Попов Александр Николаевич
На земле и на небе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НА ЗЕМЛѢ и НА НЕБѢ.

   

I.
Бѣглецы.

   Теплой августовской ночью, на Успенье, ѣхали проселкомъ трое въ старой, засиженной курами, телѣжкѣ, на парѣ разномастныхъ, лошадей.
   Стояла засуха. Колеса безшумно катились по мягкой пыли, и только, когда заѣдала ось въ колесѣ, слышалось сухое повизгиванье желѣза. Ѣхали чуть не ощупью, довѣрившись лошадямъ, хорошо знавшимъ дорогу. Мѣстами на пригоркахъ слабо вздрагивали отсвѣты далекаго пожара. Горѣло верстъ за десять, въ зарѣчной долинѣ, нѣсколькими широкими оранжевыми гнѣздами. На западѣ, высоко въ небѣ дрожало зарево, а съ противоположной стороны, у горизонта небо казалось зловѣще чернымъ, словно оттуда спѣшно надвигается проливной дождь.
   На козлахъ кучеромъ сидѣлъ высокій, прямой мужикъ лѣтъ шестидесяти, Никифоръ, по прозванію "Я", изъ Самохваловки. Былъ онъ темно-русъ, съ худощавымъ, рябымъ лицомъ и совсѣмъ рѣдкой растительностью, съ большимъ, слегка приплюснутымъ носомъ. Съ лица его не сходила самодовольная и нѣсколько туповатая усмѣшка. Страннымъ прозвищемъ "Я" его нацѣлили за привычку хвалиться своей разсудительностью и опытностью. Везъ Никифоръ двоихъ пассажировъ.
   Одинъ былъ дальній, никому въ этой мѣстности не извѣстный, "студентъ", агитаторъ, Иванъ Семенычъ, безъ фамиліи, совсѣмъ еще молодой, небольшого роста, молчаливый и сердитый, съ мелкими чертами лица и съ чуть пробивающейся бородкой, растрепанной и разноцвѣтной. Другой -- тоже революціонеръ, но свой, доморощеный, Прокофій Гаврилычъ Ганинъ, пожилой богатый крестьянинъ -- мастеръ, механикъ, столяръ, философъ, начетчикъ, какимъ-то чудомъ уцѣлѣвшій отъ 1906 года. Этотъ былъ весь крупный, грузный, съ большой сѣдой головой, высокимъ неровнымъ, шишковатымъ лбомъ и большими сѣрыми на выкатѣ глазами, смотрѣвшими серьезно и значительно.
   У Ганина, по деревенскому обычаю, тоже было прозвище -- "Супругъ". Въ молодости онъ женился на городской дѣвушкѣ изъ купеческой семьи, которая его звала "нашъ супругъ, Прокофій Гаврилычъ". Въ деревнѣ слово супругъ было мало употребительно, и Прокофья Гаврилыча всѣ стали звать Супругомъ. Кличка осталась и послѣ того, какъ онъ овдовѣлъ.
   Кучеръ Никифоръ сидѣлъ на козлахъ бокомъ, свѣсивъ длинныя ноги, не смущался, что онѣ иногда "чертятъ" о колесо, и съ восторгомъ смотрѣлъ на пожарище.
   -- Барскій домъ занялся! Пра-ей-Богу!-- сообщилъ онъ спутникамъ,-- вотъ пол-лыщетъ!.. Что, чать, тамъ и дѣлается,-- завистливо вздохнулъ онъ.
   Старый Супругъ тревожно взглянулъ на "студента" и виновато улыбнулся.
   -- Переѣдемъ за Волгу,-- сказалъ онъ мягко,-- тамъ дѣло поглаже пойдетъ... Тамъ народъ около колонистовъ понатерся -- попонятливѣе...
   -- Еще мы не понятливы?-- не безъ ироніи вставилъ "Я".
   -- Я не поѣду за Волгу, Прокофій Гаврилычъ,-- сквозь зубы, сердито отозвался Иванъ Семенычъ,-- дурачьте, кого другого, а съ меня -- будетъ! Рѣшетомъ воды не таскаютъ.
   -- Это малодушіе, Иванъ Семенычъ...
   -- Нѣтъ, строго логическое заключеніе,-- сухо и спокойно отвѣтилъ Иванъ Семенычъ:-- бились мы съ вами по Зарѣчью три мѣсяца... все налаживали сельско-хозяйственную забастовку... и все неудачно... Въ жнитво сорвали забастовку тѣ-же самохваловскіе... Нельзя, видите-ли, давать хлѣбу осыпаться, отложили забастовку на сноповозъ и молотьбу... Вчера я весь день толковалъ о великомъ значеніи сельско-хозяйственныхъ, строго-экономическихъ забастовокъ... Всѣ и во всемъ были согласны, а вечеромъ, прямо со схода, пошли громить барскую усадьбу!.. Чортъ знаетъ что такое: трехмѣсячные труды пошли прахомъ, забастовка опять сорвана, намъ пришлось убираться... наѣдутъ казаки... Мужикамъ достанется на орѣхи, а помѣщикъ, повѣрьте, въ убыткѣ не будетъ. Какую же роль мы то сыграли съ вами? Роль провокаторовъ? Теперь гдѣ бы ни зашла рѣчь объ этомъ дурацкомъ погромѣ, всѣ искренно будутъ говорить: "Гдѣ бы имъ самимъ! Студентъ пріѣзжалъ, научилъ!"... А!.. Да что говорить!..-- Иванъ Семенычъ съ горечью махнулъ рукой и замолчалъ.
   -- Выстроится -- опять сожгемъ!-- упрямо пообѣщалъ съ козелъ Никифоръ,-- надоѣстъ когда-нибудь!.. А вашей правды, Иванъ Семенычъ, тоже нѣтъ!-- упрекнулъ онъ студента.-- Сами сколько время тростили: "забастовка, забастовка"... Ну, мы и забастовали!.. И опять мы же виноваты у васъ остались! Ничего-о!
   -- Иванъ Семенычъ,-- вмѣшался Супругъ,-- они вѣдь... погромъ и называютъ забастовкой...
   -- Умммъ!..-- чуть не плача, застоналъ Иванъ Семенычъ.-- да вѣдь знаю я эту мудрую терминологію. Но не при васъ ли я постоянно доказывалъ, что забастовка ничего общаго съ погромомъ не имѣетъ. Господи! Да неужели это такъ трудно вбить въ головы! Забастовка, пассивное сопротивленіе, соглашеніе рабочихъ съ цѣлью повысить заработную плату, или, въ рѣдкихъ случаяхъ, вызвать крахъ самаго производства... Подумать только... Забастовка сельско-хозяйственная... сравнительно съ фабричной и другими стачками теоретически наиболѣе дѣйствительное и легко достижимое средство: стоитъ выдержать въ рабочую пору какую нибудь недѣльку -- двѣ... Нѣтъ!
   Иванъ Семенычъ, видимо, волновался и невольно повысилъ голосъ.
   -- Вѣдь сколько разъ гвоздилъ одно и тоже... двадцать, тридцать, сто разъ, каждому порознь и всѣмъ вмѣстѣ...-- Ну, отвѣчайте, Никифоръ, по чистой совѣсти,-- съ нескрываемой злобой обратился Иванъ Семенычъ къ Никифору:-- говорилъ я это на сходкахъ или нѣтъ? Пожалуйста, только не виляйте хоть одинъ разъ въ жизни!..
   У Ивана Семеныча было много основаній для недовольства всѣми вообще и Никифоромъ "Я" въ частности: забастовку въ жнитво, совсѣмъ налаженную, сорвалъ почти одинъ Никифоръ. Явившись откуда то къ концу сходки, онъ началъ настойчиво доказывать, что нельзя не сжать барскій хлѣбъ, такъ какъ хлѣбъ -- божій, а не помѣщичій или крестьянскій и при первой бурѣ вытечетъ на землю безъ пользы... Иванъ Семенычъ доказывалъ, что годъ урожайный, крестьяне могутъ обойтись своимъ хлѣбомъ и о барскомъ хлѣбѣ имъ печалиться нечего, тѣмъ болѣе, что и въ голодные годы онъ къ нимъ не попадаетъ.
   -- А управительство узнаетъ...-- тогда намъ что будетъ?-- задалъ вопросъ Никифоръ. Иванъ Семенычъ замѣтилъ на это, что если угодно идти навстрѣчу попечительнымъ заботамъ "управительства", то всего лучше прямо просить о возстановленіи крѣпостного права. Агитаторъ такъ удачно высмѣялъ Никифора, что сходка рѣшительно подалась въ сторону полной забастовки. Побѣда, казалось, была обезпечена. Но въ это время Ивана Семеныча отозвала по неотложному дѣлу группа мужиковъ изъ дальняго села, съ таинственнымъ видомъ дожидавшаяся въ сторонкѣ.
   Иванъ Семенычъ пошелъ было на зовъ.
   -- Нѣтъ, позвольте на минутку!-- остановилъ его Никифоръ, сдвинувъ нижнюю челюсть въ сторону и хитро прищурившись въ сторону "сознательныхъ" коноводовъ, лидеровъ сходки.
   -- А иностранные какъ?-- задалъ онъ коварно-глубокомысленный вопросъ.
   -- Что иностранные?-- нетерпѣливо остановился Иванъ Семенычъ.
   -- Ну, короли тамъ... воеводы и прочія народности...-- нѣсколько затруднился Никифоръ.-- Они вѣдь безъ нашего хлѣба должны подохнуть!
   Иванъ Семенычъ съ презрѣніемъ махнулъ рукой и пошелъ къ депутаціи дальняго села. Но когда, черезъ четверть часа, онъ вернулся на сходку, настроеніе крестьянъ рѣзко измѣнилось... Всѣмъ міромъ почти единогласно было постановлено въ этомъ году барское жнитво сжать, даже безъ опредѣленной таксы, а забастовать въ сноповозъ... Когда сходка расходилась, Иванъ Семенычъ отлично разслышалъ одобрительное восклицаніе:
   -- А ловко, кумъ, ты ему, студенту этому, про иностранныхъ загнулъ: небось сразу осѣкся...
   Долго Ивану Семенычу помнились эти "иностранные"...
   Болѣе чѣмъ вѣроятно, что и вчерашній поджогъ барской усадьбы былъ дѣломъ Никифора. Не даромъ и услали его съ глазъ долой въ подводчики... Это послѣднее обстоятельство особенно бѣсило Ивана Семеныча. Никифоръ держалъ себя такъ, какъ будто Иванъ Семенычъ и Супругъ отданы ему на поруки.
   -- По чистой совѣсти,-- медленно повторилъ вопросъ Ивана Семеныча Никифоръ,-- положимъ, говорено было... и вилять я самъ не люблю... Ну, только вѣдь это такъ говорится... для отводу, на всякій случай, себѣ въ оправданіе, тоже вѣдь не о двухъ головахъ. Ну, а ужъ мы смекаемъ, какъ слова эти понимать надо. Тоже по чистой ежели совѣсти? А? (Никифоръ погрозилъ Ивану Семенычу пальцемъ). Слышимъ: "забастовка да забастовка"... Ну... Связали, значитъ, три жерди по 6 саженъ, чтобы каждому было гдѣ ухватиться, привязали на концѣ соломки, зажгли да всѣмъ міромъ -- Господи, благослови!-- съ общаго и добровольнаго согласія, барское гумно и того, значитъ... И запалили!
   Онъ рѣзко повернулся на козлахъ...
   -- Да иначе съ ними нельзя и дѣлаться... Теперь, когда еще купятъ, да наладятъ новую молотилку, то до се, мы снопы съ поля по себѣ и развеземъ... Какой же вамъ еще нужно забастовки? Небось, все по самой чистой совѣсти сдѣлано, какъ лучше не надо!
   Иванъ Семенычъ опять застоналъ отъ досады и гнѣва.
   -- Вотъ узнаете завтра, какъ "съ общаго и добровольнаго согласія" поджигать гумна. Это вамъ не 1906 годъ... Пріѣдутъ казаки,-- попрячетесь какъ воробьи... Только поджигать міромъ и умѣете, а постоять за себя,-- гдѣ ужъ. Эхъ! Говорить обидно: все дѣло испортили.
   -- Ничего не испортили!-- спокойно и увѣренно отвѣтилъ Никифоръ.-- И ничего не будетъ. Мы вѣдь не какъ-нибудь, съ бухта-барахта, мы всѣмъ обществомъ... Зачинщиковъ у насъ нѣтъ, привязаться не къ кому! Видывали мы тоже и казаковъ и драгуновъ и лезгиновъ... Хоть изъ самой Японіи выписывай... Не испугаемся...
   -- Туговатъ у насъ народъ... нечего говорить, туговатъ!-- вздохнулъ Супругъ,-- а все же, Иванъ Семенычъ, и вы не того... Нельзя этакъ... Во всякомъ дѣлѣ бываютъ удачи и неудачи, всего не предусмотришь. Дѣло не малое, наладить забастовку тамъ, гдѣ про нее и не слыхивано... Нашъ мужикъ съ изстари вѣковъ привыкъ къ другимъ пріемамъ воздѣйствія.
   -- Ахъ, да развѣ я отъ этой одной неудачи спасовалъ -- отвѣтилъ Иванъ Семенычъ.-- Все у васъ тутъ какъ то нелѣпо, необосновано, дико!.. Отвыкъ я за границей отъ вашихъ юродствъ и неожиданностей... Вотъ, вы говорите: переѣдемъ за Волгу... Тамъ что-же?.. Чего тамъ народъ "не пріемлетъ?" -- Послѣднее слово Иванъ Семенычъ произнесъ съ явной насмѣшкой.
   Старикъ задумался, и не замѣтилъ этой ироніи.
   -- Не пріемлютъ чего?-- переспросилъ онъ просто.-- Да денегъ, напримѣръ, не пріемлютъ... Положимъ, это было прежде, теперь не слыхать... Пріобыкли.
   -- Ну, вотъ! Ну, не нелѣпость-ли начинать съ денежной формы товарнаго обращенія?.. Если все оставить по старому, въ современномъ государствѣ, при усложнившейся общественной жизни... Какъ-же обойтись безъ денегъ? Какъ будто именно въ нихъ вся суть.
   -- Грѣха отъ нихъ много въ народѣ...-- уклончиво и видимо недоговаривая своей мысли, отозвался Супругъ.
   -- Вы думаете, грѣхъ отъ денегъ?.. Я понялъ-бы, если бы они отрицали деньги въ связи съ общимъ переустройствомъ соціальнаго строя... А то вѣдь какъ на кочку наскочили; со всѣмъ мирятся, однѣ деньги стали поперекъ горла.
   Никифоръ съ козелъ внимательно слѣдилъ за разговоромъ. Мысли его развертывались медленно, какъ тяжелая якорная цѣпь, звенья которой плотно и четко ложатся одно за другимъ.
   -- Живемъ и безъ денегъ,-- откликнулся онъ,-- въ голодные года гроша въ рукахъ не увидишь всю зиму...
   -- Ѣздили мы по Зарѣчью,-- продолжалъ, не слушая его, Иванъ Семенычъ -- тамъ "не пріемлютъ" священства... Оно-бы и подѣломъ. Да вѣдь свои то попы у нихъ не лучше церковныхъ... Да необосновано какъ-то, не додумано, случайно. И опять, не въ попахъ вѣдь дѣло...
   -- Погоди!-- остановилъ Ивана Семеныча Никифоръ.-- Вотъ послушай, я тебѣ скажу: у меня три снохи... Малаго лѣтось женилъ, взялъ изъ Тычинокъ, верстъ за пятнадцать... Вотъ, лежу я великимъ постомъ на печкѣ, будто сплю, а снохи къ исповѣданью собираются. Старшая, слышь, говоритъ молодой:-- Ты, невѣстка, смотри: что и было, нашему попу не сказывай: онъ у насъ такой болтунъ! Грѣха послѣ и не расчерпаешь.-- А молодая платокъ завязываетъ, концы въ зубахъ держитъ.-- Сама, говоритъ, знаю. У насъ въ Тычинкахъ болтунъ же, почище вашего. Мы, дѣвки, бывало, ежели что сбездѣльничаемъ, выйдемъ на зорю, да красному солнышку и спокаемся!
   -- Ну! Къ чему ты это привелъ?-- спросилъ Иванъ Семенычъ сухо.
   -- Все къ этому-же, -- отвѣтилъ Никифоръ, развертывая въ умѣ свой клубокъ мыслей.
   -- Или вотъ еще: не пріемлютъ мясной пищи,-- продолжалъ Иванъ Семенычъ, обращаясь исключительно къ Супругу.-- Хорошо. Пусть это своего рода вегетаріанство. Но спросите у нихъ -- почему? Я тоже, признаться, вегетаріанецъ Просто потому, что самъ, своими руками, не могу зарѣзать не то что барана, даже курицу... Глядѣть на это не могу. Ну, слѣдовательно, не долженъ ѣсть. Это -- разумное основаніе...
   -- Д-да, вотъ оно что!-- протянулъ, не скрывая насмѣшки Никифоръ.-- Та-жъ... А по моему: -- что ихъ не рѣзать? Я такъ вотъ люблю рѣзать! Сколько угодно! Ежели показано, грѣха тутъ нѣтъ. На то и скотина!
   -- Отстань Никифоръ досадливо отмахнулся Иванъ Семенычъ, -- не понимаешь ты ничего, а разсказывать тебѣ долго. Не о грѣхѣ рѣчь...
   -- А ты помоложе меня и -- послушай -- наставительно замѣтилъ Никифоръ, -- старый человѣкъ худому не научитъ; ужъ ежели я говорю, такъ ужъ это вѣрно... И ты со мною не спорь!
   -- Ну, это, братъ, при царѣ Горохѣ такъ разсуждали,-- небрежно сказалъ "студентъ".-- Старикъ бывало ляпнетъ глупость, а молодымъ законъ. Нынче, братъ, каждый слушаетъ своего разума.
   -- Такъ!-- обидчиво произнесъ Никифоръ,-- по нашему говорится: стара собака -- да не матерью ее звать... А ты меня, все-же послушай, потому что ты молодъ еще и глупъ!.. Спрошу я тебя: въ евангельи есть заповѣдь: возлюби ближняго своего, какъ самого себя. Можетъ-ли случиться, чтобы всѣ люди сейчасъ эту заповѣдь исполнили? Всѣ бы вдругъ возлюбили?
   -- Нѣтъ, не можетъ... Не всѣ люди даже знаютъ про эту заповѣдь,-- резонно отвѣтилъ Иванъ Семенычъ.
   -- Экой ты безтолковый!-- съ неудовольствіемъ перебилъ Никифоръ,-- я спрашиваю: ежели-бы всѣ узнали и сразу согласились возлюбить, можно-ли бы этому дѣлу статься? Худого чего для людей отъ этого не было бы?
   -- Да! Ты вотъ въ какомъ смыслѣ!-- попрежнему небрежно сказалъ Иванъ Семенычъ,-- конечно, можно. Очень даже хорошо для всѣхъ было-бы.
   -- То-то вотъ и есть!-- удовлетворенно кивнулъ головой Никифоръ.-- Это, вотъ, выходитъ можно бы исполнить... А ежели-бы, къ примѣру, всѣ сразу перестали говядину ѣсть? Вѣдь ужъ тутъ должны всѣ погибнуть! Слыхали мы про это, давно слыхали... Довольно толковни-то было, еще про Толстаго... Только вѣдь ничего не выходитъ: не ѣсть мяса. Та-жъ... Ну, а насчетъ молока, какъ будетъ? И опять масло, яйцы... Или вотъ еще носимъ сукно, овчины... Сапогъ тоже: вѣдь онъ изъ кожи дѣлается!.. Тоже какъ быть въ нашемъ, напримѣръ, быту, безъ ремня, безъ сбруи... Гужъ надобенъ, шлея... Веревочная возжа -- куда годится? Это, прямо надо -сказать, народъ не вытерпитъ.
   -- Отчего-же нельзя носить сукно, ѣсть масло, молоко, яйца? Для этого не надо убивать овцу, корову, курицу; напротивъ, чѣмъ "живѣе" корова, тѣмъ больше молока,-- сказалъ Иванъ Семенычъ.
   -- Брось!-- перебилъ настойчиво Никифоръ, -- говорю: молодъ ты еще, глупъ! Не хватаетъ еще у тебя въ козырькѣ. Овца, напримѣръ, какъ ты думаешь? Вѣдь она къ восьми годамъ дастъ-ли, нѣтъ ли за годъ четверть фунта шерсти. А потомъ и того меньше, а проживетъ она до пятнадцати годовъ. Корова продоитъ до двѣнадцатаго теленка, а не зарѣжь ее, она проживетъ ни вѣсть сколь! Взвоешь отъ нея, кормить-то... Или хоть курицу взять: станетъ тебѣ старая курица нестись! А ѣсть ей надо! Опять же могутъ онѣ, скажемъ коровы -- попортиться молодыя, заяловѣть. Или народится тебѣ этихъ быковъ, да барановъ, да пѣтуховъ незнать что... Вотъ и дожидайся, когда они всѣ своей-то смертью перемрутъ! Ежели ихъ то не рѣзать,-- вѣдь это никакихъ силовъ не хватитъ прокормить экую араву. Яйцо встанетъ тебѣ въ рублевку, фунтъ шерсти -- красненькая... Подыхать тогда мужику.
   Иванъ Семенычъ смутился и не зналъ, что возразить. Посмотрѣлъ вопросительно на своего стараго товарища; случалось не разъ, что Супругъ славно осаживалъ Никифора. Но на этотъ разъ старикъ молчалъ.
   -- И не очень нужны будутъ скоро всѣ эти ваши шерсти да овчины, все это первобытное сырье. Изобрѣтутъ вотъ...-- неувѣренно началъ Иванъ Семенычъ.
   -- Ну, когда изобрѣтутъ, тогда и мы съ тобой перестанемъ свѣжинку ѣсть, -- побѣдоносно заключилъ Никифоръ: А пока что,-- все это барскія присказки!
   Иванъ Семенычъ сдѣлалъ видъ, что не придаетъ значенія возраженіямъ Никифора.
   -- Не пріемлютъ одежды,-- обратился онъ къ Супругу:-- подумайте, Прокофій Гаврилычъ, какимъ путемъ можно прійти къ такому выводу?
   -- А есть и этакіе?-- немедленно заинтересовался Никифоръ.
   -- Есть...-- не безъ тревоги отвѣтилъ Иванъ Семенычъ, ожидая новаго нападенія.
   -- Какъ, стало быть, праотцы Адамъ и Ева въ раю,-- вздохнулъ Никифоръ.-- Указаніе въ писаніи, положимъ, есть, добавилъ онъ,-- святитель Василій Нагоходецъ въ Москвѣ жилъ, и не въ очень такъ что бы давнія времена, и по улицамъ и церквамъ нагишомъ ходилъ, зимой и лѣтомъ... Просто, какъ есть, въ чемъ мать родила! Мужчина-же былъ крупный, изъ себя видный... Да плохой бы и не вытерпѣлъ,-- разсудительно покрутилъ головой Никифоръ.-- Купчихи по усердію одѣвали его... Ну, на своемъ стоялъ: одѣнутъ его, онъ какъ выйдетъ на улицу, сейчасъ опять разнагишается и пойдетъ щеголять! Хе-хе!.. Теперь невозможно такъ,-- мечтательно добавилъ онъ.-- Ослабъ народъ!.. Пусти-ка нынѣшнихъ нагишомъ по морозу!
   Никифоръ прищурился и поглядѣлъ вдаль, словно видѣлъ въ темнотѣ шествіе современныхъ нагоходцевъ по морозу.
   -- Нѣтъ! Куда ужъ!-- заключилъ онъ,-- всѣхъ сваритъ какъ таракановъ!
   -- Неужто вправду былъ такой изувѣръ?-- вполголоса спросилъ Иванъ Семенычъ у Супруга.
   Супругъ молча утвердительно наклонилъ голову.
   -- Не пріемлютъ солдатчины,-- продолжалъ Иванъ Семенычъ, отбиваясь онъ новыхъ репликъ Никифора.-- Тоже какъ будто правильно, а спросите, какая у нихъ политическая программа? Никакой! Колотятся лбомъ о стѣну... Съ поселенія на поселеніе!
   -- Этихъ я видалъ!-- отозвался сейчасъ же Никифоръ,-- затѣяли мы какъ-то на новую линію выселиться. Мы съ кумомъ Матвѣемъ въ ходокахъ были, землю осматривали... Вотъ самые эти насъ остановили:-- переходите, говорятъ, на нашу землю, а насъ дальше гонятъ!.. Поселокъ справный, дворья бревенные, крыши желѣзныя. По какой причинѣ, спрашиваемъ, некрутовъ не даете, когда земли достаточно? Мы, знашь, по себѣ судимъ,-- пояснилъ Никифоръ, и у насъ это есть: за кой сукъ въ солдаты идти, когда земли нѣтъ?-- Мы, говорятъ, по слову Господню: убивать молъ не показано никого, хоть-бы и турка. Заповѣдь, молъ, знаете: не убій! Два слова, только и всего... Не сказано, что на войнѣ тамъ, или еще какъ, дескать, можно! Не убій, и конченъ балъ!-- Ну, я съ ними взялся!-- продолжалъ Никифоръ самодовольно.-- Вы, молъ, поймали два слова, да и носитесь съ ними, а можете-ли еще вы ихъ понять, какъ слѣдуетъ? Ну, не убій, молъ. Конечно, это правильно. Ежели убивать кого попало, такъ это что-жъ за законъ будетъ? Земля, чай, не безсудная. Сейчасъ, молъ, ѣду я ночью. По своему дѣлу, спокойно... Никого убивать не думаю... И вотъ, выскакиваетъ, скажемъ, изъ подъ моста разбойникъ, лошадь мою цопъ! И наровитъ меня самого убить. Вотъ для него это, для разбойника заповѣдь:-- не убій. Ему это сказано, а не мнѣ; потому, какъ у меня и въ помыслахъ убить его не было, то и заповѣди этой мнѣ не нужно. А ужъ тутъ другое дѣло. Тутъ дѣло доходитъ до того, что вынимаю я, напримѣръ, левольвертъ, нацѣливаюсь въ разбойника и говорю:-- Ну, подходи, туды твою ростуды!
   Никифоръ воодушевился и заоралъ такъ, какъ будто разбойникъ уже былъ передъ нимъ.
   -- И ежели онъ, подлый человѣкъ, заповѣдь переступитъ, ну тутъ ужъ я въ него бацъ! И прекраснымъ манеромъ я его уложу, а грѣхъ все-таки будетъ на немъ, а не на мнѣ. А вотъ, ежели-бы онъ увидалъ левольвертъ, да далъ тягача, а я ему въ догонъ пустилъ. Ну, тогда ужъ я виноватъ.
   Никифоръ помолчалъ, видимо довольный своей діалектикой, и затѣмъ продолжалъ:
   -- Толкую я имъ этакъ въ гусиныя головы, разъясняю, что къ чему, и налетѣлъ ихъ со всего поселка цѣлый рой; такъ меня и накрываютъ, такъ и зашпіяли... Ну, все же,-- самодовольно добавилъ онъ,-- я ихъ однимъ словомъ всѣхъ осадилъ. Н-да!-- "Какъ же, говорю, у насъ лѣтось на сѣпокосѣ грозой мужика убило? Какъ дернуло -- палъ на колѣни, опрокинулся на спину и готовъ! Потомъ, лѣтъ пять тому назадъ, недалеко отъ насъ трехъ бабъ уложило сразу. Грозой же. И довольно часто случаться стало... И у васъ, конечно, бывало же? Это, молъ, что же? Убій, видно?" -- "Такъ вѣдь это, они говорятъ,-- Богъ!" -- То-то, молъ, и есть, что Богъ... Не можетъ Богъ другимъ манеромъ наказать? Нѣтъ, тутъ, молъ, указаніе: хоть и дана заповѣдь -- не убій! И, значитъ, не моги ты зря убивать человѣка... Но ежели по дѣлу, что никакъ обойтись иначе невозможно, то разрѣшается: лучше пусть правильный человѣкъ убьетъ разбойника, не чѣмъ разбойникъ правильнаго человѣка. Такъ, молъ, самъ Господь разсудилъ и далъ намъ указаніе!" И-и пошелъ у насъ въ избѣ дымъ коромысломъ!.. Кумъ Матвѣй меня подъ бока толкаетъ:-- брось, говоритъ, Христа ради, изобьютъ они насъ!-- Имъ, говорю, не полагается этого по ихъ закону...-- Хоть и не полагается, а изобьютъ, говоритъ, самъ слышалъ:-- всыпать ему, говорятъ, сколь влѣзетъ, какой такой проявился?!
   Самодовольство возницы, видимо, раздражало Ивана Семеныча до послѣдней степени.
   -- У насъ въ партіи говорятъ: агитація, агитація,-- въ отчаяніи заговорилъ онъ, какъ-то ерзая на своемъ мѣстѣ.-- Нѣтъ, потолкуйте-ка съ этакимъ вотъ самобытнымъ философомъ: онъ и для смертной казни найдетъ прямое указаніе съ небесъ... И вездѣ они одинаковы: у самихъ -- ни хлѣба, ни земли, ни скота, ни одежи, а попробуй съорганизовать -- ужъ я не говорю о всеобщемъ крестьянскомъ союзѣ,-- хоть сколько-нибудь экономически устойчивую группу,-- дѣло не ладится... Куда! Это для нихъ дѣло малое: всѣ заняты философскими вопросами... Ну, къ черту! Я вамъ не проповѣдникъ, я -- политическій агитаторъ. Для меня всѣ эти ваши "непріемлемости" цѣнны лишь по стольку, поскольку онѣ совпадаютъ съ общей политической программой... А свою политическую программу я не въ состояніи вмѣстить ни въ вегетаріанство, ни въ старообрядчество, ни въ духоборство... Не вмѣщается! Поэтому и дѣлать мнѣ здѣсь нечего... Можетъ быть, пришлютъ кого поумнѣе...
   За недолгое свое пребываніе въ деревнѣ Иванъ Семенычъ успѣлъ убѣдиться, что настроеніе деревни, сравнительно съ недавнимъ прошлымъ, рѣзко измѣнилось, и агитація въ прежней формѣ стала излишней. Объ этомъ его въ партіи не предупредили. Ивану Семенычу стало ясно, что современная деревня нуждается не въ "агитаціи", а въ "организаціи рабочихъ массъ". А это въ свою очередь требуетъ другихъ пріемовъ, и случайному человѣку, не связанному съ дѣловыми интересами деревни,-- не по силамъ.
   

II.
Ночныя неожиданности.

   Супругъ на минуту встряхнулся и оживленно обратился къ Ивану Семенычу:
   -- Удивляюсь я, какъ это вы не можете вмѣстить свою политическую программу въ ученіе о духѣ... Не наоборотъ ли? Вмѣщаются ли эти ученія въ вашу программу текущаго дня? Не тѣло, Иванъ Семенычъ, а душа безсмертна... Значитъ, уже на этой, можно сказать, почвѣ произростаетъ все остальное... И все это устройство здѣшней жизни.
   -- Это мы опять заговорили на разныхъ языкахъ,-- язвительно отвѣтилъ Иванъ Семенычъ,-- это не по моей части. Я толкую исключительно про земное, а вы апеллируете къ небу, къ безсмертію, къ безконечности.
   Зарево пожара какъ будто ослабѣло, тьма стала гуще, и на небѣ высыпало и засверкало столько звѣздъ, что оно не давало уже представленія о безконечности. Напротивъ, казалось, что вверху именно "твердь разукрашенная", куполъ, сводъ, пологъ, шатеръ...
   Нѣкоторое время ѣхали молча. Но Никифоръ вдругъ круто осадилъ лошадей...
   -- Чу! Чу!-- крикнулъ онъ тревожно, и его тонкая, длинная шея высвободилась изъ воротника чапана, а самъ онъ весь потянулся въ сторону пожара. Завозился тревожно и Супругъ.
   Иванъ Семенычъ не понималъ ихъ тревоги. Но все же и онъ замѣтилъ, что зарево въ небѣ опять дрогнуло и какъ будто раздалось въ ширь... Издали донеслись словно неясные аккорды оркестра...
   -- На село перекинуло,-- отчаянно крикнулъ Никифоръ, слѣзая съ козелъ.-- А, б-батюшки! У насъ вѣдь сполохъ-то ударили! Н-ну!.. шабашъ: погорятъ и ребятишки, и скотина...
   Теперь замѣтилъ уже и Иванъ Семенычъ: далеко въ сторонѣ отъ пожара затеплились во тьмѣ двѣ желтыя иглы, а черезъ минуту заметалось и разлилось рѣкой красно-желтое пламя. На дорогѣ сразу стало свѣтлѣе.
   -- Господи!-- метался Никифоръ,-- и чертъ меня дернулъ уѣхать... Что мнѣ съ вами дѣлать?-- обратился онъ къ своимъ спутникамъ,-- я домой поскачу!
   -- Валяй! Чего-жъ тутъ!-- одобрилъ Супругъ.-- Какъ-нибудь доберемся и одни, попутчиковъ найдемъ.
   -- Нѣтъ, стойте! Я на пристяжной верхомъ поскачу!-- сообразилъ Никифоръ,-- а вы на одной поѣзжайте, въ городѣ на постояломъ у Маланьи бросьте, я къ вечеру пріѣду.
   Ударили набатъ въ сосѣднихъ деревняхъ, въ ночной тишинѣ разливалась смутная тревога, слышался гулъ, топотъ и дальній говоръ.
   -- Народъ перепился, да и подступиться, чать, нельзя: улица тѣсная, застроенная... И всегда у насъ вѣтеръ... Мѣсто что ли такое? Вдоль рѣки, какъ въ трубу тянетъ... Здѣсь вотъ не шелохнетъ, а тамъ гляди, какъ кидаетъ!-- разсуждалъ, стоя около лошади, Никифоръ.
   -- Что же ты не скачешь?-- спросилъ Иванъ Семенычъ.
   -- А что я поскачу?-- упавшимъ голосомъ отвѣтилъ Никифоръ,-- ежели загорѣлись мы, все равно не поспѣю, только лошадь задушу... У. меня же тамъ три сына, есть кому таскать, да и въ проулкѣ мы живемъ, вѣтеръ будто отъ насъ клонитъ... Може Господь и пронесетъ... Ну, и опять васъ тоже бросить не знай какъ... Случись съ вами что-нибудь,-- отъ присловья-то и не уйдешь... Скажутъ, всѣмъ міромъ препоручили тебѣ студента, а ты бросилъ! Времена-то нынѣ не прежнія... Гаврилычъ, положимъ, и здѣшній, да что толку? Хуже младенца! Закалякается про тотъ свѣтъ -- все позабудетъ... Гмъ, да... Дѣ-ѣла... Чего ужъ вы двое безъ меня станете дѣлать? Нѣтъ ужъ, видно, какъ, значитъ, обязался передъ міромъ,-- довезу до мѣста...
   Иванъ Семенычъ тревожно оглянулся. Онъ почувствовалъ, что въ темнотѣ за ними происходитъ какое-то движеніе. Съ горы надвигалось что-то темное и зловѣщее.
   Черезъ минуту телѣжку окружила большая толпа вооруженныхъ людей... Впрочемъ, когда оглядѣлись, всѣ оказались простыми крестьянами, и вооруженіе ихъ состояло изъ цѣповъ и желѣзныхъ вилъ... Все же было видно, что это не случайные прохожіе, возвращающіеся съ работы, а какая-то не совсѣмъ мирная экспедиція.
   Иванъ Семенычъ незамѣтно сильно дернулъ Супруга за кафтанъ; тотъ обернулся и съ недоумѣніемъ оглядѣлъ подошедшихъ. Одинъ Никифоръ не обнаружилъ ни малѣйшаго безпокойства и съ любопытствомъ разглядывалъ въ толпѣ знакомыхъ.
   -- Э-э! Да никакъ сватъ Никифоръ?
   -- Я!-- откликнулся радушный голосъ, и къ Никифору подошелъ приземистый мужикъ, плотный, весь заросшій пушистымъ бѣлымъ волосомъ, съ прищуренными глазами. Вся его фигура какъ-то подалась впередъ, словно онъ все всматривался вдаль.
   -- Вы что же это стоите на дорогѣ? Вѣдь это вашу Самохваловку катаетъ!
   Никифоръ молча поздоровался съ говорившимъ. Онъ только что раскурилъ папироску и затягивался серьезно и значительно, съ дѣловымъ видомъ: казалось,-- стоитъ ему только докурить папироску, и всѣ недоумѣнія будутъ разъяснены. Курилъ Никифоръ очень рѣдко, въ исключительныхъ случаяхъ,-- когда нужно было что-нибудь предпринять, сказать, объяснить, когда общее вниманіе сосредоточивалось на немъ, въ ожиданіи рѣшенія.
   Маленькій, рыжій пожилой мужичекъ, востроголовый, съ небольшой, узкой бороденкой и черными круглыми глазами тихонько толкнулъ своего сосѣда, указывая на Ивана Семеныча и на Супруга.
   Онъ едва сдерживалъ душившій его смѣхъ, наконецъ, не выдержалъ и прыснулъ.
   -- Что?.. Забастовали?-- сказалъ онъ весело.
   Никифоръ докуривалъ папироску. Затянулся, повидимому, въ послѣдній разъ, внимательно оглядѣлъ окурокъ, хотѣлъ заплевать его, но раздумалъ, затянулся еще раза три, четыре, сильно обжигая пальцы, и только въ полной степени использовавъ папироску, рѣшительно глянулъ на подошедшихъ.
   -- Забастовали у чортовой матери подъ хвостомъ... Вишь вонъ: на село перекинуло!-- произнесъ онъ съ великимъ негодованіемъ, неизвѣстно къ кому относившимся.
   -- Н-да... не само красиво!-- отозвались кругомъ мужики,-- дѣло ночное, народъ въ разбродѣ, скотина, пожалуй, погоритъ!
   -- А вы, господа, что это въ полномъ вооруженіи по ночамъ ходите?-- спросилъ Супругъ.
   -- Мы по своему дѣлу...-- уклончиво отвѣтили изъ толпы.
   -- Какое же можетъ быть дѣло ночью съ цѣпами ходить?-- недовѣрчиво проговорилъ и Иванъ Семенычъ.
   Никифоръ безнадежно махнулъ рукой и отвернулся, словно удивлялся и извинялся за непонятливость своихъ спутниковъ.
   -- Да вамъ то что?-- удивились мужики,-- чать не васъ ловить вышли... Говорятъ вамъ, по своему дѣлу...
   -- Х-мъ!-- утвердительно качнулъ головой Никифоръ. Въ этомъ несложномъ восклицаніи слышался оттѣнокъ сочувствія.
   -- Безлошадные мы,-- буркнулъ, наконецъ, Никифоровъ сватъ, отворачиваясь въ сторону...-- а у насъ, вишь, богачи чего выдумали: еще озимь изъ краски не вышла, лошадей на нее пускать... Ну, какое же это дѣло? Чего на ней возьмешь? Третій Спасъ, -- двѣ недѣли посѣямши... Этакъ до снѣга и корней не оставятъ.
   Никифоръ запыхтѣлъ, какъ ежъ, видимо недовольный и обманутый въ своихъ предположеніяхъ.
   -- А что-жъ на нее не пускать?-- спросилъ онъ ворчливо,-- что толку дома то лошадей морить? Хлѣбъ у васъ, что-ли, лишній? Мнѣ шестой десятокъ идетъ, я знаю: что больше толочи озимь съ осени, что раньше пусти на нее скотину, то хлѣбъ будетъ лучше... Она, матушка, любитъ это: они ее толочатъ, а она кормится!.. А ежели гдѣ останется нестравленой -- ну, безпремѣнно подопрѣетъ. Ужъ это я вамъ говорю! Это ужъ вы меня послушайте! Зря я не скажу.
   -- Да, чудакъ! Когда же у насъ своихъ лошадей нѣтъ!
   -- Да-а, вотъ видишь ты: "своихъ нѣтъ!" перебилъ Никифоръ язвительно:-- а ты заведи!.. У тебя нѣтъ, такъ пусть и у людей не будетъ? Такъ, что ли? Вотъ за это у нашего брата никогда ничего и не будетъ! И не дастъ Господь!
   -- Что же вы... ловить что-ли лошадей вышли... или какъ?-- съ недоумѣніемъ спросилъ Супругъ.
   -- Мы ихъ наловимъ!-- возбужденно заговорили мужики,-- имъ было двадцать разъ при всей сходкѣ сказано: не пущать! Не слушаютъ...-- Только бы найти: зашибемъ или обрушимъ!
   -- Скотина чѣмъ виновата?...
   -- Хозяинъ виноватъ, вотъ кто...-- На хозяина богу и жалуйся! Мы тоже пить-ѣсть хотимъ.
   -- Что-жъ вы много набили?-- насмѣшливо спросилъ Никифоръ.
   -- Не найдемъ никакъ!-- Вишь, темь какая... Да вотъ на васъ наткнулись... Тары да бары...
   -- Не найдете?! Давайте спорить,-- на четверть ли, на ведро ли!.. Даромъ, что поле то чужое,-- я ихъ сейчасъ найду! Это я забылъ думать -- на озимяхъ лошадей не найти!.. Такъ они это,-- пренебрежительно и съ явнымъ желаніемъ обидѣть и подразнить крестьянъ, обратился Никифоръ къ своимъ спутникамъ.-- Будетъ, хоть поболтаютъ... У насъ своихъ этакихъ пустомелевъ довольно...
   -- Гляди! Гляди! Э-эхъ, батюшки, что дѣлается!-- крикнулъ онъ вдругъ, возбужденно указывая рукой на пожаръ,-- Церковь вѣдь загорѣлась, братцы мои, мил-лые! Церковь!..
   Церковь давно бѣлѣлась, вся освѣщенная сплошнымъ заревомъ. Огонь отражался во всѣхъ ея окнахъ, но нельзя было разобрать издали, угрожаетъ ли ей опасность.
   Теперь изъ пролетовъ колокольни запрыгали бойкіе оранжевые языки, и скоро церковь вспыхнула вся высокимъ огненнымъ столбомъ. Пламя закутало стѣны, куполъ и колокольню и только кресты чернѣлись въ огнѣ отчетливыми линіями... Мужики въ молчаніи съ захватывающимъ интересомъ слѣдили за работой огня. Разрушеніе шло удивительно быстро. Кресты одинъ за другимъ, словно переломились, повисли на минуту въ воздухѣ и исчезли въ дыму и пламени.
   -- Прощай, батюшка -- божій храмъ! Еще родители наши въ немъ вѣнчались!-- со слезами сказалъ Никифоръ, снявъ картузъ и размашисто крестясь.-- Н-ну, теперь и глядѣть больше нечего,-- добавилъ онъ рѣшительно, вскакивая на козлы,-- ѣдемъ! Прощайте, братцы!
   -- Счастливо!-- отвѣтили изъ толпы.
   Никифоръ тронулъ лошадей, но пристяжная укоризненно повернула голову къ Никифору. Сбираясь скакать на пожаръ, Никифоръ успѣлъ отпречь ее и потомъ забылъ объ этомъ.
   Въ толпѣ послышался смѣхъ.
   -- Вотъ, провалиться бы скрозь три дна!-- разсердился Никифоръ, слѣзая съ козелъ.-- А вы шли бы по дворамъ,-- покосился онъ на безлошадныхъ, впрягая пристяжную,-- нечего вамъ зубы скалить, да лапти обивать напрасно! Коль уродитъ господь -- такъ ужъ уродитъ, а коли захочетъ наказать...-- Никифоръ махнулъ рукой на пожаръ,-- вонъ, глядите; не нашимъ умомъ, а божьимъ судомъ!.. Намъ чего другъ съ дружкой заѣдаться? И безъ этого поспѣвай только поворачиваться: забастовка, нарѣзка, хутора, отрубы, укрѣпленья... Я вотъ про себя скажу: у меня три сына, четыре насъ волка, народъ ровный, дружный, не какъ въ людяхъ... въ обиду не дадимся! Сами глядимъ, кого бы не обидѣть... А все душа болитъ, какъ передъ бѣдой!.. Вотъ, теперь ужъ ѣдемъ!-- закончилъ Никифоръ, вскакивая на козлы.
   Лошади подхватили скорой рысцей и телѣжка покатилась по мягкой пыли.
   -- Сватъ Никифоръ, постой!-- раздалось въ догонку изъ темноты.
   Никифоръ остановилъ лошадей.
   -- Сватъ Никифо-оръ!
   -- Ау?-- отвѣтилъ, наконецъ, Никифоръ.
   -- Къ Маланьѣ Осиповнѣ заѣзжаете, что-ль?
   -- Къ ней.
   -- Ну, такъ погоди. Къ ней нонѣ нельзя: какой-то изъ потайной полиціи ходитъ, хватаютъ.
   Никифоровъ сватъ подошелъ къ телѣжкѣ.-- Вы лучше къ нашему, сосновскому, Ильѣ Ильичу заѣзжайте, въ слободу. Въ городъ лучше не ѣздите: на правой рукѣ отъ лавочки четвертый домъ, съ синими колонками...
   -- Знаю я Ильича, на ярманкѣ у него стояли...-- сообщилъ Никифоръ.
   -- Ну, вотъ! Прямо въѣзжайте въ ворота, не окликайте, онъ ужъ догадается...
   -- Ну, дѣ-ѣла!-- съ негодованіемъ произнесъ Никифоръ, трогая лошадей...-- Прощай, сватъ!-- обернулся онъ,-- заѣзжай когда...
   -- Съ Богомъ!-- донеслось изъ темноты.
   

III.
Супругъ философствуетъ, Никифоръ сердится.

   Долго ѣхали молча. Никифоръ и Иванъ Семенычъ сердились, а Супругъ погрузился въ какія-то запутанныя и важныя мысли. Догнали большой обозъ. Воза тянулись плотно одинъ за другимъ, мелодично позванивали маленькіе подшейные колокольчики у лошадей... Запахло сѣномъ, дегтемъ и махоркой. Ѣхали съ хлѣбомъ въ городъ. Большею частью возчики спали на возахъ и только за послѣдней подводой шло человѣкъ восемь и тихо, лѣниво о чемъ-то бесѣдовали... Никифоръ попробовалъ обогнать обозъ съ одной и другой стороны, но безуспѣшно: дорога была узкая, съ боковъ шла озимь, телѣжка прыгала, звенѣла и дребезжала по бороздамъ. Лошади отказывались бѣжать рысью и шли шагомъ.
   -- Не объѣдешь!-- сердился Никифоръ,-- поломаешь чего-нибудь... Кабы татары, крикнулъ бы имъ, остановились бы... Даромъ собаки, а на этотъ счетъ уважительные. Ну, наши нѣтъ... Попроси постоять, нарочно погоняютъ лошадей!.. А еще это, мотри, завьяловскіе! Плутъ народъ -- не накажи Господи!
   Изъ кучки мужиковъ, медленно шагавшихъ за возами, среди глухого, неяснаго говора вдругъ отчетливо донеслось нѣсколько словъ, сказанныхъ дребезжащимъ, словно надорваннымъ голосомъ:
   -- А я, говорю, и не зналъ, что Бога нѣтъ! Какъ же, говорю, такъ...
   Конца фразы разслышать не удалось.
   -- Слышите, Иванъ Семенычъ?-- замѣтилъ Супругъ.-- Ну, вотъ: какъ же назвать нашъ народъ не культурнымъ? Вотъ идутъ ночью за обозомъ, а тревожная мысль просится наружу... Ну, не хозяйственный народъ, безпечный... ну, пьяницы, допустимъ, но не некультурный же!
   Никифоръ завозился недовольно:
   -- Говорю, плутовъ такихъ мало на свѣтѣ, какъ завьяловскіе... Кто бы другой про Бога-то говорилъ, а не они! Вотъ я вамъ ихъ сейчасъ выведу на свѣжую воду.
   -- Тпр-ру!-- остановилъ коней Никифоръ.-- Ребята, будьте насколько любезны,-- съ неприсущей ему галантностью обратился онъ къ обозчикамъ,-- укажите дорогу! Въ городъ ѣдемъ, да сбились... Не знай такъ, не знай зря?
   -- Коли въ городъ -- ворочай назадъ!-- отвѣтилъ молодой, но непріятный озорной голосъ.
   -- Это какъ же назадъ?-- совсѣмъ другимъ тономъ сказалъ Никифоръ,-- вы вотъ съ хлѣбомъ ѣдете: стало быть, въ городъ?
   -- Мы съ купеческой рожью ѣдемъ на мельницу! ха-ха!-- весело откликнулся еще кто-то.
   -- Эхъ вы, на-адлецы, падлецы!-- разразился Никифоръ,-- да развѣ можно это, чтобы проѣзжаго человѣка обманывать? Что вамъ легче будетъ: проплутаемъ мы ночь напрасно! Знаемъ мы дорогу безъ васъ! Сволочи вы поганые! Нечего вамъ надъ людьми смѣяться!
   -- А знаешь,-- такъ не спрашивай!-- вызывающе и нетерпѣливо отвѣтилъ первый голосъ,-- не глупѣе тебя! Вотъ дать тебѣ по мордѣ!..
   -- Господа, подержите-ка возжи!-- рѣшительно заявилъ Никифоръ,-- это ты мнѣ по мордѣ дать хочешь?-- съ дѣланнымъ спокойствіемъ и смиреннымъ любопытствомъ спросилъ Никифоръ,-- мнѣ? ты?
   Никифоръ полѣзъ съ козелъ.
   -- Трогай! Трогай! Но! Но!-- съ неожиданной энергіей закричалъ всегда спокойный и медлительный Супругъ, хватая одной рукой возжи, а другой не пуская Никифора съ козелъ.-- Иванъ Семенычъ,-- крикнулъ онъ,-- хлещите кнутомъ лошадей! А то и намъ съ вами попадетъ!
   Иванъ Семенычъ всталъ на колѣни и съ усердіемъ замахалъ кнутомъ. Телѣжка запрыгала по кочкамъ, лошади завертѣли хвостами и пошли вскачь.
   -- Я васъ всѣхъ знаю!-- грозилъ обозчикамъ, задыхаясь, Никифоръ,-- придете на ярманку, мы васъ растакихъ...-- И Никифоръ сталъ сыпать такими ругательствами, что Супругъ искренно возмутился.
   -- Никифоръ Степанычъ! Есть на тебѣ крестъ, или нѣтъ? Вѣдь это что же такое?!.. А говорите, что въ Бога вѣруете!
   По линіи обоза отвѣчали Никифору также крѣпки и неистово.
   -- Вотъ вамъ и культурный народъ!-- язвительно замѣтилъ Иванъ Семенычъ, когда, наконецъ, обогнали обозъ и опасность военныхъ дѣйствій миновала.-- Это у васъ называется,-- обратился онъ къ Никифору съ ироніей,-- выводить людей на свѣжую воду?
   -- И вывелъ-бы -- угрюмо и недовольно отвѣтилъ Никифоръ,-- ты не гляди, что я одинъ, а ихъ восьмеро... Ежели за правду, Господь поможетъ!
   -- Ну, съ какой стати Господь будетъ вамъ помогать драться?-- съ раздраженіемъ замѣтилъ Иванъ Семенычъ,-- развѣ Богъ велѣлъ доказывать правду кулаками...
   -- Видите-ли, Иванъ Семенычъ,-- по прежнему уже спокойно, говорилъ Супругъ,-- не вы одни говорите, что народъ нашъ не культуренъ, что это стадо дикое, косное, пассивное, надъ которымъ можно дѣлать все, что угодно... Не вѣрно -- это... Народъ -- вдумчивый, впечатлительный, совсѣмъ не стало покорное, а революціонный по крови и существу... Только разбрелись мы по своей равнинѣ, запутались, заплутались, бредемъ всѣ порознь и порознь ищемъ, неустанно, каждый свою правду... Все до время, конечно, до своего срока... А вы вотъ найдите такое слово, которое объединило-бы всѣхъ этихъ по своему вѣрующихъ... Вотъ это задача... И ужъ тогда все остальное приложится.
   Иванъ Семенычъ нетерпѣливо передернулъ плечами и не отвѣтилъ. Долго ѣхали молча. По пыльной дорогѣ шлепали копыты лошадей, чуть-чуть повизгивала ось. Темныя поля тянулись по сторонамъ и медленно, задумчиво, почти незамѣтно уплывали назадъ. Зарево давно исчезло.
   -- Вы вотъ, Иванъ Семенычъ, говорите, что отвыкли за границей отъ нашихъ порядковъ,-- вдругъ съ неожиданнымъ оживленіемъ заговорилъ Супругъ,-- что же тамъ эти французы, нѣмцы... разрѣшили уже всѣ вопросы?
   -- Какіе вопросы?
   -- Какіе же могутъ быть другіе вопросы, кромѣ тѣхъ которые отъ вѣка тревожатъ все человѣчество: откуда мы, люди, явились на землю, гдѣ и какъ жили до рожденія, куда уходимъ послѣ смерти?.. Что такое вѣчность?... Безконечность во времени и безконечность пространства, или можетъ быть точнѣе, не пространства, а матеріи?..
   -- Тамъ знаютъ,-- отвѣтилъ Иванъ Семенычъ,-- что вопросы эти не разрѣшимы и потому внѣ науки и философіи, въ обыденной жизни не затрогиваютъ ихъ, отдавая свое время и свою энергію заботамъ объ устройствѣ разумной, культурной, достойной свободнаго человѣка, жизни здѣсь на землѣ...
   -- А я тебѣ говорю, въ свою очередь наставительно и вѣско обратился къ Супругу Никифоръ,-- ты эти свои допросы оставь! Знаемъ тебя... Грѣхъ про нихъ и говорить-то... И опять же я тебѣ скажу: врешь ты, что, напримѣръ, народы объ этомъ тревожатся... Тревожатся народы совсѣмъ о другомъ... Вотъ,-- повернулся онъ къ Ивану Семенычу,-- у насъ всю зиму толковали: возможно-ли, напримѣръ, чтобы всѣхъ затюремныхъ выпустить на волю? Вотъ это допросъ!-- вѣско подчеркнулъ онъ въ сторону Супруга.-- Не твоимъ чета. Потому что придется же когда нибудь!
   -- Ну, и чтоже?-- заинтересовался Иванъ Семенычъ.-- Какъ рѣшили?
   -- Ну, одни говорятъ, что выпустить можно... а другіе, что никакъ нельзя.
   -- Это, навѣрное, вы, Никифоръ, говорили что нельзя?-- догадался Иванъ Семенычъ.
   -- Хоть бы и мы...-- подозрительно поглядѣлъ на Иванъ Семеныча Никифоръ, почуявъ насмѣшку.
   -- Погоди, Никифоръ!-- перебилъ Супругъ нетерпѣливо:-- Мы тутъ заговорили о другомъ. Слова нѣтъ, тревожитъ совѣсть и твой "допросъ", но это наше дѣло, земное, понятное... Скоро-ли, нѣтъ-ли, все же мы его рѣшимъ... А тѣ вопросы, что считаются неразрѣшимыми... Не можетъ жить ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ безъ надежды получить отвѣтъ на вопросъ о сущности мірозданія...
   -- Легкое дѣло получать такіе отвѣты...-- проворчалъ Иванъ Семенычъ.
   -- Я-бы ему далъ отвѣтъ!-- загадочно ввернулъ Никифоръ,-- и придется когда-нибудь!-- прибавилъ онъ съ какой-то фатальной нотой въ голосѣ.
   -- Прежде люди думали, что имъ открытъ хоть небольшой уголокъ великой тайны въ откровеніяхъ религіи... Нынѣ религіи болѣе не существуетъ. Вѣра въ Бога умерла... Не въ прокламаціяхъ мы это прочитали, не студенты намъ наговорили, а сама жизнь шире раздвинула горизонты, поставила новыя грани: уже малыя дѣти знаютъ, что одинъ дядя вѣруетъ, а другой не знаетъ, какъ лба перекрестить... Недавно вотъ священникъ въ церкви предупреждалъ, чтобы въ дифтеритную тамъ или скарлатинную эпидемію дѣтишекъ не носили къ причастію... И даже -- къ земскому за это потаскивали...
   -- Ну, такъ что же?-- спросилъ Иванъ Семенычъ.-- По вашему,-- пусть лучше заражаютъ другъ друга...
   -- Д-да... Я не говорю. Оно, конечно, раціонально... Можно даже подыскать аргументы, пріемлемые и для разумно вѣрующихъ... Но только, какъ бы сказать... таинства-то при этомъ какъ будто уже не остается... И когда священникъ...
   -- Погоди, мы ему, долгогривому, за это зерна руги не дадимъ!-- возмущенно перебилъ Никифоръ.-- За причастье къ земскому! А?! И у Бога, говоритъ, можетъ случиться дифтеритъ, а вы въ это время ребятишекъ припрете!...
   -- Положимъ, онъ этого не говорилъ...-- безпристрастно заступился за священника Супругъ...-- не поняли вы его словъ...
   -- Какъ не говорилъ? Кабы не самъ я слышалъ!...
   -- Ничего вы не слыхали... Перепутали все,-- отмахнулся Супругъ и продолжалъ:-- У меня покойница жена была изъ купеческой семьи, очень набожная... Соблюдала всѣ посты и обряды... Ну, вотъ какъ то удалось мнѣ достать "жизнь Іисуса" Ренана, тогда запрещена она у насъ была... Вотъ, говорю я покойной, прочти: какъ этотъ французъ деликатно обошелся съ такой щекотливой темой... Она и читать не стала.-- Зачѣмъ, говоритъ, стану я тревожить свою вѣру?.. Слышите: "тревожить вѣру"?.. А по моему, если боишься за свою вѣру -- то ужъ вѣры твоей и нѣтъ!
   -- Кажется, я имѣю право назвать себя человѣкомъ образованнымъ,-- пристально вглядываясь съ лицо Ивана Семеныча, продолжалъ Супругъ.-- Хотя я изъ крестьянской семьи и школьнаго образованія не получилъ, но за то учился всю жизнь, много читалъ, имѣю знакомыхъ и друзей-ученыхъ и литераторовъ. Кромѣ того, образованнымъ считаю себя еще потому, что усвоилъ вполнѣ законъ при чинности, точно опредѣленную зависимость между причиной и слѣдствіемъ, и думаю поэтому, что въ разсужденіяхъ своихъ иду путемъ правильнымъ... Въ Бога вѣрить не могу.
   -- Э-эхъ, Прокофій Гаврилычъ!-- скорбно заговорилъ Никифоръ.-- Вотъ это самое и есть: считаютъ тебя умнымъ человѣкомъ, а какія ты слова выражаешь!
   -- Ничѣмъ мнѣ, понимаете-ли, Богъ въ разсужденіяхъ моихъ не помогаетъ: все, что можно объяснить бытіемъ и могуществомъ Бога, я съ такимъ же успѣхомъ объясняю бытіемъ и могуществомъ человѣка. А все то, что мнѣ не понятно въ существованіи человѣка,-- не объяснитъ мнѣ столь-же непонятное, да еще маловѣроятное существованіе Бога... Не легко мнѣ далось такое заключеніе, очень не легко. Ѣздилъ и къ Толстому, говорилъ съ нимъ...
   -- Какой онъ, Толстой?-- заинтересовался Иванъ Семенычъ.
   -- Дряхлый. Я прошлой осенью былъ. Впечатлѣніе получилось хуже, чѣмъ отъ описаній и фотографіи.-- Можетъ быть, потому, что встрѣтилъ я его на прогулкѣ, день былъ очень вѣтренный, и онъ усталъ... Звалъ меня въ домъ, да я не посмѣлъ... Говорилъ про своего Бога, но моихъ возраженій слушать не захотѣлъ... То есть хоть и выслушалъ, но опять повторилъ то-же самое: "стоитъ, говоритъ, признать высшую волю, Бога"... Да вѣдь не признается произвольно то, что сейчасъ лишь отвергнуто,-- печально проговорилъ Супругъ,-- стоитъ-ли уходить отъ старыхъ кумировъ, что-бы подойти къ нимъ съ другой стороны... Стоитъ признать!.. Это то же -- что стоитъ повѣрить. Да ищу я не вѣры, а знанія, положительнаго, достовѣрнаго...
   -- Да, это не одно и то-же...-- серьезно замѣтилъ Иванъ Семенычъ.
   -- Понесли!..-- саркастически откликнулся съ козелъ Никифоръ. Онъ нервно и сильно размахнулся кнутомъ, но сдержался и не только не ударилъ по лошадямъ, но быстро и тщательно засунулъ кнутъ подъ сидѣнье.
   -- Если мысль наша идетъ правильнымъ путемъ,-- продолжалъ Супругъ, не обращая вниманія на волненіе Никифора,-- если мы познаемъ хоть небольшую часть мірозданія, хоть ту, которая у насъ передъ глазами, то, значитъ, придемъ и къ совершенному знанію... Понимаете вы меня? Вѣдь если-бы все кругомъ насъ была одна ложь и обманъ... Вѣдь тогда и сознательной жизнью мы жить не могли-бы, а жили бы, какъ животныя... Понятно?
   -- Ну, положимъ, вовсе непонятно,-- отвѣтилъ Иванъ Семенычъ...-- То есть непонятно, къ чему вы это все ведете?
   -- Ахъ, Боже мой!.. Ну, какъ вы не понимаете... Разумъ тотъ же, который даетъ и точныя знанія, онъ говоритъ мнѣ; какъ могли мы, люди, появиться на свѣтѣ, ежели прежде насъ не было? Не могъ я, поймите, не могъ родиться шестьдесятъ лѣтъ назадъ...
   -- И однако-же родились...
   -- Ну, вотъ, родился... Такъ. Что это значитъ? Значитъ что я былъ вѣчно... Постойте, дайте досказать... Вѣдь ежели до моего рожденія не было начала времени, а была, значитъ, вѣчность... безъ меня, то... какъ же могла эта вѣчность безъ меня кончиться...-- вѣчность, вы подумайте! и вдругъ кончилась! И начнется послѣ моей смерти другая вѣчность и тоже безъ меня... а въ середкѣ между двумя вѣчностями безъ меня вдругъ какіе то шестьдесятъ лѣтъ, со мною. Вѣдь это чортъ знаетъ что. Это противно разуму.
   -- Ужъ именно, чортъ знаетъ что,-- иронически вставилъ Иванъ Семенычъ.-- Только ужъ лучше не тревожьте разума.
   -- Нѣтъ-съ! Извините! Разумъ говоритъ ясно. Я есмь, ну, значитъ и буду. Впредь и вѣчно-съ.. Да-а-а.
   -- Накажетъ Господь -- съ глубокимъ убѣжденіемъ предупредилъ Никифоръ,-- брось, непутёвый ты человѣкъ!.. Вы, баринъ,-- обратился онъ къ Ивану Семенычу,-- его не слушайте: у насъ на деревнѣ говорятъ, что въ него одиннадцать бѣсовъ посажено... А ваше дѣло молодое, совсѣмъ не смышленное... Долго ли запутаться.
   -- А почему вы не допускаете безконечной смѣны явленій, такъ, безъ начала и конца? Одно явленіе смѣняется другимъ?..-- возразилъ Иванъ Семенычъ, съ ненавистью взглянувъ на Никифора.
   -- Безконечная, смѣна явленій?-- медленно переспросилъ Супругъ,-- да! Возможно, воз-мож-но, пожалуй.-- Только вѣдь это... подлость была-бы! Это что-же? Какъ комары или ли гушки? Какъ дождевые пузыри? Мы-то? Люди? Вскочилъ, вздулся и пропалъ?.. Ну, нѣтъ! Это опять только слова: разъ -- безконечность, то никакой смѣны явленій быть не можетъ. Каждое новое явленіе предполагаетъ безконечное время до своего появленія... А такъ какъ безконечность кончиться не можетъ, то и новаго ничего въ мірѣ не появляется. Все, что существуетъ,-- вѣчно и неизмѣнно, безъ начала и конца.
   -- Ну, нѣтъ, тутъ у васъ неясность за неясностью,-- отвѣтилъ, уже задѣтый, Иванъ Семенычъ:-- вы говорите: вѣчность не допускаетъ никакихъ измѣненій... Тогда ни до рожденія, ни послѣ смерти никакой жизни быть не можетъ... Вѣдь если вы предполагаете что то до и по, то это что-то уже должно отличаться отъ того, что теперь... Вотъ уже и перемѣна... Тогда ужъ скажите прямо: я, Прокофій Гаврилычъ, вѣчно былъ Прокофіи Гаврилычъ и вѣчно Прокофіемъ Гаврилычемъ останусь...
   Супругъ задумался.
   -- Да,-- согласился онъ.-- Прежде меня не было на землѣ... Это я знаю точно... Я родился: новое явленіе! И стало-быть, я не могъ родиться!.. А я все-же родился!.. Да, да... что-то тутъ того... что-то ускользаетъ отъ нашего разума и пониманія... А если въ самомъ дѣлѣ...-- нерѣшительно продолжалъ Супругъ, косясь въ сторону Ивана Семеныча,-- если допустить такъ: я -- вѣченъ именно въ той формѣ, въ какой я здѣсь существую; умираю и опять зарождаюсь, и опять въ мельчайшихъ подробностяхъ повторяется моя земная жизнь... И опять я умираю, и опять зарождаюсь, и такъ безконечно...
   -- Ну, ужъ это...-- началъ было Иванъ Семенычъ, но Супругъ, не слушая, продолжалъ съ увлеченіемъ:
   -- Нѣтъ, постойте! Пусть въ промежуткахъ между моей смертью и рожденьемъ проходятъ милліарды вѣковъ, понимаете -- милліарды вѣковъ!.. До-пус-каю! Пусть охладѣваетъ солнце, планеты валятся на него... вновь раскаляется солнечное ядро, вновь создается планетная система, охладѣваетъ и заселяется земля... Для меня все это какъ бы не было: моя вѣчность "начинается" съ появленія моего на землѣ... и вѣчность эта не короче всякой другой вѣчности... И у всякаго существа, у всякаго предмета своя вѣчность, "математически равная" всякой другой... Что вы на это скажете? Немыслимо это?..
   -- Не знаю,-- отозвался Иванъ Семенычъ -- и мало интересуюсь... Вы вотъ сказали про безконечную смѣну явленій, что это была бы подлость... А я вамъ скажу, что настоящая то "подлость" -- вотъ эта ваша безконечная земная жизнь...
   -- Вотъ прекрасно! Это почему?-- запротестовалъ Супругъ:-- нѣтъ, еще на этомъ помириться можно: опять дѣтство, юность, весна жизни. Не какая нибудь неизвѣстная, а именно моя весна, та, которую я только что пережилъ!.. Нѣтъ-съ, это не подлость. Во всякомъ случаѣ я ее принимаю, хоть сейчасъ готовъ начинать сначала... Пусть со всѣми ошибками, со всѣми горестями и несчастіями,-- только бы воротилась моя молодость!..
   -- Ну, вы, допустимъ, принимаете. А самоѣдъ, гдѣ-нибудь на берегу Ледовитаго океана, всю жизнь зашитый въ шубы, живущій чисто животной жизнью?.. Такъ и останется... въ этихъ самыхъ шкурахъ?..
   -- Что же, и у самоѣда могутъ быть свои молодыя радости...
   -- А глухонѣмой? А прокаженный? А ребенокъ, который родился, покричалъ полчаса и умеръ? А повѣшенный? Вѣдь и ихъ годы, часы и минуты жизни будутъ "математически" равны вашей вѣчности?.. Эхъ, да и что мнѣ въ этой моей земной жизни, если я, или тамъ... другіе никогда не узнаемъ ея смысла, ея сущности, и будемъ только все повторять старыя подлости...
   -- Да, да! Вѣрно!-- быстро согласился Супругъ, схваты вая на лету мысль Ивана Семеныча.-- Да, да, конечно... я тоже хочу знать, видѣть торжество правды, "вѣчное блаженство" человѣка, его будущую жизнь... Хочу знать сущность мірозданія... И моей земной жизни для меня тоже недостаточно! Тѣмъ болѣе, что есть нѣчто въ природѣ, опредѣленно указывающее, что мы, люди, не дождевые пузыри, ограниченные каждый своей минутой существованія, а именно, отвѣчные владыки вселенной.
   -- Опредѣленно?-- переспросилъ Иванъ Семенычъ...
   Никифоръ, напряженно и враждебно слѣдившій сначала за философскими блужданіями Супруга, давно потерялъ нить разговора, и отъ этого сталъ еще враждебнѣе.
   -- Вы, господа, вотъ что,-- сказалъ онъ мрачно и зловѣще.-- Вы вотъ говорите тутъ разныя эти глупости, а между прочимъ насъ вотъ сейчасъ второй разъ обогнали на парѣ какіе то люди. Я замѣтилъ: коренникъ саврасый и хвостъ вправо сворачиваетъ... Какъ вы полагаете: это что значитъ? Хорошо это для насъ? Какъ бы не вышло чего... То есть я, говорю, неблагополучія какого не вышло бы.
   -- Э! Никифоръ!-- добродушно и шутливо отвѣтилъ Супругъ,-- темь такая, что и у своихъ то лошадей хвостовъ не видать... Будь у тебя хвостъ, и то намъ съ Иваномъ Семенычемъ не видно было бы въ какую сторону ты его заворачиваешь...
   -- Ты это что? То есть въ какомъ смыслѣ,-- съ холодной враждой и глубокой обидой сказалъ Никифоръ.-- Самъ старый чортъ, анаѳема!.. Гдѣ ты у меня хвостъ увидалъ... Ну, я тебѣ вотъ что скажу, а ты слушай. Толкуй про что хочешь, когда языка не жалко. Ну, и хвостъ... Наплевать...
   Онъ повернулся на козлахъ и докончилъ:
   -- А звѣзды не трогъ, и Бога тоже. Я вотъ тебѣ сказываю добромъ... Какъ знаешь теперь, было бы сказано...
   -- Отстаньте, Никифоръ!-- досадливо вмѣшался Иванъ Семенычъ,-- ничего обиднаго для васъ не говорится. Ну, а нельзя же всѣмъ вѣрить вмѣстѣ съ вами, что по небу разъѣзжаетъ на колесницѣ Илья пророкъ и жаритъ оттуда громомъ въ правыхъ и виноватыхъ; хотите вѣрить въ это,-- дѣло ваше, мы вамъ не мѣшаемъ...
   -- Нѣ-ѣтъ, постой, старая к-крымза!-- сказалъ Никифоръ, не слушая Ивана Семеныча.-- Я вотъ тебя спрашивалъ какъ то: ежели, говорю, Бога нѣтъ, то что же, напримѣръ, есть? Ты что тогда говорилъ? Никто, молъ, этого не знаетъ: ни ученые, ни философы, однимъ словомъ никто. А теперь вы что понесли? Узнали уже? Съ какихъ поръ?
   -- Хоть и не знаемъ еще, а все же скоро все объяснится...-- разсѣянно бросилъ Супругъ и прибавилъ,-- отстань, пожалуйста, Никифоръ! Не можешь ты понять!... Не слушай лучше.
   -- Поглядите на небо, Иванъ Семенычъ,-- съ горячей убѣдительностью фанатика продолжалъ Супругъ, подымая голову кверху, къ сверкающему звѣздами ночному небу.-- Вонъ семь звѣздъ въ формѣ ключа -- созвѣздіе Большая Медвѣдица... За сутки эта Медвѣдица перекувыркнется почти на одномъ мѣстѣ... А вонъ маленькая, неправильная геометрическая фигурка:-- Плеяды-Стожары, маленькія, а самыя замѣтныя у насъ, бойкія звѣздочки... Недавно онѣ взошли на востокѣ, за ночь пробѣгутъ серединой неба, и къ утру закатятся на западѣ. А вонъ квадратъ, треугольникъ, крестъ... безъ конца, безъ счета разнообразнѣйшія фигуры и начертанія. Неужто ничего вамъ не говорятъ эти небесныя письмена? И неужто вы не видите, что вѣдь это все наши начертанія, наши фигуры, наши буквы! Что то написано, что то изображено на небѣ... Не простая это розсыпь, какъ вонъ песокъ подъ водой рябитъ, или лѣсъ растетъ; не случайныя ломаныя линіи, а видѣнъ планъ, мысль чувствуется... Да нѣтъ, не то что чувствуется, а прямо видится воля и мысль человѣка, раздѣлившаго все небо по своему, по человѣчески, по нашему...
   -- Это что же, люди, по твоему, раздѣлили небо? Натыкали по своему звѣзды, какъ крашенинникъ набиваетъ цвѣточки на холстѣ?-- переспросилъ Никифоръ.
   -- Вы, Иванъ Семенычъ, бывали у меня въ домѣ,-- продолжалъ Супругъ, не отвѣчая Никифору,-- видѣли, какъ у насъ? Семейка -- слава Богу: людно... а живемъ, какъ рѣдко случается, по душевному,-- въ роду это у насъ: смирные мы,-- внучата отъ меня не отходятъ. Расшалятся когда, матери только тѣмъ и унимаютъ: дѣдушкѣ мѣшаете!.. А этакъ лѣтъ съ пятидесяти почувствовалъ я, что лишній я въ семьѣ, и въ людяхъ, и на землѣ Личная жизнь остановилась... И радости, и счастье, и здоровье -- все стало неполно, урѣзано... А вотъ одиночество, недомоганіе, душевная тоска и тревога какъ то обострились, подошли ближе; силъ убыло, а тяжесть жизни увеличилась и стала не по силамъ... Думалъ я не разъ покончить съ собой, чего же еще ждать?.. хотѣлъ принять опіума,-- самая легкая смерть... А какъ погляжу ночью на звѣзды, обрѣтаю нѣкоторое душевное равновѣсіе... надо жить, пока живется: не одинокъ я въ мірѣ. И я съ своимъ разумомъ сознательно участвую въ общемъ міростроительствѣ, въ общей міровой гармоніи, а случайныя горести и физическія немощи и сама старость отодвигаются назадъ...
   -- Завидую я вашей вѣрѣ!-- со вздохомъ проговорилъ Иванъ Семенычъ.
   -- Да не вѣрѣ, Иванъ Семенычъ!-- досадливо отвѣтилъ Супругъ,-- не вѣрѣ, что мнѣ въ вѣрѣ?.. а знанію: я знаю. Гляжу на звѣзды и знаю! Уже по ихъ расположенію знаю... Да вы взгляните сами... Смотрите, смотрите.
   Онъ приподнялся въ телѣжкѣ. Никифоръ инстинктивно натянулъ возжи. Лошади остановились Иванъ Семенычъ, Никифоръ и Супругъ,-- втроемъ подняли глаза къ мерцающимъ небеснымъ огнямъ.
   -- Неужто вы не видите,-- тономъ пророка или заклинателя говорилъ Супругъ:-- вѣдь это же обращеніе къ намъ. Туда, изъ глубины пространствъ... О небо, намъ подана вѣсть... Дается надежда...
   Съ минуту всѣ оставались неподвижны. Первый очнулся Никифоръ.
   -- Христа ради прошу я тебя,-- обратился онъ къ Супругу, сдерживая гнѣвъ,-- брось про звѣзды! Сдѣлай ты мнѣ великое одолженіе... только про звѣзды брось! Не трогаютъ онѣ тебя... Грѣхъ одинъ съ тобой. Право, грѣхъ...
   -- Да ты погляди, слѣпой человѣкъ,-- одушевленно возразилъ Супругъ.-- Вѣдь есть же у тебя глаза! Это что блеститъ вонъ тамъ, вверху: ключъ?
   -- Ну, ключъ...
   -- Да, ключъ, ключъ, ключъ!.. Тотъ самый, которымъ отпираютъ запертое... И ключъ этотъ первый бросается въ глаза...
   -- Это что значитъ? Зачѣмъ это? А вотъ зачѣмъ: это,-- скажемъ по твоему,-- Богъ его изобразилъ, въ понятномъ намъ, людямъ, начертаніи... И вотъ именно затѣмъ, чтобы мы, вся земля и всѣ планеты, поняли, гдѣ нужно искать истину, ключа знанія...
   -- Ты мнѣ зубы не заговаривай!-- неуступчиво пробурчалъ Никифоръ, не только не взглянувъ на Большую Медвѣдицу, но судорожнымъ, очень замѣтнымъ движеніемъ наклоняя голову внизъ.
   --... Дарвинъ говоритъ,-- продолжалъ Супругъ, обращаясь опять къ Ивану Семенычу,-- что человѣкъ произошелъ отъ обезьяны... Не доводилось ему, навѣрное, сознательно поглядѣть на ночное звѣздное небо... Обезьяна отъ человѣка, конечно, можетъ произойти...
   -- Вѣдьма что ли?-- перебилъ Никифоръ,-- или оборотень... Вотъ вѣдь подлецъ человѣкъ!..-- закачалъ онъ головой.-- Ночь вѣдь! Или тебѣ все равно, что день, что ночь... Старый ты хрѣнъ, безтолковый... отказался отъ Бога!
   -- ...Но человѣкъ отъ обезьяны -- никогда!-- съ глубокимъ убѣжденіемъ, опять не обращая вниманія на Никифора, досказалъ Супругъ.-- Былъ у меня дружокъ баринъ, ученый, пріѣзжалъ ко мнѣ въ гости на лѣто и ходили мы съ нимъ по деревнямъ, записывали сказки, пѣсни, стихи... Я его спрашиваю: для чего вамъ это? А онъ говоритъ:-- въ пѣснѣ и сказкѣ есть корень правды, историческаго событія, разукрашеннаго народной фантазіей... И это вѣрно! Это каждый понять можетъ: что сдѣлало зарубку на памяти всего народа, то, несомнѣнно, было... А въ такомъ случаѣ священное писаніе и преданіе -- подумайте сами:-- неужто оно такъ и не имѣетъ никакого корня истины?
   -- Такъ вотъ же, дурья голова! Къ чему ты договорился?!-- отозвался Никифоръ,-- вѣдь вотъ... вотъ... это и есть корень-то истины!
   -- Отстань! Не приставай!-- нетерпѣливо отмахнулся Супругъ,-- не понимаешь ты, Никифоръ, ни аза въ глаза и втолковать это тебѣ нѣтъ возможности. И разсуждать съ тобой не возможно: сейчасъ обругаешь, а то и въ драку...
   -- Другой давно бы васъ вывалилъ -- подтвердилъ Никифоръ.-- А ты скажи: на смирнаго вы напали...
   -- Всѣ народы,-- обернулся Супругъ къ Ивану Семенычу,-- говорятъ согласно про Бога, про ангеловъ и чертей, про тотъ свѣтъ, про другую, неземную жизнь... Всѣ вспоминаютъ о какой-то распрѣ тамъ, на небѣ, о двухъ враждовавшихъ началахъ... О двоихъ властителяхъ, побѣдителѣ и побѣжденномъ, о великой революціи въ небѣ... И всѣ-то, всѣ дикіе, одичавшіе, культурные, ученые, вѣрующіе и невѣрующіе, всѣ поднимаютъ глаза къ небу, къ звѣздамъ... На землѣ зарожденные... отъ протоплазмы... отъ обезьяны...Всѣ помнятъ о селеніяхъ горнихъ, идѣ-же нѣсть болѣзнь, печаль и воздыханія, а жизнь вѣчная, вѣчное блаженство... И вспоминаютъ о геенѣ огненной, гдѣ плачъ и скрежетъ зубовный, и огнь неугасимый... Какъ же и когда переселились мы на нашу бѣдную, неустроенную маленькую планетку... И зачѣмъ? Когда отвѣтятъ намъ на это?
   -- Кто вамъ обязанъ отвѣтить?-- спросилъ Иванъ Семенычъ серьезно...
   -- Наши небесные братья, съ которыми мы жили когда-то на другихъ небесныхъ тѣлахъ,-- просто и съ глубокимъ убѣжденіемъ отвѣтилъ Супругъ.-- Тамъ они, въ лучшихъ условіяхъ, совершенны, быть можетъ, безплотны, всемогущи и всевѣдущи и, конечно, они слѣдятъ за нами, за каждымъ нашимъ шагомъ, за каждой мыслью... Навѣрное, у нихъ издается такая газета или журналъ, "Вѣстникъ Земли" -- или какъ они тамъ зовутъ Землю?-- въ которой подробно излагаются наши событія... И прежде, когда земной жизни угрожала вѣчная животная тьма, окончательный поворотъ къ обезьянѣ,-- это они посылали на землю пророковъ и вождей.
   -- Такихъ предположеній, Прокофій Гаврилычъ, дѣлалось и дѣлается тысячи,-- замѣтилъ Иванъ Семенычъ,-- все это совершенно произвольно и не подвигаетъ насъ и на вершокъ ближе къ истинѣ... И потомъ,-- куда же вы дѣли свое давишнее утвержденіе, что вамъ нужно знаніе, а не вѣра? Изъ тѣхъ фантастическихъ узоровъ, какіе вы нарисовали, пути къ знанію не выкроешь...
   -- Нѣтъ, послушайте, Иванъ Семенычъ,-- заволновался Супругъ,-- вѣдь есть же въ нашемъ сознаніи, хотя смутныя и слабыя, но все же указанія на другую, неземную жизнь? И не бредъ это, не фантазія, а уже нѣчто реальное?
   -- Я не знаю такихъ указаній,-- возразилъ Иванъ Семенычъ.
   -- А я знаю,-- настаивалъ Супругъ:-- есть сны... Есть, обыкновенные сны, всякая путаная чепуха изъ обыденной жизни, и есть какіе-то странные, особенные сны, знакомые намъ съ ранняго дѣтства... кажется, такихъ сновъ не много... иногда мы ихъ встрѣчаемъ радостно и спокойно... иногда тревожно, а просыпаясь, не можемъ вспомнить никакими усиліями мысли... Остается въ сознаніи словно одно заглавіе, смутный отблескъ чего-то близкаго, родного... Иной разъ кажется, что уловить мысль... нѣчто болѣе воспоминанія о чемъ-то забытомъ, но тутъ же все пропадаетъ, убѣгаетъ, какъ блѣдная, неясная тѣнь... Иной разъ тѣ же знакомые образы пробуютъ мелькнуть у больного съ повышенной температурой, и онъ узнаетъ ихъ, вспоминаетъ, что это то самое, родное, загадочное, что часто является во снѣ... Знакомо вамъ это явленіе нашей духовной жизни?-- спросилъ Супругъ Ивана Семеныча.
   -- Д-да... нѣчто подобное бываетъ и у меня...--задумался Иванъ Семенычъ.
   -- А то вотъ, читалъ я,-- продолжалъ Супругъ,-- что мужчина никогда не видитъ себя во снѣ женщиной. Вѣрно, по-моему, я тоже никогда не видалъ себя женщиной, а сновъ вижу достаточно... Почему же я часто летаю во снѣ?.. И всѣ люди летаютъ во снѣ... Обыкновенно отвѣчаютъ, что, дескать, передъ глазами у насъ летающія птицы -- это дѣйствуетъ на воображеніе, мы и видимъ во снѣ себя летающими... Но вотъ я вижу постоянно упряжныхъ и верховыхъ лошадей, а не вижу во снѣ, что я лошадь и везу возъ или скачу подъ сѣдломъ... А летаю даже безъ крыльевъ... И помню во снѣ, что люди летать не могутъ, а совершенно точно и отчетливо чувствую, что отдѣляюсь отъ земли и лечу.
   -- Доводилось, положимъ... Летывалъ и я!..-- съ благосклонной добросовѣстностью удостовѣрилъ Никифоръ.
   -- Даже Никифоръ леталъ!-- изумился Иванъ Семенычъ,-- ну, въ такомъ случаѣ, согласенъ и я признать такую авіатику за нѣчто реальное. А сношенія съ душами умершихъ вы, Прокофій Гаврилычъ, допускаете?
   Никифоръ крякнулъ и завозился на козлахъ.
   -- Хоть бы заря, что ли, скорѣе проблеснула,-- съ тоской проговорилъ онъ,-- ѣдешь, ѣдешь... на деревнѣ хоть кочета поютъ, а здѣсь одурь возьметъ... А тутъ вы еще съ разговорами... Ну-у, другой разъ не заманите... Нѣ-ѣтъ. Пусть-ка другой кто-нибудь...
   -- Имѣю достовѣрное свидѣтельство, что такія сношенія почему-то невозможны,-- отвѣчалъ Супругъ.
   -- Бу-удетъ, старичекъ! Бу-удетъ!-- умирать пора! Погрѣшилъ на свой пай -- и покайся!-- убѣждалъ Никифоръ.
   -- Жилъ я съ покойницей женой пятнадцать лѣтъ,-- началъ разсказывать Супругъ,-- и всѣ пятнадцать лѣтъ между нами вотъ чего,-- Супругъ показалъ на кончикъ ногтя,-- не проскочило...
   -- Не то что, какъ въ Крейцеровой Сонатѣ, а просто сказать: послѣ пятнадцати лѣтъ, какъ вчера вѣнчались... И дали мы съ женой другъ дружкѣ клятву, великое обѣщаніе: кто умретъ прежде -- дать о себѣ съ того свѣта вѣсть; какъ ужъ тамъ можно будетъ и какой-бы то ни было цѣной, но дать! Хорошо. Померла моя голубушка и первое время, хотя и тосковалъ я сильно, о клятвѣ какъ-то не вспоминалъ. И только долго спустя, въ очень трудную, тяжелую минуту, осенью-же, въ этакую-же вотъ звѣздную и тихую ночь долго молился я въ саду, просилъ покойницу вспомнить клятву, дать мнѣ вѣсточку, поддержать меня... Показалось мнѣ тогда будто лицо покойницы появилось въ воздухѣ и кротко улыбнулась... И сейчасъ-же я сталъ спокойнѣе, и занялся своимъ дѣломъ, и самъ хорошо эту перемѣну въ себѣ отмѣтилъ...
   -- И однако-же,-- грустно продолжалъ Супругъ,-- оказалась ошибка. Да... Вечеромъ, легъ я спать во дворѣ. Жарко было... И хотя часто страдаю безсонницей, но тутъ заснулъ скоро и сейчасъ-же увидѣлъ во снѣ жену. Обрадовался безъ мѣры, разсказываю о своихъ печаляхъ, цѣлую ее.. Да, непріятно разсказывать, а ужъ дѣлать нечего: все это представьте, разговариваю и цѣлуюсь... съ теленкомъ! Такъ съ рыжимъ опойкомъ, день пяти-шести отъ рожденія... Подошелъ онъ какъ-то ко мнѣ и лижетъ лицо, пускаетъ пузыри. А я стараюсь цѣловать его въ щеки, чтобы онъ меня не заслюнявилъ... И какъ бываетъ это во снѣ, вижу, что теленокъ, а говорю съ нимъ, какъ съ женой...
   -- А-х-ха-ха-ха-ха!-- злорадно и оскорбительно, но совсѣмъ не весело, разсмѣялся Никифоръ.-- Ну, и не дуракъ ты послѣ этого?-- жену съ теленкомъ не узналъ! У дураковъ и сны то дурацкіе...
   -- И понялъ я тогда,-- продолжалъ Супругъ,-- что отвѣта мнѣ не будетъ. Не можетъ быть почему-то... Вѣроятно, оттуда глядятъ на насъ, какъ мы глядимъ на представленіе на сценѣ: вѣдь у насъ на землѣ идетъ послѣдній актъ, близко великое торжество человѣка, когда онъ будетъ владыкой не только земли, но и всей вселенной и всякое вмѣшательство уже не нужно.
   

IV.
Катастрофа.

   Никифоръ остановилъ лошадей, слѣзь съ козелъ и долго что-то перестраивалъ въ запряжкѣ. На вопросъ Ивана Семеныча:-- Что тамъ еще сдѣлалось?-- онъ неотвѣтилъ, а только сопѣлъ недовольно и, какъ казалось Ивану Семенычу, угрожающе. Тишина кругомъ была мертвая, и послѣ долгой ѣзды, когда остановились, тьма поплыла съ обѣихъ сторонъ медленно и безшумно.
   Наконецъ, Никифоръ отошелъ отъ лошадей, досталъ изъ подъ сидѣнья большой, въ полъ-аршина, желѣзный ключъ, похожій по формѣ на Большую Медвѣдицу, и пошелъ кругомъ телѣжки, что-то пристукивая и подвертывая; и когда онъ зашелъ сзади и долго копался съ желѣзной "подмогой", Ивану Семенычу казалось, что вотъ-вотъ онъ дастъ имъ съ Супругомъ ключемъ по "разу".
   Иванъ Семенычъ началъ смутно догадываться, что въ душѣ Никифора идетъ тяжелая борьба, что всѣ запутанныя разсужденія Супруга о Богѣ, о звѣздахъ и о безконечности были для Никифора труднымъ испытаніемъ и что теперь достаточно одного неосторожнаго слова, чтобы Никифоръ перешелъ къ открытому наступленію.
   Однако Никифоръ кончилъ свои операціи съ ключемъ, вынулъ изъ кармана кисетъ съ табакомъ и осмотрѣлъ его.. Но закуривать не сталъ, вопросительно поглядывая на Супруга...
   Супругъ молчалъ, словно завороженный тишиной, и сидѣлъ нахохлившись. Никифоръ вздохнулъ, сунулъ кисеть обратно въ карманъ, а ключъ въ телѣжку, влѣзъ на козла и тронулъ лошадей... Все, казалось, опять пошло обычнымъ порядкомъ, но какъ только тихимъ шорохомъ заговорили колеса, Супругъ немедленно заговорилъ въ прежнемъ духѣ.
   -- Какъ вы полагаете, Иванъ Семенычъ?-- началъ онъ,-- не кажется ли вамъ подозрительнымъ, что температура въ шего тѣла всегда должна держаться въ тѣсныхъ предѣлахъ, около одной цыфры?
   Никифоръ насторожился.
   -- Что-же тутъ подозрительнаго?-- недовольно отвѣтилъ Иванъ Семенычъ. Ему почему-то пересталъ нравиться полетъ философской мысли его спутника, и захотѣлось остановить его. Но онъ не зналъ, какъ это сдѣлать.
   -- Какъ-же?-- ничего не замѣчая, продолжалъ Супругъ,-- изобрѣтена такая машина,-- наше тѣло, съ питаніемъ, кро'вообращеніемъ, движеніемъ и другими отправленіями. И машина эта должна сохранять одну и ту-же температуру; дватри градуса болѣе или менѣе, и наступаетъ разстройство отправленій и духовная жизнь покидаетъ тѣло.. Для чего мы одѣваемся?-- неожиданно спросилъ онъ и остановился.
   -- За грѣхопаденіе,-- сказалъ Никифоръ.-- Не читалъ въ священномъ писаніи?
   -- Одѣваемся мы для того,-- категорически отвѣтилъ Супругъ,-- чтобы сохранить нормальную температуру тѣла. Для этого надѣваемъ мы одежду, на одежду нижнюю еще одежду верхнюю; строимъ жилище и отапливаемъ его... Ясное, по моему, указаніе, что тамъ, въ селеніяхъ горнихъ, наше прежнее безплотное существованіе происходило въ иныхъ условіяхъ... Изнаете...
   Супругъ остановился, какъ будто нерѣшаясь допустить непосвященныхъ къ послѣднимъ тайнамъ своихъ откровеній.
   -- Да, положительно... Я убѣжденъ въ этомъ: когда наукѣ удастся возстановить эти прежнія условія нашего существованія, тогда... Тогда возможно будетъ устройство такихъ помѣщеній, куда можно класть тѣло умирающихъ людей...
   -- Ну, и что-же?
   -- И...-- Супругъ продолжалъ нѣсколько стыдливо, но все-таки убѣжденно:-- и по смерти ихъ души будутъ жить въ этихъ помѣщеніяхъ въ безплотной формѣ...
   Никифоръ продолжительно и тяжело вздохнулъ, охнулъ, вынулъ кисетъ и сталъ закуривать. Но случайно во второй разъ за все путешествіе вспыхнувшая спичка освѣтила его сгорбленную фигуру, большой покраснѣвшій, приплюснутый носъ... Никифоръ въ раздумьи и замѣшательствѣ качалъ головой снизу вверхъ, и невнятно бормоталъ:
   -- М-да... Видишь вотъ... Вотъ тебѣ и тотъ свѣтъ. Ни-иче-во-о... Понятно... Разъяснили!..
   Курилъ онъ очень долго, никакъ не рѣшаясь разстаться и закинуть папиросу.
   Когда-же папироска почти безъ остатка сгорѣла у него между пальцевъ, онъ выпрямился, натянулъ возжи и рѣшительнымъ голосомъ предложилъ своимъ пассажирамъ:
   -- Слѣзайте, господа!
   -- Ты что, Никифоръ?-- спросилъ разсѣянно Иванъ Семенычъ.
   -- Слѣзайте, и больше никакихъ!!-- повторилъ Никифоръ твердо,-- не повезу я васъ дальше... Пшли!-- добавилъ онъ внезапно возбуждаясь и повышая голосъ до фальцета.-- Къ чорту шили! Жи-и-ва...
   Крѣпко натянувъ возжи правой рукой, лѣвой Никифоръ принялся съ ожесточеніемъ выкидывать изъ телѣжки связку литературы и подушки Ивана Семеныча.
   -- Слѣзайте долой! Поворачивайтесь...
   -- Глупо, Никифоръ! Такъ глупо, что даже отъ тебя я не ожидалъ этого,-- съ досадой и недоумѣніемъ проговорилъ Иванъ Семенычъ.
   -- Не слыхалъ, такъ вотъ послушай... Нечего тутъ. Шевелитесь.
   Иванъ Семенычъ и Супругъ вылѣзли изъ телѣжки на дорогу. Никифоръ ловкимъ движеніемъ, въ два пріема, пересѣлъ съ козелъ на ихъ мѣсто, повернулъ лошадей и исчезъ во мракѣ, быстро и безъ шума, какъ неземной духъ.
   Иванъ Семенычъ все еще пребывалъ въ изумленіи и думалъ, что все это онъ видитъ во снѣ: звѣздное небо, темную дорогу и какое-то пятнышко, расползающееся въ отдаленіи... Супругъ спокойно усѣлся на связку литературы, посреди дороги.
   -- Чрезвычайно меня занимаетъ, -- заговорилъ онъ такъ спокойно, какъ будто ничего особеннаго не произошло,-- вотъ какое разсужденіе: луна вращается вокругъ земли. Земля и другія планеты съ ихъ спутниками вокругъ солнца. Солнце со всей планетной системой обращается вокругъ одной изъ звѣздъ въ созвѣздіи Геркулеса. Эта звѣзда, вмѣстѣ съ нашимъ солнцемъ и всей солнечной системой, обращается вокругъ неизвѣстной и невидимой намъ звѣзды, и это солнце No 3, съ своимъ огромнымъ хвостомъ спутниковъ, обращается вокругъ солнца No 4. Солнце No 4, уже безконечно огромной величины, вмѣстѣ съ солнцами первымъ, вторымъ, третьимъ вращается вокругъ безконечно большого солнца No 5 и т. д. безъ конца. Центральнаго, неподвижнаго небеснаго тѣла нѣтъ, а все большія, безконечно большія по размѣрамъ свѣтила вращаются около безконечно большихъ свѣтилъ... Тамъ въ безконечности, гдѣ-нибудь, солнце номеръ милліардъ въ милліардовой степени тоже вращается вокругъ милліардъ въ мил-л-лі-ардовой степени плюсъ одинъ...
   -- И такъ безъ конца...-- Вотъ и скажите теперь, Иванъ Семенычъ, по совѣсти и безпристрастно: это вотъ мною изобрѣтенная, такъ сказать, отъ луны и земли, безконечность въ глубину неба, понятнѣе-ли или непонятнѣе всякой другой безконечности?
   Иванъ Семенычъ вздрогнулъ, быстро подошелъ къ говорившему и сталъ вглядываться въ сидѣвшую съ поникшей головой фигуру старика.
   -- Прокофій Гаврилычъ! А, Прокофій Гаврилычъ!-- уцѣпившись за плечо Супруга, испуганно закричалъ Иванъ Семенычъ:-- очнитесь! Плохо дѣло! Вѣдь этотъ идіотъ оставилъ насъ на дорогѣ! Что теперь дѣлать?
   -- Да я вѣдь не брежу...-- медленно, съ усиліемъ проговорилъ Супругъ,-- я все помню и понимаю, только... Меня вѣдь всѣмъ этимъ временнымъ, такъ сказать, и конечнымъ не удивить... А? Что?..
   Онъ поднялся на ноги и пришелъ въ себя.
   -- Да-а, въ самомъ дѣлѣ... уѣхалъ... Что теперь дѣлать? И литература тутъ... Ну ничего! Это мы еще дешево отдѣлались. Онъ вѣдь все-таки не доносчикъ и не предатель. Вотъ что, голубчикъ. Идите одни въ городъ, да попроворнѣе, чтобы къ утру поспѣть, а то дадутъ по телефону знать -- схватятъ васъ... А я за вами не поспѣю... у меня одышка и отекъ ногъ... Да мнѣ ничего и не будетъ, все вѣдь на васъ свалятъ... Тутъ, неподалеку, есть деревушка Каменка, у меня тамъ сваты... Доберусь къ нимъ потихоньку. А литература? Ну, что-жъ, литературу мы, давайте, запрячемъ въ хлѣбную копну... найдетъ какой-нибудь мужичекъ, вотъ, скажетъ, Богъ послалъ:-- куримъ ребята!
   Иванъ Семенычъ вздохнулъ и оглянулся. Заря еще не занялась, но стало свѣтлѣе; глазъ приглядѣлся и зарево пожара давно погасло вдали за горизонтомъ. Все попрежнему, было тихо, пахло пылью, полынью и откуда-то тянуло прянымъ запахомъ молодого дубняка.

А. Н. Поповъ.

"Русское Богатство", No 7, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru