П. Н. Милюков: "русский европеец". Публицистика 20--30-х гг. XX в.
М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. -- (Люди России).
ПАМЯТИ Г.Е. ЛЬВОВА
Сегодня исполняется годовщина кончины Г.Е. Львова. Имя покойного так тесно связано с историей Февральской революции, что трудно отделить его как личность от этого поворотного момента русской истории, в котором ему пришлось играть формально руководящую роль. Давно уже не секрет, что играл он ее именно только формально. Его необычайная скромность в связи со столь же несомненной неподготовленностью к политической стороне свалившейся на него задачи привела к тому, что он совершенно сознательно устранился от дирижерской роли. Он взглянул на свою задачу скорее этически, чем политически. Этически он понял и существо происшедших событий. Переход власти к народу -- эта идея сама по себе была так для него высока; она так интимно и гармонично сливалась со всем его существом, что из его поля зрения как-то сами собой исчезли "слишком человеческие" подробности. Он верил в то, что стихийный процесс, только что начинающийся, сам все вынесет, все уладит, все образует: мы, маленькие люди, можем быть при этом только добросовестными исполнителями, послушными орудиями великой судьбы. И надо сказать, что взятая в широких и главных чертах эта философия демократии не была ошибочна. Рано или поздно демократия, несомненно, залечит нанесенные самой себе раны. В этом отношении мировоззрение Г.Е. Львова будет оправдываться с каждым пережитым годом. Ошибка Львова, которую можно назвать "недостатком его добродетели", была в излишней вере во врожденную благость человеческой натуры и в недостатке понимания, что политическое искусство призвано пополнять пробелы, которые в этой натуре обнаруживаются, и сокращать процессы, которые, будучи предоставленными самим себе, развертываются с бурной расточительностью разрушительных и созидательных сил природы. К моменту мирового конфликта, естественно вызвавшего наружу все стихийные силы и инстинкты человеческой природы, менее всего подходила такая, присущая Г.Е. Львову, мирная и человеколюбивая идеология. Вне этой роли, с которой история неизбежно сольет имя Г.Е. Львова, в его деятельности остается еще очень значительная область, в которой выдающиеся достоинства личности Г.Е. Львова находили себе подходящее для него применение. В широких кругах часто забывают, что, собственно говоря, именно этой неполитической своей деятельностью Г.Е. Львов и завоевал себе то положение, которое, в момент катастрофы, выдвинуло его на первое место. Когда пришел девятый вал и унес с собой Г.Е. Львова, вместе со столькими другими, за пределы родины -- тут эта первоначальная общественная роль сама собой, можно сказать, автоматически, вернулась к Г.Е. Львову -- и была опять санкционирована общим признанием. В этом можно видеть некоторый реванш, полученный покойным за перенесенную на политической арене аварию. Вне рамок грандиознейшего из переворотов русской истории, в котором отдельные личности и репутации разбивались как щепки, Г.Е. Львов снова оказался большим человеком, способным вести за собой общественные ряды. Дело людей, лично знавших покойного, постоянно напоминать об этой существенной поправке к тем разнообразным суждениям, которые исходили и будут исходить только из оценки февральских событий 1917 года. Можно было бы даже сказать, что по отношению к Г.Е. Львову поправка должна сделаться основным текстом, к которому характеристика революционных дней должна внести только некоторое дополнение. Такой оценки деятельности Г.Е. Львова требует не только естественное чувство справедливости к покойному общественному деятелю. К ней приводят также и чувства благодарности той бесчисленной вереницы людей, с которой сталкивала Г.Е. Львова его нормальная общественная работа на всем протяжении его жизненного пути, ставшего непрерывным подвигом самоотвержения и неустанного служения на благо страждущих и на пользу свободного развития родной страны.