Неизвестные Авторы
Тайная вечерь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЬ.

(Разсказъ Белгійца.)

   Осенью 1839 года экипажи и пѣшеходы безпрестанно направлялись къ Академіи Художествъ. Набережная Невы кипѣла народовъ, чрезвычайно разнообразнымъ и пестрымъ и по состояніямъ и по одеждѣ и по образованію, -- въ это время въ Академіи была блистательная выставка.
   Толпы любопытныхъ зрителей разсѣяны были по великолѣпнымъ заламъ; замѣчанія, толки, похвалы и осужденія, въ которыхъ, какъ водится, было много великолѣпныхъ фразъ и очень мало здраваго смысла, соединялись въ одинъ общій, неумолкаемый говоръ. Передъ каждою картиною, носившею на себѣ отпечатокъ таланта, кружокъ посѣтителей становился тѣснѣе и непроходимѣе. Одни безмолвно любовались произведеніемъ; другіе старались найти въ немъ недостатки; а самые незлобные -- изучали матеріальные признаки картины: сюжетъ, величину, даже раму, чтобы въ послѣдствіи имѣть полное право говорить объ ней въ обществѣ.
   На этой выставкѣ болѣе всего привлекала общее вниманіе, Тайная вечерь даровитаго нашего художника B. К. Шебуева, которая въ произведеніяхъ этаго высокаго рода живописи, по всей справедливости, занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ. У окна зала, въ которомъ помѣщена была эта картина, отдѣлившись отъ толпы любопытныхъ зрителей, стоялъ молодой Белгіецъ, рекомендованный мнѣ изъ Литтиха, долго я неподвижно смотря на Тайную Вечерь.
   Привѣтствіе мое пробудило его.
   "Судя по вниманію вашему" началъ я -- "эта картина доставляетъ вамъ большое удовольствіе?" --
   По строгости рисунка, по правильности позъ и но выраженію лицъ -- отвѣчалъ Белгіецъ, это одно изъ замѣчательныхъ мировыхъ произведеній; я долго восхищался имъ съ глубокимъ уваженіемъ къ таланту художника, но теперь иное чувство приковываетъ меня къ этой картинѣ: она напоминаетъ мнѣ другое произведеніе, въ этомъ же родѣ, съ которымъ соединено было одно иЗъ самыхъ замѣчательныхъ, драматическихъ произшествій.
   Возвратившись домой Белгіецъ разсказалъ мигѣ слѣдующее:
   На первой недѣли великаго Поста, Пасторъ церкви Св. Николая живописнаго портоваго города ... отпустивъ толпу исповѣдниковъ, возвратился домой поздно вечеромъ, усталый отъ своей трудной обязанности. Едва успѣлъ онъ войти въ свою комнату, гдѣ привѣтливо ожидали его миръ и покой, какъ у воротъ послышался стукъ и служанка ввела въ комнату незнакомца.
   Это былъ мущина среднихъ лѣтъ, высокій и широкоплечій. Черты лица его были непріятно-рѣзкія, волосы всклокоченныя, борода густая и рыжая падала на широкую грудь. Но наружности онъ походилъ на моряка.
   Необъяснимый страхъ и отвращеніе овладѣли душою Пастора при видѣ незнакомца и онъ не твердо и слабо произнесъ: что вамъ угодно?
   Не смотря на вопросъ незнакомецъ безмолвствовалъ; только лицо "то выражало болѣзненное душевное волненіе. Почему священникъ, принявъ его за раскаивающагося грѣшника, покорилъ чувство первоначальнаго страха и обратился къ нему словами кротости и состраданія.
   "Достопочтенный отецъ," проговорилъ дрожащимъ голосомъ незнакомецъ, "избавь Грѣшника отъ вѣчной, нестерпимой муки; здѣсь!" продолжалъ онъ сильно ударивъ въ широкую грудь, "здѣсь давитъ и сжетъ меня. Позволь мнѣ открыть тебѣ сердце; выслушай мою исповѣдь и спаси меня."
   -- Я укажу тебѣ путь къ Тому, Кто можетъ спасти тебя.
   "Но если я открою дѣла мои, отъ которыхъ содрогнется душа твоя, дѣла, за которыя законы назначаютъ смертную казнь -- а люди клеймятъ проклятіемъ -- тогда останется ли для меня путь къ спасенію?"
   Эти слова вселили новый трепетъ въ цѣлителя душъ немощныхъ. Онъ съ изумленіемъ взглянулъ на пришельца я отступивъ назадъ, продолжалъ:
   -- Судья Вышній не разбираетъ: великъ или малъ грѣшникъ, приходящій къ Нему съ раскаяніемъ; но помни, что исповѣдь должна быть чистосердечна и откровенна. Скрывая отъ меня, ты скрываетъ и отъ Него и Онъ не проститъ тебя.
   "Нѣтъ, нѣтъ! я не скрою ни одного изъ моихъ грѣшныхъ дѣлъ!" -- возразилъ незнакомецъ я началъ свою исповѣдь.
   Это былъ Вильгельмъ Фликъ, лоцманъ однаго изъ купеческихъ судовъ, извѣстный между моряками своимъ искуствомъ и неустрашимостію; онъ взросъ сиротою и частію отъ нужды, частію по природному влеченію, съ самаго младенчества свыкся со всѣми пороками, такъ что когда ему минуло 19 лѣтъ, онъ перешелъ уже нѣсколько тюремъ и наказаній и готовился къ ссылкѣ. Разсказъ его заключалъ въ себѣ безпрерывную цѣпь покражъ, обмановъ, бродяжничества. Фальшивыхъ сдѣлокъ и святотатства. Исповѣдь была чистосердечна и на всѣ возраженія и поученія Священника Фликъ отвѣчалъ сознаніемъ и покорностію.
   Во время этой бесѣды, маленькій сынъ Священника весело вбѣжалъ въ комнату, но увидѣвъ незнакомца, онъ съ крикомъ бросился къ отцу и спряталъ голову въ его одежду.
   "Что съ тобою, Карлъ, спросилъ пасторъ, лаская ребенка. Чего ты испугался?"
   -- Да вонъ -- кого, папа, отвѣчалъ мальчикъ, со страхомъ посматривая на Флика и крѣпко ухвативъ руками отца. Папа! Вышли его вонъ. Посмотри, какъ волосы его обрызганы кровью.
   Пасторъ сдѣлалъ сыну выговоръ и обвелъ его въ сосѣднюю комнату. "Какой вздоръ приходитъ дѣтямъ въ голову"-- сказалъ онъ возвратившись назадъ. "Молодое воображеніе, Богъ знаетъ, какъ обманываетъ глаза ихъ: твои рыжіе волосы показались ему кровью!"
   -- Кровью! воскликнулъ Фликъ. Ребенокъ говорилъ правду.
   Пасторъ съ ужасомъ отступилъ отъ преступника.-- "Сынъ мой!-- до сихъ поръ въ исповѣди твоей не было слова о убійствѣ... "
   -- Я все разскажу тебѣ, почтенный отецъ, отвѣчалъ Фликъ и продолжалъ свою исповѣдь: избавившись ссылки, я пробрался къ берегамъ Сѣвернаго моря и двадцать лѣтъ прослужилъ большею частію между контрабандистами. Я былъ отваженъ, живъ и смѣлъ; товарищи любили меня, хозяева дорожили мною и отправляли въ самыя опасныя предпріятія. На пустомъ морѣ, подъ строгими надзоромъ, въ кругу людей, гдѣ каждый готовъ обокрасть товарища или отправить его къ сатанѣ, -- я не имѣлъ возможности ни отстать отъ моихъ пороковъ, ни сдѣлаться еще порочнѣе. То, что здѣсь почитается преступленіемъ, тамъ дѣло очень обыкновенное. Между контрабандистами я прослылъ даже честнымъ человѣкомъ, и помирился бы съ жизнію, проведенною съ ними, еслибъ не два случая. Незнакомецъ умолкъ; Пасторъ удвоилъ вниманіе.
   -- Тяжко мнѣ вспомнить, отецъ мой, эти два случая. Тяжко сознаться въ нихъ и передъ человѣкомъ, но когда подумаю я о Богѣ, грудь хочетъ лопнуть и рука костенѣетъ не сложивъ креста.
   Первый случай былъ въ 18.. году; я служилъ тогда на купеческомъ суднѣ. Въ Ливерпулѣ хозяинъ мой взялъ грузъ для перевоза въ Марсель. Почти въ самую минуту отплытія, хозяинъ принялъ къ себѣ путешественника. Это былъ Французъ, какой-то художникъ, молодой, веселый, и прекрасной наружности. Онъ долго жилъ въ Англіи и возвращался въ Марсель, гдѣ ожидала его мать, которую любилъ онъ почти страстно. Молодой человѣкъ былъ очень любопытенъ, собиралъ разныя мѣстныя свѣденія, и какъ я болѣе моихъ товарищей зналъ море и охотнѣе велъ разговоры, то онъ почти не отходилъ отъ меня. Въ короткое время мы очень подружились, и въ изъявленіе пріязни художникъ раздѣлилъ со мною запасъ своего вина и табаку. Плаваніе наше было самое благополучное, попутный вѣтеръ быстро гналъ наше легкое судно. Когда мы были въ шести или семи часахъ отъ пристани, пассажиръ началъ собирать свои дорожныя вещи. Продолжая разговоръ со мною, онъ вынулъ изъ чемодана большой кошелекъ и высыпавъ полную ладонь червонцевъ, началъ отсчитывать ихъ для расплаты съ хозяиномъ. Звукъ и блескъ новаго, чистаго золота перевернулъ мою внутренность. Еслибы художникъ, который въ то время углубленъ былъ въ свои счеты, взглянулъ на меня, то но пламени глазъ, по дерганью губъ и бровей, онъ тотчасъ бы угадалъ мой тайный умыселъ. Къ нещастію молодость неопытна и довѣрчива. Окончивъ счеты и сложивъ свои пожитки, Французъ весело и беззаботно прогуливался на палубѣ, съ нетерпѣніемъ ожидая пристани. За то я оставался на одномъ мѣстѣ какъ истуканъ, ослѣпленный грудою золота; всѣ мысли потемнѣли въ головѣ моей; я думалъ только одно: это золото должно быть мое, хотя бы пріобрѣтеніе его стоило гибели цѣлому міру. Глаза мои неотступно слѣдили боковой карманъ художника, въ которомъ хранилось обольстительное сокровище. Въ страшныхъ, нестерпимыхъ мукахъ провелъ я болѣе двухъ часовъ; какъ нарочно почти вся команда была на палубѣ; я выжидалъ удобной минуты; наконецъ на горизонтѣ показалась черная точка -- это былъ Марсель. Вся кровь бросилась мнѣ къ сердцу; помню какъ старался я заглушить невольный скрипъ моихъ зубовъ. Въ это время художникъ безпечно подошелъ ко мнѣ съ какимъ то вопросомъ; парусъ закрылъ насъ отъ товарищей... какъ кровожадная гіенна бросился я на свою жертву,-- въ одно мгновеніе кошелекъ лежалъ въ моемъ карманѣ, и художникъ летѣлъ въ море. Вслѣдъ за нимъ бросился и я...
   "Ты въ туже минуту раскаялся въ своемъ злодѣяніи, и хотѣлъ спасти свою жертву?" спросилъ его Пасторъ.
   -- Нѣтъ, отецъ мой, другое чувство заставило меня броситься въ море. Въ эту минуту мнѣ пришло въ голову, что кто нибудь изъ моихъ товарищей можетъ спасти художника и обнаружить мое преступленіе. И я былъ правъ: Французъ какъ пробка. готовился выплыть на поверхность, когда я не касался еще воды; я навалился на него широкою моею грудью и подъ водою такъ сдавилъ ему горло, что онъ тотчасъ же ушелъ ко дну.
   Спущенный съ корабля ботъ скоро возвратилъ меня на палубу. Хозяинъ и товарищи приняли меня съ торжествомъ и не переставали хвалить моего самоотверженія при спасеніи человѣка, съ которымъ не болѣе двухъ дней былъ я въ пріязни. Только совѣсть моя знала истину и называла меня убійцею.
   Другой случай былъ три года спустя послѣ перваго злодѣянія. Я служилъ у контробандистовъ и пользовался особымъ довѣріемъ и расположеніемъ моего хозяина. Я управлялъ небольшимъ однопаруснымъ судномъ и дѣлалъ на немъ самые смѣлые и опасные рейсы. Хозяинъ мой былъ уже старъ и потому онъ часто оставался дома, поручая мнѣ перевозку товаровъ. Мое усердіе и опытность доставляли ему значительныя выгоды, и въ два года домъ его набитъ былъ товарами, а сундуки мѣшками денегъ. Старикъ былъ ко мнѣ добръ, нѣженъ и признателенъ. Однажды въ припадкѣ сильной болѣзни онъ открылъ мнѣ мѣсто, гдѣ затаено было его имущество и объявилъ моимъ товарищамъ, что въ случаѣ его смерти, онъ назначаетъ меня своимъ наслѣдникомъ. Съ каждою минутою старикъ дѣлался слабѣе, а съ тѣмъ вмѣстѣ возрастала и моя жажда овладѣть его богатствомъ. Всю ночь я сидѣлъ надъ нимъ и съ нетерпѣніемъ ожидалъ его послѣдняго вздоха, эта ночь истомила меня; наконецъ я началъ успокоиваться: въ старикѣ не замѣтно уже было никакого признака жизни.
   Восхищенный наслѣдствомъ, я не могъ заснуть, дѣлая планы моей будущей жизни. Окончивъ въ умѣ множество распоряженій, какъ къ сбыту товаровъ, такъ и къ доставленію себѣ роскошныхъ наслажденій лѣни и жизни, съ разсвѣтомъ я подошелъ и наклонился къ старику. О, Сатана! Истощенный и слабый, онъ лежалъ съ улыбающимся лицомъ; покойный и продолжительный сонъ освѣживъ силы, видимо возвращалъ его къ жизни, которая, казалось совершенно въ немъ угасала.
   Вѣроятно лицо мое выражало мою тайную злость и досаду, потому что черты старика мгновенно исказились; онъ силился приподняться и потомъ закрылъ глаза съ глухимъ стономъ.
   Я не могъ разстаться съ моими богатствами и снова осудить себя на жизнь простаго контробандиста. Машинально, безсознательно искалъ я руками чего-то. Первый предметъ, который попался мнѣ, былъ острый, длинный гвоздь. Я вбилъ его въ голову старика и съ глазами, красными отъ слезъ, объявилъ товарищамъ о его смерти.
   Вотъ почему, высокопочтенный отецъ, мои волосы, какъ у Іуды, обрызганы кровью."
   -- Боже правосудный!-- проговорилъ благочестивый Пасторъ въ трепетѣ ужаса -- и рука Господня тебя не поразила?
   "Нѣтъ, поразила, простоналъ Фликъ. Золото художника укралъ у меня товарищъ, когда я не успѣлъ еще издержать изъ него ни однаго крейцера, а богатое наслѣдство моего хозяина, вмѣстѣ съ судномъ, погибло на другой день въ морѣ и я не спасъ ничего кромѣ этой бѣдной жизни, которая не стоитъ ни гроша. Но не въ этомъ только заключена кара небесная; Рука Господня неумоляемо тяготѣетъ надо мною. Часто во время моихъ ночныхъ странствованій, я слышу предсмертныя вопли моихъ жертвъ и пробуждаюсь въ мучительныхъ судорогахъ. Шкиперъ замолкъ.
   -- Фликъ, -- сказалъ послѣ нѣкотораго размышленія пасторъ, ты глубоко упалъ въ бѣздну порока. Въ бесѣдѣ съ Богомъ я размыслю о твоемъ намѣреніи, въ теплой искренной молитвѣ, повѣдаю Ему скорбь твою. Приходи ко мнѣ завтра и всякой день; я, какъ врачь души твоей, буду съ тобою бесѣдовать.
   Грѣшникъ поклонился и вышелъ, Пасторъ не спалъ всю ночь. Тщетно блуждалъ онъ въ лабиринтѣ своихъ размышленій, свѣтъ озарилъ его душу тогда только, когда онъ прибѣгнулъ къ молитвѣ. Строгость законовъ, и наказанія мало властны надъ преступникомъ. Надо заставить его познавать Искупителя, ибо если онъ познаетъ, то и возлюбитъ Его, и если возлюбитъ, то не въ состояніи будетъ дѣйствовать противъ этой любви. Пасторъ вознамѣрился послѣдовать этому истинно-христіанскому правилу и всякой день посвящать нѣкоторое время изцѣленію нещастнаго. Собственное назначеніе его было: служить нещастію, и ему -- то посвятилъ онъ себя, особенно съ тѣхъ поръ, какъ лишился жены, съ рожденіемъ Карла.
   На другое утро вошелъ къ нему ребенокъ съ листомъ бумаги. "Что у тебя, другъ мой?" -- спросилъ отецъ.
   -- Портретъ того рыжаго, что былъ у тебя вчера -- отвѣчалъ Карлъ и показалъ отцу голову Флика, нарисованную краснымъ карандашемъ. По склонности и охотѣ онъ съ утра до вечера занимался рисованьемъ; всѣ удивлялись ловкости его руки и вѣрности глазъ, особенно въ изображеніи лицъ, чѣмъ либо замѣчательныхъ, которые съ перваго раза врѣзывались въ его памяти. Пасторъ былъ изумленъ разительнымъ сходствомъ рисунка съ головою Флика.
   "Зачѣмъ ты срисовалъ его?" -- спросилъ онъ.
   -- Затѣмъ,-- отвѣчалъ мальчикъ, что я уже срисовалъ головы всѣхъ Апостоловъ, кромѣ Іуды. Я давно ищу подобнаго образца. Не правда ли, какъ посмотритъ на это лицо, невольно скажешь: это Іуда!
   "Не твори никому обиды, сынъ мой!" -- сказалъ отецъ, поднявъ съ важностію перстъ. "Творецъ людей не положилъ печати святости или грѣха на тваряхъ своихъ."
   -- Не положилъ! Нѣтъ, папа, трудно повѣрить! Напримѣръ когда я думаю о изображеніи Христа въ бесѣдѣ Апостоловъ, то черты твои невольно носятся передъ моими глазами, и ты можетъ быть и не знаешь, что я ими воспользовался.
   Отецъ съ безмолвнымъ умиленіемъ прижалъ сына къ груди своей.
   Въ условленные часы Фликъ постоянно навѣщалъ Пастора и время проходило въ долгихъ поучительныхъ бесѣдахъ. Послѣ многихъ усилій, Пасторъ наконецъ убѣдился, что онъ съ чистою совѣстію можетъ увѣрить кающагося, въ очищеніи души его отъ грѣховъ и въ ея возрожденіи. Бывали, правда, минуты, когда грѣшникъ отчаявался въ милосердіи Божіемъ и почиталъ себя на вѣки обреченнымъ грѣху; тѣмъ болѣе это внушало страхъ священнику: онъ боялся, чтобъ преступникъ, видя какъ еще далека отъ него благодать Церкви, отъ отчаянія, снова не погрязъ въ порокахъ. Между тѣмъ прошло болѣе двухъ мѣсяцевъ; Фликъ объявилъ пастору, что онъ непремѣнно долженъ отправиться въ море и неотступно умолялъ его дозволить ему приступить къ Вечери Господней. Пасторъ наконецъ изъявилъ согласіе; радость Флика была неописанная.
   На другой день грѣшникъ вошелъ въ церковь Св. Пиколая. Пасторъ принялъ его. покаяніе, истолковалъ ему всю гнусность его преступленій, но вмѣстѣ съ тѣмъ и неограниченное милосердіе Божіе, и объявилъ ему съ важностію служителя церкви, что если услышитъ онъ опять, что Фликъ преступною рукою посягаетъ на чужую жизнь или собственность, то по долгу совѣсти предаетъ его, какъ погибшаго клятвопреступника, мщенію правосудія.
   Эти слова страшно отозвались въ душѣ Флика; онъ изрѣдка подымалъ глаза на исповѣдника, который стоялъ передъ нимъ съ лицомъ, преображеннымъ и тотчасъ снова онускалъ ихъ къ землѣ; наконецъ когда Пасторъ изрекъ ему отпущеніе грѣховъ, предался онъ тихому благоговѣнію.
   Когда же послѣ поученія, Фликъ вмѣстѣ съ прихожанами приблизился для вкушенія святаго тѣла Христова, Пасторъ замѣтилъ такую перемѣну въ чертахъ причастника, что душа его смутилась какимъ то невольнымъ страхомъ. Возвратившись домой, онъ записалъ въ своемъ дневникѣ: Фликъ въ эту минуту не походилъ на себя. Казалось онъ говорилъ мнѣ своимъ взглядомъ: еслибъ я не сдѣлалъ глупости, еслибъ не измѣнилъ себѣ въ часъ боязни, то моя рука была бы свободнѣе. Я едва не выронилъ святаго сосуда; такъ дрожали мои руки. Дай Богъ, чтобы страхъ мой былъ слѣдствіемъ одной минутной слабости, которая необъяснимо обнаруживается иногда, среди самыхъ священныхъ занятій.
   На другой день весь городъ пораженъ былъ неслыханнымъ и ужаснымъ воровствомъ: Церковь Св. Николая была вся обкрадена. Все, что было драгоцѣннаго во святыхъ стѣнахъ храма: всѣ золотые сосуды, золотое распятіе и тяжелыя серебренные подсвѣчники, украшавшія алтарь, даже большая въ золотѣ оправленная библія, на немъ лежавшая -- все было похищено. Кружка и сундуки церковные были разломаны и опустошены; вездѣ остались ужасные слѣды чьихъ-то рукъ нечестивыхъ.
   Въ то же самое утро, но нѣсколько позднѣе разнеслась другая вѣсть, преисполнившая весь городъ глубокою скорбію. Благочестивый и всѣми любимый Пасторъ церкви Св. Николая, рано поутру найденъ былъ мертвымъ въ своей постели. Та же молва говорила, что онъ погибь насильственною смертію, но такъ какъ не было къ тому другихъ признаковъ, кромѣ двухъ синихъ пятенъ на шеѣ, то нѣкоторые заключали, что онѣ были слѣдствіемъ какого нибудь внутренняго поврежденія, причинившаго смерть; потому послѣдняя молва скоро прекратилась. Къ тому же по обревизованіи вкладныхъ приходскихъ суммъ, находившихся въ рукахъ Пастора для благихъ употребленій, оказались большіе недочеты. Нѣкоторые друзья покойнаго вывели изъ этаго новое доказательство въ его насильственной смерти; другіе же напротивъ заключали, что покойный не смотря на свое простосердечіе и щедрость, не совсѣмъ наблюдалъ правила любви христіанской. Между тѣмъ чтобы не осталось ни однаго пятна на памяти почтеннаго Пастора, нѣкоторые прихожане сложились и внесли недочетъ въ суммахъ.
   Когда Карлъ, отъ котораго скрывали его потерю, увидѣлъ отца въ бѣлой одеждѣ лежавшаго на полу, онъ поблѣднѣлъ какъ мертвый, положилъ руку на голову, какъ бы припоминая что то забытое и отъ избытка скорби упалъ на тѣло родителя. "О, воскликнулъ онъ въ слезахъ, теперь я знаю! вспомнилъ: это онъ, онъ былъ у тебя. Ты спишь, папа, вѣчнымъ сномъ. Ужъ для меня въ жизни не будетъ радостнаго утра; не буду ходить къ тебѣ по утрамъ -- цѣловать твою руку. Нѣтъ, -- продолжалъ онъ касаясь его сжатыхъ вѣждъ, нѣтъ, онѣ погасли, онѣ ужъ мнѣ не улыбаются. Крѣпко закрылъ ихъ Іуда!"
   Предстоявшіе поражены были его непонятными словами и думали, что онъ отъ горести помѣшался, во Карлъ настоятельно увѣрялъ, что человѣкъ съ кровавыми волосами былъ ночью у его отца, что онъ сквозь сонъ видѣлъ, какъ онъ крался черезъ его комнату, но онъ тотчасъ заснулъ и проснувшись позабылъ это видѣніе.
   -- Да ктожъ проходилъ черезъ комнату? спросили его.
   "Да Іуда!" отвѣчалъ мальчикъ. Слушатели качали головою; въ эту минуту онъ вспомнилъ про свой рисунокъ, досталъ его -- и положивъ передъ ними на столъ, сказалъ: "вотъ онъ!"
   Но и изъ этого ничего не поняли. Какъ ни твердо настаивалъ ребенокъ въ своихъ доказательствахъ, всѣ почитали это дѣло баснею, игрою фантазіи, которая обыкновенно, сильнѣе прочихъ способностей, дѣйствуетъ въ дѣтяхъ. Когда же тѣло Пастора положили въ гробъ, сынъ отдавая отцу послѣднія лобзанія, говорилъ рыдая: "я буду помнить твои черты, не забуду и черты убійцы -- и при гробѣ твоемъ даю клятву искать его до тѣхъ поръ, пока не найду!"
   Ребяческая глупость!-- думали предстоявшіе; гробъ закрыли крѣпкою крышкой и прахъ усопшаго съ приличнымъ торжествомъ былъ преданъ землѣ.
   Не смотря на всѣ усилія и дѣятельность, всѣ мѣры принятыя къ открытію татей церковныхъ, были безъ успѣха, а между тѣмъ тянулись годы...
   Карлъ продолжалъ заниматься своимъ любимымъ искуствомъ и развилъ свой прекрасный талантъ, богатый блестящими надеждами. Одно изъ неодолимыхъ его желаній было путешествовать, и нельзя было описать восторга, съ какимъ узналъ онъ, что Академія, въ которой онъ образовался, за блестящіе его успѣхи, позволяетъ ему путешествовать да счетъ ея въ продолженіи трехъ лѣтъ.
   Къ этой радости, въ которой преимущественно участвовала любовь его къ искуству, присоединялась и тайная надежда: найти гдѣ нибудь въ Европѣ оригиналъ Іуды. А потому во время своего путешествія Карлъ посѣщалъ не только мастерскія художниковъ и собранія любителей искуства, но и пристани, биржи, гостинницы. Послѣ трехъ лѣтъ онъ возвратился въ свое отечество -- и хотя вполнѣ наслаждался торжествомъ художника, во его постоянно преслѣдовала тайная грусть о несбывшейся надеждѣ -- найти предметъ своего мщенія"
   Прошло 18 лѣтъ съ тѣхъ поръ какъ церковь Св. Николая въ С*** была расхищена. Давно забыли объ этой потерѣ и замѣнили утраченное великолѣпнѣе прежняго. Самая церковь была улучшена и украшена. Недоставало, однаго: запрестольнаго образа искуснаго живописца. Трудъ этотъ порученъ былъ Карлу, по возвращеніи его изъ чужихъ краевъ.
   Когда онъ началъ думать о томъ, какой предметъ избрать ему изъ Св. Исторіи, въ душѣ его проглянули чудныя, торжественныя воспоминанія самой ранней молодости, которыя въ увлеченіяхъ своихъ открывали ему жизнь упоительную, райскую. Онъ былъ въ томъ расположеніи, которое чувствуютъ восторженныя души, когда имъ кажется, что онѣ, какъ малыя дѣти, подходятъ къ небесному міру и прикасаются къ лирамъ ангеловъ. Въ подобную минуту вдохновенія онъ изобрѣлъ предметъ для своей картины: Тайную Вечерю. Онъ обратился къ головамъ Апостоловъ, еще имъ въ дѣтствѣ написанныхъ, какъ къ безцѣннымъ остаткамъ изчезнувшаго міра. Ему представилось, будто онъ когда-то въ далекихъ временахъ видѣлъ всѣхъ этихъ мужей живыми, но не во внѣшнемъ, а въ своемъ внутреннемъ мірѣ. Ему даже казалось, что онъ еще рѣзвымъ дитятей сиживалъ у нихъ на колѣнахъ; игралъ ихъ бѣлыми брадами, касался ихъ безвласаго чела, слышалъ ихъ пророческія вѣщанія о лучшей жизни и христіанскія пѣсни о вѣчной любви. Чѣмъ глубже проникалъ онъ въ въ этотъ міръ мечтаній, тѣмъ свѣтозарнѣе казалось ему искуство. тѣмъ тверже рѣшался онъ совершить въ годахъ мужества то, что въ его дѣтствѣ носилось передъ его душою. Онъ изготовилъ краска и смѣло принялся за работу.
   "Но какъ изображу я Тебя" -- говорилъ Карлъ -- когда одиннадцать главъ Апостольскихъ, какъ живыя, предстояли уже на картинѣ, "Тебя Господа и Искупителя, Коену ни одинъ живой образъ не отвѣтствуетъ въ мірѣ, и откровеніе Коего въ жизни я постигаю только но одной силѣ слова, вѣщавшаго о Тебѣ устами Апостоловъ?"
   Тутъ пришли ему на память тѣ слова, которыя еще въ дѣтствѣ сказалъ онъ отцу: "когда размышляю я, какъ изобразить Христа посреди моихъ Апостоловъ, черты твои невольно носятся въ душѣ моей." И яснѣе, и живѣе, чѣмъ когда нибудь, носились передъ нимъ черты почтеннаго Пастора, точно такъ, какъ онъ видѣлъ ихъ въ послѣдній разъ въ славѣ Преображенія: тотъ же блаженный взоръ, вѣчно смотрящійся въ зерцало небесной любви; тѣже ланиты, покрытыя послѣднею блѣдностію страданія; тѣ же уста, которыя отверзались только для благословенія и молитвы. "Если Ты, Царь небесный" -- говорилъ онъ съ собою, "если Ты, неизобразимый, удостоилъ его сана Твоего Намѣстника, то не прогнѣвается, если я,Тебѣ дамъ черты, на землѣ для меня драгоцѣннѣйшія!"
   И когда онъ схватилъ кисть, чтобы перенести на полотно свѣтлое изображеніе его родителя, казалось, какая-то незримая сила водила его рукою и такъ вѣрно, что онъ самъ изумился, какъ изображеніе это постепенно выступало на полотно до тѣхъ поръ, пока явилось въ томъ саномъ видѣ, какъ оно жило въ душѣ его.
   Однаго не доставало: изображенія предателя; художникъ ни на минуту не задумался -- и перенесъ на картину свой красный рисунокъ. Изображеніе имѣло такое страшное сходство съ оригиналомъ, что всякой знавшій его сказалъ бы: живой Фликъ.
   Картина, поставленная въ Соборной Церкви, въ виду не только горожанъ, но и иностранцевъ, посѣщающихъ городъ, питала тайную надежду художника. Но и тутъ все было безъ успѣхаДавно уже запрестольный образъ служилъ украшеніемъ храму и никто изъ наблюдателей, плѣнявшихся картиною, не обращалъ особеннаго вниманія за лицо Іуды.
   Прихожане, кромѣ изъявленія признательности, назначили художнику за картину значительную сумму, которой онъ не принялъ. Когда же настоянія ихъ сдѣлались очень упорны, то онъ просилъ употребить эти деньги на выкупъ изъ Турецкаго плѣна какого нибудь Христіанскаго плѣнника. Тотчасъ же сдѣланы были всѣ нужныя распоряженія и въ одинъ свѣтлый осенній день на купеческомъ кораблѣ привезенъ былъ искупленный христіанской невольникъ, который долѣе всѣхъ то" пился въ цѣпахъ.
   Это былъ человѣкъ уже преклонныхъ лѣтъ, нѣкогда высокій и мужественный, но котораго тяжкія муки продолжительнаго плѣна преклонили къ землѣ. Волосы его были почти бѣлые, глаза изтомленные, поступь нетвердая; кожа грубыми морщинами висѣла на сильныхъ мускулахъ.
   Карлъ, тронувшись его бѣдственнымъ положеніемъ, отдалъ его въ богадѣльню, гдѣ страдалецъ скоро возвратилъ свои силы; спина его выпрямилась, поступь стала тверда, глаза заблистали огнемъ мужества и когда наступила весна, въ немъ не осталось слѣда прежнихъ страданій.
   Онъ часто посѣщалъ своего благодѣтеля и разсказывалъ ему о своихъ страданіяхъ. Однажды въ знойный день, когда Карлъ, закрывъ ставни отъ палящихъ лучей солнца, легъ въ постель, въ спальню показался плѣнникъ и по обычаю своему, прошелъ черезъ нее въ мастерскую живописца. Лишь только Карлъ, въ слабомъ сумракѣ увидѣлъ его проходящаго по комнатѣ, тяжелая завѣса спала съ глазъ его. Точно такъ ужасный убійца прокрался ночью черезъ его спальню въ комнату отца, тотъ же ростъ, та же поступь, это онъ, онъ...
   Карлъ бросился за нимъ и крѣпко схвативъ его за руку, воскликнулъ: Ты убилъ моего отца!
   Незнакомецъ стоялъ, какъ пораженный громомъ, измѣрялъ Карла своими маленькими, дико блуждающими глазами и сказалъ: "не во снѣ ли вы, милостивый государь."
   Не говоря ни слова, живописецъ внѣ себя бросился на него и хотѣлъ повергнуть его на землю.
   "А такъ вы не шутите!" -- воскликнулъ старикъ и отбросивъ противника съ такою исполинскою силою, что онъ съ окровавленною головою упалъ на землю -- спѣшилъ выйти изъ комнаты. Карлъ, собравъ силы догналъ его и закричалъ во весь голосъ: "держите, вяжите его, онъ -- убійца!
   Въ одну минуту толпа окружила обоихъ... Живописецъ повторялъ свой крикъ; незнакомца схватили и отвели въ городскую тюрьму.
   Изумленіе было всеобщее, когда Карлъ представилъ въ Судъ жалобу, въ которой рѣшительно объявлялъ, что выкупленный имъ Турецкой невольникъ за двадцать лѣтъ передъ тѣмъ убилъ его отца, пастора церкви Св. Николая.
   Нѣсколько мѣсяцевъ Карлъ страдалъ болью въ головѣ, причиненною ему ушибомъ, а потому и судьи должны были отложить дѣло его, принявшее законный порядокъ. Жители города съ нетерпѣніемъ ожидали минуты, когда Карлъ представитъ передъ лице Суда доказательство своихъ обвиненіи.
   Въ это время молодой художникъ находился въ величайшей тревогѣ. Онъ былъ убѣжденъ, что въ драгоцѣнныхъ бумагахъ оставшихся отъ отца его, онъ найдетъ неопровержимые доводы своихъ обвиненій. Между прочими бумагами у него находился дневникъ покойнаго, котораго онъ, изъ какого-то святаго благоговѣнія къ памяти отца, не открывалъ, потому что онъ достался ему запечатанный, въ его дѣтствѣ, родственникомъ, хранившимъ этотъ дневникъ. Ему казалось, что эта книга откроетъ ему ту нить, которая выведетъ его изъ лабиринта, куда завлекли его желаніе мщенія, любовь сыновняя и неосторожность. Онъ сломалъ печать и восхищался успѣхомъ, въ особенности когда нашелъ въ книгѣ описаніе всей исповѣди Флика и содержаніе ихъ бесѣдъ, которыми пастырь душъ старался привести злодѣя къ сознанію истины. Въ особенности его объяли ужасомъ значительныя слова, которыя отецъ его, какъ бы предчувствовавшій роковое преступленіе, написалъ по причащеніи Флика.
   Эта страница представленная Судьямъ могла бы обличить обвиняемаго имъ убійцу, но въ тоже время надежда эта совершенно разрушилась: на первомъ листѣ дневника усопшій пасторъ написалъ внизу слѣдующее:
   "Если Богу угодно будетъ призвать меня такъ скоро, что не останется у меня времени уничтожить эту книгу, содержащую многія тайны, относящіяся до моей святой обязанности, то я прошу того человѣка, въ чьи д"уки попадутъ эти листы, не дѣлать изъ нихъ никакого общественнаго употребленія.
   Этими словами былъ связанъ языкъ художника и воля высшая ясно говорила: предоставь мщеніе Господу! Карлъ, какъ человѣкъ, чувствовалъ невозможность простить убійцѣ отца и измѣнить чувству чести человѣческой, хотя по всему казалось, что отецъ требуетъ этого прощенія, этой побѣды надъ самимъ собою. Онъ изнывалъ подъ бременемъ своихъ страданій.
   Между тѣмъ наступилъ желанный день. Обвиненный, блѣдный со впалыми глазами, удрученный тяжестью оковъ, съ смиреніемъ мученика явился въ судилище и возбудилъ къ себѣ общее состраданіе; явился и живописецъ и такъ же рѣшительно повторилъ свое сомнѣніе, но не имѣя никакихъ законныхъ доказательствъ, ссылался только на сходство обвиняемаго съ тѣмъ образомъ, который, отъ страшной ночи его дѣтства, остался въ его памяти. Ему казалось, что само небо долженствовало открыть уста; его душа ожидала чуда!.... но все вокругъ его было нѣмо; всѣ изумились, что молодой, образованный человѣкъ впадаетъ въ такія заблужденія и доказываетъ столь важныя подозрѣнія пустыми мечтами своей юности.
   Судьи покачали головой; и думая, что Карлъ страждетъ еще отъ слѣдствій своей болѣзни, оставили его и начали допрашивать мнимаго преступника. Изъ допроса узнали они, что имя его Фридрихъ Фликъ, сословіемъ онъ -- морякъ: что заѣзжалъ въ ихъ городъ только разъ, 18 года; былъ у Пастора церкви Св. Николая на исповѣди -- но въ ту ночь, когда обкрадена была церковь, онъ былъ на пути къ Средиземному морю, гдѣ и схватилъ его Турецкій Корсаръ.
   Обвиняемый съ такимъ чистосердечіемъ и увѣренностію отвѣчалъ на всѣ вопросы, что не только уничтожилъ сомнѣнія, но возбудилъ къ себѣ участіе Судей; общее мнѣніе явно возстало противъ художника. Говорили, что лучше было бы оставить нещастнаго въ плѣну у Турокъ, нежели выкупить его для позора и оскорбленій и требовали, чтобы Карлъ призналъ ничтожность своихъ мечтаній и взялъ назадъ обвиненія, ничѣмъ не доказанныя.
   Фликъ стоялъ передъ собраніемъ съ видомъ страдающей невинности, что привлекло ему еще болѣе состраданія. Когда же спросили его, останется ли онъ доволенъ, если живописецъ просто откажется отъ своего обвиненія; онъ смиренно отвѣчалъ, какъ будто движимый чувствомъ благодарности:
   "Я желаю однаго удовлетворенія моей чести."
   Бурнымъ гнѣвомъ вскипѣла душа живописца; онъ хотѣлъ излить его въ словахъ, но удержался и послѣ короткаго молчанія сказалъ спокойно, медленно и твердо:
   "Удовлетворенія чести! Пожалуй! повторяю -- ты убійца моего отца и Богъ да рѣшитъ между нами?"
   Послѣ этихъ словъ Карлъ хотѣлъ выйти изъ Судейской залы: но Фликъ въ сильномъ движеніи, выпрямивъ согбенную спину и зазвучавъ цѣпями, воскликнулъ:
   "Такъ какъ обвинитель отказываетъ мнѣ въ возвращеніи чести, не отнимаемой у меня законами, то я въ силу этихъ законовъ требую, чтобы мой обвинитель былъ, вмѣсто меня, заключенъ въ оковы и наказавъ, какъ человѣкъ, посягающій на честь людей невинныхъ."
   Это неожиданное требованіе произвело на Судей непріятное впечатлѣніе. Въ толпѣ зрителей послышался даже ропотъ, который не знали, за что принять: за знакъ неудовольствія или одобренія. Холодомъ объяло сердце живописца; но ко всеобщему удивленію, онъ, оборотясь съ почтеніемъ къ судьямъ, сказалъ:
   "Рѣшайте -- я отдаюсь на вашъ приговоръ!"
   Уважая благословенную память покойнаго Пастора и любя искуснаго художника, завлеченнаго въ крайность изъ любви сыновней, Судьи не могли удовлетворить требованію неправо-обвиненнаго. Въ тоже время Флика освободили и даже нашлись люди, которые проводили его до дома съ торжественными кликами, какъ оправданную жертву клеветы; а другіе дали ему денегъ, какъ бы въ награду за невинное заключеніе.
   Вмѣстѣ съ свободою возвратились къ Флику и сила и веселость. Странно было видѣть этаго крѣпкаго мущину между престарѣлыми и слабыми жителями богодѣльни, гдѣ онъ содержался на счетъ общества. Положеніе Карла было совсѣмъ иное. Тревога души его безпрестанно усиливалась; онъ сдѣлался мраченъ, молчаливъ и походилъ на тѣнь. Напрасно прибѣгалъ онъ къ своему искуству, съ большимъ принужденіемъ набрасыпалъ онъ нѣсколько очерковъ и бросалъ киста и краски. Горожане вывели изъ этаго непріятныя заключенія.
   Между тѣмъ начальники богодѣльни замѣчали, что Фликъ не на своемъ мѣстѣ, да и самъ онъ часто говорилъ, что жаждетъ океана. Почему и дано было ему мѣсто лоцмана на какомъ-то купеческомъ кораблѣ. Богодѣльня, въ которую былъ принятъ Фликъ, причислена была къ церкви Св. Николая; членамъ ея, смотря по силамъ каждаго, вмѣнялось въ обязанность, два раза въ годъ совершать Христіанскій обрядъ Причащенія. Этотъ день наступилъ передъ самымъ отъѣздомъ Флика. Онъ не поколебался идти въ церковь вмѣстѣ съ другими, вступилъ въ нее, повидимому, съ благоговѣніемъ, получилъ прощеніе грѣховъ и. приближался къ алтарю принять святые дары.
   Онъ преклонилъ колѣна въ то время когда священникъ подавалъ ему преображенный хлѣбъ; Фликъ поднялъ взоръ и взоръ этотъ прямо упалъ на запрестольный образъ. Убійца узнаетъ Пастора, и съ ужасомъ увидѣлъ себя въ чертахъ самыхъ ясныхъ, какими онъ былъ за нѣсколько лѣтъ. Онъ узналъ въ своемъ образѣ Іуду на Тайной вечери.
   Исполнилась мѣра долготерпѣнія небеснаго. Фликъ принялъ преображенный хлѣбъ, но не могъ проглотить его. Холодный потъ выступилъ на лице его; онъ но могъ удержаться на колѣнахъ, упалъ на землю и безъ чувствъ былъ вынесенъ изъ церкви. Скоро пришелъ онъ въ себя и даже въ ту же ночь въ состояніи былъ сторожить свой корабль. Но первые лучи солнца освѣтили ужасное зрѣлище: Фликъ, мертвый, съ искаженными чертами, висѣлъ на мачтѣ корабля; открытые глаза его неподвижно прикованы были къ башнѣ церкви Св. Николая.
   Въ этомъ положеніи увидѣлъ его живописецъ. Тяжелое горе отвалилось отъ его сердца и онъ благословилъ искуство, которое помогло ему отмстить за смерть отца.

"Картины русской живописи", СПб, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru