Оппенгейм Эдвард Филлипс
Рекорд приключений

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Эдвард Филлипс Оппенгейм

Рекорд приключений

I

Сэйр

   Борьба (я мог бы назвать ее вендеттой) между Норманом Грэем и мною, известным под многими именами, но крещеным Майклом Сэйром, началась утром 3 ноября, несколько лет тому назад. В тот день я оставил свою загородную виллу в Брикстоне, чтобы поспеть к поезду в Сити, и внезапно на улице очутился лицом к лицу со смертью.
   Должен сознаться, это было для меня неожиданностью. Все "господа" из Скотленд-Ярда были мне лично знакомы. Я был глубоко убежден, что в этом столь оклеветанном, но с нашей точки зрения изумительном учреждении не было ни одного человека, способного проникнуть в тайны моей повседневной жизни и заподозрить во мне предполагаемом Томасе Пэгсли (кожевенный склад на улице Томаса Бермондси, квартира на Йолертон-роуд, 138, Брикстон) самого закоренелого и дерзкого преступника современности. Увидев полицейского надзирателя, идущего с двумя сыщиками мне навстречу, я тотчас же понял, что это организовано кем-то другим. Хотя я имел мало времени для наблюдений, все же успел заметить, что в это мгновение у занавески окна в расположенном напротив доме No 133 появился какой-то человек. После того как я ускользнул из ловушки, мне понадобилось ровно 10 секунд, чтобы убедиться, что, начиная с сегодняшнего дня, я буду вынужден осторожней обращаться со своими фигурами на шахматной доске жизни. Я сразу узнал его, когда он подошел к окну. Правда, в черных волосах виднелись седые пряди, но смелые серые глаза, энергичный рот, длинное худое лицо остались теми же.
   Это был единственный человек, которого мы все когда-то боялись. Его выход в отставку мы отпраздновали в кафе "Рояль" маленьким, но очень изысканным ужином. Вся моя прежняя ненависть к нему вспыхнула снова, когда я узнал, что он по собственной воле вернулся к оставленной им было деятельности. Я дал себе слово не щадить этого человека, если случайно судьба приведет его в мои руки.
  
   Улица была коротка. В 20 метрах находился оживленный пассаж. Но в этот ранний час поблизости было мало народу, и, как впоследствии оказалось, эти богатые событиями секунды прошли почти без свидетелей.
   Издавна моим правилом было, что быстрое нападение -- самый лучший способ защиты. Итак, в ту минуту, когда инспектор открыл рот, чтобы объявить меня арестованным, я прострелил ему правую лопатку. Он покачнулся и упал бы, если бы его не подхватили сыщики. Прежде чем они прислонили его к воротам дома и оправились от неожиданности, я успел проскользнуть в пустую телефонную будку ближайшего почтамта в конце улицы.
   Я всегда утверждал, что жалобы на телефон совершенно необоснованы. На этот раз, по крайней мере, у меня их не было. Через 30 секунд после того, как я попросил No 1000, я был соединен с приказчиком. В его обязанности входило содержать в чистоте и порядке образцы кожи, которые, откровенно говоря, очень редко пускались в дело. В нескольких словах я передал ему все, что нужно было, после чего проделал обычный фокус трансформатора, который уже не раз сохранял мне свободу. Я вывернул наизнанку свое солидное черное пальто, и оно превратилось в светло-серый реглан с тугим поясом. Засучил брюки до колен, открыв элегантные коричневые кожаные ботинки. Оставил свою твердую черную шляпу в телефонной будке и заменил ее шапкой. Потом снял -- почти с сожалением -- изумительнейшие черные усы, которые когда-либо были созданы парикмахером, надел очки и вышел.
   На улице собралась толпа, и веснушчатая дама за решеткой уделила мне мало внимания.
   -- Можно лопнуть, -- сказал я шутя, -- ожидал почти 10 минут, пока получил соединение. Меня соединяли 2 раза.
   Она равнодушно выслушала мою жалобу.
   Ее внимание все еще было обращено на улицу.
   -- В чем дело? Пожар? -- спросил я.
   -- Не знаю, -- ответила она. -- Да, вы уплатили за оба разговора? -- спросила она рассеянно.
   Я уверил ее в этом и вышел на улицу. На Йолертон-роуд собралась небольшая группа людей, промчалась карета "скорой помощи". Я не спеша прошел широкий пассаж и добрался до такси. Кивнул шоферу и, помедлив мгновение, посмотрел на небо.
   -- Останется ли погода такой же? -- спросил я шофера. Он подумал минутку и ответил:
   -- Думаю, что дождя не будет, сударь.
   -- Стритхэм-Хилл стейшн, -- приказал я.
   Из Стритхэм-Хилл я приехал трамваем к Лондонскому мосту и оттуда автомобилем к вокзалу. Я как раз поспел к поезду, отходящему в 10.40 в Бруквуд. Там я подкрепился немного в отеле, после чего поехал машиной в "Линксайд", имение некоего мистера Джемса Стенфилда, граничащее с площадкой для гольфа в Уокинге.
   Вильям, мой слуга, занятый в саду окапываньем клумб, приветствовал меня с присущим крестьянам равнодушием.
   Дженет, его племянница, тотчас же впустила меня, и, хотя я приехал совершенно неожиданно, не обнаружила ни малейшего любопытства. Она затопила камин в маленьком салоне и выслушала мои замечания приветливо, с непоколебимым спокойствием. В этот день я острее, чем всегда испытывал какую-то неловкость перед Дженет.
   Я исподтишка наблюдал за ней, пока она наклонялась к огню; она была очень молода, и даже скверно сшитое платье не могло скрыть ее прекрасной фигуры. У нее были тонкие губы, пытливые, странные глаза, горевшие на бледном лице, обрамленном массой старательно причесанных, блестящих каштановых волос. Когда она выпрямлялась, немного раскрасневшись от напряжения, ее взгляд, ожидая приказаний, на мгновение остановился на мне. Сознание того, что я в первый раз вижу ее так близко и что она необычайно красива, взволновало меня.
   -- Ничего не случилось в мое отсутствие, Дженет?
   -- Ничего, сэр. Сборщик налогов -- он хотел узнать ваш лондонский адрес.
   -- Вы сказали ему?
   -- Я не знаю его, сэр, -- ответила она спокойно.
   Я снял свои очки и почистил стекла.
   Я хороший психолог, но равнодушие этой девушки привело меня в замешательство.
   -- Я оставлю вам его, когда уеду снова, -- пообещал я. -- Пожалуйста, приготовьте мне серый костюм для гольфа и чулки.
   -- Вы будете обедать, сэр?
   -- Я буду обедать в гольф-клубе, а ужинать дома.
   -- Что вы закажете на ужин, сэр?
   -- Предоставляю вам позаботиться об этом.
   Она вышла, не задавая больше вопросов. Когда я через несколько минут поднялся наверх, моя спальня оказалась убранной, как всегда: костюм для гольфа был приготовлен. Я снял свое несколько оригинально сшитое платье, надел костюм для гольфа и отправился в клуб. В вестибюле я встретил секретаря.
   -- Будете ли вы здесь после обеда, доктор Стенфилд? -- спросил он.
   -- С удовольствием, -- ответил я.
   -- Приехал кое-кто, -- продолжал он, -- кто охотно сыграл бы партию. Вы встретите его в столовой.
   Я вышел. У одного из столиков сидел сэр Норман Грэй, человек, который несколько часов тому назад в Брикстоне, на Йолертон-роуд, наблюдал из окна за тем, как меня хотели арестовать.

Грэй

   Осенью 19... года я отказался от своей службы в Скотленд-Ярде по двум причинам. Во-первых, в знак протеста против большой несправедливости, хотя и не задевшей меня лично, но вызвавшей глубочайшее возмущение большинства моих коллег. Во-вторых, потому, что после внезапной смерти одного дальнего родственника мне достался не только его титул, но и значительное состояние. Я провел почти три года в путешествиях, прожив около половины этого времени в Соединенных Штатах. Когда я вернулся в Лондон, меня, почти против моей воли, охватила тоска по моей старой работе. Мне было ясно, что старый департамент не соответствует своему назначению. Несколько хладнокровных убийств, как и крупные дерзкие взломы, оставались неразоблаченными. В деревне я имел достаточно времени, чтобы заняться этими случаями в качестве, так сказать, постороннего лица. Я следил за отчетами в газетах и получал некоторую информацию и указания от моего друга, инспектора Ремингтона, который раньше был моим коллегой, а теперь занимал оставленный мною пост. Постепенно я пришел к результатам, которых не сообщал никому, так как знал, что навряд ли кто-нибудь в Скотленд-Ярде согласится со мной. Я пришел к заключению, что большинство нераскрытых преступлений должно быть приписано одному лицу, или вернее -- одной банде преступников, подчиняющихся одному руководителю.
   Привычный инстинкт, выработавшийся в течение моей долгой полицейской деятельности и ставший моей второй натурой, заставил меня взяться за поиски этого ультрапреступника.
   В ноябре 19... года мне показалось, что верный след найден.
   Три преступления были, по моему мнению, организованы одним и тем же лицом. Первое -- крупная кража драгоценностей у фирмы Хенсон и Уотт на Риджент-стрит, во время которой при исполнении своих обязанностей был застрелен ночной сторож. Второе -- нападение на курьера, совершенное в поезде, шедшем из Лондона в Дувр. Тогда были похищены ценные бумаги. Курьер был ранен, и хотя после шестимесячного лечения оправился, все же никак не мог дать толкового объяснения происшедшему. Ценные бумаги были перепроданы в Южной Африке со значительным убытком.
   Третье -- похищение большой коллекции нешлифованных алмазов на вилле лорда Вендерли в Парк-Лейне, причем лорд Вендерли был серьезно ранен одним из нападающих, которого он не успел разглядеть.
   Были еще другие преступления. Я подозревал, что они находятся в связи с вышеупомянутыми. Но те три (по некоторым причинам я пришел к такому убеждению) возникли в одном и том же мозгу. Итак, я поставил себе целью уличить этого человека, и наконец пришел день, когда я был почти уверен, что могу издать приказ о его аресте. Не стоит перечислять свидетельствующих против него обстоятельств, убедивших меня в конце концов, что он запутан во все эти истории. Довольно, если я скажу, что после трехнедельного наблюдения нашел, что человек, который под именем Томаса Пэгсли имел в Бермондси кожевенный склад и вел, по-видимому, безупречную жизнь в Брикстоне, состоял в какой-то связи с этими преступлениями.
   Меня поразило, что дела его на кожевенном складе велись очень небрежно и он часто уезжал из Лондона, но поездки его были направлены вовсе не на те местности, где он мог бы сбыть свой товар. Он часто отсутствовал больше месяца, причем хозяйка его ничего не знала о его местопребывании. Последняя была женщиной, почтенной во всех отношениях. Он жил в ее доме уже два года, и она не имела ни малейшего представления о его делах.
   Я поселился по соседству, и мне легко было выведать все, что она о нем знала. И одно-два обстоятельства, которые она упомянула, укрепили меня в моем подозрении. Я поделился ими с Ремингтоном, и решено было его арестовать.
   Никогда еще арест не был так бездарно задуман и выполнен, как в тот раз. Инспектор, которому Ремингтон поручил это, прибыл со своими подчиненными в Брикстон на час позже назначенного времени, задержал Пэгсли на улице, -- и ему пришлось слишком скоро выяснить, с какого рода человеком он имел дело. Не успел он произнести полдюжины слов, как покачнулся, поскольку пуля продырявила ему плечо. Его спутники прислонили его к воротам, намереваясь потом схватить Пэгсли. Но того уже не было и следа.
   Изумительная ловкость этого человека нашла себе в этот день наилучшее применение. Каким-то необычайным образом он, казалось, исчез с лица земли. При контроле его книг не нашли никаких записей; служащий его бюро, честный человек, знал только, что его хозяин предпринимал многочисленные поездки, имевшие целью получить новые представительства за границей. Мы нашли достаточную сумму денег, чтобы уплатить по всем его обязательствам, но о нем самом не было ни слуху ни духу.
   Тот день, когда был ранен инспектор и человек, который столь живо меня интересовал, скрылся таким необъяснимым образом, -- день этот замечателен (для меня) и другой случайностью.
   Недовольный неудачным исходом моего шестимесячного расследования, я решил выкинуть это происшествие из головы и поехал в Уокинг играть в гольф.
   Секретарь клуба представил меня господину по имени Джемс Стенфилд, жившему поблизости. Мы сыграли партию, которую я причисляю к лучшим, когда-либо игранным мною. Стенфилд был очень молчалив, но отнюдь не угрюм. Он выглядел лет на сорок и, казалось, был весь поглощен игрой. Он делал каждый удар с доходившей до смешного заботливостью и с изумительной точностью. Причем никогда не выгонял шар далеко вперед, но лишь настолько, чтобы прибить его к месту назначения. И из 80 ударов, которые составляли партию, я не запомнил ни одного, который был бы чересчур сильным или слишком слабым. Он побил меня на 17-м отверстии, и когда мы при 18-м ударе стояли друг против друга, случилось нечто, придавшее еще большую тревожность этому богатому событиями дню.
   Справа от нас был кустарник, за которым, как сказал мне мой партнер, находившийся слева от меня, он первый обнаружил то, что встревожило собаку. Он вскрикнул, и я поспешил к нему. На спине лежал человек с раскинутыми руками и маленьким синим отверстием во лбу. Он был мертв, но еще теплый, -- и, по странной случайности, я сразу узнал его: это был один из сыщиков, которые утром на Йолертон-роуд не смогли арестовать человека, проживавшего под именем Томаса Пэгсли.

Дженет

   Как раз перед обедом, в четверг, 3 ноября, снова неожиданно появился мой хозяин. Я не удивилась. За ночь до этого я видела его во сне, и мне казалось невозможным, чтобы он не появился после моих ежедневных горячих молитв. Увидев, что он входит в сад, я почувствовала дикую радость. Если бы он увидел меня в эту минуту, он бы все узнал и понял. Но пока он подошел и я впустила его, мое самообладание вернулось ко мне. Я, вероятно, показалась ему только обыкновенной, хорошо воспитанной и умеющей держать себя горничной. Он переоделся и сейчас же ушел играть в гольф. Войдя в комнату, чтобы почистить и убрать снятое им платье, я обнаружила, что он повесил его в стенной шкаф и, по-видимому, запер его. Это открытие, которому предшествовали многие другие, дало новый материал для моих размышлений. Я решила внимательно прочесть завтра газету. Мне становилось все яснее, что в жизни моего господина было нечто, тщательно скрываемое им от света. Я еще более убедилась в этом, найдя спрятанный в верхнем ящике револьвер. Купец, имеющий бюро в Сити и виллу, дающую ему возможность играть в гольф за городом, обычно не носит с собой заряженного револьвера. Мое сердце возбужденно билось, когда я взяла в руки револьвер и играла им. Я забыла о равнодушии моего хозяина ко мне. Я не считалась с тем, что он никогда не уделил мне лишнего взгляда, несмотря на то, что я красива и могла бы насчитать немало поклонников, восхищавшихся моим лицом и фигурой. Все же я надеялась завоевать его сердце если бы мне удалось подойти к нему поближе. Я чувствую это, хотя никогда не думала ничего подобного о каком-либо другом мужчине. Я думаю что он по своей натуре холоден и недоступен.
   Если бы он только подозревал, какая пламенная страсть к нему пожирает меня день и ночь, он сбросил бы свою холодную, таинственную маску и уделил бы мне в своей жизни место, по которому я тоскую.
   Я стояла еще безо всякого дела в его комнате и смотрела на запертый шкаф, когда, к моему удивлению, вошел мужчина -- худой, неприятной внешности, с впалыми щеками и щетинистыми рыжеватыми усами. Я нелегко пугаюсь, но меня кольнуло в сердце, когда он запер за собой дверь.
   -- Что вам нужно? -- спросила я резко. -- Как посмели вы войти сюда?
   Он строго посмотрел на меня, и я тотчас же поняла, что ошиблась: он не был, как мне показалось вначале, одним из моих поклонников, которых мне с большим трудом удавалось держать на расстоянии.
   -- Мисс, -- начал он, -- я полицейский чиновник. Вы производите впечатление благоразумной девушки. Ответьте добросовестно на мои вопросы, помогите мне в исполнении моего долга, и вы будете вознаграждены.
   Я несколько минут молча смотрела на него. Не думаю, чтобы я покраснела или как-нибудь иначе выдала испуг, охвативший мое сердце. Мой господин был в опасности. Я лихорадочно думала: "Как спасти его? Как спасти его?"
   -- Ваш хозяин вернулся приблизительно час тому назад? -- продолжал этот человек. -- Теперь он ушел играть в гольф? Покажите мне платье, в котором он вернулся домой.
   -- Откуда вы знаете, что он переодевался? -- спросила я.
   -- Я видел, как он пришел и ушел снова, -- гласил спокойный ответ. -- Это спальня, не так ли?
   -- Конечно, -- подтвердила я.
   -- В таком случае платье, которое он снял, вероятно, здесь. Где же оно?
   -- Не знаю. Я сама искала его вещи и хотела только что посмотреть в ванной, не оставил ли он их там.
   Он направился к ванной комнате и вошел туда.
   Он покинул комнату лишь на мгновение, но этого времени для меня было достаточно, чтобы вынуть револьвер из ящика с галстуками и опустить его в карман.
   -- Он вовсе не пользовался ванной, -- сказал сыщик, снова подходя ко мне. -- Я хотел бы, чтобы вы присутствовали при том, как я обыщу шкаф.
   Я не противоречила, и он быстро обыскал два отделения шкафа. Когда очередь дошла до нижнего ящика, оказалось, что тот заперт. Сыщик тихонько свистнул.
   -- Есть у вас ключ отсюда? -- спросил он.
   -- Нет, он у моего хозяина.
   Он не медлил ни секунды, даже не извинился, а просто взломал вынутым из кармана инструментом замок и склонился над содержимым ящика. Думаю, что этот человек привык говорить лишь самое необходимое, но я услышала, как он, обрадованный находкой, стал напевать себе под нос. Когда он встал, торжествующая улыбка играла на его губах.
   -- В котором часу вы ожидаете вашего хозяина? -- спросил он.
   -- Не знаю точно, -- ответила я, -- он обедает в клубе, потом играет партию в гольф. Около 4 или 5 должен был бы вернуться.
   Сыщик подошел к окну и поглядел на площадку для гольфа. Я тоже посмотрела в окно. Вдали виднелись фигуры двух людей, играющих в гольф.
   -- Знаете ли вы поле для гольфа? -- спросил он.
   -- Отлично. Я с детства жила здесь.
   -- У которого отверстия они теперь играют?
   -- У 7-го.
   -- А зеленое на противоположной стороне?
   -- Это 17-е.
   -- Где находится позиция к 18-му?
   -- Отсюда ее не видно. Ее заслоняют деревья. -- Он кивнул, по-видимому, очень довольный. Его глаза остановились на мне. Я заметила на его лице выражение, которое было мне давно знакомо. Он, очевидно, разглядел, что я по-своему очень красива. Он приблизился ко мне.
   -- Нравится вам ваш хозяин?
   -- Я редко вижу его.
   -- Известно ли вам, что вы очень красивая девушка?
   Он подошел ко мне вплотную.
   -- Я всегда недоверчиво отношусь к незнакомцам, которые заявляют мне об этом, -- сказала я и отпрянула на шаг назад.
   Он рассмеялся.
   -- Может быть, вы за это поцелуете меня? -- спросил он и показал бумажку в один фунт. -- Вы умная девушка и сообщили мне все, что я хотел знать.
   Я посмотрела на него с некоторым любопытством. Если даже он говорил правду, я не могла вернуть ему комплимента, потому что в роли тайного полицейского агента он оказался безнадежным идиотом.
   -- Я никогда не позволяю целовать себя, -- ответила я, отстраняя фунтовую бумажку.
   -- Но на этот раз вы сделаете исключение, не правда ли?
   Я не рассчитывала, что он действительно посмеет, -- и в первый раз в моей жизни мужчина поцеловал мой рот. Я и теперь еще едва могу выразить словами, какое бешенство вспыхнуло во мне против этого человека. Я боялась даже заговорить, чтобы в слепой ярости не выдать того, что происходило в моем сердце. Но он, по-видимому, ничего не заметил, вскоре покинул дом и направился через сад к кустарнику. Я взяла полевой бинокль своего господина и с удовлетворением констатировала, что последний был на плацу, -- все еще очень далеко от сыщика. Я подождала четверть часа. Потом отправилась по другой дорожке, ведущей к кустам, и осторожно пробралась к человеку, который, скрестив руки, прислонился к дереву.
   Я подходила все ближе. У меня легкая поступь. За то время, что я служила горничной, я приучилась легко передвигаться. Таким образом мне удалось приблизиться к нему на расстояние нескольких метров, не привлекая его внимания.
   Я не сентиментальна и отлично сознавала, на что иду. Несмотря на это, каждая мелочь в течение этих нескольких секунд до странности отчетливо врезалась мне в память. Был ненастный ноябрьский день; тучи неслись по небу: ветер раскачивал верхушки деревьев и сбрасывал на землю сухие листья. Птица пела над моей головой, и я понимала ее песню. Она радовалась тому, что еще жива среди осеннего умирания. И тогда предо мной предстала картина переполненного зала суда. Я увидела судью, выслушивающего меня, и присяжных, выносящих мне приговор. На мгновение меня охватил ужас. Я снова вспомнила ненавистный поцелуй и, подумав о своем господине, улыбнулась. Если бы он узнал об этом, он был бы мне благодарен, -- и когда-нибудь он узнает.
   Я подошла совсем близко, и, думаю, что моя жертва почувствовала мое дыхание. Он быстро обернулся и растерянно поглядел на меня широко раскрытыми глазами. Хотел отступить на шаг, но, казалось, был совершенно парализован, -- и, не колеблясь, я выстрелила ему в лоб. Он зашатался. Его рот был бессмысленно раскрыт, как у сумасшедшего. Глаза его закатились, он упал. Мгновение я прислушивалась, потом вернулась той же тропинкой домой. Я исполнила то, что хотела.

Сэйр

   Партия в гольф с отъявленным врагом моей жизни и свободы нисколько не смутила меня. Все же я должен сознаться, что в первую минуту растерялся, увидев в столовой клуба Нормана Грэя. Ведь прошло меньше часа после того, как он был свидетелем неудавшейся попытки арестовать меня. Но я скоро пришел к убеждению, что его присутствие здесь было совершенно случайным и не имело никакого отношения к безвредному и уважаемому Джемсу Стенфилду, обитателю соседней виллы. Я играл очень уверенно и удачно, и только сразу же после 18-го удара одно неожиданное открытие едва не лишило меня самообладания. Перед нами лежал застреленный сыщик, которого я в последний раз видел на Йолертон-роуд, и хотя я, как и Норман Грэй, тотчас же узнал его, я, разумеется, не показал этого.
   После того как прошла первая минута испуга. Грэй занялся происшедшим. Он приказал мальчикам, прислуживавшим нам при игре, посмотреть, нет ли вблизи какого-нибудь оружия, и просил меня позвать моего садовника или кого-нибудь другого, кто мог оказать помощь. Я стал звать Саула, но безрезультатно, как вдруг вспомнил, что он просил у меня разрешения посетить своего брата в Майфорде. Наконец явился один из занятых на площадке для гольфа рабочих и помог нам отнести мертвого в сарай в моем саду. Грэй запер двери и позвонил врачу и в полицию.
   -- Вы должны извинить, если предпринимаемые мною меры кажутся вам излишними, -- заметил он, -- но я когда-то служил в Скотленд-Ярде.
   -- Вам незачем извиняться, -- уверил я его, -- я, напротив, благодарен случаю, приведшему вас сюда. Думаете ли вы, что мы имеем дело с самоубийством?
   -- У меня есть основания сомневаться в этом, -- ответил он. -- Если бы это было самоубийство, мы нашли бы поблизости оружие. Ввиду того, что убийство совершено около ваших владений, -- больше того, даже на ведущей к вашему дому дороге, -- вы, конечно, разрешите мне опросить ваших слуг.
   -- С удовольствием, -- ответил я, -- впрочем, у меня небольшой персонал, так как я бываю здесь только время от времени. Садовник сегодня после обеда свободен. Осталась только горничная.
   Я повел его в дом. Дженет работала в кухне, но тотчас явилась на наш зов. Она, как всегда, выглядела прелестно и держала себя сдержанно, но без смущения.
   -- Мы хотели бы знать, -- спросил мой спутник, -- был ли здесь кто-нибудь после обеда?
   -- Нет, сэр, только мальчик с курицей, которую я заказала хозяину на ужин.
   -- Не видали ли вы еще кого-нибудь поблизости?
   -- Никого, сэр.
   -- Слыхали ли вы что-нибудь, напоминающее револьверный выстрел?
   -- Нет, сэр.
   -- Уходили ли вы из дому?
   Девушка покачала головой.
   -- Мне незачем было уходить из дому, сэр, -- отвечала она, -- у меня была работа на кухне.
   Грэй кивнул, поставил еще несколько незначительных вопросов и отпустил ее. Вскоре после этого явились полицейский инспектор и врач. Я не сопровождал их к месту преступления, но тотчас же отправился в свою спальню. Я заглянул в нижний ящик, куда запер платье, бывшее на мне в момент побега. Ящик был взломан, платья не было. Я стоял перед загадкой. Кто-то проник в мою тайну. Я находился в опасности и, вероятно, не совсем еще избавился от нее. Я вновь сошел вниз, в гостиную, и позвал Дженет. Когда она вошла, я стал между нею и дверью. Она была у окна, так что я мог отчетливо видеть ее лицо. Снаружи, у кустов, находился полицейский инспектор, все еще погруженный в разговор с Грэем.
   -- Знаете ли вы об этом случае что-нибудь такое, чего вы не сообщили сэру Норману Грэю? -- спросил я.
   -- Да, сэр.
   Я посмотрел на нее, размышляя. Спокойная и приветливая, она стояла в сером свете сумерек. Ее глаза не опустились, встретив мой взгляд. Женские глаза до сих пор оставляли меня равнодушным, но на этот раз я заметил, что ее глаза были замечательно красивы. Зелено-коричневого цвета, они горели почти зловещим блеском. У нее были длинные ресницы и красиво изогнутые брови. У рта залегла страстная складка, которой я раньше не замечал. Изумительно сверкали ее пышные каштановые волосы.
   -- Скажите мне обо всем, Дженет, -- приказал я.
   -- Сразу после того, как вы ушли из дому, сюда явился человек, который лежит теперь в сарае, и выспрашивал меня про вас. Он прошел в вашу спальню и хотел посмотреть платье, в котором вы вернулись из города. Он взломал нижний ящик шкафа и нашел его.
   -- В верхнем ящике находился револьвер, -- заметил я вскользь.
   -- Я его нашла и спрятала.
   -- И после того, как он нашел мое платье...
   -- Он отправился к кустам, поджидать вас.
   -- Сказал он, что ему нужно?
   -- Он сказал, что он сыщик.
   -- И потом?
   -- Я пошла другой дорогой. И когда приблизилась к нему настолько, что не могла промахнуться, застрелила его.
   Я человек, у которого храбрость сделалась второй натурой. Я видел людей, игравших со смертью, и, случалось, сам играл ею, как жонглер мячом; но никогда я не слышал, чтобы о ней говорили с таким равнодушием. За окном между деревьями все еще виднелись сыщик с моим спутником. В нескольких метрах от нас лежало тело убитого. Я наклонился вперед и пытливо посмотрел на девушку, стараясь объяснить себе почти циничную бесчувственность ее тона.
   -- Почему вы сделали это, Дженет?
   -- Потому что он сделал то, чего до него не посмел ни один мужчина, сэр. Он поцеловал меня в губы! Удивляюсь, что не убила его на месте!
   -- Не имели ли вы и других причин, Дженет?
   -- Я хотела спасти вас, сэр.
   -- От чего?
   -- От полиции.
   -- Вы полагали, что я нахожусь в опасности?
   -- Я знала это.
   -- Кто же я, по-вашему?
   -- Великий преступник.
   Я смутился. Мне стало ясно, что я часто зависел от милости этой девушки. Она медленно продолжала:
   -- Я всегда чувствовала, что вы ведете двойную жизнь. Немногочисленные посетители, которых вы принимали, приходили ночью и тайно. Всякий раз, когда вы возвращались и мистер Стенфилд возобновлял свою игру в гольф, на следующий день в газете появлялось сообщение о каком-нибудь убийстве или крупном взломе. Я знала, что когда-нибудь случится то, что произошло сегодня. Я довольна, что все так хорошо кончилось.
   -- Отдаете ли вы себе отчет в том, что вы хладнокровно убили человека? -- спросил я пытливо.
   -- Я рада, что мне это удалось.
   -- У вас довольно странные представления об обязанностях горничной.
   -- Не смейтесь надо мной, -- сказала она, немного задетая. -- Я женщина, даже опасная женщина, но я умна и сообразительна. Я рождена не для того, чтобы быть прислугой. Я знаю, что достойна стать вашей помощницей, и надеюсь стать ею.
   -- Я никогда в жизни не доверял женщинам.
   -- Мне вы будете верить, -- сказала она тихо и убежденно. -- Вы всегда будете помнить о том, что я сегодня сделала для вас. Я женщина, созданная для того, чтобы заполнить вашу жизнь. Вы должны понять это и действовать сообразно с этим. Вы не раскаетесь.
   Она немного приблизилась ко мне, и, хотя женщины всегда были для меня не более чем игрушки, заполнявшие праздное время, я почувствовал, что меня охватила страсть. Во мне все вспыхнуло. Я взглянул на жизнь другими глазами. Ее голос звучал нежно и пленительно. Ее взгляд, умоляющий, но полный собственного достоинства, был направлен на меня. Она была похожа на великолепного зверя.
   -- Вы женитесь на мне, -- продолжала она, -- это мой каприз, но я на нем настаиваю. Подумайте, как выгодно это будет для вас. В случае, если вам не повезет, я никогда не смогу донести на вас. Но с вами не случится ничего дурного. Я знаю, как вы ловки. И я не глупа. Скажите же, что все это вам небезразлично. Я доказала вам свою преданность, -- закончила она и выжидательно посмотрела на меня. Я обнял ее.
   Страстный огонь исходил из ее губ и согревал мою кровь. В ее странных глазах появилось выражение неземного восторга, которое волновало и очаровывало меня. Казалось, эта современная Борджиа не в силах была оторваться от меня. Силуэты обоих мужчин у деревьев становились туманнее.
   -- Где револьвер? -- прошептал я.
   -- Где никто не найдет его.
   -- А платье?
   -- Сожжено. Я сожгла его немедленно. Ведь от этого зависела ваша безопасность.
   Приблизительно через полчаса те двое, осмотрев место преступления, вернулись.
   Я как раз обматывал ручку клюшки для гольфа. Дженет приготовляла в кухне ужин. Грэй выпил виски с содовой. Он выглядел усталым.
   -- Нашли вы что-нибудь? -- спросил я при прощании.
   Он отрицательно покачал головой.
   -- При данных обстоятельствах это было очень трудно. Я не помню ни одного убийства, которое было бы настолько подло. Я не говорю уже о том, что убитый еще совсем молодой человек, оставивший жену и троих или четверых детей и хотевший только выполнить свой долг. Если бы...
   Он оборвал фразу, вздохнул и отвернулся.
   -- Я надеюсь, что в какой-нибудь партии гольфа вы дадите мне реванш, мистер Стенфилд, -- сказал он уходя.
   -- С величайшим удовольствием.

Грэй

   На состоявшемся вчера (запоздавшем на целых два дня) заседании следственной комиссии по делу бедного Ричарда Ледбрука было установлено, что дело шло об убийстве, совершенном одним или несколькими преступниками. Уже одно это заключение ясно свидетельствовало о том, как плохи обычно применяемые нами методы розыска. Они оскорбляли мою совесть, и самая мысль о них причиняла мне боль. Ледбрук нашел след, о котором никому ничего не сообщил. Он отправился в Уокинг в поисках исчезнувшего Пэгсли, который, как я полагал, был не кем иным, как Майклом Сэйром. Там он был убит, вероятно, самим Пэгсли или его помощником, но никому из нас не удалось найти ни малейшей улики, которая навела бы на след убийцы. Мне тяжело было покидать место преступления.
   Я еще несколько раз играл в гольф с мистером Стенфилдом и раз даже обедал у него. Обед, кстати, был весьма изыскан и хорошо приготовлен. Он очень хотел назначить награду за поимку преступника, но до сих пор я не поддерживал в нем этого намерения. Было совсем нежелательно, чтобы много народу вносило путаницу в этот случай. Я ни с кем не говорил, и даже Стенфилду не сообщил о том, что поимка Томаса Пэгсли сделалась целью моей жизни. В день, когда я его поймаю, разъяснится загадка смерти Ледбрука.
   И я его поймаю!
  

II

Грэй

   В вечер моего возвращения с Ривьеры, где я провел 3 месяца, ко мне обратился в зале Мэридж-Отеля невзрачного вида господин, одиноко сидевший в углу. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сообразил, кто он. Но странно: целый ряд неприятных воспоминаний мелькнул в моей голове еще раньше, чем я узнал его.
   -- Вы не забыли меня и наши партии в гольф в Уокинге, сэр Норман? -- спросил он.
   Я сразу припомнил все, что было с ним связано.
   -- Вы -- мистер Стенфилд, если не ошибаюсь, -- сказал я, -- нет, нет, я ничего не забыл.
   У меня назначено было свидание, но я пришел слишком рано и потому согласился выпить с моим знакомым коктейль.
   -- Наша первая партия была прервана необычным образом, -- заметил он. -- С тех пор мой дом сделался мне неприятен, и я продал его в том же году.
   -- Я слышал, что вы съехали оттуда, -- сказал я. -- Служит ли у вас еще ваша горничная?
   -- Она ушла вскоре после этого, -- сказал он с сожалением. -- Ваши расследования ни к чему не привели, сэр Норман?
   -- Меня постигла полнейшая неудача, -- сознался я. -- Я сделал несколько заключений, подвинувших меня немного вперед, но все нити обрываются. Все же я не отчаиваюсь. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся раскрыть эту тайну.
   Кельнер принес коктейли, и мы чокнулись.
   -- Итак, я пью за этот день, -- сказал Стенфилд.
   -- И я тоже, -- искренне ответил я.
   Мы болтали о разных вещах, главным образом, об игре в гольф, которой я во время пребывания в Южной Франции усиленно занимался. В этот вечер в ресторане было немало посетителей и среди них -- несколько очень красивых женщин. Одна особенно привлекла мое внимание. Хотя она была высока и мальчишески стройна, она выглядела восхитительной. Ее лицо было необыкновенно прекрасно, но немного бледно, замечательней всего были ее странно сверкавшие глаза. Густые волосы были того каштанового цвета, который я всегда так любил. Проходя мимо, она поклонилась моему спутнику и присоединилась к маленькой группе, сидевшей в другом конце зала.
   -- До жути красивая женщина, -- заметил я.
   -- Вдова из Южной Америки -- ее имя де Мендоза.
   -- Вы с ней знакомы?
   -- Мои скромные комнаты расположены в том же этаже, где находятся ее апартаменты. Иногда она бывает настолько милостива, что вспоминает об этом обстоятельстве, если мы встречаемся в лифте.
   Друзья, которых я ожидал, пришли, и я распрощался с моим партнером по игре в гольф. Почему-то встреча с ним оставила неприятное впечатление. Я снова вспомнил тот позорный факт, что убийца Ричарда Ледбрука еще не обнаружен, а человек, называвший себя Пэгсли, исчез. В моем обществе находился служащий министерства внутренних дел, и наша беседа, естественно, коснулась вопросов общественных.
   -- Ваша деятельность в Скотленд-Ярде прекратилась так много времени тому назад, сэр Норман, -- сказал он, -- что известного рода происшествия едва ли могут заинтересовать вас. Эпидемия преступлений, неистовствовавшая в Лондоне два года тому назад, по-видимому, разразилась снова и с теми же, что в прошлом, результатами. Департаменту, где вы работали, предстоит раскрыть 4 убийства и 5 взломов. Главой этой шайки полиция считает человека, который полтора года тому назад организовал все эти преступления и ранил инспектора, пытавшегося его арестовать.
   Я сделал вид, что это известие не произвело на меня особого впечатления, но на самом деле принял его очень близко к сердцу: если человек, скрывавшийся под именем Пэгсли и, по всей вероятности, идентичный прославленному Майклу Сэйру, действительно, возобновил свою деятельность, моя жизнь в ближайшие месяцы снова станет содержательной.
   Наше общество состояло в этот вечер из шести человек -- известного прокурора и его жены, моего друга из министерства иностранных дел, также с женой, его невестки и меня. Прокурор, пригласивший нас сюда, слышал отрывки разговора и заметил:
   -- Вы поступили разумно, покинув Скотленд-Ярд, когда ваш талант еще признавался всеми. Теперь наступает новая эпоха преступлений, сэр Норман, и борьба становится неравной. В наше время убийцы и взломщики выходят не только из отбросов общества. Их место заняли не имеющие совести интеллигентные люди, сделавшие орудием своей работы науку. Современный преступник стоит в девяти случаях из десяти на более высоком духовном уровне, чем его противник-детектив.
   -- Тем интереснее борьба, -- сказал я.
   Я не хотел, чтобы мой интерес к моей прежней деятельности особенно бросался в глаза, и заговорил с моей соседкой о разных пустяках. Мы восхищались госпожой де Мендоза и ее великолепным жемчугом. Прокурор вмешался в нашу беседу.
   -- Женщины, подобные этой, -- заявил он, -- украшающие себя такими драгоценностями, часто становятся поводом для преступлений. Я мог бы предложить пари, что это жемчужное колье стоит, но крайней мере, восемьдесят тысяч фунтов. Тот, кто украдет его, наверняка сумеет сбыть его за пятьдесят тысяч. Какая добыча для вора, стоящего на высоте своего времени! Это было бы подходящим делом для Пэгсли, если правда, что он снова работает здесь!
   -- Женщина, подвергающая себя такой опасности, должно быть, очень мужественна, -- сказала жена прокурора.
   "Это украшение, вероятно, сохраняется в сейфе отеля, -- предположил я, -- не думаю, чтоб она надевала его, отправляясь куда-нибудь".
   Прокурор улыбнулся.
   -- Представляю себе, что для Пэгсли достаточно нескольких минут в отеле, -- сказал он. -- Он или его помощники не стали бы считаться с человеческой жизнью, если бы дело шло о 50000 фунтов. Современные преступники, кажется, взяли себе девизом: все или ничего! Чем скорей они берутся за оружие, тем больше у них возможности скрыться.
   Разговор на эту тему прекратился. Мы отправились в бар, пили кофе, ликеры, немного танцевали и выкурили несколько папирос. Стали собираться домой тогда, когда начали тушить свет. Я единственный из нашего маленького общества остался в отеле. Я разговорился с главным портье, который был моим старым знакомым, как вдруг какой-то господин быстро прошел через вращающуюся дверь и направился прямо в бюро. Но, заметив меня, он остановился, подошел ко мне и спросил:
   -- Простите, пожалуйста, вы сэр Норман Грэй?
   Я подтвердил это.
   -- Разрешите попросить вас уделить мне пять минут по одному важному делу?
   Я удивленно взглянул на него. У него был приятный голос, вежливые манеры, и он ничем не отличался от множества гостей, обычно ужинавших в этом отеле. Он вынул из кармана визитную карточку и протянул мне.
   -- Я знаю, что не принято беспокоить вас в этот час, -- извинился он, -- но если вы ничего не имеете против, я объясню вам все в несколько минут.
   Я подошел к месту, освещенному электрической лампой, и посмотрел на карточку.
   Мистер Стенли Дэлчестер.
   Внизу стояло название известного страхового общества. Я предложил ему последовать за мной в опустевший бар и пригласил его сесть. Должен сказать, что он сразу же приступил к делу.
   -- Несколько лет назад, сэр Норман, когда вы еще работали в Скотленд-Ярде, -- начал он, -- вы спасли нашу фирму от большой потери в деле о краже изумрудов в Хаттон-Гарден.
   -- Я отлично помню это, -- сказал я.
   -- Хоть мы и слышали, -- продолжал мой посетитель, -- что вы бросили службу, но надеемся, не откажетесь исполнить нашу просьбу. Мой шеф неожиданно узнал, что вы остановились в этом отеле и тотчас же послал меня к вам.
   -- Во всяком случае я готов выслушать, в чем дело, -- ответил я.
   -- Здесь, в этом отеле, живет, -- продолжал страховой агент, -- некая мадам де Мендоза, выдающая себя за вдову крупного промышленника из Буэнос-Айреса. Она является счастливой обладательницей изумительного жемчужного колье, застрахованного в нашей фирме на 100 000 фунтов стерлингов. С нашей стороны было, как мы сразу же потом поняли, грубой ошибкой взять на себя эту страховку. Мы сделали все возможное, чтобы обеспечить себя. Непосредственно после передачи полиса мы поручили охрану этой дамы и ее драгоценности сыщику отеля. Но вечерней почтой мы получили от него письмо, в котором он уведомляет, что заболел и вынужден остаться дома и что его заменит здесь ночной сторож. Срок полиса кончается через неделю, и страховка ни под каким видом не будет возобновлена. Мы хотели знать, не возьмете ли вы на себя, за вознаграждение, которое сами назначите, охрану этого жемчужного ожерелья на протяжении следующей недели.
   -- Имеются ли у вас подозрения, что поблизости находятся воры? -- спросил я.
   -- Ни малейших, -- ответил он. -- Я хочу быть с вами вполне откровенен. Мы боимся не обыкновенного воровства. По некоторым причинам наше справочное бюро считает мадам де Мендоза не безупречно честной.
   -- Понимаю, -- сказал я. -- Вы полагаете, что она может симулировать воровство.
   -- Совершенно правильно! Получив письмо от сыщика отеля, мы тотчас же позвонили отельной администрации. Мы узнали только, что сыщик внезапно заболел и должен был немедленно отправиться домой. В ответ на нашу просьбу заменить его каким-нибудь другим опытным сыщиком, дирекция отеля ответила, что не считает это нужным, что у них никогда еще не случалось кражи драгоценностей и достаточно охраны ночного сторожа.
   Я размышлял мгновение.
   -- Сэр Вильям Гривс, наш главный директор, предлагает вам гонорар в двести фунтов, -- закончил мой посетитель.
   -- Я беру это дело, -- сказал я.
   На следующее утро я поговорил с директором отеля, который хорошо знал меня. Он был взволнован, говоря о мадам де Мендоза и ее заботах о жемчужном ожерелье.
   -- По правде, -- сознался он, -- я сожалею о том, что мы приняли в нашем отеле мадам де Мендоза, хотя она и хорошая клиентка, аккуратно платящая по своим счетам.
   -- Почему? -- спросил я.
   -- Люди, обладающие драгоценными украшениями, должны относиться к этому с большим спокойствием, -- ответил он, -- наш отель самое безопасное от воров место во всем Лондоне. Эта дама очень осторожна. Она надевает жемчуга только в ресторан или бар. Ночью они всегда в сейфе отеля. Я не вижу ни малейших оснований для ее тревоги и не понимаю нервозности страховых агентов. Несмотря на это, можете быть уверены, сэр Норман, что мы сделаем все возможное, чтобы облегчить вашу работу. Я посоветовал бы вам даже обыскать эту даму.
   Я сам уже подумал об этом и немного позже послал мадам де Мендоза свою визитную карточку. Она тотчас же пригласила меня к себе в гостиную. Когда я вошел, она как раз писала письма; на ней был простой черный пеньюар и жемчуга. Я снова был поражен ее необычайной красотой. Когда она обратилась ко мне и попросила меня сесть, ее образ вызвал в моем мозгу какое-то слабое воспоминание. Но я не мог бы сказать с уверенностью, что именно она напоминала мне -- человека или картину. Я в нескольких словах объяснил причину моего визита, и она улыбнулась, как бы прося у меня извинения за причиненное беспокойство.
   -- Должна сознаться, что я очень глупа, -- сказала она, -- но я всегда была суеверной. Я уже много лет владею этими жемчугами и часто брала их с собой туда, где это действительно было сопряжено с опасностью. Но я никогда не имела такого предчувствия, как то, что угнетает меня теперь.
   -- Это, конечно, весьма странно, -- ответил я, -- прислуга этого отеля честней прислуги всех других лондонских отелей, и почти все посетители -- старые завсегдатаи.
   Она пожала плечами.
   -- Предчувствия вроде моих не имеют ничего общего с логикой. Кроме того, должна сказать вам, что теперь, когда страховое общество поручило охрану вам, я чувствую себя гораздо спокойнее. Не хотите ли поближе посмотреть жемчуг?
   Она подошла ко мне вплотную и, не снимая жемчуга, опустила его в мою руку. Жемчуга были прекрасно подобраны, все -- значительной величины и того молочного матового оттенка, который, по ее словам, служит вернейшим доказательством их подлинности. В то время, когда мы стояли так близко друг к другу, ее волосы коснулись моего лба.
   Откидывая их, она тихонько засмеялась, и я невольно взглянул на нее. Странный звук этого смеха и какое-то особое выражение ее глаз заставили меня задрожать. Я внезапно понял, почему мужчины не отрывали от нее взоров. Несмотря на всю свою сдержанность, она обладала той необъяснимой притягательностью, которая исходила, вероятно, от Прекрасной Елены.
   -- Как вам нравятся мои жемчуга? -- спросила она ласково.
   -- Они необыкновенно красивы.
   Она медленно отошла от меня, и чем дальше она отодвигалась, тем легче становилось мне дышать. Внезапно она поглядела на меня через плечо, и мне показалось, что она заметила мое волнение. Легкие морщины на ее лбу разгладились; она, по-видимому, осталась довольна произведенным ею впечатлением.
   -- Скажите, сэр Норман, как вы намерены охранять мои драгоценности? -- спросила она, опускаясь в кресло. -- Не будете ли вы, переодетый кельнером, стоять во время обеда за моим креслом или спать ночью на ковре перед моей кроватью?
   -- Уверяю вас, -- успокоил я ее, -- что я не стану обременять вас своим присутствием. Мне сказали, что на ночь вы сдаете свои жемчуга в сейф отеля.
   -- До сих пор я всегда так делала, -- ответила она. -- Но не думаете ли вы, что было бы лучше оставлять их на ночь при себе? Обещаете ли вы мне в последнем случае оставаться всю ночь, вооружившись револьвером, на посту в этом кресле?
   -- Никоим образом. Сейф отеля самое безопасное место.
   -- Я рада, что вы так думаете, -- сказала она улыбаясь. -- Я плохо спала бы, зная, что жемчуга при мне и что вы сидите здесь, охраняя их. Это было бы очень тревожно.
   -- Люди безоружны против чудес, -- сказал я, -- но вам вовсе незачем тревожиться из-за ваших жемчугов. На случай, если вам в какое бы то ни было время понадобятся мои услуги, -- номер моей комнаты 432.
   -- В этом этаже?
   -- В этом этаже.
   -- Скажите мне, -- спросила она немного бесцеремонно, когда я встал, чтобы проститься, -- кто был тот господин, с которым вы говорили вчера вечером в зале: стройный мужчина, средних лет, с очень энергичным лицом. Я часто встречаю его в лифте.
   -- Я мало знаю его, -- ответил я, -- его имя, кажется, Стенфилд.
   -- Стенфилд? -- повторила она. -- Не был ли кто-то убит на его земле вблизи Уокинга? Мне кажется, там нашли застреленного полицейского.
   Я кивнул.
   -- Я как раз тогда играл с мистером Стенфилдом в гольф, -- сказал я.
   -- А убийцу так и не нашли?
   -- Нет.
   -- Удивляюсь, что вы не взялись за это дело.
   -- Я взялся за него.
   Она иронически улыбнулась.
   -- Я начинаю снова беспокоиться за свое колье, -- промолвила она. -- Для вас, которого когда-то считали одним из лучших сыщиков, найти убийцу должно было быть пустяком.
   -- Поймать его оказалось мне не по силам, -- сознался я, -- в наше время много преступников, в виновности которых полиция не сомневается, разгуливают на свободе -- их нельзя осудить лишь за недостатком улик.
   -- Это действительно интересно -- пробормотала она, -- не согласитесь ли вы как-нибудь поужинать со мной и рассказать мне о своих приключениях?
   -- Это доставило бы мне огромное удовольствие, но теперь...
   Она была немного недовольна, что я так быстро ушел. Я не тщеславен, но в продолжение нашей беседы не раз удивлялся любезности, которую она мне оказывала. Все же я решил, что она, как многие женщины, хочет просто нравиться -- какой бы то ни было ценой, и перестал думать о ней.
   В 7 часов мне принесли в комнату письмо.

"Дорогой сэр Норман!

   Одна моя знакомая женщина и ее муж, которые должны были сегодня со мной ужинать, отказались прийти. Разрешите пригласить вас к ужину. Мы встретимся в зале в 8 часов.

Ваша Бланш де Мендоза".

   Я ответил согласием. Когда я в этот вечер спускался в зал, я предчувствовал, что время пройдет очень интересно.
   Ровно в 8 часов сошла мадам де Мендоза. На ней было белое вечернее платье и горностаевое манто, слегка накинутое на плечи и не скрывавшее жемчугов. Ее появление вызвало сенсацию. Мистер Стенфилд, сидевший, как всегда, в углу за коктейлем, был заметно удивлен, увидев, что она приблизилась ко мне и вместе со мной отправилась в ресторан.
   -- Снова здесь этот господин, который всегда так странно на меня смотрит, -- кажется, вы говорили, его зовут Стенфилд, -- сказала она, когда сели за стол.
   Я утвердительно кивнул.
   -- Он, по-видимому, не ожидал увидеть нас вместе, -- ответил я. -- Недавно приехав сюда, я спрашивал у него, кто вы.
   Она улыбнулась:
   -- Вы, кажется, решили не делать мне сегодня комплиментов, а я надела мое самое красивое платье.
   -- Восхищаюсь вашим вкусом, -- поспешил я уверить ее.
   -- И только?
   -- Вы самая нарядная и красивая здесь в зале.
   -- Это сказано слишком неопределенно, -- пожаловалась она.
   Я перевел разговор на жемчужное ожерелье. Отдельные жемчужины, рассказывала она, муж скупал для нее в Индии, на Малайских островах, в Париже и в Рио-де-Жанейро. Она говорила о нем очень откровенно. Он коммерсант, которому очень повезло и который внезапно чудовищно разбогател.
   -- Это значительно изменило наше общественное положение. До свадьбы я была стенографисткой в Буэнос-Айресе. Я хорошо знакома с нуждой.
   Она охотно отвечала на все мои вопросы и внимательно выслушивала некоторые из моих приключений, впрочем, давно уже всем известные. Я пришел к убеждению, что ошибся на ее счет, -- она действительно была тем, кем казалась, -- очень богатой, любящей приключения женщиной, которая внезапно потеряла мужа и теперь не знала, чем заполнить свою жизнь.
   Немного позже мы пили кофе в зале.
   В дальнем углу сидел мой партнер по гольфу, мистер Стенфилд, курил сигару и с любопытством разглядывал всех проходивших.
   -- Странный человек, -- заметила моя спутница, уловив брошенный им в нашу сторону взгляд. -- Он напоминает мне те фантастические личности, которых, обыкновенно, берут героями историй в дешевых журналах. Они способны ради собственного удовольствия раскрыть преступление или разыскать клады в самых невозможных местах.
   -- В действительности же он -- купец, живущий исключительно своими личными интересами, и страстный игрок в гольф, так, по крайней мере, сообщил мне секретарь гольф-клуба в Уокинге.
   До нас доносились пленительные звуки музыки, мы несколько раз танцевали. Внезапно моей спутницей овладела тревога.
   Каждую минуту она проводила пальцами по своей шее, как бы желая убедиться, что жемчуга все еще на ней. Вскоре она предложила мне уйти.
   -- Я совсем сумасшедшая, -- созналась она, смущенно улыбаясь. -- Сегодня вечером мои нервы окончательно отказываются служить. Я пойду наверх. Вы не сердитесь на меня?
   -- Конечно, нет. Разрешите проводить вас к лифту?
   -- Пожалуйста.
   Я позвонил. Мы поднялись вместе на четвертый этаж. Она дала мне ключ, и я открыл дверь ее очаровательного салона.
   -- Присядьте на 5 минут, -- попросила она, указывая мне кресло и подавая вечернюю газету. -- Аннетта поможет мне переодеться, потом я передам вам шкатулку с жемчугом. Завтра Аннетта придет за ним.
   Она кивнула мне и ушла. Мгновение я глядел ей вслед. Она тихонько заперла за собой дверь. Я услышал, как она позвала горничную, находившуюся, очевидно, в соседней комнате.
   Последующие секунды врезались в мою память с необычайной яркостью. Я уверен, что действовал совершенно импульсивно. Я не мог бы объяснить, что именно заставило меня подняться, подойти к двери, ведущей из салона в коридор, и открыть ее. Никого не было видно, и мне показалось, что помещение было освещено не так ярко, как обычно. Каждый нерв во мне был натянут как струна. Я старался не упускать из виду обоих концов коридора и прислушивался, не возвращается ли мадам де Мендоза и не открывается ли какая-нибудь дверь из ее комнат. Вдруг случилось то, чего я бессознательно ожидал. Дверь ее спальни, расположенная рядом с дверью, из-за которой я наблюдал, открылась. Я увидел выходящую горничную Аннетту, миловидную девушку в черном платье. На мгновение она остановилась, прислушиваясь. Потом, ни разу не оглянувшись, быстро прошла через коридор и повернула налево, к лифту. Я незаметно следовал за ней до угла и там остановился, наблюдая за происходившим. К моему удивлению, она миновала лифт и, обогнув угол, направилась к лестнице. Я последовал за ней. Не успел я дойти до поворота, как свет внезапно потух. Послышался придушенный крик и глухой звук падения тела на мягкий ковер. Я поспешил туда и смутно различил Аннетту, которая лежала на полу, очевидно, без сознания. Возле нее лежала пустая шкатулка из-под жемчуга. Я не стал звать на помощь, но склонился над девушкой и убедился, что она не симулировала обморока, а действительно была жертвой нападения. Я взглянул на противолежащие комнаты -- между мной и угловой налево находились три двери. Внезапно одна из дверей тихонько раскрылась. Кто-то нагнулся и поставил у порога пару ботинок. Вероятно, я все-таки был слегка виден в полумраке, потому что тот человек вдруг заметил меня.
   -- Алло! Кто здесь? -- крикнул он.
   Я вынул электрический фонарь, который держал наготове, и направил его на говорящего. Это был мой друг, мистер Стенфилд, в белой с желтыми полосами пижаме, в домашних туфлях и с папиросой в зубах.
   -- Какого черта вы здесь делаете? -- спросил он, -- и кто потушил свет?
   -- Зажгите его, и вы увидите, -- ответил я. -- Выключатель как раз у ваших дверей.
   Он нашел его и удивленно взглянул на нас. Девушка, которую я все еще поддерживал рукой за шею, настолько оправилась, что могла приподняться. Она прислонилась спиной к стене. Она была бледна как смерть и тихо стонала. Пустая шкатулка говорила сама за себя.
   -- Черт возьми! -- крикнул мистер Стенфилд, -- кажется, кого-то ограбили.
   -- Пожалуйста, позвоните, -- попросил я его.
   Он исчез на мгновение в своей комнате, не закрывая дверей, и сейчас же вернулся.
   -- Я позвонил всем трем.
   -- Вероятно, перерезаны провода, -- сказал я, взглянув на доску, находившуюся в конце коридора. На ней не оказалось номера комнаты. -- Пойдите к лифту и посмотрите, нет ли кого-нибудь там.
   Он пробыл в отсутствии около полуминуты, я наклонился к девушке, которая начала плакать.
   -- Видели ли вы, кто напал на вас? -- спросил я.
   -- Нет, -- всхлипнула она, -- свет погас внезапно. Кто-то подошел сзади, я ничего не слышала. Меня схватили за горло и начали душить.
   -- Почему вы не ждали меня, и почему вы не поехали лифтом? -- спросил я.
   Она посмотрела на меня в замешательстве.
   -- Я никогда не пользуюсь лифтом, -- сказала она.
   -- Почему же?
   -- Фред, кельнер со второго этажа, обычно поджидает меня в коридоре, -- неохотно объяснила она, -- и...
   -- Понимаю, -- перебил я ее. -- Но разве ваша госпожа не приказала вам позвать меня с собой?
   Девушка казалась очень удивленной.
   -- В моей голове все еще путается, -- сказала она, -- и я не могу всего вспомнить, но госпожа сказала мне только, чтобы я как можно скорее сошла вниз.
   В коридоре вдруг стало шумно. Показался мистер Стенфилд, сопровождаемый прислугой и директором отеля.
   -- Велите всем уйти, достаточно двух самых честных, -- попросил я директора. -- Похищено жемчужное колье мадам де Мендоза.
   Все возбужденно переговаривались.
   Директор выбрал двух человек из персонала и отпустил остальных. Он поставил одного кельнера у лифта, другого у лестницы. Я в нескольких словах объяснил происшедшее.
   -- Думаете ли вы, что вор ускользнул? -- спросил он.
   -- Не могу еще сказать определенно, -- ответил я. -- Мне бы хотелось узнать подробней об этих трех комнатах.
   Он быстро посмотрел на двери номера.
   -- В третьей налево живет мистер Стенфилд, две другие не заняты.
   -- Уверены ли вы в том, что эта комната никем не занята? -- спросил я, указывая на дверь, возле которой мы стояли.
   -- Безусловно, -- сказал он с уверенностью. -- Возьмите мой ключ и убедитесь сами.
   Я уже собирался это сделать, как появилась мадам де Мендоза.
   На ней был очаровательный голубой халат, и в своем волнении она выглядела прекраснее, чем всегда.
   -- Мой жемчуг, -- простонала она, -- не говорите мне, что он исчез!
   -- Сударыня, -- начал директор, -- к моему глубокому прискорбию, я вынужден...
   -- Где же были вы в это время? -- возбужденно крикнула она мне. -- Не станете же вы утверждать, что его украли в то время, когда вы сопровождали Аннетту?
   -- Меня вообще не было с Аннеттой, -- возразил я. -- Она ушла со шкатулкой из вашей спальни, не позвав меня с собою.
   -- Это правда, Аннетта? -- спросила ее госпожа.
   -- Конечно, сударыня, -- произнесла, запинаясь, Аннетта, -- ведь вы не приказали мне пойти в салон, и я не знала, что этот господин должен был меня сопровождать.
   -- Она лжет, -- гневно заявила мадам де Мендоза.
   -- Не отложить ли нам этот разговор, -- вмешался я. -- Наша непосредственная задача, как можно скорей найти ожерелье.
   -- Я хотел бы, чтобы все, кроме вас, покинули коридор, -- обратился я к директору.
   Директор был энергичным человеком, и в несколько мгновений помещение было очищено. Мистер Стенфилд задержался на пороге своей комнаты.
   -- Нельзя ли мне остаться? -- спросил он, -- я отчасти заинтересован в этом деле, так как все произошло около моей комнаты.
   Директор отеля отклонил это предложение,
   -- Я хотел бы выслушать сэра Нормана наедине, -- настойчиво заявил он.
   Мистер Стенфилд неохотно ушел к себе.
   Мы же направились в противоположную комнату. Она была пуста, и, по-видимому, в нее никто не заходил. Слева находилась дверь.
   -- Куда она ведет? -- спросил я.
   Директор толкнул ее. Она вела в соседнюю комнату, тоже пустую.
   В противоположной стене была еще одна дверь -- ведущая в комнату мистера Стенфилда. Окна всех трех комнат выходили в какой-то переулок.
   -- Это самые дешевые комнаты, -- пояснил мой спутник, -- их обычно снимают слуги или очень скупые люди.
   Мы вернулись в первую комнату.
   -- Могу ли я получить ключ? -- попросил я.
   -- Если вы приметесь за розыски этого колье, сэр Норман, -- сказал он, -- администрация отеля будет вам очень признательна, если вы сможете избежать огласки.
   Я обещал ему.
   -- В наши дни трудно скрыть что-либо от прессы, -- дал я ему понять, -- но, поскольку это возможно, можете рассчитывать на мою скромность.
   На следующий день меня беспрерывно осаждали справками и жалобами мадам де Мендоза, страховое общество и дирекция отеля.
   Мы не могли помешать прессе узнать о случившемся, и везде только и слышались разговоры, что об исчезнувшем ожерелье. Сотни сыщиков-любителей уверяли, что берутся разрешить эту загадку, и тысячи уверяли, что знают вора. Я предложил мистеру Стенфилду поехать со мной в Уокинг и сыграть партию в гольф. Он охотно принял мое предложение. Мы пообедали в клубе и играли в гольф, как бывало прежде, с жаром и увлечением. У восемнадцатого холмика меня вдруг осенила одна из тех идей, которые часто бывают решающими в ходе событий. Мы заговорили об ужасной трагедии, которая прервала нашу первую партию. Я подумал о бедном Ледбруке, который лежал здесь с простреленным лбом, потом о Дженет, служанке с замечательными глазами и спокойными серьезными манерами, которая произвела на меня странное впечатление.
   Предположим, что горничная убила высматривающего шпиона! Зачем ей понадобилось делать это? Кого хотела она этим охранить? Не своего ли хозяина? И если его имя было не Стенфилд, не могло ли оно быть Пэгсли? Они были одного роста и одинаково сложены, -- и не утверждал ли Ремингтон много раз, что Пэгсли был гением гримировки. Отдельные части моих догадок изумительно дополняли одна другую и разрешали тайну жемчужного колье. Я снова принялся за игру и внезапно заметил, что мой партнер пытливо смотрит на меня. Его глаза, казалось, пронизывали меня насквозь, и я понял, что выражение моего лица, вероятно, выдало отчасти мои мысли.
   -- Ваша очередь, сэр Норман, -- вежливо сказал он.
   Я сделал неудачный удар, мой же партнер играл прекрасно и без труда выиграл первую половину партии. После этого мы отправились в клуб.
   -- Не выпить ли нам виски с содовой? -- предложил я.
   -- Я хотел бы раньше переменить свои ботинки, -- сказал он и пошел в гардеробную.
   Я выпил свое виски, поздоровался с несколькими знакомыми и уплатил по счету. Потом отправился искать Стенфилда. Это был напрасный труд. Он и авто, привезшее нас сюда, исчезли. Я вынужден был подождать, пока вызвали по телефону другую машину, и вернулся в Лондон.
   По возвращении в отель я нашел ожидавшего меня представителя страхового общества. Мадам де Мендоза была в своей комнате. Мы оба в сопровождении директора отправились к ней. Я думаю, она отлично знала, что должно было произойти, хотя и не могла всего предвидеть. Она приняла нас немного нетерпеливо.
   -- Я весь день ждала известий от вашей фирмы, -- обратилась она к Дэлчестеру. -- Мой ювелир, производивший оценку жемчуга, а также и мой поверенный поддерживают мои требования. Я хотела бы знать, когда я получу чек?
   -- Рад сообщить вам, сударыня, что это совершенно излишне, -- заявил директор отеля, выступая вперед. -- Вот ваше колье.
   Он протянул его ей. Она с испугом и изумлением посмотрела на него. На лице ее не заметно было ни признака радости. Напротив, она казалась очень озабоченной.
   -- Когда оно было найдено? -- быстро спросила она.
   -- В четыре часа утра, после кражи, -- ответил я.
   -- Но где же?
   -- Если хотите пойти со мной, я покажу вам.
   Мы прошли по коридору до места, где совершено было нападение на Аннетту, и я открыл дверь ближайшей комнаты. Я увидел, как вздрогнула мадам де Мендоза, заметив, что дверь, ведущая в соседнюю комнату, была тщательно заперта.
   -- Я пришел к убеждению, -- сказал я, -- что совершивший кражу укрылся в одной из этих трех комнат и здесь же спрятал ожерелье.
   -- Как же вы угадали это? -- спросила она.
   -- Вор сделал маленькую ошибку, -- ответил я. -- Когда я стоял в темноте возле Аннетты, я заметил на мгновение вспыхнувший свет в верхней дверной щели этой комнаты. Все же, должен признаться, что мне понадобилось четыре часа, чтобы найти ожерелье.
   -- Где же оно было? -- спросила она с любопытством.
   Я отогнул край ковра. В одной из паркетных плит находился маленький сучок. Я взял небольшую отвертку и вытянул его. Потом велел Дэлчестеру просунуть в образовавшееся отверстие палец. С нижней стороны на паркетной доске был прикреплен крючок.
   -- На нем висело ожерелье, -- сказал я ему. -- Могу себе представить, что впоследствии жемчуг нашел бы кто-нибудь, кто захотел бы снять именно эту комнату. Насколько я знаю, она действительно была заказана на первое июня.
   -- Кем же? -- осведомилась мадам де Мендоза.
   -- Мистером Стенфилдом, -- ответил я. -- Он собирается вернуться в июне, и эта комната, по-видимому, нравится ему больше той, которую он занимает теперь.
   Последовало короткое молчание. Дэлчестер протянул мне руку.
   -- Мы вам очень и очень обязаны, сэр Норман, -- сказал он. -- Насколько вам известно, срок страхового полиса сегодня кончается. Я думаю, излишне говорить, что он не будет возобновлен. -- С этими словами он распрощался.
   -- Сэр Норман, -- обратился ко мне директор отеля, -- некоторые пункты в этом происшествии остались еще не выясненными, но я надеюсь, вы не передадите дело в руки полиции.
   -- Не хотите ли подать в суд жалобу? -- спросил я мадам де Мендоза. -- Имеются налицо некоторые улики.
   -- Против кого?
   -- Против человека, которого мы знаем под именем мистера Стенфилда.
   Она презрительно рассмеялась.
   -- Против этого смешного типа, вечно торчащего в зале? С таким же успехом я могла заподозрить в воровстве вас самого, сэр Норман! Я получила свой жемчуг, и все остальное меня не интересует, -- заключила она.
   Директор покинул нас, по-видимому, очень довольный. Мадам де Мендоза попросила меня зайти к ней. Когда мы вошли в гостиную, она заперла дверь на ключ. Обернувшись ко мне, она взглянула на меня, как тигрица. Никогда не встречал я такой смелой женщины.
   -- И эпилог? -- спросила она.
   -- Боюсь, что эпилог придется отложить на неопределенное время, -- ответил я. -- Лишь сегодня на поле для гольфа в Уокинге я правильно понял разыгравшуюся там восемнадцать месяцев назад маленькую сцену. Я нашел объяснение убийству, которое казалось бессмысленным. Я открыл, кем и почему был застрелен Ледбрук.
   -- И вы позволили убийце скрыться? -- воскликнула она.
   -- Если бы я час тому назад предполагал, что ему удастся ускользнуть, -- медленно произнес я, -- я задушил бы его собственными руками. Однако он перехитрил меня. Но вы должны подумать о том, что круг, в котором такой человек может жить, не будучи уличенным, очень тесен.
   -- Что же будет со мной? -- спросила она. -- Когда я узнала, что он отправился с вами один, я предвидела, что все это случится. Но все же я не боялась. Я вас ждала.
   Я посмотрел на жемчуг и пожал плечами.
   -- Трудно отказаться от 100 000 фунтов, и вы еще не подозревали, что игра проиграна. Никто в отеле не имеет ни малейшего представления о том, что жемчуг с той минуты, как его нашли, хранился в сейфе директора. Все же у вас оказалось достаточно смелости остаться и ждать дальнейшего.
   Она подошла немного ближе ко мне. Зеленые огни в ее глазах засветились мягче. Я почувствовал, что от нее исходит обаяние, которое было ее оружием.
   -- Когда дело идет о моей любви, -- сказала она, -- я не знаю страха. Моя любовь знает все страсти, когда-либо придуманные дьяволом, вплоть до постоянства. Не боитесь ли вы меня, сэр Норман, ведь я убила человека, который...
   -- Признание, -- пробормотал я.
   Она рассмеялась.
   -- Без свидетелей! Впрочем, вы как-то сказали, что убийство -- самое легкое из преступлений. То, что знаете вы и я, никогда не приведет меня на скамью подсудимых. Или вы все-таки упрятали бы меня в тюрьму, будь у вас возможность, мой враг?
   Я поспешил отойти от нее. Ее дыхание почти касалось моих щек, губы призывно улыбались.
   -- Я бы ни мгновения не поколебался сделать это, -- ответил я. -- Вы хладнокровно убили человека, чтобы спасти преступника и убийцу. Рука правосудия медлительна, особенно при недостатке улик, но в конце концов она настигнет свою жертву.
   Она презрительно расхохоталась.
   -- Вы рассуждаете, как мальчик. Но давайте будем друзьями, по крайней мере, хоть до того момента, когда вы отправите меня на виселицу. Я убила его правой рукой. -- И она протянула мне пальцы левой. Я прикоснулся к ним губами.
   -- Поцелуй Иуды! -- предупредил я ее.
   -- Я думаю, вы несколько утонченный Иуда, -- возразила она мне.
  

III

Сэйр

   Прошли месяцы, прежде чем я получил нужную, мне информацию и сделал соответствующие приготовления. Наконец все было готово. Однажды в пятницу утром, в сорок минут двенадцатого, я вышел из своего запыленного форда подле колониального магазина Бейля на углу Мэнвуд-стрит, расположенной в одном из северных предместий Лидса. Убогие дома. Скверная мостовая. Когда кончается работа в соседних фабриках, на улицах полно народу -- мужчин и женщин; но до двенадцати часов, пока дети в школах, а мужчины так же, как и большая часть женщин, заняты на работе, улицы почти пустынны. Красивый серый автомобиль, даймлер, в котором сидели какой-то господин и дама, остановился на другом углу в тени огромного плаката. Шофер занялся закачиванием бензина. Тщательно осмотревшись кругом, я убедился, что больше не было ни души.
   Почти никем не замеченный, я прошел по раскаленному асфальту так называемый бульвар. Слева от меня находился пустырь, куда даже дети не приходили играть. Черный и вонючий, заваленный отбросами, пустыми коробками из-под консервов и различными бутылками. Справа стояло несколько недостроенных домов, оставленных под лесами вследствие забастовки каменщиков, оказавшейся как раз мне на руку. Единственным обитаемым зданием был дом, который я собирался почтить своим визитом. Медная доска на дверях указывала, что здесь находится отделение банка Броуна, открытое ради удобства фабрик, расположенных в этой местности.
   Сжав ручку вращающихся дверей, я осмотрелся кругом. Мне несомненно везло, так как не видно было ни души. Внутри за решеткой заведующий отделением банка и кассир заняты были отсчитыванием денег. Когда я вошел, они вопросительно посмотрели на меня. Чужие, вероятно, приходят сюда очень редко. Незнакомец вроде меня, во всяком случае, был редким гостем, которого они едва ли могли рассчитывать встретить снова.
   Мой план был разработан до мельчайших подробностей. Я не стал терять времени на излишние театральные жесты вроде "руки вверх!". И хотя все произошло с молниеносной быстротой, мой мозг зарегистрировал каждую мелочь. Я увидел, как постепенно поблекла деловая любезная улыбка на губах заведующего отделением, увидел, как его взгляд принял недоверчивое выражение, как испуг и боль отразились на его лице, когда я прострелил ему правое плечо. Кассир был труслив как заяц. Он стоял передо мной, подняв вверх руки, бледный как смерть, и умолял о пощаде. Я уверен, что если бы даже я ему ничего не сделал, он бы в следующие пять секунд и так умер от страха. Но для большей безопасности я нанес ему удар в подбородок. Он без сознания покатился на пол. После этого я разрешил себе взять семь с лишним тысяч фунтов государственными ассигнациями и приблизительно через полторы минуты после того, как вошел в отделение банка, медленно возвращался обратно по той же дороге, по которой пришел.
   На углу я оглянулся. Вокруг банка все было спокойно. У строящихся домов играли дети, и за окнами, мимо которых я проходил, видны были занятые работой женщины. У двери одного дома стояла женщина, бранившая своего ребенка. Она не обратила на меня внимания. Моя шляпа была нахлобучена на глаза, что не могло привлечь ничьего внимания, так как солнце жгло немилосердно. У поднятого верха моего форда, который я оставил на углу, стоял какой-то человек. Не оглядываясь на него, я прошел прямо к серому даймлеру. Мотор тихонько жужжал, шофер сидел за рулем, готовый ехать. Я сел возле Дженет, лицо которой было спрятано под вуалью. Мы отправились к северу. Когда мы мчались по широкому проспекту, не заметно было ничего подозрительного. Подымаясь на Чейплтоун-хилл, мы увеличили скорость и направились в Шотландию.
   Вскоре после того, как мы оставили за собой предместья, Дженет протянула мне серебряный флакон. Я покачал головой.
   -- Ты знаешь, что я обычно ничего не беру в рот до часу дня, зачем же мне пить раньше положенного времени.
   Сквозь вуаль я видел ее взгляд, устремленный на меня, полный благоговейной преданности -- преданности, завоевавшей мое безграничное доверие.
   -- Против нервов, -- сказала она.
   -- У меня нет нервов, и мне незнакомо чувство страха. Тебе пора уж знать об этом.
   -- Все шло гладко? -- спросила она.
   -- По программе. Единственной помехой мог бы быть какой-нибудь посетитель банка, но их обыкновенно не бывает в это время.
   -- Как ты действовал?
   -- Я прострелил заведующему плечо, -- сообщил я. -- Возможно, что разумнее было бы прострелить ему сердце; но в этом не было необходимости, так как вследствие сильной жары шторы были спущены, а моя панама скрывала лицо не хуже маски. Кассир помертвел от страха прежде, чем я его коснулся. Тратить на него пулю оказалось совершенно лишним.
   -- Сколько? -- спросила она.
   -- Немногим более 7000 фунтов. Слишком малое вознаграждение за труд, сопряженный с такой опасностью. Но что-нибудь должно было быть предпринято.
   Мы проезжали через равнину, где нечего было опасаться взглядов любопытных. В течение десяти минут мы с Дженет разделили деньги на три пачки. Потом она поглядела на карту.
   -- Следующая деревня Артингтон, -- сказала она.
   Мы подымались на крутую гору. Достигнув середины, натолкнулись на маленькое авто с поднятым верхом. Владелец его был, как видно, занят починкой мотора. Когда мы подъехали, он обернулся к нам. Я протянул ему черный портфель, бывший при мне во время посещения банка, в котором теперь находились моя панама и одна из пачек с деньгами. Он небрежно приподнял кепи.
   -- Все в порядке? -- спросил он.
   -- В отличном, -- ответил я.
   Двадцатью милями дальше повторилось то же самое. Человек, сидящий на краю дороги у своей машины, при нашем приближении встал. Я передал ему вторую пачку.
   -- Все в порядке?
   -- В полном порядке.
   Через 10 секунд мы мчались дальше. В третий раз мы остановились после того, как съели взятый нами в дорогу завтрак, достигнув вершины горы в сорока милях к северу. В большом автомобиле, стоящем напротив нас, неподвижно сидел человек. Когда мы подъехали, он вытянул руку и взглянул на часы.
   -- Изумительно, -- пробормотал он. -- Вы подоспели на минуту раньше условленного времени.
   Я отдал ему пакет. Он кивнул нам, прощаясь, и пропустил машину. Мы поехали дальше и скоро потеряли его из виду. Я откинулся на сиденье и зажег папиросу.
   -- Теперь меня заботит только одно, -- сказал я.
   -- Что именно? -- быстро спросила Дженет.
   -- Я опасаюсь, что в Кимбрее трава недостаточно густа. В прошлом году я встретил знакомого, который сказал мне, что луга там совершенно выжжены.
   Она улыбнулась.
   -- За последний месяц было много дождей, -- сказала она, -- я думала, тебя беспокоит наш друг.
   Я покачал головой.
   -- Норман Грэй в Норвегии, -- сообщил я ей. -- Право, -- продолжал я медленно, -- иногда мне кажется, что я сожалею об этом.
   -- Почему?
   Я смотрел на поросшую вереском равнину, где повсюду виднелись желтые цветы. Над землей носилась голубая пыль. Стояла великолепная погода, и местность, через которую мы проезжали, была очень красива.
   -- В течение нескольких лет Норман Грэй делал нашу жизнь очень тяжелой, -- сказал я. -- Один из наших способнейших товарищей вынужден был тратить свое драгоценное время на то, чтобы беспрерывно следить за ним. Нам приходилось избегать места, которые я охотно посещал бы. Он обладает неприятной способностью -- она была свойственна ему всегда -- ставить определенных людей в связь с определенными событиями. Вследствие этого мы должны были почти прекратить нашу деятельность, проводя время в полнейшей праздности, пока наши средства не иссякли. После того как мы покроем расходы последнего предприятия и уплатим нашим помощникам, нам едва останется столько, чтобы до Рождества свести концы с концами. Если бы мы могли избавиться от Нормана Грэя, арена нашей деятельности значительно расширилась бы.
   -- Почему же нет? -- равнодушно спросила она. -- Он такой же человек, как все другие.
   Я притворился глубоко погруженным в размышления -- в действительности же я наблюдал за Дженет; но я воспринимаю многие вещи чисто инстинктивно и редко ошибаюсь. Я знаю, она чрезвычайно страстная и непосредственная натура. До сих пор героем ее жизни был я. Но порой мне казалось, что на моем месте с таким же успехом мог быть Норман Грэй.
   Прежде чем мы добрались до места ночлега, нам пришлось пережить еще несколько тревожных минут.
   Мы проезжали маленький городок, и наш молчаливый шофер собирался увеличить скорость, как вдруг мы очутились в положении, не предвещавшем ничего хорошего. На дороге показались двое мужчин на велосипедах. Сойдя, они протянули руки, делая нам знак остановиться. Несмотря на расстояние, можно было разглядеть сверкавшие на солнце металлические пуговицы мундиров: это были полицейские. Шофер обернулся ко мне.
   -- Что делать? -- спросила Дженет.
   -- Ничего, -- ответил я, -- кроме того, что полагается. Все предосторожности на этот случай приняты. Оливер, -- прибавил я, наклоняясь вперед, -- по-видимому, эти полицейские хотят поговорить с нами -- остановитесь.
   На расстоянии нескольких метров от них мы остановились. Полицейский повыше, одетый в мундир сержанта, мрачно приблизился к нам.
   -- Добрый день, сержант, -- приветствовал я его, -- надеюсь мы ни в чем не провинились?
   Он смерил меня взглядом, каким посмотрел бы, вероятно, на убийцу своего лучшего друга.
   -- Все дело в номере вашего автомобиля, сэр, -- заявил он. -- Нам телефонировали из Рипона с приказом задержать вашу машину и сделать вам замечание.
   -- Что такое с номером моего автомобиля? -- спросил я.
   -- Вы проезжали через местности, где улицы были политы, вероятно, чересчур обильно, и номер вашего автомобиля совершенно забрызган грязью. Невозможно разобрать ни одной цифры.
   Я почувствовал, как холодные пальчики Дженет сжали мою руку. Это мгновение навеки врезалось в моей памяти, не по своей важности, а по тому впечатлению, какое оно произвело на мою спутницу. Шофер, сержант и я деловито осмотрели дощечку с номером, и первый почистил ее тряпкой, которую вынул из своего ящика для инструментов.
   -- Теперь все в порядке, сержант? -- спросил я.
   -- Да, сэр, -- ответил он, снимая каску и отирая пот со лба.
   -- Ездить на велосипеде по такой жарище -- небольшое удовольствие.
   Глаза полицейского радостно блеснули, когда я опустил в его руку несколько серебряных монет.
   -- Сожалею, что причинил вам столько труда, -- сказал я. -- Всем известно, что мы, туристы, обращаем, к сожалению, слишком мало внимания на дощечку с номером машины. Я думаю, вы не откажетесь выпить за мое здоровье.
   -- Охотно, сэр, особенно в эту жару, -- обещал сержант. Сделал мне, потом Дженет под козырек. -- Идем, Джек, -- прибавил он, -- на обратном пути мы нанесем маленький визит вдове Мак-Джил.
  
   Мы снова помчались к северу. Мой шофер был пожилым человеком, перенесшим со мной много опасностей, но следующие две мили он ехал с большой осторожностью. Я заметил также, что достаточно было еще пустяка, чтобы Дженет, которая внешне казалась совершенно спокойной, разразилась истерикой. Я уселся поудобнее в своем углу, поправил роговые очки и вынул из кармана новую книгу под названием "Как сделаться хорошим игроком в гольф", написанную, очевидно, профаном. После продолжительной езды мы достигли, наконец, отеля, в котором провели ночь, и к вечеру следующего дня приехали к цели нашего путешествия: белой вилле, ворота которой раскрыл нам рослый парень. На расстоянии многих миль кругом расстилалась равнина, а внизу было море. Я с удовольствием оглянулся.
   -- Вы Сэнди Мак-Лейн и служите сторожем? -- спросил я. Он ответил что-то по-шотландски, что должно было, вероятно, означать -- да.
   -- Где расположена площадка для гольфа?
   Он указал мне длинным волосатым пальцем.
   -- Там клуб, а здесь, сразу же на той стороне улицы -- пятнадцатое поле.
   Я облегченно вздохнул.
   -- Идем в дом, -- позвал я, -- после чая я хочу немного поиграть в гольф.
  

Грэй

   В тот вечер, когда я вернулся из Норвегии, меня посетил мой друг Ремингтон. Он неодобрительно поглядел на мои разбросанные с дороги вещи.
   -- Итак, вы снова отправляетесь путешествовать? -- спросил он.
   -- Напротив, я только что вернулся, -- успокоил я его. -- Погода стояла отвратительная. Мне вообще не следовало уезжать -- я избежал бы многих разочарований.
   -- Рад, что вы снова здесь, -- заявил он, опускаясь в кресло. -- Собственно, мало удовольствия в том, чтобы жариться в Лондоне весь август.
   -- Что случилось в Лидсе? -- спросил я. -- Судя по газетам, это несложное происшествие причинило вам много хлопот.
   Ремингтон нахмурился. Несколько минут он молчал и, взглянув на него, я заметил, что он был бледен и как будто смущен.
   -- К сожалению, должен подтвердить, что этот случай превышает мое понимание, -- сказал он, -- то же самое и в еще более резкой форме сообщил мне о себе мой шеф, когда я вернулся вчера ночью. И должен сознаться, что я пришел сюда просить вашей помощи.
   -- Вы отлично знаете, что я с величайшим удовольствием сделаю для вас все возможное, -- обещал я ему.
   -- Вы, вероятно, отчасти знакомы с этим делом по газетам, -- начал он, -- два заслуживающих доверия свидетеля показывают, что видели человека в серой фланели и низко надвинутой на лоб панаме, подъехавшего на форде к колониальному магазину Бейля; после этого он вышел из автомобиля и направился к бульвару, где находится отделение банка. Это произошло во время грабежа. Три женщины и двое детей видели его через две минуты возвращающимся по улице и входившим в лавку Бейля. Приказчик, отпустивший ему мармеладу, чаю и сала, видел, как он снова сел в форд и уехал. Этого человека в лавке знали под именем Ральфа Робертсона. Нет никакого сомнения в том, что авто принадлежит ему. Через полчаса после нападения он был арестован у себя на квартире. Его застали за чисткой автомобиля -- хоть он и переменил платье, но его светло-серый сюртук, бывший на нем раньше, нашли в спальне, а панама, еще влажная от пота, лежала в шкафу. Он пояснил, что переменил платье на более поношенное, чтобы удобнее было чистить автомобиль, и утверждал, что подъехал непосредственно к лавке Бейля за покупками и оттуда вернулся прямо домой. Двое свидетелей готовы дать показание под присягой, что видели, как он, выйдя из машины, направился к банку, прислуживавший же ему приказчик утверждает, что он успел только побывать в лавке и, выйдя оттуда, тотчас же уехал.
   -- Что за человек этот Робертсон? -- спросил я.
   -- Человек с дурным прошлым, -- гласил быстрый ответ. -- Прежде он был букмекером, но совершенно обанкротился. Был привлечен к ответственности за нечестное ведение дела, и теперь против него снова выплывает около полудюжины подобных же обвинений. Небольшая сумма денег, которую он нынче зарабатывает, составляется, очевидно, из взяток на скачках. Он отлично знает местность и однажды сделал подозрительное замечание насчет того, что банк расположен в слишком пустынном месте. Является во всех отношениях человеком, способным совершить преступление, и все же показания свидетелей слишком противоречивы. Кроме того, при нем нашли не больше шиллинга, и он утверждает, что в этот день собирался продать свою машину, чтобы получить немного денег.
   -- Мне кажется, -- прервал я его, -- вы слишком спешите осудить его.
   -- Того же мнения придерживались сегодня в суде, -- сухо ответил Ремингтон, -- мы этим утром его освободили из-под ареста.
   -- Если приказчик говорит правду, -- сказал я, -- Робертсон едва ли совершил нападение. Кстати, что вам известно об этом приказчике?
   -- Он очень честный и интеллигентный молодой человек, -- ответил Ремингтон, -- и не отступает от своих показаний.
   -- Тем лучше для мистера Ральфа Робертсона, -- сказал я, -- и кто еще, кроме него, находился под подозрением?
   -- Тут-то и собака зарыта, -- ответил Ремингтон, -- что мы не знаем, в каком направлении искать. Единственные два человека, которых там в это время видели, были мужчина и женщина, направлявшиеся в большом даймлере в Шотландию. Они остановились за покупками у лавки Бейля, но ни один из них не вышел из автомобиля.
   -- Имеете ли вы указания на то, как выглядел мужчина? -- спросил я.
   -- Да, приказчик, вышедший из магазина, чтобы принять заказ, говорит, что это был спортсмен в коричневом дорожном пальто и сером шлеме. В этой одежде человек не мог бы покинуть авто и пройти по улице незамеченным.
   -- Имеете ли вы описание женщины?
   Ремингтон покачал головой.
   -- Говоря правду, -- признался он, -- я об этом и не расспрашивал. На верху автомобиля находились охотничьи ружья, патронташи и клюшки для гольфа. По-видимому, они направлялись в какое-нибудь имение в Шотландии.
   Трудно было, поверхностно размышляя, найти какую-нибудь связь между ограблением банка и этими туристами. Но мысль об этих двух людях упрямо засела в моем мозгу. Мужчина и женщина, ограбление банка и то обстоятельство, что мое пребывание в Норвегии было всем известно. Я попробовал сопоставить отдельные части моих догадок.
   -- Вы, по-видимому, сделали все возможное, Ремингтон, -- сказал я наконец. -- Но так как моя поездка в Норвегию оказалась неудачной, мне хотелось бы съездить на две недели в Шотландию. Какого вы мнения о том, чтобы я отправился в Лидс и снова проверил дело?
   -- Об этом я и хотел вас просить, -- сказал он радостно. -- Я так долго копался в этом происшествии, что потерял всякую перспективу. Шеф даст вам письмо к местной полиции в Лидсе. Разрешите ли вы мне сопровождать вас?
   -- Это не годится, -- ответил я, -- лучше, если я отправлюсь один и инкогнито.
   В ту же ночь я уехал в Лидс.
   Описание места происшествия, данное Ремингтоном, оказалось совершенно точным. Я прошел от колониальной лавки до отделения банка, определил требующееся для этого время и закупил в лавке разных мелочей. Местность казалась густо населенной, несколько домов стояли еще под лесами, но часто попадались пустыри. Участок земли, расположенный напротив колониальной лавки, был уже огорожен, но постройка еще не была начата. Немного позже я набрел на Робертсона в его излюбленном трактире и заговорил с ним.
   -- Не вы ли тот человек, которого полиция по глупости своей заподозрила в ограблении банка? -- спросил я.
   -- А вам какое дело? -- грубо ответил он, но я не сомневался, что мне удастся расположить его к себе.
   -- Никакого, -- ответил я, -- Но я сотрудничаю в одном иллюстрированном журнале и с удовольствием заплатил бы вам 5 фунтов на разрешение нарисовать ваш портрет.
   Он сразу же сделался любезнее.
   -- Ведь вы не станете меня выспрашивать?
   -- И не думаю, -- успокоил я его, вынул эскизную тетрадь, которую приготовил для этой цели в своем кармане, и начал его зарисовывать. -- Я читал об этой истории в газете, всякий идиот способен был бы понять, что вы не имеете с ней ничего общего.
   Он поставил свой стакан и с любопытством посмотрел на меня.
   -- Если бы я служил в полиции, -- продолжал я, -- я скорее заинтересовался бы теми двумя туристами, которые направлялись в Шотландию.
   -- Тогда вы оказались бы таким же глупым, как полиция, -- произнес он резко. -- Они не причастны к этому. Они только взяли бензину, и ни один из них не покинул автомобиля.
   Я улыбнулся с видом превосходства и продолжал рисовать. Он посмотрел на меня с плохо скрываемым беспокойством.
   -- Это были знатные господа, которые направлялись куда-нибудь для своего удовольствия.
   -- Может быть, -- ответил я. -- Во всяком случае они, по-видимому, не торопились.
   -- Что вы хотите этим сказать?
   -- Я не понимаю, чего ради они провели две ночи в гостинице "Королева".
   -- Откуда вы взяли это? -- спросил он. -- Они только раз переночевали там, этого им было вполне достаточно.
   -- Вам это откуда известно? -- спросил я и взглянул на него.
   -- Я говорил с шофером, -- неохотно ответил он, -- шофер обратил мое внимание на то, что мой бак дал течь.
   Я переменил тему, закончил свой никуда не годный рисунок и дал ему 5 фунтов. В ту же ночь я отправился экспрессом в Шотландию.
   Мне понадобилось меньше недели, чтобы получить сведения о месте жительства мужчины и женщины, выдававших себя за мистера и миссис Гарольд Гровер. В день моего приезда в этот заброшенный уголок Шотландии, где они поселились, я допустил маленькую неосторожность. Я надел спортивный костюм и отправился погулять. Едва я взобрался на небольшую скалу, с которой открылся вид на море, как внезапно очутился лицом к лицу с маленьким обществом, поднявшимся по противоположному склону. Оно состояло из человека, которого я знал под именем мистера Стенфилда, его жены, подозрительно выглядевшего парня и двух собак. Это было странное и тревожное мгновение, которое легко могло принять трагический характер, если бы не казалось таким смешным. Я видел, как мужчина резко схватился за оружие, видел, как рука женщины остановила его, и расслышал слово, которое она прошептала ему. Я снял шляпу и поклонился. Он последовал моему примеру. Оружие небрежно лежало в его руке. Моя рука, лежавшая в боковом кармане, сжимала металлический предмет.
   -- Какая странная встреча! -- воскликнула Дженет и томно улыбнулась. Значит, вы тоже иногда даете себе отдых, сэр Норман?
   -- Разве вы не знаете, что посторонним не разрешено ходить по этой земле? -- угрюмо заметил парень.
   -- Это неважно, -- вмешалась Дженет, -- мы как раз охотимся за стаей птиц, которая должна находиться где-то поблизости.
   -- Я их не видал, -- ответил я.
   -- Они где-то здесь, совсем близко, -- сказал парень, -- надо тщательно поискать кругом.
   -- Как долго вы собираетесь пробыть здесь, сэр Норман? -- спросил Стенфилд.
   -- Около недели, если площадка для гольфа хороша, -- ответил я.
   -- Я живу там, в той вилле, -- указал он вдаль, -- посетите нас, прежде чем уедете.
   -- Не хотите ли прийти сегодня поужинать с нами? -- пригласила меня Дженет, и ее глаза вызывающе поглядели на меня.
   Я медлил. С одной стороны, приглашение было мне на руку, но в то же время оно было мне очень неприятно. Стенфилд наблюдал за мной, как бы желая проникнуть в мои мысли.
   -- Это приглашение вас ни к чему не обязывает, -- хмуро сказал он.
   -- Визит не доставит мне ничего, кроме удовольствия, -- уверил я. -- Я приду приблизительно к восьми часам, если вам удобно.
   -- Пожалуйста, не приблизительно, -- серьезно сказала Дженет. -- Сэнди собирается наловить сегодня форели, и я должна знать, когда подавать ее к столу. Итак, ровно в три четверти восьмого, если вы ничего не имеете против.
   -- Обещаю быть точным.
   После обеда я прогуливался по лугу, осмотрел поле для гольфа и имел несколько телефонных разговоров. Ровно в сорок минут восьмого я поднялся по широким ступеням входа и потянул звонок. Тотчас же появился безукоризненно одетый слуга и впустил меня. В прохладном белом вестибюле меня встретила Дженет. Почти в то же время прозвенел гонг, и через несколько минут мы уже сидели за столом в старомодной восьмиугольной комнате со сводчатым потолком из украшенных художественной резьбой дубовых досок. Отличный ужин подал тот же слуга, который впустил меня. Шампанское было всемирно известной марки. После ужина Дженет повела нас на украшенную цветами террасу, где был сервирован десерт и кофе. Мы опустились в клубные кресла и посмотрели на расстилавшееся за лугом море. Солнце уже зашло. Воздух был полон живительной прохлады.
   -- Вы очень смелы, сэр Норман, -- заметила Дженет непосредственно.
   -- Из чего вы это заключаете?
   -- Вы знаете -- только вы один, -- что я когда-то убила человека, хоть вы и не знаете, почему я это сделала, -- любезно продолжала она. -- Вы не можете быть уверенным в том, что я не являюсь Лукрецией современности. Я много читала о ядах, могу сказать даже, что я их ревностно изучала, -- а вы, вы доверились мне.
   -- Зачем вам отравлять меня? -- сказал я спокойно. -- Я убежден, что ни вы, ни ваш муж не питаете ко мне никакой злобы. Месть -- безрассудна. Что же касается вашего конфликта со страховым обществом, я, вероятно, послужил помехой тому, чтобы вы получили 100 000 фунтов за якобы украденный жемчуг, но я исполнил только взятое на себя обязательство. Мне уплатили за то, что я использовал свой рассудок против вашего. Никто не заинтересован в том, чтобы возбудить против кого-нибудь из вас обвинение из-за этой маленькой неудачной спекуляции.
   Мой хозяин пристально и испытующе посмотрел на меня.
   -- Но в прошлом за мной числятся и другие преступления, -- сказал он.
   Я кивнул.
   -- Да, но что касается этого, я нахожусь в таком же положении, как и полиция Скотленд-Ярда, -- пояснил я ему. -- Я мог бы арестовать вас только за то, что вы ранили инспектора. В остальном я нас действительно подозреваю, но не имею улик.
   -- В чем же вы меня подозреваете? -- спросил он.
   -- Даже моя откровенность имеет границы, -- ответил я уклончиво, но приветливо. -- Согласитесь, что я сказал уже более чем достаточно. Теперь я ваш гость и говорю о вашем прошлом, как говорил бы любой на моем месте. Мои старые подозрения предпочитаю оставить при себе. Я ваш враг, вы это знаете, и, если вам будет выгодно, не задумываясь, убьете меня.
   -- Дженет бросит меня, если я это сделаю, -- сказал он с натянутой улыбкой. -- Она находит эти маленькие беседы с вами необычайно интересными.
   Дженет взглянула на меня и очаровательно улыбнулась. Она стояла за колонной. Муж не мог видеть ее лица.
   -- Мне не нравится, что вы считаете нас врагами, -- произнесла она. -- Я сказала бы, что мы, скорее солдаты, случайно сражающиеся во вражеских станах. Мы воюем, исполняя наш долг. Следовательно, мы враги только в силу долга. Но это не должно влиять на наши личные отношения.
   -- Собственно, это верно, -- откровенно сказал я, -- никогда в жизни я не мог бы испытывать настоящей вражды к человеку, играющему в гольф так интересно, как ваш муж.
   -- А как обстоит дело со мной? -- спросила она, стараясь казаться наивной.
   -- Вы вынуждаете меня быть откровенным, -- ответил я, -- никто не смог бы серьезно ненавидеть такую прекрасную женщину.
   Она тихонько рассмеялась.
   -- Вы льстец, сэр Норман, ваши комплименты ударяют в голову, как аромат роз и бенедиктина. Я начинаю подозревать в вас змея, который угрожает нашему утопическому раю.
   -- Возвращаясь к вашему замечанию относительно гольфа, -- прервал ее муж, -- хотите завтра утром сыграть партию?
   -- Охотно, -- сказал я.
   -- В десять.
   -- Буду ждать вас в клубе.
   -- Мы здесь обычно рано ложимся спать, -- заметил он вскользь.
   Я поднялся: в смысле этих слов трудно было ошибиться. Я распрощался и ушел. Бледный свет луны отбрасывал от деревьев расплывчатые тени. Казалось, везде притаились призраки.
   На следующее утро я наблюдал за тем, как мистер Джемс Стенфилд без пяти минут десять появился на поле и спокойно направился в клуб. Я кивнул ему и вошел в помещение. Здесь ждало 4 человека в костюмах для игры в гольф. Через пять минут вошел мой партнер, и через пять секунд на его руках были наручники, а один из одетых в костюм для гольфа людей сказал ему:
   -- Вы обвиняетесь в нападении, совершенном на Вильяма Хармеля и Джона Ситока, кассира отделения банка на Мэнвуд-стрит в Лидсе, и в краже 7000 фунтов. Я посоветовал бы вам спокойно последовать за нами и все, что вы хотите сказать, отложить на ближайшее будущее.
   -- Этим я обязан вам?
   -- Исключительно мне одному, -- уверил я его.
   -- Вы уже вчера вечером знали о том, что должно произойти сегодня?
   -- Вы сами предупредили, что ваше приглашение меня ни к чему не обязывает.
   -- Эта партия -- ваша, -- признался он. -- Я готов, господа.
   Он спокойно направился к поджидавшему автомобилю, сопровождаемый с обеих сторон рослыми полицейскими; какой-то воображающий себя важной персоною офицер шел за ним следом. Ремингтон и я остались поиграть в гольф. Время от времени я бросал взгляд на виллу, занимаемую Стенфилдом. Но там не было заметно ничего подозрительного.
   -- Я все еще не совсем понимаю, -- сказал Ремингтон, стоя у десятого поля, -- как удалось вам в такое короткое время ликвидировать это дело.
   -- Это было легко, предварительно предположив, что туристы, проехавшие в сером даймлере, являются участниками грабежа, -- ответил я. -- Понятно, дело не обошлось без Робертсона. Человек, приехавший в его машине и направившийся к банку, был Стенфилд. Серый даймлер стоял наготове, в нем сидели Дженет и Робертсон в шоферском шлеме и дорожном пальто. Шофер вошел в лавку и сделал покупки, которые приказчик уложил и вынес к машине. Шофер воспользовался этим мгновением, чтобы наполнить машину бензином. В ту минуту, когда Стенфилд сошел с форда и направился к банку, Робертсон скинул с себя дорожное пальто, надвинул низко на лоб панаму и зашел в лавку за покупками. Он вышел из лавки как раз в то мгновение, когда Стенфилд вернулся, и поехал домой. Стенфилд влез в даймлер, надел дорожное пальто и шоферский шлем и уехал. Целью всего этого было запутать след, что вначале действительно удалось. Все это было устроено очень умно и продумано до конца, начиная с выбора этого, расположенного на пустынной улице банка, и кончая местом, выбранным для остановки машины.
   -- С вашей стороны очень великодушно предоставить мне все лавры успеха, -- заметил Ремингтон. -- Если выяснится, что Пэгсли и Стенфилд одно и то же лицо, и если Пэгсли тот, за которого я его принимаю, -- для меня будет достаточным вознаграждением сознание, что я его обезвредил.
   -- Вы думаете, это Майкл Сэйр?
   -- Я вполне убежден в этом.
   Мы закончили нашу партию, пообедали, потом играли снова. У виллы Стенфилда все было спокойно. Это гнетущее спокойствие казалось почему-то зловещим. К вечеру я почувствовал тревогу. Как раз, когда я собирался сесть за стол к ужину, меня позвали к телефону.
   -- Говорит инспектор Мак-Колл. У телефона сэр Норман Грэй?
   -- Да.
   -- Известны вам последние новости?
   -- Нет.
   -- В 11 милях отсюда Стенфилду удалось бежать.
   -- Бежал? Не может быть!
   -- К сожалению, это правда. Он выстрелил в сопровождавших его полицейских из автоматического револьвера, который он каким-то загадочным способом спрятал в одном из своих ботинок и который привел в движение пальцами другой ноги. Мистер Горман серьезно ранен, а второй полицейский контужен. После этого Стенфилд принудил шофера освободить его от наручников и подвезти к ближайшему вокзалу. Не доезжая одной мили, он приказал остановиться, связал шофера и уехал на автомобиле. Дальнейших сведений мы не имеем.
   Это известие поразило меня как громом. Я пробормотал, что я и Ремингтон первым же утренним поездом приедем к полицейскому участку. Я вышел из дому. У меня кружилась голова: происшедшее сильно задело меня, я был взбешен своей неудачей.
   Недалеко от виллы Стенфилда я остановился и долго смотрел на нее, пока, наконец, поддаваясь непреодолимому влечению, быстро прошел небольшую рощу, пересек улицу и позвонил у главного входа. Гулкое эхо производило такое впечатление, словно дом был необитаем, не слышно было ни шагов, ни звуков. Мой поступок представился мне вдруг совершенно бессмысленным, и я сам показался себе смешным. Я хотел уже уйти, как большая дверь раскрылась. Передо мной стояла Дженет и смотрела на меня.
   Должен признаться, что я потерял самообладание и вместе ним -- способность овладеть ситуацией. Дженет выглядела совершенно спокойной. Никогда еще она не была так прекрасна. На ней было широкое белое платье. Ее волосы блестели, как медь, глаза мягко светились. Она отступила.
   -- Войдите, -- пригласила она, -- я ждала вас.
   Наши шаги странно отдавались в пустых комнатах. Она повела меня в гостиную, выходившую на террасу, и опустилась на диван, на котором, очевидно, до этого отдыхала.
   -- Иуда, -- прошептала она.
   -- Итак, вы все уже знаете? -- хрипло спросил я.
   -- Все, вплоть до мельчайших подробностей. Какие вы, полицейские, идиоты.
   -- Еще не все кончено, -- пробормотал я.
   -- Я не боюсь за него: он сильнее вас, но я тревожусь за себя.
   -- Я чуть не забыл о том, что вы здесь совсем одна, -- воскликнул я, теперь только вспомнив, что это обстоятельство сразу же меня поразило.
   Она утвердительно кивнула.
   -- Гардинг, наш слуга, шофер и товарищ уехал с машиной, куда -- предоставляю догадываться вам. Второй слуга сломал себе сегодня утром ногу, и его отправили в госпиталь. Я не пугаюсь воров, но ужасно боюсь мышей, а здесь весь дом полон ими. Кроме того, мысль, что завтра утром я должна буду сама сварить для себя кофе, мне отвратительна.
   Я поднялся.
   -- В отеле "Дорми" есть свободная комната, -- сказал я, -- я и без того собирался туда зайти; не заказать ли ее для вас?
   -- Вы действительно позволите мне жить там? -- спросила она с любопытством. -- Под одним кровом с такими, как вы, знатными и почтенными персонами?
   -- Почему же нет?
   -- Я жена известного преступника, -- напомнила она мне, -- жена человека, которого вы предали. И -- между нами ведь нет секретов -- можете ли вы действительно поручиться за то, что я заслуживаю уважения?
   Я сделал шаг по направлению к ней. В ее глазах стояло странное выражение ласки и жестокости. Ее губы дрожали -- сердилась ли она? Она закинула за голову открытую белоснежную руку. Звук чьего-то голоса резко нарушил наступившую тишину.
   -- Руки вверх! Живо!
   Я повиновался. Я узнал голос человека, одетого в ливрею Гардинга. Это был Стенфилд, незаметно вошедший в комнату.
   -- Помесь Ромео и Шерлока Холмса, -- сыронизировал он. -- Итак, ваше последнее желание?
   -- Если вы собираетесь меня застрелить, действуйте быстро.
   Женщина вскочила с дивана и стала между нами.
   -- Не будь пошлым. Нам будет очень недоставать сэра Нормана. Без него жизнь станет пресной. Отпусти его под честное слово. Он достоин доверия.
   Стенфилд опустил револьвер.
   -- Ты права. Выбирайте, Грэй, -- двенадцать часов не предавать или вы канете в вечность.
   -- В течение двенадцати часов я ничего не стану предпринимать, -- отвечал я.
   Он указал на дверь.
   -- Мне осталось провести в обществе моей жены всего несколько часов. Возможно, что они последние, и я не хочу, чтобы нам мешали. Оставьте нас, пожалуйста, одних.
   Я ушел, ни разу не оглянувшись, открыл дверь, снова закрыл ее и удалился. В лесу кричали совы. Передо мной в сумерках кружились летучие мыши, и желтый серп месяца стоял над горами. Я воспринимал все это бессознательно. Мне казалось, я прохожу сквозь туман и тяжелые тучи давят на мой мозг. Побег Стенфилда и его направленный на меня револьвер почти исчезли из моей памяти. Я чувствовал себя униженным. Меня мучила ненависть к собственной слабости.
   Ремингтон курил в вестибюле отеля, когда я вернулся. Он вопрошающе указал трубкой на виллу Стенфилда. По его подавленному виду я понял, что Мак-Колл говорил также и с ним.
   -- Какого вы мнения о том, чтобы нанести им визит? -- предложил он.
   Я могу спокойно сказать, что сделал даже больше, чем обещал Стенфилду,
   -- Это было бы совершенно бесцельно, -- ответил я с уверенностью, -- сыграем лучше в бильярд и постараемся забыть об этом происшествии.
  

IV

Сэйр

   Кажется, никогда еще в жизни я не был так сильно поражен, как в тот день, когда тщательно одетый добродушного вида господин с красной ленточкой Почетного легиона в петлице, сидевший рядом со мной на Бульваре Инвалидов, внезапно назвал меня моим настоящим именем. Со времени моего побега от английской полиции в Шотландии прошло больше года. С тех пор я напрягал все усилия для того, чтобы целиком овладеть своей новой ролью и во всем действовать соответственно ей. Я назывался теперь мистер Джон Д. Гармон, был торговцем железа из Провиденса, США, ушедшим от дел, и проводил большую часть своего времени в Гранд-Отеле, болтая со своими земляками и играя в бильярд. Поездка через океан, несколько проведенных в Провиденсе дней и общее знакомство с американским бытом оказались совершенно достаточными для осуществления этой роли. Я создал себе круг знакомых, который мог бы при желании расширить. Мои друзья готовы были во всякое время поручиться за мою честность. Полиция, решительно ни в чем не подозревая меня, внесла мое имя в список иностранцев, увеличив свою богатую коллекцию бесполезных актов еще одной бумагой. Моя одежда, роговые очки, короткая борода, усы так изменили мою наружность, что даже сам великий сэр Норман Грэй не в состоянии был бы узнать меня. Я давно уже не слышал имен тех людей, среди которых вращался в Англии.
   Поэтому меня как гром среди ясного дня поразил человек, сидевший рядом со мной. Казалось, он принадлежал к высшему классу общества. Я часто встречал его по утрам, гуляя в парке, -- и этот человек назвал меня настоящим, данным мне моими родителями именем.
   -- Собственно, чересчур прохладно для апреля. Вы не находите, мистер Майкл Сэйр? Но скоро, вероятно, станет теплее. Почки на каштанах начинают уже распускаться.
   Я обернулся к нему. Моя правая рука словно ненароком опустилась в карман. Он, не дрогнув, выдержал мой пристальный взгляд.
   -- Каким именем вы меня назвали?
   -- Вашим собственным. Вы, вероятно, переменили уже много имен, не так ли? Но в беседе между нами было бы лучше употреблять ваше настоящее имя.
   Он мог быть только французским сыщиком, решил я, и глубже запустил руку в карман. Я взвешивал возможности побега. Вблизи почти никого не было, и метро находилось в двух шагах.
   -- Разрешите представиться вам, -- продолжил мой сосед, вытянул из кармана бумажник и протянул мне визитную карточку цвета слоновой кости. Я внимательно прочел ее -- не переставая зорко наблюдать за ним:

Мосье Гастон Лефевр.
Агент страхового общества
13, улица Скриб.

   -- Это не настоящее мое имя, сударь. Это псевдоним, под которым я занимаю в обществе видное положение. Меня крестили Полем, а фамилия моя Гонт.
   -- Поль Гонт? -- недоверчиво повторил я.
   -- Да.
   Мои пальцы все еще сжимали рукоятку револьвера, которую было выпустили на мгновение.
   -- Говорят, -- сказал я, не спуская с него глаз, -- что Поль Гонт поступил на службу во французскую тайную полицию.
   Мой сосед поморщился. Он уже больше не выглядел таким приветливым и благодушно настроенным.
   -- Если бы это было правдой, я был бы уже инспектором полиции. Я говорю с вами как специалист своего дела со специалистом. Можете мне поверить.
   -- Откуда вы взяли, что меня зовут Майклом Сэйром?
   Он улыбнулся.
   -- Я живо интересуюсь деятельностью моих заграничных коллег. С огромным удовольствием и -- поверьте мне -- с глубоким изумлением я прочел о вашем бегстве из Шотландии; точно так же меня заинтересовал приезд мистера Джона Д. Гармона из Провиденса. Я узнаю почти обо всем, что происходит в Париже.
   -- Вы имеете собственную тайную полицию?
   -- Разумеется. Но она служит мне, а не государству.
   Он закурил папиросу, которую вынул из красивого золотого портсигара после того, как предложил одну мне. Оперся руками на резной набалдашник своей трости и с довольным видом оглянулся.
   -- Немного позже погода станет прекрасной, -- сказал он. -- Пахнет лилиями. Даже хмурые лица продавцов цветов проясняются на солнце. И взгляните-ка туда, на эту молоденькую бонну: с какой тоской она озирается кругом и как кокетливо. Даже мы, старики...
   -- Я хотел бы знать, -- прервал я его, -- почему вы назвали меня Майклом Сэйром?
   -- Это действительно было опасно. Вы известны как очень ловкий стрелок из кармана. Но как бы то ни было, не забывайте, что я доверил вам тайну, которая стоит вашей.
   Я вынул руку из кармана. Этот человек говорил правду. В мире преступников имя Поля Гонта было даже известнее, чем имя Майкла Сэйра.
   -- Вы, вероятно, имеете определенную причину, вследствие которой решили завести со мной знакомство? -- спросил я.
   -- Не говорю уж о личном удовольствии, полученном при знакомстве с таким знаменитым коллегой. Я хочу предложить вам дело, в котором вы, без сомнения, согласитесь принять участие. Праздность, с которой связано ваше теперешнее положение, вам, вероятно наскучила.
   -- О чем идет речь? -- спросил я.
   Мой спутник стряхнул пепел со своих брюк и приподнялся.
   -- Не проводите ли вы меня в мое бюро? Мы узнаем, не поступили ли новые предложения. После этого, если вы ничего не имеете против, мы пообедаем в каком-нибудь скромном ресторане. Что сказала бы полиция, если бы накрыла нас обоих за бутылкой вина?
   Я не мог окончательно подавить возникшего во мне подозрения. Мне казалось невероятным, что этот человек действительно -- известный преступник, которого годами напрасно искала полиция трех стран. Но не случилось ничего, что укрепило бы мое подозрение. Мы пошли в его бюро на улице Скриб, состоящее из многих комнат. Мой спутник отдал разные деловые распоряжения своим служащим, просмотрел заказы и подписал нужные письма. Оттуда мы отправились на площадь Кайон, где мой компаньон заказал обед со вкусом настоящего гурмана. Он не позволил мне выпить до обеда ликеру, но велел принести самого лучшего вина. Во время еды он поставил мне вопрос, озадачивший меня.
   -- Имеете ли вы какие-либо известия о вашем друге Нормане Грэе?
   -- Минута, когда я о нем услышу, не будет для меня особенно радостной. Что знаете о нем вы?
   Мой спутник улыбнулся.
   -- Со мной произошла здесь такая же история с помощником шефа полиции. Его имя Франсуа Дюметель.
   -- Где же он теперь? -- спросил я.
   -- Исчез. В Париже исчезает много людей. Мы вели борьбу, требовавшую напряжения всех наших сил, и я почти сожалел, когда она кончилась. Но иногда инстинкт самосохранения подчиняет себе все другие расчеты.
   -- Что же с Норманом Грэем? -- спросил я.
   -- Извините, я немного отвлекся от темы. Я упомянул Нормана Грэя, потому что он в Париже.
   -- В Париже?
   -- Он приехал экспрессом из Кале вчера вечером. Я думаю, что он уже сегодня придет в американский бар Гранд-Отеля.
   Эта новость была в высшей степени неприятна. Я не мог представить себе ничего, что навело бы его на мой след. Если Норман Грэй действительно находится в погоне за мной, то он обладает качествами, которых я в нем никогда не подозревал. Или, может быть, я был предан людьми, от которых не ожидал измены.
   -- Я понимаю, -- медленно произнес я, -- вы хотите сказать, что Норман Грэй открыл мое местопребывание.
   -- Я буду с вами откровенен, -- быстро сказал он. -- Этого я не знаю. Я хотел бы так же, как и вы, получить об этом точные сведения. Возможно, Норман Грэй явился сюда по другому делу, в котором я косвенно заинтересован. Если это так, его приезд не имеет к вам никакого отношения. Я хочу предложить вам кое-что. Возьмите авто и поезжайте до вечера в Версаль. На обратном пути остановитесь в таверне "Бертэн" вблизи Арменонвиля. В шесть часов я буду там с подробными сведениями. Я предлагаю вам честную игру: если он здесь ради вас, я обязуюсь помочь вам скрыться; если же его приезд касается меня, я рассчитываю на вашу помощь.
   -- Принимаю ваше предложение.
   -- Ну вот. А теперь примемся за курицу, -- сказал мой спутник, с удовольствием глядя на поданное блюдо.
   Было, вероятно, около половины шестого, когда я вышел из автомобиля и сел за один из маленьких столиков под деревьями перед таверной "Бертэн". Кресла стояли довольно далеко от уличной пыли, но можно было отлично видеть проезжавшие мимо авто. Я заказал чай с лимоном, коробку папирос и предался своему излюбленному занятию -- наблюдению за окружавшими меня людьми. Сюда съехались всевозможного рода люди во всех типах автомобилей. Фривольная, очаровательная парижанка со своим минутным кавалером; она -- одетая и надушенная по последней моде; он -- тщеславный хлыщ, похожий на обезьяну в своей созданной портным элегантности; обыкновенный мещанин со своим семейством; богатый купец с разодетой супругой; интеллигент с хорошенькой и скромной женой. Сюда стремились все, изголодавшиеся по свежему воздуху и по тому, что они называют жизнью. Жалкие существа, подумал я с презрением. Ни один из них не знает настоящей божественной радости жизни. Но, казалось, сама судьба захотела нанести моей философии смертельный удар: я собственными глазами увидел то, что считал совершенно невозможным.
   В одном из медленно движущихся автомобилей сидел мой враг Норман Грэй и рядом с ним -- Дженет. Его продолговатое, энергичное лицо было серьезным и задумчивым как всегда. Дженет говорила, а он слушал. Она говорила, вероятно, о чем-то более важном, чем проносящийся в это мгновение мимо них праздный поток людей. Автомобиль скрылся. Я остался сидеть, словно прикованный к месту, но думал, что никто не заметил моего волнения. Ледяная рука сдавила мое сердце. На мгновение меня охватило желание, дикое и бессмысленное, -- швырнуть свой стакан в прыгавшего возле меня дрозда. К кафе бесшумно подъехал электромобиль. Из него вышел человек, представившийся мне под именем Гастона Лефевра. Он был тщательно одет, и, казалось, только что вышел от парикмахера. Он подошел ко мне и сел за мой столик.
   -- Вы хорошо владеете собой, дорогой мой, -- сказал он. -- Но, может быть, вы не поверили своим собственным глазам?
   -- Мои глаза, -- единственное в этом мире, чему я безусловно верю, -- холодно ответил я.
   Мой знакомый погладил свою серую бороду.
   -- Я хотел бы сегодня выпить абсенту, -- сказал он, поклонившись кельнеру. -- Позаботьтесь о том, чтоб он был приготовлен так, как я люблю. Уберите ваш чай, -- обратился он ко мне, -- и выпейте со мной абсенту.
   Я отказался.
   -- Алкоголь не является для меня необходимостью, -- сказал я. -- Конечно, он иногда меня возбуждает, но обычно приводит меня и плохое настроение. Скажите лучше, что вы узнали о Грэе.
   -- Итак, раньше всего, -- заявил Лефевр, довольный, зажигая одну из моих папирос, -- я могу вас успокоить: Грэй приехал в Париж не ради вас.
   -- А его спутница?
   -- Это пока для меня загадка, -- откровенно сознался он. -- Скажу вам только, что это я вызвал сюда вашу жену. Я очень мало о ней знаю, это правда, но я имею в Лондоне агентов, которые уведомляют меня обо всем, происходящем по ту сторону канала, и, судя по некоторым дошедшим до меня сведениям, я пришел к убеждению, что она является единственным человеком, при посредстве которого я в состоянии буду привести в исполнение свой план. Я сейчас подробно разъясню вам его.
   -- Вы говорите так, словно получили мое согласие содействовать вам, -- сказал я ему.
   -- Я уверен, что вы не откажетесь от сотрудничества. Вы заработаете полмиллиона золотых франков; а вы, я думаю, не располагаете большими капиталами. Кроме того, главой наших противников является ваш старый враг.
   -- Этой причины для меня достаточно. Все же я прошу вас поближе познакомить меня с вашим планом.
   Мой спутник осмотрелся кругом, как будто хотел вдохнуть полной грудью свежий весенний воздух и насладиться блеском заходящего солнца. Он вздохнул с чувством довольства. Все соседние столики были свободны.
   -- Я расскажу вам необыкновенную историю, -- сказал он.
  

Грэй

   В утро моего приезда я отпраздновал свое возвращение к цивилизации прогулкой по Бонд-стрит. Дул легкий и приятный ветер, по синему небу плыли белые барашки. Солнце ласково грело, воздух напоен был ароматом, струящимся из цветочных лавок и корзин уличных торговцев цветами. После двухлетнего отсутствия все казалось мне новым. Я встретил нескольких знакомых и обменялся поклонами с парой старых друзей. На углу Кондет-стрит я столкнулся с Дженет Стенфилд. Мы, как будто сговорившись, остановились, и, казалось, все вокруг нас исчезло. В последний раз я думал о ней, когда был в Северо-Западной Индии. Я стоял на краю бездонной пропасти, для безопасности привязанный за пояс к корням маленького дерева. Огни бивуака бросали фантастические отблески в черную бездну подо мной. Небольшая группа проводников в экзотических костюмах тихонько напевала какую-то песню. В почти неземной тишине загадочное лицо этой женщины, ее холодные, но все же тоскующие глаза, всегда раскрытые для поцелуя и все же неподатливые губы всецело овладели моими мыслями. Я уснул лишь под утро, и все время меня мучили кошмары. И вот я стоял против нее -- в ней ничего не изменилось; та же тайна мерцала в ее глазах и улыбке.
   -- Сердечно приветствую вас на родине, сэр Норман Грэй, -- сказала она.
   -- Спасибо, -- ответил я. -- Я вернулся только вчера вечером.
   Она испытующе посмотрела на меня.
   -- Вы чудесно загорели. И похудели немного. Вы подвергались опасностям?
   -- Только таким, на которые я шел добровольно. Я был восемь месяцев в Месопотамии, а остальное время -- в Индии.
   -- Газеты писали о вашей охоте на диких зверей. Признайтесь, друг мой, была она так же занимательна, как охота на людей?
   -- Каждый род охоты дает особые ощущения. Но не забывайте, я давно охочусь на людей только как любитель.
   Она улыбнулась.
   -- Значит, это является причиной того, что вы оставили в покое моего мужа?
   -- Преследовать его было не моим делом. Это было делом полиции. Если мне предлагают раскрыть преступление, я обычно готов сделать все от меня зависящее. Помимо этого, я ни во что не вмешиваюсь. Получаете ли вы известия от него?
   Она горько засмеялась.
   -- С той ночи, когда он покинул виллу в Шотландии и вы, следуя данному вами слову, ничего не предприняли против него, я ничего больше о нем не слышала.
   -- Серьезно?
   Она утвердительно кивнула.
   -- Скотленд-Ярд не способен совершить чего-нибудь значительного, но охотно занимается мелочами. Больше года за мной шпионили день и ночь. Где бы мой муж ни находился, он не придет ко мне, прежде чем не почувствует себя достаточно застрахованным от опасности.
   -- А если он будет в безопасности?
   -- Я пойду к нему.
   Внезапно я с болью заметил, что она была очень просто, даже бедно одета. Она все еще казалась элегантной, все еще выделялась среди других женщин, но она уж не была обязана этим своим платьям. К моему ужасу, она тотчас же разгадала мою мысль.
   -- Показываться на этой улице в прошлогодних платьях просто ужасно, -- сказала она, улыбаясь. -- Я как раз думала о том, как чудесно было бы заказать себе новый светлый костюм. Имеете ли вы что-либо против того, чтобы купить его мне, сэр Норман? Собственно, вы обязаны сделать это. Наш заем в банке на Мэнвуд-стрит обошелся нам очень дорого, и мы мало на нем заработали, главным образом, из-за вашего вмешательства.
   -- Я признаю себя виновным. В какой конфекцион мы направимся?
   Она пожала плечами.
   -- В глубине души я чувствую себя порядочной женщиной. Мысль о том, что вы уплатите за мои платья, была бы мне невыносима. Но вместо этого вы можете пригласить меня к обеду. Должна признаться, что я нуждаюсь в еде не меньше, чем в платье. Я очень голодна.
   Мы повернули на Риджент-стрит и пообедали в известном ресторане, который одинаково охотно посещается артистами и всякой другой публикой. Она не хотела сказать мне правды о своей жизни; но, судя по некоторым ее замечаниям, я понял, что каждый день ее заполнен борьбой за существование. Она справилась о моем адресе, но не решилась сообщить мне своего. Мне показалось, что она ожидает от меня вторичного приглашения, но когда я пригласил ее, она отказалась прийти. На прощание она сказала серьезно:
   -- Свидания с вами всегда волнуют меня больше, чем я могу выразить; долго после этого я испытываю что-то такое, чего не могла бы объяснить. Не думаю, что мне придется еще раз пообедать с вами, сэр Норман, -- во всяком случае это будет нескоро.
   Она взглянула на часы и торопливо ушла. У меня создалось впечатление, что она спешила на свою ежедневную работу. Я пошел в клуб, беседовал со своими друзьями и вернулся после этого в свою квартиру. Я был в тревожном состоянии и до смешного рассеян. Казалось слишком странным, что я встретил эту женщину в первый же день моего приезда. К счастью, дела скоро отвлекли меня от этих мыслей.
   -- Мистер Ремингтон ждет уже довольно долго, -- сказал мой слуга. -- Он у вас в салоне с каким-то господином.
   Когда я вошел, мой друг радостно поднялся мне навстречу, и мы сердечно поздоровались. Я протянул руку его спутнику, которого знал мельком.
   -- Шеф поручил мне привести к вам лорда Хэмпдона, -- объяснил Ремингтон. -- Он пришел к нам сегодня утром по делу, лежащему вне круга наших обязанностей. Шеф полагает, что вы могли бы оказать ему помощь.
   -- Расскажите, пожалуйста, что случилось?
   Мой знатный посетитель тотчас же приступил к изложению дела.
   -- Все это очень просто, но серьезно. Вы, вероятно, знакомы, сэр Норман, с политикой французских дипломатов?
   -- Нет, последние восемь месяцев я провел в Индии и только вчера вернулся в Лондон.
   -- Французская политика вращается, главным образом, вокруг того, какую позицию следует занять по отношению к Германии. Одна партия -- военно-шовинистическая -- твердо решила принудить Германию уплатить весь долг и силой выжать из нее последнюю каплю крови. Оппозиция же за то, чтобы облегчить торговые отношения с Германией и даже сблизиться с нею. Известен вам глава партии шовинистов?
   -- Лютард, если не ошибаюсь.
   -- Филипп Лютард, -- подтвердил мой гость. -- Против него ведет борьбу партия -- дружественная Германии, ненавидящая его, во-первых, за закоренелую вражду к Германии и преданность Англии, и, во-вторых, за безупречную честность. Еще недавно на него было произведено покушение, и французская полиция получила приказание охранять его день и ночь. Несмотря на это, его сторонники теперь более чем когда-либо опасаются за его жизнь. Обстоятельства сложились так, что полицейский инспектор принадлежит к партии, дружественной Германии. Против Лютарда же, несомненно, организуется новый заговор. Мне предложили поручить раскрытие его какому-нибудь талантливому английскому сыщику. Надеюсь, вы понимаете меня, сэр Норман?
   -- Думаю, что да. Но в чем, собственно, заключается цель заговора?
   -- Не думаю, чтобы они имели в виду убить Лютарда. Это бы только сделало его мучеником за идею и окружило ореолом святости. Мы хотели бы, чтобы вы поехали в Париж и завязали отношения с человеком, к которому мы вас направим. Все принятые вами меры будут поддерживаться и оплачиваться очень влиятельным лицом. Это трудное и в известной мере неопределенное поручение, но вы можете быть уверены, что, если ваше дело увенчается успехом, правительство будет считать себя глубоко обязанным вам.
   -- Постараюсь сделать все возможное, -- пообещал я. -- Когда я должен выехать?
   -- Я был бы очень доволен, если бы вы поехали завтра утром эльфурским поездом. Если вы согласитесь в 8 часов поужинать со мной на террасе отеля "Карлтон", я ознакомлю вас со всеми подробностями.
   Таким образом, случилось, что меньше чем через сутки по возвращении в Англию я оказался вынужденным уехать снова. Мне оставалось сдать в багаж вещи и поместить свой ручной чемодан в оставленное для меня купе. После этого я отправился к книжному киоску закупить некоторые вещи. Там я столкнулся с Дженет, которая покупала дорожную литературу. Она перелистывала модный журнал и обернулась на звук моего голоса. На мгновение спокойствие покинуло ее. Она казалась совершенно растерянной.
   -- Вы? -- воскликнула она. -- Куда вы едете?
   -- В Париж. А вы?
   -- Значит, мы попутчики, -- медленно проговорила она. -- Почему вы не предупредили меня вчера?
   -- Во время перемирия враги не обязаны раскрывать друг другу своих планов на будущее.
   Она немного побледнела.
   -- Итак, снова война? -- пробормотала она.
   -- Кажется, вы любили борьбу?
   -- Я немного устала.
   В дороге я оказывал ей разные маленькие услуги, за которые она была мне, по-видимому, благодарна. В Кале она не могла найти себе места в переполненном поезде. Я напрасно старался помочь ей.
   Мне не оставалось ничего другого, как пригласить ее в мое купе. Она выглядела очень слабой и усталой. С благодарной улыбкой приняла она мое предложение и опустилась в свободное кресло.
   -- Вы очаровательный враг, -- сказала она. -- Мне становится все труднее и труднее ненавидеть вас. Я хочу быть справедливее, чем вы, и признаться вам, что вчера не имела ни малейшего представления о том, что сегодня должна буду уехать. Я не привыкла к езде по железным дорогам и не выношу качки.
   Она свернулась грациозно, как кошечка, в углу и скоро уснула. Когда она раскрыла глаза, пассажиры толпились в проходе, чтобы поспеть к обеду в вагон-ресторан.
   -- Ели вы уже что-нибудь сегодня? -- спросил я.
   -- Нет, и умираю от голода.
   Против обыкновения я в половине шестого заказал ужин. После этого она снова уселась в свой угол и зажгла папиросу. Она отдохнула, и силы вернулись к ней.
   -- Вас вызвал муж? -- спросил я прямо.
   -- Перемирие закончено, -- напомнила она мне.
   -- Я хочу доверить вам, что нахожусь здесь не по поручению Скотленд-Ярда. Я не знаю, где ваш муж. Моя поездка в Париж не имеет никакого отношения ни к нему, ни к его делам. Но вы должны принять к сведению: если я где-нибудь случайно нападу на его след, я постараюсь его поймать и предать в руки правосудия. Ничто, -- сказал я твердо, взглянув ей в глаза, -- не сможет отклонить меня от этого намерения.
   На этот раз она не приняла вызова. Она только вздохнула и посмотрела в окно.
   -- Вы очень жестоки.
   -- Я служу закону, и принадлежу к тем, кто предпочитает признавать законы.
   -- Почему же вы не предали меня суду за убийство человека в Уокинге?
   -- Против вас не было ни одной улики. В наше время много преступников остается на свободе за недостатком улик против них.
   -- Но предположим, что улика будет найдена? -- спросила она.
   Я медлил с ответом, и она истолковала мое молчание, как победу надо мной.
   -- Я не хочу говорить о вещах, которых в действительности не существует, -- ответил я уклончиво.
   Я помог ей при таможенном досмотре, за что она была мне очень благодарна, так как не понимала ни слова по-французски. Я предложил ей место в ожидавшем меня автомобиле, но она отказалась.
   -- Я еду на Восточный вокзал, -- сказала она.
   -- Где вы возьмете авто и поедете по адресу, которого я не должен знать. В этом нет никакой надобности. Даю вам слово, что не стану доискиваться этого адреса. Вы можете спокойно взять машину здесь и поехать, куда вам надо. Я остановлюсь в отеле Мерис. Если у вас завтра найдется свободное время, мы можем съездить покататься в Булонский лес.
   В ближайшие дни я оказался всецело погруженным в расследование дела, ради которого сюда приехал. К моему величайшему удивлению, Дженет действительно пришла в отель, и мы отправились в лес. Можно было легко заметить, что дело, приведшее ее в Париж, каково бы оно ни было, глубоко тревожило ее. Она все время нервно и неуверенно озиралась по сторонам, как бы боясь, что за ней кто-нибудь шпионит. Ее лицо снова приняло жесткое выражение. При прощании я смутно почувствовал, что ее гнетет чувство страха перед чем-то, что она от меня скрывала. Когда она ушла и я восстановил в памяти наш, казалось бы, незначительный разговор, я пришел к убеждению, что она получила беспокоящие ее сведения от мужа. Я не мог себе представить, что он находится в Париже. Ремингтон уверял меня, что он где-то в Центральной Америке, и я перестал о нем думать. Наступит день, когда я сведу счеты с этим человеком. Откровенно сознаюсь, я не имел ни малейшего понятия о том, что это случится уже в ближайшее время.
   На третий день после моего приезда в моей маленькой гостиной состоялась беседа, в которой принимал участие Хью Эниссон, работавший в Париже для английской тайной полиции, я и мосье Дестин, шеф полиции, член кабинета Лютарда. Мосье Дестин был маленьким французом с черными усами, острой бородкой и живыми черными глазами. Он бегло, но с заметным акцентом, говорил по-английски.
   -- Сэр Норман Грэй, -- сказал он мне, здороваясь и пожимая мне руку, -- рад познакомиться с вами. Надеюсь, вам удастся помочь нам спасти жизнь нашему министру и лидеру, он находится в страшной опасности.
   Все прочее, сказанное им, не относилось непосредственно к делу. Главная мысль его речи заключалась в последних фразах:
   -- Они пытаются задеть его самое чувствительное место -- его сентиментальность, его чрезмерную доброту. Филипп Лютард всегда был ревностным поклонником женщин. Вы знаете, что мы, французы, -- своеобразный народ. Какова бы ни была наша частная жизнь, мы не прощаем нашим великим людям ни малейшего легкомыслия. Мы обожествляем их, благоговеем перед ними, возносим их на пьедестал, но, если они допустят хоть небольшую ошибку, мы изгоняем их из нашего сердца. Каждый народ лицемерен по-своему. Это наша манера. Все действия Лютарда теперь под тщательным наблюдением.
   -- Полиции? -- спросил я.
   -- Нет! Агентов очень опасной преступной шайки, глава которой находится, по-нашему мнению, в союзе с оппозицией.
   -- Почему вы не предупреждаете мсье Лютарда?
   -- Это уже сделано. Он горд и вспыльчив. Он не потерпит никакого вмешательства в свои дела.
   -- Разве его образ жизни так безупречен?
   -- Совершенно. Это семидесятилетний старик и философ. Он обладает слишком глубоким чувством собственного достоинства, чтобы решиться на то, что совершенно исключено его возрастом. Несмотря на это, он еще полон утонченных переживаний, которыми любит играть. Он вдохнет аромат розы в саду своего соседа, но никогда не попытается ее сорвать.
   -- Не могу ли я его видеть?
   -- Сегодня в британском посольстве, -- ответил Хью Эниссон. -- Мы устраиваем небольшой банкет. Он не знает ни цели вашего приезда, ни того, что мы так тревожимся о нем.
   На этом беседа закончилась. На банкете я встретил Филиппа Лютарда и нашел его чрезвычайно обаятельным. Его лицо выглядело еще совсем свежим, глаза юношески сверкали, белоснежные волосы были очень густы. Он был остроумен и заразительно смеялся. Он оказался очаровательным собеседником, и легко было понять, почему друзья так его любили и так восхищались им. Когда банкет подходил к концу, Эниссон заговорил с ним о том, что организуется покушение с целью убить или скомпрометировать его. Лютард усмехнулся.
   -- Друг мой, -- сказал он, -- я очень ценю все ваши заботы обо мне, но все же подумайте о том, что мне уже 70 лет, и проживу ли я два лишних года или нет, не имеет особого значения. Что же касается моей чести, -- никакой враг не может запятнать ее. Если я окружу себя телохранителями, как вы предлагаете, я буду чувствовать себя словно запертым в оранжерею и буду думать, что во мне лишь искусственно поддерживают жизнь. Я знаю, без меня трудно будет привести в исполнение некоторые из намеченных нами планов и отношения между Англией и Францией от этого пострадают. В один-два месяца все будет приведено в порядок -- для нас начнется новая эра, и в течение этих нескольких месяцев я охотно соглашусь подвергать себя опасности. Я не желаю, чтобы за мной шпионили.
   -- Но это делает вражеская партия.
   -- Если я кого-нибудь из них поймаю на этом, -- был горячий ответ, -- я его подстрелю.
   Все же в течение ближайших трех дней я непрерывно наблюдал за великим государственным человеком с раннего утра до поздней ночи. Я сопровождал его, о чем он не имел ни малейшего представления, во все его ночные прогулки, против которых так восставали его друзья. При этом я мог наблюдать, как великодушен он к бедным, которым помогал не только деньгами, но и добрым словом.
   Молоденькая, очень красивая девушка с большими черными глазами остановила его однажды вечером и рассказала ему какую-то трогательную историю. Она хромала и все время указывала на свою ногу. Лютард подозвал фиакр. Она сжала пальцами его руку, словно желая опереться на нее. Я находился достаточно близко, чтобы заметить, как крепко она сжала ее и как засверкали при этом ее глаза. Он повел ее к фиакру. Я слышал ее умоляющие слова. Если бы он согласился немного проводить ее! Но Лютард серьезно покачал головой. Он уплатил кучеру, поклонился девушке и ушел. Я увидел, как выражение лица девушки сразу же резко изменилось. Это была ловушка, которой ему посчастливилось избежать. Более тревожные минуты пережил я ночью, когда он возвращался пешком с Ке д'Орсе домой. Я видел, как четыре темных фигуры следовали за ним, и заметил ожидавшее на углу авто. Осторожность вынудила меня предупредить их, каковы бы там ни были их намерения. Услышав выстрелы, прозвучавшие над самыми их ушами, они обратились в бегство. Я показал свой значок подоспевшему полицейскому, и он тотчас же подозвал машину. Лютард, убедившийся, наконец, что его враги не шутят, послушался моего совета, и я остался при нем в качестве секретаря.
   Следующие два-три дня были совершенно спокойны. Потом случилось то, что мы давно уже предвидели. Это произошло в шесть часов вечера, когда я сидел в комнате Лютарда у письменного стола, делая вид, что просматриваю какие-то бумаги. Слуга принес письмо, которое министр быстро прочел и передал мне. Оно было написано на бланке министерства иностранных дел и подписано занимающим один из важнейших постов лицом. Смысл содержания был приблизительно следующим:
   "Податель сего письма заслуживает абсолютного доверия. Ему поручено устно передать очень важное сообщение, и в интересах обеих сторон отнестись к этому с серьезнейшим вниманием".
   -- Навряд ли это письмо подделано, -- сказал Лютард.
   -- Так, по крайней мере, кажется.
   -- Впустите человека, принесшего это письмо, -- приказал Лютард своему слуге.
   Маленькая случайность явилась причиной того, что я вернулся к своему шпионскому посту, как называл его господин Лютард. Я хорошо сделал, так как, к моему удивлению, в комнату вошла Дженет.
   -- Вы привезли это письмо, мадам? -- спросил он, держа его в руках.
   -- Собственно, привезла его не я, -- ответила она, опустившись в кресло, которое он предложил ей, и слегка склонившись над его письменным столом.
   -- Сюда должен был прийти мой муж. Он передал бы вам одно устное сообщение, составляющее его миссию, но вчера вечером с ним случился припадок его старой болезни -- подагры, и он совершенно не в состоянии пошевельнуться. Он поручил мне попросить вас, принимая во внимание серьезность событий, оказать ему честь своим посещением в его отеле. Он очень сожалеет, что вынужден просить вас об этом, но врач запретил ему вставать с постели; вот свидетельство от врача.
   -- Я сейчас же поеду к нему, мадам, -- сказал Лютард, кладя в сторону принесенное ею письмо.
   -- Внизу ждет авто, которым я сюда приехала, -- продолжала она, -- но вы, вероятно, предпочитаете поехать в вашем собственном?
   -- Это необязательно. В каком отеле вы остановились?
   -- В гостинице "Наполеон", на улице Траншар.
   Министр отступил на шаг. Я тоже был поражен. Этот квартал пользовался в Париже самой дурной репутацией.
   -- Но, сударыня, -- сказал он, -- местность, в которой расположена улица Траншар, ни в коем случае не подходящее...
   -- Да, поэтому-то мой муж так сожалеет, что вынужден пригласить вас туда. Лицо, приславшее моего мужа, очень озабочено тем, чтобы никто в Париже не знал о его приезде, и мой муж намеренно выбрал эту гостиницу, в которой он часто останавливался во время войны, когда работал тайным агентом. Но если вам все-таки неприятно показаться в этой местности, он готов приехать сюда в санитарной карете.
   -- Этого я не могу допустить. Я, само собой разумеется, поеду с вами.
   Он позвонил.
   -- Проводите эту даму к ее машине, -- приказал он вошедшему слуге, -- и тотчас же принесите мне пальто и шляпу.
   Подходя к двери, Дженет прошла совсем близко от меня. Она была снова такой, как встарь. Спокойная, уравновешенная и рассудительная. Ничто не выдавало ее радости по поводу успеха. Она играла роль озабоченной супруги, предпринявшей важный шаг ради своего мужа.
   Когда она ушла, я вышел из засады.
   -- Что же? -- сказал Лютард, вопросительно поглядев на меня.
   -- Все в точности совпадает с моими предположениями.
   Лютард, бывший по природе чрезвычайно доверчивым человеком, посмотрел на меня с изумлением.
   -- Вы хотите сказать, что эта женщина обманывала меня?
   -- Это жена известного английского преступника. Все, что она вам рассказала, кажется вполне вероятным, и все же эта история совершенно невозможна. Где письмо, которое она принесла?
   Министр стал искать на столе среди своих бумаг, и я видел, как он улыбался.
   -- Ваши поиски совершенно напрасны. Я видел, как она сунула его к себе в карман.
   -- Что же теперь остается делать? -- спросил он.
   -- Пусть она обождет пару минут, потом пожалуйте с ней по указанному адресу, но только туда. Я позвоню Эниссону и буду там прежде вас. Если мы притворимся, что верим ей, нам удастся раскрыть этот заговор. Я даю вам слово, что вы не подвергнетесь никакой опасности.
   -- Я не боюсь, -- ответил Лютард, нахмурившись.
   -- Я имел в виду только ваше доброе имя, -- ответил я. Обождав несколько минут, Лютард пошел к автомобилю и уехал вместе с Дженет. Непосредственно после этого за мной заехал на своем авто Эниссон, которому я позвонил. У меня был еще один короткий телефонный разговор. После чего мы помчались к отелю, далеко опередив Лютарда и его спутницу.
   Когда мы вошли, хозяйка отеля окинула нас из-за своего огороженного стеклянной стеной бюро подозрительным взглядом. Я занял ее разговором о комнатах, которые я хотел снять, и она не заметила, как четверо людей проследовали за нами и исчезли в коридоре по разным направлениям. Вскоре после этого я услышал, как приехала машина Дженет. Я извинился перед хозяйкой, и мы с Эниссоном отправились в столовую. Дженет же и Лютард, который снял шляпу, но держал ее перед собой, заслоняя лицо, направились к лифту. Хозяйка отеля протянула ей ключ, который Дженет взяла, коротко кивнув ей. Я вернулся в бюро и стал заинтересованно расспрашивать хозяйку о вновь прибывших.
   -- Не Лютард ли это был? -- прошептал я.
   -- Это действительно он. А сопровождавшая его женщина -- жена американца, который сегодня уехал в Лондон.
   -- Любовная история? -- спросил я, задыхаясь от удивления и любопытства.
   Женщина пожала плечами, но взгляд ее был достаточно красноречив.
   -- Что поделаешь? -- Я надеюсь, что ее муж не вернется так скоро. Он очень вспыльчивый человек -- это было бы трагично.
   В отель ворвался какой-то господин, которого я узнал не сразу. Я отошел на несколько шагов в сторону, чтобы он не смог меня заметить, и наблюдал за происходившей сценой.
   Новоприбывший превосходно играл свою роль.
   -- Мой ключ, мадам! -- крикнул он, стукнув кулаком по столу.
   Хозяйка отеля притворилась, что ищет его. Ей хорошо была внушена ее роль, так же, как нескольким гостям отеля, стоявшим невдалеке, возле небольшой группы журналистов.
   -- Но его у меня нет, сударь. Ваша супруга...
   Мужчина кинулся к лифту, который, как я полагаю, намеренно не был спущен вниз. Он стучал по решетке двери и бешено звонил.
   -- В чем дело, сударь? -- спросила она.
   -- В чем дело! -- возмущенно крикнул он и заговорил, сбиваясь с ломаного французского языка на английский с американским акцентом. -- Три минуты тому назад я видел мою жену входящей в отель с каким-то незнакомцем. Час назад она проводила меня к Северному вокзалу и думает, что я действительно уехал. Черт побери ваш лифт, мадам. Вы тоже в заговоре с моей женой! Все против меня!
   -- Но, мосье... -- пролепетала хозяйка.
   -- Замолчите, -- прервал ее взбешенный человек, дрожа от гнева.
   Он отошел от лифта и взбежал вверх по лестнице, сопровождаемый группой любопытных, за которыми мне легко удалось спрягаться. Мы поднялись на второй этаж. Теперь только я узнал мужчину. Это был не кто иной, как Стенфилд. Он колотил в дверь и рычал:
   -- Она заперта! Я знал это! Сюзанна, открой! Открой, или я сломаю дверь!
   Дверь раскрылась. Несколько человек ворвались в комнату. Дженет отвернулась, закрыв лицо руками. Лютард, который чувствовал себя, вероятно, не совсем хорошо, стал в стороне, скрестив руки.
   -- Кто вы, сударь, и что вы делаете в моей комнате? -- возмущенно спросил Стенфилд.
   -- Ваша жена просила меня прийти, потому что, как она утверждала, ее муж должен был передать мне важное сообщение из Лондона.
   -- Ложь! Я ее муж и ничего об этом не знаю. Ни я, ни она несколько лет не были в Лондоне. Это глупые увертки. Сюзанна, говори правду!
   Дженет кинулась в кресло и закрыла лицо руками.
   -- Он твой любовник.
   -- Я не могла поступить иначе, -- расплакалась Дженет, -- за последнее время ты был так жесток ко мне. Зачем ты вообще вернулся?
   Толпа любопытных в коридоре тихо переговаривалась. Худой, черноволосый мужчина, по-видимому, репортер, попытался ускользнуть, вероятно, чтобы первым сообщить своей газете сенсационную новость. Минута вмешательства наступила. Я протиснулся вперед. Стенфилд уставился глазами в дуло моего револьвера.
   -- Руки вверх, Стенфилд! Эниссон, прикажите занять все выходы.
   Я бы никогда раньше не поверил, что лицо моего врага способно выражать смущение. Но несмотря на талантливую маску, из-под нее на мгновение выглянуло его настоящее "я".
   Он посмотрел на меня злобно, но все же смущенно, как человек, в чью жизнь ворвалось что-то новое и совершенно неожиданное. Дженет уселась глубже в свое кресло, как бы желая отодвинуться от меня по возможности дальше, в то время как ее пальцы впились в обивку, словно стремясь изодрать ее в клочья. Внезапно она вскочила, как кошка, и стала между мной и Стенфилдом. Он воспользовался этой минутой и ринулся к двери. Остолбеневшая толпа, точно загипнотизированная, подалась в сторону, чтобы дать ему дорогу. Я опустил револьвер и что было мочи крикнул, чтобы его задержали. Внизу прозвучал выстрел и послышался топот бегущих ног. Седой, хорошо одетый господин, с ленточкой Почетного легиона в петлице, бывший, как я потом узнал, издателем одного партийного органа, обратился ко мне:
   -- Сударь! Не можете ли вы объяснить мне, что, собственно, здесь произошло?
   -- Дело идет об организованном против г-на Лютарда комплоте, имевшем целью его скомпрометировать. "Оскорбленный супруг" -- известный английский преступник, его жена, -- я помедлил, -- является соучастницей провокации. Господин Лютард ни разу в жизни до этого дня не видел их. Репортеры были сюда приглашены, чтобы стать свидетелями совсем другой сцены. Вам всем придется предъявить сейчас ваши удостоверения личности, так как вы должны будете предстать на суде свидетелями. В настоящую минуту весь отель оцеплен французской тайной полицией.
   По толпе пробежал шепот удивления.
   -- Разрешите узнать, кто вы, мосье? -- обратился ко мне господин с орденом Почетного легиона.
   -- Мое имя Норман Грэй. Когда-то я служил в Скотленд-Ярде и теперь нахожусь здесь по поручению британского правительства.
   Господин почтительно поклонился мне.
   -- Благодарю за объяснение.
   Толпа любопытных начала расходиться.
   Внизу, за запертыми дверьми, составлялся протокол. Лютард подошел ко мне и пожал мне руку.
   -- Немного позже я поговорю с вами об этом, сэр Норман. Пока все.
   Вошел Эниссон, сопровождаемый опытным секретарем Лютарда и известным французским юристом. Все четверо оживленно заговорили, выражая свою радость и изумление по поводу спасения Лютарда. Потом направились к двери. Я тронул Эниссона за руку.
   -- Что со Стенфилдом?
   -- Удрал! Ему удалось скрыться через заднюю дверь.
   -- Скрылся, -- прошептала Дженет с каким-то загадочным выражением на лице.
   Все покинули комнату. Я остался один. Дженет поднялась. Она пристально взглянула на меня.
   -- Что будет теперь со мной? -- спросила она.
   -- Насколько я знаю, на вас пока не будет подана жалоба.
   Она приблизилась ко мне.
   -- Я боюсь, что меня признают виновной.
   Эниссон уже ушел. Дверь оставалась широко раскрытой. Мы с Дженет были совершенно одни.
   -- Я боюсь, -- сказала она снова и вплотную подошла ко мне. Внизу в отеле стоял странный шум. Внезапно меня охватило чувство глубокого отвращения ко всей этой подлой истории.
   -- Как низко вы пали, -- сказал я. -- Я бы никогда не поверил, что вы окажетесь способной на такую отвратительную комедию.
   -- Нам нужны деньги, -- сказала она с горечью. -- Он прожил все свое состояние, а я имела лишь то, что зарабатывала шитьем. Люди, организовавшие этот комплот, были очень щедры. Все сошло бы прекрасно, если бы не ваше вмешательство. Я начинаю верить, что вы приносите мне несчастье, Норман Грэй.
   Я услышал, как меня позвали снизу. Я последний раз взглянул на нее. Ее прелестная головка приподнялась к моему лицу. Она прерывисто дышала, словно напрасно пытаясь овладеть собой. Чудесные глаза зажглись странным огнем. На мгновение я поддался соблазну, но тотчас же овладел собой.
   -- Если вам нужны деньги на обратную поездку в Англию, обратитесь в британское консульство, -- я сделаю соответствующее распоряжение.
   -- Не могу ли я прийти за ними к вам?
   -- Нет.
   Я услышал шаги приближавшегося Эниссона, вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.
   -- Все идет как нельзя лучше! -- воскликнул Эниссон.
   -- Напали вы на след убежавшего супруга? -- спросил я.
   -- К сожалению, он бесследно исчез. Наши сторонники утверждают, что ему помогала полиция. Идемте, друг мой, авто ждет внизу, мы поедем в кафе "Мир" выпить абсента.
   Через четверть часа мы сидели в кафе, переполненном людьми всех национальностей и стран, пили абсент и наблюдали за проходившими мимо.
   -- Мы можем быть довольны успехом, -- сказал Эниссон.
   -- Только отчасти, -- заметил я. -- Человек, имеющий такое множество врагов, всегда находится в опасности.
   -- Сегодняшний вечер дал нам больше, чем вы предполагаете: французские сыщики, бывшие с нами, выудили у хозяина отеля и его жены признания, падающие тяжелым обвинением на занимающие высокие посты известные личности. Я не могу сообщить вам всего до конца. Но можете быть уверены в том, что, начиная с сегодняшнего вечера, Лютарду нечего больше бояться покушений ни на его жизнь, ни на его честь.
   Довольные, мы продолжали болтать, медленно потягивая абсент. Много месяцев спустя я вспомнил о совершенно незначительном событии, относящемся к этому дню. Пожилой, безукоризненно одетый человек, с орденом в петлице и прямой, полной достоинства осанкой ответственного чиновника поклонился Эниссону, проходя мимо нас. Мой спутник ответил на поклон, и я заметил, как тот спокойно обходил столики, пока наконец нашел такой, который ему понравился. Кельнер почтительно поклонился ему и поспешно, не дожидаясь заказа, удалился, очевидно для того, чтобы принести обычный напиток.
   -- Кто это? -- спросил я с любопытством.
   -- Владелец страховой конторы на улице Скриб, -- ответил Эниссон, -- кажется, его зовут Гастон Лефевр.
   -- Красивый старик, -- сказал я.
   -- Здесь таких много.
  

V

Дженет

   После четырех месяцев службы у мисс Трэмпертон-Смит -- о, как я ненавижу эту женщину! -- я решилась обокрасть ее. Я поступила к ней лишь тогда, когда деньги, расходуемые мною на удовлетворение своих потребностей в роскоши, к которой я очень быстро привыкла и которая стала мне необходима, начали понемногу исчезать. Со времени моей неудачной гастроли в Париже я ничего больше не слышала о своем муже. Дела конфекциона, в котором я служила, пошатнулись, и меня рассчитали. Около месяца я работала маникюршей и несколько недель в ателье фотографа. Обе должности я покинула по одной и той же причине: я собственными руками убила человека и несколько раз принимала участие во взломах, но сохранила единственную добродетель, в которой сказывалось мое крестьянское происхождение (неприятное и иногда обременительное наследство), -- я никогда не теряла чувства собственного достоинства. Прикосновение чужой, нелюбимой руки -- даже если она только сжимала мои пальцы, -- тотчас возбуждало во мне глубокое отвращение. Это было чувство, которым я оправдываю мое великое преступление. Миссис Трэмпертон-Смит анонсировала в "Морнинг Пост", что ищет компаньонку. Благодаря своей внешности и умению держать себя, я получила эту должность, но скоро выяснилось, что ей нужна была не столько компаньонка, сколько горничная. Моя госпожа была женщиной, обладавшей огромными средствами. Она жила на широкую ногу и тратила массу денег. Была вдовой, приблизительно сорока пяти лет, но хорошо сохранилась и выглядела гораздо моложе своих лет. Она не посвятила своей любви ни собакам, ни кошкам -- мужчины были для нее всем на свете: понравиться ей было нетрудно, но она обычно предпочитала молодых и глупых. Я не думаю, чтобы она собиралась когда-нибудь снова вступить в брак. Она уже дважды была замужем, и оба мужа скверно обращались с ней, хотя и оставили ей значительное состояние.
   Мы жили в Магнифисент-Отеле, в Брайтоне, когда намерение обокрасть мою госпожу, давно уже зародившееся во мне, обрело, наконец, определенные формы. Я подождала бы еще с выполнением моего плана, но не могла сделать этого по двум причинам. Во-первых, я получала до смешного маленькое жалованье и не имела никакой возможности что-либо скопить, во-вторых, у меня были основания опасаться, что кое-кто хочет меня предупредить. Миссис Трэмпертон-Смит была недостаточно осторожной в выборе своих знакомых. В то время она была очень дружна с мистером Сиднеем Блюром, который с первого взгляда произвел на меня впечатление вора. Это был молодой человек с бородавками на лице, редкими и бесцветными бровями и ресницами, острыми глазками, тупой и порочной улыбкой. Всегда одетый по последней моде, он имел вид хлыща. Миссис Трэмпертон-Смит восхищалась им и верила ему. Мне он внушал отвращение. Каждый раз, заставая меня в гостиной одну, он робко пытался меня поцеловать: я осаживала его, не стараясь, впрочем, казаться особенно добродетельной и не считая нужным отказаться от щедрых чаевых, которые он как признанный любовник моей госпожи находил нужным давать мне. Я отлично знала его намерения. Я видела жадный огонек в его глазах, когда моя госпожа как-то раз увешала себя драгоценностями, в которые была вложена большая часть ее состояния. Я видела, как он мысленно подсчитывал их ценность и как сверкали при этом его неприятные глазки. Более всех других ее сокровищ его жадность возбуждало алмазное колье. Я была убеждена, что он решил украсть именно это ожерелье. Однажды вечером, спустя четыре месяца после нашего приезда в Брайтон, он застал меня одну в гостиной. Это был час, когда моя хозяйка обычно смешивала коктейли. Его галантным приставаньям был сразу же положен конец; он вертелся подле меня, глядя, как я приготовляла для своей госпожи головной убор, который она собиралась надеть в этот вечер.
   -- Где старуха? -- фамильярно спросил он.
   Я не сделала ему выговора за этот тон, в противоположность обыкновению, так как хотела выпытать его планы.
   -- Мадам ушла поиграть в бридж со своими друзьями.
   -- Какие драгоценности подадите вы ей сегодня?
   -- Те, которые она захочет надеть.
   -- Вчера она мне рассказывала, что предоставляет их выбор вам.
   -- Она действительно надевает то, что я ей советую. Какая драгоценность вам нравится больше всего, мистер Блюр?
   -- Мне абсолютно безразлично, что она на себя напялит. Но я знаю одну очаровательную девушку, которой эти бриллианты были бы замечательно к лицу.
   -- У вас, очевидно, масса знакомых девушек, -- ответила я, словно не понимая намека.
   -- Я думал в эту минуту только о вас. Вы на редкость красивы, Дженет; вы, конечно, знаете об этом.
   -- Сознайтесь, что на самом деле вы обо мне совсем другого мнения.
   -- Нет, это святая истина! Знаете что, подите-ка принесите бриллианты и примерьте их в шутку, -- я хотел бы видеть, как выглядят бриллианты на вашей нежной шее.
   -- А если внезапно появится хозяйка и тут же на месте откажет мне за подобные шутки от должности? Нет, на это я не пойду, мистер Блюр!
   -- Если вы пострадаете из-за меня, я позабочусь о том, чтобы вы были вознаграждены.
   -- Ваше вознаграждение может не прийтись мне по вкусу.
   -- Вы холодная и недоступная женщина. Дженет. Подумайте, сегодня вечером я здесь в последний раз.
   -- Вы уезжаете?
   -- Завтра я возвращаюсь в Лондон. Я сам себе господин и могу, конечно, в любое время взять двух -- или трехнедельный отпуск, -- но пора подумать и о делах. Не всем живется так хорошо, как этой миссис Трэмпертон-Смит.
   -- Если вы здесь сегодня в последний раз, -- предложила я, -- скажите мне, какие драгоценности вы хотели бы видеть на моей госпоже, и я приготовлю их.
   Он притворился равнодушным к этому, но я хорошо заметила, что мой вопрос пришелся ему кстати.
   -- Брильянтовое ожерелье, -- сказал он, -- Мы сегодня вместе ужинаем, и хоть на нем могут отдохнуть мои глаза! Это все так сверкает, что нам не нужно будет другого освещения!
   -- Сделаю все возможное.
   Через несколько минут вернулась моя хозяйка и начала смешивать коктейли. Я пошла в спальню приготовить ей вечернее платье. Мне было совершенно ясно, что если я хотела обокрасть миссис Трэмпертон-Смит, то это нужно делать сейчас же.
   Оживленная коктейлем болтовня кончилась раньше обыкновенного, и миссис Трэмпертон-Смит быстро прошла в спальню, еще полная того показного веселья, которое она обычно напускала на себя при посторонних. Когда все шло по ее желанию, она бывала очень милой. Она до некоторой степени обладала добродушием, располагавшим к ней всех, с кем она заводила знакомство. Но это добродушие было поверхностным. В сущности же она была совершенно несносна, эгоистична, ревнива. Ее настроение моментально изменилось, как только она обратилась ко мне.
   -- Сколько времени пробыл здесь мистер Блюр? -- сердито спросила она.
   -- Около пяти минут, мадам.
   -- В другой раз отправляйтесь с вашей работой сюда, когда он ожидает меня в салоне.
   -- Как вам угодно, мадам.
   -- И что вы сделали с этими перьями? Я уж никогда больше не сумею их надеть.
   -- Я поправила их согласно вашему указанию, мадам.
   -- Не рассказывайте историй и причесывайте меня аккуратнее. Вы сделали мне ужасную прическу!
   Она вынула из портмоне ключик от шкатулки с драгоценностями и передала его мне.
   -- К вашему черному платью, мадам, больше всего подойдут бриллианты.
   -- Давайте их сюда и не разговаривайте так много.
   Я вынула бриллиантовое ожерелье, подвески и браслет. Снова заперла шкатулку и отдала ключ. Лицо моей хозяйки просветлело, когда она увидела себя в зеркале.
   -- Должна сознаться -- черное мне поразительно к лицу.
   -- Я слышала это от многих, -- поддержала я ее.
   Она взяла золотую сумочку, посмотрела, положила ли я туда носовой платок, и собралась уйти.
   -- Позаботьтесь о том, чтобы огонь не потух в камине, Дженет. Мы с мистером Блюром будем пить кофе в гостиной.
   -- Хорошо, мадам.
   Я пошла в людскую, поужинала, после чего посетила спальню мистера Блюра, где забрала некоторые мелочи, которые могли мне впоследствии пригодиться. Мне было еще не совсем ясно, каким именно образом он надеется овладеть бриллиантами, но я ни минуты не сомневалась в том, что он украдет их этой же ночью. Случайно я знала, что оба собираются после ужина поиграть в бридж в соседнем отеле, и была убеждена, что он рассчитывал украсть не запертые в шкатулке, а бывшие на ней драгоценности. Мне удалось оставить дверь, ведущую из спальни в салон, полураскрытой, когда они вернулись пить кофе.
   -- Мимишка, -- он называл ее "Мимишка", несмотря на то, что она весила сто семьдесят фунтов -- я чувствую себя подавленным, когда ты надеваешь на себя все эти бриллианты. Прошу тебя, сними их. Все женщины в "Рояле", увешивающие себя драгоценностями, чтобы бросаться в глаза, мне противны. Тебе ведь не нужно этого. Ты и без бриллиантов очень красива.
   -- Пожалуй, дорогой! Ты совершенно прав, тем более, что мы собираемся потом ужинать. Дженет!
   Я поспешила в салон.
   -- Что угодно, мадам?
   -- Снимите с меня бриллианты. Я ухожу и вернусь очень поздно.
   Я сняла драгоценности, мистер Блюр жадно поглядел на них. Мистер Блюр, вероятно, рассчитывал на небрежность миссис Трэмпертон-Смит и был прав, так как она сказала беспечно:
   -- О, с этим можно подождать до моего возвращения. Положите их в ящик стола, Дженет.
   Они ушли.
   Я поступила так, как она мне приказала, и еще раз продумала детали моего плана. Вдруг кто-то резко постучал в дверь. Вошел директор отеля, мистер Леон Грант. Он осмотрелся.
   -- Простите, я думал миссис Трэмпертон-Смит здесь.
   -- Миссис Трэмпертон-Смит ушла несколько минут тому назад, кажется, в отель "Рояль" поиграть в бридж.
   Он, казалось, разочаровался. Это был худой и, по-видимому, нервный человек приятной наружности с хорошими манерами, но глаза его были окружены множеством морщинок, и он выглядел погруженным в бесконечные заботы. Говорили, что дела его шли очень плохо, и это, вероятно, подавляло его.
   -- Когда ваша госпожа вернется?
   -- Она ничего не говорила об этом; в последний раз она вернулась после бриджа в час ночи. С ней мистер Блюр.
   Директор кивнул мне и пошел к дверям.
   -- Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезной, сударь?
   Он помедлил, потом запер дверь и вернулся ко мне.
   -- Мне кажется, -- сказал он, внимательно посмотрев на меня, -- что вы человек, заслуживающий доверия.
   -- Я компаньонка миссис Трэмпертон-Смит, и думаю, что она мне вполне доверяет.
   -- Говоря откровенно, я немного встревожен из-за драгоценностей вашей госпожи. Вчера только в соседнем отеле был взлом, и полиция предупредила меня, чтобы я был настороже, так как здесь где-то работают воры. Говорят, что миссис Трэмпертон-Смит очень беспечна. Я пришел спросить, не предпочла бы она спрятать драгоценности в сейфе отеля?
   -- Я была бы очень рада, если бы вы убедили ее сделать это. Я сама советовала ей поступить так, когда мы приехали сюда; но мадам любит играть со своими бриллиантами, когда остается одна.
   -- Женщины очень часто неразумно обращаются со своими драгоценностями и доставляют отелям много неприятностей. Не можете ли вы сказать, куда она обычно прячет их?
   Я показала ему шкатулку, не говоря ничего о бриллиантах, лежавших в ящике стола. Он нахмурился.
   -- Это просто значит вводить воров в искушение, -- заявил он.
   -- Дверь спальни всегда заперта, -- заметила я, -- кроме того, у вас ведь есть ночной сторож, и к нам на четвертый этаж вору не так-то легко забраться.
   -- Вы ошибаетесь, милейшая, -- прервал он меня сердито, -- все это не может служить помехой для опытного вора. Сейф отеля -- единственное надежное место для драгоценностей. Я завтра зайду снова и ей лично скажу об этом.
   Он приветливо попрощался со мной и ушел. Я пошла в свою комнату, сняла платье и надела вечерний костюм мистера Блюра и его цилиндр, которые я позволила себе одолжить. Выбрав минуту, когда я была уверена, что не встречу ночного сторожа, я выскользнула из своей комнаты и сошла вниз по лестнице, расположенной против моих дверей. Потом так же бесшумно поднялась наверх, прошла по всему коридору до комнаты мистера Блюра, вошла туда, постояла там несколько минут и вернулась снова в нашу гостиную. Через десять минут я находилась в своей комнате. Бриллианты были у меня, а костюм мистера Блюра на своем обычном месте.
  

Грэй

   Я заинтересовался убийством, совершенным с целью грабежа в Брайтоне, еще до того, как Ремингтон обратился ко мне за помощью. Филипп Гаррис, один из директоров отеля, написал мне лично письмо, в котором просил меня по мере возможности заняться этим делом. По его просьбе я приехал в Брайтон и остановился в Магнифисент-Отеле. Сразу же по моем приезде ко мне пришел управляющий отеля. Он был в отчаянии. Прежде еще, чем мы успели как следует поздороваться, он начал поверять мне свои заботы.
   -- Сорок гостей уже заявили о том, что они в ближайшие дни покидают отель, многие уехали -- и это в середине сезона!
   Вероятно, я не выразил достаточного сочувствия его горю.
   -- Я приглашен сюда по поводу другой трагедии, мистер Грант, -- напомнил я ему.
   Он понял намек и тотчас же извинился.
   -- Простите, сэр Норман. Мистер Джонсон, шеф местной полиции, ждет вас. Не хотите ли вы получить некоторые сведения? Вы пожелаете, конечно, увидеть комнаты, в которых произошло это ужасное происшествие?
   -- Конечно. Скажите-ка, не имеете ли вы лично подозрения на кого-нибудь?
   Мистер Леон Грант поколебался.
   -- В этой истории есть какая-то несообразность. Мистер Сидней Блюр арестован. Он покинул отель, живет в частной квартире и находится под беспрерывным наблюдением.
   -- Обстоятельства, кажется, ясно говорят против него?
   -- С одной стороны -- да. Его прошлое небезупречно. Его отношения с женщиной на двадцать лет старше его не могут быть объяснены другими мотивами, кроме корыстных. Он провожал ее в отель на партию бриджа; немного позже он вернулся сюда, и наш ночной сторож видел, как он вошел к миссис Трэмпертон-Смит. Его подозревают, конечно, в том, что он украл драгоценность и, покинув отель, передал ее своему сообщнику. В два часа он пришел вместе с миссис Трэмпертон-Смит и проводил ее в комнату. Он утверждает, что оставался там всего пять минут и только выпил в гостиной виски. Он покинул ее в самом лучшем настроении и пошел в свою комнату. В девять часов его разбудил кельнер и сообщил ему, что миссис Трэмпертон-Смит убита, а драгоценности украдены.
   -- Что вы можете сказать в его оправдание? -- спросил я.
   -- Я хотел только обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Нет никакого сомнения в том, что молодой человек вернулся в отель один. Но в то время как сторож клянется, что видел его входящим в половине одиннадцатого в комнаты миссис Трэмпертон-Смит, портье, оба боя и секретарь утверждают так же настойчиво, что он вернулся и поднялся к себе ровно в полночь.
   -- Не мог ли он два раза вернуться в отель?
   -- Это совершенно невероятно, сэр Норман. Если бы он действительно вернулся в то время, когда его видел ночной сторож, его неизбежно видели бы и внизу.
   -- Эти противоречивые показания очень странны. Но теперь я хочу поговорить с мистером Джонсоном.
   Судебный следователь сам почтил меня своим визитом, и вместе с ним пришел Джонсон, чрезвычайно способный и честный шеф полиции в Брайтоне. Они не сообщили мне ничего нового, кроме двух-трех обстоятельств, несомненно говоривших против молодого Блюра.
   -- Вы говорите, что не удалось найти ни одной из пропавших драгоценностей? -- спросил я.
   -- Нет. У мистера Блюра нашли две очень красивые булавки для галстуков, но он был достаточно умен, чтобы заявить, что убитая сама подарила ему их.
   -- Он нуждается в деньгах?
   -- По-видимому.
   -- Вы установили, разговаривал ли он с кем-нибудь по дороге, возвращаясь из "Рояля"?
   -- Пока, к сожалению, нет, сударь; но мы производим расследование в этом направлении.
   -- Как объясните вы противоречивые указания времени?
   -- Это тоже один из пунктов, на который мы стараемся пролить свет. Сторож, очень честный человек, во всяком случае, готов поклясться, что он видел, как Сидней Блюр входил в комнаты миссис Трэмпертон-Смит. Но, предположив, что кража произошла в это время, совершенно невозможно объяснить мотив преступления.
   -- А что утверждает сам мистер Блюр?
   -- Его показания полны противоречий. Сперва он утверждал, что только на минутку встал из-за стола подышать свежим воздухом, причем смотрел с террасы на море. Потом он все же сознался, что заходил на мгновение в комнаты миссис Трэмпертон-Смит, где якобы забыл свой портсигар.
   -- В котором часу?
   -- Он полагает, около полуночи.
   -- На когда назначено заседание следственной комиссии?
   -- На следующий четверг, сэр Норман. Весь материал следствия в вашем распоряжении.
   -- Я уже достаточно информирован. Мне хотелось бы только поговорить немного со сторожем и с компаньонкой убитой.
   Джон О'Хара, ночной сторож, оказался очень честным, настойчиво придерживающимся своего мнения человеком. Ничто на свете не могло поколебать его убеждения, что он видел Сиднея Блюра, входившего в половине одиннадцатого в комнаты миссис Трэмпертон-Смит и через пять минут вышедшего оттуда. Он соглашался, что коридор был тускло освещен, но, что касается времени, у него не было никаких сомнений. Я отпустил его, убежденный, что он говорит правду, насколько она была известна ему самому. Потом я послал за компаньонкой. Скоро я услышал шорох легких шагов и звук отворяемой двери. Я поднял голову от лежавшего передо мной протокола. Прислонившись спиной к двери и сжимая пальцами ручку замка, передо мной стояла Дженет Стенфилд!
   Несколько мгновений никто из нас не произносил ни слова. Ее рот был полураскрыт, но она не издала ни звука. Ее изумленный взгляд неподвижно остановился на моем лице. Ясно было, что она не слыхала в отеле моего имени и эта встреча была для нее такой же неожиданностью, как и для меня.
   Я поднялся, но в ту минуту, когда собрался заговорить, меня хватил ужас. Я только теперь сообразил, что она была компаньонкой убитой женщины! Какая зловещая встреча!
   Дженет медленно подошла ко мне.
   -- Я не знала, что это вы.
   -- Я тоже не знал, что вы работали на должности.
   Она чуть заметно вздрогнула, но ответила мне совершенно спокойно.
   -- Бедность -- жестокая госпожа. Когда вы несколько месяцев тому назад встретили меня на Бонд-стрит и пошли со мной в ресторан, я занималась шитьем. Потом муж вызвал меня в Париж. Вы хорошо знаете, что там произошло. Я вернулась в Лондон беднее, чем была прежде. Я потеряла работу. Я сделалась маникюршей. Но я не могла этим заниматься свыше трех недель. В моем кошельке оставалось только десять шиллингов, когда я прочла объявление миссис Трэмпертон-Смит. Я явилась к ней и получила эту службу.
   -- Теперь вы, конечно, не нуждаетесь больше в деньгах?
   -- Вам следовало бы предупредить меня, что все сказанное мною будет использовано как оружие против меня же.
   -- Может быть. Но я хотел задать вам один вопрос -- только один.
   -- Я не обещаю ответить на него.
   -- Нет, вы ответите и ответите правду. Имеете ли вы какое-нибудь отношение к убийству миссис Трэмпертон-Смит?
   -- Нет! -- ответила она без колебаний.
   Я обессиленный опустился в кресло. Я не понимал, почему меня вдруг охватила такая безумная радость, словно меня освободили от невыносимо гнетущей тяжести.
   -- Никакого, даже косвенного отношения?
   -- Вы сказали, что поставите только один вопрос.
   Я подумал минутку. Я вспомнил ответ врача, которого я спросил, можно ли по отпечаткам пальцев на горле задушенной определить, был ли убийца мужчиной или женщиной. Он сказал, что это едва ли была женщина.
   -- Ладно, я не задам второго вопроса. Вместо этого у меня к вам просьба. Я здесь для того, чтобы выяснить, кто убил и ограбил вашу бывшую хозяйку. Согласны ли вы помочь мне?
   -- Для чего же мне делать это? Мы находимся во вражеских лагерях.
   -- Нашедший драгоценности получит хорошее вознаграждение.
   -- Я охотно заработала бы его, но я не знаю вора.
   -- Может быть, вы знаете, почему миссис Трэмпертон-Смит отправилась в тот вечер играть в карты, не надев на себя драгоценностей?
   -- Мистер Блюр попросил ее снять бриллианты и оставить их дома.
   -- И она его послушалась?
   -- Да.
   -- Вы знаете о том, что мистер Блюр вернулся потом в комнаты вашей госпожи?
   -- Я слыхала об этом.
   -- И вы знаете, что показания относительно этого времени расходятся?
   -- Да, я знаю. Но не мог ли он прийти дважды?
   -- Судя по тому, что я слышал о мистере Блюре, я склонен считать его безвредным дураком.
   -- Я тоже всегда была того мнения, что у него не хватило бы храбрости свернуть шею даже курице.
   Я испытующе посмотрел на нее.
   -- Почему бы вам не попробовать заработать вознаграждение?
   -- Я еще подумаю об этом и предупрежу вас, если мне удастся напасть на какой-нибудь след.
   После того как она ушла, я отправился погулять по пляжу. В одной из кабинок сидел молодой человек, который, судя по описаниям, был не кто иной, как мистер Блюр. Я огляделся и заметил, что вблизи сидел один из людей Ремингтона. Я прикоснулся к руке молодого человека. Он сильно вздрогнул. Я понял, что не ошибся.
   -- Вы мистер Сидней Блюр, не так ли? Разрешите поговорить с вами минутку.
   -- Если вы шпион...
   -- Нет, будьте спокойны. Мое имя Норман Грэй. Когда-то я был сыщиком, но теперь не служу в полиции. В ваших же собственных интересах сообщить мне некоторые сведения.
   Он недоверчиво поглядел на меня.
   -- Здесь подслушивают, -- сказал он.
   -- Пойдем, погуляем немного, -- предложил я. -- Там, дальше, берег безлюден, и нас никто не услышит.
   Мы шли вдоль берега, потом повернули к Хову. Мой спутник казался очень возбужденным. Его шаги были неуверенны. Прежде чем мы прошли пятьдесят метров, он начал задыхаться от усталости.
   -- Следственная комиссия не поручала мне допрашивать вас, мистер Блюр. Ко мне обратилась отельная дирекция с просьбой разъяснить эту историю. Если вы виновны, полиции скоро удастся доказать это, но, если вы невиновны...
   -- Я невиновен!
   -- Если вы, действительно, невиновны, я охотно помогу вам. Ведь я здесь для того, чтобы найти правду, а не затем, чтобы на кого-нибудь взвалить вину. Поэтому будет лучше, если вы расскажете мне все откровенно.
   Он молчал некоторое время, вероятно, для того, чтобы хорошо обдумать историю, которую хотел мне передать. Но он рассказал гораздо больше, чем я ожидал услышать.
   -- Я бы никогда не совершил никакого насилия над женщиной. Я неспособен на это. Но я, действительно, собирался ограбить миссис Трэмпертон-Смит. Я хотел украсть ее бриллианты.
   -- Почему вы этого не сделали?
   -- Кто-то опередил меня. Перед тем как мы отправились играть в бридж, я попросил ее снять бриллианты и оставить их дома. Горничная сунула их в ящик и даже не заперла его на ключ. Выйдя из-за карточного стола, я направился прямо в отель. Вошел в ее комнату и обыскал ящик, где лежали бриллианты. Их не было. Я решил, что или здесь уже был кто-нибудь до меня, или компаньонка миссис Трэмпертон-Смит спрятала их в более надежное место. Я вернулся к игре, пришел в два часа ночи вместе с миссис Трэмпертон-Смит сюда, попрощался с ней в гостиной, выпил виски с содовой и улегся спать. Это все, что я знаю, клянусь вам именем Бога.
   -- Если вы не нашли бриллиантов, почему же вы не взяли шкатулку с остальными драгоценностями?
   -- Кто-нибудь мог заметить, что я выношу ее из комнаты, а у меня не было инструментов, чтобы взломать ее. Я не профессионал. В ту ночь я сожалел об этом.
   -- Понимаете ли вы, что все обстоятельства свидетельствуют против вас?
   -- Я ничем не могу этому помочь. Я невиновен.
   -- Подозреваете ли вы кого-нибудь в убийстве?
   -- Компаньонку. Она слишком умна для должности, которую она занимала. Это таинственная и замкнутая личность. Она, без сомнения, поступила на это место с определенной целью.
   -- Ваша откровенность не повредит вам. Вполне вероятно, что все произошло именно так, как вы рассказываете -- в этом случае вам нечего бояться.
   Я вернулся в отель, где нашел Ремингтона, который приехал, чтобы взять на себя официальное ведение следствия. Он уже успел поговорить с управляющим и допросить сторожа и Дженет. И ожидал теперь Сиднея Блюра, протокол которого принес с собой. Я начал его перелистывать без особого интереса. Ремингтон внимательно посмотрел на меня.
   -- Этот парень ловкий мошенник, -- сказал он.
   Я покачал головой:
   -- Когда вы увидите его, вы сразу же убедитесь, что имеете дело с очень нервным субъектом, с неврастеником, совершенно не способным владеть собой. Не знаю. Ремингтон, каково ваше мнение на этот счет, но мне кажется, что душить женщину и видеть, как она умирает, мог бы только человек с очень крепкими нервами. Я думаю, Блюр не мог совершить этого преступления.
   Ремингтон отнюдь не разделял моего мнения.
   -- Не берусь судить об этом прежде, чем не поговорю с ним.
   -- Позаботьтесь о том, чтобы его до завтра оставили на свободе, -- посоветовал я ему.
   Я поехал дневным поездом в Лондон и встретился в пульмановском вагоне с мистером Леоном Грантом, который также направлялся в Лондон для переговоров с частным поверенным отеля. Видно было, что происшедшее сильно расстроило его. Он показал телеграмму от сына миссис Трэмпертон-Смит, находящегося уже на пути из Египта в Англию. Телеграмма гласила: "Потрясен. Приезжаю 17-го. Надеюсь, полиция найдет преступника. Полагаю, драгоценности составляли большую часть состояния моей матери. Предлагаю каждому, кто не принимал участия в грабеже, крупную награду за возвращение драгоценностей".
   -- Я предлагаю объявить награду в 10 процентов стоимости бриллиантов, -- сказал он. -- Я поговорю об этом с поверенным.
   Когда мы приехали в Лондон, я предложил ему место в своем автомобиле. Он отказался, так как с ним был ящик вина, который он должен был вернуть виноторговцу. Я сделал несколько визитов, поужинал в своем клубе и поехал вечерним поездом обратно в Брайтон. В вестибюле я встретил Ремингтона, и мы пошли в бюро управляющего. Мистер Леон Грант выглядел более усталым, чем обычно, и с кем-то взволнованно говорил по телефону.
   -- Вы не поверите, -- сказал он, заметив нас. -- Я сегодня днем несколько раз пользовался тем же аппаратом, соединения с которым теперь требую. Телефон был в полном порядке, а теперь никак не могу добиться этого номера.
   -- Если это Мэйфер 1532, мистер Грант, -- сказал я, -- то центральная не ошибается. Этот номер выключен.
   На его лице отразился ужас. Трубка выскользнула из руки и упала на пол, потянув за собой весь аппарат.
   -- Что вы хотите этим сказать? -- прохрипел он.
   -- Скотленд-Ярд выключил из сети телефон вашей городской квартиры, чтобы вы не могли позвонить туда и узнать, что ящик с вином, привезенный вами в город, вскрыт, -- пояснил я ему. -- Дальнейшее относится к вам, Ремингтон.
   Ремингтон оказался недостаточно ловким. Правая рука Гранта вынула из ящика стола маленький серебряный револьвер и прижала его к виску. Он был мертв, прежде чем Ремингтон успел прикоснуться к нему. Ремингтон телефонировал врачу. Я стал у дверей, чтобы заслонить вход любопытным. Врач тотчас же явился.
   -- Обыкновенный случай, -- заявил он. -- Этот человек умер на месте.
   Немного позже Ремингтон пришел ко мне в комнату и сам налил себе виски с содовой.
   -- Вы не должны были это скрыть от меня сегодня утром, сэр Норман.
   -- Мы искали драгоценности. Сразу же, как только этот человек сообщил мне, что в его багаже имеется ящик, я понял, в чем дело.
   -- Когда вы получили о нем точные сведения?
   -- Второй утренней почтой. Они были очень сомнительного характера. Он снимал в Лондоне квартиру под чужим именем, должен был одному только букмекеру больше 2000 фунтов, и его дела находились в скверном состоянии. Он очень нуждался.
   -- Даже теперь трудно себе представить, как все это произошло, -- задумчиво сказал Ремингтон. По-видимому, Леон Грант ворвался в комнату миссис Трэмпертон-Смит после ее возвращения в отель; она проснулась, когда он собирался улизнуть со шкатулкой, и он задушил ее. Но почему Блюр заходил в ее комнату два раза и где пропавшие бриллианты? Вы говорите, их не было в найденной вами шкатулке?
   -- Вероятно, сторож ошибся, -- сказал я. -- С другой стороны, Блюр давно уже мог сплавить куда-нибудь эти бриллианты. Но возможно, что их просто спрятали и за вознаграждение вернут снова.
   -- Что возбудило в вас подозрение против Гранта?
   -- Совершенный пустяк. Женщина, как вы знаете, была задушена. На шее мертвой осталась царапина, сделанная, вероятно, ногтем убийцы. Ногти Сиднея Блюра тщательно отшлифованы; у управляющего же, напротив, длинные, острые ногти, и, кроме того, ноготь его правого указательного пальца был обломан.
   -- Я не в состоянии был бы заметить подобной мелочи. Спокойной ночи.
   Я не торопился лечь. Я знал, что мое ожидание не будет напрасным. Около часу кто-то тихо постучал в мою дверь, и в комнату вошла Дженет. Она, как всегда, прекрасно владела собой. Заперла за собой дверь и подошла ко мне.
   -- Я нашла бриллианты.
   -- Поздравляю вас.
   -- Я слышала обо всем, что произошло. Надеюсь, я сразу же получу вознаграждение?
   -- Само собой разумеется.
   Она положила бриллианты на стол -- ожерелье, серьги и браслет.
   -- Где вы нашли их?
   -- В шелковой сумочке, которая была при миссис Трэмпертон-Смит перед тем, как она собиралась пойти играть в бридж. Вероятно, она вернулась в свою комнату и взяла ее с собой, никого об этом не предупредив.
   -- Отлично придуманное объяснение, -- пробормотал я. Она взглянула на меня, и в ее глазах зажглось бешенство. Ей не нужно было слов. Я отлично понял, что она хотела мне сказать. Я проводил ее до дверей.
   -- Спокойной ночи, Дженет, я не раз становился на вашей дороге. Я здесь по просьбе дирекции отеля. И не брал на себя защиты интересов миссис Трэмпертон-Смит. Вы наверняка получите вознаграждение.
  

VI

Грэй

   Я мало разбираюсь в психологии, имею лишь смутное представление о разных сознательных и подсознательных душевных процессах, но то, что происходило во мне осенью по возвращении из Парижа является для меня совершенно загадочным и необъяснимым.
   Я, сильный, здоровый человек, спокойно живущий в деревне, вдруг стал боязливым. Меня преследовало предчувствие чего-то недоброго. Каждое утро, бродил ли я по лесу со своим ружьем или садился в авто, чтобы предпринять дальнюю прогулку, меня охватывало ужасное предчувствие. Не то чтобы у меня распустились нервы. Я на охоте метко стрелял и в гольф играл очень хорошо, пожалуй, даже лучше, чем всегда. Я не в состоянии был анализировать это чувство страха, но знал, что оно исходит не из нервов, а из мозга. Мне казалось, что меня подстерегает несчастье, я всюду подозревал притаившегося врага. По ночам я часто просыпался и прислушивался, не звучат ли шаги; я даже не боялся, -- я предчувствовал опасность. Я изменил свое завещание и отослал его нотариусу. Я спешно урегулировал через своего агента некоторые неопределенные пункты в арендных договорах сдаваемых мной внаем имений. Я знал, что имею только одного врага, а его пребывание в Англии было совершенно исключено. И все же я ждал смерти.
   В это время я жил в Грэй-Мэноре, небольшой, но очень красивой вилле, которая составляла часть полученного мной наследства. Мое хозяйство было скромным даже для холостяка. Моя экономка, миссис Фульдс, почтенная дама шестидесяти четырех лет, служившая еще дяде, которому я наследовал, и проводившая всю свою жизнь в Грэе, где находилась в родстве со многими окрестными крестьянами, была очень приятной, честной и солидной женщиной. Ее племянник Адам был моим слугой. Кроме него, был второй слуга, происходивший из той же деревни, кухарка и три горничные. Мне редко приходилось видеть их. Была еще мисс Симпсон, секретарша, нанятая для меня первоклассным бюро по найму служащих. Я несколько часов в день диктовал ей материалы для работы по исследованию преступников -- книги, над которой я работал со времени моего ухода из Скотленд-Ярда. Это была маленькая пятидесятилетняя женщина, с седыми, аккуратно прорезанными посредине пробором волосами, единственная сестра одного священника в Кембриджшире, довольно симпатичная и скромная особа. Я раз в неделю приглашал ее обедать вместе со мной, вообще же я видел ее только во время нашей совместной работы или порой издали, когда она для развлечения каталась в парке или по улицам на велосипеде. Кроме того, у меня были на службе еще двое людей, живших вне моего дома, -- Бенджамен Адамс, лесничий, брат одного из моих слуг, и Сирил, мой шофер, прежде бывший на должности в Девоншире и представивший наилучшие рекомендации; это был простой, очень ловкий парень. С этими людьми мне приходилось иметь дела каждый день. Ни один из них не имел оснований питать ко мне злобу, и все же я не мог освободиться от предчувствия, что мне угрожает смерть.
   Как-то утром, я помню -- это было первое ноября, я отправился на охоту в сопровождении одного лишь лесничего Адамса с двумя собаками. Мы находились на границе моих владений и охотились по полю на заблудившихся фазанов. Справа от меня тянулся на расстоянии полумили крутой, густо поросший сосной обрыв. Я шел впереди, Адамс следовал за мной на расстоянии двадцати метров, как вдруг где-то в обрыве раздался выстрел и пуля продырявила мою фетровую шляпу.
   -- Милосердный Боже, -- в ужасе крикнул Адамс и кинулся ко мне. -- Что случилось?
   Я показал ему свою шляпу. Он глядел на нее разинув рот. В овраге ничего больше не было слышно, кроме журчания струящейся внизу речки. Найти преступника казалось невозможным.
   -- Идем домой, Адамс.
   -- Должно быть, какой-нибудь мошенник шляется здесь, -- прохрипел он и боязливо посмотрел на обрыв.
   -- Ввиду того, что он может наблюдать за нами, мы же не в состоянии разглядеть его из-за деревьев, вернемся лучше на большую дорогу, -- сказал я.
   Бывало, если я шел слишком быстро, Адамс жаловался на ревматизм. На этот же раз он поспел к дороге раньше меня. И по пути домой страшно спешил.
   -- Та земля принадлежит Джемсу Адамсу, моему племяннику, и Вильяму Крокомбу. Трудно представить себе более безобидных людей. Возможно, какой-нибудь деревенский парень играл со своим ружьем, которым обычно пугает ворон.
   -- Не случается ли туристам останавливаться у них на ночлег?
   В этом Адамс сомневался. В тот же день я объехал на своем авто всю местность, чтобы получить нужные мне сведения. Ни один из крестьян не давал приюта туристам, и никто не видал в окрестностях незнакомцев; что же касается ружья, то единственное, которое мне удалось найти, не заряжалось уже, очевидно, больше года. Я поехал в полицейский участок и оставил инспектору несколько строк. Вечером он явился -- важный, толстый и не склонный серьезно отнестись к происшедшему.
   -- Вероятно, какой-нибудь мальчишка пугал зайцев, сударь, -- решил он.
   Я показал ему дыру в шляпе.
   -- Мальчишки не стреляют в зайцев пулями такого калибра.
   Он почесал затылок. В этой истории, несомненно, было что-то странное, но он оставался к ней совершенно равнодушен.
   -- Эти деревенские ребята -- проклятые бездельники, -- заметил он, качая головой.
   Он удалился, с удовольствием выпив предложенное ему вино. Дальнейшие расследования в окрестностях ни к чему не привели.
   Пару дней спустя я отправился в своем двухместном авто навестить друга; не успел я проехать двух миль, как ось переднего колеса сломалась и я упал на мостовую, но отделался легкими ушибами. Сирил, мой шофер, уверял меня, что он ничего не понимает. Но даже при том ужасном виде, какой представляло из себя авто, было ясно, что кто-то намеренно испортил механизм. Вследствие легкого ранения в колено я оказался прикованным на несколько дней к дому и работал в необычные для меня часы. Это обстоятельство явилось причиной того, что я случайно нашел дневник мисс Симпсон.
   Я неожиданно вошел в кабинет и заметил, что она пишет. Ни минуты не думая, что это может быть что-либо другое, кроме книги, над которой я работал, я поглядел через ее плечо. Перед ней лежал дневник, и она как раз заканчивала запись, относящуюся ко вчерашнему дню.
   "Н. Г. работал два часа, играл в гольф, обедал дома, после обеда уехал на своем двухместном автомобиле. С машиной случилась катастрофа, но он получил лишь легкие ушибы. Почти не говорил о них. Приглашение на следующий вторник участвовать в охоте в Вулхэнгер-Мэноре. Ему придется в сумерках возвращаться полем".
   Мисс Симпсон, внезапно заметив меня, попыталась прикрыть страницу ладонью.
   -- Это мой дневник, сэр Норман!
   -- Не сомневаюсь в этом. Почему вы так интересуетесь моей особой, мисс Симпсон?
   -- Это мое личное дело. Я прошу вас как джентльмена не допытываться о содержании дневника.
   Признаюсь, я был слаб. Мысль о ссоре, какого бы характера она ни носила, с этой пожилой и спокойной дамой, о ссоре, которая, несомненно, могла закончиться борьбой за обладание тетрадью, была мне противна. Я позвонил.
   -- Я прикажу отвезти вас на автомобиле в Эрнстэйпл к пятичасовому поезду, мисс Симпсон.
   Она поднялась, судорожно сжимая в руках свой дневник.
   -- Что вы имеете против меня, сэр Норман?
   -- На прошлой неделе были устроены два покушения на мою жизнь. Само собой разумеется, что я боюсь доверять людям, составляющим подробный план всех моих занятий и действий.
   Секунду она глядела на меня сквозь свои роговые очки смущенно и недоверчиво. Потом резко повернулась и вышла. Я больше никогда не видел ее.
   В тот же день, вернувшись из деревни, где я собственноручно сдал на почте письмо, я нашел у дверей своего дома серый, забрызганный грязью автомобиль, и Адамс доложил мне, что какой-то господин дожидается меня в кабинете. К моему удивлению и радости, это был Ремингтон.
   -- Я только что отправил вам письмо, -- сказал я, сердечно пожимая его руку.
   -- Что нового? -- быстро спросил он.
   -- Больше, чем я желал бы. Что разрешите предложить вам: чаю или виски с содовой?
   Он попросил чаю и проглотил огромное количество поджаренных ломтиков хлеба с маслом.
   -- Я еду прямо из Бэзинстока, -- сказал он, -- шеф очень обеспокоен из-за вас.
   -- Почему? Расскажите обо всем подробно.
   -- Конечно, -- ответил Ремингтон, принимая предложенную ему сигару и закуривая ее. -- Вы читали газеты?
   -- Разумеется.
   -- Значит, вам известно, что произошло в Нью-Йорке? В течение десяти дней -- одиннадцать неразоблаченных убийств, причем похищено много миллионов долларов. Нью-йоркская полиция работала не покладая рук, и на прошлой неделе ей удалось поймать шесть преступников. Но главарь банды скрылся.
   -- Мы его знаем?
   -- Я лично нисколько не сомневаюсь в том, что это человек, называвший себя Томасом Пэгсли и Джемсом Стенфилдом. На самом деле это Майкл Сэйр. Согласно отчетам нью-йоркских газет, он бесследно исчез, но полиции удалось найти не оконченное им письмо. Первой страницы не хватает, он, вероятно, уничтожил ее. Вторая страница относится к вам. Вот оттиск!
   Он вынул из бумажника листок и протянул его мне. Я читал медленно, слово за словом.
   "Наша работа здесь закончена. Последние две недели дали прекрасные результаты, но предпринять здесь что-нибудь новое было бы опасно. Один человек является препятствием к моему возвращению в Лондон. Вы отлично знаете, кого я подразумеваю. Я каждый день ожидаю от вас относящихся к этому сведений и надеюсь, что вы успешно доведете дело до конца. За женщиной, которая вам известна, необходимо зорко наблюдать. Возможно, что она заслуживает доверия, но минутами я сомневаюсь в этом. Если Н. Г. будет убран с дороги..."
   -- Очень интересно, -- заметил я. -- Кому адресовано письмо?
   -- Торговцу кожей в Бермондси. Оно было написано на бланке какой-то нью-йоркской кожевенной лавки.
   -- Письмо, несомненно, принадлежит нашему другу, -- решил я, -- на меня действительно сделано было два покушения, и я только что рассчитал секретаршу, которая добросовестно заносила в свой дневник мои поступки.
   Мы беседовали около часу и решили, что Ремингтон пришлет сюда опытного сыщика, который тщательно обыщет местность. Он обещал мне также получить сведения относительно прежней деятельности моей секретарши в бюро, которое ее рекомендовало. Мне же Ремингтон предлагал вернуться в Лондон.
   -- Не совсем-то приятно, когда тебя выкуривают из собственных владений, -- сказал я. -- Кроме того, в это время года мне нечего делать в Лондоне.
   -- Грэй, -- ответил он серьезно. -- Вы можете в окрестностях Лондона играть в гольф и продолжать работу над вашей книгой. Там ваша жизнь будет в большей безопасности, чем в этом пустынном месте. Но, не говоря уж обо всем этом, мы настаиваем, чтобы вы немедленно вернулись в Лондон. В Нью-Йорке и Париже число преступлений уменьшилось. Шеф полагает, что преступники собираются перенести поле своей деятельности в Лондон. Письмо, которое я вам показал, укрепило в нем это мнение. И я также убежден, что в ближайшие недели нам предстоит немало работы.
   -- Когда вы предполагаете уезжать?
   -- Сегодня же вечером. Теперь полнолуние, и мой шофер отлично знает дорогу. Мы отправимся после ужина и поспеем в Лондон к завтраку.
   -- Отлично. Я прикажу подать ужин пораньше, и мы тотчас же поедем.
   Я рассказал Ремингтону обо всем случившемся, но не заикнулся о страшных предчувствиях, томивших меня и оправдавшихся таким неприятным образом. Мы только что миновали Эксмур, как я вдруг вспомнил мучительное ощущение тревоги, не оставлявшее меня день и ночь, и вместе с воспоминанием меня снова охватило гнетущее предчувствие смерти. Я набил свою трубку, уселся поглубже в сиденье и попытался прогнать преследовавший меня страх. Но мне не удавалось. Всю ночь меня тревожили злые предчувствия. Кустарники вдоль дороги казались вереницей ползущих человеческих фигур, свисток локомотива звучал, как тревожный сигнал.
   На рыночной площади в Таунтоне стоял в раскрытых дверях своего дома человек и глядел во тьму. Когда мы проезжали мимо, он пытливо оглядел нас и повернулся. Через незанавешенное окно его гостиной я увидел телефон на столе. В Вайвлискомбе мы проехали мимо человека, стоящего у своей мотоциклетки. Он согнулся, как бы желая разглядеть номер нашей машины. Через десять минут он промчался мимо нас, невообразимо треща своим мотоциклетом. Когда мы проехали по Сэлисбэрийской низменности и приблизились к Стоунхэнджу, подул холодный ветер. Мы выпили по глотку из взятой мною в дорогу бутылки и плотнее закутались в наши пледы. На одном из перекрестков стояло авто с потушенными огнями, производившее жуткое впечатление. Мы пронеслись мимо со скоростью 80 километров в час. Мужчина, сидевший в авто, едва успел разглядеть нас. Мы проехали через Амэсбюри и Бэзинсток, дорога была отличная. Луна начала бледнеть. Занялась заря. Мы видели серебряную полосу в тучах, медленно окрасившуюся в пурпур. Через несколько мгновений мы находились уже в окрестностях Лондона; убавили ход, но все же ехали очень быстро в пасмурных сумерках. В Айлворсе, как раз после того, как мы проехали виадук, я почувствовал внезапно, что машина затормозила, и выглянул в окно. Нас остановил рослый полицейский с записной книжкой в руках, до этого говоривший с пассажиром большого автомобиля, стоявшего на краю улицы. Он подошел к поднятому окну.
   -- Господа едут в Лондон?
   -- Да, в чем дело?
   Не успел я произнести это, как понял, что мы попали в ловушку. Это спасло мне жизнь. Изо всей силы я оттолкнул в сторону маленький черный револьвер, направленный мне прямо в лицо. Раздался выстрел, я ощутил острую боль в плече, и револьвер выскользнул из простреленных мною пальцев человека. Я едва не схватил его за горло, но он вовремя увернулся. Авто медленно проехало мимо нас, мужчина вскочил в него, оставив свою фуражку на земле. Третий человек, который, казалось, появился из-под нашего авто, погнался за уезжавшей машиной, впрыгнул в нее, и все трое умчались с неимоверной быстротой. Ремингтон приказал нашему шоферу следовать за ними.
   Но не проехали мы и трех метров, как авто после нескольких толчков остановилось. Я выскочил. Обе задние шины были прорезаны. Преследуемая машина повернула за угол и понеслась по направлению к Лондону.
  

Дженет

   В середине октября я опять в первый раз после многих месяцев получила известия о своем муже. Я потеряла большую часть денег, полученных мною в виде вознаграждения за находку ожерелья миссис Трэмпертон-Смит, на которые я открыла шляпную мастерскую, оказавшуюся совершенно убыточной. Я теряла одну должность за другой, все по той же унизительной причине -- моя наружность, хоть и пострадала от лишений, а мои поношенные платья давно уже вышли из моды, но я полагаю, что даже Прекрасной Елене едва ли приходилось выслушивать столько сомнительных предложений. Мои добрые намерения начали колебаться. Я уже почти окончательно решила прибегнуть к средству наживы, которое должно было положить конец моему честному образу жизни, как вдруг однажды утром хозяйка ввела в мою комнату молодого человека, похожего на банковского чиновника. Я как раз упаковывала пальто, которое собиралась отнести в ломбард, и была в отвратительном настроении. Я сердито закричала на свою хозяйку.
   -- Вы с ума сошли? Я не принимаю у себя в комнате мужчин!
   -- Я пришел к вам по делу, -- успокоил меня мой посетитель, когда хозяйка вышла. -- Вы миссис Дженет Стенфилд?
   -- Да, это я.
   Он открыл свой бумажник и положил на стол 200 фунтов ассигнациями. Я бессмысленно поглядела на него.
   -- Директор банка сердечно приветствует вас, -- сказал он и взял шляпу, чтобы уйти.
   -- Кто прислал эти деньги? Через какой банк?
   -- Банк Надежды, Веры и Любви. До свидания.
   Он ушел прежде, чем я успела расспросить его. Я жадно схватила ассигнации. Я сделала все возможное, чтобы прожить, не принимая помощи своего мужа, после того, как до меня дошли некоторые сведения о его деятельности в Америке. По той же причине я прервала всякие сношения с моим мужем и его друзьями. Но при настоящем положении дел попытка сохранить свое независимое положение была совершенно безнадежной, так как я остро нуждалась в деньгах.
   Я уплатила квартирной хозяйке и подарила ей свои старые платья. Я знала, где делать покупки и в то же утро переехала в уютную маленькую квартирку на Альбермарл-стрит, надела платье, подходящее к новой обстановке, и приобрела, кроме того, вечерний туалет и манто. Со времени нашей неудавшейся авантюры в Париже я не видела больше своих драгоценностей. Но в три четверти первого пришел мальчуган швейцара и передал мне пакет, только что принесенный посыльным. Я открыла его и нашла полдюжины хорошо знакомых сафьяновых шкатулок. Часть моих драгоценностей, которые я уж никогда больше не рассчитывала увидеть, снова находилась в моих руках.
   Мне стало ясно, что мой муж уже вернулся или предполагает сделать это и что он нуждается в моей помощи. Прошло три дня. Я не получала о нем никаких сведений. Эти три дня я прожила, как избалованный котенок, привыкший к теплу и уюту. Я радовалась красивой одежде, принимала каждый день надушенные благовониями ванны, ела вкусную пищу и пила дорогое вино. Я чувствовала, что снова возрождаюсь к жизни, словно кровь в моих жилах, обновилась. В течение этих дней ничто в мире не заставило бы меня вернуться к прежней бедности. Я предпочла бы совершить величайшее преступление, нежели опять попасть в гости к нищете.
   На четвертый день я встретила Нормана Грэя. Я как-то раз выходила из парикмахерской на Керзон-стрит, когда он показался из-за угла Клердж-стрит с клюшками для гольфа под мышкой и направился к такси. Лишь столкнувшись с ним лицом к лицу, я узнала его. Меня охватила радость, когда я увидела, как просветлело его строгое лицо. Эта встреча радовала его, несмотря на то, что мы были врагами.
   -- Доброе утро, сэр Норман. Разве на севере перевелись преступники, и вы теперь совсем без дела?
   Он улыбнулся и сунул свои клюшки для гольфа в открытое окно подъехавшего автомобиля.
   -- Я устал охотиться за преступниками. Кроме того, они поменялись со мной ролями и теперь преследуют меня.
   -- Серьезно? Значит, похоже на то, что мой муж вернулся?
   -- Об этом действительно поговаривают. Вы живете где-нибудь поблизости?
   -- Я живу теперь в Альбермарлгофе. Почему за мной больше не шпионят? Если он вернется, я буду, несомненно, одной из первых, кого он посетит.
   -- Блестящая идея! -- согласился он, и его смелые, серые глаза странно сверкнули. -- Но я предпочел бы подкупить вас, чтобы вы отказались от него.
   -- Сколько вы предлагаете? За последнее время он мало заботился обо мне.
   -- Если хотите поужинать со мной сегодня, мы поговорим об этом подробно.
   Я убеждена, что Норман Грэй -- враг мне и Майклу. Я его ненавижу. И, несмотря на это, он обладает какой-то странной властью надо мной, которой я никогда не поддамся, хотя и не могу ее себе объяснить. Меня охватил трепет при мысли, что я буду сегодня вечером с ним вдвоем. Он улыбаясь ждал моего ответа.
   -- Меня это бесконечно радует, -- серьезно ответила я.
   -- Итак, в моей квартире No 13, около восьми.
   -- Почему не в ресторане?
   -- Ради вашей же безопасности. По всей вероятности, за вами следят и все ваши действия доводятся до сведения организации, главой которой является ваш супруг. Если вас увидят вместе со мной за ужином в ресторане, то могут заподозрить, что вы перешли на сторону врагов.
   -- Должна признать, что вы очень заботитесь обо мне, -- сказала я, стараясь придать своим словам возможно более иронический тон. -- Я приду к вам.
   Я глядела ему вслед. Я его ненавидела потому, что он был единственным человеком, способным вывести меня из равновесия. Мне нравилась его манера одеваться, и он двигался с легкостью атлета. Я ненавидела его лукавую и все же добрую улыбку, его бронзовое от загара лицо, веселые морщинки у глаз. Я пошла прямо к себе и написала ему, следуя настроению минуты, несколько строк. Я заявила ему, что готова ужинать с ним в любом ресторане, но ни в коем случае не в его квартире на Клердж-стрит, -- в 8 часов он может за мной заехать.
   В половине четвертого дня я получила известие, которого ждала давно, а в четыре уже входила в бюро адвоката, находящееся на тихой площади вблизи Линкольн-Инна. Молодой клерк поднялся из-за изъеденного молью стола, предложил мне твердое деревянное кресло и удалился доложить о моем приходе мистеру Юнгхэзбенду, главе фирмы. Бюро было наполнено грязными папками, груды счетов и контрактов о покупке участков земли валялись повсюду, и всеми этими делами руководила фирма Юнгхэзбенд, Николсон и Юнгхэзбенд. Через несколько минут клерк появился снова и предложил мне войти в комнату, находившуюся в другом конце коридора.
   -- Мистер Юнгхэзбенд просит вас войти, мадам!
   Он запер за мной дверь, и я протянула руку крупному пожилому господину, который приподнялся и рассеянно поздоровался со мной. Он был неряшливо одет. Носил металлические, поднятые на лоб очки. Фасон его воротничка и галстука принадлежал прошлому поколению. Груда книг и стопка актов лежали перед ним на столе.
   Он сел сразу же, как только я опустилась на предложенное мне место, отодвинул в сторону какую-то бумагу, скрестил ноги и пристально посмотрел на меня.
   -- Миссис... гм... Морисон? -- начал он, называя меня именем, под которым я жила последние месяцы.
   -- Да. Меня просили сегодня зайти сюда.
   -- Так-так. Посмотрим, в чем дело. Ваш муж состоял у нас клиентом много лет, но моя память -- ага, вот это, -- прервал он сам себя и протянул какую-то бумагу. -- Я получил из Нью-Йорка кабельное распоряжение выплатить вам 200 фунтов. Вы получили эту сумму?
   -- Получила и почти все уже истратила.
   Он слегка нахмурился.
   -- Ну, это уже мотовство!
   -- В продолжение многих месяцев я была совершенно без средств.
   Он задумчиво потер верхнюю губу.
   -- Насколько я знаю, ваш муж занимался в Нью-Йорке рискованными операциями. Но теперь они закончены. Вам, вероятно, известно, что он уже вернулся в Англию.
   Меня что-то кольнуло. Не знаю, была ли это радость или страх.
   -- Он в безопасности? -- спросила я.
   -- В безопасности? А почему бы ему не находиться в безопасности?
   На минуту воцарилось молчание. Я оглядела прокуренную комнату, и мои глаза остановились на изумленном лице адвоката. Мне показалось, что я задала ненужный вопрос, и я смутилась. Мистер Юнгхэзбенд внезапно улыбнулся и забарабанил указательным пальцем по столу... Казалось, он теперь только уловил смысл неправильно понятых им слов.
   -- Понимаю, -- сказал он. -- Нью-Йорк -- необыкновенный город, и, разумеется, гм, финансовые операции, которыми занимался ваш супруг, хоть они и оказались удачными, несомненно создали ему врагов. Он действительно приехал в Англию под чужим именем. Я куда-то записал его, сейчас увидим, ага, вот оно -- мистер Ричард Питерс. Мне поручено передать вам, мадам, что ваш муж очень хочет вас видеть.
   -- Его адрес?
   Мистер Юнгхэзбенд показался мне рассеянным. Потом он торжествующе улыбаясь, повернул лист бумаги, который держал в руке.
   -- Его адрес? -- повторил он. -- Джексон-стрит, 11.
   -- Мэйфер?
   -- Мэйфер. Я хочу предупредить вас, мадам, что ваш муж не совсем здоров. Он находится в санатории.
   -- Он серьезно болен?
   -- Не думаю. Впрочем, через полчаса вы сами его увидите. Он просил вас прийти к нему как можно раньше.
   Я сидела молча, размышляя над услышанным.
   Адвокат позвонил.
   -- Вы должны извинить меня, мадам. Мне необходимо отправиться на заседание. Привет вашему мужу. Я всегда к его услугам.
   Клерк открыл дверь. Мистер Юнгхэзбенд по старомодному обычаю низко поклонился, очевидно, считая нашу беседу оконченной.
   Я вышла, немного смущенная, к ожидавшему меня автомобилю и поехала на Джексон-стрит. Сестра просмотрела какую-то таблицу и повела меня в комнату на верхнем этаже.
   -- Мистеру Питерсу значительно лучше. Доктор надеется, что в конце этой недели он сможет покинуть санаторий. Пожалуйста, войдите. Можете оставаться, сколько хотите. Мистер Питерс, ваша жена пришла.
   Она закрыла за мной дверь, и я приблизилась к кровати, но тотчас же с криком отскочила. Я подумала, что произошла ошибка. Человек, приподнявшийся на постели и глядевший на меня, показался мне в первое мгновение совершенно чужим. Его прежде черные волосы и короткие усы были желтовато-серого цвета. Щеки впали, лоб казался более выпуклым, чем прежде. Вдоль левой щеки тянулся шрам.
   -- Майкл?!
   -- Замечательно! -- ответил он. -- Ты, кажется, не узнаешь мистера Стенфилда?
   -- Это было бы невозможно. Ты артистически изменил свою наружность. Но что с твоим здоровьем?
   -- Ничего особенного. Я решил немного похудеть. Я приехал сюда по делам одного коммерсанта, имя которого присвоил себе. Это была тонкая работа. Здесь полагают, что я заболел нервным расстройством. Чушь! У меня вообще нет нервов.
   -- Ты надолго оставил меня одну.
   -- Мне пришлось бороться за свою жизнь. Ты не подозреваешь о том, что происходит за кулисами, и было бы трудно объяснить тебе это. Я везде наталкивался на препятствия. И все же в Нью-Йорке я предпринял самое рискованное дело моей жизни -- оно плохо кончилось, Дженет. Ты понимаешь, что это значит.
   В то время как он говорил, я наблюдала за его лицом. Я чувствовала, что снова подпадаю под его влияние, но в первый раз я ощутила перед ним какой-то ужас.
   -- Ты убил кого-нибудь?
   -- Я не хотел. Банкир Хартли сам виноват в этом. Он вынудил меня к рукопашной схватке. Мы обменялись выстрелами. Он ранил меня, но и сам был ранен. Он и так был болезненным человеком и уже не мог оправиться. Страх не меньше раны ускорил его смерть.
   -- Если тебе не повезло в Нью-Йорке, почему бы тебе не попробовать в каком-нибудь другом месте?
   Его тонкие губы саркастически улыбнулись.
   -- Я перебрал мысленно все страны. Индокитай, Гавайские острова, Гвинею, Южную Америку. Но полиция всюду шпионит за мной. В наибольшей безопасности я чувствую себя здесь -- у нее под носом.
   -- Как мы будем встречаться? Меня знают слишком хорошо.
   -- Эта проблема еще не решена. Встречи сопряжены с опасностью, но мысль о том, чтобы вовсе не встречаться с тобой, Дженет, мне невыносима.
   В первый раз в жизни он говорил мне такие слова, и я ощутила ледяной ужас.
   -- Что ты теперь думаешь делать? -- спросила я.
   -- Ты должна помочь мне избавиться от Нормана Грэя.
   Наступила тишина. Я чувствовала на своем лице его пытливый взгляд, и, хотя думаю, что оно не выражало моих чувств, все же я была рада, что в комнате царит полумрак. Мы слышали приглушенный шум шагов, грохот колес по мостовой и время от времени -- пронзительную сирену автомобиля. В верхушке росшего перед окном дерева щебетали птицы.
   -- Я все взвесил. Мне здесь некого бояться, кроме этого человека. Он узнал бы меня даже теперь. В ту же минуту, как только я возобновлю свою деятельность -- а у меня крупные планы, -- он снова окажется за моей спиной. Нам обоим слишком тесно на земле. Или я, или он.
   -- Почему ты думаешь, что именно я в состоянии избавить тебя от него?
   Его губы искривились в жесткой улыбке.
   -- Потому что ты, сама того не подозревая, очень нравишься Норману Грэю. Он слишком силен, чтобы поддаваться своим чувствам, но не в состоянии будет сдерживать их. Ты внушила ему слишком глубокую любовь. Для меня сердце мужчины -- раскрытая книга, Дженет, в этом отношении я знаю их в совершенстве.
   -- А женщин?
   -- Достаточно.
   -- Как я это сделаю? -- спросила я.
   Он немного наклонился вперед.
   -- Норман Грэй принадлежит к мужчинам, которых трудно убить. Дураки сами идут в могилу. Норман Грэй неуязвим. За последние недели на него было организовано несколько покушений. Один из лучших стрелков Англии промахнулся, стреляя в него с расстояния ста метров. Он всегда едет с неимоверной быстротой, и все же с ним ничего не случилось при катастрофе автомобиля. Все же мы прикончили бы его, если бы он остался в Девоншире. Говорят, он теперь в Лондоне.
   На мгновение его глаза сверкнули, как озаренная солнцем сталь.
   -- Я встретила его сегодня утром на улице.
   -- Я не задаю вопросов. Если ты изменишь мне, я узнаю об этом в ту же минуту. Вот маленький подарок для тебя, Дженет.
   Он вынул из-под подушки и протянул мне изумительной работы золотую пудреницу, на редкость красивую вещь, отделанную крохотными фигурками из эмали. Я была восхищена. Он нажал крышку -- она отскочила. В коробке лежала пудра и крошечная пуховка.
   -- Будь осторожна, берегись поднести эту пудру ко рту. Достаточно щепотки, попавшей в кушанье или в стакан воды, чтобы убить человека. Тебе нечего бояться этой пудры, -- она действует только, попав в кровь.
   -- И после этого?
   -- После этого сильнейший человек заболевает так сильно, что становится вполне безопасным на два года.
  

Грэй

   Я пришел к убеждению, что хорошо сделаю, если в будущем постараюсь избегать Дженет Стенфилд. Она интересовала меня как хладнокровная и преданная помощница короля преступников. В моей книге, которая должна появиться в печати в ближайшие дни, я посвятил ей целую главу, стараясь проанализировать ее характер. Но постепенно я начинаю понимать, что даже самая холодная и жестокая женщина при случае бывает только женщиной. До сих пор она всегда держала себя в моем обществе равнодушно и самоуверенно. Ни разу в жизни ее глаза не выдали ее настоящих чувств. Но вчера вечером со мной ужинала совершенно другая женщина. Она казалась прекрасней, чем обычно. Легкий румянец, то исчезавший, то снова появлявшийся на ее щеках, делал ее особенно очаровательной. Ее глаза, казалось, стали еще больше, а взгляд приобрел нежность. Мы сидели в ресторане вдвоем за угловым столиком, откуда открывался весь зал, полный хорошеньких женщин. Но ни одна из них не вызывала такого восхищения, как моя спутница; и ни одна из них не заслуживала его в такой степени.
   -- Вы находите меня красивой? -- спросила она, словно угадывая мои мысли.
   -- Вы изумительны и кажетесь совсем другой. Вы производите на меня такое впечатление, точно снова обрели радость жизни.
   Она горько рассмеялась:
   -- Я не знала, где искать этой радости.
   -- Может быть, в вас произошла какая-нибудь перемена? Может быть, вы смотрите теперь на жизнь другими глазами? Может быть, вы решили отказаться от ваших лживых богов?
   -- Я слишком долго шла по этой дороге. Я уже не могу вернуться.
   В это мгновение я почувствовал, что для меня будет лучше никогда больше не встречаться с этой женщиной. Наши взоры скрестились, и мне показалось, что она вовсе не так уж враждебна ко мне.
   Ее душа лежала раскрытой передо мной, но все же в ней было что-то еще не совсем понятное мне. Собственно я был рад, что начались танцы. Это помогло нам нарушить наступившее тягостное молчание. Дженет танцевала, не обнаруживая особого знакомства со всеми па, но с тонким чувством ритма и настроения танца. Я почти стыдился сознаться себе в радости, которую доставляли мне гибкость и нежность тела этой, казалось, из стали сделанной женщины.
   Дженет была в этот вечер очень нервна и тревожна. Мы долго танцевали. Потом она пошла к нашему столику, в то время, как я остановился на несколько минут, разговаривая с каким-то знакомым. Когда я вернулся, она была очень бледна, и ее рука заметно дрожала.
   -- Что-нибудь случилось? -- спросил я озабоченно. -- Вы плохо себя чувствуете? Может быть, танцы?..
   -- Танцы не повредили мне. Я себя отлично чувствую.
   Но она сидела неподвижно и молча. Я решил выпить кофе и уйти. Я как раз поднес чашку к губам, как вдруг Дженет вздрогнула и толкнула локтем мою руку. Кофе пролился, скатерть была испорчена. Дженет расхохоталась. Когда скатерть переменили, она снова успокоилась. Она выглядела, как человек, счастливо перенесший смертельный кризис.
   -- Простите мне мою неловкость. Идемте танцевать, пока приведут в порядок стол.
   На этот раз она не танцевала так окрыленно, она казалась отяжелевшей.
   -- Кто подарил вам эту прелестную золотую пудреницу? -- спросил я не столько из любопытства, сколько для того, чтобы завязать разговор.
   Прежняя жестокость сверкнула на миг в ее глазах. Ее ответ странно поразил меня.
   -- Сам дьявол! Но я верну ему его подарок!
  

VII

Сэйр

   Я был на вокзале St. Pahcres, чтобы присутствовать при приезде Горти и Мецгера. Я видел, как семь маленьких, окованных медью черных железных ящиков были сняты с повозки и подняты на верх автомобиля. Я был уверен, что содержимое этих ящиков в конце недели будет в моем распоряжении. Я был также твердо убежден, что, по меньшей мере, один из этих двух людей будет бороться до последней возможности, прежде чем уступит их мне. Но они были достойны борьбы.
   Была туманная ночь, и я непринужденно проходил в небольшой толпе, явившейся приветствовать этих двух людей. Среди публики преобладали грубо выглядевшие парни, грязная назойливая чернь. Голодные глаза не отрывались от черных ящиков, и я знал -- будь они достаточно смелы и умны, они, не долго раздумывая, нанесли бы удар и овладели бы этими ящиками. Горти и Мецгер знали своих друзей и знали, что им нельзя доверять.
   Я возвращался сквозь туман в свою маленькую, скромную квартирку на Адам-стрит. То были мрачные дни даже для меня, не привыкшего к особенно удобной жизни. Я жил в городе под именем Артура Юнгхэзбенда, доктора прав, приходился кузеном известному адвокату в Линкольн-Инне и занимался тем, что хронически обкрадывал Британский музей. Каждый день я отправлялся в эту пустынную гробницу мертвого здания, оставался там около часа и возвращался на свою квартиру. Никто не шпионил за мной. Мне удалось ввести в заблуждение моих преследователей и отвлечь от себя всякое подозрение. Но это был жалкий род существования. У меня мало слабостей, но посещение Дженет очень порадовало бы меня. Маленький обед с ней где-нибудь в кафе "Рояль". Я охотно вступил бы снова в пестрый мир развлечений, лежавший теперь в стороне от моего пути. Мне было определенно известно, что Дженет находится под надзором, да и, кроме того, она оставалась для меня загадкой, которую мне необходимо было возможно скорей разрешить, так как она не исполнила моего последнего поручения.
   На третий день после приезда Горти и Мецгера я посетил своих поверенных Юнгхэзбенда, Николсона и Юнгхэзбенда в Линкольн-Инне. Мой "кузен" сразу же попросил меня войти. Мы поговорили некоторое время о моих занятиях и делах. Потом наступила пауза. Дверь была заперта, а стены комнаты очень толсты.
   -- Как обстоят дела? -- спросил я.
   Мистер Юнгхэзбенд благодушно усмехнулся. Когда я оставался с ним наедине, я снимал маску скучного книжного червя и говорил с ним с той резкостью, которая мне присуща. Но мой поверенный всегда придерживался характерной для его профессии глубокомысленной речи. Он был всегда тем же -- спокойным, точным и вежливым.
   -- Все идет как нельзя лучше, -- сказал он.
   -- Один из двух интересующих вас людей уезжает, как мы узнали, сегодня вечером в Манчестер, и второй остается совершенно один.
   -- Они еще до сих пор не вступили в переговоры ни с одним банком?
   -- Оба, ввиду настоящего положения дел, разумеется, весьма недоверчивы. Им поручили охрану ста тысяч франков в золоте, при посредстве которых они надеются добиться для своей страны частных кредитов. С другой стороны, долг их родины Англии в сто раз превышает привезенную ими сумму. Вследствие этого они боятся, что любой банк, в который они положат свои сокровища, передаст их правительству или что само правительство на каком-нибудь основании наложит на них арест.
   -- Итак, золото остается в их комнатах?
   -- Да. Они считают это самым безопасным.
   -- И Горти едет сегодня ночью в Манчестер?
   -- Конечно.
   -- До сих пор все идет, по-видимому, как нельзя лучше, -- сказал я. -- Все дело в том, что золото никуда не спрятано и что Мецгер будет один. Остаются лишь некоторые мелочи.
   Мистер Юнгхэзбенд откинулся в своем кресле и сжал кончики пальцев.
   -- Все готово. Мецгер и Горти остановились в отеле "Милано", апартаментах No 89, которые состоят, как мы знаем, из двух спален, ванной и салона. Салон находится справа, а золото спрятано в спальне Мецгера. В нее можно войти из салона. Ванна расположена между двумя спальнями.
   -- Я уже познакомился с планом, -- нетерпеливо прервал я его.
   Но мистер Юнгхэзбенд не торопился. Он вел себя так, словно в каком-нибудь запутанном деле требовался его компетентный совет.
   -- Апартаменты No 90, -- продолжал он, -- состоят из одной только спальни, ванной и салона. Там живут очень богатые люди из Южной Америки -- мистер и миссис Хозе де Мигуэль. Сегодня вечером они уезжают на автомобиле в Саутгемптон, чтобы успеть к пароходу, отходящему завтра утром в Буэнос-Айрес.
   -- Их вещи уже уложены? -- спросил я.
   -- Уложены.
   -- И мадам?
   -- Кажется, хорошо исполнила возложенную на нее задачу, -- ответил он с некоторым колебанием.
   -- Вы подозреваете ее в чем-нибудь?
   -- О нет! Но все же она -- самое слабое звено в нашей цепи. Она обладает темпераментом -- Мецгер быстро поддался ее очарованию, -- но я лично имел бы больше доверия к даме, которая на днях посетила меня.
   -- Я больше не уверен в своей жене.
   Полное достоинства спокойствие покинуло мистера Юнгхэзбенда. Он склонился над своим столом.
   -- Что вы хотите этим сказать! Знаете ли вы, что она была здесь, в единственном месте в Лондоне, которое вам следовало бы скрыть от нее, если вы ее в чем-нибудь подозреваете?
   -- Я ни на минуту не сомневаюсь в ее честности. Вы как старый друг меня поймете, если я вам скажу, что она просто оробела. Жалкое зрелище!
   Мистер Юнгхэзбенд успокоился, но был все еще немного смущен.
   -- Женщина, способная совершить то, что она сделала на поле для гольфа в Уокинге, -- пробормотал он, вспоминая прошлое, -- должна была очень сильно измениться, чтобы заслужить такой отзыв с вашей стороны.
   Мне неприятно было продолжать этот разговор.
   -- Во всяком случае, -- сказал я, -- она симпатизирует Грэю, а тот и так знает слишком много.
   -- Этот человек обладает изумительной способностью оставаться в живых, -- произнес адвокат.
   Я не сторонник насилия. Я редко решаюсь убить человека и не разрешаю этого своим помощникам, особенно, если можно обойтись и без этого. Но в данную минуту меня охватило кровожадное желание мести.
   -- Как только мы благополучно закончим дело и в нашем распоряжении будут деньги, я лично рассчитаюсь с Норманом Грэем.
   -- Это было бы недурно. Грэй обладает способностью, которая делает его опасным для нас -- у него замечательный нюх.
   Я кивнул. Я машинально чертил на промокательной бумаге разные фигуры, придумывая способы убрать с дороги Нормана Грэя.
   -- Насколько мне известно, -- сказал адвокат, -- не существует ничего такого, что могло бы навлечь подозрения на фирму Юнгхэзбенд, Николсон и Юнгхэзбенд. И все же этот человек, обладающий даром комбинировать факты, казалось, между собой не имеющие ничего общего, для нас очень опасен.
   -- Что касается меня, -- обещал я ему, прощаясь, -- я сделаю все возможное, чтобы через месяц вам не нужно было больше бояться сэра Нормана Грэя.
   В эту ночь все совершилось по заранее обдуманному плану. В три четверти девятого Мецгер, который был один в своем салоне и что-то писал, услышал легкий стук в дверь, ведущую в соседние апартаменты. Он тотчас же встал, отомкнул дверь и снял цепочку. Его безобразное лицо приветливо улыбалось. Мадам Мигуэль, ступив через порог, поднесла палец к своим ярко накрашенным губам, призывая его к осторожности.
   -- Мой муж вернется только через час, -- прошептала она, входя в комнату, -- поцелуйте же меня!
   Мецгер наклонился к ней. Я бесшумно проскользнул в комнату, но думаю, он не услышал бы моих шагов, даже если бы мои ботинки были подбиты железными гвоздями. Остальное было мелочью. Он упал, еле слышно хрипя. Я затянул петлю, и все было кончено.
  

Грэй

   Совершенно случайно я ужинал в тот вечер с Ремингтоном в отеле "Милано". Днем он сообщил мне по телефону, что желает со мной говорить, и так как я был свободен, то предложил ему поужинать со мной в клубе. Когда мы пришли туда, во всех залах было полно народу и лучшие столы были заняты. Вместо того чтобы ждать, мы спокойно направились в отель "Милано", где заняли угловой столик и заказали обильный ужин. Ремингтон как раз собирался сказать мне, зачем он меня вызвал, когда заведующий отелем, мой старый знакомый, быстро проходивший между столиками, заметил меня и направился прямо ко мне.
   -- Я попрошу вас подняться на минуту со мной наверх, -- попросил он, -- и вас, мистер Ремингтон. Меня только что позвали. В одной из комнат как будто не совсем благополучно.
   Мы немедленно встали, покинули вместе с ним зал и поднялись лифтом на шестой этаж. В конце коридора стояла группа отельных служащих.
   -- Возможно, ничего особенного и не случилось, -- сказал директор отеля. -- Все дело в следующем. Комнаты No 89 несколько дней тому назад были сняты Мецгером и Горти, двумя эмиссарами с Востока. Они привезли с собой, как известно, несколько ящиков золота и оставили их, вопреки всем моим протестам, в своих комнатах. Горти вчера вечером уехал в Манчестер. Мецгер остался один. Наша телефонная барышня сообщает, что полчаса тому назад безрезультатно звонила ему два раза. Мы хотели войти в его комнату, но она оказалась запертой изнутри. Мы звонили и стучали, но совершенно напрасно. Наконец мы проникли через соседнюю комнату, которая как раз недавно освободилась, в комнату эмиссаров и нашли, что, хотя дверь была заперта изнутри на крючок, комната совершенно пуста. Ящики с золотом исчезли.
   -- Странно! -- пробормотал Ремингтон.
   Директор провел нас через пустую спальню в комнаты, которые занимали Горти и Мецгер. Везде лежали газеты и журналы; виски с содовой и бутылка ликера стояли на каминной доске. Ничто не указывало на какое-нибудь необычное происшествие. Мы прошли через салон, обе спальни и ванную. Кельнер, сопровождавший нас, указал нам, где стояли ящики.
   -- Нет ли у вас причины предполагать, -- сказал я, -- что Мецгер сам снес вниз ящики?
   -- В этом случае кто-нибудь должен был бы снести ящики. Этого не было. Кроме того, никто не видел Мецгера сходившим вниз.
   -- Следовательно, он еще в отеле? -- заметил я.
   -- По-видимому.
   -- Искали ли вы его?
   -- Полдюжины людей обыскали каждый уголок отеля, но никто не открыл и следа его.
   Я снова вошел в комнату. Когда я попал в расположенную рядом с салоном спальню, принадлежавшую, по словам кельнера, Мецгеру, я заметил, что платяной шкаф заперт. Кроме того, изнутри что-то напирало на дверь шкафа, которая слегка погнулась. Я почувствовал что-то неладное.
   -- Взломайте дверь! -- приказал я, -- или у вас есть второй ключ?
   Ключ платяного шкафа Горти подходил к этому шкафу. Едва его отомкнули, как дверь отскочила, и я как раз подоспел, чтобы подхватить выпавшее тело.
   Лицо его посинело, глаза выступили из орбит, язык свесился изо рта. В углах губ виднелась пена. Несмотря на то, что лицо было обезображено, легко можно было узнать человека, который не ответил на телефонный звонок.
   -- Боже мой! -- воскликнул Ремингтон, -- он мертв!
   -- Почти, -- ответил я, развязывая стянутый на шее узел. -- Пошлите сейчас же за врачом. А вы, Ремингтон, позвоните в Скотленд-Ярд.
   Ремингтон на этот раз вполне оправдал мое доверие. Он не стал терять времени на излишние размышления и праздные вопросы. Лишь указал на дверь комнаты, через которую мы вошли.
   -- Когда уехали люди, занимавшие эту комнату? Какой багаж был с ними?
   -- Они покинули отель час тому назад, и с ними было два очень тяжелых чемодана.
   -- Все ясно, -- пробормотал Ремингтон, поспешно сказав по телефону несколько слов.
   Кельнер, интеллигентный парень, последовал за нами в следующую комнату, куда мы удалились по приходе врача.
   -- Я хотел бы обратить ваше внимание на еще одну подробность, -- сказал он. -- Носильщики попробовали часа два тому назад снести вниз оба чемодана в то время, как мистер Мецгер писал в своей комнате. Но они были слишком тяжелы. Между тем ящики находились еще в комнате мистера Горти.
   -- Вы уверены в этом? -- спросил Ремингтон.
   -- Совершенно уверен, сударь.
   Ремингтон осмотрел комнату. Я видел, что ему пришла в голову та же мысль, что и мне. Непродолжительный обыск подтвердил наши подозрения. Платяной шкаф был наполнен большими тяжелыми камнями.
   -- Нам остается еще установить, -- сказал я, -- действовали ли мистер и миссис Хозе де Мигуэль одни или имели сообщников.
   -- За час до того, как они уехали, кто-то посетил их, -- сообщил кельнер.
   Ремингтон вынул свою записную книжку.
   -- Можете ли вы описать этого человека? -- спросил он.
   -- Я видел его только мельком, сударь. Он ничем особенным не отличался. У него были седые волосы, кроме того, он носил монокль.
   Когда мы сошли вниз, Ремингтон сказал:
   -- Нас часто обвиняют в том, что мы работаем без всякого успеха. Если мы на этот раз не поймаем де Мигуэля с его черными ящиками, мы по праву заслуживаем такого обвинения.
   -- Не думаю, чтобы я вам еще понадобился, -- сказал я и пожелал ему спокойной ночи.
   -- Так кажется, по крайней мере, но ни в чем нельзя быть уверенным.
   Случилось то, чего нельзя было предвидеть. Хозе де Мигуэль и его супруга опередили нас всего на один час и, кроме того, были обременены двумя весьма тяжелыми чемоданами, а между тем прошла целая неделя, и все еще не появилось ни сообщения об их аресте, ни о том, что найдена хотя бы часть исчезнувшего золота. Мецгер находился в полубессознательном состоянии и не мог дать толкового объяснения тому, что произошло.
   Горти, вернувшийся из Манчестера, казалось, совсем сошел с ума. Он ежедневно бегал ко всем министрам и обвинял правительство в похищении золота. В Скотленд-Ярде он откровенно выражал свое мнение об английской полиции, употребляя при этом выражения, за которые его, выражаясь мягко, очень невзлюбили.
   Вначале вся ситуация выглядела очень несложной. Мистер и миссис де Мигуэль, раздававшие перед отъездом очень щедрые чаевые, отправились в назначенное время к вокзалу Ватерлоо, где у них оставалось достаточно времени, чтобы сесть на поезд, которым они собирались поехать в Саутгемптон. Но, когда этот поезд прибыл туда, в нем не оказалось ни одного человека, хотя бы отдаленно напоминавшего исчезнувших людей, комнаты в отеле не были сняты и каюты не заказаны. Как ни странно, ни один из носильщиков не мог вспомнить, чтобы ему пришлось тащить особенно тяжелый чемодан, и не заметил людей, вид которых соответствовал бы данному нами описанию. Шофер, отвезший их в авто отеля к вокзалу, долголетний и честный служащий, говорил, что, действительно, высадил их у вокзала и видел, как носильщик пошел за тележкой. Я некоторое время старался держаться на расстоянии от Ремингтона, так как знал, что его положение было незавидным. Но на десятый день он сам явился ко мне.
   -- Это все же не так легко, как казалось раньше, -- сказал он, взял сигару и опустился в кресло.
   -- По-видимому, вы правы. Какого вы мнения о шофере отеля? -- спросил я.
   -- Он уже семнадцать лет служит в этом отеле; имеет жену и детей, и ни разу ни в чем не провинился. Кроме того, целая толпа людей видела остановившееся у вокзала авто.
   -- А как обстоит дело с человеком, навестившим в отеле этих людей за несколько минут до их отъезда?
   -- Мы назначили вознаграждение в сто фунтов тому, кто поймает его. Вот его описание.
   Я прочел отпечатанный на машинке листок и молча вернул его Ремингтону.
   -- Что вы на это скажете? -- спросил он.
   -- Я думаю, что под это описание подойдут тысячи людей.
   Ремингтон мрачно посмотрел на огонь.
   -- Да, -- согласился он. -- А знаете ли, кто это, по всей вероятности, был?
   -- Понятия не имею, -- солгал я.
   -- Ваш друг -- Пэгсли, Стенфилд -- или, опуская все псевдонимы, -- Майкл Сэйр.
   -- Вы действительно думаете, что он в Англии?
   -- Я полагаю так. Конвенция о выдаче нам преступников была утверждена, и в Соединенных Штатах его преследовали по пятам; мы организовали надзор в каждой гавани и на каждом судне, но напрасно. И все же, должен сознаться, имеются все основания предполагать, что он теперь находится в Лондоне и снова заключил союз со своими старыми товарищами.
   -- Если так, -- заявил я, -- то значит, тот, кто заработает эти сто фунтов, в состоянии будет также объяснить загадочное исчезновение мистера и миссис де Мигуэль.
   Несмотря на доводы Ремингтона, я не предпринял бессистемной охоты на моего врага. В действительности, я не имел ни малейшего представления о том, где искать его. Дженет выехала из Альбермарла и не отвечала ни на одно из моих многочисленных писем. Я смутно чувствовал, что было бы очень опасно настойчиво пытаться открыть ее местопребывание. Я определенно знал также, что за мной шпионят: каждый раз, когда я возвращался домой или выходил на прогулку, какой-нибудь зевака шатался на улице. Я чувствовал направленные исподтишка на меня взгляды, когда я обедал или ужинал в ресторане или посещал театр. Как-то раз, возвращаясь поздно ночью домой через Лэнсдаун-пассаж, я услышал за собой шаги обутых в галоши ног. Я обернулся, и мой преследователь, рослый, несомненно ловкий парень, моментально обратился в бегство. Подобные случаи повторялись. Во время восстания в Ирландии я всегда ходил без всякого оружия. Но теперь постоянно имел при себе револьвер и упражнялся в том, чтобы моментально спускать курок.
   Приблизительно через три недели после нападения на Мецгера и исчезновения золота ко мне явился совершенно неожиданный посетитель. Я услышал в передней резкий чужой голос, который старался перекричать возражавшего слугу. Через мгновение он без доклада вошел в комнату. Он был небольшого роста и производил неприятное впечатление. У него было прыщавое лицо, желтые, торчащие зубы, щетинистая черная бородка, густые черные волосы, стоявшие торчком.
   -- Вы сэр Норман Грэй? -- тотчас же обратился он ко мне на ломаном английском языке. -- Я Горти. Я приехал сюда, в эту страну мошенников вместе с Мецгером, который лежит теперь в госпитале. Хотите выслушать меня?
   Я сделал Адамсу знак покинуть нас и усадил своего посетителя в кресло.
   -- Рад познакомиться с вами, мистер Горти, хоть вы и не особенно дружески настроены к нам.
   -- Как могу я быть хорошего мнения об Англии? Я приехал из большой, но бедной страны. Мы собрали эти деньги с невероятным трудом, чтобы купить на них машины и добиться открытых кредитов. Вашу страну принято считать самой культурной в мире. Я отправляюсь в Манчестер участвовать в заседании. Я возвращаюсь -- и что я нахожу? На моего товарища совершено грубое нападение, и золото похищено. Да, и это в сердце Лондона, в центре вашей цивилизации. Какого же мнения вы прикажете быть о вашем народе?
   -- Должен признаться, что это из ряда вон выходящее преступление. Но вы должны согласиться, что было непростительной неосторожностью оставить в своей комнате безо всякой охраны такую сумму золота. Все же полиция старается.
   -- Полиция? -- бешено закричал Горти прерывающимся голосом. -- Ваша полиция? Это ведь сумасшедшие, сумасшедшие или подлецы! -- уж не знаю! Золото находилось в неохраняемом месте! Что же нам было делать? В Лондоне существует много банков, утверждающих, что мы у них в долгу. Что же случилось бы, если бы мы поместили у них наше золото? Они бы его арестовали. И вы полагаете, что золото украл заурядный вор? Нет! Нет! Говорю я вам. Ваша уважаемая полиция отлично могла бы его арестовать, если бы хотела, -- и сделай она это, что случилось бы? Золото было бы передано вашему правительству.
   -- Я сожалею, что события представляются вам в таком свете. Но ввиду создавшихся обстоятельств ваше настроение мне вполне понятно. Скажите же, что привело вас ко мне?
   -- Десять лет назад, -- заговорил он, внезапно успокоившись, -- я состоял на службе у своей родины. Тогда вскрыт был заговор анархистов. Трое из преступников ускользнули и бежали в Лондон. Тогда вы были еще в Скотленд-Ярде, и я обратился к вам. Вы нашли преступников.
   -- Я отлично помню это, -- но вы переменили имя.
   -- Это было необходимо. На моей родине часто приходится менять имена. Я тотчас же вспомнил о вас, как только Ремингтон назвал ваше имя. Мне дали ваш адрес, и я пришел к вам.
   -- Чем же могу вам служить?
   -- Найдите мое золото! Найдите человека, совершившего нападение на Мецгера!
   -- Будь у меня возможность, я сделал бы это и помимо вашей просьбы. Я был бы рад прийти на помощь полиции.
   Он придвинул ко мне свое кресло и машинально посмотрел на мой ящик с сигарами. Я предложил ему закурить. Он с жадностью затянулся.
   -- Послушайте-ка, -- начал он доверчиво, -- мне известно кое-что, что может оказаться полезным. Но я не хочу сообщать об этом полиции. Я ей не доверяю. Вам я скажу об этом, вы, наверное, найдете мое золото.
   -- Что же вы знаете?
   -- Я знаю о маленьком седом человеке, о котором говорят, что он посетил живших по соседству с нами американцев. О, эти люди из Южной Америки. Я никогда не доверяю им. Я видел, как мадам строила глазки Мецгеру. На что ей нужен был Мецгер? У такой женщины достаточно любовников.
   -- Вы хотели рассказать мне о седом человеке, -- прервал я его.
   -- Свидетели указывают на него. Он был в тот вечер в нашей комнате. Я видел его с этой американкой двумя днями раньше. Я знаю, где он.
   -- Какого же черта вы скрыли это от полиции? -- крикнул я. -- Ведь он человек, которого разыскивают!
   Мой посетитель с трудом подавил приступ бешенства. Он столкнул со стола пепельницу, сам того не замечая. При этом он с неимоверной быстротой сыпал словами на своем родном языке, которого я не понимал, и гримасничал как безумный.
   -- Разве я еще не объяснил вам этого? -- я не верю полиции. Шестеро из этих почтенных полицейских могли бы маршировать перед известным мне домом, и все же маленький седой человек ускользнул бы от них. Говорю вам, вы один способны поймать его. Вы знаете, как это делается. Нападение на Мецгера, конечно, очень печально, но теперь речь идет, главным образом, о золоте.
   -- Ладно, но скажите же, где я могу его найти?
   -- Пойдите между одиннадцатью и часом дня в читальню Британского музея. Там вы найдете его. Мне самому надо там кое-что прочесть. Уже два раза я сидел за столом рядом с ним. Он читает там редкое издание истории розенкрейцеров.
   -- Между одиннадцатью и часом дня.
   -- Вы пойдете туда?
   -- Завтра же утром!
   Горти поднялся.
   -- Послушайте, Грэй, сэр Норман Грэй, поклянитесь мне, что я получу обратно свое золото, если вы его найдете.
   -- Клянусь.
   -- Поймав этого человека, вы найдете золото, -- с убеждением произнес он.
   Горти был прав. В то же мгновение, как только я увидел его из моего наблюдательного поста, устало подходящего к своему креслу у круглого стола, я тотчас же узнал Майкла. Он тащил два-три тома, библиографический указатель и записную книжку. Он производил впечатление настоящего книгоеда, и после некоторого наблюдения я пришел к выводу, что он действительно серьезно занят изучением какого-то вопроса. Каждый раз целиком овладевая своей ролью, он достиг в этом виртуозности. Его страстью было точно придерживаться разных незаметных подробностей. Он не только делал вид, что история розенкрейцеров его интересовала, -- он, действительно, погрузился в изучение ее.
   С моей стороны несомненно было ошибкой не сообщить тотчас же о случившемся Ремингтону и издать распоряжение об аресте моего старого врага на основании его прежних преступлений. Но это лишило бы нас возможности найти золото, и, кроме того, я вынужден был считаться с Горти, который передал Майкла в мои руки. Я приказал зорко наблюдать за ним и выжидал. Три дня и три ночи я получал точные сведения о каждом его шаге. Он сам готовил себе завтрак, обедал в маленьком ресторане при музее и ужинал у Монико, где, если находил партнера, обычно играл после этого партию в домино. На четвертый вечер он отклонился от заведенного распорядка. Барышня, помогавшая мне наблюдать за ним, спешно явилась ко мне.
   -- Наш друг пришел к Монико, -- сообщила она, -- но только выпил там вина. Потом он пошел в Романо и заказал столик на две персоны.
   -- Где расположен столик?
   -- В глубине ресторана, направо.
   Я позвонил к Романо и заказал себе столик на балконе. Через четверть часа я сидел там с мисс Розой Вестон, которая сообщила мне о плане Майкла.
   Она успела надеть вечернее платье и отлично вела свою роль. Нас можно было принять за влюбленную парочку, которая старалась не терять даром времени. Но я не переставал наблюдать за столиком Майкла и вскоре был вознагражден. Очень элегантная и со вкусом одетая дама вошла в ресторан и села напротив него. Я тотчас же узнал Дженет.
   -- Это та, которую вы предполагали увидеть здесь? -- спросила моя спутница.
   -- До некоторой степени. Когда она уйдет, следуйте за этой женщиной.
   Я наблюдал за нею из-за своей занавески. Ни одна из присутствовавших в зале женщин не выглядела красивее и элегантнее Дженет. Она тихо разговаривала со своим соседом. Выражение ее лица было очень серьезно. Она ни разу не улыбнулась. Ничто не указывало на то, что пребывание здесь было ей приятно. Она мало ела и почти ничего не пила. Она казалась очень усталой. В конце ужина произошло то, чего я ожидал. Она открыла свою сумку и протянула через стол какой-то предмет величиной с обычную охотничью пулю. По тому, как она держала его в руке, я заключил, что он очень тяжел. Теперь я знал, что мы на верном пути.
   -- Вы довольны? -- спросила моя спутница.
   -- Вполне. Я не хочу больше подвергаться опасности быть узнанным. Это излишне. Я уплачу и уйду. Вы останетесь. И не забывайте, что вам надо следить за женщиной. Берите на помощь любое количество людей. Она должна находиться под непрерывным наблюдением.
   Моя спутница кивнула мне.
   -- Это будет нетрудно, -- сказала она.
   Я ушел. Теперь, когда я знал уже так много, я решил открыть все Ремингтону. Он согласился со мной, что лучше будет оставить Майкла на свободе, и распорядился о том, чтобы квартира на Адамс-стрит, которую, как мы узнали, занимал Майкл, находилась под тщательным надзором.
   Я держался вдали, но сохранил оживленные отношения с мисс Вестон. Ее сообщения всегда были интересны и полезны. Постепенно все, что предпринималось во вражеском лагере, начало выплывать наружу. Мне и Ремингтону доставляло огромное удовольствие присоединять к цепи сведений все новые звенья. Он сам принес мне через несколько дней после ужина у Романо ценное сообщение.
   -- Один из носильщиков, обычно стоящих у вокзала Ватерлоо, вспомнил о небольшом мебельном фургоне, стоявшем недалеко от места, где пассажиры сошли с авто.
   -- Он не видел названия фирмы?
   -- Настолько нам не повезло. Но здесь есть кое-что другое: второй старый носильщик сказал одному из моих людей, что заметил в тот вечер несколько совершенно незнакомых ему носильщиков, которых с тех пор больше не встречал. Шофер автомобиля гостиницы "Савой" утверждает, если вы помните, что мадам де Мигуэль отказала первому предложившему ей свои услуги носильщику и выбрала двух других.
   -- Итак, теперь мы знаем, -- сказал я, собирая в одно целое все полученные нами сведения, -- что человек, выдавший себя за южноамериканца, и его жена поехали с тремя тяжелыми чемоданами к вокзалу Ватерлоо. Там они были встречены ожидавшими их помощниками, одетыми в форму носильщиков, которые внесли их чемоданы в вокзал, а после этого, вероятно, дождавшись благоприятной минуты, вынесли их снова и погрузили на мебельный фургон. Из этого следует, что золото в Лондоне. Продолжаем -- о Дженет нам известно, что она живет в пансионе на Кромвель-стрит, который часто посещается художниками. Она проводит ежедневно около двух часов в Соут-Кенсингтонском музее, где занимается изучением скульптуры. Ровно четыре дня тому назад она передала Майклу какой-то предмет, который, если не ошибаюсь, был довольно тяжел, так как я заметил, что он оттягивал книзу ее сумочку, когда она проходила по залу. Далее.
   Зазвонил телефон. Я узнал голос мисс Вестон. Я принял ее сообщение, и через десять минут мы находились в моем авто по дороге к Твикенгэму. В Кенсингтоне к нам присоединилась мисс Вестон.
   -- Женщина, за которой я наблюдаю, -- сказала она, -- опередила нас всего на несколько минут. Она едет в чьей-то черной машине, и какой-то незнакомец сидит впереди рядом с шофером.
   -- Все идет как нельзя лучше, -- заметил Ремингтон. -- Наш друг заказал на сегодняшний вечер тот же столик у Романо.
   В дороге я несколько мгновений испытывал неприятное чувство. Серая машина промчалась мимо нас с неимоверной быстротой, следуя по Брэндфордской дороге, и вскоре значительно опередила нас. Ремингтон сказал шоферу несколько слов, и мы остановились у полицейского участка.
   -- Мы достаточно долго оставляли Майкла на свободе, -- решил он. -- Он может быть каждую минуту предупрежден, поэтому лучше всего сейчас же его арестовать.
   Я поджидал Ремингтона, вошедшего в здание полиции, чтобы телефонировать центральному полицейскому управлению. Он вернулся в сопровождении двух сыщиков, один из которых сел рядом с шофером, а другой -- около нас.
   -- Нам придется, вероятно, иметь дело с полудюжиной людей, -- заметил Ремингтон, -- и, насколько я знаю субъектов, которых Майкл вербует себе в помощники, дело обойдется не без последствий. Мисс Вестон останется в автомобиле.
   Мы повернули с главной улицы к Твикенгэму, наконец остановились перед большой старой виллой, очень нуждавшейся в ремонте и, по-видимому, необитаемой. Окружающий ее большой сад спускался к реке, и на входной двери висел замок. Мы перебрались через забор. Мисс Вестон, оставшаяся в автомобиле, быстро произнесла:
   -- Этот дом называется "Санкт-юарн", в нем раньше жил скульптор Гудсон.
   Мы поспешили вперед. Место выглядело пустынным и заброшенным, но на широкой садовой дороге видны были свежие следы колес, и, когда мы завернули за угол, мы заметили тонкую струю дыма, подымавшуюся над крышей соседнего флигеля, где находилась, по-видимому, кухня. Ремингтон ускорил шаги, мы все побежали. Обогнули главный вход и направились к зданию, где раньше, вероятно, было ателье. Дверь большой постройки, напоминавшей гараж, была открыта. Мы остановились и заглянули внутрь. Там стоял мебельный фургон, в котором находилось платье ржаво-коричневого цвета из манчестерского сукна. Это была форма носильщика. В ателье вела крепкая дубовая дверь, которая оказалась запертой. Мы прошли по лужайке, трава которой доходила нам до колен, к задней стороне дома. Нам не удалось найти другого входа, но мы проникли в ателье через сломанное окно. Войдя, мы сразу же заметили, что явились слишком поздно. Комната была пуста. В маленьком очаге горел огонь. Несколько странного вида котлов лежали на полу. Чемоданы, покрытые брезентом, который Ремингтон откинул в сторону, стояли, прислоненные к стене. Неслышно было ни звука, но пахло табаком, и можно было даже заметить легкую струйку дыма, еще висевшую в воздухе.
   -- Он ускользнул, -- пробормотал Ремингтон.
   Я вспомнил Горти, когда коснулся рукою золота.
   -- Но мы нашли золото, -- сказал я.
   -- Надо надеяться, что найдем и Майкла.
   Мы обыскали дом, заброшенный и пустынный. Потом послали за местной полицией и приказали забрать золото.
   После этого мы разыскали агента, который сдавал этот дом. Он состроил гримасу, когда мы упомянули о вилле "Санкт-юарн".
   -- Вилла сдана какой-то скульпторше, -- заявил он. -- Она заплатила арендную плату за месяц вперед; хотела убедиться, сможет ли она там работать. Она собиралась сама отливать там свои работы или что-то вроде этого. Я был бы рад, если бы эта старая рухлядь пошла на слом. Она приносит больше хлопот, чем дохода.
   -- Эта дама представила вам какие-нибудь рекомендации? -- спросил я.
   -- Я не требовал рекомендаций. Я рад был, что могу сдать эту виллу. Кроме того, она уплатила вперед.
   -- Я имею некоторый опыт в подобного рода историях: я инспектор Скотленд-Ярда, Ремингтон, и я советовал бы вам быть осторожней при сдаче внаем этой старой виллы. Может быть, вас заинтересует сообщение -- что маленькая печь в ателье виллы, служившая до сих пор для отливки бронзовых бюстов, на этот раз была использована для того, чтобы расплавить золото.
   -- Возможно ли это? Золото Горти и Мецгера?
   -- Так точно, -- подтвердил Ремингтон. -- Они успели расплавить и увезти лишь незначительную часть его; но сделанные ими приготовления свидетельствуют, что они намеревались в ближайшие дни работать в большем масштабе.
   Мы поехали в Лондон, и я проводил своего друга на его квартиру. Я увидел, каким серьезным и бледным сделалось его лицо, когда он выслушал доклад ожидавшего его сыщика. Потом он обратился ко мне.
   -- Квартира на Адамс-стрит пуста. Стенфилда сегодня не было в Британском музее. Он опять ускользнул. Не следовало откладывать ареста ни на минуту.
   -- А женщина? -- спросил я с некоторой тревогой.
   Ремингтон покачал головой.
   -- На что она нам? Она приманка, которая когда-нибудь наведет нас на след. Это тяжелый удар для нас, Грэй. Мы не поймали ни де Мигуэля, ни его жену, ни Майкла Сэйра!
   -- Но у нас золото!
   -- К черту золото!
   Но Горти, как и оправившийся Мецгер, был другого мнения.
  

VIII

Дженет

   Письмо, которое я получила в тот достопамятный день, 3 марта, было следующего содержания:

"Милостивая государыня!

   Имеем честь сообщить вам, что Вильям Соул, служивший садовником в Майфорде, Сэррей, завещал Вам 250 фунтов. Ввиду того, что эта сумма очень незначительна и состоит, главным образом, из облигаций государственного военного займа, мы в состоянии тотчас же выплатить ее вам и просим вас пожаловать к нам или прислать ваши распоряжения.
   С совершенным почтением

Хаскелл и Хэймс."

   Никто не мог бы себе представить, что означали для меня эти деньги. В продолжение многих месяцев я работала в Кенсингтоне, в маленькой мастерской детских платьев, и едва зарабатывала себе на жизнь. По утрам, крадучись, я шла на работу и по вечерам, крадучись, возвращалась домой, в вечном страхе перед Майклом, которого я когда-то любила, и перед Норманом Грэем, который, не прилагая к тому никаких стараний, так странно и властно подчинил мою душу своему влиянию. И вдруг мне на некоторое время улыбнулась свобода. С этой суммой я могла бежать из Лондона и где-нибудь спрятаться. Меня не тянуло в шумные и людные места. После долгих размышлений я заказала для себя под именем Дженет Соул каюту первого класса на самом медленном пароходе линии Р. и О., идущем в Марсель.
   Я потратила значительную сумму на приведение в порядок своего туалета, зашила в платье стофунтовый билет и отправилась в дорогу. Первые дни путешествия были очаровательны. Я нашла в новой обстановке все, по чему тосковала, и была свободна от тягостной необходимости ежедневно работать. Неописуемое чувство восторга охватило меня при виде моря. Пахнущий солью ветер и брызги волн освежали меня и возбуждали во мне бодрость. Когда солнце озаряло серый канал, я испытывала глубокую радость. Чем синей становилось небо и янтарнее светило солнце над Бискайским заливом, тем светлей и спокойней становилось у меня на душе. На свете было так много прекрасного, еще незнакомого мне, и меня охватило жадное желание все это испытать и увидеть.
   Я не хлопотала о том, чтобы получить в столовой особенно хорошее место, и мне пришлось сидеть где-то в отдаленном углу. Мои соседи за столом принадлежали к тому типу лишних людей, которые кажутся созданными только для того, чтобы разгуливать по палубам пароходов и указывать своим спутникам на чаек, дельфинов, на проходящие мимо пароходы, которые и сам каждый видит. В конце путешествия их словно сметает с лица земли, -- качество, которое мне в них более всего симпатично. Проходил день за днем, я вдыхала ароматный воздух и чувствовала себя все лучше. Во мне снова проснулась жажда жизни. Я была молода и здорова. Солнце, здоровый воздух, новый образ жизни очень быстро оказали на меня благотворное влияние. Однажды вечером я надела одно из моих самых красивых платьев, и тотчас меня под различными предлогами окружили около полудюжины мужчин. И когда мы на следующий день остановились в Гибралтаре, целая толпа предложила сопровождать меня осматривать город. Но я предпочла примкнуть к маленькой группе, состоящей преимущественно из моих соседей по столу.
   Мы осматривали достопримечательности города, которому смесь зданий в мавританском и современном стилях придавала оригинальный вид. На улицах встречались арабы в бурнусах и слишком рано увядшие испанки. Мы осматривали рынок и закупали на память разные мелочи, фабрикуемые специально для иностранцев.
   На мгновение мне стало грустно. Мне некому было послать открытки с видом города. Никому в целом мире не было дела до меня. Казалось, несчастье преследовало меня по пятам -- дружба со мной не предвещала ничего хорошего.
   После прогулки мы пошли в отель и велели принести чаю в комнату, отделанную в восточном стиле. Потолок был сделан из пестрого стекла, не было окон, бархатная мебель стояла вокруг маленьких мраморных столиков, на которых находились медные вазы с искусственными цветами. Вся эта безвкусица не производила на меня никакого впечатления, так как мое внимание было привлечено одной женщиной. Придя в отель, мы уже застали ее в этой комнате. Она была еще довольно молода, одета в простое, но очень дорогое платье. Небольшого роста, с миловидным лицом и огромными черными глазами -- но все это не произвело бы на меня особого впечатления, если бы я не заметила, что она пристально смотрела на меня из угла полутемной комнаты полными ненависти глазами. Я не могла вспомнить, чтобы видела ее когда-либо раньше. Но не было никаких сомнений в том, что я внезапно встретила здесь в отеле женщину, ненавидевшую меня.
   Мы все сели за один стол. Рядом со мной сидел пожилой американец, который раза два заговаривал со мной во время путешествия. По-видимому, он искал знакомства с человеком, который, как и он, ликвидировал свои дела. Он сказал мне, что имел когда-то фабрику обуви. Его имя было Фрэнк Поупл.
   -- Вы знакомы с женщиной, сидящей там в углу? -- с любопытством спросил он.
   -- Я ее никогда в жизни не встречала.
   -- Возможно ли это? В таком случае она, вероятно, не выносит незнакомцев. Заметили ли вы, как злобно она на вас смотрит?
   -- Вероятно, она принимает меня за кого-нибудь.
   Поупл нашел это возможным.
   -- Очень темпераментные люди эти испанцы, -- пробормотал он.
   Я была немало удивлена, когда через час после этого увидела ее в углу моторной лодки, отвозившей нас обратно на пароход. Возле нее стояли два чемодана, картонка для шляп и другие дорожные женские принадлежности. Когда мы поднялись на пароход, она взглянула на меня хмуро, почти угрожающе.
   Повинуясь внезапному импульсу, я подошла к ней.
   -- Я вас чем-нибудь обидела? -- спросила я. -- Мне кажется, что мы с вами никогда раньше не встречались.
   Она пристально поглядела на меня. Ее лицо, обычно несомненно красивое и нежное, сделалось холодным и замкнутым, глаза по-прежнему сверкали ненавистью.
   -- Вы Дженет Стенфилд, не так ли?
   -- Да, это мое имя. Откуда вы его знаете?
   Она молча посмотрела на меня. Солнце жгло нас обеих раскаленными лучами. В гавани стоял похожий на зловещего ворона испанец с желтым, как олива, лицом, черной шевелюрой, блестящими глазами и пел сентиментальный романс. Издали, с отчалившего парохода слышалось заунывное пение индусских матросов. Все эти впечатления вплетались в мое настроение.
   -- Я видела ваш портрет, -- хмуро сказала она.
   -- Где?
   -- В Нью-Йорке. Он носил его с собой.
   Она отвернулась, словно решив не разговаривать больше со мной. Ее молчание пришлось мне кстати, но мое счастливое настроение исчезло. Я избегала общества, однако мистер Поупл, несмотря на все мои намеки, не отставал от меня. Он пододвинул свое кресло к тому углу палубы, где я сидела.
   -- Эту женщину зовут Луиза К. Мартин, -- сообщил он мне. -- Она откуда-то с Запада, из Милуоки, и едет в Марсель.
   -- Я о ней больше не думала.
   Мистер Поупл задумчиво потер подбородок. Это был рослый, гладко выбритый мужчина с энергичным подбородком и очень добрыми, но уже окруженными многочисленными морщинами глазами. Мой равнодушный ответ, казалось, оскорбил его.
   -- Будь я на вашем месте, я старался бы избегать ее. Я много путешествовал, привык узнавать людей по их внешности и должен заявить вам, что взгляд, которым она на вас смотрела, я нахожу бесстыдным и подлым.
   Я не испытывала ни малейшего желания поддерживать с ним беседу и оставила его, чтобы пойти спать. Когда я проходила через салон, где танцевали, в свою каюту, беседа на минуту смолкла. Миссис Луиза К. Мартин, одетая в черное платье, с длинной ниткой жемчуга на шее, сидела в кресле. Она вызывающе посмотрела на меня.
   Я подошла к ней. Я поняла, что она только что говорила обо мне и была взбешена.
   -- Вы встретитесь в Марселе со своим мужем, миссис Мартин? -- спросила я.
   Но едва я произнесла эти слова, как раскаялась в них, так как вдруг почувствовала жалость к этой женщине. Она побледнела как труп, и, если бы взгляды могли убивать, я бы тут же на месте упала мертвой. Она не отвечала мне. Я обождала мгновение и пошла в свою каюту.
   Около десяти часов вечера я услышала легкий стук в дверь. Я сразу же догадалась, кто это.
   Вошла миссис К. Мартин в легком халате и домашних туфлях. Она тихо закрыла за собой дверь и предостерегающе поднесла палец к губам.
   -- Мы должны быть осторожны, -- прошептала она. -- Это было безумием с вашей стороны открыто говорить о Майкле.
   -- О моем муже?
   Она презрительно рассмеялась.
   -- Он был женат на мне несколько лет, прежде чем женился на вас, и до этого он имел другую жену.
   Я отвернулась от нее, чтобы она не могла заметить вскипевшей во мне ненависти. Я давно уже предчувствовала нечто подобное.
   -- Если две женщины любят одного мужчину, они должны забыть обо всем, когда ему угрожает опасность. Но я не думаю, что вы еще любите его -- зачем же вы здесь?
   -- Я не вижу никаких оснований объяснять вам это, -- ответила я, -- но, если вы хотите мне верить, -- я не имела ни малейшего представления, что Майкл в Марселе.
   Мне показалось, что она хочет меня ударить.
   -- Что же вам нужно на этом пароходе?
   -- Я решила для отдыха предпринять небольшое путешествие.
   Она склонилась ко мне. При свете лампы ее лицо казалось изможденным и старым.
   -- Дело идет о жизни или смерти Майкла. Вы от кого-то узнали, что Майкл в Марселе. Говорите, от кого?
   -- Клянусь вам, я не знала, что он там.
   -- Дура! Неужели вы не понимаете, что за вами по пятам следует полиция и пользуется вами для того, чтобы найти Майкла!
   -- Разве вы не в том же положении?
   -- Нет. Я родилась в Марселе. Я часто ездила туда. Я знаю там каждый камень и каждую улицу. Это я нашла, что Марсель -- лучшее прибежище для Майкла. Это я повезла его туда, где он теперь находится.
   Наша беседа неожиданно прервалась. Вошла моя горничная, держа в руках синюю полоску бумаги.
   -- Радиотелеграмма для вас, миссис Соул.
   -- Для меня? Это, вероятно, ошибка. Никто не знает, что я на пароходе.
   -- Без всякого сомнения для вас, миссис Соул. На пароходе нет никого другого под этим именем.
   Я развернула сложенную бумагу. Луиза наблюдала за мной горящими глазами. Она едва дождалась минуты, когда горничная покинула нас.
   -- Лгунья! -- прошипела она. -- Видите, что вы натворили? Вы навели лондонскую полицию на верный след.
   Она осыпала меня обвинениями. Но я не слушала ее. Все мое внимание было привлечено несколькими словами радиотелеграммы.
   "Домой 31. Март Генезис Луиза".
   Я почувствовала, как ее пальцы внезапно сжали мою руку. Она прочла телеграмму из-за моего плеча.
   -- Скорее ключ, скорее! -- прошептала она.
   -- Какой ключ? Я не понимаю, о чем вы говорите.
   В конце концов она, вероятно, все-таки поверила мне, так как поспешила к двери.
   -- Обождите минутку, -- сказала она, вырвав у меня из рук телеграмму.
   Пароход начало качать, и я рада была возможности улечься в постель. Она скоро вернулась. Ее щеки горели. Она вернула мне телеграмму. Под словами она написала их правильное значение: "Опасность 97 должна сейчас же быть ликвидирована. Луиза".
   Я посмотрела на нее, качая головой.
   -- Вероятно, я очень глупа, -- сказала я, -- так как не понимаю ни слова.
   -- Вы, действительно, глупы. Нет ничего удивительного в том, что Майкл не доверил вам шифра. Это значит, что человек, представляющий собой опасность для Майкла, едет в каюте No 97 и должен быть тотчас же устранен с дороги мной, Луизой, -- понятно?
   -- Но откуда Майкл узнал, что я на пароходе и почему он телеграфировал мне, а не вам?
   -- Полицейскому управлению в Марселе телеграфно сообщаются списки всех пассажиров, едущих из Лондона в Марсель. Майкл имеет друга в управлении. Возможно, что за мной следят. Он очень верно предположил, что я разыщу вас и что я больше вас подхожу для выполнения поручения. Так, а теперь остается узнать, кто едет в каюте No 97.
   Она окликнула проходившего мимо стюарда. Он открыл дверь и заглянул в каюту.
   -- Стюард, не знаете ли вы имени пассажира каюты No 97?
   Он отрицательно покачал головой.
   Она протянула ему кредитку.
   -- Пожалуйста, постарайтесь узнать.
   Через минуту он вернулся.
   -- Мистер Поупл, мадам, -- американец.
   Стюард не успел закончить, как мы услышали знакомый громкий голос.
   -- Я получил заказ обуви на 140 000 долларов, и с тех пор дела мои пошли в гору.
   Мистер Поупл прошел мимо двери.
   -- Он показался мне подозрительным с первого взгляда, -- прошептала Луиза, -- это, должно быть, не кто иной, как Билл Лунд из Чикаго.
   -- Что же вы собираетесь теперь делать?
   -- Исполнить приказание Майкла.
   На следующее утро мистер Поупл снова подошел ко мне. Он с самого начала был очень внимателен, но говорил всегда о незначительных вещах. В это утро он заговорил о дамских полусапожках, но внезапно переменил тон.
   -- Вы, значит, подружились с женщиной, которая смотрела на вас так, словно хотела сожрать?
   -- Этого я не сказала бы.
   -- Но она была вчера вечером в вашей каюте.
   -- Минутку. Что же из этого?
   Он задумчиво глядел на дымок своей сигары.
   -- Я надеюсь, что вы достаточно умны, чтобы последовать доброму совету: держитесь подальше от этой истории.
   -- От какой?
   Он пожал плечами.
   -- Я вижу несколько китов под водой. Я никогда прежде не видел таких больших китов в этой части моря.
   -- Другими словами?
   -- Довольно об этом. Возможно, я и так сказал слишком много.
   Его предупреждение не рассердило меня.
   За последние дни со мной произошла удивительная перемена. Я сама себя не узнавала, не понимала мыслей, овладевших мной. Я не находила больше никакого очарования во всем том, что прежде делало для меня совместную жизнь с Майклом столь привлекательной. В эти дни жадный город с его погоней за весельем и роскошью был забыт. Освобожденная от ежедневных забот, я вбирала в себя море, и небо, и звезды. Моя душа выздоравливала.
   Другими словами, связь с Майклом сделалась для меня невыносимой. Я испытывала страстное желание начать новую жизнь.
   Хотя я и точно знала теперь, что мистер Поупл был сыщиком, я ничего не сказала об этом Луизе; все же меня несколько удивило, когда я заметила, как быстро они сдружились. Они часами сидели вместе, и прекрасные глаза Луизы кидали все более и более выразительные взгляды. Она, без сомнения, желала привлечь его к себе, и ей это, по-видимому, удалось.
   Я гуляла по палубе с пароходным врачом, и мы, проходя мимо, слышали отрывки их беседы. Они назначили встречу в Марселе на завтрашний вечер. Мистер Поупл предложил ей это, и она согласилась с робким, но многообещающим взглядом. После обеда они пили на палубе кофе. Их головы соприкасались, они тихонько разговаривали. Проходившие мимо люди улыбались. Было ясно, что здесь началась любовная история. Тем более я удивилась, когда Поупл вдруг подозвал врача, который двумя минутами раньше присоединился ко мне.
   -- Пожалуйста, подойдите сюда на минутку, доктор.
   Мы тотчас же остановились. Мистер Поупл с трудом приподнялся.
   -- Мне кажется, я болен, доктор. Пожалуйста, пойдемте на минуту в мою каюту.
   Мистер Поупл внезапно побледнел, покачнулся и сжал руку врача. Мне показалось, что он сейчас упадет. Мы все обратились к Луизе. Она покачала головой и казалась такой же пораженной, как мы.
   -- Мы только что выпили наш кофе, -- объяснила она, -- мистер Поупл что-то рассказывал мне и вдруг замолчал. У него заболела голова. Я заметила, что он как-то странно выглядел. Потом он позвал врача. Это все, что я знаю.
   Посторонние поспешно разошлись. Я опустилась в кресло, которое оставил мистер Поупл. Когда мы остались вдвоем, она лукаво посмотрела на меня. Ее полузакрытые глаза радостно сверкали.
   -- С ним покончено. Не думаю, что он сможет шпионить за мной в Марселе.
   -- Вы отравили его? -- спросила я, задыхаясь.
   Она поглядела на меня со странной улыбкой.
   -- Некоторые предпочитают стрелять. Я нахожу яд более верным средством.
   Теперь я знала, что Майкл рассказывал ей обо мне. В это мгновение вся моя любовь к нему обратилась в ненависть.
   На следующее утро мы прибыли в Марсель. Солнце сверкало. Здесь, где не было больше освежающего морского ветра, стояла невыносимая жара. Это был странный день. Я помню все -- запах гнилой рыбы в гавани, запах свежей соломы; от одного грузового парохода несло луком, и из корзин уличных цветочников струился пряный аромат. Пароход остановился. Мы стояли на палубе и ждали, пока нас спустят вниз. Внезапно меня охватил ужас. Несмотря на то, что солнце жгло, я почувствовала ледяной холод. Опершись о деревянные перила, стоял человек, на загоревшем лице которого застыло выражение голода и звериной жадности. Он был одет даже для рабочего слишком оборванно. На нем был коричневый сюртук, порванные синие брюки, ботинки без шнурков и грязная шапка. Это было больше, чем маскарад -- это было перерождение -- и все же я узнала Майкла. Он больше не смотрел в мою сторону, но я тотчас же поняла, что он меня видел. Я поступила, принимая во внимание обстоятельства, очень неосторожно. Я подошла к Луизе и тронула ее руку.
   -- Поглядите туда, -- сказала я и указала ей на ожидающего человека.
   Секунды две она равнодушно смотрела на него. Потом выражение ее лица внезапно изменилось. Ее рот раскрылся, краска сбежала со щек, и в глазах появился страх. Она прижалась ко мне.
   -- Что-то случилось, -- прошептала она. -- Он должен был бежать. Ах, неделя, которую мы вместе рассчитывали провести!
   Сейчас же после этого начали спускать пассажиров. Я покинула пароход вместе с другими и подождала, пока замученный и пахнущий чесноком чиновник сделал таинственную пометку мелом на моем чемодане. Носильщик поднял его.
   -- Такси, к отелю "Сплендид", -- приказала я. Внезапно возле меня очутилась Луиза Мартин.
   -- Он непременно хочет вас видеть. Где вы остановитесь?
   -- В отеле "Сплендид", -- сказала я, неприятно пораженная.
   -- В шесть часов вечера я зайду за вами.
   -- Зачем я нужна Майклу?
   -- Майклу не задают вопросов, -- ему повинуются. Вам должно это быть давно известно.
   У меня было такое чувство, точно отвратительная туча омрачила мое путешествие. Я чувствовала тревогу. В шесть часов Луиза зашла за мной, и мы отправились в один из самых ужасных портовых кварталов. Впоследствии я узнала, что это было самое страшное место не только в Марселе, но и во всей Европе, вонючее и грязное. В каждом доме была таверна, на каждом шагу попадались густо накрашенные женщины и пьяные мужчины. Я испугалась.
   -- Куда мы едем? -- спросила я.
   -- В единственное место, где Майкл в безопасности. Даже марсельская полиция не смеет искать его там.
   -- Неподходящая обстановка для нас, -- сказала я, оглядывая улицу.
   Луиза презрительно посмотрела на меня.
   -- Я вижу, вы никогда не были подходящей женой для Майкла.
   Мы остановились наконец перед узким и темным входом в такое отвратительное и жуткое место, что я медлила выйти из экипажа. Но Луиза повлекла меня в тесный проход между двумя каменными стенами, об одну из которых с шумом ударялись волны моря. В конце прохода она открыла маленькую дверь, и мы очутились в трактире самого низкого пошиба, с земляным полом и покрытыми жестью столиками. За стойкой находилась толстая женщина с хитрым лицом, и, если я хочу представить себе что-либо отвратительное, я вспоминаю коварные и развратные лица мужчин, с любопытством глядевших на нас. Их рожи ухмылялись.
   Луиза направилась к сидевшей за стойкой женщине и прошептала ей что-то на ухо. Женщина с достоинством кивнула и улыбнулась, обнаруживая желтые, испорченные зубы. Она осторожно оглядела помещение, чтобы убедиться, нет ли среди ее гостей посторонних. Потом сделала нам знак толстым, украшенным кольцами пальцем следовать за ней и повела нас по нескольким ступеням через коридор в темную, отвратительно выглядевшую и безвкусно меблированную комнату. На каминной доске стояло разбитое зеркало, закопченные стены были влажны от сырости, несколько невероятно грязных кресел стояли вокруг шаткого стола. В углу находилась кровать. На ней сидел Майкл. Он все еще был одет, как французский рабочий, но на его лице появилось совсем новое выражение -- безнадежное отчаянье затравленного и окруженного врагами зверя. Когда женщина, злорадно хихикая, вышла, я прочла в глазах Майкла нечто, от чего кровь застыла в моих жилах. Я поняла, что попала в западню.
   -- Чертовка! -- медленно и угрожающе произнес он, обращаясь ко мне. -- Ты привела сюда своего любовника, эту полицейскую собаку!
   -- Неправда! Я приехала в Марсель отдохнуть.
   -- Отдохнуть! -- горько произнес Майкл.
   -- Отдохнуть! -- проскрежетала Луиза. -- Послушай ее. Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Но теперь -- теперь она узнает, что значит обманывать меня и Майкла!
  

Грэй

   В конце марта, объехав Египет и Алжир, я приехал в Монте-Карло, где нашел телеграмму Ремингтона, просившего меня немедленно приехать в Марсель. Я тотчас же понял причину этого и менее чем через двенадцать часов встретился с Ремингтоном и Демейлем, шефом марсельской полиции. Мы отыскали маленькую виллу в одном из предместий Марселя, в которой совершилось преступление, увеличившее и без того дурную славу этого квартала.
   Я не говорил с Ремингтоном и не понимал, зачем понадобилась моя помощь в этом деле, казавшемся таким несложным. Обитатель виллы, семидесятилетний старик, 24 часа тому назад был найден тяжело раненым в голову. Он истекал кровью и находился в бессознательном состоянии. Его поместили в соседний госпиталь, но врачи выражали мало надежд на его выздоровление. Установлено было, что у него украли большую сумму денег, обладанием которой он имел глупость хвастаться в одном кафе. Несомненно, что преступление было совершено теми же преступниками, которые с некоторого времени являлись грозой этого квартала. Мы осмотрели место преступления и осведомились у полиции о подробностях. После этого отправились к Демейлю, и в его кабинете Ремингтон приступил, наконец, к изложению дела.
   -- Вы, конечно, знаете, Грэй, зачем я вызвал вас сюда?
   -- Ради Майкла, вероятно!
   Ремингтон кивнул. По сосредоточенному выражению его холодных серых глаз я понял, что он считал Майкла почти пойманным.
   -- Следы привели нас в Париж, -- сказал он, -- потом сюда. Непосредственно за этим, как вам подтвердит и Демейль, увеличилось число преступлений в данной местности, и стало ясно, что за всем стоит какой-то дерзкий преступник. Демейль рассказывает, что за последние два месяца ворам удалось похитить ценностей на два миллиона франков.
   -- Как обстоят дела в данный момент? -- спросил я.
   -- Восемь дней тому назад, -- начал Ремингтон, внимательно взглянув на меня, -- Дженет Соул выехала из Тильсбюри в Марсель. Женщина, путешествующая под именем Луизы К. Мартин и бывшая в Нью-Йорке подругой Майкла, выехала из Америки в Гавр и там села на тот же пароход, которым ехала Дженет Соул. Вероятно, она сделала это, чтобы отвлечь от себя подозрение. Обе женщины находятся на пути в Марсель -- их пароход должен сегодня прибыть, за ними установлен строжайший надзор. Кроме того, Демейль покажет вам нечто очень интересное.
   Демейль положил передо мной книгу в кожаном переплете и показал запись.
   Я быстро прочел следующее:
   "Генри Гай, из французских колоний, 5 футов 6 вершков росту, седые волосы, седая борода, живет в вилле Виолет в Бандоле. Ведет обширную корреспонденцию, абонируется на английские газеты, между прочим на "Гольф Иллюстрейтэд". Имеет маленький автомобиль и часто играет на поле для гольфа в Гьере".
   -- Дальше? -- спросил я.
   -- Этот человек, -- сказал Демейль, -- разменял вчера в казино в Бандоле тысячефранковую кредитку, украденную в вилле, которую мы сегодня осматривали.
   Я поглядел на свои часы.
   -- Как далеко отсюда до Бандоля?
   -- Семьдесят четыре километра. Мы были бы уже там, если бы мой друг Ремингтон не настоял на том, чтобы мы подождали вас.
   -- Вы говорили, что Дженет Соул прибыла пароходом, -- обратился я к Ремингтону по пути в Бандоль. -- Но это ее девичье имя.
   Ремингтон утвердительно кивнул.
   -- По какой-то причине она снова стала называться этим именем. Может быть, она узнала о Майкле нечто, давно уже известное мне.
   Я овладел своим голосом, насколько это было в моих силах. Я не хотел дать заметить Ремингтону, как близко принимал к сердцу все, что имело отношение к Дженет.
   -- Что вы хотите этим сказать?
   -- Я полагаю, что Майкл уже много лет женат на Луизе Мартин. Дженет Соул, вероятно, узнала об этом. Возможно, она приехала сюда, чтобы узнать правду. Нам известно, что она уже в течение нескольких месяцев не поддерживала с Майклом никаких отношений.
   Шеф полиции задумчиво поглядел в окно.
   -- Интересно, -- заметил он, -- что величайшие преступники современности ускоряют свою гибель тем, что возбуждают против себя ревность женщин. Теперь на пути к Марселю находятся две женщины, желающие посетить Майкла. Американский сыщик, который уже несколько лет разыскивает его, выехал следом за Луизой Мартин из Нью-Йорка. Поездка Дженет Соул в Марсель укрепила в Ремингтоне подозрение, что Майкл находится именно там. Мой преемник, обыкновенно, говорил:
   -- Если хотите поймать мужчину, не упускайте из виду женщин.
   Мы прибыли в Бандоль еще до наступления сумерек и подъехали к вилле Виолет, расположенной за городом. Это был очень красивый дом, построенный между двух скал у самой бухты. Мы оставили машину и поднялись пешком по дороге, ведущей к главному входу. На наш звонок тотчас же показалась полная, добродушного вида француженка, которая с сожалением покачала головой, когда мы спросили, дома ли мосье Гай.
   -- Господин уехал в своем авто, -- сказала она. -- Я жду его с минуты на минуту, но он может вернуться и очень поздно. Я не знаю определенно. Не оставите ли вы записки?
   -- Мы войдем и обождем его, -- предложил Демейль. Но женщина ни на шаг не отступила от порога.
   -- Это невозможно, -- заявила она. -- Мой господин редко принимает гостей и не разрешает впускать в дом никого во время своего отсутствия.
   Демейль положил руку на ее плечо и пытливо поглядел ей в глаза.
   -- Мадам, -- сказал он, -- я шеф марсельской полиции и иду, куда считаю нужным. Но, впрочем, ваше лицо кажется мне очень знакомым.
   Она отпрянула назад. Ее глаза злобно сверкнули.
   -- Шеф полиции!.. Но что случилось?
   Мы обыскали салон и столовую Генри Гая и не нашли ничего, что могло бы принадлежать французскому колонисту, приобретшему состояние на сахарных плантациях. Но в шкафу его спальни я нашел клюшки, которыми Стенфилд играл со мной в гольф в Уокинге. Я взял из футляра клюшку, которой он сделал решивший победу удар; даже в этот момент триумфа я восхищался его изумительной игрой в гольф.
   -- Наш обыск не закончен, пока мы не найдем его самого, -- сказал Ремингтон.
   -- Наш обыск закончен, -- сказал я.
   Мы оставались в вилле около получаса и тщательно обыскали ее. Маленький гараж был пуст, и Ремингтон указал на шесть или восемь пустых жестянок, которые только недавно были опорожнены.
   -- Не думаю, чтобы мы сегодня увидели этого человека.
   Мы решили уйти. Экономка теперь настаивала на том, что ее хозяин, вероятно, скоро вернется, и пыталась, по мере возможности, задержать нас.
   Демейль резко прервал ее.
   -- Мадам, я объявляю вас под надзором полиции. Один полицейский останется здесь в доме. Завтра вас допросят. Лучше не пытайтесь завязывать отношения с вашими сообщниками до этого времени.
   Женщина осыпала нас градом ругательств и обвинений на жаргоне французских воров, который был мне совершенно непонятен. Демейль некоторое время спокойно выслушивал ее.
   Потом обратился к полицейскому, который сопровождал нас из Марселя:
   -- Не спускайте глаз с этой женщины. Она из портового квартала, где теперь прячется ее хозяин.
   Полицейский сделал под козырек и опустил свою тяжелую руку на плечо женщины. Внезапно она рассмеялась и указала на улицу.
   -- Мой хозяин возвращается. Что вы ему скажете теперь, после того, как вы обыскали все комнаты и перевернули дом вверх дном?
   Мы стояли у входа, и, должен признаться, я растерялся. Пожилой господин въехал на маленьком Ситроене и вежливо снял шляпу.
   -- Добрый вечер, господа! Вы, как я вижу, хотите навестить меня?
   -- Вы господин Гай? -- спросил Демейль.
   -- Да, это мое имя.
   -- И это ваш дом?
   -- Я арендую его.
   Он вышел из автомобиля, вопросительно поглядывая то на одного, то на другого из нас. Я отлично знал, каким мастером грима был Майкл, но стоящий перед нами человек не был им. Глаза Ремингтона встретились с моими. У нас обоих мелькнула одна и та же мысль.
   -- Мое имя Демейль, -- представился шеф. -- Я начальник марсельской полиции. Будьте любезны ответить на несколько вопросов.
   -- Шеф полиции, -- повторил Гай, и если его изумление было притворно, оно было замечательно хорошо разыграно.
   -- Вот именно. С каких пор вы живете в этой вилле?
   -- Десять месяцев.
   -- Вы разменяли вчера в казино тысячефранковую кредитку?
   -- Да.
   -- Откуда вы ее взяли?
   -- Из ящика моего письменного стола. Она лежала там несколько недель.
   Я решил на собственную ответственность поставить вопрос.
   -- У вас только одно авто?
   -- Понятно, -- тотчас же ответил он, -- в моем гараже недостаточно места для двух машин.
   Я извинился, вышел на минуту и вернулся с клюшками для гольфа.
   -- Не принадлежат ли они вам?
   Он отрицательно покачал головой.
   -- Их оставил прежний квартирант. Я не играю в гольф.
   Я пошел в гараж и выкатил оттуда шину, которая стояла у стены.
   -- Если у вас нет другого авто, чем же объясняется, что все находящиеся в вашем гараже шины на два номера больше колес ситроена, на котором вы приехали?
   Он молча посмотрел в сторону. Он понял, что мы его перехитрили. Полицейский вернулся с маленьким толстым человеком без сюртука, от которого сильно несло чесноком.
   -- Ему принадлежит кафе на углу улицы, -- доложил полицейский, -- он хорошо знает Гая.
   -- Это господин Гай? -- спросил Демейль.
   -- Да нет же, Господи! Я отлично знаком с мосье Гаем. Это кто-то другой. Господин Гай уехал сегодня утром на своей машине.
   Демейль обратился к человеку, выдававшему себя за Гая.
   -- Что вы на это скажете?
   -- Я сделал лишь то, за что мне уплатили. Я в вашем распоряжении, господа!
   -- Заприте дом, -- приказал Демейль полицейскому, -- и отвезите мужчину и женщину в Марсель. Нам здесь нечего больше делать, -- обратился он ко мне и Ремингтону, -- теперь нам остается только подождать в Марселе прибытия парохода. Одна из женщин, если только не обе, приведут нас к человеку, которого мы ищем.
   В этот вечер Ремингтон и я ужинали в большом ресторане, где нам очень внимательно прислуживали, чем мы были обязаны Демейлю, который лично заказал по телефону угловой столик. Он обещал прийти к кофе, но, к нашему удивлению, появился, едва мы заняли наши места. Демейль подошел к нам в сопровождении высокого, бородатого мужчины. Шеф полиции был человеком непоколебимого самообладания, но теперь он казался взволнованным.
   -- Господа, случилось нечто весьма серьезное. Постараюсь быть кратким: мой секретарь, молодой человек, служивший мне в течение 5 лет, уличен в связи с крупной бандой преступников. Это несомненно он, и никто другой, предупредил Майкла. Мало того, он неправильно информировал меня о прибытии парохода "Карлтон". Он сказал мне, что пароход прибудет только вечером, на самом же деле он прибыл утром, и наш план проследить двух женщин рухнул.
   Внезапно меня охватил страх за судьбу Дженет. Я почувствовал, что она в опасности. Я не думал, что она приехала в Марсель, чтобы вернуться к Майклу. Я хотел подняться, но Демейль остановил меня.
   -- Выслушайте меня. Нам известно, что англичанка остановилась в отеле "Сплендид". В 6 часов за ней зашла вторая женщина, и обе уехали в экипаже. За ними последовал американский сыщик Лунд, не упускавший Луизы из виду во время путешествия. Он рассказывает, что вчера совершено было покушение на его жизнь. У Мартин дурное прошлое. В молодости она дважды сидела в тюрьме в Париже. А несколько лет назад она, вследствие павшего на нее подозрения в убийстве, находилась в предварительном заключении. Она невероятно жестока, но в то же время очень смела. Лунд сообщает, что обе женщины ненавидят друг друга. Он убежден, что англичанка, называвшаяся на пароходе Дженет Соул, попала в ловушку, где ее поджидает Майкл.
   -- Где мистер Лунд? -- спросил я.
   -- Он следовал за ними в самый подозрительный квартал Марселя, но, как только установил место, где они остановились, вернулся сюда за помощью. Они находятся в квартале, которым полиции еще не удалось овладеть. Мы не решались произвести там основательный обыск, но сегодня нас ничто не остановит.
   -- Отправимся сейчас же, -- сказал я.
   Мы пошли к выходу.
   -- Мне очень жаль, -- сказал Демейль, -- но я не могу сопровождать вас. Если я покажусь в этой местности, я непременно навлеку на вас подозрения. Господин Сантель, -- добавил он, обращаясь к своему спутнику, -- возьмет на себя командование полицейским отрядом. Лунд ожидает в своей машине. Сыщики заняли посты на протяжении всего квартала. Желаю успеха!
   В поджидавшем нас авто мы проехали широкие красивые улицы города и добрались, наконец, до местности, которая становилась все отвратительней и грязней. Мужчины и женщины, сидевшие у окон, имели отталкивающий вид. В то время как в городе стоял веселый шум, здесь царило мрачное, угнетающее молчание. В маленьких кафе неслышно было музыки, на губах женщин не было улыбки. Их голодные, испитые, грубо раскрашенные лица выражали только одно чувство -- жадность. Завистливые взгляды преследовали наш автомобиль, бывший для них символом роскоши. Трудно было себе представить, что находишься в культурном городе.
   -- Кажется, для этой местности не существует законов, -- сказал я.
   Наш спутник пожал плечами.
   -- В больших портовых городах всегда собираются человеческие отбросы всего мира. Мы их не трогали по мере возможности. Здесь их последний приют. Если мы бываем вынуждены выступить против них, мы идем, как сегодня, целыми отрядами.
   Я понял его: когда мы проходили, человек, похожий на злодея, шептал что-то на ухо Сантелю. Наконец, добравшись до конца мрачной улицы, упиравшейся в огромную железную дверь пароходной верфи, наш начальник остановился и сказал нам:
   -- Тише, господа, мы у цели.
   Мы сошли вниз по нескольким каменным ступеням, прошли через узкий коридор и очутились в кафе. Более грязного и запущенного помещения я никогда в жизни не видел. Около дюжины человек сидели за столами и пили. Одни из них были пьяны, другие спали, уронив голову на стол. Какой-то человек закрыл лицо обеими руками. Женщина у стойки поглядела на нас. Лохмотья, казалось, спадали с ее отвратительного тела. Над ее верхней губой чернели густые усы.
   -- Именем закона, -- прошептал Сантель ей на ухо.
   -- Я к вашим услугам, -- ответила она.
   -- Мы не ищем никого из ваших обычных кандидатов на виселицу. Отступите в сторону.
   Женщина скорчила отвратительную гримасу, пожала плечами и пробормотала:
   -- Вы никого не найдете. Он был здесь, но его уже нет.
   Мы прошли за стойку и очутились в сырой, вонючей и совершенно темной комнате. Четыре человека как тени следовали за нами, у каждого в руках был фонарь. Некоторые из комнат, через которые мы проходили, служили спальнями, другие, вероятно, для попоек. Все комнаты были пусты. В одной из них мы нашли ведущие наверх ступени и остановились. Трое из наших людей тщательно осмотрели пол и стены. Вдруг неожиданно открылась потайная дверь, которая вела, казалось, в черную, непроглядную пропасть. Один из наших людей, шедший впереди, спустил веревочную лестницу. Мы спустились по ней один за другим и попали в большой погреб. Из одного конца падала полоса света, и мы услышали плач женщины, при звуке которого я почувствовал, что мной овладевает безумие. Я ринулся вперед, но Сантель удержал меня за руку.
   -- Осторожно, -- прошептал он, -- если он там и увидит вас, то вы будете убиты. Предоставьте другим поймать его.
   Я почти не слышал его слов. Нас было семеро, и каждый горел желанием поймать этого человека, но каменные стены словно издевались над нами.
   Лунд нащупал дверную щель, но не находил замка. Вдруг я услышал голос Майкла. Несмотря на то, что он находился в отчаянном положении, его голос звучал холодно и сдержанно, как всегда.
   -- В последний раз, Дженет, говори правду! Где деньги, которые ты получила за драгоценности? Зачем ты последовала за мной в Марсель?
   На мгновение воцарилась тишина. Голос Дженет звучал до ужаса слабо:
   -- Никто не давал мне денег. Я сама зарабатывала для себя с тех пор, как ты уехал.
   В ответ раздался громкий хохот, и я понял, что с ними была другая женщина.
   -- Лгунья! -- крикнула Луиза. -- Говори, зачем ты приехала в Марсель и почему английский детектив Ремингтон следовал за тобой? Говори, зачем ты вызвала из Монте-Карло Нормана Грэя, твоего любовника?
   -- Я ничего не знаю. Мой дядя оставил мне наследство в 250 фунтов -- Соул, садовник, который когда-то работал у тебя, Майкл. Я приехала в Марсель немного отдохнуть.
   Снова раздался саркастический смех Луизы Мартин. Вдруг тихо прозвучал электрический звонок, и Майкл разразился проклятьями. Послышались поспешные шаги, звук открываемой двери. Голос Майкла. Казалось, страх овладел им.
   -- Тебе нет спасения, -- сказал он. -- Я предоставлю тебя Луизе.
   Голос Дженет поднялся почти до крика:
   -- Не оставляй меня одну с ней, Майкл! Я так боюсь ее!
   Мной овладело бешенство. Я изо всей силы навалился на дверь, и мы ворвались в комнату. Никогда представшая перед моим взором сцена не изгладится из памяти. На земле лежала побелевшая от страха Дженет, связанная по рукам и ногам. Луиза Мартин, как фурия, склонилась над ней, глядя сверкающими ненавистью глазами. Майкл успел уже наполовину проскользнуть в запасную дверь. Он поднял руку одновременно со мной. Раздалось два выстрела. Дверь со стуком упала. Я почувствовал острую боль в плече, и мне показалось, что я схожу с ума. Я разрезал веревки, стягивающие Дженет, причем бормотал что-то бессвязное. Я пробовал преодолеть овладевшую мной слабость. Потом все поплыло перед моими глазами, пол ускользнул из-под ног. Последнее, что я запомнил, был смех Луизы Мартин.
   Через шесть недель меня посетил в госпитале Демейль. Словно извиняясь, он сказал:
   -- Я чрезвычайно сожалею, что этот человек скрылся, сэр Норман.
   -- Как это ему удалось?
   -- Он вышел через запасную дверь, которую запер за собою, и спустился по веревочной лестнице в узкий канал, ведущий прямо к гавани. Там сел в ожидавшую его моторную лодку и пересек гавань. Лодку нашли на следующее утро у берега и полагают, что его смыло тяжелой волной за борт. Во всяком случае, с тех пор о нем ничего не было слышно.
   -- А что с Луизой Мартин?
   -- Семь лет тюрьмы!
   -- А англичанка?
   Демейль со странной усмешкой посмотрел на цветы, стоявшие у моей кровати.
   -- Некоторое время она оставалась в Марселе. Я не знаю, где она живет теперь.
   Едва мой посетитель покинул меня, я позвонил сестре.
   -- От кого эти цветы?
   Она улыбнулась, как улыбается француженка, подозревая любовную историю.
   -- Все время, пока вы находились в опасности, сюда каждый день приходила очень красивая англичанка. Неделю тому назад она уехала обратно в Англию, но перед отъездом поручила цветочному магазину присылать вам каждое утро свежие розы.
   -- Не оставила ли она письмо?
   -- Нет.
   -- Когда мне можно будет вернуться в Англию?
   Сестра посмотрела на меня с упреком.
   -- Через две недели, если будете хорошо вести себя. Но если вы будете неспокойны, лихорадка вернется, и в этом случае вы, может быть, никогда не увидите Англии.
   -- Сестра! Вы любили когда-нибудь?
   -- Пациент не должен задавать таких вопросов, -- ответила она, и ее глаза засветились нежностью, а губы дрогнули.
   -- Я нуждаюсь в сочувствии; но если вы не желаете со мной разговаривать, я усну.
   -- Чем больше вы будете спать, тем скорее вы вернетесь в Англию.
   Итак, я заснул.
  

IX

Сэйр

   После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков -- Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней, монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Оба мошенничали за картами -- у них была ободранная колода, которая служила им за год до моего появления, -- много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это им пройдет безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.
   Я не представляю себе большего одиночества, чем то, в котором мы жили. Я начал ненавидеть все, что с первого взгляда пришлось мне по душе: бодрящий, острый запах только что срубленных деревьев; аромат, пропитывавший землю до и после виноградной жатвы; свежевспаханные поля; залитые солнцем поляны, над которыми носился осенний запах винограда. Все это скоро перестало радовать меня. Я определил свой исчезавший интерес к природе как признак слабости, как предвестник наступающей старости. Я всегда отдавал себе отчет в своих переживаниях и в положении, которое занимал на свете.
   Иногда, когда те двое спали, я читал газеты, которые с большим трудом добывал в соседней деревне. Я читал о себе, о том, что я ужаснейший из всех находящихся на свободе преступников; что знаменитейшие сыщики Лондона, Парижа и Нью-Йорка поклялись меня поймать; я читал о своих преступлениях, смелости и бесстрашии. Я читал обо всем этом, сидя в лесу у своей хижины, и усмехался. Я знал, что мне здесь ничто не угрожает и я могу оставаться сколько угодно, не боясь опасности. Но бархатные брюки и тужурка дровосека были мне не по вкусу. Не нравились мне также черный хлеб, суп из чеснока, яблоки и кислое пиво, составляющие, главным образом, мою пищу. В Лондоне для меня заготовлено было достаточно денег.
   Я знал, что рано или поздно я отправлюсь за этими деньгами и вновь натравлю против себя моих врагов.
   Однажды какая-то случайность навела меня на блестящую мысль. Мы отправились за табаком для наших трубок. Отошли приблизительно на двадцать метров от того места, где лесная дорога резко поворачивала в сторону, и, по обыкновению, оставили наши повозки посреди дороги. Вдруг из-за угла показался автомобиль, мчавшийся с такой быстротой, что шофер едва успел затормозить его. С необыкновенной ловкостью проехал он мимо нас, чуть задев стволы деревьев и едва скользнув по краю пропасти, тянувшейся вдоль самой дороги. Отъехав на некоторое расстояние, шофер обернулся, погрозил кулаком и послал по нашему адресу несколько проклятий. Я приветливо махнул ему рукой, так как в это мгновение меня осенила блестящая идея.
   В тот же вечер, убедившись, что Пьер и Жак выпили достаточное количество кислого вина, я посвятил их в свой план.
   -- Товарищи, мы живем как собаки.
   Они убедительно прорычали что-то -- они почти никогда не говорили членораздельно.
   -- Сегодня, -- продолжал я, -- мне кое-что пришло в голову. Если бы наши повозки стояли на один дюйм ближе к краю дороги или шофер оказался бы менее ловким, авто разбилось бы вдребезги и полетело бы в пропасть.
   Они снова пробормотали что-то, прислушиваясь к моим словам.
   -- Собачья жизнь, -- повторил я. -- Вам нужны деньги и деньги для того, чтобы пить внизу, в кафе у подножья гор, брантвейн -- с женщинами, которые теперь не хотят знать вас, потому что вы нищие и ничего не можете им купить.
   Они вынули трубки изо рта и прислушались внимательней.
   -- Человек, проехавший сегодня мимо нас, наверное, имел при себе много денег, большой, туго набитый бумажник. Когда он будет лежать без сознания, мы возьмем деньги. Один из нас принесет их сюда, где их можно спрятать в надежное место. Утерянный бумажник!
   Что вы скажете на это, товарищи?
   По-видимому, мой план им понравился. Жак отвратительно улыбнулся, причем выступили наружу его желтые волчьи зубы. Выпуклые черные глаза Пьера загорелись жадностью.
   -- Деньги мы разделим поровну на три части? -- спросил он.
   -- Понятно, каждый получит треть, -- поддакнул я. -- Все остальное можете спокойно предоставить мне.
   На следующее утро мы с обновленной энергией приступили к работе. Все время, пока мы работали в лесу, срубая сучья с поваленных деревьев и нагружая стволы на телеги, мы думали об удаче, возможно, поджидающей нас сегодня же на обратной дороге домой. Когда наступило время возвращаться, я заметил, что у моих спутников настроение лучше, чем было когда-либо.
   Они шли рядом с повозками в приподнятом состоянии духа. Я, обладавший более зоркими глазами, оглядывал извилистую дорогу, бегущую вниз в долину и снова вверх в гору. Мы очень медленно огибали каждый угол и остановились у опасного места, исполненные злых надежд. Но все было не так просто, так как иногда нас замечали издалека, иногда шоферы ездили слишком осторожно. Все же на четвертый день наше терпение было вознаграждено. Маленький автомобиль показался из-за угла, вблизи которого мы, так сказать, стояли на якоре, со скоростью, которую развивает француз, желающий до конца использовать свою машину. Шофер дико вскрикнул, авто столкнулось с нашими повозками и полетело вместе с шофером в пропасть. Это было великолепное зрелище.
   Я слез вниз к нашей жертве и вытащил из внутреннего кармана его пиджака многообещающего вида черный бумажник. Потом я приложил ухо к его сердцу и установил, что он еще жив. Я приказал Пьеру отъехать с телегой на другую сторону дороги, и мы спрятали деньги в дрова. После этого мы принялись ожидать дальнейшего, и, хотя мне не было никакого дела до того, жив или мертв был этот человек, все же я обмыл его раны и расстегнул на нем платье. Вскоре показался автобус, едущий из Канн в Гьер. Мы объяснили происшедшее, они расчистили место для пострадавшего и дали нам щедро на чай, собрав деньги с пассажиров.
   После этого мы направились к себе и позже, когда зажгли огонь, раскрыли бумажник. В нем оказалось 200 франков, и я никогда не забуду дьявольской радости, отразившейся на лицах моих товарищей, освещенных дрожащим пламенем, когда они склонились ко мне, наблюдая, как я отсчитываю банкноты. Я разделил деньги на 3 равные части и сказал:
   -- Послушайте-ка, Пьер и Жак, я человек справедливый, и, кроме того, хоть я и не занимаю более высокого положения, чем вы, все же я всюду бывал и знаю свет. Если вы заберете эти деньги сегодня вечером с собой в деревню, вы напьетесь, выдадите себя, и нас всех упрячут в тюрьму. Я клянусь священной клятвой дровосеков, клянусь пламенем, что ваша часть останется неприкосновенной. Но сегодня не берите с собой в деревню больше 20 франков, которые англичане дали вам на чай. Остальные деньги дайте мне на хранение или спрячьте их сами.
   Они были достаточно благоразумны, чтобы понять, что я опытнее их и даю им полезный совет. Итак, мы произнесли на старинном диалекте той местности священную клятву, и я пожал их большие жилистые руки, которые всегда напоминали мне коренья срубленных нами деревьев. Потом я пошел с ними в деревню, выпил стакан вина за дружбу и вернулся в нашу одинокую хижину с бутылкой самого лучшего брантвейна и пачкой крепкого табака. Я, как всегда, пил мало, но брантвейн пришелся мне по вкусу, а табак и того лучше. Я разлегся у просеки, возле сладко пахнувшей пинии, и глядел вниз на дорогу, красиво выделявшуюся на фиолетовом фоне. Время от времени в какой-нибудь из хижин зажигался огонь, потом над моей головой засветились звезды, мерцавшие сквозь неподвижные ветви деревьев. Сова пролетела мимо меня с рыдающим криком. Я потягивал вино, курил. Мысли зарождались в мозгу и исчезали. Я смутно ощущал красоту окружавшей меня природы, но не испытывал той радости, которая, обычно, наполняет мирные души при виде такого зрелища. Такая жизнь не дала бы мне ничего, кроме скучного и монотонного довольства. Я вспомнил большие города с шумными улицами, модные парки, театры, оперу, в которой звучали смех и музыка, улыбались прекрасные женщины. Оперу я любил особенно сильно. Я тосковал по роскоши и комфорту, по хорошему платью, вкусной пище и дорогому вину.
   Следующая наша авантюра прошла так же, как первая, и принесла нам 2000 франков. Но на этот раз дело не обошлось так гладко. Мужчина, падая в пропасть, сломал себе шею, но его жена, получившая лишь легкие повреждения, подала на нас жалобу, так как наши повозки стояли слишком близко к краю дороги, и указала также, что исчез бумажник ее мужа, которого мы вытаскивали из пропасти. В ту же ночь к нам явился из соседней деревни жандарм, который обыскал наши вещи, но ничего не нашел. Я не позволил своим товарищам раскрыть рта и объяснил всю историю так, что на нас не падало ни малейшего подозрения. Когда мы остались одни, я серьезно обратился к ним:
   -- Товарищи, эта забава слишком хороша, чтобы часто развлекаться ею. На время ради осторожности надо прекратить это. Позже мы повторим эту штуку снова, причем выберем самую подходящую машину, так как это будет в последний раз. Если мы на этом что-нибудь заработаем, я вас покину. Тогда самым лучшим для вас будет спрятать ваши сбережения и больше никогда не заниматься этим. Потому что если вы хотите заработать на этом деле не тюрьму, а деньги, вам необходимо понимание и осторожность, а вы, ей Богу, не отличаетесь ни тем, ни другим.
   Они знали, что я прав, и не противоречили мне. Довольно долгое время мы пропускали автомобили, не причиняя пассажирам никакого вреда. Только через месяц мы приступили к нашей последней авантюре, которая кончилась вовсе не так, как я этого ожидал. С моего наблюдательного поста я увидел большое серое авто на дороге, ведущей из Канн, крыша которого была нагружена всяким багажом и клюшками для гольфа. Рядом с шофером сидела молодая девушка, а в глубине машины -- пожилой господин.
   -- Товарищи, это то, что нам нужно! -- позвал я своих спутников. -- Подъезжайте с повозками к краю дороги и ждите.
   Но все произошло совсем не так, как я ожидал. Часть происшедшего осталась неясной для меня еще и по сей день. Из-за кустов, откуда я смотрел на дорогу, я заметил, что авто не в порядке или им управляла неумелая рука. Шофер то и дело подскакивал на своем сиденье, и машина подозрительно качалась. На минуту мне показалось, что она свалится в пропасть и без нашего вмешательства. Но лицо девушки произвело на меня странное впечатление. Я не мог оторвать от него глаз. Она, вероятно, отлично сознавала опасность, которой подвергалась, но на ее лице незаметно было и следа страха. Я видел, как она говорила что-то шоферу, стараясь успокоить его и заставить действовать благоразумно, но он окончательно растерялся. Тогда она подалась вперед и попробовала привести в действие ножной тормоз, что ей отчасти удалось, так как машина тотчас замедлила ход. Шофер воспользовался этим мгновением, выскочил из автомобиля и покатился по дороге. Но в эту минуту нога девушки соскользнула с тормоза, и машина вновь набрала скорость. Она взялась за руль, и видно было, что она никогда в жизни не управляла автомобилем. Кое-как ей все-таки удалось обогнуть первый угол, но за вторым стояли наши повозки. Я видел выражение ее глаз, когда авто, подпрыгивая, спускалось с горы, слышал, как старый господин звал на помощь, и мной овладело странное чувство, которого я не могу объяснить. Я действовал под влиянием настроения, когда не знаешь никакой логики. Мы тщательно подготовили все нужное для того, чтобы устроить катастрофу этого автомобиля, а тут я рискнул собственной жизнью, чтобы его спасти. Я полусоскользнул, полуспрыгнул с холма на дорогу и с разбега вскочил в автомобиль. Я кувыркнулся на сиденье, но моя левая рука сжимала руль. Девушка тотчас же поняла мое намерение и отодвинулась в сторону, чтобы дать мне место. Я сжал руль обеими руками, почти упав на колени. Мы находились в двух дюймах от пропасти и проехали по самому краю дороги. Остальное было пустяком. Я медленно управлял автомобилем, постепенно, но сильно нажимая тормоз, и остановил машину в двух метрах от места, где стояли наши повозки. Когда девушка увидела их, на ее лице в первый раз отразился ужас. Потом она взглянула на меня сверкающими глазами.
   -- Вы подоспели как раз вовремя, -- сказала она, -- это был изумительный прыжок.
   -- Что случилось с шофером? -- спросил я.
   -- Наш шофер заболел, и мы наняли другого; он оказался неспособным управлять машиной, и, когда мы достигли горы, его нервы совершенно не выдержали.
   Старый господин, тем временем вышедший из автомобиля, пожал мне руку.
   -- Дорогой мой! -- воскликнул он. -- Вы совершили великий подвиг! Скажите, ради Бога, понимаете ли вы по-английски?
   -- Я работал одно время в Девоншире. Я говорю и по-французски, и по-английски, как вам будет угодно.
   Он уже совершенно оправился, и я увидел, что это был аристократ, богатый путешествующий англичанин.
   -- Я лорд Киндерсли; вам не придется пожалеть о вашем поступке.
   Я захотел сойти с машины, но он не выпускал меня.
   -- Вы должны подвезти нас к ближайшему городу -- в Гьер или Прюн. Я щедро вознагражу вас. Здесь мы не можем оставаться, а я не хочу, чтобы этот шофер когда-либо прикоснулся к моей машине.
   -- Куда вы едете? -- спросил я.
   -- В Англию, -- ответила девушка, -- через Булонь.
   -- Я отвезу вас в Булонь, -- сказал я, -- если вы дадите мне ливрею и документы вашего шофера и уплатите моим товарищам. Они должны будут нанять вместо меня другого дровосека.
   Старик начал щедро раздавать кредитки. Казалось, он хотел как можно скорее от них избавиться.
   -- Отлично, -- сказал он, -- что же касается условий дальнейшего, -- нам не придется о них спорить.
   Вся покрытая пылью, фигура спустилась с горы. Это был шофер, которого испуг совершенно вытрезвил, так как до этого он был, по-видимому, пьян.
   Я не стал терять с ним времени, но просто отвел его за угол, снял с него платье и оставил ему свое. После этого я занял его место. Пьер и Жак бессмысленно смотрели на стофранковые билеты, которые лорд сунул им в руки.
   -- Всего хорошего, товарищи, -- сказал я, махая им рукой, -- может быть, я когда-нибудь вернусь, а впрочем, навряд ли. Желаю вам счастья!
   Они растерянно попрощались со мной. Я пустил машину, и мы возобновили прерванную поездку в Булонь...
   В течение всего времени нашей четырехдневной поездки в Булонь молодая девушка сидела около меня, но была очень сдержанна, задумчива и мало разговаривала со мной. Я все время чувствовал ее близость, и, думаю, она ощущала мою.
   -- Каким образом дровосек умеет управлять автомобилем? -- был ее первый вопрос.
   -- Я не всегда был дровосеком.
   -- Зачем вам понадобились документы нашего шофера?
   -- Я хочу поехать в Англию, а достать паспорт было бы для меня не так просто.
   Она неохотно прекратила разговор на эту тему. Я отлично знал, что она поставила бы мне еще целый ряд вопросов, но не поощрял в ней этого желания. На следующий день она после долгого молчания заговорила снова.
   -- Почему вы рискнули жизнью ради нас? -- внезапно спросила она.
   -- Я восхитился смелостью, с которой вы глядели в глаза неизбежной смерти. Это всегда производит впечатление даже на худших из нас.
   -- Правда ли, что в лесах Гьера дровосеки грабят путешественников, потерпевших катастрофу?
   -- Да. Подозревают даже, что они сами подготавливают катастрофу, и это действительно так. Я сам участвовал в этом.
   Она вздрогнула.
   -- Пожалуйста, не рассказывайте мне подобных вещей.
   -- Это правда, -- сказал я. -- Мы хотели и ваш автомобиль столкнуть в пропасть, но, когда я увидел вас, я уж не думал больше ни о чем, кроме вашего спасения.
   Она нервно рассмеялась и старалась не смотреть в мою сторону.
   -- Вы странный человек. Что заставило вас взять на себя роль дровосека?
   -- На моей совести лежит еще многое другое, кроме этих автомобильных катастроф. Я прятался от полиции. Теперь мне представляется удобный случай удрать отсюда.
   Она вздохнула.
   -- Как жаль, -- сказала она. -- Но я надеюсь, что вы благополучно приедете в Англию.
   Она пыталась еще несколько раз вызвать меня на откровенность. Пробовала даже искать для меня какое-то оправдание. Но я хранил молчание. Наконец она вовсе перестала обращаться ко мне.
   В Булони мне было поручено отвезти автомобиль в Лондон и доставить его в гараж на Соут-Адлей-стрит, что я и сделал. Там мне сообщили, что барышня приказала позвать меня, как только я приеду. Меня повели в уютный салон, куда тотчас же пришла и она. Когда она ступила через порог, я почти смутился. Эта элегантно одетая молодая женщина, несмотря на приветливую, почти жалостливую улыбку, ничем не напоминала мне той девушки, чьи шелковистые волосы трепал ветер и чьи губы презрительно улыбались, когда она мчалась вниз с горы навстречу смерти.
   -- Мой дядя поручил мне передать вам это, -- сказала она, протягивая мне конверт, -- а я очень хотела бы знать, примете ли вы от меня на память...
   Она передала мне миниатюрный портрет ее самой, сделанный на слоновой кости, и я сунул его вместе с конвертом в карман. Она подвинулась немного, освобождая на диване место рядом с собой, но я сделал вид, что не замечаю этого движения. Я внезапно почувствовал, что мной овладевает неожиданное, незнакомое мне чувство.
   -- Я никогда не забуду этого вечера, -- нежно сказала она, -- это был замечательный прыжок.
   Я сделался жертвой необыкновенных, запутаннейших и непонятных переживаний. Они едва не повели меня к поступкам, вовсе не входившим в мои планы. Я хотел точно объяснить ей, кто я такой, чтобы она хорошенько поняла, что я навсегда исключен из списка порядочных людей. Но я не находил нужных слов.
   -- Я думаю, мисс Киндерсли, лучше всего для вас как можно скорее забыть обо всей этой истории. Я собирался столкнуть ваш автомобиль в пропасть, как обычно поступал с другими машинами. Только каприз заставил меня в последний миг изменить свое решение. Поверьте, знакомство со мной никому не делает чести.
   -- Но вы можете измениться. Почему бы вам не попробовать?
   Я покачал головой:
   -- Слишком поздно. Меня травят и преследуют со всех сторон, и так будет всегда. Ни в одной стране мира я не найду покоя даже на короткий срок. И я заслужил такую участь.
   Всю свою жизнь я был свободен от единственного порока -- трусости, но в эту минуту, при виде протянутой мне узкой, белой руки, дрожащих гордых губ, меня охватил страх перед самим собой. Я убежал из этой комнаты и этого дома.
   Мистер Юнгхэзбенд не хотел верить своим глазам, когда я на следующее утро посетил его в бюро в Линкольн-Инне. На мне все еще была шоферская ливрея, которая вместе с кепкой с широким козырьком достаточно меняла мою наружность, -- но он тотчас же узнал меня по голосу и укоризненно покачал головой.
   -- Не думаете ли вы, что поступили очень глупо? -- спросил он.
   -- Дорогой мой, может быть, это и глупо, но необходимо. Я приехал в Англию, и, так как я здесь, мне нужны деньги.
   Он вытащил из ящика чековую книжку, но я отодвинул ее в сторону.
   -- Мне нужна тысяча фунтов банкнотами и чек на такую же сумму в английский банк. Пошлите за этим, тогда мы поговорим об остальном.
   Он исполнил мое желание, но ему трудно было овладеть собой. Я улыбаясь наблюдал за ним.
   -- Говорят, когда меня нет, вы всегда очень храбры и не знаете, что такое нервы, -- сказал я.
   -- Здесь нет никого, кто был бы так неосторожен и дерзок, как вы, -- тотчас же ответил мне адвокат. -- Никто не подвергает себя таким опасностям, как вы. Со всеми я отлично лажу. Они слушаются моих советов. Они соблюдают осторожность. Когда же вы приезжаете в Лондон, я не знаю ни одной спокойной минуты.
   Я пожал плечами.
   -- Я не стану больше тревожить вас. Я хотел бы знать лишь одно. Мне рассказывали в Марселе, что Дженет Соул взяла у вас большую сумму денег.
   -- Это неправда. Она не взяла у меня ни гроша.
   Я не сомневался в его словах. Луиза ненавидела соперницу. В эту минуту я почувствовал нечто вроде угрызений совести при мысли о тех ужасах, которым Дженет подвергалась в кафе в Марселе. Несмотря на то что мы больше не питали друг к другу никаких чувств, она всегда вела себя по отношению ко мне как порядочный человек.
   -- Нам передали, что она попалась в Марселе, -- сказал адвокат.
   -- Мы были на волоске от этого. Я едва спасся. Там оказались Грэй и Ремингтон. Дженет и Луиза навели их на мой след. Но мне повезло в эту ночь.
   Мистер Юнгхэзбенд беспокойно заерзал в своем кресле.
   -- Ваше возвращение в Лондон -- настоящее безумие.
   -- Это дерзость отчаяния, -- спокойно ответил я. -- Если бы вам пришлось несколько месяцев прожить на черном хлебе, молоке и кислом вине, вы тоже согласились бы рискнуть кое-чем ради ужина в кафе "Рояль".
   -- Почему бы вам не покончить с вашей профессией? У вас большое состояние, и вам нравится комфортная жизнь. Почему бы вам не использовать ваше искусство грима и не поселиться спокойно в какой-нибудь местности под чужим именем, не подвергая себя в дальнейшем опасности?
   -- Об этом я еще подумаю. Прежде всего необходимо ликвидировать кой-какие мелочи.
   Мистер Юнгхэзбенд с любопытством взглянул на меня, потом показал "Таймс", который читал до моего прихода.
   -- Полагаю, вас заинтересует свадьба, которая должна завтра состояться?
   -- Какая свадьба?
   Адвокат пожал плечами. По-видимому, он не верил, что я ни о чем не знаю.
   -- Ваш старый друг Норман Грэй женится.
   Я недоверчиво посмотрел на него.
   -- Я жил несколько месяцев вдали от света, и до меня не доходили новости. На ком же он женится?
   Мистер Юнгхэзбенд кашлянул. Он казался очень смущенным.
   -- Вы серьезно говорите, что ни о чем не знаете?
   -- Конечно, вы забыли, вероятно, где я находился последние месяцы.
   -- Норман Грэй женится на особе, которую я знал под именем Дженет Стенфилд. Теперь она называет себя Дженет Соул.
   Эта новость неожиданно поразила меня. Дженет и я были разлучены навеки. Я обманывал ее, как многих других женщин, она же всегда была мне верна, предана и часто помогала мне. Я не питал к ней никакой злобы, особенно теперь, узнав, что она не прикасалась к моим деньгам. Но в эту минуту меня сильнее, чем всегда, охватило желание убить Нормана Грэя. Я взял "Таймс" и прочел короткую заметку.
   -- Хорошо, -- сказал я. -- Я буду присутствовать при венчании и приеме. Мне интересно, знает ли Норман Грэй толк в жемчуге. Газета сообщает, что он заказал колье из собранных им жемчужин, чтобы преподнести его своей жене в день свадьбы.
   -- Вы хотите пойти туда? Но вы окончательно с ума сошли, -- сердито сказал адвокат.
  

Дженет

   Ровно через два месяца после того, как я покинула Марсель, ко мне пришел Норман Грэй. Я сидела в своей маленькой комнате на Смит-стрит в Вестминстере и переписывала на машинке пьесу для какого-то театра, которую получила в бюро, время от времени доставлявшее мне работу. Он плохо выглядел и очень исхудал; видно было, что он еще не совсем оправился от болезни. Вообще же он нисколько не изменился. Не успела я оправиться от изумления, как очутилась в его объятиях. Силы покинули меня. Наступило прекраснейшее мгновение моей жизни!
   -- Когда наша свадьба, Дженет? -- спросил он некоторое время спустя, опуская меня в кресло и усевшись со мной рядом.
   -- Я -- замуж за вас? -- задыхаясь спросила я. -- Как можете вы говорить об этом?
   -- Просто потому, что необходимо поговорить о таких вещах, прежде чем приступить к их выполнению. Я смотрю на тебя, как на вдову Майкла, и я убежден, что ты никогда не любила его так, как будешь любить меня.
   -- Но ведь вы не знаете даже, умер ли Майкл? -- ответила я. Мое сердце бешено билось, и каждый нерв дрожал от мыслей, вызванных его словами.
   Норман сжал мою руку.
   -- Ведь мы благоразумные люди, ты и я, мы смело смотрим в глаза фактам. С точки зрения закона, совершенно безразлично, мертв ли Майкл, или жив. Когда он на тебе женился, он имел уже двух других жен в Америке, с которыми тоже был повенчан.
   Я прижалась к нему. Все, что при свете рассудка казалось бы мне невозможным, сделалось вдруг самым понятным и простым на свете. Но тут же меня охватил ужас.
   -- Вы забыли, вы забыли, что я...
   Он рукой прикрыл мне рот.
   -- Дженет! Ни ты, ни я не в силах воскресить Ледбрука, как бы мы в этом ни раскаивались. Его жена получает хорошую пенсию -- я позаботился об этом. Остальное забудь так же, как забыл я.
   -- Я убила его, Норман!
   -- Я тоже убивал людей, если это вызывалось необходимостью. Возможно, я убью и Майкла, если он еще жив, чтобы свести с ним счеты. Это не должно беспокоить тебя. Ты действовала в состоянии аффекта. Ты защищала человека, которого тогда любила.
   -- Более того -- я отомстила. Я была в то время еще совсем глупой девчонкой, у меня были идеалы. Ни один мужчина до того не целовал меня. Он сделал это прежде, чем я успела оттолкнуть его. Будь в ту минуту в моей руке револьвер, я убила бы его на месте, не размышляя о последствиях.
   Я увидела довольное выражение в глазах любимого человека.
   -- Я всегда думал, что случилось нечто подобное. Но теперь весь вопрос в том, когда мы венчаемся.
   Должно быть, я была слаба, но все женщины становятся слабыми, если их просит о чем-нибудь человек, которого они любят. Я долгие годы была несчастной, теперь я потеряла способность сопротивляться и согласилась на все, чувствуя себя при этом безумно счастливой. Мы пошли -- я даже не переоделась -- ужинать в ресторан. Это было переполненное публикой, плохо проветренное кафе, но оно показалось мне дворцом. Все время мы обсуждали планы на будущее, то есть говорил он, а я слушала. Длительная борьба и лишения остались позади. Вскоре должна была состояться наша свадьба, а после нее -- путешествие в Италию и Египет, страны, которые мне давно уже хотелось видеть. После этого мы намеревались поселиться в имении и забыть обо всем на свете. Но едва Норман привел меня домой и оставил одну, меня охватили злые предчувствия.
   Внезапно я ощутила страх перед Майклом. Мне не верилось, что он умер. Я предчувствовала, что он вернется и станет на моем пути к счастью. Страх разрастался. Я заперла дверь комнаты и всю ночь пролежала без сна.
   Я испуганно вздрагивала при каждом проникавшем с улицы шорохе. У меня начиналось сердцебиение при звуке шагов, меня тревожили останавливавшиеся автомобили. Темнота комнаты пугала. Каждая тень принимала образ Майкла, и мне казалось, что я вижу его холодное лицо, загадочную улыбку и зелено-серые глаза, в которых светилась необъяснимая сила. Наступило утро, но и все последующие чудесные дни страх не покидал меня. Он охватил меня и в ту счастливейшую минуту жизни, когда спустя несколько недель я выходила из церкви рядом с Норманом Грэем. Я была его женой! Внезапно я почувствовала, что Майкл вблизи. Это было ужасное мгновение. Я задрожала, и Норман озабоченно посмотрел на меня. Я смеясь успокоила его. Мне казалось -- я вижу чудесный сон.
   В Соутвел-Гардене, в доме сестры Нормана, которая устроила в нашу честь прием, было множество народа. Все были необычайно внимательны ко мне, и я приобрела много новых друзей. Едва я собралась покинуть зал, чтобы переодеться, как вдруг мистер Гарольд Грэй, дядя Нормана, попросил меня показать ему жемчужное ожерелье, которое мне подарил Норман. Я тут же повела его в маленькую комнату, где лежали свадебные подарки. Мы нашли там несколько людей. Почти все из них были мне знакомы. В другом конце комнаты сидел детектив, присланный Скотленд-Ярдом охранять драгоценности.
   -- Я знаю, у вас мало времени, -- сказал мистер Грэй. -- Я только посмотрю на жемчуг и сразу уйду. Мне хотелось бы знать, понимает ли Норман, что такое хороший жемчуг.
   Я показала ему шкатулку, в которой лежало ожерелье. Потом я обратилась к нескольким гостям, закончившим осмотр драгоценностей. Гарольд Грэй посмотрел на жемчуг, сморщил лоб, поправил монокль и, улыбаясь, обратился ко мне:
   -- Очень благоразумная предосторожность. Но, кажется, излишняя: ведь здесь в комнате находится сыщик.
   -- Я не понимаю вас, -- ответила я растерянно.
   -- Я хочу сказать, что это очень хорошая имитация, но мне хотелось бы видеть настоящий жемчуг.
   Я склонилась к шкатулке, и с ужасом поняла в чем дело. Никогда в жизни я не видела нитки жемчуга, лежавшей двумя рядами на шелку шкатулки. Это была не та, которую я полчаса тому назад сама держала в руках, показывая некоторым друзьям Нормана.
   Я позвала сыщика.
   -- Мое жемчужное ожерелье пропало. Вместо него в шкатулку положены поддельные жемчуга.
   Детектив запер двери и подошел к нам. Кроме меня и Гарольда Грэя, в комнате находилась очень хорошенькая девушка, Беатриче Киндерсли -- старая знакомая Нормана, пожилая дама, миссис Филипсон и стройный, похожий на военного, господин, который был мне совершенно незнаком. Благодаря его сильно загорелому лицу, я приняла его за англичанина, приехавшего из Индии.
   -- Как досадно, -- сказал незнакомец, -- за последние часы в комнате было много людей.
   -- Это случилось не более, чем 2 -- 3 минуты назад, -- сказал сыщик. -- Когда я направился в другой конец комнаты. Разрешите спросить вас, леди Грэй, знаете ли вы всех, здесь присутствующих?
   -- Мисс Киндерсли я знаю отлично, также и миссис Филипсон. Но с вами я, кажется, не знакома, -- обратилась я к стройному господину.
   Он посмотрел на меня со странной усмешкой, и я только теперь заметила, что он носил пенсне без оправы. У него был очень высокий лоб и гладко зачесанные назад, черные с проседью волосы. Я не могла бы сказать, чтобы он кого-либо напомнил мне, но в нем было что-то неприятное.
   -- К сожалению, я не имел чести быть представленным вам; ваш муж -- мой старинный друг. Мое имя Осберт-Эскомб, Джемс Эскомб, служу в армии в Индии.
   -- Если вы незнакомы с леди Грэй, я попрошу вас остаться здесь до прихода сэра Нормана, -- сказал сыщик.
   -- С величайшим удовольствием, -- ответил Осберт-Эскомб.
   Беатриче Киндерсли, стоявшая рядом с ним, внезапно рассмеялась. Ее глаза оживленно сверкнули, и ее непринужденная веселость разрядила сгустившуюся атмосферу.
   -- Бедный Осберт-Эскомб, -- воскликнула она, продевая руку под его локоть. -- Это один из старейших друзей моего отца. Он ненавидит свадьбы и всякие церемонии, а я уговорила его пойти, так как он знает сэра Нормана еще по Индии. Пожалуйста, леди Грэй, разрешите мне увезти его. Мы обещали отцу заехать за ним в клуб и опоздали уже на целых полчаса.
   Сыщик казался очень разочарованным. Я пробормотала несколько банальных фраз и пожала обоим на прощанье руки.
   -- Хоть я и не знаком с вами, -- сказал Осберт-Эскомб, целуя мою руку, -- разрешите все-таки пожелать вам всего того счастья, которое вы несомненно заслужили.
   Они медленно удалились, смеясь и переговариваясь. Детектив поспешно вышел, вероятно, для того, чтобы проверить какую-нибудь новую догадку. Я вернулась к шкатулке с фальшивым жемчугом. Только теперь я заметила клочок бумаги, лежавший около ожерелья. Я развернула его и прочла три слова, написанных хорошо знакомым мне почерком: "Свадебный подарок Майкла".
   Внезапно вошел Норман, уже переодевшийся в дорожный костюм.
   Он схватил меня за руку и быстро потянул к дверям.
   -- Дорогая Дженет, у нас всего 15 минут времени.
   -- Один вопрос, пожалуйста: знаешь ли ты Осберта-Эскомба из Индии?
   -- Не видал ни разу в жизни.
   Я заметила подходившего сыщика и сжала руку своего мужа.
   -- Норман, -- прошептала я, -- если жемчуг...
   -- Да, дорогая?
   -- Если его украли?
   -- Это ровно ничего не значит, дорогая! Только бы не опоздать к поезду! Самое главное, что ты теперь на всю жизнь моя!
   Сэйр
   Даже мудрейший человек в мире не в состоянии предвидеть всех возможностей. Я часто рассчитывал на счастливую случайность. Мне было совершенно неясно, как я ускользну из дома в Соутвел-Гардене, если кража жемчугов будет обнаружена раньше, чем я успею незаметно уйти. Но судьба улыбнулась мне. Я ушел победителем, под охраной девушки со смелыми глазами, которая смеялась над опасностью в лесах Гьера.
   -- Куда теперь? -- спросила она, когда мы сели в автомобиль.
   -- К подземке у Британского музея, если это не очень далеко от вас.
   Она приказала шоферу отвезти нас туда. Потом откинулась назад на своем сиденьи. Выражение ее лица изумило меня. Она была бледна, как в ту минуту, когда смотрела в глаза смерти, и, казалось, что она испытывает какое-то неприятное чувство.
   -- Что тревожит вас? -- спросил я.
   -- Я несчастна.
   -- Вы сожалеете о вашем вмешательстве?
   Она покачала головой.
   -- Нет! Но вы украли жемчуг.
   -- Само собой разумеется.
   -- Вор!
   -- Я не отрицаю этого.
   Она заплакала.
   -- Не могу ли я откупить у вас этот жемчуг?
   -- Зачем?
   -- Понятно, чтобы вернуть его леди Грэй. Согласитесь, что я отчасти виновата в его пропаже.
   -- Дорогая мисс, -- сказал я, -- с величайшим удовольствием, жемчуга принадлежат вам. Я совершенно согласен, вы правы. Я взял их только для того, чтобы посмотреть, какой это произведет эффект. Норман Грэй и я -- старые враги. Он преследовал меня, как зверя. Его жена -- тоже моя старая знакомая. Моему тщеславию льстило явиться неузнанным на этот прием и украсть жемчуг его жены. Разрешите мне...
   Я снял свой цилиндр и положил его на сиденье. Потом медленно провел рукой по лбу и -- вытянул из моего, специально для этой цели сделанного парика жемчужное ожерелье. Она перестала плакать и глядела на меня изумленными глазами.
   -- Я вполне понимаю ваше удивление. Этот парик -- самая удачная из всех вещей, которые мои друзья в Париже смастерили для меня. Если я когда-либо попаду в руки Нормана Грэя, вы увидите, вероятно, этот парик в витрине полицейского музея в Скотленд-Ярде.
   Машина остановилась у подземки. Девушка протянула мне руку.
   -- Вы отвратительный, но необыкновенный человек, -- сказала она. -- Во всяком случае, я рада, что отчасти отплатила вам за вашу услугу.
   Я поцеловал ей руку, радуясь тому, что она разрешает мне это.
   -- Вы отплатили мне полностью, -- сказал я и простился.
  

X

Сэйр

   Как известный и давно разыскиваемый преступник я, разумеется, всегда тратил все свои усилия на то, чтобы целиком войти в роль личности, за которую в настоящее время хотел себя выдать. Этой ставшей моей второй натурой привычке к перевоплощению я обязан тем, что мне каждый раз счастливо удавалось годами водить за нос достопочтенных болванов, сидящих в Скотленд-Ярде.
   После моего краткого, но успешного существования в качестве Осберта-Эскомба из Индии, я решил перевоплотиться снова. Я нанял скромную квартирку вблизи Рассел-сквер и маленькое бюро в Гольборне, заказал бланки деловых бумаг, прибил к дверям медную дощечку и поселился в любимом мной Лондоне под именем агента Сиднея Букроса. Я не берусь утверждать, что моя деятельность возбудила особое внимание коммерческих кругов. Я внес 1000 фунтов в один из крупных лондонских банков и открыл там на свое имя текущий счет. Я каждый день сам отсылал на свой адрес несколько писем, на которые отвечал в своем бюро. Около десяти я брал свой портфель, покидал бюро и проводил все время, за исключением обеденного перерыва, в спокойном и надежном уединении Британского музея.
   Я нашел новое увлечение. Моя профессия оставляла мне много свободного времени, которое я посвящал изучению различных шифров. Я отлично знал, что половина анонсов, помещающихся на столбцах "Таймса", отведенных для личной корреспонденции, приобретали в глазах тех, кому они предназначались, совсем особый смысл. Таким образом мне удалось однажды после того, как я извел громадное количество бумаги и напряг всю свою сообразительность найти, наконец, истинный смысл такого, например, объявления:
   "Чарльз. Желаемое может быть найдено 1749. Смеющиеся глаза просят вас быть смелее. Приведите с собой Джемса". Установив шифр этих слов, я с легкостью прочел то, что они на самом деле значили.
   "Дама в зеленом. Господин во фраке и белом галстуке. Фраскатти, понедельник, 8 часов вечера. Принесу документы. Захватите с собой деньги".
   Этот анонс заинтересовал меня. Если эти документы представляли собой какую-нибудь ценность для людей, поместивших анонс, они, вероятно, представляли собой кое-что также и для меня. Я сразу же решил встретиться в понедельник у Фраскатти с дамой в зеленом и господином во фраке. Моей единственной заботой было не столкнуться с человеком, которому предназначался анонс. Я надеялся избежать этого. На следующее утро я поместил в отделе частной корреспонденции следующее объявление:
   "Фраскатти не в 8, а в 7"
   Результат этого я должен был доверить судьбе.
   В понедельник вечером без десяти семь я находился в означенном кафе. Я заказал самый дорогой ужин на три персоны. Когда я вернулся в вестибюль, вошла пара, которую мне, очевидно, суждено было встретить. Он был мужчиной грубого вида, с чурбанообразными конечностями, густыми волосами, каштановыми усами и выпуклыми, глупыми глазами. Фрак был для него, по-видимому, очень непривычным одеянием. Женщина в зеленом выбрала самый яркий из всех существующих оттенков зеленого цвета, повязала волосы зеленой бархатной лентой, и весь ее сильно декольтированный наряд был наивно безвкусен. В простом платье она была бы, вероятно, довольно красивой -- со свежим деревенским румянцем на щеках и копной белокурых волос.
   Оба вытаращили на меня глаза, заметив, что я выжидающе озираюсь по сторонам, и я сразу же приступил к делу, испытывая при этом страшно неприятное чувство. Я нахально подошел к ним и протянул руку.
   -- Ужин уже заказан, -- сообщил я, -- разрешите провести вас к столу.
   Недолго раздумывая, они последовали моему приглашению, с видимым удовольствием посматривая на бутылку шампанского во льду.
   -- Признаюсь, вы не похожи на человека, которого мы ожидали здесь увидеть, не правда ли, Лизи? -- сказал мужчина, тяжело опускаясь на стул и вытворяя нечто невообразимое со своей салфеткой, которую желал, во что бы то ни стало запихнуть за свой воротник. -- Я думал, люди вашего сорта пьют только воду.
   Я улыбнулся.
   -- Нас часто понимают неправильно, -- сказал я.
   Мы испытующе посмотрели друг на друга. Женщина окинула одобрительным взглядом мой черный галстук и костюм.
   -- Должна признаться, что гораздо приятнее иметь дело с благородными людьми, -- сказала она, выразительно, посмотрев на меня. -- Когда говоришь с равным себе, чувствуешь себя гораздо свободнее.
   -- Коктейли! -- радостно провозгласил ее спутник, когда приблизился кельнер с серебряным подносом. -- Как мило с вашей стороны!
   Я поклонился и выпил за их здоровье. Сердечное, но таинственное молчание казалось мне самой лучшей тактикой. Но все же я опасался, что появится второй человек до того, как мы успеем обсудить деловую часть. Я заказал вторую бутылку шампанского -- первая уже начала действовать, -- и подвинулся поближе к ним.
   -- Вы принесли документы!
   -- Ну, конечно! Не думаете же вы, что мы собираемся обманывать такого джентльмена, как вы, -- ответила женщина, снова кидая на меня взгляд. -- Но я считаю необходимым мистер, мистер...
   -- Мартин, -- представился я.
   -- Мистер Мартин, я бы никогда не предприняла ничего против Тэда, если бы он вел себя, как порядочный человек. Мы не ладили. Он не пьяница и не бегает за чужими женщинами, но для такой темпераментной женщины, как я, он не был подходящим мужем.
   На минуту я пожалел Тэда. Но женщина продолжала свою историю.
   -- Когда в суде разбиралось дело о разводе, я очень разволновалась, и меня с трудом удалось успокоить, не правда ли, Джим? Ты можешь подтвердить это.
   -- Совершенно верно, -- пробормотал он, -- я и не ожидал этого. Я раскроил бы ему череп, если бы знал, что он следит за нами.
   -- Он еще дождется, если не будет осторожен, -- сказала она, рассерженная. -- Говорят, он будет теперь министром, а меня оставляет без копейки денег только потому, что добился развода. Я еще покажу ему!
   -- Но возвратимся к документам, -- снова заметил я.
   -- Вот они, все со мной, -- прервала она меня, открыв грязную сумку и торжествующе заглядывая в нее. -- Получайте, мистер Мартин.
   -- Прежде уплатите за них, -- вмешался мужчина.
   -- Он уплатит, -- резко оборвала его женщина. -- Зачем было бы приходить сюда, если бы он не думал платить? Не так ли, мистер Мартин?
   -- Разумеется! Я принес с собой крупную сумму, ровно столько, сколько в настоящий момент могу потратить. Но мне нужно убедиться, стоят ли документы этих денег.
   -- Вы говорите так, словно совершаете эту сделку на ваш собственный риск, -- сказала она, засмеявшись.
   -- В наше время приходится быть очень осторожным. Вы должны согласиться с этим.
   Ее спутник расхохотался.
   -- Вы ничего не потеряете на этом, будьте спокойны! -- заметил он. -- Вы отлично знаете, что ваш шеф однажды сказал в Ливерпуле.
   -- Оставь это теперь, Джим, -- нетерпеливо прервала его женщина, -- перейдем к делу.
   -- Я думаю, пора уже просмотреть документы, -- предложил я.
   Женщина вопросительно посмотрела на своего спутника. Тот утвердительно кивнул.
   -- Мы ничего не имеем против этого. Все в порядке. И этого вполне достаточно, чтобы отправить в преисподнюю Тэда и его богатого друга.
   Женщина раскрыла сумку и вынула из нее около дюжины исписанных на машинке листов, грязных и смятых.
   -- Поглядите прежде всего на это, -- предложила она мне. -- Это текст речи, которую Тэд должен был произнести в марте на народном собрании в Ливерпуле.
   -- В Ливерпуле... -- повторил я, рассчитывая получить дальнейшее объяснение.
   -- На собрании, назначенном для того, чтобы решить, должны ли портовые рабочие организовывать забастовку.
   Я пробежал исписанные листы. Это было пламенное воззвание, обращенное к рабочим порта и верфи и союзу моряков, принять участие в крупной забастовке. Им обещалась поддержка горняков и железнодорожников и падение существующей власти в течение ближайших шести недель. Воззвание кончалось громкими революционными фразами, и на последнем листе находились подписи известных лидеров рабочей партии.
   -- Эта речь... -- медленно сказал я. Мне все еще неясно было, в чем дело.
   -- Понятно, никогда не была произнесена, -- прервал меня мужчина. -- Это вы и без нас знаете. Тэд приехал в Ливерпуль и вел себя там смирно, как овечка. Он стоял на трибуне и уверял рабочих, что данный момент -- самый неподходящий для забастовки. Мало того, он убедил их согласиться на условия предпринимателей.
   -- Так, -- осторожно произнес я, -- а теперь...
   -- Вот, -- торжествующе прервала меня женщина, -- вот письмо, которое лорд Киндерсли передал в тот вечер в Ливерпуле Тэду.
   Я прочел письмо, отправленное в тот вечер из Соут-Адлей-стрит, из которого выяснилось, что Тэд -- мистер Эдвард Рендаль, теперешний лидер рабочей партии и депутат нижней палаты.

"Дорогой мистер Рендаль!

   Я надеюсь, что это письмо, которое я отсылаю вам с курьером, прибудет к вам до того, как вы выступите перед собранием. В настоящий момент обсуждение конфликтов не может быть представлено на рассмотрение союза судовладельцев, но, подтверждая недавно заключенную с вами сделку, сэр Филипп Ричардсон и я готовы передать вам завтра для вашей партии 50 000 фунтов при условии, что назначенная на завтра забастовка не состоится.

Преданный вам Джеффри Киндерсли.

   P. S. В наших общих интересах это письмо желательно немедленно уничтожить".
  
   Теперь мне все было ясно. Я начал даже тревожиться, не взял ли я чересчур мало денег.
   -- Я хотел бы знать, почему ваш муж не последовал совету лорда Киндерсли и не уничтожил письма?
   Женщина рассмеялась. Хитрость и самодовольство отразились на ее лице.
   -- Он требовал этого от меня. И даже воображает, что я порвала письмо на его глазах. В действительности же я разорвала совсем другое, не имеющее никакого значения письмо, так как это случилось как раз в тот день, когда у меня возникли подозрения против Тэда.
   -- Это ты здорово оборудовала, -- похвалил ее мужчина, одобрительно улыбаясь. -- Ты сыграла с Тэдом славную штуку, Лиза.
   -- Поделом ему, -- сказала женщина и, поглядев в зеркало, поправила прическу.
   На мгновение наступила тишина. Мужчина подвинул свое кресло ближе к столу.
   -- Итак, мистер Мартин, или как там еще вас зовут, давайте покончим это дело, -- сказал он, стараясь принять тон делового человека. -- Вы получаете копию речи, которую Тэд Рендаль должен был по постановлению партии произнести в Ливерпуле. Вы получаете также письмо лорда Киндерсли, точно объясняющее, почему эта речь не была произнесена и, -- продолжал он, стуча кулаком по столу, -- я расскажу вам, что Тэд на другой же день в 6 часов вечера получил эти деньги в клубе национал-либералов и на следующее же утро поместил их на свое имя в пяти различных банках. Названия банков помечены карандашом на оборотной стороне письма лорда Киндерсли.
   -- А когда я просила его выплачивать мне ежегодно 100 фунтов, чтобы иметь возможность вести сносную жизнь, он вернул мне мое письмо через своего поверенного без ответа, -- сказала жена Рендаля, покраснев от возмущения.
   Я удобно откинулся на спинку кресла.
   -- Предположим, что мы придем теперь к соглашению и вы передадите мне документы -- что я, по-вашему, стану с ними делать?
   -- Все, что вам угодно, лишь бы вы хорошо уплатили, -- откровенно ответила женщина.
   -- Мы отлично знаем, по чьему поручению вы действуете, -- вставил Джим, ухмыляясь. -- Я думаю, что в ближайшем же времени эти документы будут в руках Чарли Пэйтона, если только мы придем к соглашению.
   -- Вы не ставите никаких условий? -- спросил я.
   -- Нет. Я навсегда покончила с Тэдом. Он подлец. По мне, вы можете опубликовать всю эту историю в "Дейли Мейл".
   -- В таком случае поговорим о цене.
   Румянец исчез с их лиц. В глазах загорелась жадность. Они боялись продешевить и не решались просить слишком много, чтобы не отпугнуть меня.
   -- Эти бумаги представляют громадную ценность для Тэда, -- пробормотала женщина.
   -- Но вы продаете их не ему.
   -- Конечно. Но вы, сэр Мартин, получите их за 1000 фунтов.
   Не говоря ни слова, я отсчитал кредитки и спрятал документы. Мужчина и женщина, по-видимому, не ожидали столь быстрого исхода дела. Она засовывала деньги в свою сумочку. Когда я встал, чтобы проститься с ними, я увидел у входа человека средних лет, растерянно наблюдавшего за нами. Я тотчас же понял, что это тот человек, чье место я самовольно занял.
   -- Я думаю, мы покончили, и надеюсь, что и вы удовлетворены, -- сказал я. -- Простите, но я должен вас сейчас же покинуть, меня ждут.
   Женщина судорожно сжала сумочку левой рукой и протянула мне правую.
   -- Должна признаться, что вы настоящий джентльмен, мистер... мистер... Как вы назвали себя?..
   -- Имя не имеет отношения к делу. Доброй ночи! Желаю счастья! -- прибавил я, удаляясь.
   На улице накрапывал дождь, но я пошел пешком, так как вдруг ощутил сильную потребность подышать свежим воздухом. Атмосфера помещения, из которого я только что вышел, характер моих гостей и подлость совершенной мной сделки наполнили меня отвращением. Потом я тихонько рассмеялся; это было совершенно аномальным явлением: я, известный преступник, преследуемый полицией всего мира, -- я испытывал отвращение к обыкновеннейшей сделке. Я грабил, не раздумывая, устранял всех, кто становился на моей дороге, но шантажом я никогда не занимался. Я утешал себя тем, что неприятнейшая часть дела уже закончена. Что же касается последующего, то я рассчитывал на свою жестокость и чувство юмора.
   Впрочем, сидя в своей комнате за виски с содовой, я обдумывал дальнейший план действий.
   Судьбы депутата Эдварда Рендаля и лорда Киндерсли были в моих руках. Попытка выжать из этих двух почтенных господ сумму, много раз превосходящую мою тысячу фунтов, неизбежно должна была закончиться удачей. В то время как я курил, мне пришла в голову мысль, и прежде, чем лечь спать, я написал длинное письмо мистеру Юнгхэзбенду.
   На следующее утро я оставался в моем бюро в Гольборне до тех пор, пока мистер Юнгхэзбенд не позвонил мне. Как обычно, он говорил со мной официальным тоном, словно я был одним из обычных почтенных клиентов. Но заметно было, что он очень встревожен.
   -- Я поступил точно по вашим указаниям, мистер Букрос, но сумма, которой вы рискуете оперировать, сильно изумила меня.
   -- Скажите точно, что вы предприняли? -- спросил я.
   -- Через посредничество разных маклеров я распродал 25 000 акций пароходной компании Киндерсли, цена которых 6 фунтов за штуку. К счастью, пока не предвидится, чтобы эти акции поднялись в цене, поэтому мне удалось совершить эту сделку за 10 шиллингов с акции, что составляет 12 500 фунтов.
   -- Отлично! Каков курс акций в настоящую минуту?
   -- Они несколько упали, вследствие вашего маневра. Но маклер, в бюро которого я нахожусь в данный момент, по-видимому, воображает, что акции снова подымутся в течение дня.
   -- Ладно уж! Когда по акциям должно быть уплачено?
   -- Четвертого. Да, я хотел еще сказать, что маклеры, с которыми я вел переговоры по вашему делу, хотят знать, доведете ли вы эту операцию до конца, если в ближайшие дни акции подымутся в цене, скажем, на 1 шиллинг?
   -- Ни под каким видом. Операция должна быть проведена точно так, как я указал.
   Я отошел от стола, наполнив свой портфель, как всегда, образцами бумаги, которой я будто бы торговал, поехал подземкой на Бонд-стрит и прошел оттуда пешком на Соут-Адлей-стрит. Там важного вида швейцар объявил мне, что лорд Киндерсли дома, но приказал никого не принимать, разве только в том случае, если о моем визите было заранее условлено. Я подкупил портье и прошел в приемную. Там мне удалось убедить неряшливо одетого и вооруженного очками секретаря в том, что лорду Киндерсли необходимо уделить мне несколько минут внимания в его же собственных интересах. Наконец меня провели в святая святых великого человека.
   -- Чем могу служить вам, мистер Букрос? -- спросил он, кидая взгляд на мою визитную карточку.
   "Узнает он меня в моем новом одеянии?" -- подумал я. Но лорд Киндерсли не обнаружил ни малейшего признака того, что видел меня когда-либо раньше. Для него между нервным дельцом, говорившим с ним теперь, и дровосеком-шофером, благополучно доставившим его из лесов Гьера в Англию, не было ничего общего.
   -- Я посетил вас, чтобы обсудить с вами серьезное дело, -- сказал я. -- И я надеюсь, что вы не истолкуете неправильно моего посещения. Мне не нужно от вас денег. Наоборот, я хочу предохранить вас от крупной денежной потери.
   -- Я готов выслушать вас.
   -- В прошлом году, в марте, вы предупредили забастовку портовых рабочих, угрожавшую вам потерей миллиона фунтов. Известный лидер рабочей партии принял от вас взятку и убедил рабочих отказаться от забастовки и согласиться на ваши условия. В этом деле принимали участие только вы и еще один судовладелец, который, насколько мне известно, умер.
   Лорд Киндерсли пытливо посмотрел на меня. Только теперь я заметил, что он выглядит бледным и больным. Его голос чуть дрожал, когда он ответил мне:
   -- О чем вы, собственно, говорите?
   Я вынул из кармана оба документа и немного приблизился к нему.
   -- Вот воззвание Рендаля к рабочим, призывающее примкнуть к забастовке; под ним подписались все лидеры рабочей партии. А вот ваше письмо к Рендалю, в котором вы предлагаете ему 50 000 фунтов с тем, чтобы он отказался от своего выступления. Эти 50 000 фунтов вы вручили ему на следующий день в клубе национал-либералов.
   Приветливость и сдержанность покинули его. Он выглядел, как человек, над которым разразилась страшная катастрофа.
   -- Господи! -- пробормотал он. -- Рендаль поклялся мне, что уничтожит это письмо.
   -- Он поручил это своей жене. Но она предпочла сохранить письмо. Несколько месяцев назад ее муж развелся с нею. Это -- ее месть. Она продала мне это письмо и копию речи. Мне известно также все остальное, что стоит в связи с этой историей.
   Лорд Киндерсли вынул носовой платок и отер свой лоб.
   -- Я откуплю эти документы.
   -- Ваша светлость, я не шантажист!
   -- Можете быть уверены, что получите деньги, -- горячо продолжал он. -- Я не собираюсь донести полиции. Я ликвидирую эту историю, как обычную сделку. Назовите цену! Я не мелочен.
   -- Повторяю, я не шантажист, -- настойчиво произнес я. -- Роль этих документов в ликвидации забастовки твердо установлена, и они будут переданы прессе.
   Лорд Киндерсли подскочил.
   -- Что же вы ожидаете от этого? -- хрипло спросил он.
   -- Я не рассчитываю на деньги. Хотя, впрочем, я знаю газету, которая не откажется уплатить мне за эти документы кругленькую сумму.
   -- Послушайте, ни одна газета не уплатит вам такой суммы, какую предлагаю вам я. Эти документы не должны быть опубликованы. Если станет известно, что я подкупил Рендаля, чтобы помешать ему организовать забастовку, завтра же все рабочие союзы объявят мне войну. Кроме того, это скомпрометирует мою партию. Это погубит мою политическую карьеру и подорвет мои дела. Отнеситесь же к этому, как деловой человек, мистер Букрос, будьте благоразумны. Я подпишу вам чек на 10 000 фунтов.
   -- Ваша светлость! Если я соглашусь на это, я совершу преступление. Моя совесть запрещает мне это. Я не могу предупредить гибель вашей политической карьеры, но могу ограничить грозящую вам финансовую катастрофу. Я даю вам четыре дня сроку. За это время можно спокойно распродать большое количество акций вашей компании.
   -- Вы обещаете ничего не предпринимать в течение этих четырех дней? -- жадно ухватился лорд Киндерсли за мое предложение.
   -- Обещаю!
   Он откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул.
   -- Это отчасти спасает положение, -- сказал он. -- Единственное, чего я от вас еще желаю, подходя с деловой точки зрения, -- поверьте, я не принимаю вас за шантажиста, -- вы хотите кое-что продать, а я хочу приобрести это. Все это -- торговая сделка. А цель всякой торговой сделки, как можно выше набить цену. Я говорил о 10 000 фунтах, но, если необходимо, я ее удвою. Оставайтесь позавтракать со мной, и мы обсудим это за сигарой и бутылкой вина.
   -- К сожалению, я не могу воспользоваться вашим предложением, -- ответил я, подымаясь, -- но я предоставляю вам, как сказал уже, четыре дня.
   Он проводил меня до дверей и спросил мой адрес. Он был так убежден, что я изменю свое намерение, что послал за мной следом секретаря. Я отвязался от него обещанием прийти вечером через три дня. Я дал это обещание в минуту слабости. Я подумал о том, какой радостью будет встретить девушку, которая не испугалась ни перед лицом смерти, ни перед общественным скандалом.
   Я по обыкновению с аппетитом пообедал и отправился, в Стритгхэм -- в высшей степени интересную местность. Как я узнал в адресной книге, мистер Рендаль жил там в сером каменном здании, носящем название "The Towers". Меня впустила прислуга и провела через обитую линолеумом и пахнувшую кухней приемную в маленький кабинет, выходящий окнами на двор, безвкусно обставленный и увешанный лубочными картинами.
   Получить доступ к популярному депутату оказалось нетрудно. Через несколько минут он вошел, куря трубочку. Он выглядел добродушным и общительным, чем, вероятно, главным образом и завоевал всеобщее расположение к себе.
   -- Не имею удовольствия знать вас, мистер Букрос, -- сказал он, удивленно взглянув на меня, когда я не принял его протянутой руки. -- Сядьте, пожалуйста, чем могу служить?
   -- Я принес плохие новости, мистер Рендаль.
   -- Как неприятно! Кто вы такой? Я что-то не могу припомнить.
   -- Это неважно. Если хотите, считайте меня журналистом, это ближе всего к истине. Через четыре дня вам предстоит пережить нечто очень неприятное, и, так как это случится по моей вине, я пришел предупредить вас.
   -- Вы хотите нагнать на меня страху.
   -- Ничуть не бывало. Дело в следующем. Я обладаю копией речи, которую вы должны были произнести в марте в Ливерпуле, и письмом лорда Киндерсли, предложившего вам 50 000 фунтов за то, чтобы вы отказались от своей речи, как оно и случилось. Мне также известно, что вы в тот же вечер получили эти деньги в клубе национал-либералов и положили их в пять банков, названия которых я тоже знаю.
   Рендаль был, я думаю, в глубине души таким же трусом, как и Киндерсли, но у него это выразилось иначе.
   -- Проклятый лгун! Шантажист! Как вы смеете обвинять меня в подобной чуши! Убирайтесь сию минуту, или я спущу вас с лестницы!
   -- Я исполнил свою обязанность. Мне не доставит ничего, кроме удовольствия, уйти отсюда.
   -- Стойте! -- крикнул он, когда я направился к двери. -- Откуда вы взяли эту идиотскую историю?
   -- Я не высосал ее из пальца. Она будет на днях опубликована. Я получил все эти бумаги от вашей жены.
   -- Это ложь! Я сам видел, как она порвала письмо.
   Я улыбнулся. Этот человек не был для меня достойным противником.
   -- Она вас обманула! Она порвала другое письмо, а письмо Киндерсли спрятала. Она сделала это по своим личным причинам. Вчера вечером у Фраскатти я откупил эти бумаги у нее и одного мужчины.
   Мистер Рендаль наконец убедился, что я не мистифицирую его. Его охватил страх.
   -- Пожалуйста, -- сказал он, -- присядьте, и давайте обсудим это дело. Горничная принесет сигары и виски.
   -- Благодарю. Я не нуждаюсь в вашем гостеприимстве. Документы будут через четыре дня опубликованы в газете. Я пришел затем, чтобы предупредить вас.
   Его взгляд омрачился.
   -- Возможно, что все это лишь грубое мошенничество. Документы при вас?
   -- Да.
   Он дал волю своим чувствам. Вероятно, он рассчитывал на свой рост и широкие плечи. Он приблизился ко мне, сжав кулаки и опустив голову, как бык. Это был смешной поединок.
   На следующее утро в биржевом отделе всех газет сообщались тревожные известия. Все акции пароходного общества Киндерсли сильно упали, причем никто не мог объяснить причины этого. В течение суток они упали с 6 фунтов до 5, и, когда я пришел в свое бюро в Гольборне, мне звонил мистер Юнгхэзбенд и заклинал закончить этот маневр с 20 000 фунтов прибыли. Это падение не имело, по его словам, никаких оснований, и акции должны были вскоре вновь подняться в цене. Я спокойно выслушал его, приказал ни под каким видом ничего не менять в моих инструкциях и дал отбой, несмотря на все его протесты. Потом отправился в редакцию большой газеты.
   Прошел час, прежде чем помощник издателя принял меня. Это был худой человек в роговых очках, непрерывно куривший одну папиросу за другой. Он откровенно сообщил мне, что у меня столько же шансов встретиться с издателем, как с римским папой. Я рассказал ему в чем дело и показал документы. Он на мгновение покинул комнату и вернулся вместе с издателем. Оба с любопытством смотрели на меня.
   -- Кто вы такой, мистер Букрос? -- спросил издатель.
   -- Спекулянт. Я откупил эти документы у разведенной жены Рендаля, которая его ненавидит.
   -- Чем вы можете поручиться за то, что эти документы не подделка?
   -- Всякий, кто прочтет их, сразу же увидит, что они не подделаны. Я вчера сообщил об этих документах и о том, что они будут опубликованы, лорду Киндерсли и посоветовал ему как можно скорее распродать свои акции. Все остальное ясно из финансовой рубрики вашей газеты. Надеюсь, этих доказательств вам достаточно?
   Они пошептались друг с другом. Потом издатель, седой, гладко выбритый господин, рот которого был похож на мышеловку, а резкий голос напоминал команду полководца, пододвинул мне кресло и сам сел подле меня.
   -- Как же вы предлагаете нам поступить с этими документами, мистер Букрос?
   -- Уплатите мне за них крупную сумму и опубликуйте их.
   -- Знаете ли вы, что это вызовет грандиозный скандал?
   -- Это вам не повредит. Подлинность документов послужит вам оправданием.
   Издатель озабоченно посмотрел в окно. Его лицо было твердо как гранит, но в серых глазах светилась доброта.
   -- Мы не остановились бы перед тем, чтобы нанести удар Рендалю, но лорд Киндерсли... Он в высшей степени благородный человек и во всех своих поступках руководствуется лучшими побуждениями.
   -- Это сообщение, возможно, и не принесет ему вреда. Его поступок может быть оправдан: он спас родину от большого несчастья, пусть даже средство, которое он пустил в ход, не особенно благовидно.
   -- Конечно, это может служить ему оправданием. Сколько вы желаете получить за эти документы?
   -- Десять тысяч фунтов. Но они не должны быть опубликованы до четверга.
   -- Почему?
   -- Я обещал это лорду Киндерсли.
   -- Вы можете оставить нам эти документы сейчас же?
   Я подумал. Я не мог себе представить, чтобы что-нибудь заставило меня изменить раз принятое решение. Но я предпочел все-таки обеспечить себе путь к отступлению.
   -- Да, если вы дадите мне удостоверение, что они составляют мою собственность и что вы обещаете вернуть их мне в среду, если я потребую этого.
   -- А как же насчет платы? Хотите получить задаток?
   -- Вы готовы уплатить мне 10 000 фунтов?
   Он пожал плечами.
   -- Мы не торгуемся. Вопрос в том, хотите ли вы получить задаток?
   -- Нет! В среду я получу всю сумму полностью или возьму свои документы обратно. Но я думаю, что предпочту получить деньги.
   -- Мы тоже так думаем, -- сказали оба издателя сразу.
   В среду курс акций пароходной компании Киндерсли стоял на двух и трех четвертях фунта и краткая заметка в "Таймсе" сообщала, что его сиятельство заболел нервным расстройством и лежит в постели.
   Глупая сентиментальность погнала меня на Соут-Адлей-стрит после того, как я на несколько минут задержался в своем бюро. Экипаж доктора стоял у входа. Когда я подходил к дому, дверь раскрылась. На пороге остановился доктор. Мысль о болезни лорда Киндерсли нисколько не тревожила меня, но когда я заметил рядом с доктором Беатриче Киндерсли, я понял, что образ моих мыслей может измениться. Ко мне вернулась моя впечатлительность, которой я отличался в детстве. Любопытство, приведшее меня к этому дому, было наказано судьбой. Моя душа была потрясена. У меня возник новый план. Я нашел средство помочь ей, хотя это значило поставить на карту свою жизнь. В тот же день в половине третьего Беатриче Киндерсли входила в маленький салон, чтобы принять неожиданного посетителя. Увидев меня, она удивленно остановилась на пороге, -- я предостерегающе поднес палец к губам.
   -- Я полковник Эскомб, -- напомнил я ей.
   -- Вы? -- воскликнула она.
   Я снова был загримирован, как на свадьбе Нормана Грэя, когда пропало жемчужное колье.
   -- Что вы затеваете? -- спросила она.
   -- Я хочу помочь вам. Я видел вас сегодня утром, и мне показалось, что вы чем-то озабочены.
   Она благодарно улыбнулась.
   -- Это очень любезно. Но вы должны тотчас же удалиться, вы подвергаетесь большой опасности: у нас в доме сэр Норман Грэй, он разговаривает теперь с моим дядей.
   -- Что он здесь делает?
   -- Мой дядя позвал его, чтобы спросить у него совета. Дело идет об очень серьезной вещи: мой дядя опасается, что его карьера погибла.
   При мысли о том, что мой старый враг здесь, мои добрые намерения начали колебаться, но присутствие Беатриче действовало на меня примиряюще.
   -- Почему вы опечалены? Разве ваш дядя всегда был так добр к вам? Вы горюете из-за него?
   -- Только из-за него. О нем говорят, что он груб и бессовестен. Но по отношению ко мне он всегда был самым добрым человеком в мире. Вид его страданий причиняет мне боль.
   Я посмотрел на часы.
   -- Я должен вас покинуть. Когда я уйду, сообщите вашему дяде, что Букрос передумал, и он получит от него сведения еще до 5 часов.
   -- Какое отношение все это имеет к вам? -- удивленно спросила она.
   -- Не ломайте себе над этим голову, передайте порученное вам известие, но, пожалуйста, не в присутствии Нормана Грэя.
   Она проводила меня до двери, но когда я захотел открыть ее, она меня остановила.
   Ее лицо снова оживилось, она легко ступала рядом со мной. Она взяла меня за руку, ее нежное дыхание коснулось моих щек.
   -- Я должна поблагодарить вас, -- сказала она и поцеловала меня в губы.
   Это было неожиданным интермеццо.
   Издатель и его помощник изо всех сил старались переубедить меня. Они предлагали мне целое состояние. Они указывали даже на то, что я могу выдвинуться благодаря моему патриотическому поступку. Они апеллировали ко всем возможным добродетелям, начиная с любви к родине и кончая простой справедливостью, нисколько не подозревая, что я не обладаю ни одним из этих достоинств. В конце концов они все же вернули мне документы. Я сунул их в конверт и адресовал мисс Беатриче Киндерсли. Затем заказал большой ворох чайных роз, поехал к ее дому и приказал передать все это ей.
   Эту ночь я провел в своей комнате, погруженный в самоанализ. Я мог использовать историю с Киндерсли с наибольшей выгодой для себя. Я мог заработать 30 000 фунтов, даже еще больше, так как скупил по 4 фунта акции, которые неизбежно должны были подняться снова. И все же я отказался от шантажа и до полусмерти избил бессовестного Эдварда Рендаля. Я вел себя как дурак. Самым тревожным симптомом было то, что я остался доволен своим поведением. Вероятно, я постарел, так как становился сентиментальным.
  

XI

Грэй

   В конце обеда в Киндерсли-Корте в Девоншире, где мы с Дженет провели две недели, наш хозяин вдруг обратился ко мне.
   -- О ваших успехах много говорили, Грэй, особенно, когда вы служили в Скотленд-Ярде. Но какой случай из вашей практики вы считаете самым неудачным?
   -- Невозможность передать в руки правосудия величайшего преступника Европы, -- ответил я, немного помедлив. -- В течение последних трех лет моей службы я неослабно преследовал его, но, когда я подал в отставку, он все еще оставался на свободе. Мы как будто поставили себе целью бороться друг с другом. Иногда везло ему, иногда мне. Но, как бы там ни было, обстоятельства таковы, что, хотя мы и можем доказать его виновность в дюжине тяжелых преступлений, ему всегда удавалось ускользнуть от нас.
   -- Был ли он когда-нибудь в тюрьме? -- спросил кто-то за столом.
   -- Никогда. Он ни разу не был даже арестован.
   -- Как его зовут? -- с любопытством спросил лорд Киндерсли.
   Я улыбнулся.
   -- Имя служит ему на короткий срок, сообразно с обстоятельствами. Я знаю больше дюжины имен, которыми он называл себя, но его настоящее имя Майкл. Он оказал мне честь присутствовать на моей свадьбе в качестве Осберта-Эскомба.
   Я случайно встретился взглядом с Беатриче Киндерсли. Она выпрямилась, ее прекрасные глаза сверкнули металлическим блеском.
   -- Я встретила там Осберта-Эскомба и нашла его очень милым, -- холодно сказала она.
   -- Это и был наш друг! Он самый ловкий мошенник в Европе.
   -- Пожалуйста, расскажите нам что-нибудь об этом Майкле, -- попросил лорд Киндерсли. -- Я вспоминаю, что семь-восемь лет тому назад слышал об ожесточенной борьбе, которую Скотленд-Ярд вел с главарем прекрасно организованной банды. Где он теперь?
   -- Ответ на этот вопрос принес бы человеку, давшему его, вознаграждение в 50 000 фунтов и, вероятно, пулю в голову.
   -- Неужели вы не смогли бы его арестовать?
   -- Я не имею ни малейшего представления о том, где его искать. Если он снова появится на горизонте, мой друг Ремингтон немедленно пришлет за мной.
   -- И вы примете участие в преследовании? -- спросил мой хозяин.
   -- Не могу сказать с уверенностью.
   -- Ты не станешь делать этого, -- сказала Дженет, взглянув на меня. -- Ты должен обещать мне это.
   Я улыбаясь обещал.
   Беззаботная жизнь и душевное спокойствие не замедлили оказать свое влияние на Дженет. Она стала еще красивее, взгляд ее чудесных глаз приобрел нежность, манеры стали изысканней. Ее всюду принимали с удовольствием, ею восхищались и ее любили. Несмотря на это, она была совершенно довольна скромной жизнью в нашем небольшом имении. Иногда мне казалось, что если бы зависело от нее, она бы никуда не уезжала оттуда. Когда заходил разговор о Париже и Лондоне, она не выражала желания снова увидеть эти города. Как ни странно, я только сейчас понял причину этого: она все же боялась Майкла.
   -- При условии, конечно, что он не бросит вызова, -- добавил я.
   Как раз в это мгновение случилось то, чего никто не ожидал. Нас было двенадцать человек. Мы все сидели за круглым столом в большом зале Киндерсли-Корта. Помещение было слабо освещено, так как тяжелый шелковый абажур затенял свет. Оба лакея вышли, вероятно, для того, чтобы принести кофе, и камердинер, стоявший за креслом лорда Киндерсли, один прислуживал в зале. Внезапно свет потух, и мы очутились в полнейшей темноте. Беседа на секунду прекратилась, но сейчас же послышались обычные в таких случаях удивленные возгласы.
   -- Это случается здесь в первый раз, -- взволнованно сказал хозяин. -- Вероятно, кто-нибудь испортил провода. Принесите несколько свечей, Нортон.
   Камердинер попробовал ощупью найти дверь, но это ему как будто не удавалось. Нас ожидал еще один сюрприз. Вокруг нас сверкнули карманные фонари, бросавшие тусклый свет. Один из них вспыхнул у кресла лорда Киндерсли. Невидимая рука осветила наши изумленные лица. Незнакомый голос нарушил молчание -- он звучал спокойно и резко.
   -- Господа, не тревожьтесь. Если вы останетесь на своих местах и будете мне повиноваться, вам не сделают ничего дурного. Если же кто-нибудь попытается сойти с места или зажечь спичку, то я или один из моих четырех друзей начнем стрелять. У нас автоматические револьверы, и, я думаю, вам понятно, что всякое сопротивление бесполезно.
   -- Господи! -- воскликнул лорд Киндерсли, -- где же все мои слуги? Как вы попали сюда? Черт возьми!
   -- Едва ли было бы умно поверять вам наши профессиональные секреты, -- продолжал тот же холодный голос, -- но я не скрою от вас, что мы вошли через главный подъезд. Все ваши слуги заперты в людской и, как и вы, находятся под угрозой смерти. Телефонные провода перерезаны, а электричество выключено, и входная дверь тщательно охраняется. Прошу дам положить на стол перед собой все свои драгоценности. Облегчите нам нашу работу, не медлите, и, пожалуйста, не пытайтесь ничего спрятать.
   -- Мадам, -- продолжал тот же голос, освещая окаменевшее от страха лицо какой-то женщины, сидевшей на противоположном конце стола, -- если вы попытаетесь сбросить что-нибудь из ваших драгоценностей на пол или каким-нибудь образом спрятать их, мы вынуждены будем пустить в ход меры, которых хотели бы избежать.
   -- Что мне делать? -- прошептала моя соседка, -- на мне все мои изумруды. Правда, Джек просил меня оставить их дома -- они стоят 100 000 фунтов.
   -- Не имеет смысла оказывать сопротивление, -- сказал я, -- первый акт этой маленькой драмы должен разыграться вполне по желанию режиссера.
   Она сняла дрожащими пальцами свое колье, и невидимый человек за креслом лорда Киндерсли заговорил снова:
   -- Может быть, сэр Норман Грэй попробует режиссировать второй акт.
   Теперь я понял, кто был говоривший, и вспомнил клятву Майкла убить меня при первой же возможности. Сидя за столом, я являлся для него отличной мишенью, но мысль о смерти никогда не внушала мне страха и не выводила из равновесия.
   -- Мне приходится некоторое время играть по вашему указанию, -- сказал я, нащупывая в темноте свой бокал, -- но все дело ведь в последнем акте. Я хотел бы знать, Майкл, что вы предпочитаете -- виселицу в Вандсворсе или электрический стул в Синг-Синге.
   Мои слова были бессмысленной дерзостью, и я тотчас же пожалел о них. Я услышал щелканье курка и увидел в маленьком светлом круге направленное на мою голову дуло. Наступила мертвая тишина. Потом Дженет вскрикнула. И в продолжение всего этого времени сбор драгоценностей беспрерывно продолжался.
   -- Этот голос мне знаком, -- спокойно сказал Майкл, опуская свое оружие. -- Вы хорошо сделали, что вмешались, мадам. Когда-нибудь ваш муж, вероятно, убьет меня, или я его -- но только, если за его спиной не будет своры полицейских, состоится наш поединок.
   Кто-то заплакал. И снова чей-то голос нарушил тишину.
   -- Можно мне сказать несколько слов? -- произнесла Беатриче Киндерсли.
   Майкл тотчас же направил фонарь в ее сторону. Свет фонаря озарил ее лицо. Выражение его поразило меня.
   Ее глаза широко раскрылись, щеки горели румянцем. Она походила на зрительницу в театре, с жадным любопытством следящую за ходом захватывающей драмы. Майкл ответил ей, причем голос его совершенно изменился:
   -- Пожалуйста, говорите, только скорей!
   -- Я положила на стол свои кольца и браслеты. На шее у меня маленькая, покрытая бриллиантами миниатюра. Она не имеет особой ценности, но дорога мне как память. Можно мне оставить ее?
   Фонарь на мгновение осветил ее миниатюру и лежавшие перед ней на столе драгоценности.
   -- Оставьте себе миниатюру и окажите мне, пожалуйста, честь снова надеть ваши остальные драгоценности. Мы здесь не для того, чтобы отбирать игрушки у детей.
   Беатриче радостно рассмеялась.
   -- Несмотря на то, что мне совсем не нравится определение, которое вы дали моим драгоценностям, я все-таки принимаю ваше предложение, если уж вы так благородны.
   -- Я все же хотел бы знать, -- воскликнул лорд Киндерсли, воодушевленный примером своей племянницы, -- не шутка ли все это -- если да, я нахожу, что она зашла слишком далеко.
   -- Если вы посмеете покинуть ваше место, вы тотчас же увидите, шутка это или нет!
   -- Неужели эти парни воображают, что их проделка пройдет им безнаказанно? -- пробормотал лорд Гарроден, губернатор Девоншира.
   -- Ваше сиятельство ошибается, -- сказал говоривший, очевидно, руководитель нападения, -- я ставлю пятьсот против одного, что нам удастся ускользнуть. Уплата пари будет урегулирована в "Таймсе" в отделе частной корреспонденции через месяц.
   -- Ей Богу, это смело! -- засмеялся Анстрэтер, главный лесничий, -- хотел бы я хоть на мгновение увидеть лицо этого человека!
   -- Минута, когда вы попытаетесь это сделать, будет последней в вашей жизни.
   -- Что случится, если я зажгу спичку? -- спросил молодой человек, сидевший рядом с лордом Киндерсли.
   -- Я выстрелю! Итак, господа, наша миссия, кажется, закончена. Каждый, кто двинется с места, прежде чем мы покинем комнату, будет убит. Как только мы уйдем, мы запрем за собой дверь, и вы можете продолжать игру по вашему усмотрению. Если вам это доставит удовольствие, мистер Анстрэтер может взять на себя руководство погоней за нами, хотя мы оставим немного следов.
   Никто не отвечал ни слова. Маленькие кружки света карманных фонарей все так же были направлены на наши лица, в то время как грабители медленно удалялись к выходу. Мы слышали, как они открыли и снова закрыли двери. В ту же минуту все вскочили. Женщины кричали и плакали. Дама, отдавшая свои смарагды, вела себя спокойней остальных.
   -- Я бы ни за что на свете не отказалась участвовать в этом великолепном спектакле, -- сказала она.
   -- Я готов тотчас же начать погоню. Добыча стоит этого, -- предложил Анстрэтер.
   -- Я рассчитаю всех своих слуг, -- гневно крикнул лорд Киндерсли, -- проклятие! Ни одного еще нет здесь!
   Все переговаривались. Мы звонили, но звонок не действовал. Мы колотили в дверь, но она не поддавалась. Кто-то нашел коробку спичек, и при их дрожащем свете наши лица выглядели, как рисунки Гольбейна. Я стал на кресло и взобрался на окно. Но окна были так узки, что даже самый тонкий из нас не мог бы сквозь них пробраться. Наконец лорд Киндерсли воскликнул:
   -- Черт побери все это! Выпьем, по крайней мере, вина. Я не стыжусь признаться, что дрожу от страха. У меня было такое ощущение, словно за мной стоит палач. Я раз почувствовал дуло револьвера на своем затылке. Ух, это было ужасно!
   -- Грэй, -- обратился ко мне Анстрэтер. -- Вы рассказывали сегодня об известном преступнике Майкле...
   -- Это он и был, -- прервал я.
   Мы оказались в странном положении. Сидели в темноте, озаряемой светом вспыхнувшей спички, и разговаривали, ожидая, что слуги в конце концов выпустят нас.
   -- Грэю повезло, -- заметил Гарродж. -- Он мог быть убит, как заяц.
   -- Совершенно верно, -- согласился я, -- но я должен отдать справедливость Майклу, -- он никогда не стреляет в присевших зайцев. Он сказал правду. Наш поединок состоится лишь в ту минуту, когда мы будем стоять вооруженные лицом к лицу. Что же касается меня, -- сказал я, взглянув на Дженет, -- я решил не вызывать его на эту борьбу. Охота на людей отличный спорт, но она надоедает.
   Наконец нашелся ключ, подходивший к двери, и мы оказались на свободе. Слуги вошли с лампами и свечами. Все были растеряны. Выяснилось, что прислуга была заперта в людской, а комнаты всех гостей были основательно обокрадены. Банда состояла, вероятно, из 15 или 20 человек. Приказания, отданные лордом Киндерсли, были совершенно бесполезны. Телефонные провода были перерезаны, и все автомобили в гараже испорчены. Конюшни открыты, и выпущенные лошади разбежались по парку. Мы находились в 30 километрах от ближайшего местечка и в 10 километрах от какой-либо деревни. Равнина, простиравшаяся за воротами парка, была одной из самых пустынных местностей в Англии. Чем подробнее мы обсуждали нападение, тем яснее становилось нам, что оно было мастерски организовано.
   Пресса, понятно, не преминула заинтересоваться этим происшествием. Из Лондона явились репортеры и фотографы. То обстоятельство, что я присутствовал при нападении и жена моя была ограблена, придавало всей этой истории несколько комический характер, и знакомые журналисты посвятили мне иронические фельетоны. Ремингтон явился с двумя лучшими людьми из Скотленд-Ярда. Но на третий день после своего приезда он заявил мне, что все нападение было проведено с такой ловкостью, что невозможно было обнаружить ни одного следа. За возвращение украденных драгоценностей, которые оценивались в 200 000 фунтов, назначено было крупное вознаграждение. Все гавани тщательно охранялись. Но ни в Лондоне, ни в Амстердаме, ни в Париже не нашли у ювелиров ничего подозрительного. Казалось, небольшая разбойничья банда вместе с автомобилями была проглочена землей в двух километрах от Киндерсли-Корта. Их не видел ни один пастух, ни один из жителей окрестных деревень не слышал грохота проезжавшего автомобиля. Даже Ремингтон, оптимист по природе, возвратился в Лондон, печальный и разочарованный.
   Дженет и я остались в Киндерсли-Корте, чтобы принять участие в последней охоте на оленей. Это был незабываемый для меня день. Мы поехали автомобилем в Эксборд, куда Киндерсли двумя днями раньше отослал всех своих годных для верховой езды лошадей. Дженет, Беатриче и я поехали верхом. Охота продолжалась недолго. Большую часть времени мы провели в ожидании. После полудня мы оказались на краю дороги, к югу от Хоксли-Дауна. В лощине под нами собаки были спущены. Они промчались вперед сквозь густой кустарник. Если бы они вспугнули оленя, он мог бы пробежать только к Дунли-Бэрроу, направо от нас. Внезапно Беатриче, оглянувшись назад, вскрикнула. Мужчина, верхом на вороной лошади, которого я мельком раза два видел среди приглашенных гостей, показался из-за груды щебня и направился прямо к нам. Должен признаться, что в первую минуту я не обратил на это внимания. В отлично сшитом костюме и прекрасной посадке, обличавшей опытного наездника, не было ничего, что отличало бы его от других соседей лорда Киндерсли, с которыми нам приходилось в этот день обмениваться поклонами. Только когда он подъехал к нам и я увидел предмет, сверкнувший в его правой руке, я понял, кто был передо мной.
   -- Норман Грэй, -- сказал он, -- предлагаю вам перемирие на 5 минут. Согласитесь, -- прибавил он, поглядывая на свой револьвер, -- что я достаточно вооружен, чтобы предлагать вам это.
   -- Согласен, Майкл. Что вам угодно?
   -- Мне ничего не нужно от вас. Я должен поговорить с мисс Киндерсли.
   Он посмотрел на Беатриче, и его голос зазвучал нежностью.
   -- Оказалось, что один из моих сообщников меня неправильно понял и взял в тот вечер со стола ваши драгоценности вместе с другими. Я остался поблизости, чтобы передать их вам.
   Он положил в руку Беатриче перевязанную коробку. Я мог бы поклясться, что заметил, как страстно сжали ее пальцы его руку.
   -- Я знаю, что это была ошибка, -- сказала она нежно и посмотрела на него, словно прося остаться. Но он отвернулся. Прежняя саркастическая улыбка появилась на его губах.
   -- Я передумал, Дженет. Принимая во внимание богатую добычу, попавшую в мои руки, мне вдвойне неприятно лишать тебя твоих новоприобретенных сокровищ. Разреши передать тебе это.
   Он передал ей небольшой пакет. Потом медленно повернул лошадь, но я видел, что он хотел сказать еще что-то.
   -- Наш друг Ремингтон отказался от преследования и вернулся в Лондон. Внушите ему, что главное намерение преступника вовсе не в том, чтобы как можно скорее увеличить расстояние между собой и местом преступления. Иногда преступник остается поблизости.
   -- Я ему сообщу, но в таком случае я буду вынужден сообщить ему о вашем местопребывании.
   -- Если бы вы этого не сделали, следующие несколько часов показались бы мне очень скучными. Даже если вы сами примете участие в погоне, -- а вы, несомненно, самый ловкий из них, -- я ускользну от вас так же легко, как легко мне проскакать это поле.
   Он склонился ко мне.
   -- Отошлите на минуту женщин, -- попросил он. -- Я должен сказать вам несколько слов.
   Дженет тотчас же повернула свою лошадь, следуя моему знаку, но Беатриче медлила. Словно зачарованная, глядела она на Майкла. Я увидел, как погрузился ее взор в его глаза, и меня удивило, что эти двое людей могли обменяться таким взглядом.
   Майкл покачал головой.
   -- Мы должны остаться наедине с Грэем. Каждая лишняя минута затруднит мне возможность бежать.
   Она медленно направилась следом за Дженет, но в 20 шагах остановилась. Майкл подъехал ко мне. Он опустил револьвер в карман. В ту минуту он всецело зависел от моей милости. И все же он не боялся.
   -- Норман Грэй, конец нашей борьбы наступил. Я, как и вы, отказываюсь от своей профессии. Судьба сделала нас врагами. Не раз уже один из нас находился во власти другого. Теперь со всем этим покончено.
   -- Вы добровольно хотите отказаться от своей профессии, но как вы надеетесь ускользнуть от суда? Где бы вы ни находились, за вашу голову назначена награда. Правда, я отказался от дальнейшего преследования, но мои коллеги не успокоятся, пока не предадут вас казни.
   -- Я здесь не затем, чтобы говорить о себе, -- равнодушно ответил он. -- Я хотел поговорить с вами о той девушке.
   -- О Беатриче Киндерсли?
   -- Да.
   -- Что вы можете сказать мне об этой барышне? -- удивленно спросил я, несмотря на то, что не забыл еще взгляда, которым они обменялись.
   -- Вы знаете жизнь, Грэй, хотя вы и привыкли видеть ее фальшивую сторону. Эта девушка сделала меня дураком, несмотря на мой возраст. От нее исходит очарование романтики и жалости. Ради Бога, Грэй, не смотрите на меня так окаменело. Будьте человечным и скажите, что вы понимаете меня.
   Я вспомнил тот взгляд и утвердительно кивнул.
   -- Я понимаю вас. Уезжайте.
   -- Ради Бога, объясните ей, кто я. Скажите ей, что я женат на нескольких женщинах, которым изменял во всех частях света. Скажите ей, что, если я попаду в руки полиции, меня ожидает виселица в Англии или электрический стул в Америке. Расскажите ей, какую жизнь я вел. Лишите мой образ всякой романтики. Нарисуйте ей голую правду. Скажите ей, что я преступник -- просто из любви к преступлению.
   -- Я передам ей все это.
   -- Еще об одном прошу вас. Передайте ей все это не с моей, а с вашей точки зрения. Вы один знаете, насколько я виновен. Будьте беспощадны. Покажите ей меня с самой отвратительной стороны. Как мужчина мужчине, как враг врагу, поклянитесь мне, Грэй, что вы исполните мою просьбу!
   -- Клянусь!
   Он пришпорил коня и умчался, едва я произнес это слово. Беатриче вскрикнула, в ее голосе послышались слезы.
   -- Почему вы отпустили его, Норман! Я хотела попрощаться с ним.
   -- Он поручил передать вам несколько слов, -- нахмурившись, ответил я.
  

Сэйр

   Как-то в воскресенье я встретился со своим другом Гастоном Лефевром, известным страховым агентом с улицы Скриб, в кафе "Париж", где мы отпраздновали изысканным ужином успех нашего крупнейшего предприятия. Наш стол находился в отдаленном углу зала, и ничто не мешало нашей откровенной беседе.
   -- Вы теперь, вероятно, богаты, как Крез, дорогой мой, -- сказал Лефевр с завистью. Он, как и все французы, обожал деньги. -- Серьезно, вы очень богаты теперь, -- добавил он.
   -- У меня недурное состояние. И это является одной из причин того, что я решил, наконец, освободить от контрибуции дураков, живущих в этом мире.
   -- Вы ликвидируете свои дела!? -- с ужасом воскликнул Лефевр.
   -- Да. В Англии я сжег за собой все мосты и попрощался со своими друзьями, даже с Юнгхэзбендом, самым ловким из мошенников, который ухитряется в течение уже 15 лет слыть одним из почтеннейших адвокатов Линкольн-Инна. К нему являются все новые клиенты -- настоящие клиенты, честные люди. В этом ему так же везет, как и вам.
   -- Что касается меня, -- ответил мой коллега, -- мне никогда не приходилось так тяжело, как вам. Я никогда не подвергался таким опасностям. Я ни разу в жизни не украл ни гроша и никогда не подымал руку на ближнего своего...
   Я тихонько рассмеялся. Лицемерие встречается везде. Это доходная добродетель.
   -- Эти деньги заработаны были честным трудом. Мое имя и общественное положение дали возможность совершить вещи, которые иначе были бы невыполнимы, как, например, наше последнее предприятие. Могли ли бы вы без моей помощи вывезти контрабандой из страны на четверть миллиона фунтов драгоценностей?
   -- Конечно, нет, -- подтвердил я, -- в этих делах вы просто гений.
   -- Это пустяк, поговорим-ка лучше о вас, мой друг. Вы во цвете лет, как говорится, возбуждение вам так же необходимо, как французу любовница и англичанину гольф. Вы недавно безукоризненно организовали одно из самых утонченных нападений. Нам досталось чистоганом 150 000 фунтов, и все следы заметены. Это действительно была гениальная проделка. Чем же вы теперь заполните свою жизнь?
   Я пожал плечами, так как сам уже не раз задавал себе этот вопрос.
   -- На свете немало развлечений.
   -- Возможно, но как вы будете существовать, -- полиция не так скоро забудет вас.
   -- Вам придется подтвердить мое полнейшее исчезновение, -- заявил я. -- Сегодня мы поделили нашу добычу, составляющую около 2 000 000 франков. Полмиллиона находится в этом конверте. Я уплачу их вам за услугу, которую попрошу вас мне оказать.
   Его глаза жадно сверкнули.
   -- Это сложное дело?
   -- Напротив. Оно не причинит вам никаких хлопот. Насколько мне известно, вы состоите в отличных отношениях с одним французским госпиталем.
   -- До известной степени, -- осторожно сказал он.
   -- Ваша задача очень проста. В чемодане, который я вчера забыл в вашем бюро, находятся одежда, драгоценности, документы, казалось бы, незначительные мелочи. Любой человек моего роста и сложения, который умрет в ближайшие дни в госпитале, будет одет в эту одежду, и при нем найдут все упомянутые мною вещи, которые с достаточной ясностью удостоверят мою личность. Администрация госпиталя сообщит о моей смерти английской и американской полиции. Вы тоже позаботитесь о том, чтобы весть о смерти этого известного преступника широко распространилась.
   -- Это нетрудно будет устроить. А потом?
   -- На свете нет человека, к которому я мог бы отнестись с доверием. Мне не к спеху. Согласитесь, что я безбоязненно могу оставаться некоторое время в Париже, не боясь, что мое местопребывание будет открыто.
   -- Несомненно. На бульваре и здесь я прошел мимо вас, совершенно не узнав вас. Я не узнал вас даже, когда вы заговорили со мной. Я принял вас за пожилого француза знатного происхождения, который отошел от дел. Вы выглядите, как элегантный бездельник, и никто не заподозрил бы в вас англичанина. Должен признаться, Майкл, ни один из современных артистов не может сравниться с вами в изображении отдельных характеров.
   -- Через неделю я оставлю Париж. Думаю, что вы никогда больше не увидите меня и ничего не услышите обо мне. Возможно, что в конце концов я все-таки вернусь к своей излюбленной профессии, следуя внутреннему влечению. Я не связываю себя обетами.
   -- Я хотел бы знать, где вы намерены поселиться, -- сказал Лефевр.
   -- К сожалению, не могу сообщить вам этого. Я поставил себе целью бесследно исчезнуть с лица земли, и я намерен добиться этого. Возьмемте авто и поедем в отель полюбоваться прекрасными женщинами.
   Через две недели я прочел во всех газетах сообщение о своей смерти. "Нью-Йорк Геральд" посвятила мне целый столбец. "Дейли Мейл" последовала ее примеру. "Таймс" отвела мне всего дюжину отпечатанных петитом строчек. Ужасная несправедливость, принимая во внимание то огромное количество печатного материала, которое я даром доставлял ей в течение многих лет. "Дейли Телеграф" выражала мнение, что со стороны Скотленд-Ярда было грубой ошибкой позволить мне уйти из этого мира ненаказанным и по собственной воле. "Морнинг Пост" полагала, что общество вздохнет, наконец, с облегчением, так как освободилось от величайшего преступника современности. И только в одной французской газете я прочел заметку, от которой вскипела моя кровь. Я находился в состоянии безумия, граничащем со слабостью, о которой предпочитаю не говорить. Из Англии какая-то женщина телеграфно дала распоряжение одному из цветочных магазинов Парижа прислать в госпиталь ко дню моих похорон венок. Магазин исполнил поручение. На венке лежала маленькая карточка с надписью "Беатриче".
   Что же!? Я сам желал этого!
  

Дженет

   Случай привел нас в Сен-Жан, случай и желание Нормана покинуть слишком модное поле для гольфа. В день нашего приезда мы сидели на веранде гольф-клуба и молча смотрели на силуэты холмов и царственные снежные вершины тянувшихся вдали гор. Стояла глубокая тишина. Казалось, воздух был неподвижен. Листья деревьев не шевелились. Кипарисы перед маленькими красными хижинами вздымались черней обычного. Тополя вдоль дороги, идущей к виллам, расположенным на южной стороне долины, походили на часовых. Меня охватило чувство глубокого покоя. Норман сказал несколько слов о красоте окружавшей нас природы. Но скоро ему стало скучно, он поглядел на свои клюшки для гольфа и предложил секретарю, который только что вошел и поздоровался с нами, сыграть партию.
   -- Вы должны извинить меня. Я только что проиграл две партии, -- с сожалением отказался он. -- Но на поле No 7 играет в одиночку господин по имени Бенисад. Он француз, но играет чертовски хорошо! Не сыграете ли вы с ним партию?
   -- С кем угодно, -- ответил Норман, охваченный желанием играть.
   Секретарь подошел к мужчине, игравшему на последнем поле, высокому, стройному человеку с серебряными волосами и гладко выбритым, обветренным лицом. На нем был английский костюм для гольфа, ему прислуживал его собственный слуга. По-видимому, он согласился на предложение секретаря, так как оба тотчас же направились к нам. После того как секретарь представил нас друг другу, мы направились к первой позиции. Когда пришла очередь мосье Бенисада, он сначала с любопытством посмотрел на нас, потом отдал слуге свою кепку, взмахнул клюшкой и ударил. Я вскрикнула. Я узнала его по манере ударять шар. Норман также казался смущенным. Он словно окаменел от удивления. Мы оба узнали его в одну и ту же минуту. Майкл стоял неподвижно и смотрел вслед своему шару. Мы растерянно посмотрели друг на друга. Секретарь исчез в дверях клуба, прислуживающие отошли вдаль за шарами, мы были одни.
   -- Странное совпадение, -- сказал Майкл с улыбкой, в которой не было ни следа прежнего цинизма, -- наше знакомство началось, если помните, партией в гольф в Уокинге.
   -- Мы думали, что ты умер, -- прошептала я.
   Он вздохнул.
   -- Я очень старался не разочаровать вас. Просто несчастье столкнуться с единственными двумя людьми, которые могут тебя узнать. Но я провел четыре очень приятных года.
   -- Неужели прошло уже столько времени? -- спросила я. Норман все еще, казалось, не в состоянии был произнести ни слова.
   -- Четыре года и четыре месяца. Это много для человека, которого считают давно умершим. Я живу в очаровательной небольшой вилле -- вон она виднеется за деревьями. При ней чудесный сад -- мои гвоздики и фиалки пользуются известностью -- и я взращиваю почти все излюбленные в Англии цветы. Иногда я играю в гольф, а если меня одолевает жажда путешествовать, я отправляюсь в горы, в Пиренеи. Мой слуга Антуан -- баск и отличный горный проводник. И я теперь могу уже следовать за ним повсюду.
   -- Что же будет теперь? -- пробормотал Норман.
   -- Решение этого я предоставляю вам, -- ответил Майкл.
   Мы медленно подошли к обоим шарам. Я прижалась к своему мужу и заглянула ему в лицо. Видно было, что он борется с собой. В продолжение последних четырех чудесных лет мы не провели в Лондоне и двух месяцев. Мы путешествовали по Италии и Египту, провели две зимы в Южной Франции, а остальное время жили в Грэй-Мэноре. Я занята была своими двумя детьми, Норман -- имениями. Нити, связывавшие его с прежней профессией, понятно, оборвались, но я понимала, что происходит в нем. Рядом с ним шел человек, которого он поклялся передать в руки правосудия, знаменитый преступник, чьи деяния ничем не могли быть оправданы и которого он должен был по закону немедленно выдать полиции. И я знала то, что по какой-то причине исполнение этого долга было ему ненавистно. Они приблизились к шарам, и Норман остановился. Я увидела, что он пришел к какому-то решению, и с нетерпением ждала его слов.
   -- Майкл! Я даю вам шанс, -- сказал он. -- Вы знаете, в чем заключается мой долг. Вы знаете также, что я по мере сил старался исполнять его. Но, говоря откровенно, я глубоко убежден, что вы навсегда прекратили свою преступную деятельность, и, если бы это зависело от меня, я бы охотно оставил вас в покое. Давайте предоставим судьбе решить за нас. Мы оба одинаково хорошо играем в гольф. Случай сделал вас сегодня моим партнером. Пусть эта партия решит, молчать мне или нет.
   Я увидела, как загорелись глаза Майкла, и поняла, что это предложение пришлось ему по душе. Он осмотрел поле и небрежно помахал своей клюшкой.
   -- Если я правильно понял вас, значит, в случае моего выигрыша, -- я свободен на всю жизнь. Если я проиграю, то должен подчиниться своей судьбе!
   -- Если вы проиграете, я пошлю одну телеграмму лондонской, другую -- марсельской полиции.
   -- Принимаю эти условия. Итак, я ставлю свою жизнь, а вы -- спокойствие своей совести.
   Так началась игра за жизнь Майкла. Началась борьба, о которой я теперь еще не могу вспомнить без содрогания. Вначале ни один не получал перевеса, но у шестнадцатой ямки я заметила, что здесь, кроме ловкости, играл роль еще один фактор. Шар Нормана перелетел через ямку и остался на поле. Шар Майкла после великолепного удара почти достиг ямки, но ударился о камень, отскочил в сторону и закатился в высокую траву, откуда почти невозможно было сделать удар. На этот раз он проиграл. Норман казался очень взволнованным. Он пробормотал что-то о чертовской неудаче, но его партнер только равнодушно пожал плечами. У 17-й ямки Норман отстал на 10 метров. У 18-й позиции Майкл принялся за игру в старой манере, напряженно и злобно. Он закусил губу и так крепко сжал в руке клюшку, что суставы пальцев побелели. Он сделал изумительный удар. Шар покатился медленно и прямо. Затаив дыхание, глядела я ему вслед. Он остановился на расстоянии нескольких метров от ямки. Я облегченно вздохнула. С самого начала игры я про себя молила Бога, чтобы мой муж проиграл. Но боги, казалось, решили иначе. Шар Нормана прокатился мимо шара Майкла и, к моему ужасу, упал в ямку. Норман и сам был растерян. Он неподвижно глядел на место, где исчез его шар и старался не смотреть на своего противника.
   -- Как жаль! -- сказал он, раздосадованный своим успехом. -- Невероятно, до чего мне везет сегодня. Это уже вторая совершенно случайная удача.
   Майкл ничего не ответил. Он долго и внимательно смотрел на свою клюшку, ударил, и его шар покатился прямо к ямке, но, упав в нее, подскочил, выкатился снова и остановился у самого края ямки. Мы ждали, но он не шевельнулся. Майкл отвернулся, и мне показалось, что его губы задрожали.
   -- Снова вничью, -- сказал он, -- я не думал, что потеряю эти две ямки.
   -- Мне повезло, -- хриплым голосом сказал Норман. -- Но против этого ничего не поделаешь. Могло случиться и иначе.
   На 18-м поле обоим пришлось гнать шары против сильного ветра, который дул нам в лицо. Норман играл хорошо, но Майкл -- еще лучше. Однако его шар, задержанный каким-то бугорком, остановился, не докатившись до ямки. Я посмотрела на своего мужа и прошептала Майклу, возле которого стояла:
   -- Этого бугорка не должно здесь быть, сотри его ногой, Норман не увидит, я стою между вами.
   Майкл переменил клюшку и исподлобья поглядел на меня. Я поняла, что советовала ему нечто, несовместимое с его правилами игры.
   -- Я привык играть честно, -- спокойно сказал он, -- то, что ты говоришь, пошло бы вразрез с моей совестью. Если мне суждено проиграть, я все равно проиграю.
   Он осмотрел короткий, толстый, имевший форму ложки конец своей клюшки. Его шар остановился из-за ветра на полпути, но занял очень хорошую позицию.
   Мы напряженно ожидали следующего удара. Помощники Нормана и слуги Майкла, должно быть, почувствовали, что от результата этой игры зависит нечто очень важное. Они заразились нашим волнением. Майкл ударил. Его шар покатился прямо к флажку, и я едва подавила крик радости, когда он остановился в двух-трех метрах за ямкой.
   -- Отлично, -- сказал Норман, вздохнув с облегчением. -- Теперь я должен постараться сыграть так же хорошо.
   Меня снова охватил страх, когда его шар покатился к отверстию; мне показалось, что партия подошла к концу. Но в нескольких метрах от ямки шар остановился.
   Казалось, Майкл выигрывает. Вдруг слуга Майкла с ужасом вскрикнул: шар Майкла, не докатившись до ямки, остановился. Майкл неподвижно смотрел на шар. Когда он поднял голову, наши взоры встретились.
   -- Судьба -- против меня, -- спокойно сказал он.
   Шар Нормана занимал великолепную позицию, но я заметила, что Норман держал клюшку не так, как всегда. Он легко толкнул шар, и -- я едва поверила своим глазам -- шар прокатился мимо отверстия и остановился на целый метр дальше.
   -- Это самое коварное поле на всем плацу, -- сказал он. -- Ваша очередь.
   На этот раз Майклу повезло. Его шар упал прямо в ямку. Поведение Нормана снова поразило меня. Он тщательно осмотрел свою чересчур короткую клюшку и счистил приставшие к ней комки земли. Но когда сделал удар, шар снова прокатился мимо.
   -- Никогда еще в жизни я не терпел такой неудачи! -- воскликнул Норман с видом человека, проигравшего партию исключительно по своей неосторожности. -- Вы выиграли, мосье Бенисад. И вы заслужили победу. Вам пришлось не раз бороться против неблагоприятных обстоятельств.
   Майкл снял шапку. На его лбу выступили крупные капли пота.
   -- Я рад, что выиграл, я уж не надеялся на это.
   Мы пошли обратно к клубу.
   -- Дженет и я едем сегодня дальше, -- сообщил Норман.
   -- Это совсем не нужно, -- ответил Майкл. -- Я собираюсь отправиться завтра в горы, где останусь целую неделю. Пожалуйста, не ускоряйте из-за меня вашего отъезда. Дженет, разреши сказать тебе несколько слов наедине.
   Норман, не говоря ни слова и ни разу не оглянувшись, пошел в клуб. Мужчины -- странные существа. Этой игрой их борьба закончилась...
   Я ответила Майклу, не дожидаясь его вопроса:
   -- Беатриче здорова. И она еще не замужем.
   Взгляд Майкла просветлел. Я сделала вид, что не замечаю этого. Но сейчас же его лицо снова приняло равнодушное выражение, и голос зазвучал прежней энергией.
   -- Жаль, что она еще не замужем. Хотя я и думаю, что во всем свете не найдется мужчины, достойного ее. У меня к тебе большая просьба: я хотел бы, чтобы она узнала, что я еще не умер.
   Он раскрыл свой бумажник и вынул из него помятую карточку, на которой рукой Беатриче надписано было его имя.
   -- После того, как я "умер", я узнал из французских газет, что Беатриче послала цветы в госпиталь ко дню моих похорон. Я почувствовал стыд, как человек, совершивший нечто позорное. Я постарался насколько мог искупить свое прошлое. И после этого я имел глупость снова рискнуть своей жизнью: я присутствовал при своем собственном погребении и украл эту карточку. Если она узнает правду, я хочу, чтобы ты рассказала ей об этом. Пусть она сочтет это за искупление.
   Я положила свои пальцы на его руку. Я не могла произнести ни слова. Мы попрощались молча.
   Последнее, что мы узнали о Майкле, было очень характерно для него. Когда мы на следующий день были на поле для гольфа, где Норман играл с секретарем, мы увидели на другой стороне реки двух мужчин с дорожными сумками и шестами. Они походили на пилигримов, предпринявших путешествие к святым местам на покаяние.
   -- Бенисад снова отправляется в горы, -- сказал секретарь. -- Говорят, он поставил себе целью первым взобраться на ту вершину. Ее не достигал еще ни один человек. Даже баски-проводники считают его смелость безумием.
   Я с тоской смотрела вслед удалявшимся людям, желая им счастливого пути. Майкл, не оглядываясь, шел вперед к своей цели.
  

----------------------------------------------------------

   Источник текста: Рекорд приключений. Роман / Е. Филлипс-Оппенгейм. - Рига : Renaissance, 193?. -- 221 с.; 19 см.
   Сканирование, распознавание и вычитка - Никольский О., 2007.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru