Аннотация: According to their Lights.
(Переводился также под названием "У каждого свой светофор") Перевод Эвы Бродерсен (1924).
О. Генри. Различные точки зрения
Где-то на дне большого города, там, где осаждается его муть, молодой Мюррей встретился с одним капитаном и подружился с ним. От обоих отвернулось счастье; оба когда-то пользовались почетным положением, и оба были типичными созданиями чудовищного и странного социального строя их гордой и напыщенной alma mater [alma mater -- букв. "кормящая мать" (лат.); название учебных заведений (примеч. ред.)] -- Нью-Йорка.
Капитан уже не был больше капитаном. Одно из внезапных моральных потрясений, которые иногда, как наводнение, постигают город, сбросило его с высокого положения в полицейском управлении, сорвало с него мундир и оставило в руках его адвокатов солидное состояние, которое при его бережливости он сумел скопить. После того как поток пронесся, он оказался на мели. Месяц спустя после его разжалования хозяин пивной оттащил его за шиворот от стойки, где он расположился позавтракать на даровщинку, и выбросил его на улицу. Это доказывает, насколько он низко пал. После этого он писал жалостные письма в газеты, затем подрался со служащим в городском ночлежном доме из-за того, что тот хотел его вымыть. Когда Мюррей первый раз увидал капитана, он держал за руку итальянку, продававшую яблоки и чеснок на Эссекс-стрит, и цитировал какую-то балладу.
Мюррей тоже упал с большой высоты. Но его падение не стало предметом судебного разбирательства. Когда-то к его услугам было все, что имелось в городе красивого и изящного. На одной из больших фешенебельных авеню можно видеть дом его дяди. Но между дядей и племянником из-за чего-то произошла крупная ссора, и дворецкий проводил племянника до дверей, что в вышеозначенной авеню равносильно быть выгнанным из дома. Его понесло по течению, где он встретился со своим Фальстафом, вместе с которым он и начал побираться.
Однажды вечером они сидели на скамейке в небольшом парке. Огромное тело капитана, которое от голодовки не убавлялось в объеме, казалось бесформенной массой, прилипшей к спинке скамейки. На его красном, с неделю не бритом лице торчали рыжеватые волосы; на голове красовалась помятая соломенная шляпа. Неясно вырисовываясь в темноте, его голова казалась не то модной дамской шляпой, не то песочным тортом. Туго стянутый ремень -- последняя реликвия его былого щегольства -- провел глубокую борозду в окружности его туловища. На сапогах капитана не было пуговок. Подавленным басом он проклинал свою несчастную судьбу.
Рядом с ним сидел Мюррей. На нем был грязный, обтрепанный синий костюм. Его шляпа была низко надвинута на лоб. Он сидел неподвижно, и его очертания были смутны, призрачны.
-- Я голоден, -- проворчал капитан, -- клянусь филейной вырезкой, что я умираю с голода. Честное слово, я мог бы съесть теперь целый ресторан. Разве вы не можете ничего придумать, Мюррей? Вы сидите здесь с таким видом, как будто вы Реджинальд Вандербильт, катающийся в своем экипаже. Не понимаю, какая польза вам от вашего важничанья? Придумайте какое-нибудь место, где мы могли бы пожевать.
-- Вы забываете, мой дорогой капитан, -- сказал, не двигаясь, Мюррей, -- что наша последняя попытка пообедать была сделана по моему совету.
-- А поручитесь ли вы, что это был ваш последний совет? -- проворчал капитан. -- У вас, наверно, есть еще наготове подобные же советы, а?
-- Признаюсь, что попытка нам не удалась, -- вздохнул Мюррей. -- Я был уверен, что Мэлон посмотрит сквозь пальцы на наш даровой завтрак, после того как он со мною так любезно говорил об игре в бейсбол. Это было в последний раз, когда я за деньги ел в его ресторане.
-- Вот эта рука, -- сказал капитан, протягивая правую руку, -- уже почти схватила ножку индейки и два сэндвича с сардинами, когда официанты нас сцапали.
-- Я был в нескольких дюймах от оливок, -- сказал Мюррей. -- Фаршированные оливки. Я не пробовал их уже целый год.
-- Что нам делать? -- забрюзжал капитан. -- Не можем же мы умирать с голоду!
-- Неужели мы не можем? -- сказал спокойно Мюррей. -- Я рад это слышать. Я думаю, что мы можем.
-- Подождите здесь, -- сказал капитан, тяжело приподнимаясь и пыхтя. -- Я хочу кое-что попробовать. Оставайтесь здесь и подождите меня, Мюррей. Мне понадобится не больше получаса. Если удастся мой план, я мигом вернусь.
Он сделал несколько неловких попыток придать своей наружности немного более изящный вид. Он закрутил свои свирепые усы кверху, вытащил из-под рукавов пару манжет с черными краями, еще туже стянул ремень и двинулся с грацией и изяществом носорога к выходу из парка.
Когда он скрылся из виду, Мюррей также поспешно вышел из парка через противоположный выход. Он остановился у здания, подъезд которого было освещен двумя зелеными фонарями.
-- Полицейский капитан по имени Мэрони, -- сказал он дежурному сержанту, -- был уволен из полиции три года назад, после того как он был предан уголовному суду. Мне кажется, что приговор суда не был приведен в исполнение. Разыскивает ли полиция этого человека?
-- Почему вы это спрашиваете? -- спросил, нахмурившись, сержант.
-- Я думал, что, может быть, за его поимку назначена награда. Я хорошо знаю этого человека. Он в настоящее время ведет довольно сомнительную жизнь. Я могу в любое время его вам доставить. Если будет награда.
-- Награды нет, -- резко прервал сержант. -- Нам этот человек не нужен. И вы тоже! Поэтому ступайте своей дорогой. Вы дружны с этим человеком и хотели его продать. Убирайтесь живо, или я вас вышибу.
Мюррей взглянул на сержанта с невозмутимым достоинством.
-- Я просто исполнил бы свой долг гражданина и джентльмена, -- сказал он строго, -- если бы помог правосудию задержать человека, нарушившего законы.
Мюррей поспешил обратно к скамейке в парке. Он скрестил руки и снова застыл неподвижно, уподобляясь призраку. Десять минут спустя к скамейке подошел капитан, мрачный и злой. Его воротник был оторван, соломенная шляпа изогнута и помята, полосатая рубашка разорвана до пояса, а с головы до ног он был облит противной жирной жидкостью, от которой несло чесноком и кухней.
-- Ради бога, капитан, -- поморщился Мюррей, отворачивая нос, -- я не стал бы ждать вас, если бы мог предположить, что вы из отчаяния прибегнете к помоям для свиней. Я.
-- Напрасно острите! -- горько сказал капитан. -- Я еще не освинячился. Я пошел на Эссекс-стрит и сделал предложение Кэтрин, у которой там фруктовый ларек. Это дело не было бы так плохо. Она довольно мягкая женщина, насколько может быть мягкой итальянка. Я думал, что я за последнюю неделю достаточно обработал синьорину. Но посмотрите, что она со мной сделала! Думаю, что я поспешил. Вот, и этот план не удался.
-- Вы даете мне понять, -- сказал Мюррей с бесконечным презрением, -- что вы женились бы на этой женщине для того, чтобы выйти из затруднений?
-- Я? -- сказал капитан. -- Я женился бы на китайской императрице за блюдо котлет. Я совершил бы убийство за порцию тушеного мяса. Я украл бы хлеб у бездомного ребенка. Я готов сделаться мормоном за блюдо отварной рыбы.
-- Я думаю, -- сказал Мюррей, положив голову на руки, -- что мог бы сделаться Иудой за рюмку виски. На тридцать сребреников я бы...
-- О, перестаньте! -- с негодованием воскликнул капитан. -- Вы не сделали бы этого, Мюррей! Я всегда считал предательство самым гнусным актом. Человек, который предает своего друга, хуже пирата.
По парку шел крупный мужчина, пристально всматривающийся в скамейки, на которые падал электрический свет.
-- Это вы, Мэк? -- сказал он, останавливаясь перед капитаном. Его бриллиантовая булавка ослепительно сверкала, так же как и украшенный бриллиантами брелок на часовой цепочке. Это был крупный, лощеный, упитанный субъект.
-- Да, я вижу, что это вы, -- продолжал он. -- Мне сказали в ресторане Майка, что я могу вас здесь всегда найти. Мне нужно с вами поговорить, Мэк.
Капитан поднялся с радостным восклицанием. Если Чарли Финнигэн пришел сюда, на "дно", то это, наверное, неспроста. Чарли отвел его под руку в тень.
-- Знаете, Мэк, -- сказал он, -- инспектору Пикерингу предъявили вымышленные обвинения, и его теперь судят.
-- Он был моим инспектором, -- сказал капитан.
-- О'Шиа затеял это дело, -- продолжал Финнигэн, -- и он должен выиграть. Это для блага организации. Пикеринг должен быть обвинен. Ваши свидетельские показания могут помочь. Он был выше вас по должности, когда вы были в управлении. Его доля взяток должна была проходить через ваши руки. Вы должны пойти и свидетельствовать против него.
-- Он был...-- начал капитан.
-- Подождите минуту, -- сказал Финнегэн, вынимая из внутреннего кармана сверток зелененьких бумажек. -- Вот здесь пятьсот долларов для вас. Двести пятьдесят сейчас на месте, а остальные...
-- Он был моим другом, -- кончил капитан. -- Лучше я увижу вас, всю банду, весь город в пламени ада, чем буду свидетельствовать против Дэна Пикеринга. Я пропащий человек, но я не предам того, кто был моим другом. -- Капитан возвысил голос и гремел, как тромбон. -- Убирайтесь вон из парка, Чарли. Хотя мы здесь и воры, и бродяги, и пьяницы, но мы лучше вас. Убирайтесь и возьмите ваши подлые деньги.
Финнегэн удалился по другой дорожке. Капитан вернулся на свое место.
-- Я нечаянно слышал разговор, -- угрюмо сказал Мюррей. -- Я думаю, вы самый большой дурак, которого я когда-либо видел.
-- А что вы бы сделали? -- спросил капитан.
-- Пригвоздил бы Пикеринга к кресту, -- сказал Мюррей.
-- Я вижу, -- сказал капитан сухо, не горячась, -- мы с вами разные люди. Нью- Йорк делится на две части -- выше Сорок второй улицы и ниже Четырнадцатой. Вы из другой части. Мы оба поступаем согласно нашим точкам зрения.
Освещенный циферблат башенных часов, видневшийся над деревьями, сообщил им, что было половина двенадцатого. Оба мужчины встали со скамейки и двинулись вместе, как бы охваченные одной мыслью. Они покинули парк, прошли через узкий переулок и вышли на Бродвей. В этот поздний час улица была темная и пустынная, как переулки в Помпеях.
Они повернули к северу. Полисмен, взглянувший на их обтрепанные фигуры, пробирающиеся украдкой, не удостоил их своим вниманием и подозрением, которые они в другой час и в другом месте привлекли бы к себе. В этой части города на каждой улице другие обтрепанные фигуры стремились все к одному пункту -- пункту, не отмеченному ничем особенным, за исключением выемок на мостовой, протоптанной десятками тысяч ног, стоящих в очереди перед ночлежным домом.
На Девятой улице высокий мужчина в цилиндре выпрыгнул из трамвая и повернулся лицом к западу. При этом он увидел Мюррея, подскочил к нему и потащил его к фонарю. Капитан медленно, как раненый медведь, отошел к углу и ждал, ворча под нос.
-- Джерри! -- закричал мужчина в цилиндре. -- Вот удачно! Я завтра решил искать вас. Старик капитулировал. Вы снова в милости. Поздравляю вас. Приходите утром в контору и можете получить столько денег, сколько желаете. В этом отношении ваш дядя мне дал широкие полномочия.
-- А дело о женитьбе? -- спросил Мюррей, отвернувшись.
-- Гм, да, конечно, ваш дядя подразумевает, ожидает, что вы женитесь на мисс Вандерхерст.
-- Спокойной ночи! -- сказал Мюррей, удаляясь.
-- Вы с ума сошли! -- закричал другой, схватив Мюррея за руку. -- Неужели вы откажетесь от двух миллионов из-за...
-- Вы когда-нибудь видели ее нос, дружище? -- торжественно спросил Мюррей.
-- Но будьте благоразумны, Джерри! Мисс Вандерхерст богатая наследница и...
-- Вы ее когда-нибудь видели?
-- Да, я сознаюсь, что ее нос не совсем.
-- Спокойной ночи! -- сказал Мюррей. -- Мой друг меня ждет. Я уполномочиваю вас передать дяде, что нам не о чем с ним больше говорить. Спокойной ночи!
Извивающаяся очередь ожидающих людей протягивалась от одного здания на Десятой улице далеко вверх к Бродвею, вдоль тротуара. Капитан и Мюррей примкнули к хвосту.
-- На двадцать футов дальше, чем вчера, -- сказал Мюррей, ориентируясь по углу церкви.
-- Полчаса пройдет, -- проворчал капитан, -- пока мы получим нары.
Городские часы начали отбивать двенадцать часов. Линия ночлежников медленно продвигалась вперед, шурша по камню подошвами наподобие шипенья змеи, и те, которые жили согласно своим точкам зрения, замкнули собою арьергард.