Оболенский Леонид Егорович
Новый раскол в нашей интеллигенции

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Н. Бельтов: "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю".- П. Струве: "Критические замѣтки к вопросу об экономическом развитии России").

   

Новый расколъ въ нашей интеллигенціи.

(Н. Бельтовъ: "Къ вопросу о развитіи монистическаго взгляда на исторію".-- П. Струве: "Критическія замѣтки къ вопросу объ экономическомъ развитіи Россіи").

I.

   Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ въ средѣ нашей интеллигенціи произошелъ довольно крупный и весьма обостренный расколъ. Онъ былъ вызванъ появленіемъ въ свѣтъ двухъ сочиненій, заглавія которыхъ я выписалъ выше.
   Новое раздѣленіе, новая междоусобица, при малочисленности интеллигенціи (въ лучшемъ смыслѣ этого слова), всегда крайне печальны по своимъ результатамъ. Конечно, различія во мнѣніяхъ неизбѣжны, полемика о нихъ полезна, но если только эта полемика не ведетъ къ обостренному расколу и враждебности въ средѣ той части интеллигенціи, у которой есть многое, что можетъ и должно было бы объединять ее.
   Печально такое положеніе не потому лишь, что лучшихъ представителей интеллигенціи у насъ очень мало, а еще и потому, что спорящія стороны, благодаря рѣзкости полемическихъ пріемовъ, не въ силахъ стать на болѣе объективную, примиряющую точку зрѣнія, а, между тѣмъ, самый вопросъ, затронутый полемикой, настолько важенъ и насущенъ, что объективное, строго-научное, внѣ-партійпое разсмотрѣніе его представляется настоятельною необходимостью. Но, какъ всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ, обѣ стороны считаютъ себя совершенно безпристрастными, ищущими только одной истины, а потому,-- въ этомъ смыслѣ,-- и объективными, и научными. Каждая сторона упрекаетъ другую въ субъективизмѣ, въ предвзятыхъ взглядахъ, въ теоретическихъ и практическихъ ошибкахъ. И ни той, ни другой сторонѣ нѣтъ психологической возможности стать внѣ своего субъективнаго настроенія, стать на почву научнаго метода.
   Вотъ эту попытку я и хочу сдѣлать. Я не мечтаю о роли миротворца; да это едва ли и возможно. Я буду считать свое дѣло сдѣланнымъ, если мнѣ удастся указать, что и у той, и у другой стороны есть и свои крупныя заслуги, и нѣкоторыя крупныя ошибки; что эти послѣднія происходятъ и на той, и на другой сторонѣ одинаково отъ недостаточно обоснованнаго соціологическаго "субъективизма", хотя одна изъ сторонъ, а именно авторы вышеназванныхъ книгъ, считаютъ себя въ соціологіи "объективистами". Я постараюсь показать, что названныя книги, во всякомъ случаѣ, принесли крупную пользу, заставивъ вновь пересмотрѣть вопросъ, и дали возможность установить третью, синтетическую точку зрѣнія, которую я и намѣчу въ концѣ.
   Я сказалъ, что обѣ книги затрогиваютъ самый насущный вопросъ нашей жизни: должны ли мы пережить ту стадію экономическаго развитія Западной Европы, которая называется капитализмомъ?
   Оба автора рѣшаютъ его въ положительномъ смыслѣ, т.-е. что переживемъ мы его неизбѣжно и переживаемъ даже теперь. Они не отрицаютъ того зла, которое является обыкновенно съ развитымъ капитализмомъ, т.-е. бѣдствій -- пролетаріата, обезземеленія массъ, промышленныхъ кризисовъ, безработицы и т. д. Нѣтъ, оба они -- горячіе послѣдователи Карла Маркса и, стало быть, враги капитализма, но они убѣждены, вслѣдъ за Энгельсомъ, что освобожденіе отъ капитализма можетъ возникать только въ его же собственныхъ нѣдрахъ и не можетъ явиться въ какой-либо другой стадіи экономическаго развитія, наприм., въ той, какую переживаетъ Россія.
   Таково, въ общихъ чертахъ, основное положеніе, которое стремятся доказать обѣ книги. Авторы ихъ строятъ свои доказательства на одномъ и томъ же теоретическомъ фундаментѣ, который называется "экономическимъ матеріализмомъ" или еще иначе -- "діалектическимъ матеріализмомъ". Дальше мы увидимъ подробнѣе, что такое "экономическій" или "діалектическій" матеріализмъ. Пока же замѣтимъ только, что его не нужно смѣшивать съ матеріализмомъ философскимъ. Сущностью экономическаго матеріализма можно считать его утвержденіе, что всѣ явленія человѣческаго прогресса, т.-е. не только политическія и общественныя формы, но даже мораль, философія, литература, идеи, идеалы,-- все выростаетъ на почвѣ экономической, "находится въ зависимости отъ стадій экономическаго развитія. Подъ словомъ "экономическія стадіи" понимаются "особыя отношенія людей въ производствѣ", которыя измѣняются въ каждой стадіи: наприм., въ стадіи капиталистической отношенія не тѣ, какія мы находимъ въ стадіи рабской, и т. под.
   Несмотря на полное сходство направленій обоихъ авторовъ, у нихъ оказываются и нѣкоторыя различія. Такъ, г. Струве болѣе догматиченъ; онъ безусловно вѣритъ въ необходимость переживанія для каждой націи всѣхъ стадій, какія пройдены другими, и у него этотъ оттѣнокъ доходитъ до метафизическаго фатализма, причемъ онъ даже не считаетъ нужнымъ его доказывать, а просто выписываетъ положенія и цитаты изъ своихъ нѣмецкихъ авторитетовъ. Г. Бельтовъ гораздо болѣе самостоятеленъ и наученъ. Онъ говоритъ: "Всякій процессъ безусловно обязателенъ тамъ, гдѣ онъ существуетъ. Такъ, наприм., горѣніе спички обязательно для нея, разъ она загорѣлась; спичка обязательно гаснетъ, разъ процессъ горѣнія пришелъ къ концу. Въ Капиталѣ (Маркса) рѣчь идетъ о ходѣ капиталистическаго развитія, обязательнаго для тѣхъ странъ, гдѣ это развитіе имѣетъ мѣсто" (стр. 251).
   Полемизируя съ г. Михайловскимъ, г. Бельтовъ доказываетъ, что тотъ не понялъ Маркса, когда утверждалъ, что, по мнѣнію этого нѣмецкаго ученаго, "капиталистическое производство обязательно для всѣхъ странъ и для всѣхъ народовъ". "Діалектическій матеріализмъ, т.-е. теорія Маркса, никакихъ странъ ни къ чему не приговариваетъ, онъ не указываетъ пути общаго и "обязательнаго" для всѣхъ народовъ во всякое данное время; дальнѣйшее развитіе всякаго даннаго общества всегда зависитъ отъ соотношенія общественныхъ силъ внутри его".
   Далѣе онъ приводитъ отрывокъ изъ письма Маркса (къ редактору Отечественныхъ Записокъ), которое было напечатано въ Юридическомъ Вѣстникѣ. Въ этомъ письмѣ Марксъ говоритъ: "Если Россія будетъ продолжать идти путемъ, избраннымъ ею послѣ 1861 г., она потеряетъ одинъ изъ самыхъ удобныхъ случаевъ, который когда-либо историческій ходъ давалъ народу для минованія всѣхъ перепетій капиталистическаго развитія".
   Такимъ образомъ, если г. Бельтовъ считаетъ наступленіе въ Россіи капитализма неизбѣжнымъ, то потому только, что "спичка уже загорѣлась", или, говоря словами Маркса изъ того же письма: "въ послѣдніе годы Россія довольно потрудилась въ смыслѣ шествія по названному пути".
   Отъ себя г. Бельтовъ добавляетъ: "съ тѣхъ поръ, какъ это письмо было написано (т.-е. съ 1877 г.), Россія шла по этому пути все дальше и все быстрѣе".
   Таковы взгляды г. Бельтова. Имъ нельзя отказать въ вѣскости и основательности, и возражать на нихъ можно только въ двухъ направленіяхъ: или необходимо доказать съ фактами и цифрами въ рукахъ, что Россія еще не вступила на путь капиталистическаго развитія,-- а это доказать едва ли возможно {Ниже будутъ приведены цифры, доказывающія, какъ глубоко уже проникъ капитализмъ въ самую жизнь народа, въ деревню и даже общину.},-- или же придется рѣшить вопросъ: можетъ ли страна, уже ступивъ на этотъ путь, свернуть съ него? Посмотримъ сперва, какъ смотритъ на этотъ второй вопросъ самъ авторъ. На стр. 257 онъ говоритъ: "Россія будетъ идти по пути капиталистическаго развитія не потому, что существуетъ какая-то сила внѣшняя, какой-то таинственный законъ, толкающій ее на этотъ путь, а потому, что нѣтъ фактической внутренней силы, которая могла бы сдвинуть ее съ этого пути". Въ другомъ мѣстѣ эта мысль выражена еще точнѣе: "Надо изучить,-- говоритъ авторъ,-- прежде всего отношеніе общественныхъ классовъ. Только такое изученіе можетъ показать, что "обязательно" и что "необязательно" для даннаго общества" (стр. 253).
   Читатель видитъ, что авторъ считалъ бы возможнымъ "сдвинуть Россію" съ этого пути, когда она уже стоитъ на немъ, если бы для этого были шансы въ "отношеніяхъ классовъ", въ "существованіи внутреннихъ силъ, необходимыхъ для этого".
   Отсюда и возникаетъ возраженіе г. Бельтова нашимъ "народникамъ-идеалистамъ". На что они надѣются? До сихъ поръ они указали только одну такую силу: ихъ собственные идеалы, но г. Бельтовъ находитъ, что это столь же мало дѣйствительно, какъ и надежда тюремнаго узника бѣжать изъ запертой тюрьмы при помощи лодки, нарисованной на стѣнѣ. Это вовсе не значитъ, что г. Бельтовъ не признаетъ никакого значенія за идеалами и идеями,-- какъ мы видимъ это у г. Струве,-- нѣтъ, авторъ "монистическаго взгляда" признаетъ даже, что идеи и идеалы или, какъ называетъ онъ, "психологическая эволюція", предшествуютъ экономическимъ переворотамъ (стр. 176), но чтобы вліять на процессъ развитія, они не должны быть лишь въ головахъ отдѣльныхъ личностей, "героевъ", по г. Михайловскому, какъ его понимаетъ г. Бельтовъ {Г. Михайловскій въ январской книжкѣ Русскою Богатства отвергаетъ такое пониманіе своей теоріи "героевъ и толпы", утверждая, что называлъ "героями" вообще всякихъ энергическихъ вожаковъ, увлекающихъ толпу, а вовсе не хотѣлъ этимъ сказать, что человѣчество спасутъ "герои" въ смыслѣ Карлейля. Онъ отвергаетъ обвиненіе, что субъективисты "не желаютъ содѣйствовать сознанію производителей, а думаютъ облагодѣтельствовать ихъ на условіяхъ полной покорности массъ" (Русское Богатство, No 1, стр. 144).}. Онъ полагаетъ, что народники-идеалисты думаютъ такъ: "были бы герои, толпа для нихъ найдется, и эти герои -- мы, т.-е. субъективная интеллигенція", но,-- говоритъ на это г. Бельтовъ,-- "ваше противуположеніе героевъ толпѣ есть простое самомнѣніе и потому самообманъ. И вы останетесь простыми говорунами до тѣхъ поръ, пока не поймете, что для торжества вашихъ идеаловъ надо устранить самую возможность такого противупоставленія, надо разбудить въ толпѣ героическое самосознаніе".
   Но если бы только въ этомъ было разногласіе г. Бельтова съ народниками-идеалистами, то, вѣдь, оно оказывалось бы разногласіемъ "мнимымъ", такъ какъ г. Михайловскій заявилъ открыто, что никогда не думалъ кого-нибудь "благодѣтельствовать" ad hoc. Въ виду этого трудно согласиться съ г. Бельтовымъ, когда онъ, обращаясь къ своимъ противникамъ, говоритъ имъ: "Не слѣдуетъ оставлять свѣтильника въ тѣсномъ кабинетѣ интеллигенціи! Пока существуютъ "герои", воображающіе, что имъ достаточно просвѣтить свои собственныя головы, чтобы повести толпу всюду, куда имъ угодно, чтобы лѣпить изъ нея, какъ изъ глины, все, что имъ вздумается,-- царство разума остается фразой, благородною мечтой".
   Я сказалъ, что съ этимъ нельзя согласиться, но, конечно, не потому, что это положеніе не вѣрно само по себѣ, а только потому, что эта "аксіома" едва ли гдѣ-нибудь и когда-нибудь отрицалась народниками-идеалистами или субъективистами. Я ничего подобнаго не помню, а, наоборотъ, вижу-въ этомъ направленіи постоянное стремленіе не ставить свѣтильника въ узкомъ кабинетѣ интеллигенціи, т.-е. постоянное горячее стремленіе къ наибольшему просвѣщенію народа. И такъ, если бы только въ этомъ было разногласіе, то оно падаетъ само собою, является какимъ-то недоразумѣніемъ.
   По существу самъ г. Бельтовъ не только признаетъ, что человѣческій разумъ, а, стало быть, и его созданія -- идеи, идеалы, знаніе имѣютъ значеніе, -- онъ идетъ, пожалуй, дальше субъективистовъ и утверждаетъ слѣдующее: "такъ какъ человѣческій разумъ можетъ восторжествовать надъ слѣпою необходимостью, только познавъ ея собственные внутренніе законы, только побивъ ее ея собственною внутреннею силой, то развитіе знанія, развитіе человѣческаго сознанія является благороднѣйшею задачей мыслящей личности". На основаніи этого положенія, авторъ приходитъ даже къ тому, что торжество необходимости надъ человѣкомъ есть временное торжество, зависящее отъ его незнанія законовъ дѣйствительности. Когда это незнаніе замѣнится знаніемъ, тогда человѣкъ самъ овладѣетъ необходимостью и законами жизни и будетъ ихъ направлять къ своимъ цѣлямъ.
   Послѣ такихъ заявленій читатель рѣшительно недоумѣваетъ, въ чемъ же то коренное разногласіе, которое заставило г. Бельтова излить столько сарказмовъ, насмѣшекъ и укоровъ на г. Михайловскаго и лицъ, раздѣляющихъ его взгляды? Разногласіе лежитъ глубже.
   Такъ, по г. Бельтову, "психологическая эволюція" хотя и предшествуетъ экономическому перевороту, но сама все же развивается только на экономической почвѣ. "Психологія общества,-- говоритъ онъ на стр. 176,-- приспособляется къ его экономіи. На данной экономической основѣ роковымъ образомъ возвышается соотвѣтствующая ей идеологическая надстройка. Но, съ другой стороны, каждый новый шагъ въ развитіи производительныхъ силъ ставитъ людей, въ ихъ повседневной житейской практикѣ, въ новыя взаимныя положенія, не соотвѣтствующія отживающимъ отношеніямъ производства. Эти новыя, небывалыя положенія необходимо отражаются на психологіи людей и очень сильно ее видоизмѣняютъ. Въ какомъ же направленіи? Одни отстаиваютъ старые порядки: это -- люди застоя. Другіе, тѣ, которымъ невыгоденъ старый порядокъ, стоятъ за поступательное движеніе; ихъ психологія видоизмѣняется въ направленіи тѣхъ отношеній производства, которыми замѣнятся современемъ старыя, отживающія экономическія отношенія".
   Говоря проще, психологическая эволюціи, предшествующая реформѣ, развивается на опытѣ тѣхъ неудобствъ, которыя представляетъ предъидущая стадія. Такимъ образомъ, хотя психологическая эволюція и предшествуетъ реформѣ, но чтобы она явилась и создала реформу, нужно людямъ пережить неудобства предъидущей стадіи, а также, конечно, и самую стадію, наприм., капитализмъ.
   И такъ, вотъ гдѣ коренное разногласіе: народники-идеалисты не хотятъ признать, что необходимо фактически пережить капиталистическую стадію для того, чтобъ явилась "психологическая эволюція", отрицающая ее. Но тутъ противники г. Бельтова могли бы упрекнуть его какъ разъ въ томъ самомъ, въ чемъ онъ только что упрекнулъ ихъ, а именно -- въ противупоставленіи "героевъ" толпѣ: въ самомъ дѣлѣ, вѣдь, г. Бельтовъ и его сторонники могли же сознать неудобства и опасности капиталистической стадіи, не переживая ея фактически. Почему же народъ русскій долженъ непремѣнно пережить ее de facto, чтобы понять ея опасности и неудобства? Откуда такое различіе между интеллигенціей и массой, оказывающееся у гг. экономическихъ матеріалистовъ? Можетъ казаться, что эта группа гораздо аристократичнѣе идеалистовъ-народниковъ. Вѣдь, тѣ, наоборотъ, додумавшись сами до извѣстныхъ положеній путемъ теоретическимъ и научно-историческимъ, т.-е. ознакомленіемъ съ исторіей капитализма въ Западной Европѣ, очевидно, находятъ, что и весь русскій народъ можетъ тѣмъ же путемъ совершить свою "психологическую эволюцію", не нуждаясь въ тумакахъ "нагляднаго обученія" при посредствѣ самого капитализма. Вѣдь, народъ русскій не изъ другой же глины сдѣланъ?
   Этого противорѣчія не замѣчаетъ г. Бельтовъ въ своей теоріи, иначе онъ, конечно, объяснилъ бы его читателямъ.
   Такъ какъ я ни на минуту не допускаю у него тѣхъ взглядовъ на массу, въ которыхъ онъ только что обвинялъ другихъ,-- хотя и ошибочно,-- то приходится намъ самимъ объяснить это противорѣчіе. Г. Бельтовъ, очевидно, могъ бы сказать, что различіе между интеллегенціей и массами лежитъ, въ данномъ случаѣ, не въ томъ, что онѣ изъ разной глины сдѣланы, а въ томъ, что онѣ живутъ въ совершенно различныхъ условіяхъ умственной жизни и возможности пріобрѣтенія знаній. Мнѣ кажется, ничего иного не могъ бы отвѣтить самъ г. Бельтовъ, если только онъ признаетъ, что у него самою и у народниковъ-идеалистовъ психологическая эволюція созрѣла. Я допускаю даже такое его возраженіе, что, дескать, все-же и у насъ, интеллигентовъ, эта психологическая эволюція развилась на почвѣ капитализма, который мы наблюдали, хотя и не въ Россіи, и узнали отчасти по книгамъ, описывавшимъ его, отчасти -- непосредственно, наблюдая жизнь Западной Европы.
   Но если такъ, то оказывается, что фактическаго наступленія капитализма было бы и совсѣмъ не нужно для пріобрѣтенія извѣстнаго сознанія, если бы масса могла пользоваться такими же условіями умственной жизни, какими пользуется интеллигенція, то-есть, еслибъ она могла пріобрѣтать знанія, наприм., хотя бы по новѣйшей исторіи Западной Европы и ея экономическихъ порядковъ. А, вѣдь, это измѣняетъ весь вопросъ.
   Соглашаясь даже съ авторомъ, что психологическая эволюція возникаетъ только на экономической почвѣ, т.-е. требуетъ извѣстной экономической стадіи, мы изъ этого же положенія дѣлаемъ иной выводъ, чѣмъ онъ: эта стадія дана намъ Европой, и знакомство съ этою стадіей (теоретическое) можетъ и должно замѣнить для насъ фактическое перенесеніе ея на своихъ плечахъ. Если для такой возможности требуются доказательства, то они имѣются въ лицѣ самого автора, г. Струве, и всей той части русской интеллигенціи, которая достигла даннаго сознанія путемъ научнымъ, теоретическимъ.
   Отсюда мы видимъ, что разногласіе между противниками могло бы быть сведено на почву еще болѣе ограниченную, а именно: на вопросъ о томъ, есть ли фактическія основанія надѣяться, что для русской массы возможно въ скоромъ времени наступленіе такихъ умственныхъ условій, при которыхъ она можетъ ознакомиться научно-теоретически съ высокимъ и важнымъ значеніемъ исконныхъ формъ ея быта, а именно -- артели, общины, кустарныхъ промысловъ и т. д., или такая надежда невозможна?
   Этотъ вопросъ я разсмотрю въ концѣ статьи, послѣ разбора книги г. Струве, а теперь замѣчу только: уже возможность постановки такого вопроса доказываетъ, что существуетъ для нашей промышленности не одинъ только исходъ, какъ думаетъ г. Бельтовъ, но еще и другой: обходъ капитализма черезъ теоретическое ознакомленіе съ нимъ. И, во всякомъ случаѣ, прежде чѣмъ рѣшить, что наступленіе капитализма неизбѣжно, г. Бельтовъ долженъ былъ доказать невозможность второго исхода.
   И такъ, оставляя эту задачу до конца статьи, я теперь отвѣчу еще на одно возраженіе и даже на два, которыя почерпаю изъ книги г. Бельтова. Онъ говоритъ, что моментъ поворота съ капиталистическаго пути уже пропущенъ, такъ какъ "капитализмъ уже насаждается съ самаго освобожденія крестьянъ". Но ни г. Бельтовъ, ни Марксъ не указываютъ того момента въ развитіи капитализма, послѣ котораго невозможенъ поворотъ. Между тѣмъ, они оба признаютъ, какъ мы видѣли, что въ началѣ развитія онъ возможенъ. Такъ, въ письмѣ Маркса это совершенно опредѣленно выражено фразой: "если Россія пойдетъ далѣе по тому же пути". Стало быть, необходимо точно указать какой-нибудь законъ, на основаніи котораго то, что было возможно въ 1877 году, т.-е. черезъ 15 лѣтъ, послѣ начала нашего капиталистическаго процесса, невозможно черезъ 33 года. Такого закона, опредѣляющаго моментъ, послѣ котораго можно произнести знаменитую фразу: "оставь всякую надежду", г. Бельтовъ не указалъ, если не считать ссылки на загорѣвшуюся спичку (см. выше). Однако, такая ссылка, представляющая только метафору, до такой степени не можетъ служить научнымъ доказательствомъ, что было бы странно даже возражать противъ нея, наприм., въ такомъ родѣ, что спичку всегда можно загасить и не дать ей догорѣть до конца.
   Но тутъ возникаетъ другое, уже приведенное мною выше, возраженіе: г. Бельтовъ не видитъ той силы, того соотношенія общественныхъ классовъ, которыя могли бы противиться наступленію капитализма. Однако, говоря это, онъ имѣлъ въ виду тѣ крупныя экономическія мѣропріятія, которыя могли бы измѣнить начавшееся теченіе. Онъ не имѣлъ въ виду собственно того возраженія, которое я поставилъ сейчасъ, относительно возможности теоретическаго переживанія стадіи капитализма, вмѣсто фактическаго. Я готовъ согласиться съ нимъ, что, быть можетъ, одного теоретическаго переживанія,-- если бы на него и была надежда,-- еще недостаточно безъ важныхъ экономическихъ мѣропріятій. Но г. Бельтовъ не указываетъ, какія же мѣропріятія могли бы остановить торжественное шествіе капитализма? Вѣдь, послѣ такого указанія можно было бы сказать точно, есть ли на нихъ надежда при существующемъ отношеніи общественныхъ классовъ. Значитъ, мы видимъ тутъ крупный пробѣлъ въ доводахъ г. Бельтова, и намъ придется пополнять его самимъ, что мы сдѣлаемъ также въ концѣ статьи, послѣ разбора книги г. Струве. Этотъ вопросъ тѣсно связанъ съ другимъ, котораго касается и г. Струве, а именно: зависитъ ли возникновеніе извѣстныхъ идей, идеаловъ (и, наоборотъ, борьбы съ ними "поборникомъ застоя") исключительно отъ классовыхъ экономическихъ интересовъ? Этотъ вопросъ удобнѣе также отнести къ концу, разобравъ его въ связи съ предъидующими.
   Наконецъ, есть въ книгѣ г. Бельтова одно весьма важное и существенное возраженіе, это -- исторія экономическихъ идей въ Западной Европѣ: онъ доказываетъ, что идеи и чаянія нашихъ народниковъ-идеалнетовъ уже давно были въ Европѣ, но не остановили тамъ шествія капитализма. На первый взглядъ, это возраженіе кажется роковымъ, но, при ближайшемъ разсмотрѣніи, оно не выдерживаетъ критики: когда въ Западной Европѣ появились идеи, подобныя идеямъ нашихъ народниковъ-идеалнетовъ, капитализмъ тамъ еще не былъ извѣстенъ по опыту въ своихъ послѣдствіяхъ. Наоборотъ, для насъ, русскихъ, выступающихъ на тотъ же путь лишь теперь, эти послѣдствія хорошо извѣстны. И не только извѣстны они людямъ съ широкимъ научно-экономическимъ образованіемъ, но и каждому заурядному читателю маленькой провинціальной газеты, воспроизводящей судебные отчеты или просто телеграммы о томъ, что происходило, хотя бы во Франціи, въ послѣднія десятилѣтія {Я здѣсь имѣю въ виду не одно панамское дѣло, но и цѣлый рядъ болѣе грозныхъ событій, потрясающихъ покушеній etc. Одна желѣзно-дорожная стачка въ Америкѣ, остановившая чуть не на мѣсяцъ производство цѣлой страны, или стачка каменно-угольныхъ рабочихъ въ Германіи способны научить многому.}.
   Одинъ изъ нашихъ извѣстныхъ писателей, защищая общину, сказалъ еще 30 лѣтъ тому назадъ: "Исторія, какъ бабушка, любитъ младшихъ внучковъ. Tarde venientibus (т.-е. позднѣе родившимся) она даетъ не osses (кости), а medullam ossium (костный мозгъ), разбивая которыя Западная Европа больно ушибала себѣ пальцы".
   До какой степени капитализмъ казался въ то время благодѣтельнымъ въ Западной Европѣ, видно изъ того, что даже западно-европейскіе утописты (въ 30 и 40-хъ гг.) серьезно разсчитывали на капиталистовъ, какъ, наприм., Фурье, а О. Контъ ставилъ банкировъ даже въ качествѣ заправилъ своей будущей позитивной утопіи.
   И такъ, утверждать, что наши народники-идеалисты занимаются дѣломъ безплоднымъ, потому что въ Европѣ, нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ, подобное же направленіе ничего не могло сдѣлать,-- это значитъ идти не методомъ науки, которая требуетъ изученія условій, при которыхъ дѣйствуетъ тотъ или другой факторъ. Такъ, наприм., можно ли утверждать, что спичка никогда не можетъ зажечь соломы на томъ основаніи, что она не зажгла мокрой соломы? Впрочемъ, это такъ элементарно, что я позволяю себѣ закрыть пока книжку г. Бельтова и заняться сочиненіемъ г. Струве.
   

II.

   Я уже сказалъ, что г. Струве гораздо догматичнѣе г. Бельтова: вся его книга, вмѣсто идей и опредѣленій самого автора, даетъ ряды выдержекъ изъ иностранныхъ писателей, преимущественно изъ Энгельса. Кромѣ того, хотя и книга г. Бельтова построена, главнымъ образомъ, на полемикѣ съ гг. Михайловскимъ, B. В., Кривенкой, Карѣевымъ, но онъ не довольствуется этимъ, а обосновываетъ свои положенія самостоятельно; между тѣмъ, г. Струве ограничивается только полемикой съ тѣми же авторами, но полемизируетъ весьма оригинальнымъ способомъ: выписавъ какое-нибудь положеніе противниковъ, онъ тутъ же приводитъ противуположную мысль своихъ нѣмецкихъ учителей, я дѣло съ концомъ. Такой пріемъ не случайность: почтенный авторъ говоритъ, что избралъ его сознательно. Выходитъ такъ, что истина можетъ находиться только или у г. Энгельса и Ко, или у г. Михайловскаго и его сторонниковъ. Третьяго выхода нѣтъ. Это какой-то странный законъ "исключеннаго третьяго". Если доказано, что г. Михайловскій ошибается, то ужь не нужно и доказывать, что Энгельсъ и его послѣдователи владѣютъ истиной. Я, между прочимъ, покажу дальше, что существовали и существуютъ совершенно иные взгляды, и даже на той самой подкладкѣ "экономическаго матеріализма", которой держится Энгельсъ, и эти взгляды принадлежатъ, между прочимъ, не какому-либо малоизвѣстному автору, а извѣстному русскому писателю, котораго самъ г. Струве называетъ "основоположникомъ" той западнической группы нашихъ народниковъ, противъ которыхъ написана его книга. Но авторъ обходить этого писателя слѣдующимъ пріемомъ: "Основоположникомъ западнической группы нашихъ народниковъ,-- говоритъ г. Струве,-- былъ авторъ Критики (философскихъ предубѣжденій противъ общины, но на его взглядахъ мы, по нѣкоторымъ причинамъ, не считаемъ возможнымъ останавливаться И потому переходимъ прямо къ ученію о личности, выставленному г. Миртовымъ и воспринятому г. Михайловскимъ".
   Странно! Если кто-нибудь желаетъ опровергнуть извѣстную теорію, то невозможно, -- безъ особо-уважительныхъ причинъ, -- обходить ея основоположеній, а, стало быть, и основоположника. Тѣмъ болѣе нельзя обходить такого основоположника, который ставилъ и доказывалъ ея основоположенія иначе, чѣмъ теперешніе народники-идеалисты; это я и укажу дальше, въ видѣ, такъ сказать, "исторической справки": изъ нея читатели убѣдятся, что вышеупомянутый "основоположникъ" самъ стоялъ на почвѣ экономическаго и даже діалектическаго матеріализма и приходилъ къ выводу, діаметрально противуположному выводамъ теперешняго "матеріализма".
   Но "что съ воза упало, то пропало". Посмотримъ же, насколько г. Струве сокрушилъ своихъ современниковъ. Изложивъ подробно взгляды гг. Миртова, Михайловскаго и B. В. на значеніе личности въ прогрессѣ, г. Струве условно соглашается съ ними: "и матеріалисты знаютъ,-- говоритъ онъ,-- что человѣкъ не только воспринимаетъ внѣшнія отношенія, но и реагируетъ на нихъ. Очень понятно, что капиталистическій строй вызываетъ въ эксплуатируемыхъ массахъ реакцію, выражающуюся въ построеніи коллективныхъ идеаловъ... Вотъ еслибъ указанные идеалы получили широкое распространеніе въ массѣ предпринимателей, то это былъ бы психологическій казусъ, который, пожалуй, заставилъ бы насъ увѣровать въ соціологическій идеализмъ".
   Остановимся сперва на этомъ возраженіи: развѣ "народники-идеалисты" возлагали свои надежды на такой "психологическій казусъ"? Такое вѣрованіе можно бы приписать, пожалуй, Л. II. Толстому и его послѣдователямъ, но извѣстно, что у этого писателя нѣтъ противниковъ болѣе жестокихъ, -- именно въ этомъ пунктѣ, -- какъ г. Михайловскій. Надѣюсь, что такое qui pro quo употреблено г. Струве только въ "жару спора", т.-е. безсознательно.
   Я не раздѣляю оптимистическихъ надеждъ Л. Н. Толстого на возможность обратить всѣхъ кулаковъ-Брехуновыхъ (герой его послѣдняго разсказа Хозяинъ и работникъ) въ людей, жертвующихъ своею шубой и даже жизнью для спасенія Никитъ. Не надѣюсь я на это даже и при помощи средствъ болѣе дѣйствительныхъ, чѣмъ то единственное, которое употребляетъ Л. Н. Толстой, а именно запугиваніе Брехуновыхъ и "Ивановъ Ильичей" (герой другого разсказа) ужасомъ "смертнаго часа". Но я полагаю, однако, что и проводимый г. Струве, а также и г. Бельтовымъ, взглядъ, будто бы "истинное сознаніе" возможно только при фактическомъ переживаніи неудобной экономической стадіи и только тѣми, кто страдаетъ отъ нея, не выдерживаетъ напора противуположныхъ фактовъ. Я обѣщалъ поговорить объ этомъ по поводу г. Бельтова, что и сдѣлаю теперь. Г. Бельтовъ высказалъ это положеніе, въ вышеприведенной выдержкѣ о "психологической эволюціи". Онъ говоритъ тамъ: "Одни (подъ вліяніемъ данной экономической стадіи) отстаиваютъ старые порядки: этолюди застоя. Другіе, тѣ, которымъ невыгоденъ старый порядокъ, стоятъ за поступательное движеніе" и т. д.
   Однимъ словомъ, возникновеніе идеаловъ лучшаго, по этому взгляду, оказывается возможнымъ только на почвѣ фактической неудовлетворенности, а потому можетъ проявиться только въ томъ классѣ, который поставленъ данною стадіей въ "невыгодныя" условія, и, притомъ, только экономическія (это -- якорь теоріи). Г. Струве высказывается въ этомъ отношеніи еще опредѣленнѣе. "Есть люди-геніи и люди толпы, массы. Только первые суть личности, вторые же безличны (а г. Бельтовъ приписывалъ этотъ взглядъ г. Михайловскому и народникамъ-идеалистамъ). Но и первые суть только производная всѣхъ ранѣе жившихъ и современныхъ имъ личностей, т.-е. соціальной группы" (стр. 31). Поэтому "соціальный матеріализмъ просто игнорируетъ личность, какъ соціологически-ничтожную величину".
   Однако, обратимся къ фактамъ: мы видимъ, наприм., что сами авторы, т.-е. гг. Бельтовъ и Струве, какъ и ихъ мнимые противники, народники-идеалисты, возникли вовсе не изъ классовъ, обездоленныхъ капитализмомъ. Обращаясь къ исторіи, мы видимъ то же самое: крупнѣйшіе поборники экономическаго прогресса въ пользу класса "производителей",-- какъ Люи-Бланъ, Марксъ, Лассаль,-- принадлежали не къ этому классу, а жили и воспитались въ атмосферѣ и условіяхъ высшихъ классовъ. Стало быть, не экономическія условія создали ихъ "психологическую эволюцію". То же самое мы видимъ и въ исторіи освобожденія русскихъ крестьянъ отъ крѣпостной зависимости: люди, стоявшіе во главѣ освободительнаго движенія,-- какъ въ сферѣ власти, такъ и въ сферѣ литературы этого движенія,-- которое можно считать съ Радищева и кончать Тургеневымъ, Григоровичемъ, Некрасовымъ и "основоположникомъ" современнаго "западническаго народничества",-- были представителями или высшихъ классовъ, т.-е. дворянства и аристократіи, или выходцами изъ духовнаго сословія. И тѣмъ, и другимъ не только не была "невыгодна" стадія крѣпостного права, но, наоборотъ, ея отмѣна влекла для нихъ существенныя экономическія лишенія.
   Но это не все: если бы взгляды, убѣжденія и идеалы личности опредѣлялись только тою группой, среди которой личность родилась, воспиталась и жила, то какъ же объяснить существованіе не только у насъ въ Россіи, но и за границей, въ одномъ и томъ же классѣ общества, людей съ діаметрально-противуположными воззрѣніями: съ одной стороны, напримѣръ, извѣстнаго богача Кирѣевскаго, отдавшаго всю свою землю крестьянамъ и впавшаго въ полную нищету, а съ другой -- хотя бы князя Мещерскаго? За границей можно указать такіе же факты: напримѣръ, Рошфоръ (графъ), Сенъ-Симонъ (графъ) и, опять-таки, Марксъ, Лассаль, а съ другой -- Нобель, Ротшильдъ, виги англійскаго парламента и т. д., и т. д.
   Въ виду такихъ фактовъ, которые, по меньшей мѣрѣ, слѣдовало бы объяснить, прежде чѣмъ утверждать, что личность является лишь "производною" своей соціальной группы, я полагаю, что это положеніе авторовъ строится не научнымъ методомъ, а тѣмъ самымъ "субъективнымъ" методомъ, надъ которымъ они трунятъ у г. Михайловскаго {Я не могу считать серьезнымъ возраженіемъ слѣдующаго, слышаннаго мною: "Развѣ сотни юношей, окончившихъ университетъ, не идутъ на службу къ капиталу?" Да, идутъ. Но, вѣдь, нужно объяснить не это, весьма понятное явленіе, а то, почему сотни, или хотя бы десятки, другихъ юношей стремятся работать только для народа, принадлежа къ другимъ общественнымъ классамъ?}.
   Посмотримъ теперь, какъ г. Струве доказываетъ самую необходимость наступленія у насъ капиталистической стадія. Его доказательства можно раздѣлить на двѣ группы: съ одной стороны, онъ старается доказать ея полезность для наступленія высшей стадіи, идеальной, которая должна послѣдовать за нею; съ другой стороны, онъ старается доказать ея неизбѣжность во всякомъ случаѣ, на основаніи извѣстныхъ законовъ соціальнаго развитія. Въ этомъ порядкѣ я и разсмотрю его доводы.
   "Исторически невозможно,-- говорятъ онъ словами одного изъ своихъ учителей, -- чтобы низшая ступень экономическаго развитія разрѣшила тѣ задачи и конфликты, которые возникли и могли возникнуть только на болѣе высокой стадіи развитія..." "У каждой данной экономической стадіи есть свои собственныя, въ ней самой зарождающіяся, задачи, которыя она должна разрѣшить. Стремиться къ разрѣшенію задачъ иной, совершенно чуждой формаціи было бы абсолютною нелѣпостью".
   Допустимъ, что это вполнѣ вѣрно: такъ, если вы идете по дорогѣ впереди меня и упали въ яму, то несомнѣнно для васъ возникаетъ "задача" выбраться изъ ямы и соединенные съ нею "конфликты", которые вы должны необходимо рѣшить и которыхъ для меня не существуетъ, такъ какъ я еще не упалъ въ яму. Но тутъ-то и становится особенно яснымъ, что приглашать меня упасть въ яму, чтобы разрѣшить ея конфликты и задачи, можно только въ двухъ случаяхъ: 1) или эта конфликты и задачи сами по себѣ столь важны и полезны, что, ради ихъ, стоитъ пожертвовать своими боками, или 2) я не могу обойти этой ямы и неизбѣжно долженъ попасть въ нее. Какія же задачи и конфликты разрѣшаетъ стадія капитализма? Иными словами, стоитъ ли ради нихъ жертвовать боками русскаго народа, т.-е. его общиной, кустарными производствами, взваливъ на него обезземеленіе, пролетаріатъ, скопленіе на фабрикахъ и въ крупныхъ городскихъ центрахъ, промышленные кризисы, періоды массовой безработицы и прочія прелести теперешней европейской экономической стадіи?
   Г. Струве начинаетъ словами, взятыми у Зиммеля: "Только при значительной дифференціаціи общества возможна разносторонняя личность, ибо хотя, при значительной спеціализаціи занятій, личность живетъ въ болѣе односторонней атмосферѣ, чѣмъ при слабомъ раздѣленіи труда, но это понижающее личность обстоятельство, главнымъ образомъ, вліяетъ на мышленіе и волю индивидуумовъ, тогда какъ чувствованія возбуждаются въ сильно дифференцированной личности, въ средѣ другихъ, также сильно дифференцированныхъ личностей, а они-то (т.-е. чувствованія) и имѣютъ особое значеніе для субъективнаго (?) сознанія" (стр. 37).
   И такъ, оказывается, по г. Струве, что, напримѣръ, писецъ какой-нибудь канцеляріи, переписывающій изъ года въ годъ "отношенія" и "предписанія", или рабочій западно-европейской фабрики, вертящій десятки лѣтъ одну и ту же ручку колеса, или кочегаръ, десятки лѣтъ бросающій въ печь каменный уголь, хотя и представятъ пониженіе въ волѣ и мышленіи, но за то въ области чувствованій окажутся болѣе высокими и разносторонними, чѣмъ крестьянинъ-общинникъ, переходящій отъ плуга къ топору, отъ огорода къ пчельнику, ухаживающій за своими домашними животными и птицей и, въ то же время, участвующій въ своихъ сельскихъ и волостныхъ сходахъ, въ хозяйствѣ и дѣлахъ всей общины. Но, вѣдь, этотакое невѣроятное положеніе, которое, по меньшей мѣрѣ, нельзя же считать за аксіому, не требующую доказательствъ, какъ это дѣлаетъ г. Струве! Онъ просто выписалъ "текстъ" изъ своего нѣмецкаго авторитета, какъ вѣрующій мусульманинъ приводитъ его изъ Корана, и считаетъ, что этимъ все доказано.
   И мало того, что уже а priori тутъ представляется полнѣйшая невѣроятность, но даже самый скромный психологическій разборъ этого положенія даетъ выводы совершенно противуположные выводамъ автора. Какимъ образомъ личность, представляющая, по словамъ автора, "подавленное мышленіе и волю", разовьетъ высшія и разностороннія чувствованія только тѣмъ, что будетъ вертѣть одно и то же колесо или дѣлать десятки лѣтъ крохотный кусочекъ общей работы,-- кусочекъ постоянно тотъ же самый? Физіологія говорить намъ, что у него должны мало-по-малу атрофироваться другія способности и, въ концѣ-концовъ, получится то одностороннее приспособленіе организма, какое мы видимъ въ обществахъ муравьевъ и пчелъ; при этомъ и потребности сложатся соотвѣтственно этой новой организаціи, т.-е. въ такомъ организмѣ невозможно появленіе чувствованій цѣльной человѣческой личности; онъ долженъ будетъ чувствовать себя вполнѣ довольнымъ своимъ дѣломъ, такъ какъ оно вполнѣ соотвѣтствуетъ выработавшимся особенностямъ его строенія; желаній какого-нибудь измѣненія своей работы у него даже возникнуть не можетъ, какъ у рабочей пчелы или муравья, потому что такое измѣненіе шло бы вопреки его организаціи, а чувствованія и желанія,-- какъ извѣстно каждому психологу,-- хотя и вызываются внѣшними условіями, но каждая организація, каждая индивидуальность реагируетъ на эти послѣднія сообразно своимъ особенностямъ. Это -- азбука, аксіома.
   Намъ скажутъ: "однако, западно-европейскій рабочій, дѣйствительно, чувствуетъ болѣе разнообразно, чѣмъ, русскій крестьянинъ, и, какъ личность, въ смыслѣ гражданскомъ, онъ выше, потому что интересуется и политикой, и существенными интересами своего сословія, и многимъ другимъ, до чего русскому крестьянину какъ до звѣзды небесной далеко".
   Но, вѣдь, надо сперва доказать, что это происходитъ именно отъ раздѣленія труда; надо доказать, что это повышеніе личности европейца не зависитъ отъ чего-либо другого, лежащаго совсѣмъ не въ экономической области или, по крайней мѣрѣ, не въ раздѣленіи труда. Доказать это необходимо, иначе мы впадемъ въ самую грубую ошибку логики, извѣстную еще древнимъ подъ формулой: post hoc, ergo propter hoc, т.-е. "послѣ этого значить -- вслѣдствіе этого". Мы видѣли, что самъ г. Струве признаетъ пониженіе мышленія и воли отъ раздѣленія труда; затѣмъ, мы, надѣюсь, показали, что и его надежды на "разносторонность" чувства не только не доказаны имъ, но прямо противорѣчивъ и физіологіи, и психологіи, и даже положительнымъ фактамъ зоологіи, въ обществахъ животныхъ. Такимъ образомъ, мы можемъ требовать отъ г. Струве доказательствъ, -- хотя бы какихъ-нибудь, -- его псевдо-аксіомы, а пока такихъ доказательствъ не представлено, мы утверждаемъ, что если личность западно-европейскаго рабочаго выше, чѣмъ русскаго общинника, то причины здѣсь не могутъ никоимъ образомъ лежать въ раздѣленіи труда. Наоборотъ, мы должны признать, что если европейскій рабочій еще не выродился и не дошелъ до того состоянія, какое мы видимъ въ обществѣ животныхъ, если онъ даже поднялся, какъ личность, выше состоянія русскаго крестьянина, то тутъ нужно искать другихъ причинъ, другихъ условій, которыя были у него и которыхъ не было у русскаго общинника.
   Если Струве,-- человѣкъ несомнѣнно образованный,-- не замѣтилъ столь грубой логической ошибки своихъ учителей-нѣмцевъ и повторяетъ ее, то это только потому, что онъ черезъ-чуръ вѣритъ въ общее положеніе экономическаго матеріализма, состоящее въ томъ, что психологическая эволюція совершается только экономическими условіями. Онъ забываетъ, что если даже признать это основное положеніе, какъ общій законъ прогресса въ его цѣломъ, то частные моменты прогресса могутъ подчиняться вовсе не самимъ экономическимъ явленіямъ, а быть результатами тѣхъ правовыхъ, юридическихъ и всякихъ другихъ "надстроекъ", которыя возникли на экономической почвѣ. Такъ, напримѣръ, тайная инквизиція возникла, допустимъ, на какой-то экономической почвѣ, но затѣмъ она сама могла уже такъ могущественно возбуждать чувства протеста, что слѣды этого протеста остаются не только, напримѣръ, во всей дѣятельности Вольтера, въ XVIII в., но и теперь стоятъ въ формѣ пугающаго призрака для всякаго почти западно-европейца, едва только рѣчь заходить о клерикализмѣ.
   И такъ, мы видимъ опять у г. Струве примѣненіе къ данному вопросу чисто-субъективнаго пріема: ему вѣрится, что все имѣеть экономическія причины, и онъ, безъ всякаго дальнѣйшаго изслѣдованія, говоритъ: стало быть, и сравнительно-высшее развитіе европейскаго рабочаго имѣетъ причины экономическія, т.-е. капитализмъ и раздѣленіе труда.
   Онъ совершенно игнорируетъ научный методъ, по которому требуется узнать точно, какое изъ предшествующихъ условій,-- если ихъ не одно, а два (или больше),-- породило данное явленіе. Для этого естественныя науки берутъ въ лабораторіяхъ каждое изъ предшествующихъ явленій отдѣльно и смотрятъ, можетъ ли оно произвести данный результатъ. Въ соціологіи это невозможно, но есть другой пріемъ, а именно -- изолировать умственно данныя условія, каждое отдѣльно, и прослѣдить,-- на основаніи законовъ и фактовъ другихъ наукъ,-- произведутъ ли они данный результатъ. Такъ, въ Западной Европѣ мы имѣемъ не только капитализмъ и раздѣленіе труда, но и опредѣленный юридическій строй,-- свободу слова, печати, сходокъ etc. Чтобъ узнать, какое изъ этихъ двухъ условій породило повышеніе личности рабочаго, надо разсмотрѣть особо и то, и другое въ ихъ возможныхъ и необходимыхъ послѣдствіяхъ; такъ мы и сдѣлали съ раздѣленіемъ труда, и оказалось, что оно, во-первыхъ, по самому г. Струве (вѣрнѣе, по его нѣмецкому авторитету), понижаетъ мышленіе, понижаетъ волю рабочаго и, во-вторыхъ, по законамъ и фактамъ другихъ наукъ, должно съузить и сдѣлать односторонними, апатично-квіэтическими его чувствованія. Стало быть, при вліяніи одного лишь раздѣленія труда европейскій рабочій былъ бы теперь чѣмъ-то вродѣ вьючнаго животнаго. Этого нѣтъ,-- слѣдовательно, его спасло отъ этого, его подняло другое условіе.
   Это можно провѣрить и еще однимъ способомъ: перенесемъ умственно крайнее раздѣленіе труда изъ европейскихъ правовыхъ условій, положимъ, въ персидскія. Мы можемъ шагъ за шагомъ прослѣдить, какъ тамъ оно низведетъ личность до крайней степени деградаціи.
   Но допустимъ на минуту, что Зиммель не сдѣлалъ ошибки, вообразивъ, что крайнее раздѣленіе труда способно развить въ людяхъ "многостороннее чувство", важное для какого-то "субъективнаго сознанія". Что же можетъ сдѣлать полезнаго это чувство при "ослабленіи мышленія и воли"? Каждое дѣйствіе, чтобы стать цѣлесообразнымъ, разумнымъ, требуетъ разсчета, плана, т.-е. мышленія. Каждый разсчетъ или планъ, чтобъ его привести въ исполненіе, требуетъ воли. Стало быть, чувство безъ воли и мышленія способно только къ нецѣлесообразному, слѣпому и нестойкому протесту, который, напримѣръ, можетъ выразиться тѣмъ, что человѣкъ пойдетъ въ кабакъ, набуянитъ въ трактирѣ, сломаетъ ни въ чемъ неповинную машину и т. п. Вотъ крайній предѣлъ "благодѣтельнаго" воздѣйствія раздѣленія труда, если даже согласиться съ г. Зиммелемъ. Едва ли оно согласуется со взглядами г. Бельтова, видящаго, какъ мы показали выше, основной пунктъ спасенія въ развитіи знанія и сознанія.
   Но г. Струве, исходя все изъ того же экономическаго матеріализма, можетъ сказать мнѣ: "Допустимъ, что вы правы, что результатъ произошелъ въ данномъ случаѣ на почвѣ правовой, а не экономической, но, вѣдь, вы сами признали, что эта правовая почва явилась надстройкой надъ экономическимъ процессомъ, т.-е. надъ капитализмомъ. Стало быть, капитализмъ все же, въ концѣ-концовъ, породилъ данный результатъ, хотя и не прямо, а черезъ посредство созданныхъ имъ юридическихъ формъ. Иного происхожденія онѣ имѣть не могли, согласно нашей теоріи экономическаго матеріализма".
   Но я лишь условно согласился раньше съ положеніемъ экономическаго матеріализма. На самомъ дѣлѣ, я считаю это положеніе пока не доказаннымъ и являющимся простою дедукціей изъ гипотезы. Но даже допустивъ, что въ общемъ гипотеза вѣрна, т.-е. что все зиждется на экономическомъ процессѣ, надо черезъ-чуръ съузить пониманіе самой этой гипотезы, чтобы видѣть, наприм., въ юридическихъ учрежденіяхъ Запада только продуктъ "капитализма". Мы знаемъ, что въ древней Греціи и Римѣ были однородныя правовыя формы,-- что тамъ была и свобода слова и свобода преподаванія, такъ что философы поучали на улицахъ и площадяхъ, хотя о капитализмѣ никому и въ голову не приходило. Если бы кто-нибудь и когда-нибудь доказалъ современемъ, что и въ античномъ мірѣ эти учрежденія возникли на экономической почвѣ, то этою почвой былъ, значитъ, не "капитализмъ", а какія-либо другія экономическія условія. Стало быть, почему же въ Европѣ нужно приписывать извѣстныя правовыя формы капитализму -- и только капитализму? Если какое-нибудь явленіе совершается послѣ другого или одновременно съ другимъ, то это не значитъ, что это предшествующее или сопутствующее явленіе есть его причина. Это -- снова post hoc, ergo propter hoc.
   Мало этого, исторія правовыхъ формъ Западной Европы доказываетъ несомнѣнно, что онѣ не только не была продуктомъ капитализма, а, наоборотъ, предшествовали ему. Такъ, знаменитый "Habeas corpus" возникъ изъ существовавшаго въ Англіи обычнаго права, имѣвшаго мѣсто еще задолго до 1628 г., когда онъ является въ формѣ "петиціи правъ". Состояло это обычное право въ томъ, что каждый арестованный могъ обратиться въ "Court of king bench" (преобразованный теперь въ отдѣленіе верховнаго вестминстерскаго суда) и требовать вызова своего въ судъ для провѣрки мотивовъ ареста. Съ 1679 г., когда это право было оформлено статутомъ парламента (именуемымъ въ просторѣчіи актомъ "Habeas corpus"), въ немъ не произошло почти никакихъ существенныхъ перемѣнъ, если не считать нѣкотораго расширенія его въ 1866 г. при королевѣ Викторіи (на колоніи) и ранѣе при Георгѣ III. Декларація правъ въ Англіи (Bill and declaration of richts and liberties of subject) относится къ 1689 г., а во Франціи къ 1787 г., послѣ чего во Франціи она уже не возникаетъ вновь. Предварительная цензура была уничтожена въ Англіи еще въ 1659 году, въ Швеціи въ 1766 г., во Франціи въ 1789 г., причемъ въ этой послѣдней возстановлена снова и отмѣнена въ 1830 г., но за то Наполеонъ III далъ весьма стѣснительный законъ о печати. Позднѣе всѣхъ предварительная цензура была отмѣнена въ Германіи, а именно въ 1848 г., т.-е., во всякомъ случаѣ, задолго до разцвѣта тамъ капитализма. Этими справками я вовсе не предрѣшаю вопроса о томъ, не возникли ли всѣ эти "права" на какой-либо экономической почвѣ. Но они, очевидно, возникли не на почвѣ капитализма, что мнѣ только и нужно было доказать.
   До сихъ поръ мы не могли открыть въ капиталистической стадіи никакихъ "задачъ и конфликтовъ", которые могли бы сами по себѣ быть цѣнны и важны настолько, чтобы ради нихъ можно было пожелать наступленія этой стадіи у насъ. Нѣтъ ли еще какихъ-либо задачъ и конфликтовъ?
   Обращаясь къ основоположнику діалектическаго матеріализма, самому Марксу, у него мы находимъ, дѣйствительно, цѣпную задачу, возникающую и разрѣшаемую на почвѣ капитализма, а именно "обобществленіе" рабочаго класса, т.-е. сознаваніе имъ единства интересовъ своего класса, какъ цѣлаго, а также привычку къ общему дѣйствію, организаціи и единству.
   Но, во-первыхъ, еще вопросъ, насколько обобществленіе могло бы возникнуть на современной экономической почвѣ Западной Европы, если бы не существовало тамъ и соотвѣтствующей юридической почвы, дающей возможность сойтись, столковаться о своихъ нуждахъ и т. д. Въ виду того, что ранѣе намѣчено мною и самимъ Зиммелемъ относительно упадка мышленія и воли при сильномъ раздѣленіи труда, мы должны и здѣсь если не весь результатъ, то значительную часть его отнести къ юридической почвѣ. Для этого стоитъ только снова продѣлать опытъ изоляціи раздѣленія труда отъ правовыхъ формъ и перенести его, положимъ, въ Персію; тамъ результаты могутъ и должны быть совсѣмъ иные: малѣйшее появленіе вмѣстѣ двухъ-трехъ человѣкъ, ничтожный разговоръ между ними и т. п. могутъ караться тамъ такими штрафами и даже наказаніями, что произойдетъ не "обобществленіе", а полнѣйшее разъобщеніе и разъединеніе.
   Если я не ошибаюсь, самъ Марксъ признавалъ, что нашъ сельскій "міръ" является, какъ и связанная съ нимъ "община", не менѣе сильнымъ основаніемъ "обобществленія", чѣмъ работа на фабрикѣ. Я же думаю, даже гораздо большимъ основаніемъ. Это намъ выяснится сейчасъ.
   Въ книгѣ г. Струве, какъ и слѣдовало ожидать, наша община и кустарные промыслы выставляются какъ препятствіе русскому прогрессу: вѣдь, они задерживаютъ наступленіе капиталистической стадіи, а, стало быть, и тѣхъ благъ, которыя воспослѣдуютъ только послѣ нея. Мы теперь видѣли, какъ проблематичны,-- говоря мягко,-- эти розовыя надежды на капиталистическую стадію, взятую сама по себѣ, мы видѣли, что всѣ эти надежды построены на ошибочномъ методѣ post hoc, ergo propter hoc, и на игнорированіи фактовъ, которое зависѣло отъ чисто-субъективнаго пріема мысли, отъ увлеченія предвзятою гипотезой.
   Посмотримъ теперь, не тѣ же ли самыя ошибки логики создали нападеніе г. Струве на нашу общину и кустарные промыслы? Тогда въ книгѣ г. Струве окажется, дѣйствительно, одно важное качество -- "единство метода", но за то качество весьма для него неутѣшительное.
   Одинъ изъ извѣстныхъ нашихъ защитниковъ общины противъ "метафизическихъ предубѣжденій", именно тотъ самый, котораго г. Струве счелъ возможнымъ не разбирать, писалъ слѣдующее:
   "Нравственное и гражданское развитіе личности невозможно безъ нѣкоторой экономической самостоятельности {Обращаемъ вниманіе читателя, что это -- точка зрѣнія самого "экономическаго матеріализма": мораль ставится тутъ въ зависимость отъ экономическихъ условій. А какой противуположинй выводъ получается сравнительно съ выводами г. Струве, увидите дальше.}. Только она заставляетъ человѣка уважать себя, свои потребности. У человѣка же лишеннаго ея (таковъ западно-европейскій рабочій) чувство личнаго достоинства (конечно, при остальныхъ равныхъ условіяхъ) должно весьма понижаться".
   Далѣе авторъ доказываетъ, что только общинное владѣніе даетъ "производителю" эту экономическую самостоятельность: "общинное владѣніе землей,-- говоритъ онъ,-- является наиболѣе безопасною (наприм., отъ юридическаго спора о наслѣдствѣ, о правѣ собственности, а также отъ личнаго разоренія и т. п.) формой владѣнія".
   Доказавъ это положеніе, авторъ добавляетъ: "Неужели надобно говорить, каковы необходимыя послѣдствія для самостоятельности частной жизни отъ совершенной безопасности имущества? Неужели надобно доказывать, что безспорность права частнаго лица служитъ первѣйшею преградой постороннему вмѣшательству въ его жизнь? Надобно ли говорить послѣ этого о томъ, обманъ или прямодушіе, гражданскіе пороки или хорошія качества гражданина развиваются общиннымъ владѣніемъ? Сутяжничество невозможно; права не могутъ быть потеряны: благопріятствуетъ ли это независимости характера, развитію увѣренности въ томъ, что можно обходиться безъ чужой протекціи, развитію привычки къ энергической иниціативѣ? При общинномъ землевладѣніи устройство самой важной части экономическаго быта каждаго частнаго лица прямымъ образомъ связано съ его участіемъ въ дѣлахъ общества, рѣшенія общества зависятъ отъ его участія. Не участвовать въ его дѣлахъ со всею возможною для его личности энергіей нельзя ему потому, что съ нимъ связанъ очень важный личный вопросъ".
   Люди наивнаго, не научнаго пріема мысли скажутъ мнѣ: "однако, община не оправдала этихъ ожиданій; въ ея средѣ образовалось кулачество, раздѣленіе на бѣдныхъ и богатыхъ, принизившее личность однихъ и поднявшее престижъ другихъ. Каждый волостной писарь теперь выше сельскаго міра" etc., etc.
   Тутъ снова мы видимъ тотъ же пріемъ мысли: есть община, а вышло плохо; стало быть, то, что плохо, создала община: post hoc, ergo propter hoc.
   Наоборотъ, авторъ, изъ котораго я сдѣлалъ выдержку, шелъ строгонаучнымъ путемъ: онъ изолировалъ общину отъ другихъ условій, добавивъ въ скобкахъ: "при остальныхъ равныхъ условіяхъ". Только этимъ путемъ мы можемъ точно опредѣлить, что дается самою общиной для личности крестьянина и что -- другими условіями, сопутствующими ей. Оказывается выводъ совершенно противуположный выводу г. Струве: сама община должна создавать "независимость характера, хорошія качества гражданина, горячій интересъ къ общественному дѣлу" и т. д.
   Стало быть, если мы находимъ все это въ минимальной степени у русскаго крестьянина, сравнительно съ европейскимъ рабочимъ, то тутъ надо искать другихъ причинъ, и тогда окажется поразительный фактъ: напримѣръ, возьмемъ хотя бы розги, еще царящія въ деревнѣ. Все то самоуваженіе, какое можетъ развить въ общинѣ личность крестьянина, розга сводитъ къ наивозможному минимуму. Возьмемъ отсутствіе школъ или ихъ крайне-низкое состояніе: все, что вложитъ въ характеръ крестьянина лучшаго и высокаго община, то парализируется или совершеннымъ первобытнымъ невѣжествомъ, доходящимъ до человѣческихъ жертвоприношеній, или крайне-низкимъ уровнемъ знаній и развитія умственнаго, не идущихъ далѣе простой грамоты и четырехъ дѣйствій ариѳметики. Интересъ къ своимъ мірскимъ дѣламъ парализуется вмѣшательствомъ каждаго невѣжественнаго писаря и т. д. Вотъ что находимъ мы даже въ Дневникѣ князя Мещерскаго, который, конечно, не можетъ быть заподозрѣнъ въ благорасположеніи къ крестьянству. Онъ передаетъ свой разговоръ съ однимъ уѣзднымъ предводителемъ дворянства, причемъ этотъ послѣдній выражается такъ рѣзко, что мы не рѣшаемся привести цѣликомъ всего разсказаннаго имъ, а возьмемъ двѣ-три фразы: "У нихъ (т.-е. у крестьянъ) есть индивидуальность, есть общественность, но и то, и другое земскій начальникъ порабощаетъ... Крестьянину онъ приказываетъ, какъ въ помѣщичьи времена бурмистръ; общественные сходы должны разсуждать такъ, какъ этого хочетъ земскій начальникъ, какъ онъ приказываетъ".
   Отсюда оказывается, что не община виновата въ паденіи личности, а, наоборотъ, если бы не было общины, то въ крестьянахъ едва ли теперь сохранился бы даже тотъ образъ Божій и человѣческій, который и до сихъ поръ живетъ въ нихъ.
   Но совершенно то же, что сказано относительно общины, цѣликомъ переносится и на кустарные промыслы.
   Отсюда ясно, что г. Струве перепуталъ причины: въ Европѣ онъ считаетъ причиной высоты личности причину экономическую, раздѣленіе труда, тогда какъ тамъ, наоборотъ, эта причина давно бы убила личность, если бы не юридическія условія, дававшія ей развитіе. У насъ причиной паденія личности онъ считаетъ общину и кустарные промыслы, тогда какъ безъ нихъ личность была бы абсолютно стерта, какъ и ея общественность, и если что до сихъ поръ сохраняло и личность, и общественность, такъ это именно община, міръ.
   Причины тутъ любопытно перекрещиваются взаимно у насъ и въ Европѣ, и въ обоихъ случаяхъ г. Струве не видитъ слона, потому что самымъ узкимъ образомъ примѣняетъ къ дѣлу теорію экономическаго матеріализма, дѣлаетъ выводъ по логикѣ post hoc, ergo propter hoc и, въ своемъ увлеченіи вѣрой въ предвзятую гипотезу, не замѣчаетъ фактовъ, не хочетъ вдуматься въ дѣло научнымъ пріемомъ мысли и ограничивается ультра-субъективнымъ методомъ.
   Теперь читатели могли видѣть наглядно, какія "блага" мы теряемъ, не торопясь содѣйствовать наступленію капиталистической стадіи, раздѣленію труда, обезземеленію, пролетаріату и полному разрушенію общины, и какой вредъ наносимъ русскому прогрессу, заботясь о сохраненіи общины, кустаряхъ и кустарныхъ артеляхъ. Надо стоять вдали отъ народной жизни, чтобы предлагать это. Дальше я приведу и еще нѣкоторыя, не менѣе важныя соображенія.
   И такъ, отъ насъ требуютъ, чтобы мы отдали все, чѣмъ еще держится личность, гражданственность и общественность крестьянина, и поторопились все это замѣнить "наибольшимъ раздѣленіемъ труда", которое, по словамъ самихъ совѣтчиковъ, еще болѣе понизитъ мышленіе и волю, но за то дастъ развитіе чувствованій, важныхъ для субъективнаго сознанія. И, замѣтьте, это предлагаютъ сдѣлать, оставляя прочія условія in status quo. Я увѣренъ, что г. Бельтовъ, при его, очевидно, глубокомъ и серьезномъ отношеніи къ вопросу, не оставитъ этихъ соображеній безъ того вниманія, какого они заслуживаютъ.

Л. Е. Оболенскій.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Русская Мысль", кн.VIII, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru