О смерти императора Николая Павловича [октябрь 1855 г.]
17-го февраля 1855 г. вечером в цирке, где показывали живые картины, я узнал, что государь Николай Павлович опасно болен. 18-го февраля в 11-м часу утра, зайдя в кондитерскую, я прочитал два бюллетеня, вышедшие о состоянии его здоровья. Вчерашние слухи подтвердились вполне. В 11 часов я сидел уже в Сенате. У меня был доклад во втором Общем Собрании. Мне сказали, что министр юстиции граф Панин1 с своим товарищем Иличевским2 и с директором канцелярии своей Топильским3 приехали в Сенат, потребовали Полное собрание законов 1824 г. и заперлись в одной комнате. Чиновники догадывались, что господа эти приготовляют манифест о вступлении на престол Александра II, ожидая скорой кончины Николая Павловича. Сенаторы все были опечалены и озабочены; у многих показались на глазах слезы, ходили по комнате, по присутствию, стояли кучками. Экзекутор пришел сказать, что в Сенатской церкви начался молебен об исцелении больного. Тотчас все отправились в церковь, в которую пришли и сенаторы первого Общего Собрания. Молились, преклоняя несколько раз колени, воротились затем в присутствие, куда вскоре пришел Иличевский и занял свое место за генерал-прокурорским столом. Мой секретарь, стоя посреди комнаты, начал читать записку, было уже половина первого пополудни, как кто-то из чиновников, отворив дверь в присутствие из другой комнаты, объявил, что государь скончался. Сенаторы встали с своих мест, доклад прекратился. Пришли некоторые сенаторы из первого Общего Собрания. Иличевский, обращаясь к обер-прокурору и к чиновникам канцелярии, говорил, что надобно продолжать доклад, но сенаторы не садились на свои места, некоторые громко утверждали, что они не в состоянии теперь обсуживать дела. Видя это, я приказал своим секретарям собрать бумаги и отправиться в Д[епартамен]т, а сам, надев сюртук, поехал ко дворцу (Зимнему). У подъезда, выходящего к адмиралтейству, стояло человек сто народу, большею частию из людей порядочно одетых. Подождав минут десять, я подошел ближе к дверям, отворил их и вошел во дворец. Швейцар, у которого я спросил, можно ли поклониться государю, немного замялся, но я преспокойно снял шубу, положил ее на скамейку и пошел по коридору. В одной маленькой комнатке стоял, облокотившись на перилы, обер-полицмейстер Галахов в полной форме4. На лице его выражалось чрезвычайное уныние. Он как будто потерялся, забыл свою обязанность и свой сан. Оставив его в этой комнатке и пройдя еще одну небольшую комнату, я очутился в смежной с тою, в которой лежал государь. Здесь у самых дверей, чрез которые входили к покойному, стояла одна дама и утирала слезы, разговаривая с каким-то чиновником, кажется доктором; здесь были еще два лакея, называемые скороходы, в шапках, несколько офицеров, несколько генералов и один камер-юнкер в мундире. Лакеи входили в комнату государя и выносили из нее разные вещи. Когда они растворяли дверь, я усмотрел в опочивальне покойника одного генерал-адъютанта подле большого письменного стола, стоявшего посредине. Министр юстиции с бумагами в руках раза два входил к покойнику. В последний раз, остановившись подле меня, он сказал одному генералу, что в дворцовой церкви скоро будет присяга, но в котором часу, не знаем, потому что час еще не назначен. Граф Панин был в виц-мундире. Мое положение становилось весьма неловким, тем более что какой-то генерал спросил по-французски подле меня стоявшего офицера, кто я такой. Простояв еще с четверть часа, я решился уйти; не попав сразу на прежнюю дорогу, зашел в одну комнату, где сидела какая-то дама, воротился назад, попал наконец в коридор, оттуда в переднюю; швейцар подал мою шубу, он помнил, что она принадлежала мне, хотя и видел меня в первый раз. Зайдя в Сенат, я узнал, что граф Панин уже там и наблюдает за печатанием манифеста5. На следующий день в 10 часов утра все сенаторы, митрополит, члены Синода собрались в первом общем собрании Сената. Министр юстиции прочел им манифест, записал его в журнал, который тут же подписали. Панин уехал, а сенаторы пошли в Сенатскую церковь и приняли присягу, которую читал герольдмейстер Философов6. После сенаторов присягала канцелярия. В день смерти Николая Павловича даже у самого дворца не видно было войска. В полиции не замечено было никакой особенной деятельности. Все шло по-старому.
Стригоцкий. Октябрь 1855 г.
Публикуется по: РО ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 3. No 22. Л. 353 об. -- 355 об. Воспоминания исправляющего должность обер-секретаря 4-го департамента Правительствующего Сената, надворного советника Александра Ивановича Стригоцкого вошли в состав рукописного сборника разных неизданных сочинений в стихах и прозе.
1. Граф Виктор Никитич Панин (1801--1874) -- министр юстиции (1839--1862), тайный советник, статс-секретарь, член Государственного Совета.
2. Платон Демьянович Илличевский (1802--1858) -- товарищ министра юстиции, тайный советник, брат лицейского соученика А. С. Пушкина -- А. Д. Илличевского.
3. Михаил Иванович Топильский (1809--1873) -- директор Департамента Министерства юстиции, действительный статский советник.