Зима была так ветрена и сыра, что курортники разъехались раньше обычного, и город осиротел сразу.
Шумная и людная набережная, где всегда можно было потолковать со знакомыми и где вольно или невольно встречался весь город, была теперь совершенно пустынна.
Прибой захлестывал ее во всю ширину, и ветви деревьев, свисающих из-за ограды городского сада, по утрам были белыми, ледяными, а на чугунных перилах набережной нависали сосульки, как на свече.
И странно и удивительно было видеть в это время у моря две медленные фигуры, которые, казалось, не испытывали никакого неудовольствия от студеной погоды и даже, видимо, наслаждались ее суровым нравом.
Обе фигуры появлялись на набережной в одно и то же время, но -- это было ясно с первого взгляда -- не были близко между собой знакомы, хотя нельзя было не заметить, что их интересовало одно и то же явление.
В ту пору в глубине бухты шли работы по поднятию затонувшего судна. Понтоны были уже подведены, водолазы заканчивали последние подводные недоделки, и не сегодня завтра корпус несчастного судна должен был уже показаться на поверхности.
Неожиданно нагрянувшая зима не могла приостановить начатого. Водолазы спешили. Портовое начальство нервничало. Но никто в городе не знал в точности, что происходит в бухте, кроме этих двух странных отдыхающих -- высокого худого мужчины с угрюмым лицом и молодой красивой женщины в синей шубке, отороченной серой мерлушкой.
Обычно они сходились на набережной часам к десяти утра. Как правило, она приходила первой и поджидала его, нетерпеливо оглядывая набережную. Он же всегда делал вид, что оказался тут невзначай, хотя я видел, как он спешит.
-- Все еще почесываются? -- издали поклонившись, насмешливо произносил мужчина. -- Так, так. Правый понтон тем не менее приподнялся.
Она отвечала, едва обернувшись:
-- Ни на сантиметр не приподнялся. Это корпус судна завалился, очевидно, на правый понтон, тяжи не выверены.
-- Вы думаете?
И, стоя рядом, они умолкали, погруженные в сосредоточенное созерцание чего-то невидимого, но ими, должно быть, отчетливо воображаемого, что происходило под водою и на моторном судне, которое стояло возле полузатопленных, едва выглядывающих из воды понтонов.
Иногда он произносил:
-- Завалка огромная. Пожалуй, может сорваться.
Она отвечала:
-- На глаз работают. Вы не замечаете, как правый понтон сносит еще правее?
Он молча кивал головой. Да, он заметил.
Работая на набережной, я имел возможность подолгу наблюдать эту странную пару, вызывавшую у меня глубокое удивление.
Она была моложе его лет на пятнадцать. Ее приятное, открытое, лишенное искусственных ужимок, лицо временами, когда она увлеченно о чем-то рассказывала ему, бывало очень красиво, даже вдохновенно. Слушая ее, он отечески улыбался. Впрочем, склад его лица, и в особенности губ, был таков, что рот его был всегда приоткрыт, будто его свело внезапно нахлынувшей болью, и, улыбаясь, он морщился. Существуют невыразимые словами признаки, по которым всегда можно сказать, влюблены ли, близко или мало знакомы встреченные вами люди. Эти не были ни влюбленными, ни старыми знакомыми.
Ровно в половине второго они покидали набережную, даже не взглянув на горы, сине-черным серпом окружающие город, и не зайдя ни в один из маленьких магазинчиков, торгующих всякою ерундой специально для отдыхающих. Они не фотографировались, не заказывали своих "силуэтов" у старичка, вооруженного длинными ножницами и листом черной бумаги, не взвешивались на медицинских весах, на которых поутру, перед базаром, барахтались поросята, а в полдень торчали отдыхающие, не покупали плоских камушков с пейзажами или глиняных горшочков, расписанных цветами, как это делают все приезжие, а были упоенно заняты наблюдением за работой, очевидно им очень знакомой, потому что неискушенный взгляд не мог заметить решительно ничего интересного на моторке и возле понтонов.
Покинув набережную в половине второго, они снова встречались в тот же день около шести вечера и расходились к восьми.
Пройдя набережную во всю ее длину, они сдержанно прощались на мостике через речку, и было видно, как она торопливо поднималась улицей, ведущей вдоль пляжа, а он быстро сворачивал вправо и скрывался в платановой аллее, ведущей к рынку.
Однажды, придя на набережную, он не застал ее вблизи того киоска, где они обычно встречались. Лицо его стало тревожно. Он обеспокоенно поглядел на часы -- не рано ли? -- и с очень расстроенным лицом прошелся раза два мимо безлюдных магазинов, как бы случайно заглядывая в глубину каждого из них.
Ее нигде не было.
Крутая волна с норд-оста часто вздымалась выше мола и, свалившись гребнем на его стену, широким мутным каскадом стекала на грузы, грузчиков и грузовики, и даже издали было видно, как там, на молу, холодно и неуютно.
Не лучше было и на самой набережной.
Мелкие солевые брызги, не упадая, стояли над нею мглистой пеленой. Прибой, грохоча, как из пушки, то и дело бил в край набережной, а ветер, заблудившись между строениями, стремительно вылетал из каждой дыры и, посвистывая, юлил, и никак нельзя было повернуться к нему спиной, потому что со всех сторон он был одинаково резок и, как ни повернись, -- остервенело бросался в лицо.
В такие дни ни одного отдыхающего, даже если он -- уроженец Арктики, не вытащишь к морю.
Рыбаки, и те проходили, не глядя на свою взмыленную стихию, и старались как можно чаще укрываться в ларьки, прозванные у нас "забегаловками" и торгующие вином.
Вероятнее всего -- плохая погода удержала ее дома, но он ни за что не хотел остановиться на этом естественном предположении и упрямо поджидал ее, шаг за шагом исследуя безлюдную, мокрую набережную.
Она появилась в половине первого. Но не со стороны мостика, как обычно, а от порта, и он, только что как раз повернувшийся в эту сторону, сразу замедлил шаг и, придав своей фигуре выражение полного безразличия к окружающему, сделал вид, что не заметил ее.
Она почти бежала. Раскрасневшееся лицо ее выражало такую радость, что можно было сразу же догадаться, какую чудесную новость она несет ему и как ей трудно сдерживаться и не прокричать ее еще издали.
Она так и поступила. Не дойдя до него шагов десяти, она что-то крикнула и, сунув сумочку подмышку, набросала руками в воздухе какой-то чертеж. Он понял и осклабился, уже не прикидываясь равнодушным.
-- Неточный расчет, -- сказала она, подойдя. -- Впрочем, обстановка довольно трудная. Положение корпуса таково... -- и она снова прочертила в воздухе замысловатый рисунок. -- Ну, никакого же опыта, понимаете, никакого, -- закончила она, пряча под шапочку струйки волос, взбитые ветром. -- Когда я работала по поднятию "Богатыря", мы применяли в сложных случаях метод Русинова. -- Доверчиво взяв своего собеседника под руку, она медленным шагом двинулась обратно, к порту.
-- Метод Русинова ей, пожалуй, не пригодится, -- услышал я его возражение, и оба они скрылись за портовыми сооружениями.
2
Настал, наконец, день, когда мертвое судно показалось над водою, и многие были искренне удивлены, откуда оно взялось. Я был в числе любопытных, но сколько ни оглядывался, той пары, которая прежде всех должна была проявить интерес к событию, я не находил среди собравшихся. "Должно быть, они на судне, -- подумал я, -- в числе распорядителей или почетных гостей".
Суденышко подвели к молу и пришвартовали в самом углу его. Любопытные разошлись. Набережная опустела. День, рисованный свинцовым карандашом, чуть-чуть посветлел, и на горизонте, за далью моря, взошла бледно-желтая полоска, точно оттуда должно было сейчас показаться запоздавшее солнце.
Тускло-сизые и как бы шероховатые волны блеснули в разных местах. Ветер отошел за горы и поднял вверх низкие облака. Невольно день стал выше ростом и сразу повеселел. Я уже покидал набережную, когда знакомая фигура пересекла мне дорогу. Он шел, разглядывая со всех сторон железнодорожный билет и как будто не особенно доверяя тому, что получил нечто действительно ему нужное.
-- Едете? -- спросил я.
На курортах, особенно в дни разъездов, все знакомы между собой, и он не удивился моему обращению.
-- Завтра вечером! -- сказал он, обнажив зубы. -- А вы?
Я ответил, что еще задержусь на несколько дней в надежде выждать погоду получше.
-- Не повезло нам с вами, -- сказал я доверительно. -- Дожди эти, будь они прокляты, истрепали все нервы.
Он удивился. Глаза его недоуменно остановились на мне.
-- Позвольте, какую же погоду вам еще надо? -- и обвел рукой желто-сереющий горизонт, сизое, в бледных полосках море и черные, нахохлившиеся, похожие на мокрых кур, горы, точно показывая мне сияющий день. -- Что касается меня, я отдохнул отлично, -- сказал он твердо. -- Редко выдается такой полный и, как сказать, такой полноценный отдых. Тишина и, как сказать, средние температуры и, наконец, общество...
Мы прошлись по набережной, но мой спутник, я заметил, никого не искал, хотя был час их встреч.
-- Нет хуже, когда попадаешь в чужую среду и, как сказать, с боку припека... Надо тогда приспосабливаться и разное там...
-- А вы отдыхали среди своих?
-- Да нет, не среди своих, но, как сказать, вполне в своей среде... -- Спутник мой замолчал.
Чтобы не угасить беседы, я кивнул в сторону спасенного судна.
-- Вытащили-таки! -- сказал я с притворным восхищением. -- А сколько было беспокойств, хлопот!..
-- Да никаких там хлопот! -- отмахнулся он. -- Клавдия Васильевна Новикова... была тут такая отдыхающая... кандидат наук... такая, как сказать, молодчинища... Она им, понимаете, даже набросала схему работ; послушай они ее -- когда б закончили...
Вытащенное судно нисколько не интересовало моего собеседника, но он -- заметил я -- хотел еще что-то сказать мне.
-- Вы говорите, погода не та, -- сказал он, -- а я, как сказать, ее и не заметил. У меня такая работа, что для нее нет хорошей погоды... И потом, когда отдыхаешь, что нужно? Нужно, чтобы дело не удалялось, а, как сказать где-то вблизи молчало... Как натура перед художником. Я отдыхаю, я не леплю натуры, но она -- пусть стоит, ждет меня, зовет к себе... А я не иду, выжидаю. Понимаете? Тут эта Новикова Клавдия Васильевна, она меня, как сказать, прямо преобразила. Каждый день бежим, смотрим на работы. Схемы мелькают, предложения роятся... Вы понимаете, что на душе происходит? Что там в бухте -- это не мое дело, не мой ответ. А вот стою поодаль, как наездник на чужих бегах, и вижу -- не то, не так. Тут же, знаете, какой азарт одолевает!.. Сам бы в воду полез. Это, как сказать, игра ума, свободного от собственных забот!.. Нет, прекрасно отдохнул, замечательно!..
-- А Клавдия Васильевна уже уехала? -- равнодушно спросил я.
-- Уехала.
-- Красивая женщина! Какие у нее глаза! Синие-синие.
-- Вы думаете? -- остановился мой спутник. -- Я, как сказать, сомневался относительно глаз. Это хуже нет, когда ты ей дело говоришь, а она выкатит на тебя что-то такое несообразное, ни в какую формулу не влезающее... Я, как сказать, полагал, что у нее наоборот -- серые глаза... скажи пожалуйста... -- и он сокрушенно покачал головой.
-- Далеко вам? -- спросил я, прощаясь.
-- На Мурман.
-- А она?
-- Она в Калининграде, кажется... Прощайте и, как сказать, ни пуха вам ни пера!..
И, сутулясь, мой спутник повернул за мостик и стал подниматься улицей в сторону рынка, как поднимался все дни, расставаясь с той, что уехала.
1947
Примечания
У моря. -- Рассказ написан в 1947 г. Впервые опубликован апреля 1952 г. в газете "Крымская правда" (No 70). Печатается по рукописи.