Lib.ru/Классика: Модестов Василий Иванович. Университетский вопрос

УНИВЕРСИТЕТСКІЙ ВОПРОСЪ.

СТАТЬЯ ВТОРАЯ.

Извѣстно, что въ 1875 году была учреждена коммиссія съ цѣлію пересмотра университетскаго устава. Коммиссія эта, въ которой, кромѣ чиновниковъ министерства народнаго просвѣщенія, находился и одинъ профессоръ московскаго университета, имѣя своимъ предсѣдателемъ статсъ-секретаря И. Д. Делянова, начала свою дѣятельность личнымъ осмотромъ университетовъ. Переѣзжая изъ одного университетскаго города въ другой, она посѣщала лекціи, осматривала лабораторіи, музеи, клиники и другія учрежденія при университетахъ, приглашала профессоровъ для личныхъ объясненій по вопросамъ, ею заранѣе разосланнымъ каждому преподавателю, и составила такимъ путемъ сборникъ матеріаловъ, который могъ бы имѣть большую цѣну, еслибы всѣ члены ея были достаточно компетентны въ исполненіи принятой на себя обязанности и еслибы нѣкоторые изъ нихъ не приступили къ дѣлу съ явно предвзятыми цѣлями. Путешествіе этой коммиссіи, болѣе чѣмъ неудачно составленной, какъ и слѣдовало ожидать, было встрѣчаемо университетскими корпораціями съ недоумѣніемъ, которое возростало по мѣрѣ того, какъ нѣкоторые изъ ея членовъ высказывались въ болѣе и болѣе рѣшительномъ тонѣ о недостаткахъ современнаго университетскаго устройства и раскрывали планъ необходимыхъ, по ихъ мнѣнію, преобразованій. Планъ этотъ былъ ими, затѣмъ, формально высказанъ въ засѣданіяхъ коммиссіи, происходившихъ осенью 1876 года въ Петербургѣ съ участіемъ новыхъ членовъ, въ число которыхъ были приглашены преимущественно ректоры русскихъ университетовъ. Не смотря на то, что авторы плана преобразованій постоянно оставались въ этой усиленной коммиссіи въ меньшинствѣ, результатомъ совѣщаній ея былъ составленный въ ихъ духѣ проэктъ новаго университетскаго устава, который, вѣроятно, и былъ бы осуществленъ, еслибы тому не помѣшало послѣдовавшее въ апрѣлѣ 1879 года увольненіе графа Толстаго отъ должности министра народнаго просвѣщенія.

Жалѣть ли, что труды учрежденной въ 1875 году коммиссіи, ѣздившей, писавшей, засѣдавшей, препиравшейся съ ректорами и составившей новый уставъ, пропали даромъ? Мы увидимъ, что жалѣть объ этомъ нѣтъ основаній. Но прежде всего нужно познакомиться съ характеромъ неутвержденнаго устава, а познакомиться съ нимъ тѣмъ легче, что онъ напечатанъ, даже и съ сопровождавшими его "соображеніями", въ вышедшей осенью 1881 года книгѣ г. Любимова {Заглавіе этой книги слѣдующее: "Мой вкладъ. Статьи, записки, чтенія, замѣтки Н. А. Любимова, профессора московскаго университета. Томъ I. Университетскій вопросъ. Москва, 1881".}. Въ общихъ чертахъ характеръ неутвержденнаго устава рисуется въ слѣдующемъ видѣ. По отношенію къ управленію университетомъ, усиливается власть попечителя и его прямое вмѣшательство въ дѣла ученой коллегіи, ограничиваются права совѣта и ректора, вводится въ правленіе чиновникъ съ именемъ совѣтника по хозяйственной части, а для надзора за студентами поставляется инспекторъ по назначенію отъ попечителя, съ помощниками, выбираемыми самимъ инспекторомъ. Это значитъ: отнимается у университета значительная доля автономіи, предоставленной ему уставомъ 1863 г. Вводятся, далѣе, важныя измѣненія въ устройствѣ учебной части. Количество каѳедръ, какъ и штатныхъ преподавателей, вообще сокращается, но увеличивается число профессуръ, въ виду того, что уничтожается званіе штатнаго доцента; расширяется институтъ приватъ-доцентовъ на основаніяхъ, принятыхъ въ нѣмецкихъ университетахъ; студентамъ предоставляется свобода слушанія лекцій у того или другаго профессора, или приватъ-доцента, съ обязательствомъ платить каждому слушаемому преподавателю установленную плату. Вмѣстѣ съ тѣмъ, приняты мѣры къ стѣсненію университетской автономіи и въ дѣлѣ преподаванія. Преподаватели обязываются составлять планы преподаванія впредь на каждое полугодіе; планы эти препровождаются къ министру, который дѣлаетъ на нихъ замѣчанія и обязываетъ преподавателей къ тѣмъ или другимъ измѣненіямъ; по окончаніи полугодія, университеты обязываются представлять министру отчетъ о выполненіи преподаванія по утвержденнымъ планамъ. Расширены права министра по назначенію преподавателей. Такимъ образомъ, выборъ университетомъ кандидатовъ на каѳедру получаетъ значеніе только рекомендаціи, для министра нисколько не стѣснительное; для усиленія преподаванія министру предоставляется право назначать профессоровъ и совершенно помимо иниціативы университетовъ; предоставляется читать лекціи въ университетѣ членамъ академіи наукъ прямо въ силу своего званія, но съ вознагражденіемъ, установленнымъ для приватъ-доцентовъ. Введены также существенныя перемѣны по отношенію къ экзаменамъ. Экзамены, для выслушавшихъ полный университетскій курсъ или часть его, производятся коммиссіями, члены которыхъ назначаются министромъ. Это такъ называемые государственные экзамены, по нѣмецкому образцу; факультетамъ же предоставлено право экзаменовать лишь на ученыя степени, изъ которыхъ степень кандидата уничтожается. Для того, чтобы подвергнуться экзамену во внѣ-университетской коммиссіи, слѣдуетъ при прошеніи внести сумму въ 20 рублей, которая идетъ въ вознагражденіе экзаменаторамъ. Есть, наконецъ, въ неутвержденномъ уставѣ измѣненія, касающіяся сроковъ профессорской службы, пенсій, правъ и обязанностей студентовъ, стипендій, платы за слушаніе лекцій и нѣкоторыя другія.

Нельзя сказать, чтобы въ этомъ уставѣ было все хуже, чѣмъ въ нынѣ дѣйствующемъ уставѣ 1863 года. Есть въ немъ, безспорно, и улучшенія. Нельзя не одобрить заботливости новаго устава объ обезпеченіи профессоровъ, оставляющихъ службу раньше двадцатипятилѣтняго срока, равно какъ и объ увеличеніи размѣра полной профессорской пенсіи. Найдутся, быть можетъ, и другія стороны, которыми неутвержденный уставъ выгодно отличается отъ дѣйствующаго въ настоящее время. Но, говоря вообще, проектъ новаго устава не можетъ разсчитывать на сочувствіе людей, желающихъ здороваго развитія научной жизни въ своемъ отечествѣ.

Прежде всего, онъ вводитъ, въ сильныхъ дозахъ, бюрократическій элементъ въ такую соеру, гдѣ элементъ этотъ умѣстенъ всего менѣе. Если самоуправленіе оказывается началомъ прогресса и правильнаго развитія въ жизни государственной и общественной, если оно составляетъ наиболѣе неоспоримый политическій принципъ нашего времени и является, вообще, ничѣмъ незамѣнимымъ средствомъ спасенія для государствъ, обезсилѣвшихъ отъ административной опеки и гнета централизаціи, то нигдѣ оно не является большимъ источникомъ жизни, какъ въ учрежденіяхъ, по самой сущности своей, коллегіальныхъ и стремящихся къ независимости своей внутренней жизни. Можно легко понять, что университетская автономія оказывается подчасъ неудобною для бюрократическихъ пріемовъ какого-нибудь строптиваго и склоннаго къ произволу министра; можно допустить, что пользующаяся автономіей корпорація обнаруживаетъ иногда склонность къ злоупотребленію своими правами въ пользу господствующей въ ней партіи и въ ущербъ интересамъ науки и высшаго образованія; но представить себѣ, чтобы наука лучше разработывалась и съ большимъ умѣньемъ и энергіей преподавалась, когда дѣятельностью ея представителей распоряжаются департаментскіе чиновники или хотя бы члены министерскаго совѣта, нѣтъ возможности. Составители проэкта новаго устава думаютъ, что преподаваніе пойдетъ успѣшнѣе, если предметъ лекцій и количество недѣльныхъ часовъ на чтеніе ихъ профессоромъ будутъ назначаемы всякій разъ съ согласія министерства, которому затѣмъ долженъ представляться отчетъ объ исполненіи программы. Ничего не можетъ быть ошибочнѣе подобнаго мнѣнія. Въ дѣлѣ университетскаго преподаванія не тотъ профессоръ хорошъ, который читаетъ много лекцій, а тотъ, который читаетъ основательно и дѣйствуетъ возбудительно на слушателей, не тотъ, кто можетъ читать разные предметы, смотря по обстоятельствамъ, а кто знаетъ глубоко дѣло, на изученіе котораго онъ посвятилъ наиболѣе времени, которое онъ любитъ и за наученіе которому онъ сознательно несетъ передъ слушателями и отечествомъ нравственную отвѣтственность. Какая польза студентамъ слушать восемь лекцій въ недѣлю, читаемыхъ профессоромъ по принужденію, слѣдовательно, формально, вяло, безцвѣтно или по готовому учебнику? Какой имъ интересъ посѣщать подобныя лекціи? Не лучше ли было бы для нихъ слушать три-четыре лекціи того же профессора, но такія, въ которыхъ онъ является воодушевленнымъ своимъ предметомъ, лекціи, полныя содержанія и обнаруживающія процессъ самостоятельной работы лектора. Спора нѣтъ, есть предметы и бываютъ обстоятельства, когда профессору нужно читать шесть и восемь лекцій. Но почему объ этомъ лучше можетъ судить министръ, а не самъ онъ или не факультетъ, обязанный слѣдить затѣмъ, чтобы преподаваніе велось въ надлежащей полнотѣ и правильности? Нераціональность вмѣшательства канцеляріи въ способъ университетскаго преподаванія такъ очевидна для всякаго, имѣющаго понятіе о томъ, что такое университетская наука, что ее нѣтъ нужды и доказывать. Одного этого вмѣшательства, т. е. ограниченія университетской автономіи въ самомъ неприкосновеинемъ ея пунктѣ было бы достаточно для того, чтобы подсѣчь въ корнѣ жизненныя силы университета и ихъ правильное развитіе. А если къ этому присовокупить цѣлую систему вмѣшательствъ во внутренній строй университетской жизни, право попечителя входить въ совѣтъ со всевозможными предложеніями къ обсужденію и, во многихъ случаяхъ, къ исполненію, устраненіе коллегіи отъ инспекціи надъ студентами и порученіе ея лицу, не имѣющему нравственной связи съ корпораціей, введеніе въ управленіе хозяйствомъ заведенія лица, чуждаго интересамъ преподаванія и обученія, право министра назначать профессоровъ по своему усмотрѣнію, то трудно и исчислить всѣ путы, какими была бы окружена научная жизнь въ университетахъ, еслибы проекту новаго устава посчастливилось удостоиться законодательной санкціи.

Другая слабая и вредная сторона проэктированнаго устава заключается въ томъ, что онъ въ значительной своей части представляетъ рабское подражаніе порядкамъ, существующимъ въ нѣмецкихъ университетахъ, имѣющимъ тамъ свое историческое или національное основаніе, но не имѣющимъ для себя точки опоры въ нашихъ нравахъ и понятіяхъ. Спора нѣтъ, германскіе университеты живутъ роскошною научною жизнью и во многихъ отношеніяхъ могутъ составлять предметъ зависти не для насъ однихъ. Они обыкновенно обставлены многочисленными и нерѣдко значительными научными силами, въ нихъ господствуютъ строгіе научные методы, въ нихъ наука и ея преподаваніе свободны отъ всякаго сторонняго вмѣшательства, въ средѣ ихъ и около нихъ дѣйствительно цвѣтетъ на всей волѣ научная жизнь, словно у себя на родинѣ. Какъ не желать, чтобы всѣ эти блага привились и на нашей почвѣ, чтобы и у насъ было изобиліе преподавателей и притомъ лучшаго качества, чтобъ и наши университеты сдѣлались дѣйствительными центрами новой, свободной и строгой науки, вліяніе которой чувствовалось бы кругомъ на широкомъ пространствѣ и проникало бы, какъ въ Германіи, всѣ отправленія общественной и гражданской жизни! Но думать, что такая благодать всего легче придетъ къ намъ оттого, что мы заведемъ у себя нѣкоторыя своеобразныя внѣшности нѣмецкихъ университетовъ, заставимъ студентовъ платить профессорамъ и приватъ-доцентамъ деньги за ихъ лекціи, уничтожимъ курсы и будемъ считать учебное время семестрами, предоставимъ студентамъ слушать профессоровъ и приватъ-доцентовъ по выбору, да заставимъ ихъ держать экзаменъ не у профессоровъ, а у лицъ, спеціально для этого назначенныхъ министромъ -- это такая наивность, для которой трудно придумать и эпитетъ. Она можетъ равняться развѣ легкомыслію тѣхъ музыкантовъ, въ баснѣ Крылова, которые воображали, что стоитъ имъ лишь сѣсть въ извѣстномъ порядкѣ, какъ тотчасъ же изъ нихъ составится оркестръ на славу. Стыдно и жалко становится, когда читаешь "Соображенія", которыми сопровождено введеніе этихъ германскихъ порядковъ въ проэктъ новаго устава. Трудно гдѣ-нибудь встрѣтить столько отреченія отъ всякой самостоятельной мысли, столько умственнаго убожества и унизительнаго пресмыкательства передъ чужими воззрѣніями и привычками, какъ въ этихъ "Соображеніяхъ". Вотъ гдѣ г. Аксакову слѣдуетъ искать образцовъ того умственнаго и нравственнаго холопства, въ которомъ онъ такъ беззастѣнчиво упрекаетъ своихъ политическихъ противниковъ! Въ самомъ дѣлѣ, можетъ-ли быть что-либо противнѣе требованіямъ здраваго смысла, оскорбительнѣе для нравственнаго чувства, какъ подражаніе чужому по явному неуваженію къ требованіямъ своей жизни, признаніе,-- по мотивамъ ничтожнымъ, призрачнымъ или сомнительнымъ,-- идеаломъ для насъ того, что даже на мѣстѣ своего происхожденія возбуждаетъ къ себѣ недовѣріе и желаніе перемѣны? Нѣмецкіе студенты платятъ профессорамъ и приватъ-доцентамъ, лекціи которыхъ они желаютъ слушать, опредѣленный гонораръ: почему же не платить его и русскимъ студентамъ, которые до сихъ поръ вносили плату за ученіе не преподавателямъ, а уйиверситету, какъ пріютившему ихъ заведенію? Въ Германіи, гдѣ много молодыхъ людей посвящаетъ себя научнымъ занятіямъ, находится между ними немало такихъ, которые соглашаются читать лекціи безъ вознагражденія отъ казны или отъ университета, довольствуясь тѣми грошами, какіе они могутъ собрать отъ предполагаемыхъ слушателей: отчего же и у насъ не завести въ возможно большемъ количествѣ такихъ любителей безхлѣбной науки съ тѣмъ же нѣмецкимъ званіемъ приватъ-доцентовъ, которые, отрекшись отъ всѣхъ прелестей міра, будутъ, какъ ихъ нѣмецкіе первообразы, ждать цѣлыхъ три года по окончаніи университетскаго курса полученія должности, не оплачиваемой никакимъ жалованьемъ, кромѣ сомнительнаго гонорара отъ слушателей? До сихъ поръ приватъ-доцентура у насъ слабо развивалась и не оказывала никакого ощутительнаго вліянія на ходъ преподаванія, хотя она обыкновенно вознаграждалась или казеннымъ жалованьемъ, или пособіемъ изъ спеціальныхъ средствъ университета: отнимемъ у нея это жалованье и всякое вознагражденіе изъ университетскихъ средствъ) поставимъ ее такимъ образомъ въ тяжелыя условія, въ какихъ она находится въ Германіи, и тогда она у насъ разцвѣтетъ, сдѣлается разсадникомъ профессоровъ и заставитъ этихъ послѣднихъ слѣдить за собой внимательнѣе! До сихъ поръ у насъ достаточно было получить степень кандидата и представить какую-нибудь печатную диссертацію, хотя ту-же кандидатскую, лишь съ самымъ поверхностнымъ измѣненіемъ, защитить ее, прочесть двѣ пробныхъ лекціи, и молодой ученый получаетъ право читать съ каѳедры, хотя бы по окончанія имъ университескаго курса прошло не болѣе мѣсяца. Но и при этихъ легкихъ условіяхъ, охотниковъ дѣлаться приватъ-доцентами у насъ находилось очень мало, въ особенности, если не представлялось возможности тотчасъ-же получить такъ называемыя обязательныя лекціи съ вознагражденіемъ штатнаго доцента. Составители проэкта новаго устава рѣшили такъ: въ Германіи къ доцентурѣ . допускаются молодые ученые лишь спустя три года по выходѣ изъ университета и, притомъ, по полученіи докторской степени; если мы установимъ въ Россіи для ищущаго званія приватъ-доцента также трехлѣтній срокъ по окончаніи университетскаго курса, да потребуемъ отъ него магистерскаго или докторскаго диплома, или, по крайней мѣрѣ, выдержанія магистерскаго экзамена, то это также поведетъ къ тому, что въ наши университеты будетъ наплывъ приватъ-доцентовъ. Такова логика тѣхъ, кто составлялъ знаменитый уставъ, отъ котораго г. Катковъ и К^о ждали поднятія нашихъ университетовъ! Думали-ли эти господа, что новѣйшіе наши ученые, прошедшіе классическую школу графа Толстаго, необходимо должны сдѣлаться идіотами и, ради приманки студентскаго гонорара, въ какихъ-нибудь пятьдесятъ или сто рублей въ семестръ, способными оставить отца и матерь и прилѣпиться всѣми силами къ университету,-- сказать трудно, а выходитъ, что составители устава были крайне нелестнаго мнѣнія объ умственныхъ способностяхъ будущихъ приватъ-доцентовъ. Правда, есть въ проэктѣ устава указаніе на то, что одинъ студентскій гонораръ считался составителями этого устава недостаточнымъ для привлеченія молодыхъ ученыхъ къ приватъ-доцентскому званію: одинъ параграфъ устава говоритъ, что "попечителю предоставляется", по ходатайству ли факультета черезъ совѣтъ, или по собственному его усмотрѣнію, "представлять приватъ-доцента, послѣ истекшаго полугодія успѣшнаго преподаванія, къ поощрительному вознагражденію изъ особой суммы" и т. д. Но чтобы удостоиться этого поощрительнаго вознагражденія, нужно заслужить расположеніе факультета, т. е., того профессора, для конкурренціи съ которымъ, по мысли устава, приватъ-доцентъ собственно и назначается, и, вдобавокъ, попечителя. Но коль скоро полученіе какого либо блага зависитъ отъ личнаго расположенія нашихъ соперниковъ или начальниковъ, то это для знающаго себѣ цѣну ученаго приманка столько-же сомнительная, сколько и непривлекательная. Болѣе смысла имѣетъ то соображеніе, что перспектива сдѣлаться со временемъ профессоромъ сама по себѣ уже достаточна для того, чтобы выдержать нѣсколько лѣтъ труда, плохо оплачиваемаго и поставленнаго въ тяжелыя условія борьбы съ трудомъ лицъ, окрѣпшихъ въ своей дѣятельности, авторитетныхъ и вліятельныхъ въ университетской коллегіи. Но есть въ проэктѣ новаго устава одинъ параграфъ, который въ этомъ отношеніи не даетъ мѣста никакимъ особенно свѣтлымъ мечтамъ и иллюзіямъ. Параграфъ этотъ гласитъ слѣдующее: "преподаваніе приватъ-доцентовъ находится подъ наблюденіемъ попечителя и ближайшимъ надзоромъ ректора и факультета въ лицѣ его декана, которые обязаны сообщать попечителю свои замѣчанія объ успѣшности и характерѣ преподаванія приватъ-доцента. Въ случаѣ преподаванія, нарушающаго требованія научной серьезности, а также въ случаѣ направленія чтеній, признаннаго вреднымъ, при неуспѣшности сдѣланныхъ указаній, попечитель можетъ при концѣ семестра и даже во время его лишать приватъ-доцента права преподаванія". Не будь этого параграфа, можно бы еще было предположить, что нашлись бы хоть немногіе молодые люди, которые рѣшились бы попытать свои силы на приватъ-доцентскомъ поприщѣ; но упомянутый параграфъ отнимаетъ у всякаго человѣка, не лишеннаго чувства достоинства, возможность покушенія на должность, гдѣ судьба человѣка всецѣло отдается на жертву произвола. Что можетъ быть легче, какъ усмотрѣть въ чьихъ-либо лекціяхъ недостатокъ серьезности, въ особенности человѣку невѣжественному или лично нерасположенному къ лектору? Что можетъ быть ужаснѣе перспективы прослыть нежданно-негаданно за человѣка вреднаго направленія? А между тѣмъ это такъ легко, коль скоро вы расходитесь хотя бы въ педагогическихъ взглядахъ (бывали примѣры) съ начальствомъ, или затмѣваете своимъ талантомъ и массой своихъ слушателей лекціи другихъ членовъ факультета. Всего страннѣе то, что такой параграфъ стоитъ въ проэктѣ устава, провозглашающаго якобы свободу преподаванія. Избави Богъ отъ такой свободы!

Мы впрочемъ не пишемъ критики отложеннаго, какъ выражается г. Любимовъ, устава. Мы только указываемъ на его духъ и приводимъ въ примѣръ явной его несостоятельности нѣкоторыя его постановленія. Такъ какъ, по увѣренію философовъ, нѣтъ на свѣтѣ ничего абсолютно хорошаго и абсолютно дурнаго, то и въ "отложенномъ" уставѣ, составленномъ двумя-тремя членами коммиссіи 1875 года, есть отдѣльныя статьи, съ которыми можно помириться, которыя можно даже одобрить; но, взятый въ цѣломъ, онъ представляетъ законодательный проектъ, несостоятельный въ принципѣ, вредный въ приложеніи и пропитанный духомъ какой-то затаенной мести и заботы объ униженіи всѣхъ, кого онъ непосредственно касается. Можно благодарить судьбу, что этотъ проектъ "отложенъ" или, какъ мы желали бы вѣрить, совсѣмъ отброшенъ въ сторону. Бѣдная русская наука, имѣющая свой главный пріютъ въ университетахъ, совсѣмъ зачахла бы въ этой душной атмосферѣ канцелярскаго произвола и лицемѣрнаго законодательства, которое, вдобавокъ ко всему, не задумывается самымъ грубымъ образомъ насиловать наши нравы и понятія, навязывая намъ узкія и своеобразныя формы чужаго быта, намъ глубоко антипатичныя. О наукѣ ли тутъ было бы думать университетскому преподавательскому персоналу, когда надобно употреблять всѣ усилія для охраненія чести заведенія отъ покушеній ничѣмъ не связанной съ его жизнью канцелярщины, когда приходилось бы ежеминутно дрожать за неприкосновенность права человѣка науки говорить по убѣжденію, а не по предписаніямъ министерской или попечительской канцеляріи! Сколько было бы столкновеній съ попечителемъ, съ "совѣтникомъ по хозяйственной части", съ инспекторомъ студентовъ -- съ лицами, чуждыми коллегіи, далекими отъ ея существенныхъ интересовъ и назначенными лишь исполнять волю пославшаго ихъ. Какія невозможныя, при нашихъ понятіяхъ, установились бы отношенія между студентами,-- которые стали бы смотрѣть на преподавателей прямо, какъ на своихъ наемниковъ,-- и профессорами, которые и теперь, при болѣе независимомъ положеніи, уже утратили силу нравственнаго вліянія на учащееся въ университетахъ юношество! Реакціонная партія думала введеніемъ устава, лишающаго университеты пріобрѣтенной ими съ 1863 года автономіи, возстановить внѣшній порядокъ, нерѣдко нарушаемый студентами въ этихъ учебныхъ заведеніяхъ, и держать профессоровъ на привязи у администраціи. Не знаемъ, въ чемъ заключается въ этомъ уставѣ талисманъ, имѣющій чудесную силу успокоивать волненіе умовъ и вносить міръ въ души недовольной молодежи, но можемъ сказать навѣрное, что процентъ выдающихся талантомъ и научнымъ авторитетомъ профессоровъ сократился бы еще болѣе, а упадокъ чувства достоинства и духа независимости несомнѣнно отразился бы на университетахъ еще большимъ оскудѣніемъ научной производительности {"Всякая излишняя власть оскорбляетъ ученыхъ и самыя ихъ упражненія дѣлаетъ имъ непріятными" -- такъ писалъ Озерецковскій еще въ началѣ царствованія Александра I. См. Иконникова, "Русскіе Университеты", въ "Вѣст. Евр." окт., 1876.}, равно какъ и пониженіемъ живости и энергіи въ преподаваніи. Очень можетъ быть, что, при правѣ министерства назначать профессоровъ по своему усмотрѣнію, вакантныхъ каѳедръ было бы меньше, чѣмъ теперь, но научная жизнь въ университетахъ, оттого что они будутъ наполнены безцвѣтными и благонадежными, съ департаментской точки зрѣнія, лицами, ничего не выиграетъ, какъ не выиграетъ и значеніе университета въ глазахъ студентовъ и общества.

Такъ мы смотримъ на проектъ новаго устава, которымъ думалъ было наградить наши университеты графъ Толстой наканунѣ своего паденія съ министерскаго поста. Между тѣмъ создатели этого неутвержденнаго устава не считаютъ себя окончательно побѣжденными. Они все еще надѣются на торжество интриги, которая столько лѣтъ давала имъ преобладающій голосъ въ дѣлѣ нашего народнаго просвѣщенія и до сихъ поръ парализуетъ всякую попытку къ его улучшенію. Объ этихъ надеждахъ свидѣтельствуетъ, если не прямо, то косвенно, и упомянутая книга г. Любимова объ университетскомъ вопросѣ. Книга эта, составленная изъ статей, писанныхъ московскимъ профессоромъ въ пользу отмѣны нынѣ дѣйствующаго устава 1863 года, назначается авторомъ именно въ оправданіе проэкта новаго устава, не получившаго законодательной санкціи.

Н. А. Любимовъ былъ, безспорно, однимъ изъ самыхъ дѣятельныхъ лицъ въ фалангѣ ненавистниковъ университетскаго строя, созданнаго въ періодъ реформъ прошлаго царствованія. Есть основаніе думать, что именно на него была возложена обязанность не только ближе изучить недостатки настоящаго состоянія русскихъ университетовъ, но и представить теоретическія основанія для того порядка вещей, который долженъ былъ выразиться елико-возможнымъ стѣсненіемъ автономіи университетовъ и подчиненіемъ ихъ министерской канцеляріи. Поводомъ къ агитаціи, имѣвшей въ виду устраненіе начала самоуправленія изъ жизни университетовъ, было, какъ извѣстно, забаллотированіе въ 1872 году совѣтомъ московскаго университета, стоявшаго въ близкихъ отношеніяхъ къ графу Толстому, нынѣ покойнаго, профессора Леонтьева на новое пятилѣтіе профессорской службы. Не мѣсто здѣсь входить въ разсмотрѣніе вопроса о томъ, насколько правъ былъ московскій университетъ, удаляя изъ своей среды лицо, въ началѣ своей профессорской карьеры приносившее университету несомнѣнную пользу, но затѣмъ все больше и больше отстававшее отъ занятій предметомъ своей каѳедры въ интересахъ публицистической дѣятельности, а въ послѣдніе годы еще болѣе удалившееся отъ строгаго исполненія своихъ служебныхъ обязанностей принятіемъ на себя обузы руководительства школой, извѣстной подъ именемъ "лицея Цесаревича Николая". Но исторія нашего образованія не должна забывать того ближайшаго факта, въ силу котораго университетскій уставъ, еще не выдержавшій и десятилѣтняго опыта, признанъ былъ несостоятельнымъ. Полетѣли министерскіе циркуляры къ попечителямъ и запросы въ университеты о необходимости измѣненій въ уставѣ "съ цѣлью вполнѣ и достойно замѣщать своевременно всѣ вакантныя каѳедры и усилить занятія студентовъ"; зашумѣли "Московскія Вѣдомости"; стали наполняться статьями объ университетскомъ вопросѣ страницы "Русскаго Вѣстника"; была образована коммиссія, начались разъѣзды ея по университетамъ, однимъ словомъ, "пошла писать губернія". Во всей этой агитаціи Н. А. Любимовъ, повторяемъ, игралъ весьма замѣтную роль. На его долю, между прочимъ, выпала обязанность доказать путемъ печати, что въ нашихъ университетахъ нѣтъ ни свободы преподаванія, ни свободы ученія, и что стоитъ только усилить власть надъ ними министра и попечителя, опутать ихъ дѣятельность канцелярскими распоряженіями и постояннымъ вмѣшательствомъ стоящей внѣ ихъ учебной администраціи, какъ зацвѣтетъ "академическая свобода", а вмѣстѣ съ нею и наука. Читатель можетъ подумать, что выраженія: свобода преподаванія, свобода ученія, академическая свобода приводятся нами въ шутку, когда рѣчь идетъ о задачѣ, принятой на себя г. Любимовымъ, однимъ изъ авторовъ проекта новаго устава, съ характеромъ котораго мы уже познакомились. Но напрасно: выраженія эти выливаются изъ подъ пера г. Любимова постоянно; никто болѣе его не говорить о свободѣ преподаванія и свободѣ ученія, никто болѣе его не защищаетъ ее, не видитъ въ ней идеала университетской жизни. Какъ ни страненъ ближайшій сотрудникъ г. Каткова, говорящій о свободѣ и во имя свободы, какъ ни комиченъ съ такимъ знаменемъ въ рукахъ одинъ изъ авторовъ проэкта устава, подрывающаго университетское самоуправленіе и поручающаго попечителю, ректору и декану строго-на-строго слѣдить за тѣмъ, не обнаруживается ли въ лекціяхъ приватъ-доцентовъ вреднаго направленія, а между тѣмъ это такъ. Бываютъ случаи, когда и чортъ проповѣдуетъ правила нравственности: что же удивительнаго, если профессоръ, въ преслѣдованіи университетскаго самоуправленія, прикрывается фразами о свободѣ преподаванія? Наполеонъ III, злодѣйски захватившій власть во Франціи, въ одной изъ своихъ тронныхъ рѣчей говорилъ о томъ, что Франція, при его правленіи, пользуется всѣми видами свободы, какъ-то: свободой хлѣбопеченія, свободой торговли, свободой фабричнаго труда и т. д., и что онъ не понимаетъ, какой еще свободы дожидается оппозиція. Есть такія слова, которыя, даже и при самомъ безстыдномъ извращеніи ихъ смысла, все еще сохраняютъ свое обаяніе: ловкіе люди знаютъ это и пользуются ими, чтобы заставить публику себя слушать, въ разсчетѣ, что среди нея всегда находится не мало простаковъ и легковѣрныхъ, готовыхъ принимать фольгу за золото и неспособныхъ отличать пустой фразы отъ дѣла. Мы не удивляемся поэтому, что и почтенный Н. А. Любимовъ нашелъ себя вынужденнымъ прибѣгнуть къ этому пріему, коль скоро взялъ на себя нелестную задачу доказывать, что бѣлое черно, а черное бѣло. Этимъ, впрочемъ, мы вовсе не хотимъ сказать, что г. Любимовъ враждебенъ сущности академической свободы по принципу: такой враждебности трудно допустить въ профессорѣ, въ лицѣ, привыкшемъ обращаться съ наукой и преподавать ее другимъ. Но съ той минуты, какъ онъ долженъ былъ дѣлать одно дѣло съ графомъ Толстымъ и г. Георгіевскимъ, коль скоро онъ избранъ былъ орудіемъ университетской реформы, въ видахъ уничтоженія университетскаго self-government, оказавшагося въ критическую минуту не на сторонѣ Леонтьева, выраженія: академическая свобода, свобода преподаванія и ученія могли раздаваться только въ глумительномъ или коварномъ смыслѣ. Графъ Толстой, г. Георгіевскій и г. Катковъ -- поборники академической свободы! Этого только и не доставало для глумленія надъ здравымъ смысломъ русскаго общества.

Легко понять, какое впечатлѣніе должна производить книга, старающаяся убѣдить читателя въ томъ, что вся бѣда нашихъ университетовъ -- въ отсутствіи академической свободы, и что эту необходимую для процвѣтанія университетовъ свободу и хотѣлъ доставить имъ графъ Толстой въ составленномъ гг. Георгіевскимъ и Любимовымъ, подъ наблюденіемъ г. Каткова, проэктѣ устава. Путь къ этому идеалу -- отнятіе у университетовъ самоуправленія и строжайшее подчиненіе ихъ попечительскому надзору и распоряженіямъ министерской канцеляріи. Таковъ отвратительный смыслъ книги, проникнутой ложною любовью къ наукѣ и ея разсадникамъ, университетамъ! Фальшивая идея требуетъ и фальшивыхъ путей для своего развитія. И дѣйствительно, какъ это намъ ни прискорбно заявить о трудѣ, въ которомъ авторъ обличаетъ не мало изученія, путь г. Любимова ложенъ _отъ начала до конца. Авторъ возстаетъ противъ устава 1863 г. не потому, чтобы ему была видна его практическая или теоретическая несостоятельность, а потому, что онъ во многомъ отступаетъ отъ уставовъ нѣмецкихъ университетовъ и создалъ у насъ университетскую жизнь, не совсѣмъ похожую на жизнь германскихъ университетовъ. При всякомъ случаѣ, онъ ссылается на порядки нѣмецкихъ университетовъ до дерптскаго включительно и, уснащая свою книгу цитатами изъ мнѣній нѣмецкихъ профессоровъ, защищавшихъ существованіе особенностей академической жизни своей страны, воображаетъ, что, въ виду такихъ аргументовъ, безсильны всякія возраженія. Всѣ. своеобразности нѣмецкой жизни въ его глазахъ имѣютъ видъ авторитета, передъ которымъ можно только склоняться, и не признавать котораго было бы мальчишескимъ легкомысліемъ. Ничѣмъ онъ такъ не восхищается, какъ тѣмъ, что нѣмецкіе студенты платятъ гонораръ своимъ преподавателямъ. Гонораръ -- это у него капитальный пунктъ въ университетскомъ устройствѣ, безъ котораго невозможно думать ни о какихъ улучшеніяхъ и безъ котораго въ особенности немыслимы ни свобода преподаванія, ни свобода ученія. Вмѣстѣ съ гонораромъ, его приводитъ въ особенный восторгъ приватъ-доцентура, чисто германское учрежденіе, объясняемое историческими и экономическими условіями нѣмецкихъ университетовъ и нигдѣ, кромѣ Германіи, не имѣющее надлежащей почвы для своего развитія. Но и тамъ періодъ процвѣтанія этого учрежденія прошелъ, и тамъ охотниковъ проходить этотъ искусъ скудно оплачиваемаго труда становится меньше и меньше. Учрежденіе приватъ-доцентуры, т. е. разряда преподавателей, не получающихъ за свои труды казеннаго жалованья, можетъ соблазнить, по крайней мѣрѣ, тѣмъ, что тамъ, гдѣ оно привилось бы, усилился бы составъ преподавателей (какого достоинства, это -- другой вопросъ), въ чемъ наши университеты безспорно нуждаются. Трудно только понять, почему именно у насъ, какъ и въ Германіи, нужно, чтобъ въ университетѣ были преподаватели, не получающіе жалованья и называющіеся приватными. Нельзя же думать, чтобъ преподаватель былъ лучше оттого, что не получаетъ жалованья, а принужденъ довольствоваться нѣсколькими рублями добровольнаго студентскаго подаянія. Но въ Германіи есть приватъ-доценты и жалованья они не получаютъ: значитъ, это -- хорошее заведеніе, коли такъ въ Германіи. Такъ разсуждаетъ г. Любимовъ и не только разсуждаетъ, но и увѣряетъ, что въ приватъ-доцентахъ по германскому образцу, да въ устройствѣ экзаменовъ по тому же образцу, заключается "истинный ключъ университетской реформы" (стр. 144). Вся сила въ томъ, чтобы все было по германскому образцу, а тамъ уже само собой придетъ всякое преуспѣяніе. Въ Германіи, окончившихъ курсъ студентовъ экзаменуютъ не бывшіе ихъ преподаватели, а назначенные министромъ чиновники. Необходимо и у насъ ввести такой порядокъ, необходимо безъ всякихъ соображеній о томъ, будутъ ли чиновники экзаменовать лучше профессоровъ, равно какъ и о томъ, какъ введеніе этого сторонняго экзамена по опредѣленной программѣ, къ которой будутъ скоро приготовлены и руководства, отзовется на слушаніи студентами профессорскихъ лекцій, на стремленіи ихъ къ научнымъ занятіямъ, и возможно ли, наконецъ, по нашимъ условіямъ, образованіе сколько нибудь сносныхъ коммиссій для испытанія окончившихъ курсъ студентовъ внѣ университета.

Противъ этихъ стремленій облагодѣтельствовать наши университеты всяческими нѣмецкими порядками, даже такими, которые съ перваго взгляда представляются къ намъ непримѣнимымъ, единодушно и постоянно высказывались представители русскихъ университетовъ въ той коммиссіи, гдѣ г. Любимовъ развивалъ свои взгляды на реформу университетовъ, въ трогательномъ согласіи съ г. Георгіевскимъ. Но г. Любимовъ, издавая свои статьи отдѣльной книгой, не придалъ обстоятельнымъ и энергическимъ заявленіямъ своихъ компетентныхъ товарищей никакого значенія. Между тѣмъ и гонораръ, и приватъ-доцентура, и министерскія коммиссіи для экзаменовъ, все это, какъ и многое другое, вмѣстѣ съ предлагаемой, въ видѣ данайскаго подарка, свободой ученія, было разобрано и оцѣнено, какъ само въ себѣ, такъ и по отношенію къ нашимъ нравамъ, понятіямъ и условіямъ, и все было отвергнуто въ томъ видѣ, въ какомъ предлагалось обожателями нѣмецкихъ порядковъ и вкусовъ.

Вотъ что между прочимъ говорили восемь членовъ коммиссіи по пересмотру университетскаго устава противъ мнѣній г. Любимова съ товарищами о гонорарѣ, приватъ-доцентурѣ, экзаменахъ и о всемъ прочемъ, что онъ пріурочиваетъ къ академической свободѣ преподаванія и ученія.

"Германская система преподаванія -- таково заключеніе длиннаго возраженія, подписаннаго гг. Воскресенскимъ, Питра, Кремневымъ, Осокинымъ, Леонтовичемъ, Рахманиновымъ, Бекетовымъ и Коссовичемъ -- неоднократно подвергалась порицаніямъ въ самой Германіи. Профессоръ Бона-Мейеръ проэктировалъ для германскихъ университетовъ мѣры, которыя, по его мнѣнію, были бы весьма полезны, и замѣчательно, что эти мѣры имѣютъ большое сходство съ положеніями нашего нынѣ дѣйствующаго устава, хотя не подлежитъ сомнѣнію, что этому профессору нашъ уставъ не былъ извѣстенъ. Вообще намъ кажется, что неправильно мнѣніе, будто бы отъ той или другой системы такъ много зависитъ, что стоитъ только ввести новую систему, чтобы достигнуть огромныхъ результатовъ въ наукѣ и образованіи. Дѣло успѣха зависитъ прежде всего отъ хорошаго исполненія и, кромѣ того, отъ денежныхъ средствъ, употребляемыхъ на научныя пособія университетовъ: когда въ библіотекахъ нѣтъ многихъ необходимыхъ книгъ, въ клиникахъ, лабораторіяхъ, кабинетахъ нельзя надлежащимъ образомъ работать или нужно отказывать себѣ и студентамъ на всякомъ шагу въ исполненіи того или другаго опыта или наблюденія, то не можетъ быть значительнаго успѣха въ занятіяхъ. Что германская система преподаванія не есть такой талисманъ, при помощи котораго только и возможны успѣхи науки и просвѣщенія, это доказываютъ другія западно-европейскія страны съ высокой культурой и совершенно различными системами преподаванія въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. Англія имѣетъ совершенно своеобразную систему, во Франціи она также совершенно не похожа на германскую: а между тѣмъ кто можетъ сказать, чтобы Англія въ научномъ отношеніи, въ особенности въ области научныхъ открытій, и по капитальнымъ ученымъ сочиненіямъ, проливающимъ новый свѣтъ на науку, стояла ниже Германіи? Также точно, кто рѣшится утверждать, что французская нація сдѣлала для науки менѣе, чѣмъ германская, хотя французы учились въ своихъ учебныхъ заведеніяхъ, не похожихъ на германскія? То же самое можно сказать о скандинавскихъ университетахъ, которые имѣли громадное вліяніе на высокую степень образованія этихъ странъ и изъ которыхъ вышли такія свѣтила науки, какъ Линней, Берцеліусъ, Эліасъ Фрисъ и прочіе, а между тѣмъ скандинавскіе университеты имѣютъ также свои особенности. Было-бы, вѣроятно, весьма полезно для Россіи, еслибы типъ нашихъ университетовъ, получившій свое начало съ 1804 года, сохранился, и университеты, имѣвшіе, слѣдовательно, также свою исторію, не подвергались коренному преобразованію, копируя германскіе университеты. Несправедливо было бы сказать, что наши русскіе университеты, не смотря на многія неблагопріятныя условія ихъ развитія, не смотря на сравнительно малыя средства, которыя на нихъ положены, не принесли огромной пользы отечеству: кому же обязана Россія тѣми учеными, литераторами, всѣми образованными людьми на всѣхъ поприщахъ дѣятельности, какъ не университетамъ почти исключительно?" {См. Журналы засѣданій Высочайше учрежденной 21 сентября 1875 года коммиссіи по пересмотру университетскаго устава, No 12. (Засѣданіе 3 октября 1876 г.).}.

Въ приведенныхъ строкахъ мнѣнія представителей русскихъ университетовъ невѣрно только одно -- слишкомъ большая роль, какая въ немъ приписывается нашимъ университетамъ въ произведеніи ученыхъ, литераторовъ и вообще образованныхъ людей. Ученые, литераторы и образованные люди производятся университетами только отчасти, а большая часть ихъ производилась и производится другими учебными заведеніями, каковы: духовныя академіи, бывшій главный педагогическій институтъ, прежніе наши лицеи -- Царскосельскій, Ришельевскій, графа Безбородко, Демидовскій, разныя нынѣ существующія академіи, и институты спеціальнаго назначенія. Если взять во вниманіе массу образованныхъ людей, выпускаемыхъ теперь или выпускавшихся прежде этими и другими высшими учебными заведеніями, не говоря о среднихъ, которыя также доставляли и доставляютъ значительный контингентъ образованныхъ людей и даже литераторовъ, то дѣйствующая у насъ на разныхъ поприщахъ масса людей, собственно университетскаго образованія, окажется весьма незначительною. Даже среди самихъ университетскихъ профессоровъ далеко не ничтоженъ процентъ лицъ, получившихъ образованіе внѣ университетовъ. Этимъ мы хотимъ сказать, что университетъ у насъ еще далеко не играетъ той роли, какую онъ себѣ приписываетъ, судя по заявленію его представителей въ вышеупомянутой коммиссіи. Даже среди восьми лицъ, подписавшихъ возраженіе противъ мнѣнія гг. Любимова, Георгіевскаго, Гезена и Варадинова, двое (Воскресенскій и Осокинъ) получили высшее "образованіе внѣ университета, а третій (г. Питра) заграничнаго образованія. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ мнѣніе восьми членовъ коммиссіи, направленное противъ фальшивой точки зрѣнія, по которой процвѣтаніе университетской науки въ Россіи признается возможнымъ лишь при условіи введенія нѣмецкихъ порядковъ въ организацію университета, заслуживаетъ полнаго уваженія. Оно такъ ярко выставляетъ фальшивость пути, которымъ идетъ г. Любимовъ къ заключенію о необходимости новаго устава, долженствующаго измѣнить и систему нашего университетскаго преподаванія, и способъ университетскаго управленія, что дѣлаетъ излишнею всякую дальнѣйшую полемику съ книгой московскаго профессора.

Какъ постановленія неутвержденнаго проэкта новаго университетскаго устава, которымъ предполагалось измѣнить строй жизни въ нашихъ университетахъ, такъ и мотивы къ нимъ, заключающіеся въ книгѣ г. Любимова и составляющіе общую собственность составителей новаго устава, съ точки зрѣнія университетскихъ корпорацій и ихъ представителей въ означенной коммиссіи, обнаруживаютъ явную несостоятельность. Журналы засѣданій коммиссіи по пересмотру университетскаго устава заключаютъ въ себѣ драгоцѣнный сборникъ противоположныхъ мнѣній, принадлежащихъ, съ одной стороны, партіи министерскихъ чиновниковъ вмѣстѣ съ г. Любимовымъ, съ другой -- представителямъ университетовъ (ректорамъ или ихъ замѣстителямъ, равно какъ и нѣкоторымъ профессорамъ), поддерживаемымъ иногда предсѣдателемъ и нѣкоторыми другими членами. Самая простая справедливость требуетъ признать, что убѣдительность, равно какъ естественность и искренность заявленій стоятъ рѣшительно на сторонѣ представителей университетовъ, а искусственность, натянутость и нелогичность доводовъ столь же рѣшительно выступаютъ наружу на сторонѣ ихъ противниковъ. Это, впрочемъ, не значитъ, чтобъ, по нашему мнѣнію, все, что эти послѣдніе говорили о недостаткахъ университетскаго преподаванія, экзаменовъ, администраціи, избранія профессоровъ, организаціи студентскаго быта, было придумано, преувеличено и вообще отзывалось недобросовѣстностью, не значитъ также, чтобы всѣ указанія ихъ на университетскій бытъ въ Германіи были излишними или не заслуживающими вниманія; но общій характеръ мнѣній противниковъ университетскаго устава 1863 г. таковъ, что невольно побуждаетъ къ защитѣ этого устава, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда несовершенство его постановленій очевидно. Понятно, поэтому, что возраженія представителей университетовъ въ этой коммиссіи носятъ столь побѣдоносный характеръ и располагаютъ въ свою пользу даже тогда, когда они являются не дѣйствительнымъ опроверженіемъ противныхъ мнѣній, а адвокатскою защитой существующаго. Университетскіе представители отстаивали уставъ 1863 года въ его цѣлости и имѣли къ тому основаніе, въ виду явныхъ покушеній противниковъ наложить руку на то, чѣмъ не можетъ не дорожить никакая ученая коллегія,-- на независимость своей внутренней жизни, на право самоуправленія.

Между тѣмъ уставъ 1863 года заключаетъ въ себѣ важные недостатки. Прежде всего слѣдуетъ отмѣтить, что онъ, увеличивши количество каѳедръ и преподавательскихъ должностей, не облегчилъ, если еще болѣе не затруднилъ, достиженіе профессуры, чѣмъ это было въ прежнее время. Онъ оставилъ неприкосновенными всѣ три ученыя степени: кандидата, магистра и доктора, какія и до того времени слѣдовало пройти русскому ученому, чтобы получить вполнѣ законную санкцію для занятія профессорской должности. Если видѣть облегченіе въ томъ, что устные магистерскіе экзамены уставомъ 1863 г. съужены въ своемъ объемѣ и болѣе спеціализованы, а докторскіе и вовсе уничтожены, то необходимо признать важное затрудненіе въ томъ, что уставъ 1863 г. соединилъ самымъ рѣшительнымъ образомъ пріобрѣтеніе званія профессора съ обладаніемъ докторскою степенью, не допуская ни въ какомъ случаѣ возведенія магистра въ исправляющіе должность экстраординарнаго и ординарнаго профессора, какъ это постоянно практиковалось во время дѣйствія устава 1835 года, хотя также требовавшаго для полученія профессуры обладанія докторской степенью. Эта невозможность для магистра или кандидата получить званіе профессора и послужила одною изъ важнѣйшихъ причинъ, почему такое множество каѳедръ въ нашихъ университетахъ, послѣ изданія устава 1863 года, оставались и остаются вакантными, не смотря на цѣлыя массы молодыхъ людей, посылаемыхъ за границу, равно какъ и готовившихся дома къ профессорскому званію. Шутка-ли дѣло получить три ученыхъ степени, или выдержать два устныхъ экзамена по предметамъ своей спеціальности и написать три диссертаціи, изъ которыхъ двѣ должны быть защищены публично! Но главное: зачѣмъ такое обиліе формальныхъ условій для признанія человѣка ученымъ и способнымъ читать лекціи въ званіи профессора? Если отъ количества сданныхъ экзаменовъ и защищенныхъ диссертацій зависитъ степень учености, то въ такомъ случаѣ русскіе профессора должны быть ученѣйшими въ свѣтѣ и уступать развѣ только китайцамъ, которые сдаютъ еще больше экзаменовъ, чѣмъ наши ученые. Но на дѣлѣ этого нѣтъ. Русскіе профессора не только не могутъ считаться болѣе свѣдущими въ наукахъ, чѣмъ нѣмецкіе, которые держатъ одинъ, и то до крайности упрощенный, экзаменъ на ученую степень, именно на степень доктора, но значительно уступаютъ имъ. Это доказывается не только несравненно меньшею степенью производительности русской науки, въ сравненіи съ нѣмецкою, но и характеромъ нашихъ профессорскихъ лекцій, обыкновенно стоящихъ въ зависимости отъ нѣмецкихъ университетскихъ курсовъ, какъ теоретическихъ, такъ и практическихъ. Ясное дѣло, что обиліе экзаменовъ не служитъ гарантіей большой учености въ нашемъ профессорскомъ сословіи, какъ не служитъ ею и цѣлый рядъ диссертацій, представляемыхъ факультету въ подтвержденіе способности производить ученыя работы. Извѣстно, что нѣмецкіе ученые представляютъ факультету только одну диссертацію и притомъ столько же ничтожную по объему, сколько и но ученому достоинству, а между тѣмъ тѣ самые люди, которые открываютъ свой дебютъ въ наукѣ такой невзрачной диссертаціей, оказываются впослѣдствіи настоящими двигателями науки, передъ которыми кажутся иной разъ просто младенцами наши магистры и доктора съ своими, доходящими иногда до тысячи страницъ, книжищами. Въ то время, какъ въ Германіи,-- гдѣ въ людяхъ, стремящихся къ профессорскому званію, есть избытокъ,-- установленъ только одинъ экзаменъ на ученую степень, ипритомъ давно уже обратившійся въ пустую формальность, у насъ, гдѣ, искатели ученой карьеры являются въ видѣ рѣдкихъ и странныхъ феноменовъ, устроенъ цѣлый рядъ заставъ, преграждающихъ доступъ къ профессорскому званію.

Замѣчательнѣе всего, что такое положеніе дѣла защищается всего болѣе самими университетами. Ректоры и профессоры, бывшіе членами пресловутой коммиссіи по пересмотру университетскаго устава, высказались энергически, въ засѣданіи 24-го ноября 1876 года, въ пользу оставленія неприкосновенными трехъ ученыхъ степеней и представили записку, по истинѣ, удивительную, если ее разсматривать не какъ одинъ изъ актовъ желанія во что бы то ни стало отстоять уставъ 1863 года во всѣхъ подробностяхъ, а какъ серьезное мнѣніе экспертовъ по очень важному вопросу. Чѣмъ больше эту записку читаешь, тѣмъ больше удивляешься, какъ она могла быть написана или, по крайней мѣрѣ, подписана, между прочимъ, такими почтенными лицами, какъ А. Н. Бекетовъ, К. А. Коссовичъ, И. И. Рахманиновъ, Ѳ. И. Леонтовичъ. Сущность вопроса,-- то именно, что установленіе трехъ ученыхъ степеней -- дѣло излишнее для оцѣнки научныхъ познаній и въ то же время рѣшительно вредное, такъ какъ оно не только отбиваетъ охоту искать профеcсорской дѣятельности, но и портитъ нравственно тѣхъ, которые рѣшаются пойти на эти мытарства,-- эта сущность осталась въ запискѣ совершенно незатронутою. Вся аргументація почтенныхъ представителей университетовъ и ихъ единомышленниковъ сводится къ утвержденію, что "градація трехъ ученыхъ степеней" у насъ существовала издавна и что она имѣетъ разумное основаніе;-- но принесло ли ея существованіе благодѣтельные плоды и въ чемъ заключается ея разумная основа, этого гг. представители университетовъ въ коммиссіи разъяснить не потрудились. Но вотъ, впрочемъ, важнѣйшія мѣста ихъ коллективнаго мнѣнія:

"Съ самаго основанія нашихъ университетовъ существуютъ у насъ три ученыхъ степени: кандидата, магистра и доктора, которыя призналъ полезнымъ узаконить и дѣйствующій уставъ университетовъ. Каждому понятно (?), что установленіе этихъ степеней вызвано благимъ намѣреніемъ правительства всѣми мѣрами содѣйствовать поднятію образованія, и многолѣтній опытъ доказалъ (чѣмъ?) всю пользу (а можетъ быть, весь вредъ?) установленія этихъ трехъ степеней, начиная со степени кандидата, какъ побуждающей значительную часть университетской молодежи къ усиленію своихъ занятій, чтобы не ограничиться полученіемъ званія дѣйствительнаго студента, а добиться* ученой степени кандидата, которая въ глазахъ и студентовъ, и общества успѣла пріобрѣсти значительную цѣну" {См. Журналы засѣданій коммиссіи по пересмотру университетскаго устава, No 35.}.

Такъ начинается и оканчивается первый аргументъ. Спрашивается: есть ли въ немъ что-либо, кромѣ фразъ, прямо утверждающихъ то, что слѣдовало доказать, но ровно ничего не доказывающихъ? И не доказываетъ ли это отсутствіе всякихъ реальныхъ или философскихъ доказательствъ въ мнѣніи столь почтенныхъ людей именно того, что они взялись защищать дѣло совершенно несостоятельное какъ съ практической, такъ и съ теоретической точки зрѣнія?

Еще ниже, если только это возможно, по силѣ доказательствъ, вторая половина аргументаціи представителей университетовъ въ пользу удержанія трехъ ученыхъ степеней, которыми у насъ обусловлено достиженіе профессуры.

"Принятая у насъ издавна градація трехъ ученыхъ степеней, имѣетъ за себя разумное основаніе. Степень кандидата, даваемая университетомъ по экзамену и диссертаціи, свидѣтельствуетъ объ общемъ факультетскомъ образованіи лица {Не всегда. Тамъ, гдѣ факультетъ подраздѣленъ на отдѣленія, какъ въ Кіевѣ, кандидатскій экзаменъ свидѣтельствуетъ только объ изученіи извѣстной отрасли факультетскихъ предметовъ.}. Степень магистра, даваемая также по экзамену и печатной диссертаціи, свидѣтельствуетъ о спеціальномъ образованіи въ той или другой факультетской наукѣ; степень доктора, даваемая только по ученому труду (безъ экзамена) очевидно установлена въ видахъ большаго содѣйствія обогащенію нашей ученой литературы. Эта градація ученыхъ степеней находится въ связи и съ преподавательскими должностями въ университетахъ. Кандидатъ, по выполненіи имъ извѣстныхъ требованій, можетъ быть только приватъ-доцентомъ; должность штатнаго доцента можетъ быть занята только лицомъ, имѣющимъ степень магистра; для полученія же должности профессора, ищущій ея поставляется въ необходимость, въ видахъ содѣйствія развитію ученой литературы (!), представить вновь печатный ученый трудъ и этимъ путемъ получить высшую ученую степень доктора. Нельзя при этомъ упускать изъ виду, что отмѣна первой ученой степени кандидата повлечетъ за собой пониженіе требованій отъ. ищущаго высшихъ ученыхъ степеней -- магистра и доктора. А такое пониженіе требованій, очевидно, служило бы у насъ подрывомъ для науки, парализовало бы ту прекрасную цѣль, съ которою установлены у насъ три ученыхъ степени".

Такимъ образомъ, по мнѣнію _х представителей университетовъ, существованіе у насъ трехъ ученыхъ степеней хорошо прежде всего тѣмъ, что оно ведетъ свое начало съ основанія университетовъ и узаконено дѣйствующимъ уставомъ; далѣе, оно хорошо тѣмъ, что "вызвано благимъ намѣреніемъ правительства содѣйствовать поднятію образованія" и побуждаетъ учащихся не довольствоваться низшею степенью, а добиваться высшихъ. Какъ ни прелестны эти аргументы первой части профессорскаго мнѣнія, но вторая часть представляетъ намъ доводы еще болѣе убѣдительные. Гг. представители университетовъ увѣряютъ, что двѣ изъ трехъ степеней, свидѣтельствуя будто бы о различныхъ степеняхъ факультетскаго образованія, нужны потому, что какъ разъ подходятъ у насъ къ должностямъ приватнаго и штатнаго доцентовъ, изъ которыхъ для перваго требуется будто бы, или, по крайней мѣрѣ, считается достаточнымъ общее факультетское образованіе, а для втораго -- спеціальное.

Кажется, трудно найти примѣръ разсужденія, болѣе произвольнаго и болѣе несостоятельнаго; однако мы находимъ его въ дальнѣйшемъ ходѣ записки. Таково ея мѣсто, гдѣ эти представители университетовъ оправдываютъ существованіе докторской степени тѣмъ, что она, "очевидно, установлена въ видахъ большаго содѣйствія обогащенію нашей ученой литературы". Это значитъ, что меня заставляютъ подвергаться въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ нравственной пыткѣ, обязывая писать книгу по вкусу факультета или его представителя по данному предмету и затѣмъ нѣсколько мѣсяцевъ ждать, удостоится ли она снисходительнаго одобренія лица, зачастую понимающаго гораздо меньше меня; лишаютъ меня, далѣе, права занимать вакантную каѳедру -- не потому, что не увѣрены въ моихъ талантахъ и учености, а единственно въ видахъ обогащенія русской литературы моею диссертаціей! Милосердные боги! неужели это -- здравое разсужденіе? Неужели въ немъ можно находить какое-либо основаніе для удержанія въ нашемъ университетскомъ уставѣ трехъ ученыхъ степеней, изъ которыхъ одна, какъ оказывается, требуется лишь для обогащенія русской литературы? Извѣстно, что проэктъ новаго устава составленъ безъ всякаго вниманія къ мнѣніямъ университетскихъ представителей, засѣдавшихъ въ коммиссіи. Еслибы всѣ ихъ мнѣнія были такого-же достоинства, то составителей устава нельзя было бы, за недостатокъ вниманія къ нимъ, подвергнуть никакому упреку.

Впрочемъ, какъ ни странно мнѣніе о необходимости удержанія трехъ патентованныхъ степеней русской учености,-- мало, какъ извѣстно, отъ того выигрывающей,-- но оно у насъ распространено, и, конечно, больше безсознательно, чѣмъ сознательно, повторяется многими. Собственно здѣсь имѣется въ виду магистерская и докторская диссертаціи, которыя будто-бы составляютъ дѣйствительное и важное обогащеніе нашей ученой литературы. Въ такомъ смыслѣ высказалась по этому вопросу коммиссія въ цѣломъ своемъ составѣ {Журналы засѣданій коммиссіи и проч., No 22.}, хотя часть ея, т. е. члены, составлявшіе "отложенный" уставъ, и не раздѣляли мнѣнія университетскихъ представителей о необходимости сохраненія кандидатской степени, которой и дѣйствительно не оказалось въ проектированномъ уставѣ.

Нѣтъ нужды говорить, что такая точка зрѣнія вполнѣ несостоятельна уже потому, что она даетъ предмету совершенно стороннее, несвойственное ему, назначеніе. Ученыя степени учреждаются не для того, чтобы при помощи ихъ обогащать литературу (такая идея, кромѣ нашихъ административныхъ философовъ, никому на свѣтѣ не приходила въ голову), а для того, чтобы онѣ свидѣтельствовали объ ученыхъ занятіяхъ лица тою или другою отраслью наукъ и о достаточности его познаній въ этой отрасли. Говоримъ въ отрасли, а не въ отдѣльной наукѣ, потому что не можетъ. быть ученаго по исторіи, чуждаго научнаго знакомства съ филологіей, нельзя себѣ представить сколько-нибудь серьезнаго спеціалиста по римской литературѣ, не занимавшагося греческою, какъ не можетъ быть химика, не знающаго физики, или физіолога, не знающаго анатоміи. Только ваши ученые и администраторы, составлявшіе уставъ 1863 г., умудрились открыть степени магистра и доктора русской исторіи, общей исторіи, греческой словесности, римской словесности, физики, химіи и т. д. Это, впрочемъ, мимоходомъ. Дѣло въ томъ, что ученыя степени имѣютъ назначеніемъ свидѣтельствовать объ успѣшномъ занятіи лица науками и даютъ ему право, такъ сказать, на принадлежность къ ученому сословію. Диссертаціи, которыя пишутся для пріобрѣтенія ученыхъ степеней, служатъ только наиболѣе удобнымъ средствомъ для экзаменующихъ убѣдиться въ томъ, что ищущій степени магистра или доктора дѣйствительно занимался наукой и знакомъ съ научными пріемами. Ничего больше отъ этихъ диссертацій обыкновенно и не требуется. Въ прежнее время, до изданія новаго устава, факультеты не ставили непремѣннымъ условіемъ, чтобы диссертаціи на ученыя степени печатались, и многія изъ нихъ, дѣйствительно никогда не видали свѣта Божьяго, хотя авторы ихъ и получали степени и дѣлались вслѣдъ затѣмъ профессорами экстраординарными и ординарными. Такимъ образомъ, до изданія устава 1863 г., когда диссертаціи на высшія ученыя степени часто не печатались, не заводилось и рѣчи о связи ученыхъ степеней съ обогащеніемъ ученой литературы. Обогащеніе это, какъ основаніе для удержанія нѣсколькихъ ученыхъ степеней, вмѣсто одной или двухъ, есть выдумка новѣйшаго времени, не имѣющая ничего общаго съ основаніемъ ученыхъ степеней.

Но есть ли, съ другой стороны, обогащеніе ученой литературы диссертаціями фактъ положительный и не кроется ли, скорѣе, въ обязанности для будущаго профессора написать три диссертаціи, причина обѣднѣнія нашей литературы значительными учеными сочиненіями? Въ самомъ дѣлѣ, что такое диссертація на ученую степень, чѣмъ можетъ она быть и что есть въ дѣйствительности въ огромномъ большинствѣ случаевъ? Диссертація есть трудъ, написанный для факультета и представляемый факультету. Назначеніе его -- доказать умѣнье обращаться съ научными фактами и пользоваться научными пріемами. Это трудъ, такъ сказать, подневольный и потому долженствующій сообразоваться съ учеными вкусами коллегіи, слѣдовать господствующей въ ней рутинѣ ученыхъ пріемовъ и методовъ изслѣдованія, и даже не уклоняться отъ взглядовъ на предметъ лица, произносящаго отъ имени коллегіи судъ надъ сочиненіемъ. Можетъ ли такой трудъ отличаться большими достоинствами? Можетъ ли онъ содержать въ себѣ полетъ мысли, полную независимость сужденія и свободу изложенія, однимъ словомъ то, что необходимо для ученаго труда, представляющаго собой дѣйствительный вкладъ въ литературу народа и обнаруживающаго вліяніе на дальнѣйшее ея развитіе? Диссертація, разсчитывающая на непремѣнное одобреніе факультета, этихъ достоинствъ имѣть не можетъ, и если таковыя встрѣчаются въ диссертаціяхъ, то обыкновенно въ такихъ, которымъ приходится странствовать изъ одного университета въ другой, чтобы получить требуемое одобреніе. Отсюда происходитъ, что научный уровень диссертацій, представляемыхъ на ученыя степени, очень посредственный, а литературныя достоинства ихъ большею частью такъ малы, что рѣдкая изъ нихъ находитъ себѣ читателей внѣ факультета или внѣ ограниченнаго круга спеціалистовъ, которые читаютъ ее (если читаютъ) больше по обязанности, чѣмъ изъ любопытства или удовольствія. Таковъ удѣлъ диссертацій не только у насъ, но и вездѣ въ Европѣ. Поэтому во Франціи ученые нерѣдко передѣлываютъ свои диссертаціи вслѣдъ за полученіемъ ученой степени и пускаютъ ихъ въ свѣтъ въ видѣ болѣе свѣжемъ и литературномъ.

Между тѣмъ на составленіе этихъ диссертацій тратится много силъ и много времени. Если положить пять лѣтъ на сдачу магистерскаго экзамена и на приготовленіе, печатаніе, разсмотрѣніе и одобреніе диссертацій магистерской и докторской, то мы скорѣе уменьшимъ, чѣмъ увеличимъ средній періодъ требующагося для этой процедуры времени. Авторъ этихъ строкъ даже не знаетъ примѣра, чтобы магистерство и докторство получались въ теченіе только пяти лѣтъ или менѣе. Самъ онъ, начавши магистерскій экзаменъ осенью 1861 года, получилъ степень доктора лишь осенью 1868 года и, сколько можно припомнить, этотъ семилѣтній періодъ достиженія двухъ высшихъ ученыхъ степеней былъ, сравнительно, очень скорымъ и успѣшнымъ окончаніемъ столь труднаго у насъ дѣла. Какой же бываетъ обыкновенно результатъ этихъ усилій, по окончаніи университетскаго курса и полученіи кандидатской степени,-- которую мы не беремъ въ разсчетъ, какъ пріобрѣтаемую вмѣстѣ съ выходомъ *изъ университета или въ скоромъ послѣ того времени,-- выдержать магистерскій экзаменъ и написать двѣ ученыхъ диссертаціи? Результатъ всѣмъ извѣстный, но не завидный. Измученные этими диссертаціями, обыкновенно пропадающими и для науки, и для общества, наши ученые, вмѣстѣ съ достиженіемъ профессорской должности, обыкновенно прекращаютъ учено-литературную дѣятельность, или же довольствуются мелкими трудами и замѣтками, изрѣдка помѣщаемыми въ спеціальныхъ и мало читаемыхъ изданіяхъ. Вотъ почему мы думаемъ, что представленіе двухъ печатныхъ диссертацій, поглощающихъ силы ученыхъ въ ихъ молодые и дѣятельные годы, служитъ скорѣе причиной обѣднѣнія нашей ученой литературы важными и плодотворными трудами, чѣмъ источникомъ ея обогащенія.

Но наибольшій вредъ отъ обилія ученыхъ степеней несутъ не отдѣльныя лица, которыя осуждены на мытарства экзаменовъ и представленія въ факультетъ трехъ диссертацій, и не литература, которая вмѣсто настоящихъ и полезныхъ трудовъ получаетъ никѣмъ не читаемыя диссертаціи, а сами университеты. Излишество ученыхъ степеней есть, безспорно, самая главная причина какъ запустѣнія многихъ каѳедръ въ нашихъ университетахъ, такъ и замѣщенія ихъ кѣмъ Богъ послалъ. Довольствуйся мы одною ученою степенью, какъ это водится въ дѣйствительно просвѣщенныхъ странахъ, напр. докторскою, или пожалуй, двумя -- кандидатскою и докторскою, можно навѣрное сказать, что количество лицъ, которыя бы стали искать профессорскаго званія, у насъ вскорѣ удвоилось бы и утроилось, а со временемъ, пожалуй, и удесятерилось бы. Объ этомъ всего легче судить по медицинскому факультету, гдѣ существуетъ лишь одна ученая степень. Количество людей, получившихъ до послѣдняго времени докторскіе дипломы по медицинскимъ и хирургическимъ наукамъ въ университетахъ и въ бывшей медико-хирургической академіи, считалось ежегодно многими десятками. Ничего подобнаго не представляютъ другіе факультеты. Проходитъ годъ, иногда и нѣсколько лѣтъ, а на историко-филологическомъ факультетѣ того или другого университета нѣтъ ни одного диспута на степень магистра или доктора, и это бываетъ не только въ наиболѣе слабыхъ и удаленныхъ отъ центра университетахъ. Такъ напр., въ московскомъ университетѣ въ 1880 г. не произведено ни одного магистра и ни одного доктора по всему историко-филологическому факультету. Но не многимъ счастливѣе филологическаго факультета физико-математическій и юридическій. Въ томъ же году, въ московскомъ университетѣ, по физико-математическому факультету, явились только два новыхъ доктора: одинъ по ботаникѣ, а другой по физикѣ; не болѣе двухъ докторовъ произвелъ за то же время и юридическій факультетъ: одного по государственному, а другаго по полицейскому праву. Но за тотъ же періодъ времени и въ томъ же университетѣ десять человѣкъ защитили докторскія диссертаціи по медицинскому факультету. Скажутъ, что на медицинскомъ факультетѣ гораздо больше учащихся. Это правда. Но, во-первыхъ, количество студентовъ медицинскаго факультета не превышаетъ же въ пять разъ количество студентовъ, напр. юридическаго; во-вторыхъ, докторскій экзаменъ по медицинскому факультету принадлежитъ къ труднѣйшимъ, такъ какъ сдается изъ всѣхъ предметовъ факультета, а магистерскій и даже каидидатскій на другихъ факультетахъ ограничены: первый -- избраиною спеціальностью, а второй (хотя и не вездѣ) -- предметами факультетскаго отдѣленія. Обстоятельство, что на медицинскомъ факультетѣ сдается лишь одинъ экзаменъ на ученую степень и защищается одна диссертація, производитъ то, что замѣщеніе медицинскихъ каѳедръ въ нашихъ университетахъ обыкновенно не представляетъ никакихъ затрудненій. На каждую открывшуюся медицинскую каѳедру всегда найдется въ Россіи нѣсколько претендентовъ съ полными правами: все затрудненіе состоитъ лишь въ выборѣ достойнѣйшаго или въ примиреніи интересовъ партій, которыя всегда есть на медицинскомъ факультетѣ. Нѣчто подобное этой легкости пріобрѣтенія профессоровъ непремѣнно открылось бы и для другихъ факультетовъ вскорѣ послѣ того, какъ у насъ были бы уничтожены кандидатская и магистерская степени или, по крайней мѣрѣ, одна магистерская, если университетамъ такъ жаль разстаться съ кандидатскою, не представляющею, впрочемъ, никакихъ затрудненій для лицъ, внимательно слѣдившихъ за профессорскими лекціями.

Уничтоженіе одной изъ высшихъ ученыхъ степеней мы считаемъ самымъ настоятельнымъ дѣломъ университетской реформы, безъ котораго мы никогда не. дождемся ни своевременнаго, ни удачнаго замѣщенія каѳедръ преподавательскими силами. Чѣмъ легче будетъ пріобрѣтеніе диплома, обусловливающаго достиженіе профессуры, тѣмъ шире будетъ кругъ людей, ищущихъ профессорскаго званія. Явится конкурренція, которая теперь для занятія каѳедръ по факультетамъ историко-филологическому, физико-Математическому и юридическому почти совсѣмъ не существуетъ,-- не та искусственная, неравная и нераціональная конкурренція, какую хотѣлъ установить "отложенный" уставъ между приватъ-доцентами и профессорами въ чтеніи лекцій, а конкурренція въ занятіи наукой, въ пріобрѣтеніи извѣстности обращающими на себя общее вниманіе трудами и учеными открытіями. Трудами этими явятся не рутинныя диссертаціи, приготовляемыя для факультета, ради исполненія необходимой формальности, а такія ученыя работы, которыя будутъ разсчитывать на одобреніе уже значительно расширившихся ученыхъ круговъ, или же на сочувствіе образованнаго общества, если ученый имѣетъ въ виду не столько движеніе науки впередъ, сколько ея широкую пропаганду и практическое примѣненіе. Каждый имѣетъ право играть въ ученой республикѣ ту роль, которая наиболѣе соотвѣтствуетъ его таланту, особенно въ профессорскомъ званіи или при приготовленіи къ нему. Для профессора очень важно, чтобы онъ былъ сильный спеціалистъ, но также важно и то, чтобъ его образованіе было широко и чтобъ онъ могъ спеціальныя познанія передавать съ талантомъ и живостью, т. е. быть полезнымъ не только наукѣ, но и своимъ слушателямъ. Поэтому, нельзя не считать прискорбною ту, начинающую у насъ господствовать, точку зрѣнія, по которой годность лица къ профессорской должности измѣряется степенью узкости его спеціальныхъ занятій и по которой иногда невѣжественные люди, не знакомые даже съ своей наукой въ общемъ ея объемѣ, возводятся въ геніи и знаменитости. Мы помнимъ одного профессора ботаники, который не зналъ названія нѣкоторыхъ обыкновенныхъ комнатныхъ растеній и даже гордился этимъ, заявляя, что онъ занимается не систематикой, а физіологіей растеній. Говоримъ это къ тому, чтобы показать, какое благодѣяніе для нашихъ университетовъ можетъ представить возможность выбора преподавательскихъ силъ изъ представителей разныхъ направленій въ научной дѣятельности, изъ которыхъ каждый, стараясь превзойти своего конкуррента, будетъ стараться побороть его тѣмъ именно, чѣмъ онъ въ наукѣ чувствуетъ себя особенно сильнымъ: глубиною ли спеціальныхъ знаній, широкимъ ли пониманіемъ науки, яснымъ ли и отчетливымъ ея изложеніемъ. Во всякомъ случаѣ, только при возможности выбора изъ нѣсколькихъ претендентовъ (что теперь большая рѣдкость внѣ медицинскаго факультета) является и возможность замѣщенія каѳедръ достойными представителями; а объ этой возможности выбора нельзя думать до тѣхъ поръ, пока не облегчится полученіе ученой степени, дающей доступъ къ профессорскому званію.

Читатель помнитъ нарисованную нами въ первой статьѣ картину страшно тяжелыхъ мытарствъ, какія предстоитъ теперь пройти всякому молодому ученому, добивающемуся профессорской карьеры. Главная тяжесть этихъ мытарствъ сосредоточивается въ магистерскомъ экзаменѣ и въ приготовленіи, по вкусу факультета, двухъ диссертацій. Кому, при настоящихъ условіяхъ, охота обрекать себя на муку многихъ лѣтъ для того, чтобы, въ концѣ концовъ, все пропало, благодаря капризу экзаменатора по второстепенному предмету или придирчивости рецензента диссертаціи? Сдѣлайте у насъ пріобрѣтеніе докторской степени доступнымъ, если и не въ такой степени, какъ она доступна въ Германіи, гдѣ она можетъ обойтись даже безъ всякаго труда, то, по крайней мѣрѣ, настолько, чтобы лицо, добивающееся ея, не было поставлено въ безусловную зависимость отъ воли и вкуса экзаменаторовъ и рецензентовъ. Что будетъ тогда? А вотъ что: для каждаго талантливаго и трудолюбиваго учителя откроется возможность пріобрѣтенія высшей ученой степени, и многіе изъ учителей непремѣнно воспользуются этою возможностью, или какъ средствомъ выдвинуться въ кругу своихъ товарищей и въ глазахъ начальства, или же прямо съ цѣлію перешагнуть изъ гимназіи въ университетскіе преподаватели. Пріобрѣтеніе степени доктора сдѣлается скоро нравственною потребностью и для каждаго занимающагося наукою, и какъ бы освященіемъ ученой дѣятельности. А сколько въ странѣ докторовъ, почти столько же и кандидатовъ на профессорскую должность. Положимъ, между этими, безъ особеннаго труда получившими свой дипломъ, докторами многіе и даже большая часть будутъ ниже уровня профессорскихъ знаній и способностей; такіе и не попадутъ на каѳедру, которая тогда дѣйствительно можетъ доставаться только лицамъ, "сдѣлавшимся извѣстными трудами по предметамъ замѣщаемой каѳедры и даромъ преподаванія", какъ то значится въ уставѣ дерптскаго университета и какъ того желали бы у насъ не одни составители "отложеннаго" устава.

Замѣщеніе каѳедръ даровитыми и выбранными изъ ряда конкуррентовъ, а не случайными, какъ теперь, людьми, мы считаемъ кардинальнымъ пунктомъ университетскаго вопроса. Все остальное въ этомъ вопросѣ или безразлично, или можетъ быть удовлетворительно рѣшено только при условіи созданія достойнаго профессорскаго персонала. Жалуются на недостатокъ матеріальныхъ средствъ въ нашихъ университетахъ, но никакія денежныя средства не принесутъ пользы тамъ, гдѣ ими будутъ распоряжаться не стоящіе на высотѣ научныхъ требованій, таланта и сознанія долга представители преподаванія. Жалуются на охлажденіе студентовъ къ занятіямъ, на нерѣдкое предпочтеніе ими сходокъ и демонстрацій правильному посѣщенію лекцій: какъ же можетъ быть иначе, когда сплошь да рядомъ студенты не видятъ въ профессорѣ достаточнаго руководителя и по совѣсти считаютъ посѣщеніе его лекцій безполезнымъ? Какой бы стороны дѣла мы ни коснулись,. качество преподавательскихъ силъ играетъ въ университетѣ первостепенную роль: съ этимъ качествомъ стоитъ въ связи обаяніе науки, обаяніе учрежденія, въ которомъ она нашла для себя убѣжище. А чего нельзя сдѣлать въ нравственномъ отношеніи и для молодежи, и для общества съ этимъ обаяніемъ?

Не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что за университетами должна быть не только сохранена полученная въ 1863 году автономія, но даже увеличена. Самоуправленіе для такихъ учрежденій, какъ университеты и академіи, составляетъ столь насущную потребность, что, въ этомъ отношеніи, между сколько, нибудь просвѣщенными и добросовѣстными людьми нѣтъ никакого спора ни въ Россіи, ни въ Германіи, ни во Франціи, ни въ Англіи, нигдѣ на свѣтѣ. Что такое значитъ самоуправленіе для университетовъ, это всего лучше доказываетъ исторія образованія во Франціи. Извѣстно, что Наполеонъ I, въ числѣ другихъ учрежденій, пользовавшихся внутреннею независимостью, сокрушилъ и независимость университета, разбивши его на совершенно отдѣльные факультеты и подчинивши весь ихъ внутренній порядокъ вѣдѣнію министерства. И что же? Исторія французскаго университета (въ общеевропейскомъ, а не въ спеціально французскомъ нынѣшнемъ смыслѣ) со времени Наполеона I до основанія третьей республики, т. е. до нашего времени, есть исторія его постояннаго паденія. Дошло до того, что къ концу правленія Наполеона III сами французы стали сомнѣваться въ существованіи у нихъ высшаго факультетскаго образованія, видя постепенное паденіе обаянія французской науки въ Европѣ и несомнѣнное превосходство университетовъ въ сосѣднихъ странахъ, въ особенности въ Германіи и Швейцаріи. По признанію безпристрастныхъ и глубоко знакомыхъ съ состояніемъ Фраиціи людей, какъ профессоръ Гиллебрандъ, авторъ извѣстной книги "Frankreich und die Franzosen", если Франція, послѣ разгрома французскаго университета, не совершенно упала съ своей прежней умственной высоты, то благодаря, почти единственно, существованію нѣсколькихъ старыхъ ученыхъ учрежденій, уцѣлѣвшихъ при общемъ крушеніи и сохранившихъ до нѣкоторой степени свою автономію, каковы: основанная Францискомъ I Collège de France, основанная Ришелье Французская академія (Académie Franèaise), а за ней академія надписей и изящной словесности (Académie des inscriptions et belles lettres). Не будь этихъ учрежденій, въ которыхъ цѣлые вѣка процвѣтала французская наука и гдѣ она нашла необходимую для себя независимость въ то время, какъ все остальное сгибалось подъ игомъ всемогущей бюрократіи, могла ли бы Франція, предоставленная съ 1870 года сама себѣ, такъ быстро возвратить себѣ тотъ необыкновенный полетъ умственной жизни, передъ которымъ стоитъ въ изумленіи Европа? Если недостатокъ автономіи въ состояніи убить развитіе науки тамъ, гдѣ она утвердила свое существованіе процвѣтаніемъ въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій, то какъ онъ можетъ отозваться въ странѣ, гдѣ наука еще находится чуть не въ пеленкахъ и гдѣ умственная жизнь еще не пріобрѣла права вполнѣ законнаго существованія, гдѣ всякая книга можетъ быть конфискована и уничтожена, куда произведенія мысли другихъ странъ доходятъ лишь настолько, насколько то позволяетъ капризная и подозрительная цензура? При такомъ положеніи вещей, лишить извѣстной степени самостоятельности университеты,-- почти единственные очаги, на которыхъ еще тлѣетъ у насъ огонь научной мысли,-- значитъ отнять у Россіи на долгое время самую надежду сдѣлаться страною просвѣщенною.

Но, пользуясь нѣкоторою степенью автономіи, университеты обязаны доказать, что эта автономія идетъ на пользу наукѣ и отечественному просвѣщенію. Справедливость требуетъ, однако, сказать, что время самоуправленія русскихъ университетовъ (съ 1863 года по настоящую минуту) не было временемъ ихъ процвѣтанія. Мы даже замѣтили, что никогда наши университеты не обнаруживали такъ мало вліянія на общество, никогда не были менѣе авторитетными въ лицѣ своихъ представителей, какъ именно за этотъ періодъ. Тяжело заявить, а есть у насъ университеты, которымъ автономія пришлась словно не по плечу, гдѣ она явилась скорѣе источникомъ всевозможныхъ дрязгъ, интригъ и взаимныхъ пререканій членовъ корпораціи, чѣмъ источникомъ новой и богатой научной жизни и дѣятельности. Есть на югѣ Россіи одинъ университетъ, который во все время министерства графа Толстаго добровольно лѣзъ подъ ярмо попечителя, постоянно признавая свою неспособность самому управиться съ своими дѣлами. Понятное дѣло, что идея самоуправленія не находитъ еще у насъ своего естественнаго примѣненія и что мы, даже въ лицѣ людей науки, недостаточно ею пропитаны. А если это такъ, то нѣтъ ничего мудренаго въ томъ, что мы не воспользовались правами, данными намъ уставомъ 1863 г., въ томъ смыслѣ, какъ этого требовали интересы науки и высшаго образованія. Едва ли хоть одинъ университетъ свободенъ отъ упрека, что, при замѣщеніи каѳедръ, имъ не всегда руководило чувство справедливости къ лицамъ, являвшимся претендентами, что забаллотировывались лица, представлявшія наиболѣе данныхъ къ достойному представительству каѳедры, и выбирались другія, болѣе удобныя и болѣе пріятныя большинству въ другихъ отношеніяхъ. Есть университеты, гдѣ научная сторона дѣла, при выборахъ преподавателей, всего менѣе обращала на себя вниманія и гдѣ чуть не каждый университетскій вопросъ обыкновенно служилъ поводомъ къ борьбѣ личныхъ самолюбій и цѣлыхъ партій, причемъ въ наибольшемъ накладѣ оставались именно интересы науки и преподаванія.

Требуется во что бы то ни стало увеличить гарантіи болѣе цѣлесообразнаго замѣщенія каѳедръ. Нерѣдко случается, что факультетъ выбираетъ лицо, которое отвергается совѣтомъ,-- учрежденіемъ, несравненно менѣе компетентнымъ въ выборѣ хорошихъ преподавателей. Ясное дѣло, что слѣдуетъ предотвратить возможность вредныхъ послѣдствій столкновенія двухъ учрежденій въ такихъ важныхъ вопросахъ, какъ замѣщеніе каѳедръ достойными ихъ представителями. Въ своемъ отдѣльномъ мнѣніи, представленномъ въ 1873 г., по поводу обсужденія совѣтомъ кіевскаго университета министерскаго предложенія о перемѣнахъ въ университетскомъ уставѣ, я высказалъ мысль, что въ тѣхъ случаяхъ, когда совѣтъ отвергаетъ рѣшеніе факультета въ дѣлѣ замѣщенія каѳедры, мнѣніе его не должно быть рѣшающимъ, а рѣшать дѣло должна высшая инстанція, или же совѣтъ и вовсе долженъ быть устраненъ отъ баллотировки избранныхъ факультетомъ преподавателей. Нельзя сказать, чтобы устраненіе совѣта отъ баллотировки преподавателей было всегда гарантіей болѣе правильнаго и удачнаго ихъ выбора; ибо бываетъ и такъ, что совѣтская баллотировка избавляетъ университетъ отъ профессора, проводимаго факультетомъ безъ уваженія истинныхъ интересовъ университета. Но въ огромномъ большинствѣ случаевъ совѣтское вмѣшательство въ дѣла факультета является излишнимъ, тормозящимъ, или даже и прямо враждебнымъ пользѣ заведенія. Научные интересы университета требуютъ, чтобы центръ тяжести университетской жизни былъ не въ совѣтѣ, а въ факультетахъ, въ которыхъ сосредоточивается все, относящееся до науки и ея преподаванія. Совѣтъ есть учрежденіе не ученое, а административное, т. е. высшая администрація университета, автономически управляющагося; поэтому не его дѣло класть рѣшенія въ дѣлахъ, касающихся науки, куда относится и вопросъ о годности того или другаго лица быть представителемъ каѳедры; компетентное сужденіе въ такомъ вопросѣ можетъ принадлежать въ университетѣ единственно факультету. Ему и книги въ руки!

Развитіе факультетской жизни, въ ущербъ прерогативамъ совѣта, много содѣйствовало бы къ поднятію нравственнаго уровня университетской коллегіи, ослабило бы борьбу партій и выдвинуло для каждаго члена корпораціи на первый планъ науку и ея преподаваніе, а не борьбу въ совѣтѣ, какъ это теперь сплошь да рядомъ встрѣчается. Наибольшее развитіе факультетской жизни и есть настоящая почва для примѣненія началъ самоуправленія, такая почва, гдѣ всего менѣе можетъ быть мѣста вмѣшательству внѣшней администраціи уже по причинѣ ея слабой компетентности въ вопросахъ науки и преподаванія. Но широкая научная жизнь въ факультетѣ возможна лишь въ томъ случаѣ, когда въ немъ есть полнота ученыхъ и преподавательскихъ силъ, когда, по крайней мѣрѣ, важнѣйшія каѳедры обставлены авторитетными представителями. А мы уже знаемъ, что, при настоящихъ условіяхъ полученія ученыхъ степеней, равно какъ и при подавляющемъ значеніи совѣта, ни полнота преподавательскихъ силѣ, ни высокое качество ихъ на всѣхъ каѳедрахъ -- явленія недостижимыя.

Вся сущность университетскаго вопроса заключается въ хорошей организаціи преподаванія. Передъ этой стороной дѣла блѣднѣютъ всякіе другіе вопросы, касающіеся нашихъ университетовъ. Организація экзаменовъ и преобразованіе инспекціи надъ студентами, такъ много озабочивавшія составителей "отложеннаго" устава, въ нашихъ глазахъ имѣютъ лишь второстепенное или даже третьестепенное значеніе въ университетскомъ вопросѣ. Отдѣленію экзаменовъ отъ преподаванія, съ которымъ они до сихъ поръ связывались, хотя бы преподаватель ограничился лишь одною, и даже малою, частью науки, мы не можемъ въ принципѣ противопоставить никакого серьезнаго возраженія. Экзамены въ университетахъ дѣйствительно плохо организованы и ведутся спустя рукава, составляя вмѣстѣ съ тѣмъ истинное бремя для трудолюбивыхъ и добросовѣстныхъ профессоровъ, отъ котораго многіе изъ нихъ искренно рады были бы избавиться. Пусть экзамены ведутся по особымъ программамъ и въ особыхъ коммиссіяхъ: мѣшать этому университетамъ нѣтъ разумныхъ основаній. Отъ этого могутъ только принять болѣе правильный характеръ отношенія студентовъ къ преподавателямъ и преподавателей къ студентамъ. Одни будутъ только учить, а другіе только учиться: отношенія ясныя и, при фактической, равно какъ и при узаконенной свободѣ ученія, чисто нравственнаго свойства. Представители университетовъ въ коммиссіи по пересмотру устава, кромѣ практическихъ затрудненій найти для .состава внѣ-университетскихъ коммиссій по экзаменамъ достаточное число компетентныхъ экзаменаторовъ, выставляли на видъ то соображеніе, что отдѣленіе экзаменовъ отъ университетскаго преподаванія вредно отразится какъ на самомъ преподаваніи, которое тогда должно, будто бы, примѣняться къ требованіямъ экзаменаціонныхъ коммиссій, такъ и на отношеніи къ профессорскимъ лекціямъ самихъ студентовъ, для которыхъ тогда будутъ важнѣе приспособленные къ новому экзамену учебники и руководства {См. Журналы засѣданій коммиссіи и пр. No 17.}. Не подлежитъ сомнѣнію одно, что, при отдѣленіи экзаменовъ отъ университетскаго преподаванія, лекціи слабыхъ или недобросовѣстныхъ профессоровъ совсѣмъ лишились бы слушателей. Но отъ этого не могло бы быть потери ни для университета, который бы сталъ строже относиться къ замѣщенію каѳедръ, ни для студентовъ, которые тѣмъ съ большимъ рвеніемъ стали бы предаваться занятіямъ подъ руководствомъ серьезныхъ и полезныхъ преподавателей.

Что же касается вопроса о преобразованіи инспекціи надъ студентами, то это вопросъ, выдвинутый совершенно случайными и, во всякомъ случаѣ, чуждыми университетской наукѣ и жизни обстоятельствами и соображеніями, и потому существеннаго значенія не имѣющій. Никакая инспекція не окажется удовлетворительною, пока не исчезнутъ внѣ-университетскія причины волненій для студентовъ, а для обыкновеннаго порядка вещей вполнѣ достаточна и та, какая создана уставомъ 1863 года.

Собственно университетскій вопросъ въ Россіи, еще разъ повторяемъ, заключается въ лучшей организаціи преподаванія, въ такой организаціи, при которой каждая каѳедра была бы обставлена наилучшими учеными и преподавательскими силами, какими наша страна обладаетъ, и обставлена полно, такъ, чтобы наука преподавалась всесторонне, преподавалась теоретически и практически. Хорошее качество этихъ силъ можетъ быть не случайно, а обиліе ихъ возможно, только при существованіи значительнаго контингента лицъ, изъ котораго университетскіе преподаватели могли бы быть выбираемы. Контингентъ же этотъ можетъ образоваться, какъ мы говорили, только при условіи сокращенія количества ученыхъ степеней, т. е. въ сущности -- облегченія въ полученіи докторской степени. Какъ затѣмъ будутъ называться преподаватели, не достигшіе званія профессора,-- доцентами, приватъ-доцентами, или, по старому, адъюнктами, это для дѣла не имѣетъ большаго значенія. Важно только, чтобъ при каѳедрѣ состоялъ не только профессоръ, но и его помощникъ, или даже нѣсколько помощниковъ. Эти помощники,-- рядомъ съ которыми могутъ находиться нерѣдко и экстраординарные или сверхштатные профессора, дѣйствующіе независимо отъ главнаго профессора, излагающіе науку по своимъ методамъ и съ своей точки зрѣнія,-- не только дополняютъ теоретическіе курсы представителя каѳедры, но и помогаютъ ему въ практическихъ занятіяхъ съ студентами, въ тѣхъ занятіяхъ, которыя вводятъ молодыхъ людей ближайшимъ образомъ въ науку, открываютъ предъ ними, такъ сказать, ея лабораторію. Защитники "отложеннаго" устава, пародируя нѣмецкіе нравы, желали водворить у. насъ конкурренцію между профессорами и приватъ-доцентами. Конкурренція эта является большею частью фиктивною и въ самой Германіи, и есть въ сущности не научное соперничество, а погоня за гонораромъ, который для приватъ-доцента составляетъ иногда единственный источникъ существованія. Какое же, въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть соперничество въ наукѣ между лицомъ авторитетнымъ и лицомъ начинающимъ, если только титулованный представитель каѳедры сколько-нибудь заслуживаетъ своего положенія? Всякій, кому научныя занятія знакомы не по наслышкѣ, а по собственному опыту, знаетъ, что огромная разница -- заниматься наукой два-три года и заниматься ею лѣтъ пятнадцать-двадцать. Хорошее преподаваніе то, гдѣ въ каждомъ словѣ слышится строгость метода, твердость тона, вѣрное разграниченіе доказаннаго отъ недоказаннаго, точнаго отъ шаткаго и сомнительнаго. Многіе годы упорнаго труда требуются для того, чтобы разобраться въ наукѣ и занять въ ней прочную позицію. Не таково положеніе юноши, начинающаго ученое поприще. Талантъ его можетъ привлечь къ себѣ много слушателей и вызвать увлеченіе, но вполнѣ зрѣлое руководство ихъ занятіями начинающему преподавателю недоступно; онъ самъ еще нуждается въ руководствѣ другаго, хотя и не всегда сознается въ этомъ. Поэтому мы допускаемъ нѣкоторую пользу отъ лекцій приватъ-доцентовъ, но никогда не согласимся, что онѣ могутъ составить дѣйствительную конкурренцію преподаванію настоящаго профессора, если только этотъ послѣдній, говоримъ мы, достойно носитъ свое званіе. Приватъ-доценты могутъ существовать при нашихъ университетахъ, но дѣйствительную опору каѳедры долженъ составлять профессоръ и его помощникъ, доцентъ или адъюнктъ, съ которымъ онъ раздѣляетъ и трудъ, и отвѣтственность за преподаваніе. Этотъ второстепенный представитель каѳедры долженъ быть дѣйствительнымъ помощникомъ профессора, особенно въ практическихъ занятіяхъ, которыя могутъ имѣть мѣсто не въ однихъ естественныхъ, а и во всѣхъ другихъ наукахъ, какъ въ филологическихъ и историческихъ, такъ и въ юридическихъ. Онъ долженъ дѣйствовать по возможности въ согласіи съ профессоромъ, какъ хозяиномъ каѳедры, и сообразоваться съ нимъ какъ въ выборѣ предметовъ для чтенія, такъ и вообще въ ходѣ преподаванія, имѣя въ виду прежде всего славу своего университета, честь каѳедры, интересъ учащихся, а не тайное или явное соперничество, которое можетъ въ данномъ случаѣ послужить лишь въ ущербъ полнотѣ и правильности преподаванія. Скорѣе мы желали бы видѣть -- и это было бы гораздо полезнѣе для русскаго просвѣщенія -- соперничество между университетами, соперничество въ привлеченіи каждымъ изъ нихъ лучшихъ ученыхъ и преподавательскихъ силъ, соперничество въ процвѣтаніи какъ отдѣльныхъ каѳедръ, такъ и цѣлыхъ факультетовъ. Вотъ истинное, разумное и вполнѣ патріотическое соперничество! Когда оно водворится у насъ, то это будетъ вѣрнымъ признакомъ, что русскіе университеты, а съ ними и русское просвѣщеніе и русская наука, вступили на путь процвѣтанія; а это процвѣтаніе умственной жизни, въ свою очередь, будетъ свидѣтельствомъ гражданской зрѣлости Россіи, твердо и бодро идущей къ исполненію своей роли въ судьбахъ рода человѣческаго {Въ первой статьѣ г. Модестова оказалась опечатка: на страницѣ 30-й, 10-я строка снизу, вмѣсто Загонъ, напечатано: Законъ.}.

В. Модестовъ.

"Наблюдатель", No 2, 1882

Оставить комментарий Модестов Василий Иванович (yes@lib.ru) Год: 1882 Обновлено: 25/04/2025. 90k. Статистика. Статья: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Модестов Василий Иванович Университетский вопрос

УНИВЕРСИТЕТСКІЙ ВОПРОСЪ.

СТАТЬЯ ВТОРАЯ.

Модестов Василий Иванович
Университетский вопрос