Ефимович Л.
Собеседование в Прочноокопе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (С натуры).

   

Собесѣдованіе въ Прочноокопѣ.

(Съ натуры).

I.

   Какъ-то поздней осенью въ станицу Прочноокопскую (на Кубани) пріѣхалъ извѣстный миссіонеръ, о. Ксенофонтъ Крючковъ. Предстояли, значитъ, "собесѣдованія" со старообрядческими начетчиками о вѣрѣ.
   Станица всколыхнулась.
   Казаки той станицы крѣпко преданы вѣрѣ отцовъ своихъ, "старой вѣрѣ". Есть тамъ и "церковные", но ихъ -- незначительное меньшинство. Главная масса -- старообрядцы. Къ числу церковныхъ относится большею частью довольно многочисленный пришлый иногородній элементъ.
   О. миссіонеръ жилъ въ станицѣ уже третьи сутки, а собесѣдованіи все не было. Съ часу на часъ ожидали пріѣзда старообрядческаго начетчика, но онъ почему-то не ѣхалъ, мѣстныя же силы не рѣшались выступить противъ миссіонера: о. миссіонеръ не какой-нибудь, а синодальный, пріѣхавшій изъ самаго Петербурга. Старообрядцы безпокоились, тѣмъ болѣе, что о. миссіонеръ говорилъ во всеуслышаніе:
   -- Обманетъ. Ей, обманетъ. Не пріѣдетъ. У нихъ вѣдь все на лжи, у раскольниковъ-то...
   Въ самомъ дѣлѣ: ну, какъ не пріѣдетъ?
   Наконецъ, пріѣхалъ. Вѣсть объ этомъ быстро разошлась и станица вздохнула съ облегченіемъ. Завтра -- бесѣда въ 10 часовъ утра.
   Вечеркомъ, наканунѣ бесѣды, у мѣстнаго священника собрались гости: нѣсколько священниковъ изъ мѣстныхъ приходовъ, пріѣхавшіе нарочно, чтобы послушать знаменитаго миссіонера, два окончившіе семинариста, два-три казачьи офицера...
   -- Вы знаете, -- говорилъ о. Юрій, свѣжій, русый, красивый мужчина съ чуть-чуть начинающей полнѣть фигурой:-- о. Крючковъ -- крупная величина. Онъ извѣстенъ всей Россіи. Тринадцать тысячъ человѣкъ присоединилъ къ церкви.
   -- Знаете, сколько онъ стоитъ правительству?-- спросилъ кто-то.-- Съ разъѣздами тысячъ семнадцать въ годъ. Онъ ѣздитъ вѣдь всюду, по всей Россіи, по Сибири...
   -- И стоитъ такихъ денегъ... Что вы думаете?
   -- Какъ не стоитъ? Тринадцать тысячъ душъ... Шутка-ли!
   -- А по мнѣ,-- сказалъ одинъ офицеръ,-- такъ не все-ли равно: церковный, старообрядецъ, магометанинъ, сектантъ... Служи отечеству вѣрой и правдой. Государству только это и нужно.
   -- Что вы, что вы!-- накинулись на него со всѣхъ сторонъ.-- Одна религія -- одинъ духъ, одинъ духъ -- одна мысль, одна воля, одинъ разумъ. Только религіей держится единство государства. Нѣтъ, какъ можно... Нужно единеніе!..
   -- Само собой...
   Спорили всѣ одновременно. Никто никого не слушалъ. Въ низенькой, маленькой комнаткѣ о. Василія стоялъ хаосъ отъ кипятящихся людей и гула голосовъ. Болѣе всѣхъ горячился красивый о. Юрій и семинаристы...
   Я рѣшилъ пойти на собесѣдованіе, чтобы послушать, какъ извѣстный миссіонеръ будетъ объединять людей на пользу государства "единымъ духомъ, и единымъ разумомъ".
   

II.

   Когда я пришелъ на другой день въ православную церковь, гдѣ было назначено собесѣдованіе, тамъ было уже полно народу. Въ переднихъ рядахъ сидѣли на скамейкахъ и стульяхъ, въ заднихъ -- все сбилось въ одну плотную массу. Всѣ большія окна съ желѣзными рѣшетками, даже приставленная къ стѣнѣ высокая и широкая лѣстница -- были унизаны народомъ. Тамъ прицѣпилась большею частью молодежь -- парни и дѣвицы. Публика толпилась во всѣхъ проходахъ и выходахъ, биткомъ набиты были оба клироса. Тамъ главнымъ образомъ было духовенство.
   На амвонѣ былъ установленъ большой столъ и на немъ лежали цѣлыя кипы книгъ въ старинныхъ кожаныхъ переплетахъ. Книги были разной величины, но преобладали толстыя, огромныя, каждая не менѣе полупуда вѣсомъ. Все это выглядѣло внушительно...
   Передъ амвономъ, внизу, словно прижимаясь къ большому столу, стоялъ маленькій столъ и стулъ. Это для начетчика.
   За большимъ столомъ уже давно сидѣлъ помощникъ миссіонера, молодой человѣкъ монашескаго вида съ блѣднымъ аскетическимъ лицомъ и темными голубыми глазами. Самъ о. миссіонеръ много разъ выходилъ изъ алтаря и снова входилъ въ него. Это былъ огромнаго роста мужчина лѣтъ подъ семьдесятъ, крѣпкій, упитанный, здоровый. Темная ряса его довольно замѣтно поднималась на большомъ животѣ, а огромная борода сѣдыми густыми космами покрывала всю широкую мощную грудь, украшенную золотымъ наперснымъ крестомъ. Уже однимъ видомъ своимъ о. миссіонеръ производилъ внушительное впечатлѣніе. Казалось, это былъ не современный человѣкъ, а пришлецъ какого-нибудь IX вѣка, когда люди были крѣпки, какъ тѣ дубы, подъ которыми они приносили свои жертвы и отправляли религіозныя требы.
   Его, видимо, разбирало нетерпѣніе.
   -- Вѣдь вотъ,-- обратился онъ наконецъ къ публикѣ, опершись на столъ кистями рукъ.-- Пора начинать бесѣду, а его нѣтъ. И вотъ всегда такъ. Постоянно лгётъ. Вы не вѣрьте ему, господа казаки, онъ васъ обманываетъ. Вы посмотрите, какъ онъ будетъ извиваться. Прямо никогда не отвѣтитъ, пойдетъ нести околесину. Не вѣрьте ему, господа казаки.
   Говорилъ о. миссіонеръ своимъ особеннымъ говоромъ -- типичнаго великорусса-провинціала, сильно напирая на "о" и выговаривая вмѣсто "е" -- "ё", какъ, напримѣръ,-- ёго вмѣсто его, бёсѣда вмѣсто бесѣда, отчего рѣчь его, сильная, выразительная, еще болѣе выигрывала въ выразительности. Онъ будто не выговаривалъ слова, а бросалъ ихъ въ толпу сверху внизъ, и они падали и производили сильное впечатлѣніе.
   Прошло еще минуть пятнадцать-двадцать. Публикой тоже начинало овладѣвать нетерпѣніе: Да что же онъ не идетъ? То и дѣло головы поворачивались назадъ.
   Наконецъ, раздались голоса:
   -- Идетъ! Идетъ!
   Сквозь толпу, которая при этомъ сильно зашевелилась, пробирался, шагая по скамьямъ, еще довольно молодой человѣкъ съ рыженькой козлиной бородкой и очень узко и глубоко всаженными пепельными глазами, сухощавый и нѣсколько сутуловатый. Одѣтъ онъ былъ въ сѣрый, русскаго покроя кафтанъ со множествомъ складочекъ на поясницѣ.
   За нимъ четыре человѣка съ трудомъ несли два чемодана съ книгами.
   -- Ты чово-жъ!-- грубо встрѣтилъ его о. миссіонеръ.-- Одиннадцать часовъ! Народъ собрался, а ёго нѣтъ!
   -- Очки забылъ.
   -- Очки-и! У тея вѣчно что нибудь! То очки, то еще чего! Только народъ томишь! Все на лжи! Все у него на лжи! Три дня тебя жду,-- отчего не пріѣзжалъ? Постойте, -- обратился о. миссіонеръ къ публикѣ:-- какъ онъ начнетъ васъ морочить... Погодите.
   Начетчикъ, привыкшій, видимо, къ подобнаго рода грубостямъ, не обращалъ на нихъ никакого вниманія, а быстро и ловко вынималъ книги изъ чемодановъ и устанавливалъ ихъ на столѣ вверхъ корешками. Книги, случалось, разваливались и падали на полъ, онъ поднималъ и снова ставилъ.
   -- Ну, скоро ты?-- нѣсколько разъ грубо бросалъ ему о. миссіонеръ.-- Поскорѣй.
   Тотъ дѣлалъ свое, ни на кого не глядя.
   -- Ну, ты-ы! Скорѣй!
   -- Успѣешь, отецъ Ксенофонтъ!
   -- Успѣ-ѣешь. Народъ томишь! Тогда тея ждали, теперь...
   -- Ну, вотъ и готово...
   -- То-то готово!..
   Пропѣли молитву, обратясь къ алтарю. Началась "бесѣда".
   Началъ о. миссіонеръ.
   -- Вотъ, почтенное собраніе, сегодня у насъ будетъ собесѣдованіе о церкви. Читай.
   "Церковь во епископѣ и епископъ въ церкви. Безъ епископа же нѣсть церкви",-- прочелъ аскетическій молодой помощникъ съ голубыми глазами.
   -- Такъ вотъ, почтенное собраніе: церковь во епископѣ и епископъ въ церкви, безъ епископа же нѣсть церкви. У васъ 180 лѣтъ не было епископовъ, значитъ -- не было церкви. Сами ваши лжеепископы признаютъ, что не было епископовъ, какъ, напримѣръ, лжеепископъ Усовъ, бывшій черниговскій крестьянинъ, въ своей книгѣ.
   Аскетическій молодой человѣкъ привелъ выдержку изъ книги Усова.
   -- Такъ вотъ. Пусть теперь мой собесѣдникъ отвѣтитъ: можетъ ли вся вселенская Христова церковь остаться безъ епископовъ? Пусть отвѣтитъ. Но я напередъ скажу: умретъ -- не отвѣтитъ! Будетъ ходить вокругъ да около, а на вопросъ не отвѣтитъ. Ну, вотъ, вставай, отвѣчай! Да прямо на вопросъ: можетъ ли вся вселенская Христова церковь остаться безъ епископовъ? Да не тяни ты, не виляй, прямо отвѣчай!
   О. миссіонеръ грузно сѣлъ, облокотясь на столъ. И сидя онъ все-таки былъ большой.
   Всталъ начетчикъ. До тѣхъ поръ онъ молча сидѣлъ на своемъ стульцѣ, ни на кого не глядѣлъ и въ самыхъ интересныхъ мѣстахъ улыбался.
   -- Добрые слушатели!-- началъ онъ высокимъ теноркомъ, осѣнивъ себя широкимъ крестомъ.-- Мой почтенный собесѣдникъ, о. Ксенофонтъ, упрекалъ насъ, старообрядцевъ, что у васъ-де не было епископовъ. На это ему скажемъ: евреи хвалятся обрѣзаніемъ, а еретики епископствомъ. Мы-де лучше васъ, у насъ есть епископъ, а у васъ нѣтъ. Такъ могутъ хвалиться только еретики.
   Онъ взялъ одну изъ книгъ и прочелъ въ ней: "Евреи хвалятся обрѣзаніемъ, а еретики епископствомъ".
   И продолжалъ далѣе:
   -- Потомъ о. Ксенофонтъ иронію пустилъ: вашъ епископъ крестьянинъ. Это Усовъ-то! Да ты-то кто, о. Ксенофонтъ?-- повернулся онъ къ о. миссіонеру.-- Въ какой гимназіи, въ какомъ университетѣ обучался? Тоже мужикомъ былъ, шкурами торговалъ, шкурятникъ былъ, шабай. Помнишь, какъ ты кожи волочилъ по базару? А теперь поди: синодальный миссіонеръ!
   Въ публикѣ смѣхъ.
   -- Потомъ: упрекаютъ насъ, что у васъ-де не было епископовъ. Да развѣ же мы виноваты въ этомъ? Это какъ у дѣтей отняли бы отца, а потомъ бы ихъ попрекали: вы-де безотцовщина! Да развѣ на васъ наготовишься епископовъ-то?-- повернулся вплотную къ о. миссіонеру начетчикъ:-- мы добудемъ себѣ епископа, а вы его спалите! Вѣдь вы нашихъ двухъ епископовъ спалили!..
   Публика смѣется. Суровыя, бородатыя лица старовѣровъ свѣтлѣютъ...
   -- Теперь: вы вотъ, о. Ксенофонтъ, спрашиваете: можетъ ли вся вселенская Христова церковь остаться безъ епископовъ? Скажу вамъ прямо: можетъ.
   И онъ сталъ, цитируя мѣста изъ книгъ, приводить примѣры изъ исторіи, когда церковь оставалась безъ епископовъ. Такъ, напримѣръ, когда Христосъ воскресъ, а апостолы не повѣрили этому: въ тотъ моментъ церковь осталась безъ епископовъ. Да, наконецъ, наличность епископовъ не есть еще признакъ истинности церкви: "Вотъ латинская церковь: епископы не переводятся, а церковь еретическая"... И опять онъ приводилъ цитаты изъ книгъ, опровергая положеніе о. Ксенофонта о томъ, что есть истинная церковь, и давая свои, т. е. изъ цитатъ же, опредѣленія этой истинности. Цитатъ было такое множество и изъ такого множества книгъ онѣ приводились и въ такомъ безпорядкѣ, что у меня голова трещала.
   Мнѣ казалось, что я попалъ въ общество людей, которые не могутъ мыслить своими мыслями; логикѣ, здравому смыслу здѣсь нѣтъ мѣста, -- все замѣнили цитаты, чужія мысли, даже кусочки мыслей.
   -- Вѣдь вотъ, почтенное собраніе,-- говорилъ въ свою очередь миссіонеръ, когда пришла его очередь:-- вѣдь онъ лгётъ. Онъ васъ обманываетъ! Онъ не все прочиталъ. Возьми всего двумя строками выше -- совсѣмъ не то будетъ. Ну-ка, возьми.
   Аскетическій помощникъ бралъ двумя строчками выше мѣста, гдѣ читалъ начетчикъ, и мысль, приведенная такимъ образомъ, получала совершенно иной смыслъ и значеніе. Брали другую мысль -- и то же самое.
   -- Вѣдь вотъ,-- накидывался о. миссіонеръ на начетчика:-- ты лгёшь! Ты не все прочиталъ! Ты оболгалъ святого! Онъ вѣдь вотъ что сказалъ, а ты какъ прочелъ? У-у, безстыжіе твои глаза... Ты самого Христа оболгалъ! Быть тебѣ въ аду, окаянный!.. Вотъ за это тебя бѣсы возьмутъ и поволокутъ въ адъ...
   Начетчикъ между тѣмъ силѣлъ себѣ на своемъ стульцѣ, согнувшись, и посмѣивался. А, когда приходила очередь говорить ему, въ такомъ же извращеніи мыслей святыхъ онъ уличалъ миссіонера.
   -- Ты, о. Ксенофонтъ, прочесть-то прочелъ, да не все. Прочти-ка дальше на одну строчку. Вотъ смотри.
   Онъ читалъ. И мысль, продолженная, опять получала иной смыслъ и значеніе, такъ что начетчикъ оказывался правъ.
   -- Это тебя, о. Ксенофонтъ, бѣсы въ адъ поволокутъ. Это ты Христа оболгалъ. Вотъ схватятъ те бѣсы за ноги и поволокутъ...
   Споръ, начавшись въ 11 часовъ утра, продолжался до самаго вечера, такъ что въ концѣ концовъ зажгли свѣчи. И все время цитаты, цитаты, препирательства, уличеніе другъ друга въ искаженіи смысла писанія. Публика, спутанная и сбитая съ толку массой цитатъ, стала просить о прекращеніи преній. Всѣ сильно устали. Хотѣлось на свѣжій воздухъ.
   -- Что жъ, кто не хочетъ -- уходи!-- грубо бросилъ миссіонеръ.-- Не держимъ. Безъ васъ обойдемся. Хочешь -- слушай, не хочешь -- ступай!
   Но въ концѣ концовъ все-таки прекратилъ споръ.
   Уходя вмѣстѣ съ другими домой, я уносилъ странное впечатлѣніе. Весь этотъ людъ собрался для выясненія истины, каждая душа жаждетъ истины, но вмѣсто этого на мысль публики набрасываютъ какую-то сѣть единственно для уловленія въ свое стадо. Во всемъ этомъ сквозило явное презрѣніе къ слушателямъ, которымъ вмѣсто хлѣба бросали камень. Особенно это чувствовалось въ поведеніи миссіонера, который своей грубостью будто говорилъ:
   -- Дураки!
   Я рѣшилъ однако пойти и на другой день, желая испить чашу до дна.
   

III.

   Народъ валомъ валилъ въ церковь, какъ и вчера. Церковь была биткомъ набита. Лица, бороды, полушубки, куртки, плечи, груди, женскіе платки,-- все слилось въ одну компактную массу. И во всѣхъ лицахъ, во всѣхъ глазахъ -- одна просящая мысль: "Дайте истину... Устраните сомнѣнія".
   Миссіонеръ, какъ и вчера, занялъ самое видное мѣсто -- на амвонѣ за столомъ. Начетчикъ сиротливо прижался внизу у своего маленькаго столика.
   Миссіонеръ держалъ рѣчь:
   -- Такъ вотъ, почтенное собраніе: сами раскольничьи лжеепископы признаютъ, что ихъ церковь 180 лѣтъ была безъ епископовъ... А безъ епископовъ церковь, какъ сказано,-- вдова. Епископы признаются глазами церкви. (Аскетическій помощникъ подтверждалъ положенія о. миссіонера соотвѣтственными цитатами). Такъ вотъ, эта церковь была безъ глазъ,-- слѣпая, кривая. Вдова-те кривая. Тамъ еще говорится, что она -- хромая. Ну, эту вотъ вдову, кривую, хромую,-- надо было замужъ выдать. Епископа надо было ей найти, жениха-те, который бы женился на ней. У нашей православной Христовой церкви женихъ -- самъ Христосъ. Наша церковь, какъ сказано,-- дѣва чистая. Эта -- вдова. Ну, ей, вдовѣ,-- замужъ хоцца. Надо выдать. Но кто этакую возьметъ? Кривая, слѣпая, объ одной ногѣ. Сто восемьдесятъ лѣтъ вдовою, а дѣтей рожатъ! Откуда дѣти? Какъ можетъ вдова родить? Ясно,-- дѣти незаконныя... Безобразница-те хромая.
   -- И вотъ начали сватать за эту вдову. На хорошую невѣсту женихи сами найдутся, а этакую безобразницу кто возьметъ? Она сама набивается, ищетъ, безстыдница-те... Кому она нужна, спрашивается? Кто на ней женится? Ясно,-- коли женится, то на деньгахъ...
   -- И вотъ посылаетъ сватовъ. У нашей православной Христовой церкви поручители -- св. апостолы. У этой -- Павелъ и Олимпій. Вотъ эти Павелъ и Олимпій были сватами. Они отправились въ Константинополь и тамъ стали сватать за свою слѣпую безобразницу митрополита Амвросія. Онъ былъ тогда лишенъ кафедры, за штатомъ былъ. Его и стали сватать. Видѣлись они сначала въ его домѣ, потомъ сватовство,-- о. миссіонеръ особенно подчеркнулъ слово "сватовство",-- потомъ сватовство происходило въ корчмѣ у одной жидовки, вышедшей изъ Россіи. Сынъ этой жидовки (о. миссіонеръ опять подчеркивалъ слово -- жидовка), Рувимъ, знающій по-турецки и по-гречески, былъ между ними переводчикомъ. Такъ вотъ гдѣ происходило сватовство,-- въ корчмѣ-ѣ! Вотъ кто былъ переводчикомъ,-- жи-идъ! Сватомъ-те...
   -- Амвросій сначала не сдавался Но у него былъ сынъ, Георгій, человѣкъ семейный и бѣдный. Черезъ него и повели Павелъ и Олимпій свое сватовство... Долго еще Амвросій не сдавался, потомъ сдался. Ладно, молъ, хоть плоха-те невѣста, но ладно, возьму. Хоть и слѣпая, и хромая, и объ одной ногѣ,-- за то богатая, возьму...
   О. миссіонеръ даже рукой махнулъ...
   Часть публики, по преимуществу "церковные" -- хихикала, но меня коробило отъ нарисованной миссіонеромъ пошлой картины.
   Всталъ начетчикъ.
   -- Добрые слушатели! И сегодня, какъ и вчера, о. Ксенофонтъ попрекалъ нашу истинную Христову церковь, что у нея не было 180 лѣтъ епископовъ. Да, не было. Сами вы спалили нашихъ двухъ епископовъ.
   -- Какихъ же двухъ?-- возразилъ о. миссіонеръ.
   -- Павла Коломенскаго...
   -- Ну, Павла Коломенскаго одного... Это правда. Такъ подобное бывало и въ древніе вѣка христіанства. Служилъ епископъ св. литургію, пришелъ ко храму волхвъ и сталъ поносить святую церковь. Епископъ оставилъ служить литургію, вышелъ, сжегъ волхва на кострѣ, потомъ вошелъ въ храмъ и докончилъ обѣдню. Ты знаешь это?
   -- Знаю. Но то волхвъ, еретикъ.
   -- И это еретикъ.
   -- Нѣтъ, не еретикъ, а истинный. А вы еретики и спалили двухъ епископовъ...
   -- Какихъ же двухъ? Павла Коломенскаго одного.
   -- А Іова, въ Кавказской?
   -- Голова садова... Да нешто мы его живого, вѣдь его мертваго спалили!..
   Въ публикѣ смѣхъ.
   Такой случай, дѣйствительно, быль и не въ какомъ-нибудь XV--XVII столѣтіи, а въ девяностыхъ годахъ прошлаго столѣтія, всего лѣтъ 10--15 тому назадъ. Жилъ въ монастырѣ при станицѣ Кавказской старообрядческій епископъ Іовъ. Жилъ и умеръ. Пріѣхалъ нѣкій миссіонеръ, вырылъ его прахъ и сжегъ на кострѣ. Если не ошибаюсь, этотъ миссіонеръ занимаетъ нынѣ епископскую кафедру...
   Далѣе начетчикъ старался опровергнуть слова миссіонера:
   -- О. Ксенофонтъ говоритъ, что переводчикомъ былъ Рувимъ, сынъ еврейки. Неправда. Переводчикомъ былъ сербъ Огняновичъ, человѣкъ православный, жидомъ же сдѣлали его наши недобросовѣстные отечественные писатели для своихъ полемическихъ цѣлей. Это говоритъ нашъ русскій свѣтскій писатель Мельниковъ-Печерскій.
   Начетчикъ привелъ мѣсто изъ Мельникова.
   -- Да, и сербъ,-- согласился о. миссіонеръ.-- Жидъ и сербъ. Ихъ было двое.
   -- Но зачѣмъ же ты про серба умолчалъ, о. Ксенофонтъ? То-то...
   -- Далѣе. Зачѣмъ о. Ксенофонту понадобился разговоръ о свадьбѣ? Къ чему это? А вотъ къ чему. О. Ксенофонту охота жениться на старости лѣтъ, а жениться нельзя: попадья еще жива. Такъ онъ хоть поговоритъ о свадьбѣ...
   Въ публикѣ весело засмѣялись.
   -- Потомъ, о. Ксенофонтъ говоритъ, что Амвросія сватали въ корчмѣ. Откуда это? Вотъ откуда: профессоръ Субботинъ, написавшій исторію австрійской церкви, говоритъ, что ему объ этомъ разсказывалъ какой-то Пушичкинъ. Кто онъ такой? Неизвѣстно. Какой-то Пушичкинъ, и все тутъ. Ну, а мнѣ разсказывалъ Клюшичкинъ, что о. Ксенофонта, когда онъ шкуры по базару волочилъ, тоже уговаривали въ кабакѣ, чтобъ онъ сталъ миссіонеромъ. Иди, говорятъ, дадимъ тебѣ хорошее жалованье. Теперь ты шкурятникъ, шабай, а то будешь синодальнымъ миссіонеромъ.
   Публика хохотала. О. миссіонеръ сидѣлъ за своимъ столомъ и багровѣлъ. Широкое лицо его казалось еще шире, на лбу вздувалась синяя жила. Онъ то и дѣло утиралъ платкомъ катившійся потъ.
   -- Такъ вотъ: Субботину говорилъ Пушичкинъ, а мнѣ говорилъ Клюшичкинъ... отца дескать Ксенофонта сосватали въ кабакѣ.
   -- Врешь ты!-- не вытерпѣлъ миссіонеръ.-- Ни въ какомъ кабакѣ меня не сватали и миссіонеромъ я сталъ не сразу.
   -- Не перебивай, о. Ксенофонтъ. Я тебя не перебивалъ, когда ты говорилъ.
   -- А ты не ври.
   -- Не вру, а правду говорю.
   -- Правду... Тоже... Извѣстно, мужикъ необразованный. Мужикъ -- по мужицки и поступаетъ. Хамъ!
   Между ними началась перебранка. Обзывали другъ друга мужиками, хамами, лгунами...
   -- Подумаешь, бѣлая кость,-- иронизировалъ миссіонеръ.-- Какъ же... "Я не кто-нибудь,-- столбовой дворянинъ".
   Начетчикъ не оставался въ долгу и въ свою очередь язвилъ миссіонера.
   Публика хохотала до слезъ.
   Потомъ "собесѣдники" снова перешли на исторію австрійской церкви и на епископа Амвросія. Миссіонеръ доказывалъ, что Амвросій "продался", принимая кафедру въ Бѣлой Криницѣ. Начетчикъ оправдывалъ Амвросія, а что касается червонцевъ, которые взялъ Амвросій, то это просто на просто жалованье, такое же, какъ получаетъ онъ, миссіонеръ, и всякій служащій. Обѣ стороны доказывали правильность своихъ доводовъ документально -- ссылками на соотвѣтственныя мѣста въ книгахъ. Приводились большія выдержки, письма, между прочимъ, письмо Георгія, сына Амвросія, къ Олимпію, гдѣ Георгій жаловался, что его обманули: пообѣщали много и не дали. Письмо Георгія, полное ругательствъ и проклятій, такъ понравилось аскетическому молодому человѣку съ темными глазами, что онъ нѣсколько разъ перечитывалъ его, смакуя особенно конецъ:
   "И чтобъ ты на смертномъ одрѣ кричалъ и ревѣлъ, какъ собака".
   Начетчикъ въ свою очередь укорялъ въ корыстолюбіи православное духовенство...-- словомъ, какъ говорили въ толпѣ, "выворачивалась на изнанку вся подоплека". Въ концѣ концовъ въ церкви поднялась сплошная ругань. Спорили яростно, все обмѣниваясь цитатами, даже и поносили другъ друга отъ писанія: сатана, діаволъ, сѣмя вражіе, адъ, преисподняя, проклятіе и тому подобныя кроткія словеса были произнесены столько разъ и съ такой яростью, что становилось жутко въ церкви среди сумерекъ вечера. Мнѣ казалось, что передъ амвономъ, куда падали всѣ эти слова и проклятія, разверзлась зіяющая бездна и изъ нѣдръ ея хлынули темные призраки темнаго прошлаго, давно позабытые, и кружатся, и скрежещутъ зубами, и наполняютъ воздухъ тлетворнымъ дыханіемъ вражды и злобы.
   Я не помню, какъ дошелъ домой. И въ душѣ у меня какимъ-то рѣзкимъ, непріятнымъ диссонансомъ звучали слова аскетическаго помощника:
   -- Вотъ показываютъ тебѣ истину: вѣрь и спасешься...
   

IV.

   Но все же я пошелъ и на третью бесѣду.
   На этотъ разъ рѣчь шла о "двоеперстіи" и "троеперстіи". Опять цитаты, выдержки изъ книгъ. Тѣ же извращенія мысли, уклоненія въ сторону, накидываніе сѣтей, колкости и остроты, экскурсіи въ многовѣковую христіанскую литературу, разросшуюся передъ моими глазами въ цѣлый океанъ. Это была безконечная перспектива пройденныхъ вѣковъ, въ которой такъ же точно спорили ожесточенные люди, во имя истины проклиная другъ друга и вызывая на головы противниковъ адъ и тьму.
   Споръ былъ въ полномъ разгарѣ.
   -- Чѣмъ крестится о. Ксенофонтъ?-- выкрикивалъ рыженькій, съ козлиной бородкой начетчикъ, высоко поднявъ надъ головою правую руку съ двумя сложенными перстами; и отвѣчалъ, раздвинувъ пальцы:-- о. Ксенофонтъ крестится козлиными рогами!
   -- Чѣмъ крестится о. Ксенофонтъ?-- опять вопрошалъ онъ; и отвѣчалъ:-- О. Ксенофонтъ крестится армянскимъ кукишемъ. Чѣмъ крестится о. Ксенофонтъ? Адовыми вратами! Чѣмъ крестится? Сѣдалищемъ сатаны! И онъ еретикъ! И проклятъ! Куда онъ пойдетъ? Въ удѣлъ сатанѣ! Гдѣ ему мѣсто уготовано? Въ аду! Въ аду ему мѣсто! Вотъ гдѣ тебѣ мѣсто, о. Ксенофонтъ! Вотъ гдѣ тебѣ квартерка-те! Въ аду-у! Въ аду тебѣ квартерка! Тепленькая!..
   Такими и подобными эпитетами клеймили неукротимые "православные" писатели былого времени двоеперстіе и его сторонниковъ. Послѣ была образована "единовѣрческая" церковь, въ которой были допущены всѣ обряды старообрядцевъ и въ томъ числѣ двоеперстіе, но она была подчинена духовной власти синода и православныхъ епископовъ. Теперь всю хулу, которая изрекалась на старообрядцевъ, начетчикъ обращалъ отъ имени господствующей церкви на единовѣрцевъ... О. Ксенофонтъ -- послѣдователь единовѣрія.
   Онъ защищался:
   -- Ахъ, ты, голова, голова садова. Да вѣдь то когда было? Когда проклинали двоеперстіе? Давно. Въ семнадцатомъ столѣтіи. Проклинали тѣхъ людей, которые тогда жили. А когда образована единовѣрческая церковь? Ну-ка, скажи. Сто лѣтъ спустя. Такъ какъ-же? Можетъ проклятіе относиться къ намъ? Ну-ка... Ахъ, ты, голова твоя умная... Не вѣрьте ему, господа казаки. Онъ васъ заморочитъ. Ты пошелъ бы мужиковъ морочить, это тамъ ты можешь, а здѣсь тебѣ не удастся, здѣсь казаки, люди военные...
   -- Ладно ужъ...-- злорадствовалъ начетчикъ.-- Забрался въ ловушку, ну, и сиди въ ней.
   Какой-то изъ церковныхъ писателей назвалъ единовѣрческую церковь ловушкой, преддверіями православной церкви, для "уловленія" старообрядцевъ. Начетчикъ подхватилъ это слово и придалъ ему грубый, вульгарный смыслъ:
   -- Ловушка. Забрался въ нее и сиди, какъ мышь.
   Опять пошли препирательства, остроты, грубости и ругань "отъ писанія", вродѣ: "вставай, Пилатъ, казни церковь"; "нѣтъ, это ты, о. Ксенофонтъ, сѣмя вражіе"; "это тебя черти въ адъ поволокутъ"; "это въ тебѣ нечистый духъ сатаны"... Бѣсы, діаволъ, чортъ, сатана, проклятый, еретикъ -- какъ и вчера, завертѣлись въ пылу спора. А листы книгъ шуршали, перелистывались, и оттуда изрыгались все новыя ругательства. Былъ вечеръ, и въ церкви стояли сумерки, и кошмаръ носился подъ темнѣющими сводами...
   И воображеніе невольно рисовало картины изъ далекаго прошлаго. Ночь. Огромный дубъ на курганѣ, и подъ дубомъ костеръ, освѣщающій мерцающимъ свѣтомъ окружающее пространство. Вокругъ кургана -- цѣлыя сонмища народа, а среди него, у костра, огромный косматый волхвъ распростеръ руки, изрекаетъ заклятія. Тѣни ночи вьются надъ костромъ и надъ сонмищами людей и скрежещутъ...
   Когда я очнулся,-- надо мною, какъ труба, гремѣлъ голосъ миссіонера, повторявшаго слова, которыя читалъ аскетическій помощникъ изъ библіи. Слова, какъ ядра, падали въ толпу и били ее:
   -- Если же не будешь слушать гласа Господа Бога твоего и не будешь стараться исполнять всѣ заповѣди Его и постановленія, то придутъ на тебя всѣ клятвы сіи и постигнутъ тебя. Проклятъ ты будешь въ городѣ и проклятъ будешь въ полѣ! Прокляты житницы твои и кладовыя твои! Проклятъ плодъ чрева твоего и плодъ земли твоей, плодъ твоихъ воловъ и овецъ твоихъ! Проклятъ ты при входѣ твоемъ въ храмъ и проклятъ при выходѣ! Пошлетъ на тебя Господь проклятіе, смятеніе и несчастіе во всякомъ дѣлѣ рукъ твоихъ, какое ни станешь ты дѣлать! Поразитъ тебя Господь чахлостью, горячкою, лихорадкою, воспаленіемъ, засухою, палящимъ вѣтромъ и ржавчиною, и они будутъ преслѣдовать тебя, доколѣ не погибнешь! И небеса твои, которыя надъ головою твоею, сдѣлаются мѣдью и земля подъ тобою желѣзомъ!
   Нѣсколько мгновеній толпа стояла, словно оглушенная. Потомъ поднялся невообразимый шумъ и гамъ. Нѣсколько человѣкъ сразу порывались говорить. Священники съ миссіонеромъ во главѣ демонстративно встали и запѣли молитву.
   -- Дайте слова!-- кричали въ толпѣ.
   -- Дайте слова! Два слова!
   -- Одну минуту дайте!-- кричалъ начетчикъ, вставъ на стулъ.
   Слова не дали, и толпа въ возбужденіи хлынула изъ церкви, давясь въ тѣсныхъ проходахъ. Возбужденіе радіусами расходилось по всей огромной станицѣ, достигая отдаленнѣйшихъ ея уголковъ.
   На дворѣ стояла темная осенняя ночь...
   

V.

   На другой или на третій день послѣ "собесѣдованія" я встрѣтилъ учительницу. Разговоръ тотчасъ же перешелъ на бесѣду.
   -- Ну, какъ?-- спрашиваю.
   -- Бѣда!
   -- Что такое?
   -- Дѣвчонки мои разбились на двѣ партіи. Однѣ говорятъ: вы проклятыя, а тѣ -- вы проклятыя. Слезы, чуть не драки, бѣгутъ ко мнѣ жаловаться...
   А мой квартирный хозяинъ, заматерѣлый старовѣръ, бросилъ мнѣ съ ненавистью:
   -- Если такъ насъ оскорбляютъ, бросимъ все и уйдемъ за границу. Будемъ лучше султану служить...
   Вся станица, грозя, потрясала кулаками вслѣдъ уѣхавшему о. миссіонеру.
   Это было еще въ 1904 году. Съ этихъ поръ я слѣдилъ за духовными успѣхами о. Ксенофонта Крючкова.
   Съ Кавказа онъ перебросился въ Пермь. Оттуда въ Черниговъ, изъ Чернигова въ Ставрополь, въ Сибирь, во всѣхъ концахъ Россіи кидая свои тяжелыя, какъ камни, слова, и всюду вызывая однѣ и тѣ же чувства.
   Какія?-- Это я и старался описать въ этомъ безхитростномъ снимкѣ съ натуры.

Л. Ефимовичъ.

"Русское Богатство", No 8, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru