой-то городъ, названіе котораго я забыла; но дорога шла черезъ Люневиль. Матушка перестала съ нѣкоторыхъ поръ говоритъ отцу, чтобъ онъ взялъ меня изъ пансіона. Дамы въ Нантѣ начали обходиться съ нею очень холодно, и она сочла за лучшее оставить меня въ пансіонѣ. Но теперь она опять потребовала моего возвращенія, обѣщая отцу быть со мною ласковѣе и обучать меня наравнѣ съ прочими сестрами. Она сказала даже бабушкѣ, что сознаетъ свою ошибку и досадуетъ на прошедшее. Братъ Августъ, отецъ мой и бабушка уговорили меня возвратиться домой. Матушка сдѣлалась со мною очень ласкова; я чувствовала потребность любить ее, оставила пансіонъ и уѣхала съ ними.
Не успѣли мы поселиться въ новомъ жилищъ, какъ гнѣвъ матушки разразился надо мною сильнѣе прежняго. Братъ Августъ вступался за меня, а въ семействѣ нашемъ было вѣчное несогласіе. Я познакомилась со многими, и проводила въ гостяхъ цѣлые дни. Взысканія матушки заставили меня снова возвратиться въ Люневиль. Я не сказала этого никому, даже Августу. Трудно было выйти изъ главныхъ воротъ дома незамѣченною, и узелокъ возбудилъ бы подозрѣніе. Съ другой стороны дома можно было ускользнутъ только въ рѣшетчатое окно. Мнѣ было четырнадцать лѣтъ, но я была очень тонка. Я попробовала просунуть въ рѣшетку голову и убѣдилась, что могу пролѣзть всѣмъ тѣломъ. Я схватила мой узелокъ и поспѣшила въ контору дилижансовъ. Дилижансъ готовъ былъ отойти въ Люевиль; ѣзды туда было больше полудня. Я сѣла въ карету Кондукторъ меня, и подумалъ, что все въ порядкѣ. Мы уѣхали.
Со мною сидѣлъ какой-то офицеръ съ женою. Они спросили меня, куда я ѣду. Я отвѣчала: къ бабушкѣ, въ Люневнль. Имъ показалось странно, что я одна; они начали разспрашивать меня, и мало-по-малу я разсказала имъ всю свою исторію. Дама изъявила-было желаніе принять меня къ себѣ, но мужъ ея былъ благоразумнѣе и сказалъ, что у бабушки мнѣ будетъ лучше.
Около полудня мы остановились перемѣпить лошадей въ гостинницѣ Louis d'Or, за четверть мили отъ Люневиля. Тутъ я ушла, ни слова не сказавши кондуктору; но онъ зналъ меня и мою бабушку, и не обратилъ на это вниманія. Я ушла потому, что дилижансъ высадилъ бы меня какъ, разъ паредъ домомъ бабушки, и я непремѣнно встрѣтилась бы съ дѣдушкой, проводившимъ тутъ большую часть дня, грѣясь на солнцѣ. Я боялась увидать его прежде бабушки. Въ городѣ былъ у меня дядя, и я была очень дружна съ кузиною Маріей, прекрасной, доброй дѣвушкой. Я рѣшилась пойти къ нимъ, и попроситъ кузину сходить къ бабушкѣ. Трудность состояла въ томъ, чтобы добраться до ихъ дома, не проходя мимо дворца или даже не переходя черезъ мостъ. Я рѣшилась идти берегомъ до-техъ-поръ, пока не поравняюсь съ рощицей позади дворца, и дождаться тамъ отлива. Я знала, что тутъ можно перейти въ бродъ.
Добравшись до мѣста, я сѣла на узелокъ и просидѣла на берегу часа три; потомъ сняла чулки и башмаки, завязала ихъ въ узелъ, приподняла юбку и перешла рѣку въ бродъ. На противоположномъ берегу я опять обулась и прошла черезъ рощу къ дому моего дяди. Его не было дома, и я разсказала свое несчастіе Маріи; она въ туже минуту надѣла шляпку и пошла къ бабушкѣ. Эту ночь я провела опять въ моей прежней спальнѣ, и, отходя ко сну, горячо благодарила Бога.
Дни спокойствія снова для меня настали, но дѣдушка не давалъ бабушкѣ покоя по случаю моего у нихъ пребыванія. Однакоже я пробыла у нихъ болѣе года, и выучилась въ это время плесть кружева и вышивать. Между-тамъ, дядя мой присоединился къ дѣдушкѣ, и они обоми силами напали на бабушку. Причина была вотъ какая: когда меня не было здѣсь, бабушка часто дѣлала подарки кузинѣ Маріи, безспорно заслуживавшей ея любовь; но теперь она издерживала много на меня, и Марія была какъ-будто забыта.
Это не нравилось дядюшкѣ: онъ и дѣдушка начали утверждать, что теперь мнѣ уже пятнадцать лѣтъ и что они должны повиноваться волѣ моего отца, не перестававшаго требовать моего возвращенія Бабушка не знала, что ей дѣлать; они довели ее до того, что наконецъ она согласилась отослать меня къ родителямъ, переѣхавшимъ между-тамъ въ Кольмаръ. Я ничего объ этомъ не знала. Насталъ день рожденія бабушки. Я вышила ей превосходный sachet и поднесла его вмѣстѣ съ букетомъ цвѣтовъ. Бабушка обняла меня, залилась слезами и сказала, что мы должны разстаться, и что я должна возвратиться къ отцу.
-- Да, милая Валерія, продолжала бабушка, ты должна уѣхать завтра. Я не могу препятствовать этому дольше. Силы мои слабѣютъ. Я старѣю, -- очень старѣю.
Я не старалась измѣнить ея намѣренія. Я знала, сколько терпѣла она изъ-за меня, и чувствовала, что въ свою очередь могу снести ради нея все. Я горько плакала. На слѣдующее утро явился батюшка и обнялъ меня. Онъ радовался, что я такъ выросла и поправилась. Я простилась съ бабушкой и дѣдушкой, котораго послѣ уже не видала, потому-что онъ умеръ черезъ три мѣсяца послѣ моего отъѣзда изъ Люневиля.
Не взыщите, любезный читатель, что я такъ много говорю объ этомъ періодѣ моей жизни. Вы должны узнать, какъ была я воспитана, и почему оставила потомъ родительскій домъ. Въ Кольмарѣ матушка приняла меня ласковѣе, но это продолжалось не долго.
Однажды, я помню, одинъ изъ Офицеровъ, не предполагая, чтобъ я могла его слышать, сказалъ другому : "Ma foi, elle es; jolie -- elle a besoin de deux ans, el elle sera parfaite".
Я была тогда еще такой ребенокъ, что не поняла значенія этихъ слов.
-- Зачѣмъ мнѣ надо ностареть двумя годами? я думала надъ этимъ выраженіемъ такъ долю, что почти заснула. Внимательность офицеровъ и комплименты, которые говорили они на мой счетъ отцу, дѣлали на него больше впечатлѣнія, нежели я предполагала. Moжетъ-быть, онъ чувствовалъ, что дѣйствительно можетъ мною гордиться.... и это пробудило въ немъ силы. Помню особенно одинъ случай. Предстояла церемонія крещенія двухъ новыхъ колоколовъ. Офицеры сказали батюшкѣ, что я непремѣнно должна присутствовать на церемоніи, и возвратясь домой онъ объявилъ матушкѣ, что намѣренъ взять меня завтра съ собою.
-- Нельзя, отвѣчала она. У ней нѣтъ приличнаго платья.
-- А почему это? спросилъ отецъ мой. Приготовьте ей къ завтрему платье непремѣнно.
Матушка замѣтила, что такимъ приказомъ нельзя шутить, и сочла необходимымъ исполнить его желаніе.
На другой день я сопровождала отца, который былъ на церемоніи по долгу службы; онъ стоялъ въ церкви впереди другихъ, и я, стоя возлѣ него, видѣла все какъ нельзя лучше. Я была одѣта очень хорошо, и отцу моему наговорили множество комплиментовъ на мой счетъ. Начался обрядъ. Передъ церковью были выстроены войска для наблюденія порядка; процессія вступила въ церковь: епископъ шелъ подъ балдахиномъ, окруженный духовенствомъ; за нимъ несли хоругви и шли дѣти съ серебряными курильницами въ рукахъ. Колокола стояли посреди церкви, покрытые бѣлымъ покрываломъ, украшенные лентами и гирляндами. Воспріемники ихъ были избраны изъ знатнѣйшихъ жителей города. Органъ и военная музыка смѣняли другъ друга, пока не началась служба и крещеніе колоколовъ. Одинъ получилъ имя Эйлаліи, другой Люциліи. Церемонія была прекрасная.
III.
Въ Кольмарѣ жила старшая сестра моей матери. Я проводила у ней большую часть времени. Когда полкъ моего отца получилъ приказаніе идти въ Парижъ, она просила, чтобы меня оставили у нея, но матушка не согласилась и сказала, что долгъ матери не позволяетъ ей удалить дочь отъ своего надзора. Между-тъмъ, черезъ два часа она сказала отцу, что если бы сестра захотѣла взять Клару, мою меньшую сестру, такъ она согласилась бы. Дѣло въ томъ, что тётушка обѣщала датъ мнѣ хорошее приданое.
Мы прошли Люневиль, и я въ послѣдній разъ увидѣла бабушку. Она просила, чтобы меня оставили при ней, и снова обѣщала отказать мнѣ все свое имѣніе; но матушка и слышать этого не хотѣла. Насъ было у нея четырнадцать дѣтей; она легко могла бы обойтись безъ меня, и это облегчило бы отца; но она ни за что не хотѣла со мною разстаться, изъ чего все таки слѣдуетъ заключить, что она меня любила. Мнѣ очень хотѣлось остаться у бабушки. Она много постарѣла со смерти дѣдушки. Но мать моя была неумолима. Мы прибыли въ Парижъ и поселились въ казармахъ близъ бульваровъ.
У меня никогда не было недостатка въ друзьяхъ. Я познакомилась съ женою полковника, присоединившагося къ намъ въ Парижъ. У ней не было дѣтей. Я повѣряла ей свои житейскія непріятности и она утѣшала меня.
Это была женщина очень религіозная; бабушка же воспитала меня въ тѣхъ же правилахъ, и я понравилась ей за мое благочестіе. У ней была сестра, богатая вдова, жившая въ улицъ Сентъ-Оноре: женщина живая, веселая, но ѣдкая, не задумывавшаяся надъ словами, лишь бы удовлетворить минутному чувству. Я постоянно встрѣчала ее въ дома полковника, и она пригласила меня къ себѣ. Полковникъ былъ начальникомъ моего отца, и потому желанія матушки разорвать связь нею съ его женою оставались тщетны. Я проводила все мое время внѣ дома.
Мнѣ остается разсказать только два непріятныхъ случая. Читатель подумаетъ, можетъ-статься, что я и то уже довольно ему разсказала; но такъ-какъ это два послѣдніе случая, и притомъ особеннаго рода, то я и прошу его выслушать ихъ. Разъ меня наказали вотъ за что: одинъ молодой офицеръ оказывалъ мнѣ особенное вниманіе. Я любила бывать съ нимъ вмѣстѣ, но мысль о замужствѣ вовсе не приходила мнѣ въ голову; я была еще совершенный ребенокъ. Въ одно утро оказалось, что онъ сдѣлалъ предложеніе моему отцу; отецъ согласился, не не спросилъ матушки, и радуясь, вѣроятно, случаю пристроить меня. Когда онъ поручилъ ей спросить меня, согласна ли я на этотъ союзъ, она была не въ духѣ. Я отвѣчала ей -- "Non, maman, je ne veux pas. Il est trop noir".-- Онъ былъ недуренъ собою, но очень смуглъ. Матушка, къ моему изумленію, была чрезвычайно мною недовольна, что мнѣ стоило много слезъ.
Случай этотъ узнали въ казармахъ и всѣ взяли мою сторону. Я отказалась отъ одной довольно непріятной работы, и меня опять наказали,-- это случилось въ послѣдній разъ, но очень жестоко, такъ, что меня почти нельзя было узнать.
Я опять оставила родительскій домъ и отправилась къ полковницѣ.
-- Что тутъ съ нею дѣлать, сестра? сказала полковница. Посмотримъ. Во всякомъ случаѣ, Валерія, я оставлю васъ здѣсь на нѣсколько дней, покамѣстъ что-нибудь будетъ рѣшено. Теперь уже почти ночь; вы ночуете у меня.
-- Оставь ее мнѣ, сказала сестра ея. Я поговорю съ нею. Полковникъ пріѣхалъ сейчасъ домой и ты должна принять его.
Госпожа Алларъ;такъ звали полковницу, вышла изъ комнаты. Тогда сестра ея сказала мнѣ:
-- Другъ мой, вы должны непремѣнно возвратиться домой; но вамъ не для чего тамъ оставаться: покамѣстъ у меня есть свой уголокъ, вы не будете безъ пріюта. Только выслушайте меня. Я желаю услужить вамъ; но вы должны взвѣсить всѣ обстоятельства прежде, нежели на что-нибудь рѣшитесь. Я говорю вамъ, что могу принять васъ къ себѣ. Никто однако же не можетъ ручаться за свою жизнь, я если Богу угодно будетъ отозвать меня, вы останетесь безъ пріюта. Что вы тогда станете дѣлатъ?
-- Вы очень добры, отвѣчала я, но я рѣшилась; буду работать ради насущнаго хлѣба, какъ могу. Доставьте мнѣ только работу и я буду благословлять васъ до конца жизни. Теперь я вижу, какъ поступокъ мой былъ не благоразуменъ.
-- Я не допущу васъ до необходимости работать ради насущнаго хлѣба, пока я жива: но когда умру, вы узнаете, что значитъ быть одной на свѣтѣ.
-- Догадываюсь, сказала я, грустно качая головою.
-- Засните теперь, а завтра скажите мнѣ, на что вы рѣшились
-- Я не смѣю отъ стыда возвратиться домой.
IV.
Черезъ часъ госпожа д'Альбре опять пришла ко мнѣ и заговорила со мною. Но въ словахъ моихъ не было почти связи, и это встревожило ее. Между-тѣмъ полковникъ пріѣхалъ домой и жена разсказала ему, что случилось. Онъ вошелъ ко мнѣ въ комнату, взялъ свѣчу, взглянулъ на меня и сказалъ.
-- Я не узналъ бы ее, mort de ma vie!
Полковникъ и жена его вышли. Я между-тѣмъ пришла въ чувство Госпожа д'Альбре подошла ко мнѣ, наклонилась къ моему лицу и сказала:
-- Валерія !
-- Что? отвѣчала я.
-- Успокоились ли вы? Можете ли вы меня выслушать?
-- Могу, отвѣчала я.
-- Такъ слушайте же, вотъ мой планъ: полковникъ отведетъ васъ домой; завтра я скажу вамъ, какъ вести себя. Завтра ввечеру вы убѣжите изъ дому, я буду ждать васъ на углу улицы съ наемной каретой. Я увезу васъ къ себѣ и никто, даже сестра моя, не будетъ знать, гдѣ вы. Подумаютъ, что вы пропали, и такъ-какъ полкъ долженъ выступитъ недѣли черезъ двѣ въ Ліонъ, то никто не узнаетъ, что вы еще живы, если только скрыть васъ до того времени.
-- Благодарю васъ, благодарю! Вы не знаете, какъ вы меня осчастливили, отвѣчала я, прижимая руку ея къ сердцу, сильно бившемуся. Да благословитъ васъ Богъ, мадамъ д'Альбре. О, какъ я буду о васъ молиться! Теперь вспоминая этотъ дурной поступокъ, я удивляюсь, какъ могла на него рѣшиться при любви моей къ батюшкѣ и матушкѣ, хорошо зная, что всѣ мои бѣдствія происходили оттого, что бѣдная матушка была самаго вспыльчиваго характера.
Мадамъ д'Альбре заплакала, потомъ пожелала мнѣ доброй ночи и ушла. Я старалась заснуть, но не могла. Разъ только я задремала и мнѣ привидѣлось, что матушка опять меня наказывала. Я вскрикнула, проснулась, и уже болѣе не засыпала. Я встала на разсвѣтѣ и поспѣшила взглянуть въ зеркало. Я ужаснулась: такъ лицо мое опухло. Служанка принесла мнѣ кофе; я выпила, и ждала прихода полковницы.
Въ первый и единственный разъ видѣла я эту добрую женщину въ гнѣвѣ. Она кликнула съ лѣстницы своего мужа; онъ вошелъ, посмотрѣлъ на меня, не сказалъ ни слова и удалился. Черезъ полчаса пришла мадамъ д'Альбре и дала мнѣ наставленія, которымъ по глупости своей, я послѣдовала въ точности. Она принесла мнѣ черный воаль, предполагая, что у меня нѣтъ такого; потомъ ушла, сказавши, что полковникъ послалъ за моимъ отцомъ, и что она желаетъ присутствовать при ихъ свиданіи.
Отецъ мой явится, и полковникъ осыпалъ его упреками за такое обращеніе матушки со мною. Потомъ онъ послалъ за мною мадамъ д'Альбре. Отецъ отшатнулся назадъ при моемъ появленіи и сказалъ:
-- Полковиикъ , вы правы. Я заслуживаю ваши упреки. Теперь прошу поѣхать со мною. Пойдемъ, Валерія, бѣдное дитя мое.
Когда онъ взялъ меня за руку и хотѣлъ вести изъ комнаты, мадамъ д'Альбре сказала полковнику:
-- Любезный Адлеръ , вы берете на себя большую отвѣтственность, что позволяете увезти ее домой...
-- Да, ma chère. Мосье де-Шатонефъ, я къ вашимъ услугамъ.
Я во все это время не произнесла ни слова. Мадамъ д'Альбре повязала мнѣ черный воаль и закрыла имъ лицо мое. Мы уѣхали съ отцомъ и полковникомъ домой. Мы вошли въ комнату, гдѣ сидѣла матушка, и отецъ отдернулъ съ лица моего воаль.
-- Посмотрите, сказалъ онъ строгимъ голосомъ, до него довела ее ваша запальчивость.
Отецъ пробылъ съ четверть часа со мною и утѣшалъ меня. Я слушала и не отвѣчала. Слезы выступали у меня на глазахъ. Онъ оставилъ меня и ушелъ изъ дому. Во весь этотъ день я не отвѣчала ни полслова на все то, что говорили мнѣ братья и сестры, приходившіе ко мнѣ въ комнату. Такъ научила меня мадамъ д'Альбре, да мнѣ и самой не хотѣлось говорить. Служанки, принесшія мнѣ обѣдъ и уговаривавшія меня съѣсть что-нибудь, не добились отъ меня ни какого отвѣта, и наконецъ одна изъ нихъ заплакала и сказала.
-- Она съ ума сошла!
Отецъ не возвращался къ обѣду; матушка не выходила изъ своей комнаты до вечера. Ввечеру онъ возвратился и пошелъ къ ней. Оставалось полчаса до времени, назначеннаго мадамъ д'Альбре. Я ждала и слышала на верху горячій споръ. Я была одна: матушка запретила сестрамъ и братьямъ входить ко мнѣ въ комнату; я набросила воаль и спокойно вышла изъ дому.
Мадамъ д'Альбре ждала меня съ каретой на условленномъ мѣстѣ Черезъ нѣсколько минутъ я была уже на новосельѣ , въ великолѣпномъ жилищѣ мадамъ д'Альбре. Она провела меня въ маленькій кабинетъ возлѣ ея комнаты, и никто кромѣ одной вѣрной служанки не зналъ, что я въ домѣ. На слѣдующій день мадамъ д'Альбре отправилась въ казармы, пробыла весь день у сестры, и ввечеру зашла ко мнѣ.
-- Все вышло такъ, какъ мы ожидали, сказала она, снимая шлицу. Васъ нигдѣ не находятъ, и никто не подозрѣваетъ, что вы здѣсь. Сначала подумали, что вы ушли къ полковницѣ, и отецъ вашъ счелъ за лучшее подождать до утра. Тутъ, къ удивленію его, оказалось, къ полковницѣ вы не являлось. Спросили гусара, стоявшаго ввечеру на часахъ; онъ отвѣчалъ, что часовъ въ осемь какая-то молодая дѣвушка, которую онъ принялъ за мадмоазель де-Шатопефъ, вышла изъ воротъ, но что на ней былъ тюлевый воаль, и лица онъ не видѣлъ. Когда отецъ вашъ и полковникъ отпустили гусара, сестра заплакала и сказала: "О, она вѣрно бросилась въ Сену!" Отецъ вашъ и полковникъ были поражены не меньше ея Я застала ихъ какъ разъ въ эту минуту.
-- Я закрыла лицо платкомъ и притворилась, что плачу. Только въ любви къ вамъ, Валерія, рѣшилась я на этотъ обманъ. Обстоятельства меня оправдываютъ. Видя мои слезы, они не могли подозрѣвать, что вы у меня. Вскорѣ потомъ полковникъ сдѣлалъ знакъ вашему отцу, и они вышли. Нѣтъ никакаго сомнѣнія, что они отправились въ Morgue, узнать, не оправдались ли ихъ опасеніе.
-- Что это такое, Morgue? спросила я.
-- А вы не знаете? Это маленькое зданіе на берегу Сены, куда кладутъ тѣла, найденныя въ рѣкѣ, чтобы ихъ могли узнать родственники или знакомые. Ниже моста въ рѣкѣ протянута крѣпкая большая сѣть; къ нее попадаютъ тѣла, унесенныя теченіемъ. Впрочемъ, иные пропадать безъ вѣсти.
Мадамъ Алларъ поѣхала въ казармы на слѣдующій день Всѣ узнали а томъ, что я пропала безъ вѣсти. Отецъ опять ходилъ въ Morgue; меня искали напрасно.
-- Ваша мнимая смерть принесла по-крайней-мѣрѣ одинъ хорошій плодъ, сказала мнѣ мадамъ д'Альбре: отецъ вашъ взялъ все въ свои руки.
-- Бѣдный отецъ и матушка! отвѣчала я со слезами. Мнѣ жаль ихъ.
-- Конечно его жаль, сказала мадамъ д'Альбре; но его мучитъ больше всего совѣсть. Эгоизмъ заглушалъ въ немъ состраданіе и онъ принесъ васъ въ жертву, лишь бы избавиться отъ семейной перебранки и шуму. Подумайте только, Валерія: если вы хотите воротиться домой, то время еще не ушло. Полкъ выходитъ не раньше четверга.
-- Я боюсь воротиться домой.
-- Да и сказать вамъ правду, эта исторія выставить васъ въ неблагопріятномъ свѣтѣ, если вы воротитесь домой. Вы причинили много горя сестрѣ моей и ея мужу. Они пріймутъ васъ уже не такъ радушно, потому-что вы играли ихъ чувствами. Послѣ всего, что случаюсь, вы не можете быть счастливы въ вашемъ семействѣ. Отецъ вашъ легко можетъ обойтись и съ тринадцатью дѣтьми; у него только и состоянія, что его шпага. Я все это обдумала прежде, нежели сдѣлала вамъ предложеніе, и теперь думаю, что вамъ лучше оставаться здѣсь.
-- Отцу моему было бы легче, если бы онъ зналъ, что я жива.
-- Я и сказала бы ему, еслибъ это было возможно.
-- Вы правы.
-- Кажется.
-- Да, отвѣчала я, все это правда, а все-таки я не могу не жалѣть о немъ. Я послѣдовала вашему совѣту, но чувствъ моихъ уничтожить не могу.
-- Они дѣлаютъ вамъ честь, и я не порицаю васъ за нихъ. Только не давайте имъ слишкомъ много воли.
До отбытія полка въ Ліонъ оставалось еще три дня. Я была въ сильной печали Я воображала себѣ, какъ мучится отецъ; потомъ была бѣжать въ казармы и броситься въ объятія родителей... Мадамъ д'Альбре удержала меня. Теперь мнѣ понятны неосторожность и необдуманность совѣтовъ ея, но тогда я была слишкомъ молода и легкомысленна.
-- Я принесла вамъ новости, сказала мадамъ д'Альбре, возвратясь изъ казармъ, куда ѣздила провожать сестру. Братъ вашъ, Августъ, возвратился, но переведенъ въ другой полкъ, въ Брестъ.
-- Отчего? Видѣли вы его?
-- Да, онъ былъ у полковника. Онъ сказалъ, что не можетъ оставаться въ полку послѣ всего случившагося, и потому желаетъ оставить прежній полкъ.
-- А отецъ?
-- Отецъ предоставилъ это на его волю. Онъ чувствуетъ его положеніе, такъ же какъ и зять мой, давшій свое согласіе на переводъ вашего брата. Августъ ужасно о васъ сожалѣетъ. Я думаю, что онъ поступилъ хорошо...
-- Я не могу о томъ судить.
-- Я поѣхала домой, когда полкъ уже выступилъ и казармы опустѣли. Вы знаете: полковникъ выѣзжаетъ послѣдній. Теперь вы свободны; заключеніе ваше кончилось, и вы можете ходить по всѣмъ комнатамъ. Прежде всего мы должны заняться вашимъ гардеробомъ. Я довольно богата; мы распорядимся этимъ сейчасъ же. Позвольте сказать вамъ однажды навсегда, -- я не буду повторять этого на словахъ, но постараюсь доказать на дѣлѣ,-- считайте меня матерью; взявши васъ изъ родительскаго дома, я рѣшилась замѣнить вамъ мать. Я люблю васъ, потому-что вы достойны любви. Будьте же ко мнѣ довѣрчивы и любите меня въ свою очередь.
-- Благодарю васъ, благодарю васъ, отвѣчала я, заливаясь слезами, и припавши въ ней лицомъ.
V
Настолько дней я провела спокойно. Мадамъ д'Альбре суетилась по утрамъ за устройствомъ моего гардероба. Меня радовали и удивляли вкусъ и богатство выбираемыхъ ею нарядовъ.
-- Это для меня слишкомъ хорошо, говорила я, разсматривая вещи одну за другою. Вспомните, что вѣдь я дочь бѣднаго человѣка.
-- Да, была, отвѣчала мадамъ д'Альбре, цѣлуя меня въ лобъ; но дочь бѣднаго человѣка пропала, а вы теперь protégée госпожи і'Альбре. Я уже сказала знакомымъ, что жду изъ Гасконьи молодую кузину, которую взяла къ себѣ вмѣсто дочери Вы можете называться по прежнему; въ Гасконьи нѣтъ недостатка въ Шатонефахъ и они состояли даже когда-то въ родствѣ съ фамиліею д'Альбре. Я увѣрена, что если порыться, то можно доказать, что мы съ вами кузины. Какъ скоро вы оправитесь, мы поѣдемъ на нѣсколько мѣсяцевъ ко мнѣ въ замокъ, а на зиму воротимся въ Парижъ. Что, мадамъ Паонъ была?
-- Да, и сняла съ меня мѣрку для платья.-- Дайте мнѣ поплакать, -- я такъ много вамъ благодарна!
Мадамъ д'Альбре обняла меня, и я оросила слезами ея руку. Черезъ недѣлю мы поѣхали въ Бретань , въ почтовой коляскѣ мадамъ д'Альбре. Передъ вами ѣхалъ курьеръ. Она не жалѣла денегъ.
Я должна познакомить читателя съ нею по-ближе. Когда мадамъ д'Альбре предложила мнѣ свое покровительство, я никакъ не думала, что она знатная особа; сестра ее вышла за мужъ за человѣка средней руки, и во время пребыванія ея съ мужемъ въ Парижѣ мадамъ д'Альбре старалась, изъ деликатности, являться у нихъ за-просто; я думала, что она, такъ же какъ и они, принадлежитъ къ среднему сословію-Я ошиблась.
Мадамъ д'Альбре породнилась своимъ замужствомъ съ одною изъ знатнѣйшихъ фамилій Франціи. Мужъ ея умеръ черезъ три года послѣ свадьбы; дѣтей у нихъ не было, и богатое наслѣдство его досталось женѣ; желая, чтобъ она опять выше замужъ, онъ утвердилъ свое имѣніе за ней и ея дѣтьми, а если дѣтей не будетъ, то за другой вѣтвью фамиліи д'Альбре. Я узнала, что она получаетъ шестьдесятъ тысячъ ливровъ годоваго доходу, и что кромѣ того у нея есть еще замокъ въ провинціи и отель въ улицѣ Сенть-Оноре, котораго она занимала, впрочемъ, только часть. Со смерти ея мужа прошло уже больше десяти лѣтъ, но ни одному изъ многочисленныхъ ея поклонниковъ не удалось получить ея руку. Ей было тридцать четыре года; она была еще очень хороша собой, и принята (что, впрочемъ, само собой разумѣется) въ лучшемъ парижскомъ обществѣ. Вотъ кто являлся въ казармы такъ за-просто и принялъ меня подъ свое покровительство.
Я могла бы разсказать многое о счастливыхъ дняхъ, проведенныхъ мною въ замкѣ. Общество было тамъ безподобное; мадамъ д'Альбре рекомендовала меня всѣмъ какъ свою кузину. Замѣтивши, что у меня есть музыкальныя способности и хорошій голосъ, она пригласила для меня искусныхъ учителей, и я, желая доказать ей мою благодарность, трудилась неутомимо и дѣлала такіе успѣхи, что сами учителя изумлялись. Музыка и вышиванье составляли мое единственное занятіе; каждую вышитую вещь я подносила мадамъ д'Альбре. Мнѣ не хотѣлось въ Парижъ; я съ неудовольствіемъ думала о томъ, что надо будетъ уѣхать изъ замка.!
До переселенія моего къ мадамъ д'Альбре, я испытывала только горе, и не знала, что значитъ ласка. Страхъ былъ господствующимъ моимъ чувствомъ и придавилъ во мнѣ и тѣлесное и умственное развитіе. Теперь меня пригрѣли любовь и участіе. Похвалы, которыхъ я до-сихъ-поръ не слышала, ободрили меня, и дарованія мои начали развиваться такъ быстро, что я сама себѣ дивилась. Я не знала своихъ способностей, не довѣряла себѣ, и почти считала себя дурой. Внезапная перемѣна обращенія оказала на меня самое удивительное вліяніе. Въ нѣсколько мѣсяцевъ я выросла почти на три дюйма, и такъ разцвѣла, что, несмотря на всякое отсутствіе тщеславія, не могла не вѣрить, когда мнѣ говорили, что я очень хороша собою и сдѣлаю впечатлѣніе въ Парижѣ, Впрочемъ это не породило во мнѣ желанія ѣхать въ столицу. Мнѣ было здѣсь слишкомъ хорошо, и я не промѣняла бы дружбы мадамъ д'Альбрена лучшаго мужа во Франціи. Когда гостьи мадамъ д'Альбре заговорятъ, бывало, о моемъ будущемъ замужствѣ, я постоянно отвѣчала: je ne veux pas. Я не скрывала, что мнѣ не хочется на зиму въ Парижъ, и мадамъ д'Альбре, не желавшая со мною разстаться такъ скоро и чувствовавшая, что я по молодости не могу жить одна, обрадовала меня, сказавши, что не думаетъ пробыть въ Парижѣ долго, и что не намѣрена часто вывозитъ меня въ общество. Такъ и было. Мы пріѣхали въ Парижъ; для меня пригласили лучшихъ учителей; но выѣзжала я съ мадамъ д'Альбре рѣдко, по утрамъ, да раза два въ театръ. Музыка занимала почти все мое время; я пожелала учиться по-англійски,-- мнѣ достали учителя.
Между-тѣмъ я сблизилась съ мадамъ Паонъ, о которой, кажется, уже сказала, что она была первая модистка въ Парижъ. Это случилось вотъ какъ: я шила очень хорошо; у меня было много вкусу и я забавлялась въ замкѣ, придумывая разныя новости, не для себя, а для мадамъ д'Альбре. Она не разъ была удивлена моими выдумками и всегда находила, что онъ исполнены съ большимъ вкусомъ. По пріѣздѣ въ Парижъ, мы, разумѣется, отправились сейчасъ къ мадамъ Паонъ взглянуть на новыя моды, и она замѣтила мой даръ изобрѣтенія. Всякій разъ, когда мадамъ д'Альбре заказывала себѣ новое платье, меня звали на совѣтъ, и такъ какъ мадамъ Паонъ была женщина очень благовоспитанная, то мы съ нею и сошлись.
Прошло около двухъ мѣсяцевъ со времени нашего пріѣзда въ Парижъ. Мадамъ Паонъ замѣтила однажды мадамъ д'Альбре, что такъ какъ я учусь по-англійски, то мнѣ не мѣшало бы заходить къ ней по утрамъ для бесѣды съ двумя милыми Англичанками-модистками, которыхъ она взяла къ себѣ для объясненія съ англійскими покупателями. Она утверждала, что эта практика будетъ для меня гораздо полезнѣе уроковъ. Мадамъ д'Альбре согласилась; мнѣ тоже понравилась эта мысль, и три или четыре утра въ недѣлю проводила я у мадамъ Паонъ.
Надо, однако, познакомить васъ съ заведеніемъ мадамъ Паонъ; иначе вы можете подумать, что protéjée знатной дамы была слишкомъ снисходительна, дѣлая визиты модисткѣ. Мадамъ Паонъ была первая модистка въ Парижѣ, и, какъ это обыкновенно случается, въ близкихъ отношеніяхъ со всѣми дамами. Она шила для двора, и всѣ вмѣняли себѣ въ особенную честь заказывать у нея платье. Заведеніе ея находилось въ улицѣ Сентъ-Оноре, не помню въ чьемъ великолѣпномъ домѣ; она занимала цѣлый рядъ прекрасныхъ комнатъ, наполненныхъ богатыми, изящными нарядами. Въ каждой комнатѣ была щегольски одѣтая дѣвушка, и все говорило о тонкомъ художественномъ вкусѣ хозяйки. Черезъ анфиладу комнатъ проходили въ пріемную мадамъ Паонъ, -- большой, превосходно убранный салопъ. Мужчины въ ея магазинѣ не было; только въ конторѣ сидѣли за своими столами шесть писцовъ. Прибавьте къ этому, что у мадамъ Паонъ были прекрасныя манеры, что она была хороша собою, высокаго, величественнаго росту, богата, держала у себя многочисленную прислугу и щегольской экипажъ, имѣла загородный домъ, куда уѣзжала каждую субботу послѣ обѣда, -- и вы согласитесь, что мадамъ д'Альбре очень могла позволить посѣщать мнѣ мадамъ Паонъ.
Я часто сообщала ей какую-нибудь новую мысль; она постоянно со мною соглашалась, тотчасъ же прилагала эту мысль къ дѣлу и извлекала изъ нея матеріяльную пользу. Каждая вещь подвергалась моему сужденію, и мадамъ Паонъ пе разъ говорила: "что за удивительная вышла бы изъ васъ модистка! Но, къ-несчастью моднаго свѣта, это невозможно ".
Наконецъ, сезонъ въ Парижъ почти миновался, и я обрадовалась, когда мадамъ д'Альбре заговорила объ отъѣздъ. Въ Парижѣ я сдѣлала очень большіе успѣхи въ музыкѣ и англійскомъ языкъ. Я выѣзжала только на маленькіе вечера, да и то неохотно. Я довольствовалась обществомъ мадамъ д'Альбре, и не желала другаго. Я была вполнѣ счастлива, и это можно было прочесть на моемъ лицѣ. Я вспоминала о родителяхъ и братѣ Августѣ, и строила воздушные замки: мечтала, какъ предстану я имъ вдругъ совершенно неожиданно, -- какъ брошусь въ ихъ объятія и буду умолять раздѣлить со мною мое воображаемое богатство.
Мнѣ было почти осемнадцать лътъ. Я уже годъ находилась подъ покровительствомъ мадамъ д'Альбре, и старыя вдовы, пріѣзжавшія къ ней въ замокъ, безпрестанно твердили ей, что пора бы меня пристроить. До извѣстной степени мадамъ д'Альбрё соглашалась съ ихъ мнѣніемъ; но ей не хотѣлось со мною разстаться, а я тоже рѣшилась не покидать ея Я не желала выйти замужъ; я много объ этомъ думала, и извѣстные мнѣ примѣры замужства были не въ моемъ вкусѣ. Всякій разъ, когда рѣчь заходила о моемъ замужствѣ, я просила мадамъ д'Альбре, по отъѣздѣ гостей, не слушать ихъ совѣтовъ, потому-что рѣшилась остаться въ дѣвушкахъ и прошу только позволять мнѣ прожитъ весь вѣкъ съ нею.
-- Вѣрю, Валерія , отвѣчала мадамъ д'Альбре, но считаю долгомъ не позволить вамъ въ этомъ случаѣ слушаться только вашихъ чувствъ. Такая дѣвушка, какъ вы, создана не для скуки одинокой жизни. Я не хочу васъ торопить, но если кто-нибудь сдѣлаетъ выгодвое предложеніе, я сочту своимъ долгомъ постараться измѣнить ваши мысли, хотя и не прибѣгну ни къ какимъ средствамъ, кромѣ убѣжденія. Я слишкомъ счастлива вашимъ обществомъ и не желаю съ вами разстаться; но удерживать васъ противъ вашихъ выгодъ было бы съ моей стороны страшнымъ эгоизмомъ.
-- Благодарю Бога, что у меня нѣтъ никакого состоянія, сказала я; въ нынѣшнемъ вѣкѣ никто не предложить руки своей бѣдной дѣвушкѣ.
-- Это васъ не спасетъ, отвѣчала мадамъ д'Альбре, смѣясь; многіе удовольствуются надеждами на будущее; найдутся, можетъ-быть, а тѣ, которые удовольствуются лично вами, безъ всякихъ прибавленій.
-- Едва ли, сказала я; вы имѣете обо мнѣ слишкомъ высокое мнѣніе, и напрасно думаете, что и другіе смотрятъ на меня тѣми же глазами. Скажу только, что если найдется такой безкорыстный искатель моей руки, я поставлю его въ моемъ мнѣніи выше другихъ мужчинъ, хотя и не на столько, чтобы ради его пожелала перемѣны моего положенія.
Черезъ нѣсколько недѣль послѣ нашего возвращенія въ замокъ, нѣкто господинъ Г**, потомокъ древней бретанской фамиліи, прожившій послѣніе два года въ Англіи, возвратился къ отцу своему во Францію и посѣтилъ мадамъ д'Альбре. Она знала его съ дѣтства и приняла его очень радушно. Я должна описать вамъ его, потому-что онъ играетъ не послѣднюю роль въ моей маленькой драмѣ. Это былъ мужчина лѣтъ тридцати, довольно худой, но стройный; черты лица пріятныя, но изнѣженныя; пріемы очень ловкіе, свѣтскіе; много ума и любезности въ обращеніи съ женщинами. Я никогда еще не видала такого сотскаго человѣка. Онъ пѣлъ очень хорошо, игралъ на нѣскольскихъ инструментахъ, рисовалъ каррикатуры, -- словомъ, за что ни брался, все у него выходило хорошо. Нечего и говорить, что съ такими талантами онъ, какъ стариннный пріятель, былъ принять въ домѣ мадамъ д'Альбре очень радушно, и каждый день являлся въ замокъ. Я скоро съ нимъ сблизилась, и любила проводить съ нимъ время,-- но не больше. Онъ ухаживалъ за мадамъ д'Альбре столько же, сколько и за мною, и не было никакаго основанія предполагать, что онъ имѣетъ виды на кого-нибудь изъ насъ: Мадамъ д'Альбре думала, однако же, не такъ, потому что я пѣла съ нимъ дуэты и разговаривала по-англійски. Она и другія надо мною подсмѣивались.
Прошло два мѣсяца, и господинъ Г** началъ какъ-будто ухаживать больше за мною. Мнѣ самой это показалось. Мадамъ д'Альбре въ этомъ не сомнѣвалась, и не мѣшала. Онъ былъ наслѣдникъ богатаго имѣнія и не имѣлъ надобности брать за женой приданое.
Около этого времени одна Англичанка, леди Батерстъ, путешествовавшая съ своей племянницей, дѣвочкой лѣтъ четырнадцати, приняла приглашеніе отца господина Г** провести недѣлю у него въ замкѣ, отстоявшемъ отъ помѣстья мадамъ д'Альбре миль на пять. Это была очень милая дама, и мы часто съ нею видались.
Черезъ нѣсколько недѣль послѣ пріѣзда леди, я гуляла на террасъ одна. Тутъ подошелъ ко мнѣ Г**.-- Сказавши слова два о красотъ осеннихъ цвѣтовъ, онъ продолжалъ:
-- Какъ различны обычаи двухъ народовъ, отдѣленныхъ другъ отъ друга всего только нѣсколькими лье воды!-- Я говорю о Французахъ и Англичанахъ. У насъ, во Франціи, не спрашиваютъ о чувствахъ и наклонностяхъ дѣвушки, а обращаются прямо къ родителямъ, и если они находятъ партію приличною, такъ объявляютъ дѣвушкѣ,-- чтобъ она готовилась къ перемѣнѣ образа жизни. Въ Англіи на оборотъ: тамъ обращаются къ дѣвушкѣ, стараются заслужить ея любовь, и потомъ уже, увѣрившись въ ея согласіи, просятъ согласія старшихъ. Что, по вашему, лучше и естественнѣе?
-- Я выросла во Франціи, мосьё Г**, и предпочитаю обычаи Франціи; родители и попечители лучше всякаго другаго могутъ судить о выгодахъ и невыгодахъ партіи, и я думаю, что не увѣрившись напередъ въ ихъ согласіи, не должно отдавать своего сердца, во избѣжаніе непріятностей.
-- Да, въ нѣкоторыхъ случаяхъ это такъ, отвѣчалъ онъ; но какъ не позволять любить до замужства? Да и намъ пріятно ли вести къ олтарю женщину, которая отдаетъ свою руку можетъ-бытъ безъ всякаго сердечнаго расположенія, и даже, можетъ-быть, съ отвращеніемъ?
-- Не думаю, чтобы родители захотѣли навязывать дочери мужа, къ которому она чувствуетъ отвращеніе, отвѣчала я; любовь, не сильная до замужества, можетъ усилиться послѣ. Но я не могу, да и не желаю высказывать моего мнѣнія объ этомъ предметѣ.
-- Такъ-какъ вы со мною не согласны, возразилъ онъ, то я боюсьа сдѣлать предложеніе по-англійски, то-есть увѣрить васъ въ моей любви и спроситъ вашего согласія прежде, нежели обращусь къ мадамъ д'Альбре.
-- Я отвѣчу вамъ откровенно,-- и можетъ-быть вы хорошо cдѣлали, что нарушили наши обычаи: это избавитъ васъ отъ труда обратиться къ мадамъ д'Альбре. Благодарю васъ за честь, но не могу принятъ вашего предложенія. Теперь вы знаете мои чувства и, конечно, будете столько великодушны, что не станете безпокоить мадамъ д' Альбре.
-- Разумѣется, отвѣчалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ,-- только съ условіемъ: обѣщайте и вы не говорить ей объ этомъ.
-- Извольте; я считаю это вашею тайною.
-- И позвольте мнѣ надѣяться, что это не лишитъ меня вашей дружбы, и что мы останемся съ вами въ прежнихъ отношеніяхъ.
-- Всегда рада сохранять ихъ съ друзьями мадамъ д'Альбре. Позвольте пожелать вамъ добраго утра.
Я ушла къ себѣ въ комнату и начала разсуждать о случившемся. Я сердилась на Г** за его смѣлость, тѣмъ болѣе непозволительную, что онъ зналъ зависимость мою отъ мадамъ д'Альбре, зналъ, что я не дамъ согласія безъ ея вѣдома. Я не любила его,-- это вѣрно,-- я находила удовольствіе съ нимъ бесѣдовать. Мнѣ стало жаль, я обѣщала не говорить объ этомъ мадамъ д'Альбре, но слово было дано, и я рѣшилась сдержать его.
Я думала, что онъ мало-по-малу отъ насъ отстанетъ, но ошиблась. Онъ продолжалъ посѣщать насъ по прежнему очень-часто, и оказывалъ то же вниманіе мнѣ и мадамъ д'Альбре. Это мнѣ не понравилось; я начала избѣгать его, и онъ естественно бывалъ чаще съмадамъ д'Альбре, нежели со мною. Мадамъ д'Альбре на это досадовала: она уже соединила насъ въ своемъ воображеніи, и каждый день ждала, что онъ попроситъ у нея руки моей; но мало-помалу, не знаю какъ и почему почему, она перестала на на это сердиться, и представила мнѣ уходить въ комнаты и дѣлать что угодно, не подвергаясь никакимъ съ ея стороны замѣчаніямъ.
Вотъ въ какомъ положеніи были дѣла подъ конецъ осени. Леди Батерстъ уговорили остаться въ Бретани, и мы безпрестано видѣлись. Она часто приглашала меня пріѣхать къ ней на нѣсколько недѣль въ Англію, и я въ шутку отвѣчала, что пріиду. Однажды поутру мадамъ д'Альбре сказала мнѣ:
-- Мадамъ Батерстъ опять проситъ меня опустить васъ съ ней въ Англію. Если вы не прочь погостить у нея, вмѣсто того, что бы ѣхать въ Парижъ, такъ я согласна.
-- Я обѣщала ей шутя.
-- А леди Батерстъ думала, что вы говорите серьозно; да и я тоже: я дала ей слово, что вы поѣдете съ ней. Я думала доставить вамъ этотъ случай усовершенствоваться въ англійскомъ языкѣ и разсѣяться; совѣтую вамъ ѣхать. Это васъ займетъ; маленькая перемѣна сдѣлаетъ вамъ пользу; кромѣ-того, я замѣчаю, что вниманіе мосьё Г** -- вамъ непріятно, такъ надо васъ отъ него избавить.
-- Я не могу поступать противъ вашего желанія, отвѣчала я съ; грустью, потому-что сердце не предвѣщало мнѣ ничего добраго; я* ѣду, но только потому, что вы этого хотите.
-- Это будетъ къ лучшему, моя милая Валерія. Я дала за васъ, слово, и мнѣ было бы непріятно взять его назадъ. Согласитесь душа моя; я напишу къ леди Батерстъ, чтобъ она приготовилась принять васъ.
-- Ваи желанія для меня законъ, отвѣчала я, и ушла къ себѣ въ комнату. Тутъ я бросилась на постель, и плакала горько, сама не зная о чемъ.
Дней черезъ десять леди Батерстъ пріѣхала взять меня въ замокъ отца мосье Г**, гдѣ я должна была остаться до слѣдующаго утра, то-есть до отъѣзда въ Парижъ. Мнѣ тяжело было разставаться съ мадамъ д'Альбре; въ послѣдніе дни она сдѣлалась ко мнѣ еще ласковѣе и внимательнѣе прежняго.
-- Богъ да благословитъ васъ! говорила она. Пишите по два раза въ недѣлю; я буду ждать васъ съ нетерпѣніемъ.
Я простилась съ нею въ слезахъ, и проплакала до самаго пріѣзда въ замокъ отца Г**.
Старикъ я сынъ его приняли меня съ церемонною вѣжливостью; послѣдній былъ очень въ духѣ.
-- Увы! говорилъ отъ, какую пустыню оставляете вы за собою! Какъ страсть къ путешествіямъ убійственна; мы васъ уже не увидимъ!
Онъ сказалъ это съ такою ироніей, что я не знала, что подумать, но только встревожилась. Чего бы не дала я, чтобъ отказаться отъ этой поѣздки! Но желаніе мадамъ д'Альбре было для меня закономъ. Чтобъ избавиться отъ тягостныхъ мыслей, я пустилась въ разговоръ съ Каролиной, племянницей леди Батерстъ, и такъ-какъ мы собираясь выѣхать на разсвѣтѣ, то и разошлись съ вечера рано. На слѣдующее утро мы уѣхали. Въ Парижѣ пробыли мы только день, потомъ отправились въ Булонь и сѣли тамъ на корабль.
Былъ ноябрь. На средина канала насъ окружилъ такой густой туманъ, что мы съ трудомъ попали въ гавань. Мы поѣхали въ Лондонъ: туманъ не снимался, и когда мы достигли предмѣстій, онъ усилился до такой степени, что люди вели лошадей по улицамъ, держа въ рукахъ факелы. Я слышала, что Англія triste pays, и повѣрила этому. Я спросила леди Батерстъ:
-- Est-ce qu'il n'y а jamais de soleil dans ce pays, madame?
-- Есть, есть, и еще какое прекрасное! отвѣчала она смѣясь.
На слѣдующій день мы отправились въ помѣстье леди Батерстъ, провести тамъ святки. Не успѣли мы отъѣхать отъ Лондона трехъ миль, какъ туманъ исчезъ, солнце просіяло, и безлистыя вѣтви деревъ, покрытыя инеемъ, засверкали алмазами. Въ ту минуту, когда погода перемѣнилась, и четыре почтовыя лошади мчали насъ во всю прыть, Англія показалась мнѣ прекрасною. Въ помѣстьѣ леди Батерстъ все мнѣ очень понравилось: хорошо устроенные сады, оранжереи, красота всѣхъ мелочей, чистота дома и мебели; лондонскіе ковры въ комнатахъ и на лѣстницахъ показались мнѣ прекрасною выдумкою. Не понравилось мнѣ только общество, состоявшее, какъ мнѣ показалось, изъ скучныхъ эгоистовъ. Только Каролина была жива, и мы сидѣли съ ней обыкновенно въ маленькомъ будуара, гдѣ намъ никто не мѣшалъ. Тутъ я занималась музыкой и разговаривала съ Каролиной, по просьбѣ леди Батерстъ, то по-французски, то по-англійски, ради обоюдной нашей пользы.
Я два раза писала къ мадамъ д'Альбріе, и на одно письмо получила ласковый отвѣтъ; но она ни слова не упоминала о моемъ возвращеніи, хотя мы условились, что я прогощу въ Англія только недѣли три или мѣсяцъ. Недѣли черезъ двѣ послѣ моего пріѣзда въ Ферфильдъ, я получила отъ мадамъ д'Альбре второе письмо, такое же ласковое, но огорчившее меня извѣстіемъ, что она сильно простудилась и страдаетъ грудью. Я отвѣчала ей въ ту же минуту, оросила позволенія пріѣхать и ухаживать за ней во время болѣзни. Цѣлыхъ три недѣли не было никакаго отвѣта; я была въ ужасномъ волненіи и печали, думая, что мадамъ д'Альбре не можетъ писать по болѣзни. Наконецъ я получила отъ нея письмо. Она писала, что была очень нездорова, и что медики посовѣтовали ей ѣхать на зиму въ южную Францію. Она не могла откладывать этой поѣздки, а потому написала къ леди Батерстъ, что проситъ ее, если можно, позволить мнѣ прогостить у нея до весны, когда она надѣется возвратиться въ Парижъ. Леди Батерстъ прочла мнѣ это письмо и сказала, что очень рада видѣть меня у себя подольше. Я, разумѣется, поблагодарила ее, но на душѣ у меня было горько. Я написала къ мадамъ д'Альбре и высказала ей мои чувства. Но такъ-какъ она уже уѣхала между-тѣмъ на югъ Франціи, то письмо мое, я знала, не можетъ измѣнить ея намѣренія. Я просила ее только извѣщать меня о своемъ здоровьи.
Меня утѣшали однако же ласки леди Батерстъ и Каролины, моей постоянной собесѣдницы. Многіе посѣщали леди Батерстъ, многіе даже жили у нея въ домѣ -- но общества не было. Днемъ мужчины занимались лошадьми, собаками, ружьями. Вечеромъ мы ихъ тоже почти не видѣли, потому-что они рѣдко вставали изъ-за стола раньше того времени, когда я и Каролина уходили къ себѣ въ комнату. Женщины вели себя точно какъ-будто другъ друга боятся и вѣчно на сторожѣ.
Прошли святки. Отъ мадамъ д'Альбре не было извѣстій. Это меня поразило и было источникомъ многихъ горькихъ слезъ. Я воображала себѣ, что она умерла вдали отъ всѣхъ близкихъ людей. Я часто говорила объ этомъ съ леди Батерстъ; она извиняла ея молчаніе, какъ умѣла, но, казалось, не желала распространяла объ этомъ предмѣтѣ. Наконецъ я вспомнила о мадамъ Паонъ, и написала къ ней, спрашивая, не извѣстно ли ей что-нибудь о мадамъ д'Альбре? Я разсказала ей, какъ попала въ Англію, какъ мадамъ д'Альбре заболѣла, и какъ безпокоитъ меня ея молчаніе. На другой день послѣ-того, какъ я написала это письмо, Каролина, сидя со мною въ будуарѣ, сказала:
-- Мистрисъ Корбетъ говорила тетушкѣ, что дней десять тому надо видѣла мадамъ д'Альбре въ Парижѣ.
-- Не можетъ быть! отвѣчала я; она въ южной Франціи.
-- Я сама такъ думала, продолжала Каролина; но мистрисъ Корбетъ сказала, что видѣла ее въ Парижѣ, и тетушка въ ту же минуту выслала меня за чѣмъ-то изъ комнаты. Я увѣрена, что ей хотѣлось поговорить съ мистрисъ Корбетъ безъ свидѣтелей.
-- Что бы это значило? сказала я. Сердце не предвѣщаетъ мнѣ ничего добраго. Я несчастна, Каролина!
Я закрыла лицо руками и опустила голову на столъ; слезы полились изъ глазъ моихъ.
-- Поговорите съ тётушкой, сказала Каролина, стараясь меня утѣшить. Не плачьте, Валерія; вѣдь все это, можетъ-быть, недоразуменіе.
-- Я сейчасъ же поговорю съ леди Батерстъ, сказала я, поднимая голову. Это лучше всего.
Я ушла къ себѣ, освѣжила глаза водою, и пошла искать леди Батерстъ. Я нашла ее въ оранжереѣ, гдѣ она отдавала какія-то указанія садовнику. Черезъ минуту она взяла меня подъ руку и мы пошли по террассѣ.
-- Мадамъ Батерстъ, сказала я, Каролина ужасно меня огорчила, сказавши, что мистрисъ Корбетъ видѣла мадамъ д'Альбре въ Парижѣ. Какъ можетъ это быть?
-- Сама не понимаю, отвѣчала леди Батерстъ; если только мистрисъ Корбетъ не обозналась.
-- А какъ вы думаете?
-- Ничего не знаю; я написала въ Парижъ, чтобы мнѣ изъяснили это дѣло. Черезъ нѣсколько дней мы узнаемъ истину; не могу повѣритъ -- и если это правда, такъ мадамъ д'Альбре поступила со мною нехорошо; я очень рада видѣть васъ у себя, но зачѣмъ же было просить меня оставитъ васъ у меня на зиму, подъ предлогомъ поѣздки на югъ Франціи, если она осталась въ Парижѣ? Я этого не понимаю, и покамѣстъ все это не подтвердится, ничему не вѣрю. Мистрисъ Корбетъ съ ней не знакома и могла ошибиться.
-- Она вѣрно ошиблась, сказала я. Только странно, что я не получаю отъ мадамъ д'Альбре извѣстій. Тутъ что-нибудь да не ладно.
-- Не будемъ больше объ этомъ говорить. Черезъ нѣскольколько загадка разрѣшится.
И дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней загадка разрѣшилась: я получила отъ мадамъ Паонъ слѣдующее письмо.
"Любезная мадмоазель Шатонефь! Письмо ваше очень меня удивило. Приготовьтесь узнать непріятныя для васъ, я думаю, вѣсти Мадамъ д'Альбре въ Парижѣ, и вовсе не уѣзжала въ южную Францію. Увидѣвшись съ нею, я спросила объ васъ. Она сказала, чти вы въ гостяхъ у одной дамы въ Англіи, что вы оставили ее. что у васъ какая-то manie pour l'Angleterre, -- и пожала плечами. Я хотѣла разспросить ее подробнѣе, но она прервала разговоръ, заговоривши о шелковомъ платьѣ. Я увидѣла, что тутъ что-то не ладно, но не могла понять, въ чемъ дѣло. Послѣ того я увидѣла ее опять недѣль черезъ пять. Она пріѣхала ко мнѣ съ господиномъ Г*. извѣстнымъ всему Парижу отчаяннымъ игрокомъ, человѣкомъ дурнымъ, но свѣтскимъ. Впрочемъ, его еще лучше знаютъ въ Англіи, откуда онъ принужденъ былъ, говорятъ, уѣхать вслѣдствіе какой-и грязной карточной исторіи. Я опять спросила объ васъ, и на этотъ разъ мнѣ отвѣчалъ господинъ Г**. Онъ назвалъ васъ неблагодарною и прибавилъ, что имя ваше не должно быть произносимо въ присутствіи мадамъ д'Альбрё.
"Прекрасное лицо господина Г** приняло при этихъ словахъ ужасное выраженіе, и я собственными глазами удостовѣрилась, что онъ дѣйствительно дурной человѣкъ. Мадамъ д'Альбре замѣтила на это только, что впредь будетъ осторожнѣе при выборѣ demoiselle de compagnie. Меня поразили эти слова; я думала, что вы съ ней совсѣмъ въ другихъ отношеніяхъ. Недѣли черезъ двѣ мадамъ д'Албре объявила мнѣ, что выходитъ замужъ за Г**, и заказала мнѣ подвѣнечное платье. Загадка объяснилась; но почему, выходя за мужъ за Г**, она лишаетъ васъ своего покровительства, и за что Г** на васъ золь, -- этого я не знаю. Вотъ все, что мнѣ извѣстно; мнѣ весьма пріятно будетъ получать отъ васъ извѣстія, если вы, и такъ далѣе".
Эмилія Паонъ, урожденная Мерсе."
Тайна объяснялась. Прочитавши письмо, я упала на софу и не скоро могла опомниться. Я была одна въ моей спальнѣ; голова у меня ругалась, въ глазахъ было мутно. Я достала воды, и только черезъ полчаса могла прійдти въ чувство. Тогда все сдѣлалось для меня ясно, какъ нельзя яснѣе. Я поняла двойное ухаживанье Г** за мною и мадамъ д'Альбре, его гордый взглядъ при моемъ отказѣ, его вниманіе послѣ того къ одной мадамъ д'Альбре, его желаніе избавиться отъ меня, отправивши меня въ Англію съ леди Батерстъ. Г** отомстилъ и достигъ своей цѣли. Онъ добрался до богатства мадамъ д'Альбре, могъ спустить его по зеленому сукну, и успѣлъ погубить меня въ ея мнѣніи. Я поняла, что лишилась всего, и пришла почти въ отчаянье, вспомнивши о своемъ безпомощномъ положеніи.
VI.
Болѣе часу пролежала я на софѣ, печально припоминая прошедшее, думая о настоящемъ и будущемъ. Въ два часа я совершенно переродись Я почувствовала самоувѣренность; глаза мои прозрѣли, и чѣмъ больше обсуживала я безнадежность моего положенія, тѣмъ больше чувствовала въ себѣ мужества. Я упала на софу довѣрчивой, слабой дѣвкой, -- встала съ нея рѣшительной, ясновидящей женщиной.
Я разсудила, что мадамъ д'Альбре никогда не проститъ женщинѣ, обиженной ею такъ, какъ я. Она уговорила меня разорвать всѣ семейныя узы (каковы бы они ни были), поставила меня въ полную себя зависимость, и оттолкнула теперь самымъ жестокимъ образомъ. Она прибѣгла къ обману, -- она чувствовала, что не можетъ оправдать своего поступка. Она оклеветала меня, обвинила и неблагодарности , чтобъ извинить свое собственное поведеніе. Примиреніе послѣ этого было невозможно, и я рѣшилась не принимать отъ нея никакой помощи. Кромѣ того, она вышла за Г**, оскорбившагося моимъ отказомъ и, по всей вѣроятности, увидѣвшаго, что меня необходимо удалить отъ мадамъ д'Альбре, чтобы я не помѣшала его планамъ. Съ этой стороны нечего было ожидать. Что же я въ домѣ леди Батеретъ? Гостья ! Простившись съ нею, мнѣ негдѣ будетъ приклонить голову!
Что леди Батерстъ предложитъ мнѣ временной пріютъ и не течетъ указать мни двери, въ этомъ я не сомнѣвалась. Что мп feue дѣлать. Я играла и пѣла хорошо, говорила по-французски и оо-ая-глійскя, понимала по-итальянски, и умѣла шить и вышивать. Bonn чѣмъ должна я была вступить въ свѣтъ Я могла давать у рои музыки и французскаго языка, пойти въ гувернантки или модистка
Я вспомнила о мадамъ Паонъ, но въ то же время вспомнила о томъ почтительномъ уваженіи, съ которымъ принимали меня у нея какъ protégée знатной дамы; стать теперь въ ея домъ на ряду съ прочими, казалось мнѣ унизительнымъ, и я рѣшила, что если нужда заставитъ меня опредѣлиться куда-нибудь въ магазинъ, такъ я стану такой, гдѣ меня никто не знаетъ.
Послѣ долгаго размышленія я рѣшила пойти къ леди Батерстъ, объявить ей мое намѣреніе и попросить ее помочь мнѣ отыскать мѣстечко. Я убрала волосы, оправилась и пошла къ ней. Я застала ее одну, спросила ее, можетъ ли она удѣлить мнѣ нѣсколько минутъ, подала ей письмо мадамъ Паонъ и разсказала ей все то, что было ей обо мнѣ неизвѣстно. Во время разсказа бодрость моя воскресла, голосъ мой сдѣлался твердъ, -- я чувствовала, что я уже не ребенокъ.
-- Я разсказала вамъ все это потому, леди Батерстъ, что вы, конечно, согласитесь, что между мною и мадамъ д Альбре все кончено; если бъ она даже сдѣлала мнѣ какое-нибудь предложеніе, я не пріему его. Ея поступокъ поставилъ меня въ самое ложное положеніе. Я у васъ въ гостяхъ въ качествѣ ея protégée. Теперь она лишила меня своего покровительства, и я нищая, которой будущая жизнь зависитъ отъ моихъ личныхъ дарованій. Я говорю вамъ объ этомъ откровенно, потому-что не могу оставаться у васъ въ гостяхъ. Сдѣлайте одолженіе, рекомендуйте меня куда-нибудь, гдѣ бы я могла найти средства къ существованію.
-- Любезная Валерія, отвѣчала леди Батерстъ, сердцу вашему нанесли сильную рану, и я рада, что вы не упали духомъ. Я слышала о замужствѣ мадамъ д'Альбре и обманѣ, къ которому она прибѣгла, чтобъ отъ васъ избавиться. Нѣсколько дней тому назадъ я писала къ ней, обратила ея вниманіе на разногласіе между содержаніемъ ея писемъ и истиною, и спросила, что мнѣ съ вами дѣлать. Сегодня я облучила отъ нея отвѣть. Она утверждаетъ, что вы жестоко ее обманули что, притворяясь признательною и любящею, вы чернили и осмѣивали ее за глаза, особенно передъ Г**, теперешнимъ ея мужемъ; что она васъ и простила бы, но Г** рѣшительно не хочетъ видѣть васъ у себя въ домѣ. Она прислала вамъ билетъ въ пять сотъ франковъ, чтобы вы могли возвратиться къ отцу.
-- Значитъ, догадка моя была справедлива: всему причиною господинъ Г**.
-- Зачѣмъ было ему довѣрятъ, Валерія; вы поступили ужасно неосторожно, и, смѣю прибавитъ, даже неблагодарно, говоря съ нимъ о мадамъ д'Альбре въ такомъ тонѣ.
-- И вы этому вѣрите? Если такъ, такъ чѣмъ скорѣе мы разстанемся, тѣмъ лучше.
Я разсказала ей объ отказѣ моемъ господину Г**, описала ей, что это за человѣкъ, и доказала, что онъ дѣйствовалъ побуждаемый корыстью и мщеніемъ.
-- Вѣрю, Валерія, отвѣчала леди Батерстъ. Извините, что я сочла васъ способною къ неблагодарности. Это объясненіе позволяетъ мнѣ сдѣлать вамъ предложеніе, отъ котораго удерживала меня взведенная на васъ клевета. Останьтесь покамѣстъ у меня. Вы могли бы быть гувернанткой Каролины, но я желаю лучше, чтобы вы остались у меня въ качествѣ пріятельницы. Вы, я знаю, не позволяете себѣ стать въ зависимое положеніе, не принося пользы. Вы знаете, что по пріѣздѣ въ Лондонъ я хотѣла пригласить Каролинѣ гувернантку. Я приглашаю васъ, если вы согласны, и вы меня истинно этимъ одолжите, потому что въ васъ найду я и познанія и дружбу.
-- Благодарю васъ за ваше предложеніе, отвѣчала я, вставая и кланяясь; но позвольте мнѣ объ этомъ подумать. Вы согласитесь, это критическая минута въ моей жизни, и я должна постараться не сдѣлать ошибки.
-- Разумѣется, разумѣется, отвѣчала леди Батерстъ. Вы правы; объ этомъ надо сперва подумать, а потомъ уже рѣшиться. Только позвольте вамъ замѣтить, что. вы со мною ужасно горды.
-- Можетъ-быть, и въ такомъ случаѣ прошу васъ извинить меня. Вспомните, что Валерія, ваша вчерашняя гостья, теперь уже не та.
Я взяла билетъ въ пятъ-сотъ франковъ, лежавшій на столъ, и ушла къ себѣ въ комнату.
Я была рада остаться наединѣ; подавленное волненіе разслабило какъ-то всѣ мои члены. Я рѣшилась принятъ предложеніе леди Батерстъ въ ту самую минуту, когда оно было сдѣлано, но не хотѣла показать, что обрадовалась ему, чего она, вѣроятно, ожидала. Послѣ обмана мадамъ д'Альбре, я не довѣряла никому, кромѣ себя, и думала, что когда во мнѣ не будетъ больше надобности, то леди Батерстъ отпуститъ меня также безъ церемоніи, какъ и мадамъ д'Альбре. Я очень хорошо знаю, что могу обучать Каролину, и что леди Батерстъ не скоро отыщетъ гувернантку, которая такъ хорошо могла бы преподавать музыку и пѣніе. Съ ея стороны не было тутъ, слѣдовательно, никакого одолженія, и я рѣшилась отказаться, если условія покажутся мнѣ невыгодными. У меня были еще деньжонки: изъ двадцати золотыхъ, данныхъ мнѣ на дорогу мадамъ д'Альбре, я истратила немного. На нѣсколько времени я была обезпечена, если бы не сошлась съ леди Батерстъ.
Поразмысливши обо всемъ, я написала къ мадамъ Паонъ; извѣстила ее о случившемся, сказала, что рѣшилась жить собственными трудами, и, не зная еще, прійму ли предложеніе леди Батерстъ, прошу ее датъ мнѣ рекомендательное письмо къ кому-нибудь въ знакомыхъ ей французовъ въ Лондонѣ, гдѣ я совершенно чужая, и гдѣ меня легко обмануть, если никто не поможетъ мнѣ добрымъ совѣтомъ. Потомъ я написала къ мадамъ д'Альбре слѣдующее:
"Любезная мадамъ д'Альбре!
Да, я все-таки привѣтствую васъ этими словами. Хотя вы и не хотите меня знать, вы все-таки дороги моему сердцу, можетъ-быть еще дороже съ-тѣхъ-поръ, какъ перестали бытъ моею покровительницею и второю матерью. Когда несчастіе постигаетъ тѣхъ, кого мы любимъ, когда благодѣтели наши сами скоро будутъ нуждаться въ помощи,-- тогда-то и можемъ мы доказать имъ свою любовь и благодарность. Я не ставлю вамъ въ вину, что вы обмануты низкимъ лицемѣромъ, прикрытымъ увлекательною маскою; не порицаю васъ за то, что вы повѣрили ему, будто я васъ чернила. Васъ ослѣпили ваши чувства къ нему и его притворство Дурно я сдѣлала, что не сказала вамъ, что незадолго до моего отъѣзда онъ предлагалъ мнѣ свою руку, которую я отвергла съ негодованіемъ, потому-что онъ рѣшился сдѣлать это предложеніе, не спросивши предварительно васъ. Впрочемъ, я не приняла бы его, если бы даже вы этого пожелали, потому-что всѣ считаютъ его человѣкомъ фальшивымъ. Я должна бы была сказать вамъ объ его предложеніи, но онъ просилъ меня не говорить, и я тогда не знала еще, что онъ нищій, и игрокъ, и долженъ былъ оставить Англію вслѣдствіе одной грязной карточной исторіи, въ чемъ вы легко можете удостовѣриться. Мадамъ Паонъ можетъ вамъ разсказать все это. Вотъ въ чья руки вы попали. Глубоко о васъ сожалѣю! Сердце мое обливается кровью. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вы, вѣроятно, убѣдитесь въ истинѣ моихъ словъ. Что я обязана моимъ несчастіемъ господину Г**, это правда. Я лишилась доброй покровительницы и принуждена теперь жить собственными трудами, какъ могу. Всѣ мечты мои о счастіи съ вами, всѣ желанія доказать вамъ мою любовь и благодарность исчезли, и я осталась одна, безъ крова и защиты. Но я мало думаю о себѣ; во всякомъ случаѣ, я свободна, я не прикована къ такому человѣку, какъ Г**, и думаю только о васъ и ожидающихъ васъ страданіяхъ. Возвращаю вамъ ваши пять сотъ франковъ; я не могу принять ихъ. Вы жена господина Г**, и я не могу принять ничего отъ человѣка, который увѣрилъ васъ, что Валерія неблагодарна и злоязычна. Прощайте; буду молить за васъ Бога и оплакивать ваше несчастіе.
"Навсегда вамъ благодарная "Валерія де-Шатонефъ."
Сознаюсь, что письмо это выражало смѣшанное чувство. Я дѣйствительно сожалѣла о мадамъ д'Альбре и прощала ее; но я желала отмстить господину Г**, и потому безъ пощады наносила раны ея сердцу. Впрочемъ, писавши письмо, я не думала объ этомъ. Я хотѣла только отмстить, и не могла этого сдѣлать, не выставляя господина Г** въ его настоящемъ свѣтѣ; а это, разумѣется, значило раскрытъ глаза мадамъ д'Альбре и пробудить въ ней подозрѣнія. Это было жестоко; я почувствовала это, перечитывая письмо, но не захотѣла измѣнитъ моихъ выраженій, вѣроятно потому, что простила мадамъ д'Альбре не такъ вполнѣ, какъ себѣ воображала. Какъ бы то вы было, письмо было запечатано и отослано въ тотъ же день вмѣстѣ съ письмомъ къ мадамъ Паонъ.
Теперь мнѣ оставалось только условиться съ леди Батерстъ, и я вошла въ гостиную, гдѣ и нашла ее одну.
-- Я обдумала ваше предложеніе, сказала я ей. Мнѣ, разумѣется, стоило это небольшой борьбы, потому-что, вы понимаете, непріятно же превратиться изъ гостьи въ подчиненную. Но желаніе остаться съ людьми, которыхъ я столько уважаю, и заняться воспитаніемъ молодой дѣвушки, которую такъ люблю, склонило меня принять ваше предложеніе. Позвольте узнать, на какихъ условіяхъ хотите вы оставить меня у себя въ домѣ гувернанткой?
-- Валерія, это говорить въ васъ гордость, возразила леди Батерстъ. Признаюсь вамъ, и не желала бы заключать съ вами никакихъ условій; я желала бы, чтобы вы остались у меня какъ другъ и располагали моимъ кошелькомъ какъ своимъ; но такъ-какъ вы этого не хотите, то скажу вамъ, что я надѣялась найти гувернантку за сто фунтовъ стерлинговъ въ годъ, и предлагаю вамъ эту сумму.
-- Этого съ меня болѣе нежели достаточно, отвѣчала я; принимаю: ваше предложеніе, если вы хотите взять меня для испытанія на полгода.
-- Валерія, вы заставляете меня смѣяться и сердиться; но я васъ понимаю: вы испытали жестокій ударъ. Не будемъ больше объ этомъ говорить; условіе заключено, и останется тайною, если вы сами ея не разгласите.
-- Я нисколько не намѣрена скрывать этого, леди Батерстъ; я не желаю носить маски и быть въ глазахъ вашихъ друзей не тѣмъ, что я въ-самомъ-дѣлѣ. Стыдиться мнѣ тутъ нечего, и я ненавижу обманъ. Каково бы ни было положеніе мое въ свѣтѣ, я надѣюсь, что не обезчещу своего имени, и не я одна изъ благородныхъ, которыхъ постигло несчастіе.
Странно! Я въ первый разъ въ жизни начала гордиться моимъ именемъ. Это произошло, я думаю, отъ того, что потерявши многое, человѣкъ больше дорожить тѣмъ, что у него осталось. Во все время моего знакомства съ леди Батерстъ, она не замѣтила во мнѣ и малѣйшаго признака гордости. Protegee и воспитанница мадамъ д'Альбре, дѣвушка съ блестящею будущностью, я была само смиреніе; теперь же, подчиненная, состоящая на жалованьѣ, я сдѣлалась горда какъ самъ Люциферъ. Леди Батерстъ замѣтила это, и,-- я должна ей отдать справедливость,-- вела себя со мною очень осторожно. Она чувствовала ко мнѣ сожалѣніе и обращалась со мною учтивѣе и даже съ большимъ уваженіемъ нежели прежде, когда я была ея гостьей.
На другой день я объявила Каролинѣ, что приняла на себя должностъ ея гувернантки на полгода. Я сказала ей, что теперь должна буду надзирать за успѣшнымъ ходомъ ея занятій и что намѣрена оправдать довѣріе ея тетки. Каролина, дѣвушка съ кроткимъ, теплымъ сердцемъ, отвѣчала, что будетъ смотрѣть на меня по-прежнему какъ и подругу, и изъ любви ко мнѣ будетъ исполнять всѣ мои желанія. Она сдержала свое слово.
Читатель согласится, что переходъ мой изъ высшаго состоянія въ низшее совершился какъ нельзя спокойнѣе и легче. Слуги не знали, что я сдѣлалась гувернанткой, потому что леди Батерстъ и Каролина называли меня по-прежнему Валеріей и не измѣнили своего со много обращенія. Я посвящала много времени Каролинѣ, и сама училась, чтобы лучше обучать ее. Я повторила все съ самаго начала; Каролина дѣлала быстрые успѣхи въ музыкѣ, и можно было ожидать, что черезъ нѣсколько лѣтъ у нея будетъ прекрасный голосъ. Зимой мы пріѣхали въ столицу, но я избѣгала общества сколько могла, такъ-что леди Батерстъ жаловалась на это.
-- Валерія, напрасно вы не показываетесь въ общество. Вы удаляетесь, и меня естественно осыпаютъ на счетъ васъ вопросами; спрашивають, гувернантка ли вы, или что другое.
-- Что жъ? отвѣчайте имъ, что гувернантка. Я не люблю скрытности.
-- Да я не могу съ этимъ согласиться; вы не то, что называть гувернанткой, Валерія. Вы молодая пріятельница, которая живетъ у меня и учить мою племянницу.
-- То-есть, то , чѣмъ должна быть всякая гувернантка , отвѣчала я.
-- Согласна, возразила леди Батерстъ: но если вы поступите къ другимъ, вы увидите, что вообще на гувернантку смотрятъ и поступаютъ съ него иначе. У насъ, въ Англіи, въ нѣкоторыхъ домахъ, я не знаю никого достойнѣе сожалѣнія гувернантки; на нее смотрятъ какъ на лицо, которое не довольно хорошо для гостиной; хозяинъ и хозяйка дома обходятся съ нею свысока, и только терпятъ ее въ своемъ обществѣ; слуги думаютъ, что гувернантка не имѣетъ права требовать отъ нихъ уваженія и услугъ, за которыя имъ платятъ; она, говорятъ они, получаетъ такое же жалованье, какъ и мы. Такимъ образомъ гувернанткѣ почти вездѣ отказываютъ въ уваженіи. Она сама несчастна и часто бываетъ причиною разладицы въ домѣ; слугъ всего чаще отпускаютъ изъ-за нея. Въ гостиной она мѣшаетъ разговору. Она утрачиваетъ веселость и цвѣтъ молодости; дѣлается раздражительною отъ безпрестанныхъ непріятностей, и жизнь ея проходить скучно, тяжело. Я говорю вамъ это откровенно. У меня вы не испытаете этихъ непріятностей, но переселиться въ другой домъ, подобный описаннымъ мною, будетъ съ вашей стороны рискъ.
-- Я слышала это и прежде, отвѣчала я: но ваша внимательность заставила меня забытъ все. Печаленъ будетъ для меня тотъ день, когда я принуждена буду съ вами разстаться.
Доложили о пріѣздѣ гостей и разговоръ нашъ былъ прерванъ. Я уже говорила вамъ о моемъ дарованіи одѣвать къ лицу; я всѣми силами помогала въ этомъ леди Батерстъ. Всѣ замѣчали изящество ея наряда и спрашивали, кто на нее шьетъ. Она же говорила, что одолжена всѣмъ мнѣ.
Время летѣло и зима приходила къ концу. Леди Батерстъ разсказала почти всѣмъ своимъ знакомымъ о перемѣнъ моего положенія, прибавляя, что я у нея въ домѣ больше компаньонка, нежели что-нибудь другое. Это доставило мнѣ ихъ уваженіе, и меня часто приглашали на вечера; но я постоянно отказывалась; только иногда ѣздила въ оперу и французскій театръ.
Мадамъ Паонъ прислала мнѣ рекомендательное письмо къ одному изъ своихъ знакомыхъ, мосьё Жиронаку, жившему на Лейчестеръ-скверъ. Онъ былъ женать, но дѣтей у него не было. Днемъ онъ давалъ уроки на флейтѣ, на гитарѣ и во французскомъ языкѣ, а по вечерамъ игралъ вторую скрипку въ оперъ. Жена его, хорошенькая, живая женщина, учила молодыхъ дѣвицъ дѣлать цвѣты изъ воску и чинила по вечерамъ кружева. Это была премилая чета, проводившая вѣкъ свой въ потѣшной войнъ другъ съ другомъ. Я не видывала ничего забавнѣе ихъ поединковъ, кончавшихся обыкновенно громкимъ хохотомъ. Они приняли меня очень радушно и обходились со мною чрезвычайно почтительно, пока короткое знакомство не сдѣлало этого излишнимъ. Дружба наша укрѣпилась еще болѣе, когда Каролина изъявила желаніе выучиться дѣлать цвѣты и сдѣлалась ученицею мадамъ Жиронакъ. Въ такомъ положенія были мои дѣла, когда зима миновала и мы возвратись въ загородный домъ.
Время летало. Леди Батерстъ обходилась со мною очень ласково, Каролина тоже, и я была счастлива. Я занялась обученіемъ моей воспитанницы серьозно, и имѣла удовольствіе слышать, что труди моя не пропадаютъ напрасно. Я думала остаться при Каролина, пока воспитаніе ея не будетъ вполнѣ окончено, то-есть, еще года два или три, и, будучи обезпечена на это время, не думала о будущемъ,-- катъ вдругъ одно обстоятельство уничтожило все мои разсчеты.
Я вамъ сказала, что Каролина была племянница леди Батерстъ; она была дочь ея младшей сестры, вышедшей замужъ за молодого человѣка, не имѣвшаго ни гроша денегъ и совершенно мятнаго отъ своего дяди, холостяка. Дядя разсердился за эту женитьбу на племянника и сказалъ ему, чтобы онъ не ожидалъ отъ него ничего ни при жизни, ни послѣ смерти. Сестра леди Батерстъ и мужъ ея жили въ крайности, пока леди Батерстъ не выхлопотала ему мѣста въ триста фунтовъ жалованья при таможнѣ. Они жили этимъ доходомъ и подарками леди Батерстъ, у нихъ было два сына и дочь; леди Батерстъ взяла къ себѣ дочь, Каролину, и обѣщала устроить ее еще при жизни или отказать ей значительную сумму послѣ своей смерти. Леди Батерстъ была богата и могла ежегодно откладывать для Каролины деньги, что и дѣлала съ-тѣхъ-поръ, какъ взяла ее къ себѣ, то-есть, съ семилѣтняго возраста.
Теперь дядя отца Каролины умеръ, и несмотря на свои угрозы, отказалъ племяннику все свое огромное имѣніе, такъ-что онъ сталъ вдругъ богаче самой леди Батерстъ. Слѣдствіемъ этого было письмо къ леди Батерстъ, въ которомъ ее извѣщали объ этомъ событіи и требовали немедленнаго возвращенія Каролины въ домъ ея родителей. Въ этомъ письмѣ,-- я читала его, потому что леди Батерстъ, очень этимъ огорченная, дала мнѣ его прочесть, сказавши: "это касается до васъ столько же, сколько до. меня и до Каролины",-- въ этомъ письмѣ они ни полсловомъ не благодарили ее за ея одолженія; это было холодное, безчувственное посланіе, и мнѣ было противно читать его.
-- И это вся ихъ благодарность? сказала я. Чѣмъ больше живу я не свѣтѣ, тѣмъ больше ненавижу его.
-- Это въ-самомъ-дѣлѣ очень дурно, отвѣтила леди Батерстъ. Каролина прожила со мною такъ долго, что я смотрю на нее, какъ на мою дочь, и вотъ ее отнимаютъ у меня, не обращая никакого вниманія на мои чувства. Это жестоко и неблагодарно.