Лунин Р.
София Жермен

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

СОФІЯ ЖЕРМЭНЪ.

(SOPHIE GERMAIN).

   Если въ исторіи литературы женщины могутъ указать на такихъ представительницъ, какъ Сталь, Ж. Зандъ, Шарлотта Бронте, Джорджъ Элліотъ, Елизавета Броунингъ и др., то въ исторіи наукъ и философіи почти совсѣмъ нѣтъ женскихъ именъ, которыя бы знаменовали собой самостоятельное направленіе въ названныхъ областяхъ.
   Къ числу немногихъ исключеній принадлежитъ Софія Жермэнъ, такъ мало до сихъ поръ извѣстная, благодаря характеру этой замѣчательной женщины-мыслителя, работавшей исключительно для себя и не гонявшейся ни за какими успѣхами.
   Въ исторіи математики Жермэнъ занимаетъ почетное мѣсто наряду съ такими знаменитостями, какъ Эйлеръ, Лягранжъ и Гауссъ, а исторія философіи отмѣтитъ ее въ числѣ нѣкоторыхъ замѣчательныхъ умовъ первой четверти нашего вѣка.
   Между новѣйшими историками философіи Дюрингъ {Kritische Gesell, der Philosophie, zweite Auflage (Berlin, 1873), p. 510 sq.} первый указалъ на ея небольшое произведеніе "Considérations générales sur l'état des sciences", какъ на плодъ глубокаго изученія характера отношеній между различными науками.
   И дѣйствительно, читая это небольшое произведеніе, невольно удивляешься ясности изложенія, глубинѣ мысли и здравому пониманію природы человѣческой души, нѣкоторому сочетанію esprit géométrique съ esprit de la finesse, какъ выражается Паскаль. Софія Жермэнъ {Единственнымъ болѣе или менѣе содержательнымъ источникомъ для біографіи Софіи Жермэнъ остался еще понынѣ "Notice sur la vie etc." par. Stupuy въ предисловіи къ изданію ея небольшого томика "Oeuvres philosophiques" (Paris, 1879). Этимъ Notice почти дословво пользовался Герингъ для своего этюда о Жермэнъ въ "Zeitschrift für Philosophie u. phil. Kritik, von Fichte u. Ulrici за 1887 г., имъ же приходится пользоваться и автору настоящаго очерка.} принадлежала къ тѣмъ рѣдкимъ и идеальнымъ натурамъ, которыя живутъ своею внутренней жизнью и сочиненія которыхъ являются не столько обращеніемъ къ публикѣ, сколько бесѣдой съ самимъ собой. Даже и философское произведеніе Жермэнъ было издано только послѣ ея смерти, племянникомъ ея Лербеттомъ, въ 1833 г. съ почти дословной передачей некролога, написаннаго въ "Journal de Débats" (18 мая 1832) извѣстнымъ математикомъ, авторомъ "Histoire des Sciences mathématiques en Italie", Вильгельмомъ Либри. Стюпюи въ своемъ изданіи "Oeuvres philosophiques" присовокупилъ къ "Considérations" афоризмы Жермэнъ и нѣсколько ея писемъ къ друзьямъ. Говорятъ, что среди бумагъ найдены и другія ея работы -- по естествознанію, философіи и древней географіи (Biographie Universelle par Michaud t. 65 (Paris 1838), p. 304--305, также Ersch. u. Gruber, Allg. Encyclop. der Wissensch. u. Künste I Sect. 61 Theil p. 154).
   

I.

   Софія Жермэнъ родилась въ Парижѣ 1 апрѣля 1776 г., въ семействѣ, глава котораго, Амбруазъ Франсуа Жермэнъ, былъ золотыхъ дѣлъ мастеромъ.
   Отецъ ея принадлежалъ къ свободомыслящей буржуазіи исхода прошлаго вѣка, которая въ ученіи Тюрго и другихъ физіократовъ видѣла теоретическое выраженіе своихъ мыслей о государствѣ, а въ общественной жизни требовала практическихъ реформъ, связанныхъ съ 1789 годомъ. Онъ былъ самъ депутатомъ отъ третьяго класса одного изъ участковъ города Парижа и засѣдалъ впослѣдствіи въ конституціонномъ собраніи.
   Объ его тогдашнихъ убѣжденіяхъ свидѣтельствуютъ двѣ рѣчи, произнесенныя имъ 8 октября 1790 г. и 5 мая 1791 г. Въ нихъ Жермэнъ выступаетъ противъ банкировъ и маклеровъ (les banquiers et tons ces messieurs, qu'on appelle faiseurs d'affaires) и вмѣняетъ обществу въ долгъ "считать ростовщичество государственнымъ преступленіемъ". Если принять во вниманіе, что буржуазія тогдашняя еще не была во всемъ похожа на современную и что отецъ Жермэнъ, съ гордостью говорившій о своемъ купеческомъ званіи, выражалъ политическія убѣжденія цѣлаго передового класса, то мы вправѣ считать его сыномъ одной изъ самыхъ знаменательныхъ эпохъ французской исторіи.
   О дальнѣйшей судьбѣ Жермэна ничего неизвѣстно. Предполагаютъ, что послѣдующія событія выходили изъ круга его пониманія и что поэтому имя его совсѣмъ исчезаетъ изъ числа депутатовъ, а нѣкоторые имѣютъ даже основаніе утверждать, что гордый купецъ, считавшій нѣкогда ажіотажъ государственнымъ преступленіемъ, впослѣдствіи самъ сталъ заниматься процентными ссудами и даже сдѣлался банкиромъ.
   Какъ бы тамъ ни было, на Софію, родившуюся какъ разъ въ годъ отставки Тюрго, убѣжденія тогдашняго времени не могли не произвести извѣстнаго вліянія, тѣмъ болѣе, что у ея отца происходили частыя собранія знакомыхъ, разсуждавшихъ о бѣдственномъ положеніи тогдашней Франціи и необходимости немедленныхъ улучшеній въ государственной жизни. 13-лѣтняя дѣвочка какъ будто чувствовала приближеніе политической бури. Развитая не погодамъ, она старалась найти занятіе, которое всецѣло поглощало бы ея вниманіе и удовлетворяло ея любознательности. Такое занятіе она, какъ увидимъ, нашла въ математикѣ, спеціальное изученіе которой не заставило ее однако впасть въ сухой и односторонній педантизмъ, характеризующій другихъ спеціалистовъ. Жермэнъ, подобно истинному генію, безотчетно и вмѣстѣ съ тѣмъ сознательно стремилась къ цѣли, которую и достигла, преодолѣвши безчисленныя препятствія, лежавшія на трудномъ пути самоучки.
   Молодая дѣвушка часто рылась въ библіотекѣ своего отца и разъ случайно наткнулась на "Исторію математическихъ наукъ" Монтикля. Въ этой книгѣ Софія прочла разсказъ о судьбѣ Архимеда, который во время осады Сиракузъ до того углубился въ изслѣдованіе своихъ геометрическихъ фигуръ, что не удостоилъ даже вниманіемъ ворвавшагося въ его квартиру римскаго воина.
   Такого именно занятія, которое въ состояніи поглотить всего человѣка, Софія и искала. И вотъ она рѣшается во что бы то ни стало изучить науку, имя которой ей едва было знакомо. День и ночь она сидитъ за отцовскими книгами, между которыми оказался учебникъ Везу, послужившій ей основаніемъ для дальнѣйшихъ занятій. Родители были внѣ себя отъ этого вреднаго, но ихъ мнѣнію, пристрастія молодой дочери къ книгамъ вообще и къ такой наукѣ, какъ математика въ особенности. Софію часто лишали свѣта, одежды, оставляли въ холодной комнатѣ, но молодой математикъ не обращалъ на все это никакого вниманія: она притворялась спящей до тѣхъ поръ, пока все въ домѣ не засыпало, и тогда она украдкою закутывалась въ одѣяло, доставала заготовленныя ею заранѣе свѣчи и принималась за свои любимыя книжки. Въ комнатѣ ея часто бывало такъ холодно, что чернила замерзали, и нерѣдко ее самую находили утромъ въ оцѣпенѣломъ состояніи за рѣшеніемъ задачъ. Наконецъ, родители, замѣтивъ, что съ ея упорствомъ ничего не подѣлаешь, предоставили свою дочь себѣ самой, рѣшивъ больше ея занятіямъ не мѣшать.
   Можно себѣ представить, сколько труда и усилій должно было стоить молодой дѣвушкѣ усвоеніе основъ математики безъ малѣйшей помощи учителя. Но всѣ эти препятствія были ею преодолѣны и спустя недолгое время она уже могла приняться за высшую математику и дифференціалы Кузена.
   Впослѣдствіи, отличившись уже рѣшеніемъ самыхъ сложныхъ проблемъ математики и физики, Софія съ удовольствіемъ разсказывала объ этомъ трудномъ времени своей жизни и съ воодушевленіемъ вспоминала о безграничной радости, какую испытывала, когда впервые стала понимать языкъ высшаго анализа.
   Но на избранномъ тяжеломъ пути Жермэнъ еще ожидало немало другихъ трудностей. Чтобъ читать произведенія Ньютона, Эйлера и другихъ математиковъ, ей необходимо было знать латинскій языкъ. Со свойственнымъ ей самоотверженіемъ Софія принялась безъ всякаго руководителя за латынь и въ короткое время она научилась читать довольно свободно классическія произведенія по математикѣ. Къ этому же времени и относится, по всей вѣроятности, изученіе ею французскихъ энциклопедистовъ и зарожденіе основной мысли произведенія, доставившаго ей значительное имя въ исторіи философіи. Мы можемъ послѣднее предположить съ тѣмъ большей вѣроятностью, что сама Жермэнъ высказала потомъ въ своихъ "Афоризмахъ" интересную мысль о происхожденіи великихъ произведеній ума: "если люди, двигавшіе науку своими трудами, если тѣ, которымъ предназначено просвѣтить человѣчество, захотятъ осмотрѣться на пройденный ими путь, то увидятъ, что самыя плодородныя идеи представляютъ изъ себя идеи ихъ юности, созрѣвшія отъ времени и опыта. Онѣ заключены были въ ихъ первыхъ попыткахъ, подобно плодамъ въ весеннихъ лепесткахъ" (Oeuvres philosophiques, р. 249).
   У насъ такъ мало данныхъ на лицо, которыя могли бы нѣсколько освѣтить эту богатую натуру и въ особенности этотъ, болѣе другихъ темный, періодъ ея жизни, что мы отказываемся даже съ точностью сказать, чѣмъ будущій мыслитель занимался и что читалъ въ разсматриваемый моментъ.
   Несомнѣнно однако, что литературныя произведенія, какъ и произведенія искусства, обращали на себя ея особенное вниманіе и что ужъ тогда у нея зародилась мысль объ аналогіи законовъ, руководящихъ наукой, искусствомъ и обществомъ, которую она съ такою неумолимою логикой проводила впослѣдствіи въ своемъ философскомъ произведеніи.
   Среди разнообразныхъ, но объединенныхъ одною, для нея уже тогда, должно быть, вполнѣ ясною мыслью занятій, Софія провела бурные годы революціи и террора.
   На выработку истинно стоическаго характера, женщины, не могли не остаться безъ вліянія и міровыя событія, разыгрывавшіяся вокругъ нея въ Парижѣ и казнь такихъ людей, какъ Кондорсе, Байи, Лавуазье и др.
   Извѣстно, какъ безцеремонно Робеспьеръ обращался со своими жертвами изъ ученаго міра. Намѣреваясь удалить изъ Франціи всѣхъ иностранцевъ, диктаторъ террора хотѣлъ было даже выселить и знаменитаго математика Лагранжа. "Мѣра, говорилъ онъ по этому поводу въ собраніи 25 октября 1793 г., жестока, она, можетъ быть, и коснется нѣсколькихъ философовъ, друзей человѣчества, но порода послѣднихъ такъ рѣдка, что число жертвъ будетъ ничтожно".
   Послѣдовавшая затѣмъ перемѣна событій повела за собой и перемѣну въ составѣ конвента. Вскорѣ тамъ ужъ засѣдали люди, какъ Фуркруанъ. Знаменитый химикъ могъ тогда съ трибуны произнести свою рѣчь противъ увлеченій учениковъ Руссо. "Наука, говорилъ онъ, вызвала революцію во Франціи, паука вела французскій народъ отъ одной побѣды къ другой; она побѣдитъ всѣ препятствія, она одна въ состояніи удержать французскую республику на достигнутой ею высотѣ".
   "У насъ стараются, продолжалъ онъ, убѣждать народъ, что наука вредна, что она служитъ только для того, чтобъ обмануть его; всякая случайность представляетъ для насъ поводъ къ выходкамъ противъ наукъ и искусствъ; мы, наконецъ, даже природныя способности ставимъ въ вину и каждый талантъ объявляемъ, подозрительнымъ; Франція старается изсушить всѣ источники своего общественнаго образованія и въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ уничтожить плоды столѣтнихъ утомительныхъ трудовъ. У насъ дошли до того, что предлагаютъ даже уничтоженіе книгъ: духовная дѣятельность окончательно унижена, подъ ничтожнымъ предлогомъ уродуются лучшія произведенія искусства; мѣстамъ, посвященнымъ наукѣ, угрожаетъ факелъ Омара, и при первомъ сигналѣ эти святыни могутъ сдѣлаться жертвой пламени... Однимъ словомъ, разгрому подвергается все и даже люди, которые могли бы приносить пользу просвѣщенію".
   Въ этой рѣчи ораторъ предложилъ основаніе той "центральной школы для общественныхъ работъ", которая годъ спустя получила названіе политехнической школы.
   Сюда были призваны такіе люди, какъ Лагранжъ, Бертоле, Монжъ, Шапталь, Фуркруанъ и многія другія знаменитости.
   Софіи тогда было 18 лѣтъ. Какъ женщина, она не пользовалась правомъ слушанія лекцій въ этой школѣ и поэтому раздобывала себѣ записки профессоровъ въ особенности по химіи Фуркруана и по высшему анализу Лагранжа, ея будущаго друга и соперника.
   Къ концу семестра студенты писали обыкновенно работы на заданныя профессорами конкурсныя темы. Желая принимать участіе въ этихъ работахъ, Софія, подъ псевдонимомъ мнимаго ученика политехники Ле-Блана, посылала свои рѣшенія къ Лагранжу. Великій математикъ немедленно узналъ въ работахъ Ле-Блана оригинальность и ширину взгляда и, расхваливши публично одну изъ читанныхъ имъ работъ Софіи, старался освѣдомиться объ интересовавшемъ его студентѣ. Каково было его удивленіе, когда онъ узналъ, что имѣетъ дѣло съ молодою дѣвушкой. Лагранжъ посѣтилъ Софію на дому и съ тѣхъ поръ сталъ другомъ и совѣтникомъ молодой ученой. Вниманіе знаменитаго автора "Аналитической механики" къ Жермэнъ заставило многихъ ученыхъ искать ея знакомства. Софія получила такимъ образомъ возможность находиться въ личныхъ или письменныхъ сношеніяхъ съ величайшими представителями излюбленной ею науки. Отовсюду получала она сочиненія по математикѣ, а многіе ученые даже сообщали ей планы своихъ задуманныхъ трудовъ. Пріобрѣтенное сразу большое и блестящее знакомство не только не отвлекло ее отъ занятій, но, наоборотъ, давало новыя средства къ достиженію неотступно преслѣдуемой ею научной цѣли. Появившаяся въ 1798 г. "Теорія чиселъ" Лежандра дала Жермэнъ поводъ къ продолжительнымъ занятіямъ этимъ вопросомъ и къ научной перепискѣ съ Лежандромъ. Въ 1801 г. вышли въ свѣтъ "Disquisitiones Arithmetic"" Гаусса. Это замѣчательное произведеніе обратило на себя вниманіе молодой ученой. Она занялась обстоятельнымъ разборомъ теоріи геттингенскаго математика, распространила его основную мысль на многіе частные случаи, обобщила частности, ввела нѣкоторыя измѣненія въ гауссовы формулы и подъ своимъ старымъ псевдонимомъ Ле-Блана послала свой разборъ въ сопровожденіи письма къ Гауссу. Въ письмѣ Софія разсказывала, что его произведеніе "уже долгое время служитъ предметомъ ея удивленія и изученія". "Я осмѣливаюсь, кончаетъ она это письмо, предложить эти опыты на ваше сужденіе, въ убѣжденіи, что вы удостоите просвѣтить своимъ мнѣніемъ страстнаго любителя (un amateur enthousiaste) науки, которая вамъ обязана такими блестящими успѣхами".
   Нечего говорить, что Гауссъ сейчасъ же увидѣлъ, что имѣетъ дѣло не съ "диллетантомъ", а съ основательнымъ математикомъ; между нимъ и мнимымъ Ле-Бланомъ завязалась интересная переписка и установились дружественныя отношенія, продолжавшіяся многіе годы безъ всякаго подозрѣнія со стороны Гаусса, что его другъ и корреспондентъ -- женщина.
   Посредникомъ между Софіей и Гауссомъ служилъ оріенталистъ Сильвестръ де-Саси: на его имя математикъ и адресовалъ свои письма въ Ле-Блану. Въ нихъ Гауссъ не разъ выражалъ свое удивленіе по поводу мѣткости присылаемыхъ ему математическихъ рѣшеній, а 16 іюня 1806 г. онъ писалъ: "Съ удовольствіемъ читалъ вещи, которыя вы были столь добры прислать мнѣ; я счастливъ, что математика пріобрѣтетъ въ вашемъ лицѣ такого способнаго друга". Въ этомъ же году Гауссъ случайно узналъ настоящее имя своего друга по слѣдующему поводу. Онъ находился въ своемъ родномъ городѣ, когда побѣдоносные французы послѣ Іенской битвы осадили Брауншвейгъ. Безпокоясь за судьбу великаго математика, Софія второпяхъ написала письмо къ другу ихъ семейства, генералу Пернетъ, командовавшему тогда осадой Бреславля. Должно быть ужъ очень настоятельно просила она заботиться о судьбѣ математика, ибо Пернетъ тотчасъ же послалъ въ Брауншвейгъ своего офицера съ экстренными порученіями къ Гауссу. Къ удивленію курьера, Гауссъ отвѣтилъ, что онъ никакой Софіи Жермэнъ не знаетъ и что въ Парижѣ изъ женщинъ ему знакома одна m-me Лаландъ. Дѣло въ томъ, что Жермэнъ, рекомендуя математика вниманію генерала, забыла, что Гауссу она извѣстна единственно подъ своимъ псевдонимомъ. Но болѣе подробныя примѣты заставили его вскорѣ догадаться, кому онъ обязанъ такою нѣжною заботливостью, и дали ему возможность отблагодарить въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ своего "дорогого друга" за оказанное ему вниманіе. Одно изъ своихъ писемъ къ Софіи Гауссъ кончаетъ такъ: "Будьте счастливы, мой дорогой другъ, какъ вы того заслуживаете по рѣдкимъ качествамъ вашего ума и сердца, и не отказывайте мнѣ по временамъ въ новыхъ и пріятныхъ для меня увѣреніяхъ, что и я могу себя считать другомъ человѣка, именемъ котораго я всегда горжусь".
   Такъ жила Софія Жермэнъ среди серьезныхъ занятій математикой, философіей и литературой, не думая о томъ, чтобы заявить о себѣ и своихъ трудахъ въ-печати: ей было 30 лѣтъ, и она еще ничего не печатала. Но имя ея какъ математика и безъ того стало извѣстно многимъ ученымъ, и разъ даже эллинннстъ Виллюассонъ въ поэмѣ въ честь астронома Лаланда явился выразителемъ удивленія, которое цѣлый кружокъ ученыхъ питалъ къ уму и характеру Софіи. Скромная Жермэнъ до того обидѣлась похвалами эллиниста, что ему даже послѣ даннаго обѣщанія сжечь поэму, стоило много усилій склонить Софію къ прощенію за неосторожный панегирикъ. Въ письмѣ къ матери Софіи Виллюассонъ обѣщаемъ каяться всю жизнь за стихотвореніе, "которое могло оскорбите чрезмѣрную скромность ея дочери", а Софію онъ проситъ извинить его за неосторожность и обѣщаетъ, что его "удивленіе впредь останется нѣмымъ и на цѣпи" (muette et enchaînée). "Но сознайтесь, m-lle, прибавляетъ онъ, съ ироніей, что если вы единственная женщина, обладающая такими громадными познаніями въ математикѣ, то вы также единственная женщина, которая могла усмотрѣть опасность со стороны греческой поэмы". Но панегиристъ своего слова почему-то сдержать не могъ, ибо спустя короткое время, счелъ нужнымъ возобновить свое похвальное слово, но на этотъ разъ латинскими стихами.
   Обстоятельства вскорѣ заставили Жермэнъ выступить въ печати. Случилось это по слѣдующему поводу. Въ 1808 г. прибылъ въ Парижъ извѣстный своими опытами по акустикѣ нѣмецкій ученый Хлядни. Въ Парижѣ онъ хотѣлъ, въ присутствіи заинтересованныхъ вопросомъ о колебаніяхъ эластичной поверхности ученыхъ, доказать на опытѣ, что вліяніе колебаній на тѣла подвержено постояннымъ математическимъ законамъ, чѣмъ для акустики открылась новая область. Съ цѣлью изслѣдованія даннаго вопроса образовалась коммиссія, а Наполеонъ, слѣдившій за этими опытами, назначилъ премію за ихъ математическое обоснованіе.
   Жермэнъ рѣшилась принять участіе въ конкурсѣ.
   Для уясненія точнаго значенія, какое суждено было трудамъ Софіи Жермэнъ имѣть въ этой новооткрытой области, нелишне бросить общій взглядъ на историческое развитіе вопроса, успѣшное рѣшеніе котораго такъ много ей обязано.
   Акустика, не смотря на то, что изслѣдованіе звука интересовало ученыхъ еще въ древнее время, можетъ считаться наукой сравнительно новой. Хотя Аристотель, Пноагоръ и Аристоксенъ установили разницу между шумомъ и гармоніей и опредѣлили послѣднюю какъ правильное соединеніе тоновъ, но ни характеръ этого соединенія, ни его границы не были имъ знакомы. Средневѣковая теологія и схоластика мѣшали научной постановкѣ вопроса, и только съ Бэкона и Галилея начинается болѣе или менѣе серьезное и строгое пониманіе происхожденія и распространенія звуковыхъ колебаній. Гассенди первый разъяснилъ высоту и глубину тона, а изобрѣтатель пневматической машины Отто Герике доказалъ, что въ безвоздушномъ пространствѣ звукъ не способенъ распространяться. Кирхеръ вскорѣ объяснилъ причины эхо, а Ньютонъ доказалъ вычисленіями, что распространеніе звука на-' ходится въ зависимости отъ эластичности воздуха, чѣмъ была открыта связь между акустикой и теоретической механикой. Изслѣдованія Брукъ Тайлора, Эйлера, Д'Аламбера и др. расширили пониманіе свойствъ и характера звуковыхъ явленій, но результаты, ими полученные, не смотря на все свое значеніе, были еще недостаточны. Въ началѣ нашего вѣка Біо призналъ всю трудность математическаго обоснованія многихъ явленій въ акустикѣ. Опыты Хлядни открыли новую сторону вопроса колебанія поверхностей {Подробнѣе объ этомъ см. Aug. Comte Philosophie positive ed. Littré, t. II, p. 409--435.}. Тутъ именно труды Софіи Жермэнъ и получаютъ всю свою важность.
   Огюстъ Контъ оцѣнилъ ихъ по заслугамъ, назвавъ труды Жермэнъ "памятнымъ толчкомъ даннымъ наукѣ" {lb. II, p. 415--416: "La mémeroble impulsion donnée à la science, sous ce rapport, par le génie d'une illustre contemporaine, dont la perte récente est si regrettable, а conduit, il est vrai, les géomètres à considérer, dans ces derniers temps, un cas plus difficile et plus rapproché de la réalité, les vibrations des surfaces".}. Жермэнъ побудила и другихъ извѣстныхъ математиковъ заняться изслѣдованіями въ этой области.
   Академія наукъ для конкурса ставила слѣдующее требованіе: "дать математическую теорію эластичныхъ поверхностей и сравнить ее съ опытомъ". Лагранжъ былъ того мнѣнія, что рѣшеніе этого вопроса находится въ связи съ открытіемъ новаго рода анализа. Всѣ математики, преклоняясь предъ авторитетомъ Лагранжа, отчаивались въ возможности удовлетворительнаго отвѣта. Но Софія Жермэнъ нисколько не устрашилась словъ великаго математика. Говорятъ, что она даже при этомъ сказала: "Eli bien! mon cher maître, moi je ne désespère pas du succès". Она изучала и наблюдала долгое время эти явленія и 21 сентября 1811 г. могла уже послать въ Академію анонимный мемуаръ, въ которомъ давала уравненія для эластичныхъ поверхностей. Софія, должно быть, еще прежде переписывалась на этотъ счетъ съ нѣкоторыми учеными. Такъ Лежандръ въ одномъ изъ своихъ писемъ къ ней указывалъ на всѣ трудности удовлетворительнаго рѣшетя. Возражая противъ нѣкоторыхъ частностей сообщенной ему формулы, онъ прибавляетъ, что не задумывался впрочемъ какъ слѣдуетъ надъ этими вопросами и не хочетъ спорить съ нею "о предметѣ, надъ коимъ она такъ много размышляла".
   Коммисія, собравшаяся для обсужденія внесеннаго Софіей Жермэнъ рѣшенія, состояла изъ Лапласа, Лагранжа, Мали (Malus) и Лежандра. Лагранжъ указалъ на нѣкоторыя ошибки въ вычисленіяхъ Жермэнъ, и премія ей вслѣдствіе этого не была присуждена. Но самому Лагранжу неполное*рѣшеніе Жермэнъ открыло дорогу для собственнаго болѣе точнаго отвѣта.
   Лежандръ, увѣдомляя ее въ нѣсколькихъ письмахъ о ходѣ внесенной ею въ Академію записки, сообщаетъ, что и Біо читалъ ея мемуаръ и работаетъ также надъ рѣшеніемъ, но пришелъ къ выводамъ несходнымъ съ тѣми, которые Лагранжъ нашелъ на основаніи гипотезы Жермэнъ.
   Точнаго рѣшенія, однако, никто не получилъ, и вопросъ пошелъ на вторичный конкурсъ. 23 сентября 1813 г. Жермэнъ внесла новый мемуаръ. Но отсутствіе систематической школы у геніальной женщины ложилось нѣкоторою тѣнью на ея работахъ, и этого не скрылъ отъ нея Лежандръ, указывая въ своемъ письмѣ отъ 4 декабря 1813 г. на нѣкоторыя погрѣшности въ двойныхъ интегралахъ, вкравшіяся въ полученныя ею формулы. "Не смотря на это, пишетъ онъ, слѣдуетъ признать, что уравненіе ваше есть дѣйствительно уравненіе колеблющихся поверхностей. Если не обращать вниманія на погрѣшности изслѣдованія, то остальное объясненіе явленій можетъ считаться вполнѣ хорошимъ. Будь коммисія Академіи такого же мнѣнія, то вы по меньшей мѣрѣ удостоились бы почетнаго упоминанія; но я сильно побаиваюсь, что недостатки въ доказательствахъ вашего мемуара могутъ значительно повредить вамъ, не взирая на все хорошее, заключающееся въ немъ".
   Жермэнъ, какъ Лежандръ предсказывалъ, дѣйствительно удостоилась только почетнаго упоминанія.
   Нужно замѣтить, что Софія все еще посылала свои труды въ Академію подъ псевдонимомъ. Самъ Лежандръ совѣтовалъ ей не разъ выступать инкогнито. Должно быть, при тогдашнемъ состояніи вопроса о женскомъ образованіи, онъ имѣлъ къ тому достаточныя основанія.
   Въ 1816 г. открытъ былъ третій конкурсъ. На этотъ разъ Жермэнъ совѣтовалась на счетъ внесеннаго ею рѣшенія съ Пуассономъ. Послѣдній въ письмѣ къ ней высказываетъ свое мнѣніе относительно ея мемуара и видитъ "причину упрека, сдѣланнаго ея прежнему рѣшенію не столько въ гипотезѣ, изъ которой она исходитъ, сколько въ способѣ вычисленій".
   Теперь Жермэнъ ужъ выступила подъ своимъ именемъ, будучи заранѣе убѣждена въ успѣхѣ.
   Академія присудила ея работѣ премію, и она сразу заняла видное мѣсто въ ученомъ мірѣ. Значеніе открытій Жермэнъ тѣмъ важнѣе, что уравненіе колебаній эластичныхъ поверхностей имѣло значеніе не только для физики, но и для физіологіи. (Ang. Comte, Cours de Philos. Positive ed. Littré t. II, p. 410 sq.). Съ того времени Жермэнъ стала еще прилежнѣе заниматься своею спеціальностью, участвовала въ засѣданіяхъ Академіи наукъ, слѣдила за трудами своихъ коллегъ. Все это не помѣшало ей поддерживатъ знакомство со многими учеными. Среди искренно преданныхъ ей друзей находился также хорошій другъ Конта Іосифъ Фурье, получившій при ея содѣйствіи мѣсто непремѣннаго секретаря въ Академіи. Фурье умѣлъ цѣнить дружбу такого человѣка, какъ Жерманъ. Въ одномъ письмѣ къ ней онъ говоритъ: "Тотъ, кого вы любите и почитаете, не можетъ себя считать несчастнымъ... Выборъ, которымъ я обязанъ вамъ, имѣетъ въ моихъ глазахъ слишкомъ большую цѣну!.. Наконецъ, пусть меня боги разсудятъ, но что отъ боговъ независимо -- это мои чувства истинной признательности къ вамъ". Въ 1821 г. Жерменъ исправила и пересмотрѣла всѣ свои прежніе труды по математикѣ и послала въ Академію сочиненіе "Recherches sur la théorie des surfaces élastiques", заключавшія основанія выведеннаго ею анализа.
   23 іюля 1821 г. секретарь пишетъ отъ имени Института о полученіи "въ высшей степени интереснаго ея сочиненія" и о порученіи, сдѣланомъ ему Академіей, "выразить признательность за новое доказательство, какое она даетъ о своихъ талантахъ".
   Математикъ Гоши писалъ объ этомъ трудѣ, что "имя автора и значеніе самого предмета рекомендуютъ его вниманію математиковъ", а другой математикъ Генри Навье писалъ ей: "чтеніе вашего сочиненія имѣло для меня неописанный интересъ и я достаточно умѣю цѣнить достоинства такого замѣчательнаго произведенія, которое очень немногіе способны читать и единственная женщина сочинить".
   Фурье въ письмѣ давалъ ей отчетъ о судьбѣ ея мемуара: "Кювье, пишетъ онъ, поручено было въ прошлый понедѣльникъ чтеніе корреспонденцій. Я просилъ его представить вашъ мемуаръ и указалъ на содержаніе его. Послѣ чтенія была составлена коммисія изъ Лапласа, Пронье и Пуассона. Я буду настаивать, на сколько это будетъ необходимо, чтобы отчетъ былъ составленъ въ томъ духѣ, въ какомъ вы того желаете. Если бы г. Пуассонъ захотѣлъ оспаривать теоретическіе результаты вашихъ изслѣдованій, то онъ не съумѣлъ бы отрицать значеніе опытовъ, которыхъ никто лучше васъ не въ состояніи толковать... Всѣ присутствовавшія на засѣданіи лица съ величайшимъ интересомъ выслушивали -чтеніе вашего сочиненія. Трудность предмета, слава занимавшихся имъ авторовъ и ваше имя не могли не возбудить вниманія".
   По настоянію Фурье и Лежандра, ея "Recherches" были напечатаны въ 1824 г.
   Въ 1826 г. она печатаетъ уже другой трудъ "Remarques sur la nature, le borne et l'étendue de la question des surfaces élastiques", въ которомъ новыми доказательствами расширяла свою теорію объ эластичныхъ поверхностяхъ. Теорія Жермэнъ, подтвержденная самостоятельными изслѣдованіями Пуассона, неопровержимо господствовала въ наукѣ цѣлыхъ 30 лѣтъ. Въ это же время Жермэнъ занималась также изслѣдованіемъ теоремъ, которыя знаменитый Ферма оставилъ безъ доказательства и сдѣлала нѣкоторыя важныя открытія въ теоріи чиселъ. Лежандръ внесъ ихъ во второе изданіе своей "Theorie des nombres".
   Въ то же время она участвовала въ различныхъ спеціальныхъ изданіяхъ, какъ "Annales de chimie et de physique par Gay-Lussac et Arago" и "Journal für die reine und angewandte Mathematik von А. L. Crelle". Время іюльской революціи она проводила въ своемъ кабинетѣ надъ изслѣдованіемъ нѣкоторыхъ спеціальныхъ проблемъ.
   Такова въ общихъ чертахъ научная дѣятельность Софіи Жерменъ въ области математическихъ наукъ.

-----

   Можно не безъ основанія предполагать, что живи Жермэнъ дольше, она создала бы нѣчто капитальное и въ философіи. Но уже въ 1829 г. у нея появились симптомы тяжелой болѣзни -- грудного рака, отъ котораго она потомъ и умерла. Съ терпѣніемъ достойнымъ удивленія она переносила тяжелую болѣзнь, находя по временамъ утѣшеніе въ математикѣ и философіи. Часто собирались у нея друзья, съ которыми она вела живую и веселую бесѣду. Либри, человѣкъ стоявшій къ ней близко, разсказываетъ: "Разговоръ ея носилъ особенный, совсѣмъ оригинальный характеръ. Удивительной чертой въ ней было умѣніе сразу схватывать главную мысль и дѣлать вѣрные выводы, перешагнувъ черезъ посредствующія звенья; ея разговоръ скрывалъ постоянно подъ легкой и граціозной формой глубокія мысли: эту способность она пріобрѣла отъ изученія различныхъ наукъ, постоянныхъ отношеній между физическимъ и нравственнымъ порядкомъ явленій, которыя она считала подчиненными однимъ и тѣмъ же законамъ.
   Если прибавить еще постоянное чувство доброжелательства, заставлявшее ее забывать о себѣ и думать только о другихъ, то можно будетъ понять все очарованіе ея личности. Часто ея мысли заимствовали другіе, но она съ радостью повторяла, что совсѣмъ не важно, отъ кого идея проистекаетъ. Она не только не была честолюбива, но иронически называла славу малымъ мѣстечкомъ, занимаемымъ въ головѣ другихъ.
   Этотъ благородный характеръ она вносила и въ свои поступки, отмѣченные высочайшей нравственностью. Въ добродѣтели она любила, какъ выражалась, математическую истину, не понимая, какъ это можно любить идею порядка въ одной области и не любить ее въ другой {"Sa bonté partait de sa tête, за conversation avait l'élegance d'une belle formule de Laplace, et cependant elle était bonne et sa conversation, originale et vive, comme elle, avait parfois un air de poésie". (Biogr. universelle 1. c. t. 65, p. 304).}; а идеи справедливости, добродѣтели были въ ея глазахъ идеями порядка, которыя умъ долженъ усвоить даже тогда, когда сердце тому сопротивляется". Въ гордости она видѣла признакъ посредственности и сознанія своей неспособности.
   Скончалась Жерманъ 27 іюня 1831 г., 55 лѣтъ отъ роду, к похоронена на кладбищѣ Перъ-Лашезъ въ Парижѣ.
   "На перепутьи, говоритъ ея біографъ, тамъ, гдѣ поднимается великолѣпный памятникъ Казиміра Перье, открывается вымощенная дорога -- Chemin de la Bédoyère. Слѣва видѣнъ памятникъ Элизы Меркеръ, нѣсколько метровъ сзади -- Ог. Конта. Пятнадцать шаговъ оттуда видно справа во второмъ ряду дерево, осѣняющее гробъ Софіи Жермонъ. Здѣсь находится очень простой палисадникъ, немножко мрачный, но приличный: буковый кустъ, надгробный камень, ограда въ видѣ желѣзной рѣшетки -- вотъ и все. Теперь онъ находится въ запущенномъ состояніи: рѣшетка заржавѣла, сломана и сдвинута; земля на этомъ мѣстѣ разрыта". На камнѣ очень скромная надпись:
   Jci repose Demoiselle Marie Sophie Germain née à Paris le 1-er avril 1776 décédée en la dite ville le 27 juin 1831.
   "Изъ сѣмени, которое вѣроятно было занесено сюда вѣтромъ, выросло красивое каштановое, дерево, корни котораго глубоко вросли въ гробъ и распространяютъ далеко вокругъ тѣнь; плющъ обвиваетъ его стволъ, захватываетъ нижніе сучья и спускаетъ оттуда свои длинныя меланхолическія вѣтви. Такъ природа приходитъ часто, въ сіяніи красоты, на помощь забвенію людей".
   

II.

"Life is а System of vital forces, and the
conception of such forces involves
a peculiar fundamental idea".
(Whewell, the Philosophy of the inductive sciences).

   Небольшое философское произведеніе Жермэнъ озаглавлено: "Considérations générales sur l'état des Sciences et des Lettres aux differentes époques de leur culture" (Общія разсужденія о состояніи науки и литературы въ различные періоды ихъ развитія). Основная мысль, связывающая эти разсужденія, это то, что въ природѣ цѣлаго существуетъ гармонія и порядокъ. Человѣкъ -- часть природы, слѣдовательно и его жизнь, какъ физическая такъ и духовная, подвержена непоколебимымъ законамъ. Законы эти -- реальные законы всего творенія, всей природы въ цѣломъ. Они управляли мыслью человѣка задолго до того, какъ онъ сталъ сознательно относиться къ себѣ. Нашъ умъ ихъ только воспроизводитъ и прежде чѣмъ они явились руководителями разума, они управляли уже нашимъ воображеніемъ даже въ самыхъ необузданныхъ капризахъ его.
   Если бы человѣку дано было познать сущность вещей и если бы всѣ его размышленія, наблюденія и теоріи не были относительными, то мы могли-бы въ вопросѣ познанія истины сдѣлать два предположенія: или условія нашего существованія открыты человѣку тѣми принципами или тѣмъ типомъ истины, который онъ находитъ въ себѣ и во внѣшнемъ мірѣ, или-же принципъ или типъ истины свойственъ только человѣку, внѣ человѣка никакой реальности не имѣетъ и можетъ лишь свидѣтельствовать о способѣ, которымъ мы въ состояніи познать міръ субъективно, отраженнымъ въ зеркалѣ нашего разума.
   Сказать, какое изъ этихъ предположеній истинно, невозможно. Но за то, если-бы мы нашли, что міръ въ цѣломъ подчиненъ законамъ порядка и гармоніи, то эти законы необходимо должны были-бы получить для человѣка характеръ абсолютной истины, имѣющей очевидное и реальное значеніе.
   Жермэнъ находитъ стремленія человѣческаго ума, точнѣе, всего интеллекта, къ гармоніи и порядку не только въ наукѣ, но и во всѣхъ остальныхъ многочисленныхъ проявленіяхъ человѣческаго духа, и мимоходомъ выражаетъ мысль, развитую ею болѣе полно въ дальнѣйшей части разсужденія, что, разъ порядокъ и симметрія являются двигателями всей интеллектуальной жизни человѣка, то "оракулы вкуса и рѣшенія разума" существено одинаковы, и что поэтическое и всякое другое творчество подчинены также строгимъ законамъ.
   "Если мы, говоритъ она, прослѣдимъ развитіе искусствъ, литературы, морали, то мы и тутъ убѣдимся, что умъ человѣка во всѣхъ своихъ проявленіяхъ руководился предвидѣніемъ извѣстныхъ результатовъ, къ которымъ стремились всѣ его усилія". Не только творчество народа, но и капризное творчество поэта подвержено законамъ. Жермэнъ даетъ намъ глубокій анализъ творчества, не поддающійся никакому изложенію: страницы, посвященныя этому анализу, принадлежатъ къ самымъ блестящимъ страницамъ ея произведенія. Очевидно, что если вся интеллектуальная жизнь подвержена однимъ и тѣмъ-же основнымъ законамъ, въ различныхъ формахъ проявляющимся, то всевозможныя произведенія необходимо должны имѣть между собою нѣкоторое сходство. Въ операціяхъ человѣческаго интеллекта фантазія въ основѣ неотдѣлима отъ разума. "Правда, говоритъ она, поэтъ намъ не въ состояніи дать яснаго отчета о тончайшихъ изслѣдованіяхъ, предшествовавшихъ выбору имъ извѣстныхъ метафоръ, но и ученый, проникшій въ одну изъ тайнъ естественнаго порядка, не скажетъ намъ, сколько разъ его воображеніе блуждало вокругъ пути, который долженъ былъ вести его къ достовѣрному познанію истины, теперь для него такъ осязательно -- ясной". "Не будемъ-же сомнѣваться, заканчиваетъ она первую главу своихъ "Разсужденій", что наука, литература и искусство вдохновлены однимъ и тѣмъ-же чувствомъ,-- чувствомъ порядка и закономѣрности. Они всѣ воспроизводили сообразно своимъ средствамъ, составлявшимъ сущность каждой изъ этихъ областей, безпрестанно возобновляемыя копіи свойственной намъ внутренней модели, универсальнаго типа истины".
   Во второй части своего труда Жермэнъ даетъ блестящую иллюстрацію высказанной ею основной мысли. Она дѣлаетъ краткій обзоръ исторіи человѣческихъ идей. "Брошенный на землю среди безконечнаго множества предметовъ и явленій, пораженный зрѣлищемъ неисчислимыхъ чудесъ, человѣкъ не находитъ все-таки во внѣшнемъ мірѣ ничего чудеснѣе себя самого. Онъ распространяетъ свойства своего существованія на все его окружающее. Онъ позналъ свою индивидуальность и, ища всюду свое изображеніе, человѣкъ олицетворяетъ бездушныя существа, творитъ новыя существа, надѣляя ихъ свойствами своего интеллекта". Но уже въ этотъ первый періодъ умственнаго развитія въ человѣкѣ проявляется глубокое чувство связи между отдѣльными существами и предметами съ одной стороны и чувство универсальнаго типа истины, запечатлѣннаго въ его разумѣ, съ другой. Человѣкъ сталъ познавать себя, какъ недѣлимое и какъ существо одаренное умомъ въ то время, какъ ему сталъ ясенъ фактъ собственнаго существованія. Во внѣшнемъ мірѣ онъ ищетъ того, что нашелъ въ себѣ. Онъ видитъ въ явленіяхъ природы порядокъ и послѣдовательность, онъ предполагаетъ, что эти явленія имѣютъ опредѣленную цѣль, имѣютъ умъ и волю. Но такъ какъ человѣкъ не можетъ этотъ разумъ и волю мыслить безъ того, чтобы не приписать ихъ какому нибудь существу, то онъ и начинаетъ творить въ своемъ воображеніи различныя существа -- смотря по роли, какую имъ приходилось играть, боговъ, полубоговъ и даже второстепенныхъ геніевъ.
   Вѣрный своей основной мысли, человѣкъ не перестаетъ смотрѣть на свое собственное существованіе какъ на типъ всякихъ другихъ существованій. Сказавъ: духи существуютъ, они знаютъ, они хотятъ, они дѣйствуютъ и ихъ дѣйствія проявляются въ производимыхъ ими матеріальныхъ измѣненіяхъ, человѣкъ долженъ былъ въ себѣ искать нѣчто похожее. Наше познаніе, наши желанія и мотивы нашихъ дѣйствій были такимъ образомъ перенесены на нематеріальную субстанцію, которая, смотря но приписаннымъ ей свойствамъ, и получила различныя имена.
   Таковъ приблизительный ходъ образованія всѣхъ нашихъ идей.
   Жермэнъ продолжаетъ слѣдить за развитіемъ человѣческаго разума. Человѣкъ сталъ дѣлать наблюденія планомѣрность небесныхъ движеній и постоянство явленій открыли ему непоколебимые законы. Но въ окружающихъ людяхъ онъ этой закономѣрности еще не видитъ. Различные люди имѣютъ различныя желанія и для того, чтобы ввести порядокъ въ эти различныя желанія и стремленія, нуженъ одинъ человѣкъ, которому всѣ другія подчинились-бы.
   И вотъ человѣкъ приходитъ къ заключенію: одно существо сотворило міръ и управляетъ имъ по опредѣленному и неизмѣнному плану.
   Человѣкъ видитъ, какъ на свѣтъ являются подобныя ему существа; онъ знаетъ, что и онъ имѣетъ начало, слѣдовательно, умозаключаетъ онъ, и міръ долженъ имѣть начало. Мы обладаемъ не матеріальной душой, побудительной силой всѣхъ нашихъ дѣйствій, слѣдовательно и существо, сотворившее все и управляющее міромъ, не матеріально. Но существо это сотворило міръ, слѣдовательно оно было раньше міра.
   Творецъ міра не имѣетъ начала, не долженъ имѣть конца, слѣдовательно -- онъ вѣченъ.
   Продолжая иллюстрировать психологію человѣческихъ вѣрованій, Жермэнъ возвращается къ установленной ею мысли, что человѣкъ необходимо долженъ былъ, на основаніи своего собственнаго чувства порядка, единообразія и симметріи, приписать единство, порядокъ и симметрію, замѣчаемые въ мірѣ, единой и недѣлимой волѣ Творца.
   Слѣдуя за энциклопедистами и особенно Д'Аламберомъ, высказавшимъ мысль, что "міръ для того, кто съумѣлъ-бы обнять его однимъ взглядомъ, явился-бы недѣлимымъ фактомъ, одной великой истиной", Жермэнъ видитъ въ синтезѣ человѣческихъ знаній всю тайну усилій нашего разума.
   Стремленіе къ объединенію добытыхъ человѣкомъ результатовъ проявлялось на различныхъ ступеняхъ развитія. Оно часто было ложно въ результатахъ, но не переставало быть истиннымъ въ основаніи. Такъ первая синтетическая идея, руководившая человѣкомъ, была та, что онъ считалъ себя образцомъ всѣхъ существъ, цѣлью, куда они устремляются, центромъ вселенной.
   То же въ основаніи вѣрное стремленіе къ синтезу можно видѣть въ ученіяхъ астрологовъ и алхимиковъ. Но если мы теперь и отказались отъ массы прежнихъ ошибокъ, то мы все еще продолжаемъ судить о явленіяхъ, не на основаніи реальныхъ данныхъ, вполнѣ отчетливыхъ для нашего ума, а на основаніи произвольной комбинаціи элементовъ разума съ элементами воображенія.
   Такъ, напр., мы еще до сихъ поръ говоримъ, что матерія дѣлима до безконечности на томъ единственномъ основаніи, что намъ легко продолжать до безконечности ариѳметическое дѣйствіе дѣленія. Мы убѣждены, что матерія не можетъ мыслить на томъ основаніи, что она дѣлима до безконечности, а единство нашихъ умственныхъ операцій сопротивляется идеѣ дѣлимости. А между тѣмъ мы всего этого не знаемъ, ни a priori, ибо матерію мы познаемъ только путемъ простыхъ ощущеній, а сущность ея намъ недоступна, ни a posteriori, ибо опытъ намъ ничего въ этомъ отношеніи не доставляетъ. Нѣкоторые философы были убѣждены, что наши опредѣленія вмѣщаютъ въ себѣ, подобно опредѣленію въ математикѣ, природу предмета съ такою точностью, что въ нихъ заключены всѣ его свойства. Ошибочность этой мысли очевидна. Въ математикѣ мы имѣемъ дѣло съ абсолютнымъ равенствомъ, заключающимъ всецѣло идеальный предметъ нашихъ изысканій, тогда какъ въ мірѣ явленій мы знаемъ только нѣсколько свойствъ предмета, добытыхъ нашими чувствами, слѣдовательно относительныхъ.
   Разбирая нѣкоторые философскіе вопросы, Жермэнъ приходитъ къ слѣдующему заключенію. Вся исторія человѣческаго разума есть безпрерывная цѣпь заблужденій. Но эти заблужденія совсѣмъ не говорятъ противъ ея мысли, что законы нашего мышленія тождествены съ абсолютными.законами вселенной.
   По мнѣнію Жермэнъ, типъ истины, никогда не переставалъ находиться въ человѣкѣ среди всѣхъ его заблужденій. "Нерѣшительность предшествующая волевому рѣшенію, говоритъ Дюрингъ, (Kritische Gesch. der Phil., 1. с. p. 511), представляла для нея лишь болѣе высокій видъ механическихъ колебаній, игра которыхъ предшествуетъ окончательному движенію или спокойствію".
   Въ человѣкѣ, по убѣжденію Жермэнъ, неизмѣнно существуетъ "глубокое чувство единства, порядка и закономѣрности, служившее ему руководствомъ во всѣхъ его сужденіяхъ. Въ морали мы выводимъ изъ этого чувства законъ любви къ ближнему, для логики мы черпаемъ въ немъ познаніе истины, а для эстетики мы находимъ въ немъ законъ красоты".
   "Развѣ можно сомнѣваться, что типъ нашего бытія имѣетъ абсолютное значеніе при видѣ, какъ языкъ вычисленій брызжетъ своею реальностью"? Разумѣется, когда человѣкъ теряется въ частностяхъ различныхъ явленій, то онъ законности, симметріи не замѣтитъ. Вотъ почему рука объ руку съ изслѣдованіемъ частностей необходимо должно идти стремленіе къ объединенію частныхъ вопросовъ общимъ синтезомъ.
   Прогрессъ наукъ установилъ въ настоящее время связь между явленіями, которыя прежде считались изолированными, такъ что мы уже вправѣ смотрѣть на эти явленія какъ на необходимыя. Мы уже вправѣ называть ихъ различными частями одного и. того-же существованія, тогда какъ прежде мыслили ихъ принадлежащими различнымъ единствамъ. Если бы міръ, фактъ существованія котораго мучаетъ столько времени философовъ, былъ нами болѣе точно изучаемъ, то онъ непремѣнно явился бы въ нашихъ глазахъ необходимымъ.
   И чѣмъ больше мы будемъ задумываться надъ вопросомъ объ отношеніяхъ человѣка къ внѣшнему міру, мы все болѣе и болѣе будемъ убѣждаться, что всей природой управляетъ необходимость. Каждый новый успѣхъ знанія указываетъ намъ правильность и необходимость тамъ, гдѣ мы прежде видѣли одну случайность. Наука устанавливаетъ и еще установитъ многочисленныя связи между областями самыми отдаленными. Человѣкъ познаетъ законы тамъ, гдѣ прежде видѣлъ одни случайные ничѣмъ несвязанные и необъединенные факты. Онъ будетъ все больше приближаться къ сознанію единства всѣхъ духовныхъ и матеріальныхъ силъ въ природѣ.
   Жермэнъ убѣждена, что необходимые и опредѣленные законы управляютъ не только наукой, но захватываютъ также всю жизнь человѣка, какъ мораль и политику, такъ и искусство и литературу -- выводъ, на которомъ въ настоящее время стараются построить науку сравнительной литературы {Мы отсылаемъ любознательнаго читателя къ замѣчательному труду Софія Жермэнъ. Ницше: Fr. Nietzsche, die Geburt der Tragödie aus dem Geiste der Musik (Leipzig 1872), а также къ сочиненію Морица Каррьера: Die Poesie, ihr Wesen und ihre Formen 2 Aufl. Leipzig 1884 p. 59--100.}.
   Къ любопытнымъ мѣстамъ ея небольшого произведенія относятся, по нашему мнѣнію, страницы, посвященныя теоріи общественнаго развитія, основанной на аналогіи законовъ общества съ законами механики.
   Жермэнъ убѣждена, что чувство единства человѣческой природы со всею объективною природой, находящее всегда свое логическое выраженіе въ аналогіи, заставитъ человѣка не останавливаться больше на поверхности вещей, а принудитъ его проникнуть въ реальную сущность ихъ. Типъ истины дастъ человѣку возможность обнять всѣ науки, литературу и искусство въ одну методическую систему, въ основаніи которой будетъ лежать идея идентичности нашего субъективнаго разума съ объективными законами вселенной.
   Рисуя въ общихъ чертахъ картину будущей литературы, она кончаетъ свое произведеніе словами: "законы существованія, условія истины, представляющіяся человѣку подъ тысячей различныхъ формъ, будутъ согрѣвать воображеніе; новый энтузіазмъ, основанный на болѣе крѣпкой почвѣ, чѣмъ та, изъ которой произросли красивые миѳы древности, воодушевитъ нашихъ поэтовъ и ораторовъ. Вмѣсто того, чтобы творить міръ по капризу своей необузданной фантазіи, они намъ покажутъ его такимъ, какимъ онъ есть въ дѣйствительности".
   Такова главнѣйшая тенденція интереснаго труда Софіи Жермэнъ, въ которомъ Контъ {Cours de Philosophie positive, t. II, p. 415. "On apprécierait imparfaitement la haute portée de mademoiselle Sophie Germain, si l'on же bornait à l'envisager comme géomètre, quel que soit l'éminens mérite mathématique dont elle а fait preuve son excelent discours posthume "Sur l'état des sciences etc", indique en elle une philosophie très-élevée, à la fois sage et énergique, dont bien peu d'ésprits supérieurs ont aujourd'hui un sentiment aussi net et aussi profond; j'attacherai toujours le plus grand prix à la conformité générale que j'ai aperèue dans cet écrit avec ma propre manière de concevoir l'ensemble du développement intellectuel de l'humanité".} усмотрѣлъ "возвышенную, разумную и энергичную философію, глубокое и ясное пониманіе міра, до котораго нынѣ способны доходить очень мало даже самыхъ возвышенныхъ умовъ". Что касается ея "Pensées diverses"", то на нихъ можно смотрѣть, какъ на бѣглые наброски глубокихъ мыслей -- плодъ изученія Ньютона, Лапласа и др. философовъ. Нѣкоторыя изъ этихъ "Pensées" служатъ дополненіемъ къ идеямъ, составляющимъ содержаніе ея главнаго труда.

Р. Лунинъ.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 5, 1890

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru