Позняков Николай Иванович
Критика и библиография

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

КРИТИКА И БИБЛІОГРАФІЯ.

   Отъ обозрѣвателя дѣтскихъ книгъ. Въ настоящемъ году я не предлагаю читателямъ обычнаго передъ Рождественскими праздниками списка "Книгъ для подарковъ", потому что въ теченіе года накопилось слишкомъ мало такахъ книгъ, чтобы стоило ради нихъ составлять особый списокъ. Отлагая составленіе такого перечня удачныхъ книгъ до ноябрьской или декабрьской книжки "женскаго Образованія" будущаго года, я тѣмъ не менѣе, въ виду затрудненія, которое испытываютъ многіе при выпискѣ книгъ для подарковъ, считаю обязанностью своею напомнить постояннымъ читателямъ нашего журнала, у которыхъ онъ сохранился за прежніе года, что списки одобренныхъ мною дѣтскихъ книгъ, годныхъ для подарковъ, были помѣщены: 1) въ ноябрьской книжкѣ 1884 года, 2) въ декабрьской 1885 г. и 3) въ ноябрьской 1887 г.

Н. Позняковъ.

   
   Искорка. Книжка для дѣтей. Изданіе журн. "Игрушечка". Спб. 1889. Ц. 1 р.
   Редакціи журн. "Игрушечка" пришла счастливая мысль собрать въ отдѣльную книжку рядъ разсказовъ и стихотвореній, помѣщенныхъ въ теченіи года въ журналѣ. При этомъ, казалось бы, ей слѣдовало руководствоваться желаніемъ собрать именно наиболѣе выдающіяся пьески. Только при этомъ условіи такой сборникъ можетъ имѣть raison d'être: мало-ли помѣщается въ журналахъ такого матеріала, которому отводится мѣсто единственно за неимѣніемъ лучшаго? Но то, что составляетъ лучшую часть содержанія, конечно, желательно имѣть въ одной книгѣ, которую стоило бы прочитать всю, отъ доски до доски. Къ сожалѣнію, далеко не все то, что выбрала редакція "Игрушечки" для своего сборника, годится не только для помѣщенія въ отдѣльномъ изданіи, но и для журнала. Грубыя даже есть тутъ вещи, какъ напримѣръ "Петруша" -- стихотвореніе, которое зачѣмъ то понадобилось Шлямбергу переводить изъ учебника Марго; есть и слабые разсказы, съ большими претензіями и съ плохой разработкой. Напримѣръ, въ "Недоконченномъ письмѣ", разсказъ г-жи Ольгиной, такъ неумѣло, такъ вяло, шаблонно пускается авторъ въ изображеніе психическаго состоянія героя, что, не смотря на небольшіе размѣры повѣстушки, еле дочитаешь ее до конца. Зачѣмъ, право, было включать въ сборникъ такія произведенія? Если за весь годъ было напечатано въ журналѣ слишкомъ мало выдающихся своими достоинствами пьесокъ, чтобы изъ нихъ можно было составить объемистый сборникъ, то незачѣмъ было при составленіи этой книжки задаваться широкими размѣрами: можно было бы издать не столь объемистый сборникъ, дешевый по цѣнѣ, но такой, въ который бы вошли тѣ вещи, которыя составляютъ дѣйствительное украшеніе "Игрушечки" за только-что минувшій годъ ея изданія: "Зимній вечеръ" -- стихотвореніе г. Плещеева, "Левъ старца Герасима" -- разсказъ г. Лѣскова, "Василекъ" -- сказка г-жи Чуминой, кстати сказать заимствованная у Франсуа Könne, къ сожалѣнію, безъ обозначенія источника, "Бѣлый дѣдушка" г. Засодимскаго, "Маленькій барабанщикъ" -- разсказъ Эдмонда де-Амичисъ, "Кикимора" -- разсказъ М. Н. Богданова, "Полевой жаворонокъ" -- очеркъ г. Максимушки, "Царица мая" -- стихотвореніе г. Дрожжина и нѣкоторыя другія, немногія при томъ пьески. Такой сборникъ имѣлъ бы гораздо болѣе смысла, чѣмъ то, что дано теперь "Игрушечкой". Словомъ, будучи и теперь книжкой приличной, "Искорка" могла бы быть блестящимъ сборникомъ, если бы свѣтъ ея не затуманился нѣсколькими мутными разсказцами и стишками. Н. П--я--ъ.
   
   Паровозъ. Изъ юношескихъ воспоминаній. А. Бабикова. Спб. 1888. Ц. 1 р. 25 к.
   Г-нъ Бабиковъ помѣстилъ ужъ нѣсколько повѣстей въ "Семьѣ и Школѣ" за недавніе года. При появленіи ихъ мы, помнится, отзывались о нихъ не съ особеннымъ увлеченіемъ въ ихъ пользу. Будучи довольно приличными со стороны внѣшней и во всякомъ случаѣ безвредными, онѣ однако вызывали наши замѣчанія своею растянутостью, дѣланнымъ юморомъ, а подъ-часъ и безсодержательностью. Этими свойствами, кромѣ послѣдняго, обладаетъ и новая повѣсть г. Бабикова. Она могла бы быть гораздо короче -- это во-первыхъ; во-вторыхъ, юморъ г. Бабикова тяжеловатъ и можетъ въ концѣ концовъ наскучить: дѣйствующія лица его повѣсти по разговору напоминаютъ семинаристовъ стараго времени, постоянно острятъ, называютъ другъ друга не иначе какъ друже, и вообще занимаютъ собственными персонами вниманіе читателя гораздо больше, чѣмъ бы слѣдовало, сообразно съ тѣмъ, что въ повѣсти дѣйствительно интересно. А интересно въ ней вотъ что: г. Бабиковъ вознамѣрился ознакомить дѣтей съ устройствомъ и назначеніемъ паровоза и вполнѣ осуществилъ свою задачу, изложивъ все, взятое имъ на себя, въ высшей степени доступно и понятно. Г-нъ Бабиковъ -- спеціалистъ желѣзнодорожнаго дѣла; какъ намъ извѣстно, авторъ "Паровоза" -- инженеръ путей сообщенія, такъ что доброкачественность научной стороны книжки его не можетъ быть подвергнута сомнѣнію; съ другой стороны, литературной опытности своей онъ обязанъ тѣмъ, что написалъ ужъ нѣсколько повѣстей для дѣтскаго чтенія. Все это вмѣстѣ сдѣлало то, что авторъ могъ написатъ бойкую и очень содержательную книгу. Правда, многое, не относящееся собственно къ паровику, могло бы быть съ успѣхомъ выкинуто изъ нея; но насъ подкупаетъ въ ея пользу ужъ и то, что у нея есть содержаніе и что, слѣдовательно, это -- книга дѣльная и серьезная, такъ что на этотъ разъ мы готовы охотно помириться съ общими недостатками, присущими перу г. Бабикова. Н. П--я--ъ.
   
   Ручеекъ. Разсказы для дѣтей изъ естественной исторіи и дѣтской жизни. А. Б. Хвольсонъ. Съ 60 рисунками М. Михайлова и др. Изданіе А. Ф. Девріена. Спб. 1888. Ц. 2 р. 25 к.
   Автору "Ручейка" слѣдовало бы поучиться у автора "Паровоза". Въ разсказахъ и очеркахъ "Ручейка" -- та-же научная подкладка и та-же беллетристическая форма; но подкладка эта такая тоненькая, что форма при всемъ своемъ несовершенствѣ все-таки лучше ея. Мы удивляемся -- неужели авторъ "Ручейка" серьезно воображаетъ, будто его книжкѣ, дѣйствительно, подходитъ названіе "разсказовъ изъ естественной исторіи"?.. Описывается верблюдъ,-- а характеристики верблюда читатель не можетъ себѣ составить, тѣмъ болѣе, что и рисунка къ статейкѣ не приложено; разсказывается исторія кусочка глины,-- и большая часть очерка занята пустою болтовней о выѣденномъ яйцѣ, въ остальной же части сообщается исторія глиняной чашечки, а не кусочка глины... и т. п. Естествознанія тутъ очень мало; ну, а беллетристическаго таланта -- также очень мало. Если бы намъ сказали, что мы. придираемся къ заглавію, и что "Ручеекъ" можетъ читаться не какъ научная книжка, а просто, какъ сборникъ беллетристическихъ пьесокъ, то мы, пожалуй, сдѣлаемъ уступку: пускай "Ручеекъ" покупается дѣтямъ средняго и младшаго возрастовъ (тѣмъ болѣе, что изданъ онъ прекрасно), вреда онъ, можно надѣяться, имъ не принесетъ, но для беллетристическаго сборника темы составляющихъ его разсказовъ слишкомъ изысканныя, вычурныя,-- словомъ, это скорѣе сборникъ сказочекъ, а сказочный элементъ настолько преобладаетъ въ немъ, что у автора даже глиняная чашка способна ощущать боль... Экая, подумаешь, фантазія пылкая! Но вопросъ: причемъ же тутъ наука? Н. П--я--ъ.
   
   Дневникъ школьника. Книга для дѣтей, Эдмонда де-Амичисъ. Редакція перевода и предисловіе В. Крестовскаго (псевдонимъ). Оригинальные рисунки русскихъ художниковъ. Спб. 1888. Ц. 2 р.
   Ознакомившись съ книгою де-Амичиса и съ ея предисловіемъ, составленнымъ талантливѣйшею изъ русскихъ писательницъ, г-жею В. Крестовскимъ (псевдонимъ), которой принадлежитъ и редакція перевода, мы поставлены въ нѣкоторое затрудненіе: къ книгѣ приложено настолько дѣльное предисловіе, настолько полная, яркая и сильная ея характеристика, что намъ и дѣлать послѣ этого нечего, и мы позволяемъ себѣ привести почти цѣликомъ эту прекрасную характеристику прекрасной книги, тѣмъ болѣе, что, какъ читатели наши увидятъ ниже, почтенный авторъ предисловія въ мнѣніяхъ своихъ о дѣтской литературѣ близко сходится съ тѣмъ, что мы не разъ высказывали здѣсь въ нашихъ критическихъ замѣткахъ.
   "Въ оригиналѣ, съ небольшимъ въ два года, книги де-Амичисъ разошлось нѣсколько десятковъ изданій: она понравилась. "Настольная книга молодой Италіи", говорятъ о ней. Понятно: для итальянцевъ это свое, родное; но дѣтскіе годы -- для всѣхъ дѣтскіе годы; школы и школьники -- вездѣ школы и школьники, стало быть, книга для всѣхъ и вездѣ можетъ быть интересна. Если такую книгу напишетъ русскій, ее переведутъ для итальянскихъ дѣтей, которыхъ она, безъ сомнѣнія, также займетъ... Школьный годъ, казалось бы, не широкая рамка, не сложная обстановка, но Де-Амичисъ среди нея умѣлъ коснуться множества разнообразныхъ положеній, обычаевъ, нравовъ, склада жизни, общественныхъ понятій и учрежденій, даже гражданскаго строя своего отечества. Читая, любопытно сличать сходство или несходство своего и чужого. Такое чтеніе ужъ не одна забава, не одно препровожденіе времени; но, господа, я не смѣю и предположить, чтобы вы читали только для забавы и препровожденія времени: я для этого слишкомъ васъ уважаю. Книга Де-Амичисъ такъ проста, безъ громкихъ словъ и запутанныхъ приключеній, будто все, что описано въ ней, случилось въ самомъ дѣлѣ, и отъ многихъ ея страницъ сердце замираетъ именно потому, что имъ вѣрится. Молодость -- лучшій судья въ вопросахъ первыхъ чувствъ и впечатлѣній; первое -- такъ и останется на всю жизнь. Проходитъ много лѣтъ, уходятъ люди, уходятъ радости,-- но образы, которые рано поразили или полюбились, все стоятъ предъ глазами величавые, дорогіе, какъ въ первую минуту, часто еще дороже: тогда они только восхищали, теперь утѣшаютъ...
   "Это, господа, вы поймете позднѣе, когда поживете... Многое хотѣлось бы сказать вамъ къ слову о томъ, что вы читаете.
   "Вы читаете много, книгъ у васъ довольно. Ваши младшіе любятъ повѣсти о дѣтяхъ и волшебныя сказки. "Волшебныя" -- значитъ, выдумки, но онѣ ужъ такъ прямо и называются "сказки", заранѣе предупреждая, что не претендуютъ доставить опредѣленнаго, серьезнаго впечатлѣнія; часто эти сказки и для взрослыхъ имѣютъ свою поэтическую прелесть. Старшіе изъ васъ желаютъ больше, ярче, сильнѣе и зачитываются небывальщиной... Не умѣю назвать иначе повѣствованія о чемъ-то, происходящемъ гдѣ-то,-- хотя указывается, не "тридесятое царство" и не "щучье велѣнье", а такіе-то пункты земного шара и такіе-то законы природы. Эти указанія дѣлаются очень развязно и такъ серьезно, что даже опасно: вздоры, построенные будто бы на научномъ основаніи и сказанные увѣренно, сбиваютъ съ толку слабую или недоучившуюся голову. Одинъ читатель, напримѣръ, такъ и остался въ убѣжденіи, что пушечное ядро, съ собакой и двумя учеными внутри, притянулось къ лунѣ и осталось вертѣться вокругъ нея на вѣки. "Немножко-немножко не долетѣло; зарядъ положили малъ, не разсчитали..." Земныя приключенія происходятъ всегда на просторѣ какого-нибудь еще не открытаго материка, на берегахъ невѣдомыхъ рѣкъ; приключенія несодѣянныя, нельзя сказать, чтобъ особенно разнообразныя, но всегда воинственныя, свирѣпыя и неожиданныя; битвы съ людьми и звѣрями, полчища разбойниковъ и дикарей, опасности, среди которыхъ, казалось, не уцѣлѣть бы ни единому человѣку. Все это во время чтенія переполняетъ духъ усерднаго читателя, хотя въ дѣйствительности нерѣдко разрѣшается тѣмъ, что этотъ самый читатель не отважится вечеромъ пойти въ другую комнату безъ свѣчки, а на улицѣ отъ дворняшки прячется въ подворотню... Неправда-ли, господа, случалось подобное? Посмѣемся вмѣстѣ. Впрочемъ, бывало и подражаніе, соревнованіе, творились и подвиги. Двое моихъ знакомыхъ юношей, напримѣръ, явились съ одѣялами и подушками въ салопъ своей маменьки и располагались на полу ночевать; переконфуженная маменька не знала, какъ ихъ выпроводить и нѣжно объясняла гостямъ: "Начитались!.. Впечатлѣніе!.. Биваки... Вигвамы... "Лѣсной бродяга", "Законъ Линча", "Крумилла"...". Извините, господа, я не знаю заглавій всѣхъ этихъ чудесъ, но помню великое множество перебитыхъ стеколъ и циплятъ безвременно погибшихъ отъ мѣткихъ пращей и стрѣлъ... Вы, конечно, можете подсказать еще много подобныхъ примѣровъ. Но, посмѣявшись, можно невесело призадуматься.
   "Вотъ что! Во-первыхъ, въ литературномъ отношеніи всѣ произведенія крайне плохи. Обращаясь къ людямъ, имѣющимъ свою литературу, я выражусь литературнымъ языкомъ: замыселъ бѣденъ, характеровъ никакихъ; эти лица -- куклы съ надписями: "злодѣй" или "добродѣтельный", "трусъ" или "герой" -- смотря но надобности; слогъ и отдѣлка топорные. Такое чтеніе -- порча вкуса... Обратите вниманіе (я говорю, какъ товарищъ-читатель, откровенно) что, допустивъ однажды для. васъ это чтеніе, теперь ужъ какъ-будто спохватились, и исподволь, какъ будто даже стараясь незамѣтно, пробуютъ замѣнить вамъ его чѣмъ нибудь другимъ: вамъ даютъ переводы, сокращенія, передѣлки многихъ прекрасныхъ вещей. Сокращенія! Передѣлки!!! Подумаешь только, какъ это дѣлается... Но, уже не говоря объ искаженіяхъ, я скажу только, что за васъ обидно: точно будто васъ считаютъ неспособными понимать то, что въ ваши годы прочитало и оцѣнило давно прошедшее поколѣніе! Въ свои двѣнадцать-четырнадцать лѣтъ, оно знало Иліаду, знало всего Вальтера Скотта и Купера, всего Жуковскаго, всю прозу Пушкина, знало лучшее своей литературы, знало многое Шекспира, Шиллера и Гюго, знало Байрона по отрывкамъ. Вполнѣ давали не все, но отрывки не сокращеніе; отрывокъ, поразивъ и восхищая, сильнѣе возбуждаетъ желаніе, нетерпѣніе узнать далѣе, прочесть все непремѣнно; между тѣмъ, какъ сокращеніе, гдѣ изъ тѣла неумѣлыя или педантскія руки вынули душу, то есть, прелесть, а часто самый смыслъ, сокращеніе только наскучиваетъ и отталкиваетъ, или, пожалуй (по моему мнѣнію, это не легче!), даетъ какое то смутное, туманное представленіе чего-то вялаго, безцвѣтнаго, къ чему, можетъ быть, когда-нибудь, отъ нечего дѣлать, люди, зѣвая, обратятся... И такимъ образомъ у васъ отнято будущее, истинно-высокое наслажденіе.
   "Къ слову -- мелочь, но тоже непріятная. (Вы не найдете ея въ книгѣ Де-Амичисъ). Въ книгахъ, издаваемыхъ для васъ, обыкновенно, въ выноскахъ ставятся объясненія разныхъ "словъ (будто бы) дѣтямъ неизвѣстныхъ"; такая-то монета -- цѣна ей такая-то; вѣсъ -- значитъ столько-то; городъ -- тамъ-то и такая-то рѣка; историческое имя, звучный терминъ,-- и прочее тому подобное. Такія выноски, почти всегда однѣ и тѣже, вѣчно пестрятъ всѣ книги "для молодаго поколѣнія". Какъ не надоѣстъ повторять одно и тоже! Ну, да: вы -- "молодое поколѣніе", но вы не младенцы. Точно, будто люди, имѣющіе свою литературу, не знаютъ самыхъ простыхъ вещей, а если не знаютъ, то не съумѣютъ заглянуть въ учебникъ, навести справку въ календарѣ, спросить кого-нибудь, поискать, добиться, словомъ, поработать, какъ работали тѣ, кого называютъ "героями труда" и ставятъ вамъ въ примѣръ. Тѣмъ людямъ прошлаго, работа доставалась труднѣе, книги бывали въ рѣдкость. Теперь знаніе, что называется, по улицѣ бѣгаетъ, и только лѣнивый его не ловитъ: къ чему же это вѣчное пересказываніе, упрощеніе, облегченіе? Напримѣръ, какая-нибудь крошечная статейка и сейчасъ рядомъ съ ней ея подстрочный переводъ; зачѣмъ? Вы учитесь по французски -- читайте по французски... А между тѣмъ сколько толковъ о "самодѣятельности", "самопомощи", о "герояхъ труда?"... Какое противорѣчіе!..
   "Понятно, что вамъ наскучаетъ безцвѣтное и обезцвѣченное, что васъ тянетъ читать другое. Но путаницы и небывальщины не внушаютъ ни искренняго стремленія, ни настоящаго мужества, а только возбуждаютъ неосмысленную удаль. Читанное, черезъ чуръ сложное и пестрое, все кажется такъ нарочно, не проникаетъ до разума, а только тѣшитъ воображеніе. Это -- нездоровая праздность... Извините, я чуть не написалъ "опьяненіе". Читатель не мыслитъ, а бредитъ, -- онъ отуманенъ. Сегодня туманъ, завтра тоже, и опять, и еще (вздоры пишутся проворно, и такая литература неистощима), и читатель привыкаетъ относится торопливо; поверхностно, безъ разбора -- сначала къ слову, потомъ къ самой мысли, и въ концѣ концовъ перестаетъ понимать, что серьозно, а что нелѣпо. Въ головѣ его все перемѣшалось, способность мышленія отупѣла, сочувствіе замерло... Читатель опошлился... Можно исправиться отъ порока, можно загладить проступокъ, но отъ пошлости избавленія нѣтъ, она въѣдается во все существо человѣка; человѣкъ дурѣетъ...
   "Тутъ ужъ говорить нечего о гибели честной впечатлительности, той славной, истинно молодой способности, которая рождаетъ привязанности, ведетъ на дѣло, влечетъ на самоотверженіе. Упившись вздорами, уставъ отъ трескотни, читатель уже не въ силахъ ни за что взяться; какая тутъ дѣйствительность и дѣятельность! Тутъ только въ пору поискать еще книжку "позабористѣе", чтобъ въ ней еще разъ забыться... "Забыться!" Неужели на самомъ разсвѣтѣ, въ самомъ раздольи своей весны, человѣку необходимо забываться?...
   "Не знаю, можетъ быть, чтобы предупредить эту бѣду, молодымъ читателямъ, (чаще, меньшимъ) предлагаются трогательныя разсказы о птичкахъ, о собачкахъ, о мгновенномъ исправленіи перебалованныхъ дѣтей: исправленіе обыкновенно выражается раздачей бѣднякамъ стараго платья, ломанныхъ игрушекъ, объѣдковъ сластей, при чемъ умиляются родители,-- тѣ самые, которые перебаловали... Говорятъ, будто такіе разсказы дѣйствуютъ пріятно, успокоительно, примирительно. Не знаю, по мнѣ, это -- театральничанье, ломанье. Разсудите сами, господа, -- вы лучше знаете, -- такъ ли на дѣлѣ бываетъ.
   "Я видалъ, -- случаются мгновенные переломы характеровъ, рѣзкіе переломы привычекъ и всего склада человѣка, будто перерожденія. Но не пустяками они бываютъ вызваны, не бѣготней въ чистомъ полѣ, не визгомъ собачки, не чтеніемъ успокоительно примирительнаго разсказа. Перерожденія являются отъ глубины сознанія, отъ искренности чувства, отъ понятія долга, отъ полноты любви,-- отъ всего, что лежитъ въ самомъ человѣкѣ, что онъ обязанъ въ себѣ хранить и развивать... Сантиментальность -- есть тоже пошлость и отупляетъ столько же, сколько и небывальщины...
   "Повторяю, дорогіе товарищи-читатели, очень много хотѣлось бы высказать вамъ къ слову о вашей литературѣ. Замѣчу только еще одно противорѣчье. Мнѣ ужъ довелось слышать, что ежемѣсячные разсказы въ "Дневникѣ Школьника" слишкомъ печальны и производятъ "удручающее впечатлѣніе"... Изумительное мнѣніе! Никто не возмущается за вашъ вкусъ, не пугается за ваши нервы, когда вы зачитываетесь о грабежахъ, убійствахъ, цѣлыхъ городахъ и племенахъ, погибающихъ въ пламени -- и вдругъ, истинная исторія дѣтей, умирающихъ за отечество, произведетъ "удручающее впечатлѣніе!" Но хотя бы и такъ: разсказы печальны -- неужели люди могутъ и имѣютъ право жить только для себя, сторожить одно свое благодушное спокойствіе? Неужели не стыдно, не совѣстно отворачиваться отъ чужаго горя? не страшно очерствѣть душой, погасить въ себѣ чувство, понятіе и сознаніе, для того, чтобы какъ нибудь, чѣмъ нибудь не обезпокоить себя, не напомнить себѣ о настоящихъ, невыдуманныхъ бѣдахъ ближняго. Но это смѣшно, это позорно! Смертные,-- да, смертные, хотя-бы и молодые!-- побоятся даже слова о смерти?... Это малодушіе, злое, презрѣнное, лицемѣрное своимъ сантиментальничаньемъ!.. Дорогіе друзья, чтожь это такое? если теперь, въ молодую, горячую пору, смѣлые, сильные, безпорочные, мы станемъ жмуриться, уклоняться, оберегаться, что же изъ насъ выйдетъ? Кому, когда и въ чемъ мы поможемъ? На что мы будемъ годиться?.. Будемъ ли мы заслуживать имени человѣка?..
   "Всего не переговоришь... Прочтите книгу Де-Амичисъ, она незатѣйлива, но въ ней честная правда"...
   Кто прочитаетъ это прекрасное предисловіе, полное мысли и силы ея выраженія, тотъ, безъ сомнѣнія, пожелаетъ прочитать и книгу итальянскаго автора. Увѣрены мы также и въ томъ, что никому не придетъ въ голову посѣтовать на насъ за то, что на этотъ разъ мы отступили отъ общепринятаго правила высказывать о книгѣ, свое собственное мнѣніе: послѣ такой статьи, какъ только что приведенная, намъ не остается сказать ничего.
   Имѣетъ эта статья еще и тотъ интересъ именно для нашего журнала, посвященнаго главнымъ образомъ женскому вопросу, женскому образованію, женской мысли, что тутъ высказалась талантливѣйшая русская писательница о вопросѣ, постоянно, въ теченіи многихъ лѣтъ разрабатывавшемся у насъ,-- вопросѣ о дѣтской литературѣ и о чтеніи подростающаго поколѣнія. Говорить что-либо въ похвалу ея мнѣніямъ и взглядамъ было-бы странно послѣ того, какъ приведена ея статья. Н. П--я--ъ.
   
   Богданъ Хмельницкій. Историческая повѣсть для юношества. О. И. Роговой. Съ 9-ю хромолитографіями и съ другими рисунками по акварелямъ академика М. О. Микѣшина. Изданіе А. Ф. Девріена. Спб. 1888. Ц. 4 руб.
   Не имѣя ни малѣйшаго желанія, ни основанія сказать г-жѣ Роговой что нибудь обидное, мы должны лишь указать почтенному автору на то, что жанръ исторической повѣсти не подходитъ къ его дарованію. Мы не хотимъ сказать, что "Богданъ Хмельницкій" дурная книга, но выдающеюся ее также нельзя признать; а мы такъ ужъ привыкли къ выдающимся произведеніямъ г-жи Шмидтъ-Москвитиновой, которая, какъ извѣстно, есть никто иная, какъ г-жа Рогова (псевдонимъ раскрытъ въ прошломъ году самимъ авторомъ),-- что намъ какъ-то жаль почтенной и безспорно обладающей литературнымъ дарованіемъ писательницы, когда она берется за сюжеты не въ своемъ духѣ. Дѣтскій мірокъ со своими обыденными радостями и печалями,-- вотъ сфера удачныхъ наблюденій г-жи Роговой, вотъ источникъ симпатичныхъ сюжетовъ ея разсказовъ, изъ которыхъ многіе по заслугамъ удостоены преміи фребелевскаго общества. Но романъ, повѣсть, да еще историческія -- не даются нашему автору. Мы видимъ, что авторъ добросовѣстенъ, что онъ старается, -- и тѣмъ тяжеле намъ рѣшиться высказать это ему прямо. Въ повѣсти замѣтна ходульность; видно, что она не столько сочинена, сколько тщательно составлена по извѣстнымъ источникамъ. Если хотите, вы можете обвинить насъ въ голословности нашего приговора, потому что мы не можемъ сослаться на выписки изъ повѣсти: въ ней все такъ гладко, что ни къ чему не прицѣпишься. Но въ томъ-то и бѣда, что гладко: "гладкость" дается не столько способностью къ литературной работѣ, сколько старательностью, и притомъ "гладкость", исключая собою недостатки, исключаетъ и выдающіяся мѣста. Мы-же готовы были-бы примириться съ отсутствіемъ этой "гладкости", если-бы вся повѣсть оставляла немного того впечатлѣнія, какое получается при чтеніи "Тараса Бульбы".
   Въ техническомъ отношеніи книга превосходитъ всѣ предшествовавшія изданія г. Девріена; рисунки г. Микѣшина очень хороши. H. П--я--ъ.
   
   Князь Илико, маленькій кавказскій плѣнникъ. Разсказъ для юношества, В. И. Желиховской. Съ рисунками М. Михайлова. Изданіе А. Ф. Девріена. Спб. 1888. Ц. 1 р. 75 к.
   О г-жѣ Желиховской намъ приходилось ужъ говорить по поводу ея повѣсти, помѣщавшейся въ "Семьѣ и Школѣ". То, что ея повѣсти начинаютъ выходить отдѣльными книжками, можетъ только порадовать тѣхъ, кому извѣстна скудость дѣтской литературы и знакома повѣствовательная способность г-жи Желиховской: ея произведенія могутъ только обогатить дѣтскую литературу честными мыслями и симпатичными образами, которые она рисуетъ мягкими, привлекательными красками,-- словомъ, это литературныя произведенія въ лучшемъ смыслѣ этого понятія. Хорошее, отрадное впечатлѣніе производитъ разсказъ, Князь И лихо, маленькій кавказскій плѣнникъ". Въ немъ описано плѣненіе грузинскаго князька, котораго захватили горцы; у нихъ онъ прожилъ нѣсколько лѣтъ; наконецъ, отецъ его нашелъ и вернулъ къ себѣ. Читая книгу г-жи Желиховской и говоря о ней, мы радуемся не только тому, что авторъ написалъ хорошую повѣсть, но и тому, что появилась книга съ сюжетомъ, задуманнымъ не въ шаблонномъ духѣ; такіе сюжеты рѣдко попадаются въ дѣтскихъ книгахъ, наполняемыхъ все больше безсодержательными разсказами на незаслуживающія разработки темы. Н. П--я--ъ.
   
   Въ татарскомъ захолустьѣ. Повѣсть для юношества, Б. И. Желиховской. Съ 19-ю рисунками М. Михайлова. Изданіе А. Ф. Девріена. Спб. 1888. Ц. 1 р. 75 к.
   На сколько "Князь Илико" оставляетъ отрадное впечатлѣніе, настолько печальное производитъ другая повѣсть г-жи Желиховской -- "Въ татарскомъ захолустьѣ". Это произведеніе симпатичной писательницы еще лучше: оно еще глубже задумано. Читатель исполняется искренняго состраданія къ несчастной дѣвушкѣ, которой приходится коротать вѣкъ свой въ разладѣ съ той средой, куда судьба ее закинула. Благодаря тому, что авторъ, повидимому, близко знакомъ съ бытомъ описываемой имъ мѣстности, его разсказъ дышетъ жизненной правдой и дѣлаетъ повѣсть выразительною импонирующею на добрыя чувства читателя. Побольше-бы такихъ книгъ русскимъ дѣтямъ -- и у нихъ было-бы прекрасное, здоровое чтеніе. Мы желаемъ книгамъ г-жи Желиховской самаго выдающагося успѣха -- въ нихъ дѣти найдутъ "честную правду" и "чувства добрыя". Разсказъ ведется безъ подчеркиванія морали, читается легко, какъ всякая талантливая книга, и какъ-то тепло ложится на душу читателя. Напрасно только г-жа Желиховская предназначаетъ свои повѣсти только для юношества: пусть ихъ читаютъ и дѣти,-- дѣтямъ необходимы такія книги. Н. П--я--ъ.
   
   Калевала. Финскія народныя былины для юношества. Н. А. Борисова. Спб. 1889. Ц. 60 коп.
   И тутъ опять таже ошибка: "Калевалу" г. Борисова можно дать для чтенія не только юношеству, но и дѣтямъ это вполнѣ полезная книга. Есть другая обработка "Калевалы" для юношества (г. Гранстрэмъ), но мы предпочтемъ книгу г. Борисова, во 1-хъ потому, что та обработка изобилуетъ неудобными, далеко не дѣтскими подробностями, а во 2-хъ и потому, что въ новомъ пересказѣ "Калевалу" можно купить за шесть гривенъ, тогда какъ за книгу г. Грастрема надо платить два съ полтиной. Ну, и пусть она остается для юношества,-- для болѣе, впрочемъ, взрослаго юношества, которому не опасно взять въ руки книгу съ недѣтскими подробностями. А дѣтямъ средняго и старшаго возрастовъ лучше ознакомиться съ финскимъ народнымъ эпосомъ по передѣлкѣ г. Борисова, который очень удачно справился со своей задачей. Разсказана имъ "Калевала" толково, просто, живо,-- словомъ вполнѣ литературно. Издана книга изящно, съ 7-ю отдѣльными рисунками, въ переплетѣ; объемъ ея -- около восьми печатныхъ листовъ (120 страницъ); цѣна очень недорога. Н. П--я--ъ.
   
   Сочельникъ маленькой Зоси. Разсказъ Владиміра Краузе. Варшава. 1888. Ц. 15 коп.
   Нехорошій это разсказъ. Ошеломляющее, гадкое впечатлѣніе производитъ онъ. Ужъ не говоря о томъ, что написанъ онъ плохо, что каждая его строка отдаетъ сочиненностію и антипедагогическою безтактностью, что каждую минуту появляются въ немъ различные неожиданные deus'ы ex mahina то къ благополучію, то къ горю маленькой Зоси, -- разсказъ просто жестокъ, Дѣвочка покапризничала, и мать ей сказала -- "ну, Богъ тебя накажетъ"... а г. Краузе старается доказать, что Богъ, дѣйствительно, наказалъ ребенка... и чѣмъ-же? смертью. Фу, какъ это неприлично со стороны автора! Неприлично и то, что онъ внушаетъ своимъ читателямъ инстинкты племеннаго антагонизма, всѣми силами стараясь изобразить имъ еврея въ видѣ прегрѣшнаго и пархатаго жида. Распространяться объ этомъ мы не станемъ, нехотимъ: безтактность автора очевидна и противна всѣмъ и каждому. Ничего подобнаго мы до сихъ поръ еще не встрѣчали въ дѣтской литературѣ. Н. П--я--ъ.

"Женское Образованіе", No 10, 1888

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru