Мордовцев Даниил Лукич
Двенадцатый год. Исторический роман в трех частях. Д. Л. Мордовцева. Спб. 1880

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Двѣнадцатый годъ. Историческій романъ въ трехъ частяхъ. Д. Л. Мордовцева. Спб. 1880.
   Смѣлость города беретъ -- это г. Мордовцеву извѣстно лучше, чѣмъ кому другому. Вооружившись смѣлостью, онъ заполонилъ значительную часть нашей журналистики своими такъ-называемыми историческими романами и повѣстями и, повидимому, отнюдь не думаетъ успокоиться на лаврахъ. Смѣлость г. Мордовцева обнаружилась и въ самой темѣ, избранной авторомъ. Писать послѣ "Войны и Мира" графа Толстого историческій романъ на ту же самую тему -- для этого надо быть очень увѣреннымъ въ своихъ силахъ. Наконецъ, туже смѣлость и необыкновенную развязность выказалъ г. Мордовцевъ и въ самомъ заглавіи романа: дѣло въ томъ, что "двѣнадцатый годъ", да и то лишь частицею, до сентября только, является въ самомъ концѣ романа, а до тѣхъ поръ, дѣйствіе происходитъ въ предыдущихъ годахъ. Къ сожалѣнію, смѣлость -- единственное качество, обнаруженное г. Мордовцевымъ, какъ повѣствователемъ. Онъ "смѣло" составляетъ длинную-длинную вереницу изъ историческихъ и знаменитыхъ личностей, но такъ какъ эти личности никакой, даже внѣшне-беллетристической связью между собою не связаны, то въ результатѣ, вмѣсто характеристики эпохи, является какой-то альбомъ на скорую руку сдѣланныхъ портретовъ замѣчательныхъ людей того времени. Какъ въ альбомѣ фотографическія карточки лежатъ каждая сама по себѣ, точно также и въ романѣ г. Мордовцева, каждая личность является сама по себѣ, не потому, что ея явленіе на сцену требуется по ходу романической или исторической стороны повѣствованія, а исключительно потому, что каждая изъ такихъ личностей, какъ знаменитость, имѣетъ свой интересъ для читателя. Выходитъ не романъ, а именно панорама. "А вотъ, изволите видѣть, городъ Парижъ -- поѣдешь, угоришь", и вслѣдъ за тѣмъ: "а вотъ, изволите видѣть, султанъ турецкій сидитъ на тронѣ, въ золотой коронѣ". Почему послѣ Парижа слѣдуетъ немедленно турецкій султанъ? Какая связь между ними? Раешнику отвѣтить на эти вопросы не трудно -- и Парижъ интересенъ, и султанъ любопытенъ, скажетъ онъ; но что скажетъ при всей своей "смѣлости" г. Мордовцевъ? Между его персонажами только та связь, что всѣ они точно въ двѣнадцатомъ году существовали на бѣломъ свѣтѣ. Въ силу этого авторскаго соображенія, передъ читателемъ маршируютъ Наполеонъ и Магницкій, Багратіонъ и Грибоѣдовъ, купецъ Зотовъ и Иванъ Андреевичъ Крыловъ, Мюратъ и Дурова-Александрова, Александръ I и княгиня Дашкова, Талейранъ и трактиръ Палкина, Давыдовъ, Пушкинъ, Кюхельбекеръ, Мерзляковъ, Ростопчинъ, Сперанскій, Державинъ, Жуковскій, Бурцевъ "ера-забіака" и проч., и проч., и проч. Каждый изъ этихъ персонажей что-нибудь говоритъ, что-нибудь "интересное" въ анекдотическомъ смыслѣ разсказываетъ или изображаетъ; но гдѣ-жь романъ-то? Это тайна г. Мордовцева, состряпавшаго свою историко-романическую селянку, и г. Гайдебурова, сервировавшаго эту селянку для читателей "Недѣли": съѣдятъ, молъ, вѣдь я подаю ее такъ сказать par dessus le marché! И точно -- "дѣтушки скушали, ложки обтерли, сказали спасибо", что и требовалось доказать.
   Дѣйствительно, на селянку романъ г. Мордовцева даже еще болѣе похожъ, нежели на раекъ. А по опредѣленію одного изъ персонажей Щедрина селянка вотъ что такое: "коли ѣшь ее съ маху, ничего -- будто и кушанье, а начнешь ворошить -- стошнитъ". Опасаясь столь непріятныхъ результатовъ, "поворошимъ" романъ г. Мордовцева только слегка, чуть-чуть. Беремъ одинъ изъ любимѣйшихъ эффектовъ г. Мордовцева, контрастъ между "великимъ" и "смѣшнымъ". Наполеонъ спитъ: понимаете? Наполеонъ и... спитъ! Какая благодарная картина! "Сыплетъ старый сонъ грезы на спящую голову того, который искромсалъ Европу на куски, какъ тыкву для каши и варитъ эту кровавую кашу съ человѣческими тѣлами десятки лѣтъ -- того, который повыгонялъ королей и королевъ изъ ихъ дворцовъ и владѣній, для котораго земля становится тѣсною. Вотъ онъ лежитъ, скукожившись, такой маленькій, тихонькій, словно ребенокъ. Постель проста и вся бѣла, какъ колыбель ребенка. На бѣлыхъ подушкахъ рельефно оттѣняется маленькое тѣло великаго императора. Онъ лежитъ на лѣвомъ боку, скорчившись, какъ спятъ дѣти. Круглая, гладко-остриженная, точно точеная голова положена на подушку такъ, что античный профиль горбоносаго императора ясно обрисовывается на бѣломъ полотнѣ. Глаза закрыты, какъ у мертвеца -- такъ спокойно все лицо спящаго и высокій лобъ его. Ноги согнуты и поджаты такъ высоко, что вся фигура императора представляетъ фигуру младенца въ томъ положеніи, въ какомъ каждый младенецъ находится въ утробѣ матери. Странное дѣло, глубокая тайна природы! До могилы, до послѣдняго и вѣчнаго сна своего, сонный человѣкъ безсознательно принимаетъ то положеніе, въ какомъ онъ въ первые мѣсяцы своей утробной жизни находился во чревѣ матери. Такимъ утробнымъ младенцемъ кажется теперь и Наполеонъ на своемъ простомъ императорскомъ ложѣ: обѣ руки -- эти страшныя, загребистыя руки, захватившія короны и скипетры у десятка владѣтельныхъ особъ и перекраивающія шаръ земной словно не по мѣркѣ сшитый кафтанъ -- эти маленькія, пухленкія, бѣленькія ручки засунуты между поджатыхъ колѣнъ, а изъ-подъ сбившейся простыни видны голыя подошвы маленькихъ ногъ -- ну, совершенно спящій ребенокъ, прикурнувшій послѣ игры въ мячъ" (II, 155).
   Въ этомъ отрывкѣ весь г. Мордовцевъ и съ его историческими взглядами и съ его романическими пріемами. "Пріемы" состоятъ въ противопоставленіи великаго съ малымъ, обыденнымъ и въ изобрѣтаніи оригинальныхъ словечекъ въ родѣ "скукожившись"; а взгляды... взгляды г. Мордовцева на историческихъ людей вполнѣ гармонируютъ съ взглядами одного изъ персонажей романа хохла-солдата Заступенко, который, увидя Наполеона, удивлялся: "Мати Божія, яка малесенька!" Вотъ еслибы Наполеонъ былъ ростомъ съ колокольню, для Заступенко дѣло было бы понятно. Еслибы Наполеонъ спалъ, вытянувши руки по швамъ и выпятивши грудь колесомъ, для г. Мордовцеоа не было бы въ 12-мъ году ничего удивительнаго. А то "маленькія ручки засунуты между поджатыхъ колѣнъ" -- Мати Божія, Мати Божія! Не все равно въ какой позѣ спитъ великій человѣкъ, какой у него ростъ и какой носъ -- далеко не все равно. "Будь у Клеопатры носъ подлиннѣе и у Цезаря не будь ітлѣтни на головѣ -- можетъ быть, міръ бы иной былъ" (I, 210). Можетъ быть, тогда г. Мордовцевъ и романовъ бы не писалъ -- вотъ сколь велико историческое значеніе цезарской плѣши!

"Отечественныя Записки", No 11, 1880

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru