-- Не васъ, но героя вашего романа. Въ завтрашнемъ фельетонѣ его надо придушить. Всѣ читатели жалуются, что эта скучная исторія затянулась, а вы умышленно размазываете и растягиваете, чтобы больше получить за романъ.
-- Я не могу придушить человѣка, предъ которымъ раскидывается цѣлая жизнь.
-- Напишите новый романъ, а героя этого прикончите.
-- Позвольте, но публика назоветъ меня палачомъ.
-- Я требую, чтобъ онъ утопился, застрѣлился, попалъ подъ поѣздъ, но чтобы его не было.
-- Какъ вы хотите, но я отказываюсь... у меня есть имя, меня читаютъ, я не могу...
-- Назаръ Ильичъ, но позвольте васъ спросить, редакторъ я или нѣтъ? Если я вамъ говорю -- уморите героя... вѣдь вы получаете жалованье... значитъ, обязаны подчиниться. Вообще это такъ легко сдѣлать...
-- Легко. Онъ поѣхалъ на балъ...
-- Отлично-съ... поѣхалъ на балъ... лошадь понесла и прыгнула съ экипажемъ въ Мойку, увлекая туда героя. Подобный случай былъ.
-- Позвольте, но вѣдь нужно же характеръ дорисовать, вѣдь цѣльности впечатлѣнія нѣтъ.
-- Какое же вамъ еще нужно впечатлѣніе. Это цѣлая трагедія, захватывающая, страшная трагедія. Итакъ, онъ завтра утонетъ.
-- Не согласенъ. Вонъ гоните меня, но я не могу оборвать жизнь человѣка... Гдѣ же правда?
Вонъ чего захотѣлъ, въ романѣ, да правду ему подай... Вѣдь это фельетонъ..
-- Позвольте мнѣ хоть подумать... ну дня два...
-- Ужъ который день вы думаете, а все тоже самое. Потомъ опять вдохнете ему жизнь... Тутъ нужна операція, оперативное вмѣшательство и удаленіе части романа, тѣмъ болѣе, что онъ еще и не написанъ.
-- Я вамъ дамъ завтра категорическій отвѣтъ...
-- Смерть единственный выходъ изъ этого положенія, иначе вы и читателей и меня изведете этимъ романомъ.
-- Я все взвѣшу, обсужу и представлю, Матвѣй Ивановичъ, мои соображенія.
-- Соображенія! Хорошо-съ, но обязательно сооброженія со смертельнымъ исходомъ. Чикъ -- и готово, какъ говоритъ приказчикъ у Островскаго. Чикъ!
-- Завтра рѣшимъ-съ.
Пика вышелъ задумчивымъ и грустнымъ. Каково приказаніе умертвить человѣка, героя, котораго онъ обрисовывалъ третій мѣсяцъ. Пика понималъ, что придется подчиниться: онъ беллетристъ на жалованьи.
Они разстались. Пика прослезился, сѣвъ на извозчика, и думалъ: хоть этотъ человѣкъ и не существуетъ въ дѣйствительности, хоть это только герой романа, но за что же, за что же, такъ взять да и въ воду!
Въ Пикѣ заговорило озлобленіе, онъ внезапно измѣнилъ свое рѣшеніе и захотѣлъ вновь объясниться съ редакторомъ.
-- Я заставлю его иначе смотрѣть на мое творчество, на моихъ героевъ. Они люди, живые люди.
-----
На другой денъ Пика опять очутился у редактора и началъ было говорить задорнымъ тономъ.
-- Вы о комъ? спросилъ редакторъ.
-- О немъ, о моемъ героѣ...
-- Извѣщаете съ глубокимъ прискорбіемъ о внезапной кончинѣ?
-- Ну, нѣтъ! Онъ долженъ жить, иначе мы разстанемся съ вами и я не буду работать.
-- Увы, дать жизнь герою вашего романа я не могу!
-- Позвольте хоть двѣ недѣли.
-- Да какъ же это сдѣлать?
-- Вы увидите, тогда онъ умретъ нормальной смертью.
-- Вторично?
-- Какъ вторично?
-- Да вѣдь онъ утонулъ уже.
-- То-есть... вы хотите сказать: онъ утонетъ!
-- Вы читали сегодня вашъ фельетонъ?
-- Нѣтъ, не читалъ.
-- Такъ прочтите... Я знаю, что вы человѣкъ нерѣшительный, нервный и поэтому...
-- Что?..
-- Самъ утопилъ его вчера, добавилъ строкъ тридцать къ фельетону.