Мережковский Дмитрий Сергеевич
Предисловие к одной книге

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Д. С. Мережковский

Предисловие к одной книге1

   Мережковский Д. С. Не мир, но меч.
   Харьков: Фолио; М.: ООО "Издательство ACT", 2000. -- (Б-ка "Р. X. 2000". Серия "В силе Духа").
  
   1 "Le Tsar et la Révolution", par D. Merejkowsky, Z. Hippius, D. Philosophoff. Paris, 1907.
  
   С русской революцией рано или поздно придется столкнуться Европе, не тому или другому европейскому народу, а именно Европе как целому, -- с русской революцией или русской анархией, ибо что такое в настоящее время совершается в России, переход ли от одной государственной формы к другой, выход ли из всех государственных форм в неизвестное, это сейчас решить трудно. Во всяком случае, уже и теперь ясно, что это -- игра опасная не только для нас, русских, но и для вас, европейцев. С пристальным и тревожным вниманием следите вы за русской революцией -- недостаточно все-таки пристальным, недостаточно тревожным: то, что у нас происходит, страшнее, чем кажется вам. Мы горим, в этом нет сомнения; но что мы одни будем гореть и вас не подожжем, так же ли это несомненно?
   Все внешние события нашего переворота до мельчайших подробностей известны Европе; но внутренний их смысл от нее ускользает. Она видит движущееся тело, а не движущую душу русской революции. Душа ее, душа русского народа, остается для Европы вечною загадкою.
   Мы похожи на вас, как левая рука похожа на правую: правая не совпадает с левою в одной и той же плоскости: надо перевернуть одну, чтоб они совпали. Что у вас, то и у нас, но обратно; мы -- вы на изнанку. Говоря Кантовским языком, ваша область -- феноменальное, наша -- трансцендентное; говоря языком Ницше -- в вас Аполлон, в нас -- Дионис; ваш гений -- мера; наш -- чрезмерность. Вы умеете останавливаться вовремя; доходя до стены, обходите или возвращаетесь; мы разбиваем себе голову об стену. Нас трудно сдвинуть, но, раз мы сдвинулись, нам нет удержу -- мы не идем, а бежим, не бежим, а летим, не летим, а падаем, и притом "вверх пятами", по выражению Достоевского. Вы любите середину; мы любим концы. Вы трезвые, мы пьяные; вы -- разумные, мы -- исступленные; вы -- справедливые, мы -- беззаконные. Вы сберегаете душу свою, мы всегда ищем, за что бы нам потерять ее. Вы -- "град настоящий имеющие"; мы -- "грядущего града взыскующие". Вы, на последнем пределе вашей свободы, -- все же государственники; мы, в глубине нашего рабства, почти никогда не переставали быть мятежниками, тайными анархистами -- и теперь тайное только сделалось явным. Для вас политика -- знание; для нас -- религия. Не в разуме и в чувстве, в которых часто мы доходим до совершенного отрицания, до нити нигилизма, -- а в сокровеннейшей воле нашей, мы -- мистики.
   В русской литературе, особенно в двух главных вершинах ее, во Л. Толстом и Достоевском, эта первая основа русской души, мистика воли, открылась вам отчасти, но именно только отчасти. Чтобы понять ее до конца, мало нас перечесть, надо нас пережить. А это трудно и страшно; это, повторяю, страшнее, чем вы думаете. Мы -- ваша опасность, ваша язва, жало сатаны или Бога, данное вам в плоть. Вы еще от нас пострадаете, но, в последнем счете, к общему благу, потому что мы друг другу нужны, как левая рука нужна правой.
   В этой книге мы стараемся показать, что последний смысл русской революции остается непонятным вне понимания мистического.
   Самодержавие и православие две половины единого религиозного целого, так же как папство и католичество. Царь -- не только царь, глава государства, но и глава церкви, первосвященник, помазанник Божий, то есть, в последнем, ежели исторически не осуществленном, то мистически необходимом пределе власти своей -- наместник Христа, тот же папа -- кесарь и папа вместе. Самодержавие есть утверждение абсолютной святыни; но в порядке мистическом -- а главная особенность русского духа, мистика воли, не дает нам выйти из этого порядка -- отрицание одного абсолюта не может не быть утверждением другого, противоположного. Святыня против святыни. Самодержавие -- религия. И революция -- тоже религия. Всего менее сознают это сами революционеры. В сознании своем они -- безбожники. Имя Божие ненавистно им, потому что связано с наибольшим кощунством над их собственной подлинной, хотя и безымянной, святынею. Для них религия значит реакция. И они правы, если не положительной, то отрицательной религиозной правдой. В России более, чем где-либо в мире, дела дьявола, ложь и человекоубийство, покрываются именем Божиим. Дьявол украл у нас имя Божие. Ежели смотреть не на то, что русские революционеры говорят, а на то, что они делают, нельзя не увидеть, что эти безбожники иногда святые. Со времени первых мучеников христианских не было людей, которые бы так умирали: по слову Тертуллиана, "они летят на смерть, как пчелы на мед".
   Русская революция -- не только политика, но и религия -- вот. что всего труднее понять Европе, для которой и сама религия давно уже политика. Вы судите по себе: вам кажется, что мы переживаем естественную болезнь политического роста, которую переживали в свое время все европейские народы; пусть же перебесимся -- все равно, выше головы не прыгнем, кончим тем же, чем вы, остепенимся, протянем ножки по одежке, взнуздаемся парламентским намордником, откажемся от социалистических и анархических крайностей и удовольствуемся вместо града Божиего, старенькой конституционной лавочкой, буржуазно-демократической серединкой на половинке; -- так было везде, так будет и у нас.
   Пожалуй, и действительно было бы так, если бы мы были не на изнанку, если бы не наша трансцендентность, заставляющая нас разбивать голову об стену, лететь "пятами вверх". Во всяком случае, на конституционной монархии мы не остановимся. Да и не могла бы, если бы даже хотела, русская монархия дать конституцию. Для царя православного отречься от самодержавия значит отречься от православия.
   Но когда все исторические формы нашей государственности и церковности будут низвергнуты, тогда в политическом и религиозном сознании народа зазияет такая пустота, которую не наполнят никакие существующие формы европейской государственности -- не только конституционная монархия, но и буржуазно-демократическая республика. Для того чтобы тысячелетние громады окончательно рухнули, нужно такое землетрясение, что все старые парламентские лавочки попадают, как карточные домики. Ни на одной из них русская революция не остановится. Но тогда на чем? и что же далее? Далее -- прыжок в неизвестное, в трансцендентное, полет "пятами вверх". Русская революция так же абсолютна, как отрицаемое ею самодержавие. Ее сознательный эмпирический предел -- социализм; бессознательный, мистический -- безгосударственная религиозная общественность. Еще Бакунин предчувствовал, что окончательная революция будет не народной, а всемирной. Русская революция -- всемирная.
   Когда вы, европейцы, это поймете, то броситесь тушить пожар. Но берегитесь: не вы нас потушите, а мы зажжем вас.
   В настоящее время понятие безвластия или остается отрицательным, или заимствует свои утверждения из метафизики чуждого и даже противоположного понятия социализма, который в предельных выводах своих есть та же государственность, принудительная зависимость каждого от всех, личности от безличных законов экономической необходимости. Но где же та последняя свобода, которою побуждается всякая внешняя необходимость, всякое насилие, метафизическое начало государственности? Не наука, не философия, а только религия может ответить на этот вопрос. Последнее утверждение новой религиозной безгосударственной общественности есть новое религиозное сознание и действие, новое религиозное соединение личности и общества, единого и всех, беспредельной свободы и беспредельной любви. Истинное безвластие есть боговластие. Слова эти загадочны. Но пусть пока так и останутся они загадкою.
   Мы обращаемся не к буржуазному европейскому обществу, а лишь к отдельным личностям высшей всемирной культуры, к тем, для кого уже и теперь, по слову Ницше, "государство самое холодное из чудовищ". Такие одинокие, слишком ранние анархисты, как Бакунин, Толстой, Штирнер, Ницше, -- горные вершины, озаряемые первыми лучами дня; а внизу, где еще темная ночь, -- бесчисленные неведомые братья наши, всемирный рабочий народ, великое воинство грядущей всемирной революции. Мы верим, что рано или поздно дойдет и до них громовой голос русской революции, в котором зазвучит над старым европейским кладбищем труба архангела, возвещающая страшный суд и воскресение мертвых.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru