О.Генри
Летний отдых

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О. Генри.
Летний отдых

   Если рассматривать род людской с точки зрения чисто денежной, то есть три рода людей, которых я не переношу: людей, которые имеют больше денег, чем они могут тратить; людей, которые имеют больше денег, чем они тратят; людей, которые тратят больше денег, чем они имеют. Но все же из этих трех сортов всего больше мне нравятся первые. Должен при этом признаться, что как человек человека я почти люблю Спенсера Гренвилла Норта, несмотря на то что он обладает капиталом не то в два, не то в десять, не то в тридцать миллионов: забыл, сколько у него в точности денег.
   Этим летом я не уехал из города. Обычно из года в год я уезжал в одну деревушку на южном берегу Лонг-Айленда. Это местечко было окружено утиными фермами, и утки, собаки и ветряные мельницы производили столько шуму, что я мог там спать так же спокойно, как у себя в городе, чуть ли не под боком подвесной железной дороги в Нью-Йорке. Но в этом году я не поехал на дачу. Запомните это!
   Один из моих приятелей спросил, почему я не поехал летом отдохнуть, и в ответ получил следующее заявление:
   -- Потому что, милейший мой, Нью-Йорк -- лучший летний курорт в мире! Вам уже приходилось слышать подобное заявление. Но я сообщаю вам, что я ответил ему.
   Весь последний год я работал в качестве агента по объявлениям для товарищества "Бинкли и Бинг", двух театральных предпринимателей. Вы, конечно, знаете, что представляет собой такой агент по объявлениям. Ну так имейте в виду, что я ничего общего с таким типом не имел: в том-то вся штука и заключается.
   Бинкли совершал турне по Франции на своем новом моторе фирмы "С. и Н. Уильямсон", а Бинг уехал по делам в Шотландию. До отъезда они уплатили мне вперед за июнь и июль, и тут же я должен добавить, что такой поступок был вполне в их духе: они были люди не мелочные. Что же касается меня, то я остался в Нью-Йорке, так как решил, что этот город лучший летний.
   Впрочем, я уже говорил об этом выше.
   Десятого июля Норт приехал из своей стоянки в Адирондаксе. Постарайтесь представить себе эту стоянку из шестнадцати комнат со спальнями, стегаными одеялами, лакеями и мажордомами, гаражами, серебряными сервизами и телефоном, действующим на далекое расстояние. Само собой разумеется, что этот лагерь помещался в лесу.
   Норт явился ко мне, в мою скромную квартирку, состоявшую из трех комнат и ванной (электрическое освещение оплачивалось экстра). Он хлопнул меня по плечу и приветствовал с таким видом, который говорил о его возмутительно хорошем настроении. Он страшно, до наглости хорошо, загорел, выглядел чудовищно здоровым и был обидно хорошо одет.
   -- Я приехал сюда на несколько дней! -- с места в карьер заявил он мне. -- Мне надо подписать тут несколько бумажонок и еще кое-какие другие дела сделать. Ну, ты, лежебока, что поделываешь, как поживаешь в городе? Мой юрисконсульт телеграфировал мне, чтобы я приехал. Я воспользовался случаем, протелефонировал сюда и узнал, что ты обретаешься здесь. А что случилось с твоей "Утопией" на Лонг-Айленде, куда ты регулярно каждое лето увозил свою пишущую машинку и с ней вместе скверное настроение? Может быть, что-нибудь недоброе приключилось с лебедями... с теми лебедями, что всегда поют по ночам на твоей утиной ферме?
   -- На моей утиной ферме водятся только утки! -- заявил я. -- Лебединые песни созданы для более счастливых ушей. Лебеди плавают и горделиво изгибают свои чудесные шеи только в искусственных озерах, созданных для того, чтобы чаровать и радовать взор фаворитов Фортуны!
   -- Вот то же самое в Центральном парке, -- заметил Норт, -- они радуют взоры иммигрантов и вообще праздношатающихся. Я очень часто видел их там. Но как случилось, что ты так поздно летом засиделся в городе?
   -- Нью-Йорк, -- начал я, -- лучший летний.
   -- Ну, ну, брось! -- воскликнул Норт. -- Довольно кормить меня такой старой трухой! Я знаю достаточно хорошо твои вкусы! Нет, дружище, ты должен поехать ко мне. Там, у меня, Престоны, и Том Волни, и Монро, и Лулу Стэнфорд, и мисс Кэнди, тетку которой ты всегда так любил.
   -- Господь с тобой! Я никогда в жизни не признавался этой тетке в любви! С чего ты взял это?
   -- Ну, не любил, так не любил, не в этом дело! -- сказал Норт. -- Но мы проводим там время так, как никогда до сих пор не проводили. Послушай, брат, у нас водятся форели, и такие жадные, что они готовы проглотить крючок даже в том случае, если на него будут навешены все проспекты Монтанских медных копей. Кроме того, мы обзавелись парочкой электрических лодок. Каждую ночь или же через ночь мы уезжаем на реку, следом за нами идет весельная лодка, на которой имеются большой фонограф и мальчик, который периодически меняет валики. На воде, на расстоянии двадцати ярдов, это звучит не так уж плохо. Но всего важнее то, что в лесах имеются прекраснейшие дорожки, по которым мы можем пробираться на автомобилях. Я отправил туда на пароходе два автомобиля. В трех милях находится гостиница "Pinecliff Inn". Ведь ты знаешь эту гостиницу! В нынешнем году там живет несколько очень хороших семейств, и мы дважды в неделю отправляемся туда на танцы. Послушай, дружище, поедем к нам на недельку, а?
   Я рассмеялся.
   -- Послушай, Норт, -- сказал я ему. -- Прости, что я называю тебя по фамилии, потому что я не люблю эти высокопарные имена: Спенсер и Гренвилл [фамилии многих известных писателей, политиков, аристократов (примеч. ред.)]. Мне очень приятно слышать твое приглашение, но все же должен заявить тебе, что считаю город самым лучшим и наиболее подходящим местом для летнего отдыха. Почти вся буржуазия оставила город, и я могу теперь жить, подобно Нерону, в городе, где температура в тени достигает девяноста градусов. Тропики и зоны готовы прислуживать мне, как лучшие горничные. Я сижу под флоридскими пальмами и ем гранаты, в то время как сам Борей с помощью электрических вентиляторов пышет на меня своим арктическим дыханием. Что же касается форелей, то неужели же я должен говорить тебе, что Жан у Мориса готовит их лучше кого бы то ни было на свете.
   -- В таком случае, -- заявил Норт, -- позволь тебе сказать, что мой шеф -- cordon bleu [Le Cordon Bleu (с фр. -- "Голубая лента") -- самая крупная школа гостиничного сервиса и кулинарии в мире (примеч. ред.)]. Он кладет ломтики свиной грудинки в форель, заворачивает ее в ячменную шелуху, после того засыпает горячей золой и в конце концов накрывает раскаленными угольями. Мы разводим на берегу костер и едим на ужин необыкновенную жареную рыбу.
   -- Знаю, знаю! -- ответил я. -- А слуги приносят вам столы, стулья, кресла и скатерти, а рыбу вы изволите есть серебряными вилками. Я знаю приблизительно, как живут миллионеры летом. Дело не обходится, конечно, без ведерок с шампанским, и время от времени для услаждения вашего слуха мадам Тетраццини [Луиза Тетраццини (1871-1940) -- итальянская оперная певица (примеч.ред.)] поет вам после форели. Знаю, все знаю.
   -- Ничего подобного! -- обиженно воскликнул Норт. -- Мы вовсе не проводим время так безобразно, как ты думаешь. Правда, к нам приезжала дня на три-четыре труппа варьете из города, но звезд в ней абсолютно не было. Конечно, я люблю некоторый комфорт даже в то время, когда нахожусь вне дома. Но это к делу не относится. Не пытайся уверить меня, что тебе приятнее проводить лето в городе, чем на лоне природы. Я не верю тебе! Если ты город любишь больше, почему же в таком случае ты последние четыре года проводил на даче, часто убегал даже из города поздно ночью и упорно и неизменно отказывался сообщать самым близким друзьям, где находится твой аркадский приют?
   -- А очень просто! -- ответил я. -- Делал я это из боязни, что друзья последуют за мной и откроют мое убежище. Но с тех пор многое изменилось. Я узнал, что теперь в городе проживает моя Амариллис, и вот почему я заявляю тебе, что самое лучшее, самое разумное, самое ясное, светлое и веселее летнее время можно провести только в городе. Если ты сегодня вечером свободен, то я берусь доказать тебе это.
   -- Я сегодня абсолютно свободен, -- сказал Норт, -- к тому же меня ждет мой автомобиль. Вероятно, с тех пор как ты начал увлекаться городом, ты стал по-иному проводить время. Вероятно, теперь ты увлекаешься велосипедным спортом в Центральном парке, а затем -- липким элем в погребке под вентилятором, который делает столько же оборотов в неделю, сколько Никарагуа в один день.
   -- Словом, мы начнем нашу прогулку с парка! -- предложил я.
   Мне опротивел раскаленный, спертый воздух моей комнатушки, и я хотел глотнуть холодного свежего воздуха, чтобы набраться сил и доказать моему приятелю, что Нью-Йорк -- лучший летний. и так далее.
   -- Может ли где-нибудь быть более свежий и чистый воздух, чем здесь? -- вскричал я, когда мы забрались в рощицу парка.
   -- Воздух?! -- презрительно спросил Норт. -- Это ты называешь воздухом? Эти грязные сырые испарения, которые пахнут потрохами и газолином? О, друг мой, как же мне хочется, чтобы ты сделал хоть единый глоток настоящего адирондакского воздуха, нагретого полуденным солнцем в сосновом лесу.
   -- О, я слышал об этом! -- ответил я. -- Но неужели же ты думаешь, что за все ваши лесные ароматы я отдам хоть единое дыхание морского ветра, которое я впиваю в себя, когда еду на моем маленьком суденышке вдоль Лонг-Айленда? А это суденышко мое я не выменяю на целый десяток ваших терпентином [здесь: скипидар (примеч. ред.)] дышащих моторных лодок!
   -- Почему же в таком случае, -- с любопытством спросил Норт, -- ты торчишь здесь, а не разъезжаешь на своем ботике?
   -- А потому, -- упрямо ответил я, -- что Нью-Йорк -- самый лучший летний.
   -- Опять ты за свое? -- перебил меня приятель. -- Знаешь, у меня создается такое впечатление, что ты нанялся в качестве генерального пассажирского агента подземной железной дороги в Нью-Йорке! Ты никоим образом не заставишь меня думать, что ты действительно так полюбил летнюю жизнь в городе.
   Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы доказать Норту всю правильность моей теории. Бюро погоды и все прочие словно сговорились против меня, и мне стало ясно, что в данном случае требуется более талантливый адвокат, чем я.
   Казалось, весь город распростерся над объединенными адовыми жаровнями. Чувствовалось какое-то искусственное, подогретое веселье, которое спаяло всех этих людей, разгуливающих по бульвару пешком и на колесах. Повсюду фланировали мужчины в соломенных шляпах и жакетах. Все бары производили чрезвычайно блестящее и гостеприимное впечатление, но каждый, заглянув внутрь, мог бы увидеть совершенно пустые залы и ярко начищенные полки для ног, которые блестели тем сильнее, чем больший промежуток отделял их от последнего прикосновения кожаных подошв постоянных посетителей. На продольных улицах все подъезды старых темных домов были заняты обитателями мансард или же подвалов, вынесшими на свет божий свои соломенные половички, на которых они сидели теперь и наполняли воздух резким шумом и громкими спорами.
   Мы с Нортом пообедали на крыше отеля, и мне кажется, что именно здесь я одержал свою первую победу. Восточный, почти холодный ветер дул на "бескрышной крыше". Очень недурной оркестр, спрятанный в беседке, играл так умело, что давал возможность посетителям и продолжать свой разговор, и судить о талантах музыкантов.
   Несколько леди в летних нарядах за другими столиками оживляли и расцвечивали пейзаж. Превосходнейший обед, на помощь которому явился вентилятор, казалось, с успехом подтверждал всю правильность моей новой дачной теории. Но Норт ворчал, ворчал все время, проклинал своих юрисконсультов и до самых небес возносил дачу в лесу, -- и это так действовало на меня, что я уже горел желанием, чтобы он поскорее убрался на эту дачу и оставил меня в покое в моем городском тихом убежище.

0x01 graphic

   После обеда мы отправились в театр на крыше, о котором я слышал очень много лестного. Там мы нашли бесподобный счет, искусственную прохладу, холодные напитки, быстрых и проворных слуг и веселую, прекрасно одетую аудиторию. Норт продолжал тосковать.
   -- Ну, милый мой, знаешь, что я тебе скажу, -- начал я с самым саркастическим видом, -- уж если ты не находишь все это достаточно комфортабельным для самого знойного за последние пять лет августа, в таком случае тебе остается только думать о ребятишках на Деланси и Нестор-стрит, которые целыми рядами лежат на запасных пожарных лестницах, лежат с высунутыми языками, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, не поджаренного с обеих сторон! Очень может быть, что этот контраст увеличит твое наслаждение.
   -- Ради бога, оставь в покое социализм! -- воскликнул Норт. -- Я имею в виду другой контраст. Я сравниваю эти жалкие, искусственные, вымученные, чахлые "развлечения" с теми чудеснейшими радостями, которые человек может найти в лесах. Ах, если бы ты только взглянул, как дивно пляшут ели и сосны во время бури. Если бы ты знал, какая радость заключается в том, чтобы после целого дня, проведенного на охоте, броситься плашмя на землю и пить из горного источника. Так, и только так стоит проводить лето! Брось все это, и давай поедем поближе к природе!
   -- О, да! Я вполне согласен с тобой, что именно так надо сделать! -- восторженно произнес я.
   Лишь на один момент я ослабил бдительность и выразил те чувства, которые действительно обуревали меня. Норт устремил на меня долгий и горящий любопытством взор.
   -- Тогда, во имя Пана и Аполлона, объясни мне, чего ради ты пел такие нагло-восторженные дифирамбы летнему времяпрепровождению в городе? -- спросил он.
   Мне показалось, что он сразу разгадал меня.
   -- Ах, вот что! -- воскликнул он. -- Теперь-то я все понимаю! Могу я осведомиться о ее имени?
   -- Энни Эштон! -- просто ответил я. -- Она играет Нанетту в пьесе Бинкли и Бинга "Серебряная струна". Надо думать, что в следующем сезоне она получит более ответственные роли.
   -- Покажи мне ее! -- сказал Норт.
   Мисс Эштон проживала со своей матерью в маленьком отеле. У них были небольшие деньги, на которые они жили в промежутки между театральными сезонами. В качестве агента фирмы "Бинкли и Бинг" я старался как можно чаще показывать ее публике. В качестве же Роберта Джеймса Вандивера я питал тайную надежду, что мне удастся раз и навсегда оторвать ее от сцены. Потому что, если был на свете человек, которому суждено было вести компанию с вышеназванным Вандивером, и вдыхать соленые испарения на южном берегу Лонг-Айленда, и прислушиваться к уткам, крякающим по ночам, так этот человек был не кто иной, как Энни Эштон, о которой уже упоминалось несколькими строками выше.
   Но ее душа была превыше уток, превыше соловьев и даже самих райских птиц! Она была очаровательна, чрезвычайно проста в обхождении и на редкость искренна. В одно и то же время она обнаруживала тяготение к театральной деятельности и талант с одной стороны, и большую любовь к домашней жизни, чтению и шитью шляпок для своей матери с другой. Она была неизменно ласкова и приветлива с агентом фирмы "Бинкли и Бинг", и с того времени как театр закрылся на лето, любезно разрешила ему время от времени наносить ей неофициальные визиты. Я очень часто говорил ей о моем приятеле Спенсере Гренвилле Норте, и, ввиду того что было еще очень рано и первый акт водевиля еще не кончился, мы вышли из театра и позвонили по телефону. Мисс Эштон выразила большую готовность принять мистера Вандивера и мистера Норта.
   Мы застали ее за примеркой новой шляпки ее матери. Никогда до сих пор я не видел ее такой очаровательной.
   Норт был до неприятного занимателен. Он был замечательный собеседник и всегда ловко и умело пользовался этим талантом. Кроме того, у него было два, десять или тридцать миллионов, -- я не помню точно сколько. Я выразил слишком неосторожное внимание маминой шляпке, -- старушка воспользовалась этим, вытащила на свет божий еще дюжину или две других головных уборов и прочла мне целую лекцию о рюшиках, тульях, оборочках и так далее. Несмотря на то что все это было подшито, подрублено, подделано и подобрано пальчиками Энни, оно скоро опротивело и наскучило мне свыше всякой меры. А в то же время я слышал одним ухом, как Норт безостановочно рассказывал Энни о своей проклятой адирондакской даче.

0x01 graphic

   Два дня спустя я увидел Норта вместе с Энни и ее матерью в его автомобиле. В тот же вечер он ввалился ко мне.
   -- Послушай, Бобби, -- сказал он мне, -- этот старый город вовсе уж не так плох для летнего времяпрепровождения! С тех пор как я потолкался здесь кое-где, он стал производить на меня все лучшее и лучшее впечатление. Тут имеются театры музыкальной комедии и легких опер на крышах и в садах, где можно очень недурно провести время. Если набрести на настоящее местечко и выпить приличное количество прохладительных напитков, то, в сущности говоря, тут можно устроиться не хуже, чем на лоне природы. Черт возьми, если подумать хорошенько, то ничего особенного в деревне и в лесах этих и не найдешь. За день-деньской устанешь, как дьявол, солнце превращает тебя в лепешку, и в конце концов чувствуешь себя одиноким до безумия. А что касается еды, то приходится кушать только то, что подсунет тебе старый и бездарный повар! Нет, это не дело!
   -- Нашел, значит, разницу? -- спросил я.
   -- Конечно, нашел. Между прочим, я ел сегодня у Мориса уклейку, по сравнению с которой лучшие форели, что я ел на даче, ровно никуда не годятся.
   -- Нашел, значит, разницу? -- спросил я.
   -- Огромную разницу! Первое дело в уклейке -- это соус!
   -- Нашел, значит, разницу? -- снова спросил я и в упор посмотрел в его глаза. Наконец-то он понял меня.
   -- Послушай, Боб, -- сказал он, -- я сейчас скажу тебе всю правду! Я ничего не могу поделать. Я хочу играть с тобой честную игру, я не могу иначе. Она -- та избранница, о которой я всегда мечтал!
   -- Что ж, -- возразил я, -- тут игра ведется по всем правилам. Никто ни к чему не смеет обязывать ни тебя, ни девушку.
   В четверг вечером мисс Эштон пригласила меня и Норта на чай. Он весь горел любовью и преданностью к ней, а она была прелестнее обыкновенного. Приложив все старания к тому, чтобы избежать разговоров на шляпные темы, мне удалось вставить несколько слов в их разговор. Мисс Эштон с любезным видом осведомилась у меня о перспективах ближайшего сезона.
   -- О, не знаю, не сумею вам сказать! -- ответил я. -- В будущем сезоне я не собираюсь служить у мистеров Бинкли и Бинга!
   -- Вот как! -- воскликнула она. -- А я была уверена, что организацию турне они поручают вам! Я так думала, потому что вы лично сказали это мне.
   -- Да, совершенно верно! Они имели это в виду, но теперь отказались. А вот я сейчас расскажу вам о моих собственных планах. Я отправлюсь на южный берег Лонг-Айленда и куплю там небольшой коттедж, который я наметил у самого края бухты. Затем я куплю себе парусную и весельную лодки, и ружье, и рыжую собаку. У меня хватит на все это денег. Я стану вдыхать соленые испарения, когда ветер будет дуть с моря, и сосновый аромат, когда потянет с гор. Ну а потом я стану, конечно, писать пьесы и буду писать до тех пор, пока у меня не накопится целый сундук драм и комедий.
   Самое главное для меня -- это то, чтобы поскорее купить соседнюю утиную ферму. Мало кто понимает в утках, а я лично способен целыми часами наблюдать за ними. Они маршируют красивее и ловчее, чем любая рота Национальной гвардии, а за "лидером" своим они следуют с большей выдержкой и тактом, чем самая дрессированная демократическая партия в любой стране. Не скажу, чтобы их голоса звучали исключительно красиво, но я люблю прислушиваться к ним. Они будят меня не меньше двенадцати раз за ночь, но в их кряканье есть что-то приятное и уютное, что звучит для моего уха гораздо музыкальнее, чем "Свежей земляники! Свежей земляники", которое в городе будит вас каждое утро и как раз в тот момент, когда вам всего больше хочется спать!
   -- А кроме того, -- продолжал я с неподражаемым энтузиазмом, -- известна ли вам ценность уток, не говоря уже об их красоте, уме, сладости голоса и корректности? Их перья дают постоянный и верный доход. На одной ферме, на которой я часто бываю, ежегодно продают утиных перьев ровно на четыреста долларов. Нет, вы подумайте: на четыреста долларов! А если регулярно экспортировать эти перья, то можно еще больше зарабатывать. Да, господа, утки и соленый морской воздух зовут меня на лоно природы. Я думаю, что мне придется взять китайца-повара, и с ним, и с рыжей собакой, и с солнечными восходами и закатами я устроюсь очень-очень недурно. Хватит с меня этой глупой, бестолковой, смрадной, душной и шумной жизни в городе!
   Мисс Эштон смотрела на меня с нескрываемым изумлением. Норт рассмеялся.
   -- Я еще сегодня ночью начну пьесу! -- сказал я. -- Поэтому я должен сейчас же расстаться с вами.
   С этими словами я попрощался с ними и ушел.
   Спустя несколько дней мисс Эштон по телефону дала знать, что хочет поговорить со мной и просит зайти к ней в четыре часа дня. Я пошел.
   -- Вы всегда относились ко мне очень внимательно, -- нерешительно начала она, -- и поэтому я думаю, что мне следует быть с вами совершенно откровенной. Я бросаю сцену.

0x01 graphic

   -- Вот как! -- сказал я. Впрочем, я так и знал. Они всегда бросают сцену, как только у них появляется слишком много денег.
   -- Деньги не играют тут никакой роли, или же, во всяком случае, самую незначительную роль. Мы с мамой остались почти без денег.
   -- Но ведь я вам неоднократно говорил, что у него два, или десять, или тридцать миллионов, -- не помню в точности, сколько у него денег.
   -- Я понимаю, о чем вы говорите! -- сказала мисс Эштон. -- Я не скрываю этого, но в то же время должна сообщить вам, что я не намерена идти замуж за мистера Норта.
   -- Почему же в таком случае вы бросаете сцену? -- строго спросил я. -- Каким другим способом вы можете зарабатывать на жизнь? Что еще вы можете делать?
   Она подошла совсем близко ко мне, и я видел ее глаза, в то время как она произнесла:
   -- Я умею щипать уток!
   В первый год мы продали утиных перьев на триста пятьдесят долларов.

0x01 graphic

---------------------------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: О. Генри. Черный Билль. Рассказы -- Ленинград: Мысль, 1924 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru