Гоѳолія (Athalie), трагедія Ж. Расина, въ 5 дѣйствіяхъ въ стихахъ. Переводъ съ французскаго, размѣромъ подлинника, Льва Поливанова. М., 1892 г. Ц. 2 р. Трудно писать разборъ литературнаго произведенія, когда хвалебный приговоръ надъ нимъ уже произнесенъ, изложенъ во всей формѣ, скрѣпленъ академическою печатью, подтвержденъ отзывомъ спеціалиста. Критика получаетъ уже въ этомъ случаѣ значеніе апелляціи къ здравому смыслу и эстетическому чувству читателей, становится своего рода provocatio ad popuhrii. Въ такомъ положеніи находимся мы, приступая къ разбору перевода г. Поливанова, удостоивавшагося, какъ извѣстно, академической (Пушкинской) преміи. Какъ видно изъ предисловія, г. Поливановъ имѣетъ цѣлью ознакомить учащихся рядомъ изданій съ тѣмъ пренебрегаемымъ теперь строемъ и направленіемъ драмы, которое извѣстно изъ учебниковъ только подъ названіемъ "ложно-классическаго". Съ этою цѣлью переводу предпосылаются Очеркъ жизни Расина и Разборъ Аталіи Эмилія Фаге (стр. VII--XLIX, Судьба Аталіи на французской сценѣ по Полю Менару (XLIX--LXVII) и отзывы Сентъ-Бёва, Дешанеля и Лотейзена объ Аталіи, къ которымъ присоединены образцы старинныхъ русскихъ переводовъ Гоеоліи и мнѣніе Сумарокова объ этой трагедіи. Статьи Э. Фаге хороши сами по себѣ, но нельзя не признать, что изъ всего приведеннаго матеріала учащіеся составятъ себѣ только очень одностороннее представленіе о ложно-классической трагедіи вообще и о Гоеоліи въ частности. Необходимо было бы привести и мнѣнія критиковъ ложно-классическаго направленія. Нѣкоторый интересъ представляетъ изслѣдованіе самого г. Поливанова "о русскомъ александрійскомъ стихѣ", хотя оно и мало имѣетъ отношенія къ самому переводу Гоеоліи. Но обратимся къ оцѣнкѣ самаго перевода, такъ какъ онъ-то и представляетъ во всякомъ случаѣ главный интересъ. Не лишены справедливости замѣчанія г. Поливанова, что трагедію Расина можно переводить только риѳмованными стихами и, притомъ, александрійскими, т.-е. шестистопнымъ ямбомъ съ цезурою. Но при этомъ нельзя упускать изъ вида и достоинство самаго стиха. Глубоко вѣрно замѣчаніе Вольтера, что главное достоинство Аталіи или Гоеоліи заключается "въ крайней простотѣ и благородномъ изяществѣ стиля"; совершенно справедливо замѣчаетъ также д'Аламберъ, что "у Расина нужно учиться скорѣе искусству версификаціи, нежели драматическому, что Аталія представляетъ собою "совершеннѣйшій образецъ версификаціи". Прекрасно характеризуетъ значеніе Аталіи и нѣмецъ Лотейзенъ: "Французскій языкъ,-- говоритъ онъ,-- достигъ въ Аталіи высочайшаго совершенства. Расинъ владѣетъ имъ въ совершенствѣ. Какъ изъ музыкальнаго инструмента, извлекаетъ онъ изъ него всевозможные тоны, выражая тончайшія движенія души, величіе библейскихъ выраженій, и гибкое слово его всегда дружно съ мыслью". О Расинѣ, какъ стилистѣ вообще, приводимый г. Поливановымъ Э. Фаге говоритъ: "Расинъ пишетъ языкомъ очень чистымъ, очень правильнымъ, очень яснымъ и всегда изящнымъ, всегда музыкальнымъ, мелодическая фраза котораго немного коротка и простому складу которой нѣсколько недостаетъ полноты".
Прибавимъ къ этому еще отъ себя, что Расинъ почти всегда отличается замѣчательною краткостью. О немъ зачастую можно сказать почти такъ же, какъ говорилъ Гоголь о Пушкинѣ, что "онъ срупъ на слово". Въ этомъ одно изъ существеннѣйшихъ его достоинствъ. Переводить Расина -- дѣло безспорно трудное. Первые русскіе его переводчики должны были безплодно бороться съ невыработавшеюся еще техпикой стиха. При совершенствѣ современной техники, переводъ, разумѣется, труденъ, хотя и возможенъ, какъ оказались возможными переводы Байрона, Шиллера и другихъ представителей лиро-эпическаго творчества, въ которыхъ стихъ играетъ такую важную роль.
Разсмотримъ же, насколько передаетъ переводъ г. Поливанова указанныя выше особенности стиля и стиха Расиновскаго, r.-е. насколько сохраняетъ онъ главныя достоинства подлинника.
Начнемъ съ риѳмы. Правда, г. Поливановъ замѣчаетъ, что риѳмы у Расина не всегда полныя, наприм., furie и saisie, frappée и tombée, но, во-первыхъ, такія неполныя риѳмы крайне рѣдки, а, во-вторыхъ, онѣ относительно правильны, несмотря на неполноту свою. Ayr. Поливанова. встрѣчаются довольно часто и слѣдующія псевдорномы: можетъ -- уничтожить, разразится -- покуситься, побудятъ -- будетъ, поруганье -- негодованья, правый -- славы, Господни -- сегодня, дышишь -- услышишь, слезнымъ -- желѣзнымъ, жизни -- отчизны, потоки -- жестоки, отдаленьѣ(?) -- вожделѣнья, охраной -- новоизбранный, охраной -- бранной и т.п.
Вторымъ частымъ недостаткомъ стиха г. Поливанова являетеся копленіе гласныхъ или такъ называемый hiatus. Этого недостатка у Расина нѣтъ совсѣмъ. S'hiatus n'est point admis dans notre poesie,-- говоритъ словарь академіи. У г. Поливанова же часто встрѣчаются слѣдующія любопытныя сочетанія: "Какъ кровію ея псы насыщались жадно" (4 гласныхъ подъ рядъ) -- іюея.-- Я о его пощадѣ.-- Ею о насъ всегда.-- Такъ... Ну, а это все здѣсь въ храмѣ населенье" и т. п.
Неправильность размѣра преимущественно въ видѣ двухъ долгихъ или спондея, вмѣсто ямба, встрѣчается весьма часто; это уже само по себѣ порождаетъ какофонію, которая и безъ того въ стихахъ г. Поливанова составляетъ явленіе частое. Напримѣръ, въ заключительномъ даже стихѣ: Грѣхъ слабости моей во мнѣ одной казни! или: И Господа всѣхъ силъ въ моленьяхъ призывайте! (двѣ долгихъ передъ цезурою).-- Всякъ взоры обратилъ...-- Самъ дома моего гонитель безпощадный.-- Вдругъ мать Іезавель.-- Какъ съ высоты дворца псамъ мать мою бросаютъ.-- Рабой постыднаго стать только сожалѣнья.-- Когдаба чувствъ.матери въ себѣ не заглушила (три долгихъ подрядъ и, притомъ, замѣчательное скопленіе согласныхъ, совершенно напоминающее знаменитое Музъ чтителя Хвостова,-- пять согласныхъ разомъ встим.).-- Лжи врагъ непримиримый.-- Закона вновь чтить заставить (три долгихъ). Такихъ примѣровъ наберется еще много.
Отъ стиха перейдемъ къ стилю и языку вообще. Вмѣсто яснаго, краткаго и простаго по языку періода, составляющаго одно изъ основныхъ достоинствъ расиновскаго стиля, у г. Поливанова является нѣчто, обладающее совершенно противуположными качествами. Зачастую для пониманія перевода слѣдуетъ даже прибѣгать къ подлиннику. Наприм.:
До наступленья дня
Съ Іодаемъ Авениръ сходился, видѣлъ я.
Любовь его тебѣ извѣстна къ царской крови;
Бытъ можетъ, Іодай здѣсь держитъ на готовѣ,
Чтобъ подмѣнитъ ее, наслѣдника того,
И сына, можетъ бытъ, роднаго своею.
Темно, очень темно... А у Расина все совершенно просто и совершенно ясно.
Pour le sang de ses rois vous savez son amour.
Et qui sait si load ne veut point en leur places
Substituer l'enfant dont le ciel vous menace.
Soit son fils, soit quelque autre
(т.-е. вы знаете его любовь къ крови его царей. Кто знаетъ, не хочетъ ли Іоадъ поставить на мѣстѣ ихъ того ребенка, которымъ небо вамъ угрожаетъ, -- будь то его сынъ или кто другой). "Вы открываете мнѣ глаза",-- говоритъ Гоеолія, услыхавъ эту рѣчь своего наперсника.-- "Ты сбиваешь меня съ толку!" -- должна была бы сказать она, если бы слышала слова эти въ переводѣ г. Поливанова. А такихъ спутанныхъ, тяжеловѣсныхъ и трудно-понимаемыхъ періодовъ мы могли бы привести изъ перевода г. Поливанова цѣлые десятки. Ограничимся однимъ только еще примѣромъ:
Нѣтъ! Нынѣ-жь юный царь, который пребываетъ
Здѣсь восемь съ нами лѣтъ, избавленный тобой,
Воспитанный въ тиши подъ сѣнію святой,
Крылами Господа во храмѣ осѣненный
Да явится толпѣ народа изумленной.
А у Расина все опять просто, кратко и ясно:
Montrons ce jeune roi que vos mains ont sauvé
Sous l'aile du Seigneur dans le temple elevé.
И только.
Нѣтъ недостатка и въ случаяхъ непониманія подлинника. Такъ, напримѣръ, г. Поливанова ввело въ соблазнъ слово suspendre, которое одновременно значитъ и пріостановить или прекратить, отложить, отсрочить, подвѣсить или свѣсить.
Онъ (Богъ) праведно казнилъ
И даже ихъ семью во внукѣ поразилъ:
Десницу мщенія порою опуская,
На этотъ гнусный родъ простеръ не уставая.
Мы совершенно не понимаемъ, какъ можно совершить, не уставая, какое-нибудь однократное дѣйствіе (простеръ). Простирать и опускать нельзя одновременно, а вмѣстѣ съ тѣмъ и противуположнаго въ этихъ дѣйствіяхъ ничего не имѣется. Разгадка заключается въ томъ, что, по Расину, Богъ на время (pour un temps, а вовсе не порою), пріостановивъ свою мстящую руку, держитъ ее всегда (а не не уставая) простертою на этотъ гнусный родъ.
Совершенно понятно, что топорный, дубовый стихъ г. Поливанова не только лишаетъ, наприм., характерности рѣчь невиннаго младенца Іоаса, каковою характерностью такъ гордился Расинъ, но и уничтожаетъ или искажаетъ характерность всѣхъ рѣчей вообще, а потому искажаетъ или обезличиваетъ и характеры самихъ разговаривающихъ лицъ. Подчиненность или соподчиненность періодовъ въ длинныхъ рѣчахъ совершенно уничтожается, а потому и смыслъ рѣчи улетучивается или, по крайней мѣрѣ, дѣлается крайне туманнымъ. Иногда отъ этой же дубиноватости стиха отвѣть оказывается совершенно несоотвѣтствующимъ вопросу, а потому нарушается и нить мыслей. Такъ, напримѣръ, во 2-й сценѣ перваго акта Іосавесъ спрашиваетъ тревожно мужа (тревога въ переводѣ г. Поливанова совершенно испарилась):
Узналъ ли жребій онъ великій свой и имя,
т.-е. собственно: Какъ? Онъ (т.-е. Іоасъ) узналъ уже и свое имя, и свое высокое званіе? Іоадъ, по г. Поливанову, отвѣчаетъ ничего незначащими словами:
Доселѣ узнавалъ себя онъ въ Эльакимѣ,
Младенцемъ брошеннымъ себя онъ почиталъ,
Котораго къ себѣ изъ жалости я взялъ.
Но это жена и безъ того знаетъ. А, между тѣмъ, по Расину, Іоадъ ничего въ данномъ случаѣ отъ жены не скрываетъ и говорить прямо и опредѣленно, что Іоасъ до сихъ поръ почитаетъ еще себя Эльакимомъ, брошеннымъ ребенкомъ, и т. п.
Нельзя предполагать, чтобы разговоры между участвующими лицами могли быть особенно оживленными, если, наприм., благодарность выражается въ слѣдующихъ словахъ:
Но я цѣню твое услужливое рвенье
Опасность моего измѣрить положенья...
Впрочемъ, мы не можемъ перечислять всѣхъ курьезовъ перевода г. Поливанова. Правда, онъ лучше по языку (и то далеко не всегда) перевода Тучкова, изданнаго въ 1816 году, но онъ, во всякомъ случаѣ, сдѣланъ такъ, какъ будто бы не было ни Пушкина, ни Жуковскаго на Руси и техника стиха не двинулась впередъ и не сдѣлала успѣховъ, по крайней мѣрѣ, со времени Озерова.