Минцлов Сергей Рудольфович
Буря

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ из прошлого Риги.

Сергей Минцлов.
Буря

Рассказ из прошлого Риги

   Стоял февраль месяц 1908 года. Дома мне отчего-то не сиделось: я ощущал легкое, беспричинное беспокойство, мешавшее заниматься. Это чувство я испытывал не впервые и знал, что лучшее лекарство от него -- прогулка, и вышел на улицу. Сразу охватил снежный хаос; мела пурга, было уже довольно поздно и прохожие намечались только кое-где; мутно светили оледенелые фонари.
   Я свернул на Александровскую улицу и медленно побрел по ветру: -- я бесконечно люблю ночные метели в городах, когда все видится и чувствуется по-необычайному, придвигается потустороннее...
   Я миновал мост, свернул в закоулок, в другой и когда огляделся, увидал, что нахожусь среди спутанного клубка совершенно пустынных и темных улочек; очевидно было только одно -- что я где-то в Старом городе, но где именно, -- не мог себе представить.
   Встречных не попадалось ни души: бесчисленные рати белых привидений бросались на меня на перекрестках, осыпали снегом, взметывались выше острых черепичных кровель домов и с воем уносились дальше.
   В вышине что-то протяжно заскрипело; в то же время ветер разорвал крутившуюся сетку пурги и на очистившемся сизом клочке неба очертилась вся задымленная снегом, многоярусная мощная башня св. Петра; рядом со мной, черной дугой, выгнулась низкая арка и я сообразил, что нахожусь у церковных ворот. За ними, между двумя стенами, тесно зажался крохотный домик моего давнего приятеля Христиана Ивановича.
   Меня потянуло посидеть у него; я вышел из-под ворот и очутился перед его жилищем; в оконцах света не было, но я знал, что свои одинокие вечера Христиан Иванович коротает, склонясь над рукописями, в задней комнате, более просторной, чем две остальные, смотревшие на проходной двор.
   Звонка у входа в дом Христиана Ивановича не полагалось: его заменяла чугунная рука, державшая шар, и я ударил им по скобке и прислушался.
   Прошло несколько минут и за занесенной снегом дверью зашаркали туфли и стали спускаться по лестнице; в зарешеченное отверстьице блеснул огонек, показался настороженный глаз.
   -- Кто там? -- спросил знакомый голос.
   Я назвал себя и дверь открылась.
   Передо мной стоял высокий, худощавый человек со свечой, поднятой над головой...
   -- Однако и занесло же вас... белый верблюд совсем!.. -- сказал он, впустив меня и плотней запахивая на тощей груди коричневый халат с зелеными обшлагами.
   -- Извините, что потревожил вас в такую погоду!
   Я отряхнулся и вслед за светившим хозяином поднялся по крутой деревянной лестнице во второй этаж. Приятно обняло теплом, окружили тесно стоявшие и друг на друга наваленные старинные, еще живые друзья уже умерших людей -- книги, мебель с тисненой кожей, хрусталь, чуть мерцающий сквозь покров пыли; крохотное свободное местечко занимал на середине пола маленький, резной черный стол; на нем над раскрытой рукописью горела керосиновая лампа с зеленым абажуром.
   К столу была прислонена длиннейшая голубая трубка, вся вышитая бисером.
   Мы опустились на жесткие кожаные кресла времен рыцарей; Христиан Иванович взял трубку и сделал глубокую затяжку.
   -- Я думал о вас и вы пришли... -- заговорил он, и в серых, острых глазах его почудилось какое-то беспокойство.
   -- Очень рад, что в эту ночь вы со мной!.. -- он слегка пожал мою руку, лежавшую на краю стола, и опять всхрипнул трубкой; сивые волосы на его голове торчали в разные стороны и, казалось, тоже претерпели метель; круглое, как мячик, лицо, давно не видавшее бритвы, заросло перепутанным репейником.
   Христиан Иванович был глубоким мистиком, потому слова его меня не удивили.
   -- А зачем я вам понадобился? -- спросил я.
   -- Сегодня особенная ночь! -- ответил он.
   -- Чем же именно?..
   Мой собеседник молча указал узловатым пальцем на развернутую рукопись и передал ее мне.
   Глянули крупные, порыжелые буквы; надпись гласила: -- "Анно Домини 1428"... Над нею двумя неровными чертами был сделан большой крест. Далее следовали краткие записи о событиях в городе Риге.
   Я стал пробегать их, а хозяин то исчезал, то выявлялся из дыма и молча следил за выражением моего лица. Заметки были краткие, но любопытные и касались главным образом вечных распрей города с орденом Меченосцев. Рыцари добивались подчинения себе архиепископа, т. е. полной власти над Ригой; упрямые ратсгеры и горожане добровольно не уступали Ордену решительно ни в чем и наконец произошло неслыханное событие.
   В январе месяце названного 1428 года в Домской церкви было назначено собрание для разбора какой-то новой претензии и жалобы Ордена на рижан; храм был переполнен горожанами и рыцарями; заседание происходило особенно бурное; раздраженные стороны осыпали друг друга укорами и дерзостями и вспыльчивый гроссмейстер Ордена Зигфрид фон Спонгейм обнажил меч и в бешенстве кинулся на хладнокровно председательствовавшего ратсгера.
   Бюргеры заслонили его и предотвратили кровопролитие в святом месте.
   Умный и просвещенный архиепископ Генинг Шарценберг в том же январе созвал "провинциальный" собор и это собрание вынесло ряд важных постановлений, нанесших сильный удар рыцарям.
   Среди прибывших на собор Рига увидела епископов Дерптского и Эзельского и празднества и пиры в честь гостей продолжались несколько дней.
   В противовес рыцарям, всегда закрепощавшим крестьян, был принят целый ряд мер, облегчавших положение латышей и признававших за ними все права. Сверх того, было постановлено отправить посольство к самому Папе с подробным донесением о насилиях и обидах, чинимых Орденом духовенству.
   Посольство выступило в путь в половине февраля месяца и к нему, в видах большей безопасности, примкнули шестнадцать юношей знатнейших фамилий; Рига почуяла веяние Ренессанса и впервые послала свою лучшую молодежь в Италию для завершения образования.
   Толпа родных, знакомых и зевак далеко проводила длинный поезд возков, вытянувшийся на замерзшей Двине; настроение у уезжавших было радостное и бодрое, но часть остававшихся на родине хмурились: просочился слух, будто в ночь перед отбытием посольства сторожа слышали, как на башне св. Петра сам по себе зазвучал погребальный колокол; в него звонили только во время шествия осужденных преступников к месту казни.
   Еще хуже было другое предзнаменование: при спуске поезда с ратушной площади на Двину, дорогу ему пересек пьяный городской палач, кривой Иеронимус Вурм, несший под мышкой длинный и широкий меч для предстоявшей ему в тот день работы.
   Далее в рукописи стояло:
   "18 февраля. В соборе идет заупокойная месса, улицы полны взбудораженными горожанами; ночью на взмыленных конях прискакали трое всадников с вестью о гибели посольства; мерно и медленно звонит на башне св. Петра колокол.
   19 февраля. Бедственное происшествие выяснилось: близ Лива-озера рыцари под предводительством комтура Госвина фон Ашенберга напали на поезд, ограбили, а частью перебили его и отняли все документы, предназначавшиеся Папе. А шестнадцать человек защищавшейся молодежи были спущены под лед в проруби и утоплены. Господи, прими их души!.."
   Под 1438 годом стояло: "Сего числа служили в Домском соборе траурную мессу по погибшим десять лет тому назад членам посольства к Папе. Весь город в черном.
   А с того ужасного злодеяния в семнадцатый день февраля каждого года со стороны Ливского озера ночью стала налетать жестокая буря; с воем и визгом бросалась она на стены и башни города и души погибших рвались в ворота и стучали в окна своих домов..."
   Я вздрогнул и прервал чтение: в раму окна глухо ударил ком снега; слышно было, как что-то припало к крыше, потом бросилось к трубе, застонало над ее отверстием и, плача, унеслось дальше.
   -- Что это?.. -- невольно спросил я. -- Кто-то кинул снежком?
   Христиан Иванович молчал и продолжал завешиваться облаками дыма.
   Я встал и пробрался к окну. Не было видно ни зги; метель бушевала по-прежнему.
   -- Сегодня семнадцатое февраля... вот почему я вызвал вас! -- проронил мой приятель. -- Слышите звон на св. Петре?
   -- Это воет метель! -- ответил я. -- Кому охота лезть ночью на такую вышину?
   Христиан Иванович напряженно прислушивался. -- "Звонит!.." -- убежденно подтвердил он.
   Я почти припал ухом к стеклу, изукрашенному морозными завитушками: кроме звуков бури, ничего иного не доносилось.
   -- Звонит... звонит!.. -- возбужденно повторил он. -- А если вы не слышите, значит, он относится только ко мне!
   Мне сделалось жутко: почудилось, что передо мной, сгорбясь, сидит выходец с того света.
   -- Все мы только призраки!.. -- ответил он на мою мысль, -- и все живые существа, и вся земля, и небо -- не то, чем кажутся! Жизнь -- это великий маскарад. Смысл его слишком громаден и непонятен для нас, и кто дерзает, тот рушится первый!
   Беседа наша дальше вязалась плохо и, когда я вскоре простился с притихшим приятелем и вышел из душного домика на свежий воздух, свершилось чудо: стояла прекрасная, светлая и тихая ночь; на прозрачной синеве неба плыл месяц, опалом и перламутром отливали окна и только закутавшиеся в плотные, белые покрывала дома свидетельствовали о только что творившемся хаосе.

* * *

   Дела заставили меня уехать на довольно продолжительное время и, когда я вернулся и собрался навестить Христиана Ивановича -- домик его я нашел опустевшим; вещи, наполнявшие его, все исчезли и только места картин и разных древних предметов на облепленных и покрытых пылью и паутиной стенах свидетельствовали, что там не очень давно обитал думающий и пытливый человек.
   Соседи сообщили мне, что старый чудак исчез еще в конце февраля 1909 года; они обратили внимание на то, что характерная, высокая фигура Христиана Ивановича уже целую неделю перестала показываться где бы то ни было и в окнах его свет не появлялся.
   Запертая дверь его домика была вскрыта, но ни живого, ни мертвого хозяина не оказалось: он пропал без вести.
   Весной загадка раскрылась: к берегу, у старого базара, было прибито и опознано тело Христина Ивановича.
   Как он попал в Двину, что ему почудилось -- осталось неизвестным; обитатели двора уверяли, что 17 февраля видели его направлявшимся к реке в жестокую пургу: вероятно, он попал в одну из многочисленных прорубей на Двине и успокоился в ледяной могиле.

----------------------------------------------------------------------------

   Впервые: "Сегодня", Рига, 1932, No 294, 23 октября.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru