Неведомский М.
А. И. Богданович, как писатель и редактор "Мира Божия"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. Неведомскій

А. И. Богдановичъ, какъ писатель и редакторъ "Міра Божія".

   Годы перелома (1895--1906). Сборникъ критическихъ статей.
   Книгоиздательство "Міръ Божій", Спб., 1908
  
   "Какъ можете вы съ этимъ жить?.. Въ окружающей жизни идетъ коренная, давно невиданная ломка; въ этой ломкѣ падаетъ и гибнетъ одно, незамѣтно нарождается другое... И вы стоите передъ "этимъ хаосомъ, потеряли подъ ногами всякую почву"...
   Выписавъ эти слова Наташи изъ повѣсти В. Вересаева "Повѣтріе", А. И. Богдановичъ эамѣчаетъ:
   "Въ сущности это старая исторія отцовъ и дѣтей. Дѣти нѣсколько жестковаты и поглядываютъ ва отцовъ съ снисходительной усмѣшкой сожалѣнія. Отцы горестно недоумѣваютъ"...
   Читатель найдетъ эти строки на стр. 229 настоящаго сборника въ статьѣ: "Моментъ перелома въ художественномъ отраженіи" ("Безъ дороги" и "Повѣтріе", разсказы Вересаева).
   Написана статья въ 1898 году, но въ сущности характеризуетъ обликъ покойнаго писателя -- съ самыхъ первыхъ его выступленій въ качествѣ автора "Критическихъ замѣтокъ".
   Доктора (народника эпохи ликвидаціи этого направленія) А. И. Богдановичъ опредѣляетъ такъ: "человѣкъ, который, не рѣшивъ общаго вопроса, весь отдался текущей жизни съ ея прямыми ежедневными задачами, -- настроеніе будничной жизни, не дающей углубиться и разобраться въ ея хаосѣ".
   A объ молодой "марксисткѣ" Наташѣ говорить: "Наташа обращается къ жизни, ищетъ въ ней того отвѣта, котораго не могли ей дать ни кузенъ, ни старый другъ (народники: одинъ еще "вѣрующій" въ артели, другой -- уже окончательно разочарованный), и постепенно среди хаоса находитъ дорогу, на которой мы застаемъ ее въ "Повѣтріи". Куда она приведетъ ее, авторъ не рѣшаетъ этого вопроса, и умно дѣлаетъ. Рѣшеніе его -- дѣло будущаго"...
   Эти цитаты какъ бы резюмируютъ и позицію, занятую А. И. въ томъ идейномъ спорѣ, который разгорѣлся въ годы перелома, въ средѣ нашей интеллигенціи, и сразу выдвигаютъ основную черту писателя, излюбленный имъ критерій для оцѣнки идей и фактовъ.
   Симпатіи его безусловно съ самаго начала на сторонѣ "дѣтей".
   Не случайна, однако, въ его устахъ и похвала Вересаеву: "умно дѣлаетъ", за осторожную постановку вопроса. Цѣликомъ и безоговорочно, А. И. не можетъ быть зачисленъ въ лагерь "дѣтей": всю жизнь работая въ сферѣ болѣе общихъ, основныхъ, я бы сказалъ -- элементарныхъ, и потому, въ ту эпоху и для его цѣлей особенно нужныхъ -- вопросовъ общественности, А. И. какъ бы чуждался вполнѣ конкретныхъ программъ, и формально ни къ какому лагерю не принадлежалъ. Однако, всѣ его предпосылки, всѣ основы его мышленія, всѣ его вкусы и мотивы его настроеній, -- какъ увидимъ ниже, интимно и по существу роднили его именно съ тѣмъ послѣдовательно-демократическимъ и европейскимъ строемъ мысли, который былъ выдвинутъ нашей социалъ-демократіей въ 90-хъ годахъ, и именно на защиту этого направленія отъ народнической критики онъ ополчается съ самыхъ первыхъ своихь статей...
   Не менѣе характерно и подчеркнутое мною порицаніе доктору, эпигону народничества, за его отказъ отъ рѣшенія "общаго вопроса", и горячая (онъ называеть ея отвѣтъ "великолѣпнымъ") похвала Наташѣ, и та формулировка, которую онъ придаетъ происходившей въ ней (т. е. въ "дѣтяхъ" вообще) эволюціи: .Наташа обращается къ жизни"... Постоянное, неустанное напоминаніе о необходимости разрѣшенія общаго вопроса, постоянное указаніе на невозможность жить безъ такого разрѣшенія, вѣчная борьба съ обывательщиной, съ существованіемъ изо дня въ денъ, съ "будничными интереоами текущей дѣйствительности", -- вотъ тема, красной нитью проходящая черезъ всѣ писанія А. И.; a рядомъ съ ней -- настроеніе и проповѣдь глубочайшаго реализма, свѣтло-трезваго взгляда на жизнь, постояннаго обращенія именно къ ней, къ этой жизни...
   Это сочетаніе, это двуединое стремленіе къ общему съ одной стороны, и къ трезвому реализму съ другой, можетъ быть, самая типичная черта А. И., и въ то же время типичная и отличительная черта "дѣтей", ихъ основной лозунгъ "обращенія" въ борьбѣ съ "отцами".
   "Въ томъ и заключается огромный шагъ впередъ, сдѣлалный общественной мыслью за эти годы, -- пишетъ А. И. въ статьѣ объ "ультранародникѣ" Златовратскомъ, -- что пустопорожними, хотя и таинственно звучащими словами, теперь никого не удивишь и не уловишь, темъ менѣе наставишь на истинный путь". "Перечитывая и пересматривая это произведеніе ("Золотыя сердца"), мы старались найти въ немъ какую-нибудь руководящую мысль, какое либо указаніе, что желалъ сказать авторъ, и, признаемся, -- не нашли. Или въ наши дни секретъ пониманія ультранародническихъ шедевровъ утерянъ? Правду говоря, мы ня мало не скорбимъ объ этомъ".
   Такъ отзывается онъ о слащавомъ "лирическомъ" народничествѣ. Но и къ представителямъ народничества позднѣйшаго, къ представителямъ той фазы его, теоретикомъ которой являлся Н. К. Михайловскій, a лучшимъ художественнымъ выразителемъ -- Глѣбъ Успенскій, А. И. относится очень критически. Онъ отдаетъ должное ихъ талантамъ, ихъ искренности и идеализму. Такъ напримѣръ, о Каронинѣ (стр. 218) онъ говоритъ: "Для Каронина его думы и убѣжденія -- это дѣло всей жизни, слово -- орудіе борьбы за счастье другихъ", и примѣняетъ къ нему самому одно мѣсто изъ писаній этого автора: "слово имѣетъ свое сердце и это сердце есть стремленіе къ истинѣ и борьба за все человѣчное"... Но тутъ же отмѣчаетъ типичную черту лучпшхъ беллетристовъ этой полосы, въ художественныхъ и правдивыхъ произведеніяхъ своихъ разбивавшихъ собственныя теоріи:
   "Сами народники накопили массу матеріала, которымъ злые марксисты только воспользовались для своихъ выводовъ. И странно было бы не воспользоваться, когда эти выводы торчатъ, какъ шесты, изъ всей народнической литературы. Если тѣмъ не менѣе сами народники приходили къ выводамъ какъ разъ обратнаго свойства, то въ этомъ повинна ихъ идеализація народной жизни"...
   Любовнымъ и уважительныиъ тономъ проникнуты его статьи о Г. И. Успенскомъ и др. Но это не мѣшаетъ А. И., при случаѣ, очень рѣшительно напоминать объ "основномъ разногласіи во взглядахъ на ходъ и задачи общественной эволюціи", о "невозможности найти общую почву для взаимнаго пониманія и соглашенія"...
   Борьба съ народничествомъ, и особенно съ выродившимся народничествомъ конца 80-хъ и начала 90-хъ годовъ, съ "эпигонами народничества", какъ онъ ихъ называлъ, являлась основной темой многихъ и многихъ его статей, содержаніемъ большинства его полемическихъ выпадовъ.
   Соврѣвшя духовно именно въ годы перелома, въ годы ликвидаціи недавно царившаго міросозерцанія, съ его признаніемъ особаго для Россіи пути историческаго развитія" съ элементами мессіанства, которое, со временъ славянофиловъ, накладывало печать на всю нашу общественную мысль, А. И. одинъ изъ первыхъ въ русской демократической журналиствкѣ безповоротно и рѣшительно высказался за "капитуляцію" передъ Европой, за необходимость переоцѣнки установившихся взглядовъ, одинъ изъ первыхъ открыто выступилъ, какъ антинародникъ и другъ нарождавшагося русскаго марксизма. Первый легальный марксистскій журналъ "Новое Слово" появляется только въ 1898 г. A онъ уже съ 1895 года, въ первой своей "Критической замѣткѣ", помѣщенной въ "Мірѣ Божіемъ", начинаеть переоцѣнивать смутное народническое понятіе "народъ", и что дальше, то рѣзче высказывается за новое теченіе.
   Созданный его трудами журналъ "Міръ Божій" быстро завоевалъ очень многочисленную аудиторію. И стало быть, A. И. по праву принадлежитъ заслуга широкой пропаганды новыхъ взглядовъ: онъ своимъ журналомъ не мало сдѣлалъ, въ смыслѣ пробужденія въ средѣ широкаго круга читателей стремленій къ пересмотру, къ провѣркѣ рутинныхъ и устарѣлыхъ понятій, въ смыслѣ пробужденія симпатій къ нарождавшемуся тогда направленію.
   Но этимъ не исчерпывались ни задача, ни "дѣло жизни" покойнаго писателя.
   Когда мы, товарищи его по редакціи "Міра Божія", надъ свѣжей его могилой пытались подвести итоги его преждевременно оборвавшемуся существованію, я не нашелъ лучшаго опредѣленія, какъ удивительно логичная жизнь. Въ статьѣ, помѣщаемой въ настоящемъ сборникѣ, В. Г. Короленко упоминаеть о студенческихъ годахъ покойнаго и объ его арестѣ по дѣлу кіевскаго кружка народовольцевъ въ 1882 году. Народовольчество, можно сказать, имѣло своимъ легальнымъ литературнымъ выразителемъ направленіе критическаго народничества, направленіе Михайловскаго, Успенскаго, -- "Отечественныхъ записокъ", словомъ... Стало быть, Ангелъ Ивановичъ, занимаясь возраженіями противъ этого направленія, критикой его, въ значительной степени, занимался и самокритикой, возраженіями противъ своихъ собственныхъ прежнихъ идей, переоцѣнкой соботвенныхъ воззрѣній. Уже въ 1887 году, судя по эпизоду, сообщаемому г. Бахомъ (въ "Быломъ" 1907 г., No 1) онъ совершенно отошелъ оть прежнихъ взглядовъ, разочаровался въ нихъ. И если впослѣдствіи, анализируя "народничество" съ точки зрѣнія этической и психодогической, онъ открывалъ въ немъ элементы чуждые истинному демократизму, то съ другой стороны, въ его объективныхъ оцѣнкахъ дѣйствительности и программныхъ построеніяхъ, А. И. уже давно усмотрѣлъ основной порокъ: народовольчество было движеніемъ чисто интеллигентскимъ, не опиравшимся на массу, и по тому самому, несмотря на весь героизмъ своихъ представителей, обреченнымъ на гибель. И вотъ этотъ порокъ народнической программы, сознанный А. И., какъ бы указываетъ ему основвую линію всей дальнѣйшей его дѣятельности, всей его жизни. Разочаровавшись въ народничествѣ, онъ какъ бы даетъ Анибалову клятву всю жиэнь посвятить на исправленіе коренной ошибки, въ которой прежде и самъ былъ повиненъ. Отнынѣ вся его дѣятельность какъ бы имѣетъ цѣлью создать сочувствующую и дѣйственно настроенную среду для интеллигентныхъ борцовъ, оказавшихся одинокими. Онъ примыкаетъ въ 1894 году къ партіи "народоправцевъ", пытавшейся объединить широкіе круги деыократіи. A затѣмъ, когда и эта вторая его попытка партійной работы потерпѣла неудачу (партія была, вскорѣ по возникновеніи, разбита и не возобновлялась) онъ впрягается въ ярмо редактора демократическаго журнала, и до конца, не зная ни отдыху, ни сроку, несетъ этотъ отвѣтственный, неблагодарный и тяжелый трудъ. Вошедши въ "Міръ Божій", въ качествѣ простого сотрудника, онъ вскорѣ превращается въ фактическаго его редактора и почти единолично руководитъ внутренней стороной журнала. Вопреки нѣкоторымъ сообщеніямъ въ прессѣ, въ которыхъ отчасти былъ повиненъ самъ чрезмѣрно-скромный А. И., журналъ "Міръ Божій" былъ безспорно созданіемъ его рукъ и почти ничьихъ больше {Цѣнной и талантливой сотрудницей его, особенно въ практической сторонѣ дѣла, являлась основательница журнала -- издательница его A. A. Давыдова (ум. в 1902 г).}. Въ журналѣ онъ видѣлъ прежде всего срѣдство для воспитанія -- культурнаго вообще и политическаго въ частности -- широкихъ круговъ демократіи.
   Отношеніе А. И. къ своему дѣтищу очень удачно характеризовалъ Ѳ. Д. Батюшковъ въ замѣткѣ "Памяти А. И. Богдановича" ("Соврем. Міръ" 1907 г., No 4):
  
   "Перевороты совершаются лишь при общемъ подъемѣ сознанія въ массѣ народа. Отсюда выводъ, что главный дѣятель прогресса -- средній человѣкъ, когда онъ станетъ сознательной единицей и будетъ ясно понимать свои права, стойко отстаивая и вытекающія изъ нихъ требованія. Журналъ -- наилучшій проводникъ этихъ идей, наилучшее орудіе для осуществленія задуманной цѣли -- воспитать "средняго человѣка". Какъ выполнить поставленную задачу -- это искусство редактора, который долженъ сумѣть приноровиться въ психикѣ "средняго читателя", знать его вкусы, навыки, запросы... По шутливому выраженію Ангела Ив. нужно прежде всего, чтобы всѣ статьи журнала были "читабельны". Ангелъ Ив. почти не признавалъ "общеизвѣстнаго" y насъ и по своему онъ былъ правъ. Другимъ критеріумомъ въ выборѣ матеріала являлось требовавіе актуальности темъ и связи содержанія статей съ запросами современности, подъ освѣщеніемъ которой должны были быть представлены даже историческія изслѣдованія ближнихъ и отдаленныхъ эпохъ. Въ вопросѣ, неоднократно возникавшемъ y насъ въ бесѣдахъ съ нимъ, -- какъ же представить себѣ болѣе или менѣе конкретно этого "средняго читателя", котораго журналъ призванъ удовлетворять, Ангелъ Ив. предлагалъ упрощевное рѣшеніе: "Я самъ средній читатель, -- говорилъ онъ. Я долго жилъ въ провинціи, оторванный отъ всякихъ центровъ просвѣщенія, не имѣя возможности ни выписывать много книгъ, ни пользоваться богатыми библіотеками. Я знаю, что значитъ жить въ глуши и чего ожидаетъ отъ ежемѣсячнаго изданія нашъ средній обыватель".
  
   Незачѣмъ отмѣчать, конечно, что ето приравниваніе себя къ "среднему читателю" было лишь проявленіенъ его вѣчной скромности. Но что онъ зналъ и понималъ средняго читателя, какъ мало кто иной, -- это безусловно вѣрно.
   На это дѣло культурнаго и политическаго воспитанія "средняго человѣка", -- воспитанія въ духѣ отмѣченнаго мною европейскаго направленія мысли, на это дѣло культуры и демократіи, А. И. посвятилъ 12 лѣтъ упорной редакторской и писательской работы {Послѣдній годъ онъ былъ уже не фактическимъ только, a и оффиціальнымъ редакторомъ "Современнаго Міра", который явился на смѣну "Міру Божьему", пріостановленному въ іюнѣ 1906 года.}.
   Въ самые послѣдніе годы своего существованія журналъ нѣсколько измѣннлъ свою физіономію -- нѣсколько отошелъ отъ первоначальнаго типа популярнаго органа "для самообразованія", какъ значилось въ его заголовкѣ. А. И. допустилъ это въ увѣренности, что къ этому времени уже значительно повысился уровень читательской среды.
   Я лично состоялъ сотрудникомъ "Міра Божія" лишь въ эти послѣдвіе годы, и потому могу совершенно безпристрастно, какъ бы со стороны, оцѣнивать роль и значеніе журнала за первый, десятилѣтній, періодъ его существованія. И врядъ ли я ошибусь, если скажу, что "Міръ Божій" сыгралъ въ эту пору очень замѣтную роль въ дѣлѣ нашей культуры, что огромный трудъ, потраченный на него А. И., не пропалъ даромъ.
   Если не считать "Вѣстника Европы", имѣвшаго всегда свою специфическую -- и притомъ далеко не демократическую по-своему составу аудиторію, -- да "Русской Мысли" -- журнала совершенно тусклаго и неопредѣленнаго по своему направленію, -- можно сказать, что вся наша журналистика того времени состояла лишь изъ "Русскаго Богатства" да "Міра Божія". "Сѣверный Вѣстникъ" уже въ 1897 г. закончилъ свое существованіе. И именно "Міръ Божій", былъ наиболѣе распространеннымъ, особенно въ провинціи, органомъ. Такимъ образомъ А. И. при помощи своего журнала продолжалъ то огромное дѣло, которое передъ тѣмъ выполнялось Чернышевскими, Добролюбовыми, Салтыковыми, съ тою разницей, что аудиторія А. И. была шире, демократичнѣе по составу, и онъ выполнялъ свою задачу въ примѣненіи къ ней. Прибавлю къ этому, что онъ началъ свою дѣятельность и продолжалъ ее еще въ такіе годы, когда общественная жизнь почти сводилась къ литературѣ, сосредоточивалась въ журналистикѣ и ею питалась.
   Журналъ для "средняго читател",. созданный и руководимый имъ въ теченіе 12 лѣтъ, -- вотъ главное дѣло жизни покойнаго писателя, вотъ несомнѣнная заслуга его передъ русской культурой.
   Всю жизнь, съ самаго того момента, когда онъ разочаровался въ народовольческихъ теоріяхъ, онъ служилъ дѣлу культуры и демократіи. Это была линія всей его жизни, безъ единаго изгиба или уклона, линія прямая и чистая... Вотъ почему я назвалъ его жизнь "на рѣдкость логичной жизнью", вотъ почему на мой взглядъ, А. И. удалось занять такое мѣсто въ исторіи русской общественности, котораго не заняли и не займутъ многіе писатели, можетъ быть и одаренные болѣе яркою писательскою индивидуальностью...
   Странною, какъ бы символичною, была преждевременная смерть этого упорно-логичнаго поклонника культуры и демократіи.
   Послѣдними словами своими онъ какъ бы сформулировалъ девизъ всей своей жизни:
   -- "Я вижу въ васъ представителя культуры и труда..."
   Это были послѣднія его слова, произнесенныя шепотомъ на ухо къ наклонившемуся надъ нимъ хирургу, за нѣсколько секундъ до конца...
   А. И. часто высказывалъ, что настоящее призваніе его публицистика, a не критика.
   Началомъ его литературной дѣятельности была именно публицистика на столбцахъ поволжской прессы (чнтатель найдеть нѣкоторыя подробности изъ этой эпохи его дѣятельности въ помѣщенной здѣсь статьѣ В. Г. Короленко). И кончилъ онъ тоже публицистикой. Какъ только, благодаря движенію октябрьскихъ дней 1905 года, журналистика временно освободилась отъ душившей ее цензурной петли, А. И. измѣнилъ заглавіе своихъ очерковъ: начиная съ ноябрьской книжки этого года, "Критическія замѣтки" превратились въ "Текущія". Это были горячія, нервно, съ подъемомъ написанныя статьи, сначала полныя энтузіазма и вѣры, a вскорѣ, ко времени Бѣлостокскаго и прочихъ погромовъ, звучащія гнѣвомъ и ожесточеніемъ... Къ сожалѣнію, нынѣшнія цензурныя условія дѣлаютъ невозможнымъ помѣщевіе ихъ въ настоящемъ сборникѣ.
   Ихъ было всего четыре -- этихъ статей, въ которыхъ онъ говорилъ своимъ настоящимъ голосомъ, не прибѣгая къ обинякамъ и намекамъ, какъ принужденъ былъ дѣлать всю жизнь.
   Послѣдняя изъ нихъ написана въ іюлѣ 1906 года. A тутъ уже вступила въ свои права болѣзнь, скоро сведшая его въ могилу...
   Но если А. И. и былъ прирожденнымъ публицистомъ, a критикомъ сталъ только поневолѣ, то при его страстной любви къ литературѣ и искусству онъ, ни на секунду не упуская изъ виду своихъ публицистическихъ цѣлей, успѣлъ дать цѣлый рядъ интересныхъ критическихъ этюдовъ почти о всѣхъ сколько нибудь выдающихся литературныхъ явленіяхъ за періодъ времени 1895 -- 1905 года.
   Укажу, напримѣръ, на рядъ его статей о Чеховѣ, на цитированныя мною замѣтки объ очеркахъ Вересаева и Каронина, на полемическія по тону очерки о г. Меньшиковѣ, Лѣсковѣ и Златовратскомъ...
   Прирожденный публицистъ сказывается въ томъ, что въ своихъ критическихъ статьяхъ онъ прежде всего занимается темами жизни и, конечно преимущественно общественной жизни, затронутыми въ разбираемомъ имъ художественномъ произведеніи.
   Выше я отмѣтилъ основные мотивы его "критическихъ замѣтокъ": постоянный призывъ къ решенію общаго вопроса, къ выработкѣ міросозерцанія, охватывающаго всѣ мелочи текущей дѣйствительности и опредѣляющаго линію поведенія, -- съ одной стороны, и непремѣнное обращеніе къ дѣйствительности, трезво реалистическая оцѣнка ея -- съ другой.
   Я приведу сейчасъ нѣсколько образчиковъ того, какъ онъ примѣнялъ свою основную точку зрѣнія къ конктретнымъ явленіямъ жизни и литературы.
   Вотъ, напримѣръ, прекрасное опредѣленіе взаимоотношенія интеллигенціи и народа, разрѣшающее вопросъ какъ разъ въ томъ послѣдовательно-демократическомъ духѣ и тонѣ, въ какомъ рѣшало его марксистское теченіе, a за одно и опредѣленіе истиннаго демократизма вообще:
  
   "Въ теченіе сорока лѣтъ, прошедшихъ со времени выступленія Добролюбова въ литературѣ, идеи, имъ внесенныя, не могли оставаться безъ движенія. Произошла естествевная эволюція во взглядахъ и на литературу, и на интеллитенцію и ея отношеніе къ народу. Но проникающій Добролюбова демократвческій принципъ остался въ литературѣ неизмѣннымъ. Скептицизмъ и отрицательное отношеніе къ ннтеллигенціи исчезли, интеллигенція сознала себя, какъ неразрывную часть народа, составляющую въ немъ все то, что стремится къ сознательной жизни, желаетъ жить, чтобы, -- по слову Пушкина, -- "мыслить и страдать". Исчезло и подчиненное отношеніе ея къ народу, вмѣстѣ съ понятіемъ "долга", которое теперь замѣняется понятіемъ общности, тожественности интересовь народа и интеллигенціи. Словомъ, принципъ, впервые съ опредѣленностью, не допускающей сомнѣній и колебаній, уступокъ и сдѣлокъ, высказанный Добродюбовымъ, эволюціонировалъ въ направленіи глубоко демократическомъ -- отъ подчиненія народу къ равенству сь народомъ" (см. стр. 32, статъя объ H. А. Добролюбовѣ).
  
   Тѣмъ же демократизмомъ проникнуты его возраженія на мысли Л. Толстого "Объ искусствѣ" (стр. 152 и 168). Онъ горячо протестуетъ противъ идеи великаго "опростителя" о ненужности для народа нашего искусства и нашей науки, которыя по этому признаются Толстымъ "не настоящими". Въ противоположность народникамъ, которые, въ полномъ согласіи съ Толстымъ, утверждали, что "нашей деревнѣ совершенно не нужны ни Пушкинъ, ни Карамзинъ", А. И. горячо отстаиваетъ общечеловѣческое значеніе культуры:
  
   "Не заходя далеко на Западъ, гдѣ литература высшаго класса, его газеты, его живопись, театръ, университетская наука стали въ значительной степенн уже теперь доступны рабочему классу, и y насъ, по мѣрѣ роста грамотности, замѣтно такое же стремленіе народа пріобщиться къ тѣмъ умственнымъ сокровнщамъ, какими пользуется высшая интеллигенція"...
   ..."Если теперь представимъ себѣ, что это движеніе тодько въ зародышѣ, что даже на Западѣ оно началось не далѣе 20 -- 30 лѣтъ наэадъ, что развитіе его впереди не ограничено предѣлами, то вполнѣ допустимо такое состояніе общества, при которомъ рабочій читатель явится главнымъ двигателемъ и вдохновителемъ искусства и наукъ. Какъ отразится такой коренной переворотъ на искусствѣ, теперь даже предвидѣть невозможно. Можно одно сказать съ полной увѣренностью, что это будетъ благодѣтельнимъ переворотомъ прежде всего для исуусетва".
  
   A вотъ и болѣе детальное опредѣленіе отношенія народа къ культурѣ. Въ замѣткѣ о Чеховской повѣсти "Мужики", которую онъ горячо отстаивалъ оть нападокъ народнической критики, А. И. пишетъ:
  
   "Какъ видимъ, запросы на нѣчто, хотя и смутное и крайне неопредѣленное, есть въ душѣ деревни, но, ничего не видя, не зная, не имѣя даже возможности знать, деревня не находитъ отвѣта. Ей надо принести его извнѣ, такъ какъ сама она не заулючаетъ въ себѣ силы, которая распахнула бы двери въ міръ, -- не деревенскій, a настоящій, божій, свѣтлый и широкій..."
  
   А о городскомъ "народѣ", въ концѣ уже цитированной мною статьи о Толстомъ, замѣчаетъ:
  
   "Во всѣхъ представительныхъ правленіяхъ именно представители рабочаго класса стоятъ всегда за ассигновки на науку, такъ какъ они понимаютъ, что каждое новое завоеваніе ея приближаетъ ихъ къ измѣненію общественнаго строя въ выгодномъ ддя нихъ направленіи".
  
   По поводу народнической "тяги въ деревню" и интеллигентскаго "покаянія передъ народомъ" А. И. высказывается въ присущемъ ему трезво-реалистическомъ тонѣ. "Кажется ясно, -- ждать спасенія надо именно въ стремленіяхъ "снизу вверхъ!" -- восклицаетъ онъ, разбирая очеркъ Каронина подъ этимъ заглавіемъ, и прибавляетъ:
  
   "Что между народомъ и интеллигенціей нѣтъ той пропасти, на которую указываютъ гг. Меньшиковы, Энгельгардты и ихъ присные, -- это несомнѣнно Интеллигенція составляетъ неотъемлимую часть народа, плоть отъ плоти, кость отъ костей его, и для взаимнаго пониманія и сближенія вовсе не нужны маскарадные костюмы, опрощеніе, вовсе не требуется "онародиться", "расплыться" и тому подобное. Интеллигенція должна быть тѣмъ, что она есть, -- представителемъ духовной жизни народа въ глубокомъ значеніи этого слова, его мыслью и духомъ. Только остаыаясь сама собой, она становится ему понятной и близкой, и такъ должна смотрѣть на себя, никогда не выдѣляя себя и не противопоставляя себя народу. Величайшій грѣхъ, кахой могла бы совершить интеллигенція, было бы отреченіе отъ своей роли и значенія, смиренное уничиженіе и самопрезрѣніе. Именно тогда она и поступила бы, какъ "рабъ лукавый", расточившій свои таланты безъ всякой пользы и смысла. Къ счастью, это невозможно" (стр. 217).
  
   Неизмѣнно, по поводу всевозможныхъ проявленій нашей политической отсталости, возвращается онъ къ общему вопроеуг къ "насущному вопросу", какъ онъ назвалъ его въ брошюрѣ, изданной партіей "Народнаго Права" и написанной имъ въ сотрудничествѣ съ однимъ товарищемъ по партіи, и постоянно противополагаетъ въ этомъ смыслѣ европейское общество -- нашему. Приведу характерное разсужденіе на эту тему по поводу аполитическихъ, истинно-обывательскихъ воззрѣній Энгельгардта (въ его "Письмахъ изъ деревни"):
  
   "Неумѣніе оріентироваться среди явленій и вытекающее отсюда душевное смятеніе, постоянныя уклоненія мысли то вправо, то влѣво, и выводы, подчасъ поразительныя по противорѣчіямъ съ тѣмъ, что самъ же художникъ создалъ. Намъ кажется, это зависитъ отъ зачаточнаго состоянія y насъ особаго общественнаго чувства, которое вырабатывается только общественною жизнью. Его можно сравнить съ тѣмъ мышечнымъ чувствомъ, которое на каждомъ шагу вамъ помогаетъ, и вполнѣ для васъ нечувствительно, направляетъ и соразмѣряеть наши движенія при всякой работѣ. Въ общественной жизни, гдѣ сталкивается, какъ въ водоворотѣ, масса самыхъ противоположныхъ интересовъ и явленій, небходимость оріентироваться среди нихъ вырабатываетъ нѣчто подобное этому мышечному чувству, что помогаетъ человѣку выбиться изъ противорѣчій, отвести каждому явленію свое мѣсто и найти надлежащій уголъ зрѣнія... Повидимому, мы еще не дошли до этой стадіи развитія и пока только хорошіе, иногда -- несравненные наблюдатели, но плохіе общественные дѣятели и мыслители. По крайней мѣрѣ, наша художественная литература по богатству и оригинальности не уступитъ никакой другой, a когда наши, иногда величайшіе художники, какъ, напр., Гоголь, пускаются въ область мысли, особенно общественной, туть начинается нѣчто уму непостижное".
  
   Или такое мѣсто въ статьѣ о Никитенкѣ, этомъ "трибунѣ по призванію", какъ онъ самъ себя опредѣлялъ, всю жизнь благополучно пребывавшемъ на цензорскомъ посту:
  
   "Резкіе, сильные типы, въ ту или иную сторону, требуютъ особой культуры, которая вырабатывается борьбой. Гдѣ тишь да гладь, тамъ не выживають яркіе характеры, требующія простора ддя проявленія своей энергіи. Гдѣ личность связана и вся дѣятельность сведена, какъ y Никитенкт, къ "Дневнику", тамъ и характеры получаютъ особую закругленность, какъ рѣчные голыши, постоянно омываемые водой, которая исподволь, но неудержимо шлифуеть всѣ ихъ неровности, сглаживаетъ шероховатости и полируетъ всѣхъ подъ одно".
  
   A въ противоположность этимъ разиышленіямъ надъ родными картинами, возвратившись изъ кратковременной поѣздки въ Германію въ 1908 г., онъ даеть такой итогъ своихъ заграничныхъ впечатлѣній:
  
   "Передъ вами вырисовывается собирательная "личность", не мужикъ, рабочій, интеллигентъ или чиновникъ, a человѣкъ, до мозга костей проникнутый сознаніемъ своихъ неотъемлемыхъ правъ, человѣческихъ и гражданскихъ, которыя онъ начинаетъ понимать и любить еще въ школѣ и затѣмъ всю жизнь отстаиваетъ и зашищаетъ ихъ, видя въ этомъ свой первый и главный долгъ. Вся окружающая жизнь постоянно поддерживаетъ въ немъ это сознаніе себя, какъ личности прежде всего и на каждомъ шагу".
  
   Этими немногими образчиками я и ограничусь. Читатель по нимъ уже можетъ оцѣнить ту ясную трезвость взглядовъ, которою отличался покойный критикъ-публицистъ. И еще одну особенность его оцѣнитъ чуткій читатель: необыкновенную прямоту и простоту его стиля. "Каковъ стиль -- таковъ человѣкъ", -- А. И. не разъ цитируетъ это изреченіе Бюффона. Къ самому А. И. оно примѣнимо въ полной мѣрѣ. Немного могъ бы я указать среди нашихъ писателей людей до такой степени чуждыхъ фразы, какимъ былъ покойный. Его чистый, честный стиль являлся прямымъ выраженіемъ его необыкновенно чистой и прямой натуры.
   Ta статья его о Добролюбовѣ, изъ которой я привелъ его опредѣленіе интеллигенціи, -- одна изъ лучшихъ статей А. И. -- невольно наводитъ на сближеніе этихъ двухъ писательскихъ натуръ. Необыкновенно любовный тонъ, въ которомъ она написана, необыкновенно тонкое и вѣрное пониманіе самого "святая святыхъ" автора "Лучъ свѣта въ темномъ царствѣ" какъ бы свидѣтельствуютъ именно о духовномъ сродствѣ этихъ двухъ людей. И тамъ и туть -- та же прямота и чистота, то же полное отсутствіе фразы, тоже беззавѣтное служеніе литературѣ и при посредствѣ литературы -- общественности, общественности прежде всего и всегда. Я вовсе не думаю отождествлять этихъ двухъ писателей, приравнивать ихъ по писательскому темпераменту и размѣрамъ дарованій: одинъ былъ пламеннымъ трибуномъ, другой -- скромнымъ и осторожнммъ аналитикомъ... Я хочу указать только на родство ихъ душъ, на нѣкоторыя общія обоимъ черты писательскаго облика и, пожалуй, -- ихъ судьбы. Оба всю душу вложили въ дѣло общественности, оба подняли тяжкое бремя россійской публицистики на эзоповскомъ языкѣ и редактированія демократическаго русскаго журнала, оба сгорѣли въ непосильной работѣ...
   И еще одна аналогія. Я убѣжденъ, что писанія А. И. Богдановича, собранныя въ настоящемъ сборникѣ, еще долго будутъ служить тому дѣлу, которому онъ служилъ всю свою жизнь -- дѣлу культуры и демократіи. Еще много и много начинающихъ читателей будутъ почерпать изъ его статей общія основы своего общественнаго міросозерцанія, какъ почерпаютъ теперь и долго еще будутъ почерпать изъ сочиненій Добролюбова, этого перваго учебника общественности для подростающаго русскаго интеллигента. Въ примѣненіи къ инымъ, позднѣйшимъ явленіямъ русской, a отчасти и европейской, жизни и литературы, и конечно въ новомъ освѣщеніи, болѣе послѣдовательномъ, болѣе европейскомъ, эти читатели найдутъ въ книгѣ А. И. Богдановича цѣлый рядъ наведеній, цѣлый рядъ простыхъ и наглядныхъ уроковъ подлиннаго демократизма.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru