Lib.ru/Классика: Ремезов Митрофан Нилович. Международная семья

МЕЖДУНАРОДНАЯ СЕМЬЯ.

(Фантастическая картинка).

Михаилъ Ивановичъ Воротовъ сильно поморщился, а потомъ и совсѣмъ нахмурился, когда увидалъ съ террасы старшую свою дочь Варю подъ руку съ красавцемъ Отто фонъ-Линднеръ, а за ними въ нѣсколькихъ шагахъ молоденькую француженку Антуанету между двумя своими сыновьями, поручикомъ гренадерскаго полка Иваномъ и прапорщикомъ запаса Ильей, только что преобразившимся изъ ловкаго кавалериста въ довольно неуклюжаго помощника присяжнаго повѣреннаго. Первая пара о чемъ-то серьезно и, повидимому, очень тихо разговаривала, не обращая вниманія на шумный споръ и смѣхъ остальной компаніи. Михаилъ Ивановичъ любилъ красиваго Отто и милую, веселую Антуанету почти наравнѣ съ родными дѣтьми и не могъ не любить ихъ, такъ какъ оба они выросли въ его домѣ, были его воспитанниками, и, все-таки, на этотъ разъ морщился и хмурился, недовольный ихъ короткостью. Пока они были дѣтьми и подростками, онъ самъ установилъ и поддерживалъ между ними чисто-братскія отношенія, сплотившія юное поколѣніе въ одну дружную семью, "международную", какъ Воротовъ въ шутку называлъ случайно составившійся въ его домѣ союзъ разноплеменной молодежи. Съ Вильгельмомъ фонъ-Линднеръ, отцомъ Отто, Михаилъ Ивановичъ сошелся и подружился много лѣтъ назадъ, въ счастливые дни студенчества въ Гейдельбергѣ, въ то блестящее для Германіи время, когда, разрозненная подъ властью "сорока королей", она была источникомъ свѣта науки и философіи, идей возвышенныхъ и гуманныхъ. Потомъ товарищи разстались и уже совсѣмъ потеряли другъ друга изъ вида, какъ вдругъ имъ довелось встрѣтиться при совершенно неожиданныхъ условіяхъ для обоихъ. Воротовъ, порядочно-таки лѣнивый, беззаботный и веселый буршъ, превратился въ ученаго, дѣльнаго профессора. Вильгельмъ фонъ-Линдперъ, всегда мечтавшій о профессурѣ и непремѣнно о каѳедрѣ философіи, притомъ, архи-трансцедентальной, сдѣлался практикомъ, образцовымъ сельскимъ хозяиномъ, сначала управляющимъ и вскорѣ затѣмъ главноуправляющимъ надъ всѣми громадными имѣніями князя Стародубскаго, по сосѣдству съ небольшимъ наслѣдственнымъ помѣстьицемъ Воротова. Старая дружба возобновилась и окрѣпла прочно, чему отнюдь не мѣшали горячіе споры русскаго позитивиста-мечтателя съ отчаяннымъ метафизикомъ, умѣвшимъ какимъ-то чисто-нѣмецкимъ чудомъ соединять заоблачный туманъ своей философіи съ мастерскими распоряженіями на земляхъ и заводахъ стараго князя.

Между Вѣрою Николаевной и Эммою Карловной,-- оба друга были уже женаты,-- особенной дружбы не установилось. Замужнія женщины и, въ особенности, матери семействъ довольно туги на это. Тѣмъ не менѣе, отношенія между дамами были настолько хорошія, что, когда пришло время серьезнаго ученія для Отто, фрау фонъ-Линднеръ безъ возраженій согласилась отдать сына на попеченіе "высокоуважаемой Frau Professorin", прекрасно воспитывавшей своихъ дѣтей. До позитивизма господина профессора ей такъ же мало было дѣла, какъ и до метафизики, излюбленной ея мужемъ. Искусство дѣлать "шмандкухенъ" и "гуркенъ-залядъ" она ставила выше всякой философіи. Что же касается Василья Васильевича,-- такъ звали теперь Вильгельма фонъ-Ланднеръ, и такъ называлъ онъ самъ себя,-- то онъ за сына не боялся, былъ убѣжденъ въ непогрѣшимости и близкомъ торжествѣ метафизики и, въ замѣну заботъ объ Отто, взялъ на себя завѣдываніе имѣніемъ Воротова, ничего не смыслившаго въ хозяйствѣ.

Иначе вошла въ семью Воротовыхъ Антуанета Пере шестилѣтнею дѣвочкой, круглою сиротой, оставшеюся на рукахъ дряхлой бабушки, бывшей воспитательницы Вѣры Николаевны. На смертномъ одрѣ въ богадѣльнѣ старая француженка умоляла свою прежнюю ученицу не покинуть бѣдную Туанъ, отдать ее въ какой-нибудь хорошій пріютъ, позаботиться о томъ, чтобы не погибла дѣвочка, "qu'elle ne tourne mal", что такъ часто случается съ несчастными дѣтьми, лишившимися близкихъ родныхъ. Воротовы, мужъ и жена, ничего не умѣли дѣлать на половину: они взяли маленькую Туанету къ себѣ и воспитали какъ родную дочь. Вѣру Николаевну она звала "petite maman", Михаила Ивановича -- по-русски "папочкой", всѣ дѣти называли ее "сестренкой". Но вотъ дѣти выросли, стали молодыми людьми, а хорошенькая, живая и бойкая француженка съ замѣчательными глазками, попрежнему, была для всѣхъ "сестренкой" и начинала внушать серьезныя опасенія матери взрослыхъ сыновей. Отто Линднеръ не могъ уже тревожить родительскія сердца Воротовыхъ, по той простой причинѣ, что юноша уѣхалъ въ Германію, когда дѣвочки были еще въ сравнительно безопасномъ возрастѣ,-- Варѣ было всего 14 лѣтъ, Туанетѣ -- 15. Въ это время Василій Васильевичъ получилъ неожиданно крупное наслѣдство, распростился съ Россіей и отправился на родину хозяйничать въ собственномъ имѣніи. Сына онъ увезъ съ собой оканчивать курсъ въ дорогомъ его сердцу Гейдельбергѣ. Сдавая отчеты по управленію дѣлами князя, аккуратный нѣмецъ предъявилъ довѣрителю свою собственную приходо-расходную книгу и настоялъ на самой тщательной ея провѣркѣ, изъ которой выяснилось, что за двадцать лѣтъ трудовой жизни въ Россіи онъ успѣлъ сберечь и накопить около тридцати тысячъ рублей, неизмѣнно откладывая отъ ежемѣсячнаго жалованья сначала рубли, потомъ десятки и, наконецъ, сотни рублей. Затѣмъ онъ потребовалъ отъ стараго князя, чтобы въ выданномъ ему аттестатѣ все это было обстоятельно прописано, и уѣхалъ во свояси съ спокойнымъ и невозмущеннымъ сердцемъ, съ сознаніемъ честно исполненнаго долга.

Съ тѣхъ поръ прошло четыре года. Отто кончилъ курсъ и пріѣхалъ къ Воротовымъ повидать добрыхъ друзей, наивно подивиться тому, какъ "его смѣшныя" дѣвочки "вдругъ" стали большими дѣвицами и такими красивыми, и такими умными и восхитительными, точно никогда и не были "смѣшными" шалуньями, лазавшими съ нимъ черезъ заборы и по деревьямъ. Такъ же удивляли его и въ глубинѣ души соблазняли эполеты, аксельбантъ и шпоры адъютанта Вани, и забавляла длинная, неловкая фигура будущаго оратора Илюши.

-----

Михаилъ Ивановичъ не только сдвинулъ брови, но и довольно громко крякнулъ, когда мимо него по террасѣ промчалась Антуанета, а за нею Ваня съ Илюшей, въ то время, какъ Варя съ своимъ кавалеромъ скрылась въ густой липовой аллеѣ.

-- Что похряхтываешь?-- полушутя и участливо спросила его жена, опуская на колѣни свое вышиваніе.

Воротовъ молча кивнулъ головой по направленію аллеи.

-- Изъ-за чего же кряхтѣть?-- продолжала Вѣра Николаевна.-- Эти меня менѣе безпокоятъ, чѣмъ вонъ тѣ,-- и она показала глазами на дверь гостиной, изъ которой слышались смѣхъ Антуанеты и громкіе возгласы Илюши.

-- И тѣ, и другіе,-- сказалъ Воротовъ,-- и, все-таки, на мой взглядъ, Отто больше. Наши что? Ребятишки, какъ ребятишки, росли вмѣстѣ, не разставались, хохочутъ и визжатъ ныньче, какъ вчера, какъ годъ и десять лѣтъ назадъ... братья и сестренка. А тутъ не видались четыре года, онъ былъ тогда мальчишкой, она -- дѣвочкой, свидѣлись, онъ молодой человѣкъ, красавецъ, она -- невѣста...

Михаилъ Ивановичъ задвигался въ креслѣ и закряхтѣлъ еще энергичнѣе. Вѣра Николаевна слегка усмѣхнулась. По лицу видно было, что она ничуть не недовольна.

-- И Богъ съ ними, если бы вправду что...-- тихо проговорила она.-- Семья прекрасная, мы ихъ знаемъ больше двадцати лѣтъ. Отто славный малый, добрый и честный, нашъ же воспитанникъ, состояніе хорошее, да старикъ еще наживетъ. Чѣмъ не партія для нашей безприданницы? А Туанета что такое?...

-- Охъ, матушка, оставь ты Туанету,-- остановилъ ее Воротовъ,-- Что она тебѣ далась?

-- Ее-то и нельзя оставить,-- возразила жена.-- Не могу я не волноваться. Тѣ, коли что тамъ есть, поженятся и слава Богу,-- лучшаго жениха для Вари я и не желаю. А съ этими до грѣха, избави Царица Небесная,-- Вѣра Николаевна вздохнула и перекрестилась.-- Вѣдь, не братья съ сестрой, въ самомъ дѣлѣ... И кто ихъ разберетъ, что у нихъ такое? Ни спросить, ни выпытать нельзя, хуже сдѣлаешь, пожалуй: можетъ быть, и нѣтъ ничего, а намекнешь -- и наведешь... Сущая бѣда! Старуха, умирающая, руки у меня цѣловала, умоляла беречь и охранять... И вдругъ мой же сынъ...

-- О, Вѣра, перестань, какъ не стыдно?-- чуть-чуть раздражаясь, сказалъ Воротовъ.-- За кого же ты сыновей-то родныхъ считаешь?

-- За молодыхъ людей, за самыхъ обыкновенныхъ молодыхъ людей,-- отвѣтила Вѣра Николаевна внушительно.-- Увлеченіе такъ возможно, такъ понятно... А потомъ? Потомъ женись! Нечего сказать, пріятная перспектива!

-- А чѣмъ Туанета не жена, если вправду полюбятъ другъ друга?

-- Да ты что это, Михаилъ Ивановичъ, нарочно, что ли?-- почти обидѣлась Воротова.-- Туанета безъ рода, безъ племени, нищая дѣвчонка, подобранная съ улицы, взятая въ домъ Христа-ради... Въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ не жена для нашего сына?

-- Очень мнѣ нужны какіе-то тамъ родъ, да племя,-- началъ горячиться Михаилъ Ивановичъ.-- Такая же наша воспитанница, какъ Отто, даже больше, все равно, что наша Варя. У Отто есть родители, своя семья, есть родина. Для Антуанеты все тутъ, въ насъ и у насъ. И если уже загадывать о свадьбахъ и выбирать одну изъ двухъ,-- изъ двухъ золъ меньшее,-- такъ, сказать по правдѣ, я бы предпочелъ женитьбу сына на безродной Антуанетѣ замужству дочери за богатаго фонъ-Линднера... Ты подожди, дай договорить,-- остановилъ Воротовъ жену, собравшуюся возражать ему.-- Да, предпочелъ бы и вотъ почему: Туанета наша тѣломъ и душой и, если бы вышла замужъ за котораго-нибудь изъ твоихъ сыновей, то осталась бы такою же дочерью намъ, какою была съ дѣтства. Отто фонъ-Линднеръ вполнѣ нашимъ никогда не былъ и не можетъ быть. Жилъ онъ у насъ только какъ дитя "международной" семьи. Теперь онъ сынъ семьи чужой, нѣмецкой семьи, гдѣ свои вгляды на все, свои обычаи, уставы и привычки, чуждые намъ и нашимъ дѣтямъ, не всегда пріятные русскимъ людямъ. Сами по себѣ Линднеры отличнѣйшіе люди, и я люблю ихъ всею душой, но не согласился бы жить съ ними, у нихъ и по-ихнему, какъ и они никогда не согласятся жить по-нашему. Отдать имъ дочь -- значитъ отдать совсѣмъ, отказаться отъ нея и еще съ тѣмъ, чтобы и она отказалась отъ насъ, отъ Россіи, отъ всего русскаго, и чтобы стала нѣмкой. Сможетъ или нѣтъ сдѣлать это женщина, я не знаю, но допускаю, что сможетъ изъ любви къ мужу. Только легко ли ей это дастся? И потомъ посуди, намъ-то каково будетъ... А ты говоришь: и дай-то Богъ, и слава Богу... Нѣтъ, избави Богъ!... Вотъ я и кряхчу.

-- Ну, это за кого ни отдай, все равно будетъ уже не наша.-- Вѣра Николаевна замѣтно понизила тонъ.-- Къ тому же, вѣдь, это лишь твои фантазіи. Что же касается Антуанеты, прямо тебѣ говорю, у меня душа не на мѣстѣ, и не потому только, что я боюсь женитьбы сына... Какъ бы ни было это мнѣ непріятно, съ этимъ я бы примирилась и вида бы не показала. Нѣтъ, мнѣ другое страшнѣе, и вотъ этого-то и не разберу: которому изъ двухъ она нравится, который ей... А что, если увлечены оба, если влюбятся два брата?... Что тогда? Вотъ что не даетъ мнѣ покоя.

-- А это твоя фантазія,-- не совсѣмъ увѣренно сказалъ Воротовъ.

-- Папочка, petite maman, обѣдать,-- возгласила Туанета, выбѣгая на террасу.-- Варя, Варя, гдѣ вы? Домой!

Обѣдъ прошелъ менѣе оживленно, чѣмъ всегда. Молодежь притихла, какъ бы чувствуя, что за нею изподтишка наблюдаютъ, хотятъ подсмотрѣть, что творится въ юныхъ сердцахъ. Одна Антуанета беззаботно щебетала, сидя между двумя братьями. Но и въ ея оживленіи, и болтовнѣ едва уловимо дрожала какая-то неестественная нотка, проскальзывало нѣчто напускное и дѣланное. Не ускользнуло это отъ чуткаго уха Вѣры Николаевны, не пропустила она безъ вниманія и того, что воспитанница почти не говоритъ съ Отто и съ затаенною насмѣшечкой относится къ Варѣ. При всей добротѣ Воротовой, въ глубинѣ ея материнской души шевельнулось нехорошее чувство, отразившееся такою мыслью, что Антуанета завидуетъ ея дочери и была бы не прочь отбить у нея жениха. "Верченная дѣвчонка, настоящая француженка, двойную игру ведетъ,-- соображала Вѣра Николаевна,-- кокетничаетъ и фокусничаетъ съ моими мальчишками и норовитъ подзадорить Отто на ухаживаніе. Какъ только пріѣхалъ, начала съ нимъ заигрывать, да не выгорѣло, вотъ теперь и придумала новую штучку... Ишь, шпилечки подпускаетъ на его счетъ... Нѣтъ, шалишь, голубушка, съ этимъ-то я живо справлюсь, вотъ только бы мои-то не надурили".

-- Видѣлъ?-- спросила она мужа, присаживаясь на диванъ, на которомъ Воротовъ расположился къ послѣ-обѣденному отдыху у себя въ кабинетѣ.

-- А что? Ничего не видалъ,-- отвѣтилъ Михаилъ Ивановичъ.

-- Антуанета-то твоя какія штуки выдѣлываетъ.

-- Ну, что тамъ Антуанета... Вотъ если бы твой красавчикъ Отто убрался поскорѣе отсюда, я былъ бы и доволенъ очень, и спокоенъ. А то Антуанета...

-- Нѣтъ, съ тобой не сговоришь,-- совсѣмъ уже недовольнымъ тономъ сказала Вѣра Николаевна и вышла изъ комнаты.

Оставшись одинъ, Воротовъ заснулъ не скоро и еще долго ворочался съ боку на бокъ въ тревогѣ за будущность доставлявшей ему такъ много радостей "международной" семьи...

-----

Сбылось то, что онъ предчувствовалъ, но такъ это случилось, какъ совсѣмъ не ожидалъ Михаилъ Ивановичъ. Въ одинъ прекрасный вечеръ, полный тишины, прохлады и аромата цвѣтовъ, вошелъ въ его кабинетъ самъ старикъ Вильгельмъ фонъ-Линднеръ.

-- Какъ, какими судьбами? Откуда ты взялся нечаяннымъ гостемъ?-- удивился и обрадовался Воротовъ появленію давнишняго друга.

-- Прямо изъ "Нѣмеціи", какъ ты называешь нашъ прекрасный "фатерляндъ", прямо къ тебѣ, моему доброму, старому товарищу, на очень короткое время и по самому важному дѣлу,-- говорилъ нѣмецъ, обнимая хозяина русскимъ обычаемъ.

Въ его голосѣ, въ манерѣ держать себя и, въ особенности, въ упоминаніи о "Нѣмеціи" Воротову почудилось что-то натянутое, необычное и совершенно несвойственное прямодушному, открытому характеру Линднера.

Важное дѣло оказалось очень простымъ дѣломъ: Отто выписалъ отца, чтобы черезъ него,-- какъ и быть должно, по формѣ,-- просить у Михаила Ивановича и Вѣры Николаевны руки ихъ милой и прелестной дочери. Молодые люди любятъ другъ друга давно, почти съ дѣтства. Онъ, Вильгельмъ фонъ-Линднеръ, и его Эмма знаютъ Варю со дня ея рожденія, любятъ ее, какъ могли бы любить только родную дочь, высоко цѣнятъ ея прекрасный характеръ, умъ, доброту, блестящее образованіе и обворожительную скромность. Ихъ двѣ семьи давно могутъ считаться болѣе близкими между собою, чѣмъ кровные родные, и Вильгельмъ фонъ-Линднеръ безмѣрно радъ будетъ, если старинная ихъ связь закрѣпится бракомъ ихъ дѣтей. Это давнишняя мечта его и его жены, не говоря уже о томъ, какое неземное счастье ждетъ любящихъ другъ друга молодыхъ людей... Нѣмецъ говорилъ долго, убѣдительно и, что случалось съ нимъ крайне рѣдко, далеко не спокойно. По выраженію лица Воротова онъ, очевидно, догадывался, что сдѣланное имъ предложеніе встрѣчено совсѣмъ не такъ, какъ онъ того ожидалъ со словъ сына.

-- Ты, кажется, смотришь на это нѣсколько иначе, чѣмъ я,-- сказалъ онъ въ заключеніе недовольнымъ тономъ.

Ясно было, что самолюбиваго старика, гордившагося своимъ родомъ и богатствомъ, оскорбила холодность, съ какою Воротовъ относится къ сватовству его Отто, выдти замужъ за котораго должна почитать за большую честь и счастье небогатая дѣвушка, дочь неважнаго профессора и даже не тайнаго совѣтника.

-- Да, мой дорогой Вильгельмъ, я смотрю иначе, но не въ томъ смыслѣ, въ какомъ ты, повидимому, это принимаешь,-- отвѣчалъ Воротовъ.-- И мы высоко цѣнимъ и любимъ Отто, какъ сына. Ты мнѣ такъ же дорогъ, какъ былъ бы родной братъ. Но, Вильгельмъ, добрый мой старый товарищъ, выслушай меня спокойно, отнесись къ моимъ словамъ съ тѣмъ же добрымъ чувствомъ и искренностью, какими они вызваны. Наши дѣти любятъ другъ друга, и я за счастье счелъ бы назвать Отто моимъ зятемъ, если бы... если бы онъ и его семья жили въ Россіи, были бы или стали бы русскими... Подожди возражать... Или я съ семьей переселился бы въ Германію, и такъ или иначе обѣ наши семьи могли бы жить одинаковою жизнью... Погоди, еще два слова... Тебѣ дорогъ твой "фатерляндъ", поистинѣ, прекрасный фатерляндъ, быть можетъ, во многихъ отношеніяхъ болѣе прекрасный, чѣмъ моя отчизна. Но пойми, она моя, и я ее не промѣняю ни на какую страну міра, хотя бы то былъ земной рай. И я не думаю, чтобы на это согласилась Вѣра. Изъ любви къ Отто она пойдетъ за нимъ, пожалуй, и на край свѣта, но счастлива она не будетъ и его не сдѣлаетъ вполнѣ счастливымъ. Не можетъ мужъ быть счастливъ, когда въ глубинѣ сердца его жены есть хотя бы малая тѣнь недовольства. А этого не въ силахъ скрыть и побороть въ себѣ ни одна женщина, и любовь поможетъ ей сдѣлать это лишь на первое время, очень не надолго.

Фонъ-Линднеръ горячо заспорилъ и доказывалъ, что должно же рано или поздно наступить такое время, когда не будетъ ни нѣмцевъ, ни русскихъ, ни французовъ, а будутъ только одинаково культурные люди, отличающіеся другъ отъ друга лишь настолько, насколько отличаются теперь южане отъ сѣверянъ одной національности. Народы должны слиться въ человѣчество, единое и цѣльное, связанное въ великую семью всеобъединяющею цивилизаціей, всепримиряющею наукой, единственною основой истинной гуманности. Дѣло въ равно возвышенной этикѣ, а не въ системахъ. Его, Линднера, метафизика и крайній позитивизмъ Воротова не помѣшали образоваться и окрѣпнуть ихъ дружбѣ, извѣстныя племенныя различія не помѣшали любви Отто и Вари, даже того болѣе -- не помѣшали они чисто-русскимъ Воротовымъ, француженкѣ Аптуанетѣ и нѣмцу Линднеру сплотиться въ дружную "международную" семью. Такою семьей долженъ быть союзъ всѣхъ цивилизованныхъ людей; къ этой цѣли, къ торжеству гуманности и братства, должны стремиться всѣ истинно образованные люди. И не имъ, питомцамъ старой, доброй нѣмецкой философіи, ставить преграды такимъ стремленіямъ изъ-за предразсудковъ, разбивающихъ человѣчество на безсмысленно враждующія группы, похожія на дикія орды варваровъ...

-- Высокоуважаемый другъ,-- заключилъ Линднеръ,-- вы человѣкъ науки и вы не должны, не можете принадлежать какой-либо одной націи. Въ вашихъ рукахъ великій свѣточъ, и вы должны держать его на одинаковой высотѣ въ вашей странѣ и въ моей, въ Гейдельбергѣ и въ Парижѣ, въ Лондонѣ и за океанами... И всѣ мы, и каждый изъ насъ обязаны поступать такъ въ мѣру нашихъ знаній и способностей, посвящать всѣ свои силы дѣлу цивилизаціи и объединенія народовъ... А затѣмъ, дорогой другъ мой, позови свою добрую супругу, позови свою милую дочь и благородныхъ сыновей. Мы скажемъ имъ то, что сейчасъ говорили, и пусть они рѣшатъ, куда влечетъ ихъ сердце и разумъ. И я убѣжденъ, что они будутъ на моей сторонѣ, и рѣшеніе будетъ такимъ, какое требуется для уничтоженія на землѣ розни, вражды и злобы.

Михаилъ Ивановичъ не созвалъ такого родственнаго совѣта. Въ немъ и надобности не было, такъ какъ Вѣра Николаевна, ничего еще не зная, уже высказала свое мнѣніе, что лучшей партіи для дочери не желаетъ; Варя была слишкомъ влюблена для того, чтобы разсуждать и что-либо рѣшать, помимо рѣшеннаго и подписаннаго ея прыгающимъ отъ восторговъ сердечкомъ. Слегка хмурилась Антуанета, но складка на лбу исчезала и глазки вспыхивали при взглядѣ на Ваню, а губки вздрагивали и весело улыбались отъ приближенія Илюши. Братья были очень довольны тѣмъ, что ихъ "Варварка поженится съ Оттошкой и запрячетъ свирѣпаго тевтона подъ свою татарскую туфельку"... Хохотъ и веселье, "Wacht am Rhein" и марсельеза, и русскія пѣсни хоромъ; запѣвалами были по очереди то молодой Линднеръ, то Антуанета. И не видала "международная" семья, какъ промелькнуло время до свадьбы Вари.

Въ день вѣнчанія, ласкаясь къ отцу, со слезами на глазахъ Варя сказала:

-- Ты недоволенъ, папа?

-- Милый другъ, теперь объ этомъ говорить поздно,-- отвѣтилъ онъ и поцѣловалъ ее въ голову, еще не изукрашенную свадебнымъ уборомъ.-- Я буду доволенъ, если ты будешь счастлива.

-- Буду, папа милый, буду! Онъ хорошій, любитъ меня, и его нельзя не любить. И ты его любишь. Вѣдь, да, папа, любишь?

-- Да, Варя, люблю почти такъ же, какъ васъ, моихъ дѣтей... Только...

-- Что, папа, что "только"? Говори, все говори, какъ всегда.

-- Боюсь я, дѣвочка моя, боюсь за тебя и за него.

-- Чего, папа? Вотъ ужь не понимаю,-- удивилась Варя.

-- И самъ я не знаю, себѣ самому отдать отчетъ въ этомъ не умѣю. Мнѣ это представляется яснымъ... но яснымъ какъ во снѣ. Вижу я и сознаю, а уловить и выразить не могу. Между тѣмъ, страхъ этотъ томитъ меня, душитъ, точно кошмаръ... Ну, да что тутъ разбирать, дѣло сдѣлано и теперь поздно.

-- Нѣтъ, папочка, никогда не поздно...-- и сѣрые глазки Вари блеснули, темныя брови сдвинулись.-- Слушай, папа, если бы ты сказалъ тогда, если скажешь теперь, что ты этого не хочешь... Мнѣ тяжело будетъ, невыразимо тяжело, но я сію минуту отошлю ему цвѣты и вуаль, все, что тамъ привезли, и конецъ... Вѣдь, это только говорится такъ: "Жить безъ него не могу"... Пустяки это, для романовъ пригодно. Не умру я отъ этого и не зачахну. Говори, рѣшай и конецъ всему.

Но выраженію лица и по глазамъ дочери Воротовъ видѣлъ, что на самомъ дѣлѣ все зависитъ отъ одного его слова.

-- А если я и вправду...-- началъ Михаилъ Ивановичъ, но тотчасъ же самъ перебилъ себя:-- Нѣтъ, Варя, ничего я не скажу, не смѣю сказать... Будь счастлива...

-- Слово дано и его нельзя взять назадъ,-- твердо проговорила, стоя въ дверяхъ, Антуанета, слышавшая конецъ разговора отца съ дочерью.

-- Не совсѣмъ это такъ, сестреночка,-- мягко возразила ей Варя.-- Это очень хорошо, но это слишкомъ по-французски. Послѣднее слово еще не сказано и не дано. Я, по закону и по совѣсти, могу въ церкви сказать: "нѣтъ, не хочу"... И это будетъ лучше, чѣмъ сдѣлать дурное дѣло, испортить жизнь ему и себѣ, причинить много горя близкимъ людямъ.

-- Я разсуждаю по-французски,-- съ оттѣнкомъ раздраженія сказала Антуанета,-- ты смотришь на дѣло по-своему, по-русски, а у него на все свой взглядъ, нѣмецкій. Черезъ три часа ты должна стать нѣмкой, или ты не будешь ему настоящею женой, измѣнишь своему слово, данному въ церкви, которое сама считаешь ненарушимымъ...

Приходъ Вѣры Николаевны прекратилъ споръ, начинавшій принимать рѣзкій характеръ.

-- И ты никогда не пойдешь замужъ за русскаго?-- разслышалъ Воротовъ вопросъ дочери.

-- Не знаю...-- угадалъ онъ отвѣтъ по движенію губъ Туанеты.

-----

И Туанета вышла замужъ за Ваню Воротова. "Международная" семья раздѣлилась на четыре семьи, но не распалась. Вопреки всякимъ опасеніямъ, все такими же прочными остались соединявшія ее старыя братскія отношенія, если не сдѣлались еще крѣпче, несмотря на разлуки. Впрочемъ, и разлуки бывали не особенно продолжительны: ежегодно супруги Воротовы дѣлили время лѣтнихъ каникулъ между дочерью и старшимъ сыномъ, половину лѣта проводили въ Германіи, въ имѣніи фонъ-Линднера, другую половину гостили у молодыхъ Воротовыхъ въ Польшѣ, куда переведенъ былъ полкъ Вани. Зимою "иностранцы", какъ называлъ ихъ Илюша, пріѣзжали "домой" и по нѣскольку недѣль жили въ домѣ Воротовыхъ, гдѣ дружеская бесѣда взрослыхъ нерѣдко заглушалась возней и криками "международной" мелюзги. Эмма Карловна съ сіяющимъ лицомъ откликалась на русскій зовъ "бабушка" и одинаково нѣжно относилась къ своимъ маленькимъ Линднерамъ и къ дѣтямъ Туанеты Воротовой. "Дѣдушка" Вильгельмъ съ наслажденіемъ залѣзалъ подъ столъ и устраивалъ тамъ общимъ внучатамъ "всемірную академію наукъ". Самъ Михаилъ Ивановичъ, сидя на низенькой скамеечкѣ передъ этою "академіей", при дружномъ хохотѣ большихъ и дѣтей, читалъ фантастическія лекціи-сказки о томъ, какъ волки, познавъ вредъ злобы, будутъ мирно отдыхать рядомъ съ овечками, точно наши добрыя собаки, и хитрыя лисицы перестанутъ дѣлать каверзы курамъ, станутъ ласково помахивать пушистыми хвостами и тихонько кушать изъ рукъ дѣтей бисквиты, намоченные въ молокѣ... Доброе согласіе четырехъ семей, тихое счастье обѣихъ молодыхъ паръ ни на минуту не были омрачены ни малѣйшимъ облачкомъ до тѣхъ поръ, пока не грянулъ громъ.

А грянулъ онъ для всѣхъ одинаково нежданно, изъ совершенно яснаго, повидимому, неба, и ошеломляющими раскатами потрясъ изъ конца въ конецъ весь цивилизованный міръ. Изъ-за чего вспыхнулъ страшный пожаръ европейской войны, это знали, быть можетъ, тамъ, на верхахъ, недоступныхъ простымъ смертнымъ. А возможно, что и тамъ объяснить точно и вразумительно не съумѣли бы, какъ не объяснилъ Воротовъ дочери, почему не нравилось ему замужство ея за добраго и милаго Отто. Всѣмъ извѣстно было лишь то, что одинъ дипломатъ съ граціозными манерами и въ изысканнѣйшихъ выраженіяхъ сказалъ другому:

-- Mon très gracieux souverain et maître соизволилъ поручить мнѣ поставить на видъ правительству его величества...

Съ такою же граціей и обворожительностью тона отвѣтилъ другой дипломатъ, что, при самомъ искреннемъ желаніи сохранить миръ, правительство его величества и правительства его союзниковъ не находятъ основаніи... и т. д. И отмѣнно любезные дипломаты разстались самыми задушевными пріятелями, сказавши другъ другу: "до пріятнаго свиданія на конгрессѣ"...

-- А какъ вы думаете, дорогой коллега, когда и гдѣ мы свидимся?

-- О, при теперешнихъ способахъ, ждать долго не придется и я смѣло говорю "до скораго свиданія". Что же касается мѣста, то мнѣ нравится система нашего стараго учителя Меттерниха устраивать дѣла въ маленькихъ городкахъ. Знаете, уютнѣе, покойнѣе и веселѣе, и вопросъ рѣшимъ скорѣй...

Воротовымъ и Линднерамъ не было ровно никакого дѣла до "вопроса", сущность котораго нисколько ихъ не интересовала. Что же касается Вѣры Николаевны, Эммы Карловны, Вари и Антуанеты, то онѣ даже въ толкъ взять не умѣли, какъ могутъ возникать какіе-то "вопросы", для рѣшенія которыхъ надо посылать на бойню ихъ сыновей, мужей и братьевъ, непричастныхъ никакимъ "вопросамъ". Какъ бы то ни было, изъ-за "вопроса", поднятаго и нерѣшеннаго старыми пріятелями въ министерскомъ кабинетѣ, помчались тысячи воинскихъ поѣздовъ, посыпались милліарды трудовыхъ рублей, заревѣли цѣлыя стада безсмысленныхъ пушекъ и полились потоки крови...

-- Боже мой, Господи! Что же это? Вѣдь, это ужасъ... Отто, милый, дорогой мой, тамъ мои братья... Пойми, только, и они...-- ломала руки Варя, прощаясь съ мужемъ.

Лейтенантъ фонъ-Линднеръ съ трудомъ вырвался изъ объятій жены, и лишь черный столбъ дыма, точно слѣдъ погребальнаго факела, показалъ ей направленіе, въ которомъ исчезъ нѣжно любимый мужъ, отецъ ея дѣтей.

-- Ваня, родной мой... Какъ же это? Тамъ Варя, сестра твоя, мои внучата... и ты пойдешь...-- рыдала Вѣра Николаевна, падая на грудь сына, готоваго сѣсть въ вагонъ.

Воротовъ съ помощью Илюши вынесъ на рукахъ съ платформы лишившуюся чувствъ жену. Блѣдная, какъ мертвецъ, Антуанета смотрѣла широко раскрытыми глазами вслѣдъ убѣгающему поѣзду. Тутъ и нашелъ ее Михаилъ Ивановичъ, когда поѣздъ давно скрылся и жандармъ напрасно старался втолковать ей, что надо уходить, уступить мѣсто вновь подходящимъ батальонамъ и провожающимъ ихъ матерямъ и женамъ. Съ улицы уже доносились звуки военной музыки и удалой солдатской пѣсни. Немного времени прошло, и Воротовъ уже одинъ проводилъ Илюшу, надѣвшаго свой прежній драгунскій мундиръ. На этотъ разъ совсѣмъ больная мать не въ силахъ была подняться съ постели и ѣхать съ сыномъ на вокзалъ. Туанета не могла отлучиться отъ больной.

Домъ опустѣлъ и затихъ, даже дѣти присмирѣли, и они чувствовали, что произошло нѣчто страшное и непоправимое. Отъ Вари никакихъ извѣстій не было, прекратились всякія сношенія между воюющими странами. Изъ арміи получались вначалѣ письма отъ обоихъ сыновей, потомъ отъ одного Илюши и, наконецъ, всѣ свѣдѣнія ограничились газетными корреспонденціями и оффиціальными реляціями, въ которыхъ подробно описывались подвиги и успѣхи нашихъ войскъ и благоразумно умалчивалось о неудачахъ. Русскій Инвалидъ сталъ настольною газетой, списки выбывшихъ изъ строя читались и перечитывались то вслухъ, то про себя, каждый разъ съ мучительно замирающимъ сердцемъ, съ искаженнымъ отъ страха лицомъ...

Чей-то сдавленный, точно не изъ человѣческой груди вырвавшійся стонъ заставилъ Михаила Ивановича выбѣжать въ гостиную. Вся дрожа и схватившись рукою за горло, сидѣла у стола Антуанета. передъ только что полученною газетой. На вопросъ Воротова она имѣла силы только показать строку, въ которой напечатана ихъ фамилія. Сквозь какой-то желтый туманъ отецъ прочелъ, что въ числѣ убитыхъ значится штабъ-ротмистръ Воротовъ 2... На мгновеніе у Михаила Ивановича закружилась голова. Онъ оперся руками на столъ и повторилъ вслухъ:

-- Штабъ-ротмистръ Воротовъ 2... Не твой, Туанета, въ пѣхотѣ нѣтъ ротмистровъ... Не нашъ... Илья не можетъ быть уже штабъ-ротмистромъ... Телеграфировать!

Отвѣтная телеграмма изъ главнаго штаба сообщила, что убитъ Воротовъ Алексѣй, а корнетъ Илья Воротовъ тяжело раненъ. Дальнѣйшія справки о томъ, гдѣ онъ находится, въ какомъ госпиталѣ, не привели ни къ какимъ результатамъ. И опять потянулись дни и недѣли томительнаго ожиданія... Но вотъ разразился и роковой ударъ: короткимъ письмомъ командиръ полка извѣщалъ о геройскомъ подвигѣ Ивана Воротова, славно павшаго на взятой имъ непріятельской баттареѣ... Какъ сказать объ этомъ матери, Антуанетѣ? Что будетъ съ ними, когда у отца, у мужчины, отнялись ноги, и онъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ не могъ подняться съ кресла? А предупредить необходимо,-- не нынче-завтра прочтутъ въ газетахъ,-- предупредить, подготовить, смягчить ударъ... Едва волоча ноги, Воротовъ прошелъ въ дѣтскую, откуда слышался голосъ Вѣры Николаевны. Она взглянула въ лицо мужа и тихо, повидимому, спокойно выговорила только одно слово:

-- Который?-- сердце матери подсказало ужасную вѣсть.

Михаилъ Ивановичъ молча,-- языкъ отказался повиноваться,-- указалъ на играющихъ на полу дѣтей. Вѣра Николаевна пошатнулась, мужъ хотѣлъ поддержать ее. Она отстранила протянутую руку, сдѣлала два шага и опустилась на колѣни передъ иконой Божьей Матери.

-- И моего убили!-- вырвалась чуть слышная жалоба-мольба изъ груди несчастной женщины.

Вошедшая въ комнату Антуанета не спросила даже,-- какимъ-то чудомъ она уже знала, что нѣтъ въ живыхъ ея мужа.

-- О, это имъ никогда не простится!-- жестко, рѣзко выговорила она, хватая за руки своихъ двухъ испуганныхъ мальчиковъ и поднимая ихъ на ноги.-- Слушайте, помните, дѣти: нѣмцы убили вашего отца... понимаете, нѣмцы убили... Я научу васъ ненавидѣть ихъ, какъ я ненавижу...

-- Научи ихъ лучше ненавидѣть войну и любить людей,-- остановилъ ее Воротовъ.

-- Послѣ того, какъ отомстятъ за смерть отца!-- почти крикнула обезумѣвшая отъ горя Антуанета.

-----

Письмо отъ Вари... Какимъ чудомъ получилось оно, когда всѣ сообщенія прерваны? Что въ этомъ письмѣ, какой еще ужасъ?... Да, ужасъ: мужъ, Отто фонъ-Линднеръ, убитъ... Тутъ погибъ сынъ, тамъ -- мужъ дочери, такой же сынъ, и тамъ, какъ здѣсь, сироты, такое же несчастье, такое же отчаяніе жены и матери... Нѣтъ, тамъ хуже, тамъ еще ужаснѣе. Эмма Карловна видѣть не можетъ невѣстку, не можетъ слышать ея русскаго имени. Полупомѣшанная отъ горя, фрау фонъ-Линднеръ выгнала изъ дома Варю, отняла у нея дѣтей, потребовала отъ мужа и настояла на томъ, чтобъ удалили изъ имѣнія сестру "убійцъ" ихъ сына. При помощи секретаря шведскаго посольства Варѣ удалось переслать письмо черезъ Стокгольмъ, съ содѣйствіемъ посланника она могла бы и сама пробраться въ Россію, но дѣти, ея дѣти... Она хлопочетъ, умоляетъ, чтобъ отдали дѣтей,-- готова пресмыкаться у ногъ враговъ, согласна сдѣлаться нѣмкой, отказаться навсегда отъ Россіи, отъ своихъ, перемѣнить вѣру, имя... лишь бы вернуть дѣтей, вернуться къ дѣтямъ. Ее слушать не хотятъ, нигдѣ не принимаютъ, гонятъ отовсюду,-- не до нея теперь... И здѣсь, въ ея родной семьѣ, не до нея, не до ея дѣтей, когда лежитъ въ домѣ больной, изувѣченный Илюша съ отрѣзанною рукой. На немъ одномъ сосредоточилась теперь вся нѣжность матери и всѣ заботы Антуанеты. Знать француженка не хочетъ вдову "убійцы" ея Вани! Только отецъ не могъ оставить безъ помощи свою несчастную дочь, и ему удалось, не щадя ни хлопотъ, ни средствъ, выручить Варю, чуть не выкрасть ее и, притомъ, насильно, противъ ея воли. Бѣдняжка продолжала рваться къ дѣтямъ. И Боже, Боже мой, какою оказалась его Варя, еще такъ недавно веселая, цвѣтущая здоровьемъ красавица! Съ поблекшимъ лицомъ, съ потухшими глазами, устремленными куда-то вдаль, съ болѣзненною улыбкой на судорожно искривленныхъ, запекшихся губахъ, вошла она въ его кабинетъ и сѣла, сгорбившись, на свое прежнее, обычное мѣсто сбоку письменнаго стола.

-- Знаешь, папа, мнѣ кажется, я увѣрена даже...-- заговорила она медленно, съ разстановками, проводя рукой по лбу и волосамъ.-- Да, навѣрное такъ... все это неправда.

-- Что неправда?-- тревожно спросилъ Воротовъ.

-- Все неправда... ничего не было и такъ казалось только... и мнѣ казалось, и всѣмъ...-- и на ея губахъ пробѣжала безсмысленная улыбка.

Воротовъ смотрѣлъ на дочь съ замирающимъ сердцемъ, стараясь отогнать отъ себя жестокую мысль.

-- Ты что не отвѣчаешь, папа?-- продолжала Варя.-- А какъ все было ясно, какъ было хорошо! Потомъ вдругъ... да нѣтъ, быть этого не могло. Папа, папа, не было, не было... скажи! А дѣти?-- она вздрогнула, выпрямилась, но тотчасъ же безсильно согнула спину и упорно стала смотрѣть въ дальній уголъ, точно стараясь разглядѣть въ немъ что-то.-- Были дѣти... да какія же это дѣти? Не мои, нѣтъ... а были и отняли, и прогнали... Папочка, милый, за что, за что это?... Болитъ какъ тутъ,-- она провела рукой по головѣ.-- Говорятъ, Ваня и Илюша убили Отто. Неправда это, папа, не вѣрь, не вѣрь никому, не могли братья убить моего мужа, и Отто не могъ убить Ваню... Они добрые, хорошіе... они братья, росли вмѣстѣ, любятъ другъ друга... И вдругъ -- братоубійство! За что?... Развѣ возможно, чтобы добрые, хорошіе люди стали братоубійцами?... Зачѣмъ? За что?...

Сомнѣнія быть не могло,-- передъ Воротовымъ сидѣла безумная. Онъ не выдержалъ, поднялся съ мѣста, хотѣлъ уйти изъ комнаты, но ноги подкосились, и добитый въ конецъ старикъ съ глухимъ рыданіемъ упалъ на диванъ...

-----

Шумъ отворенной двери заставилъ Воротова опомниться.

-- Что съ тобой? Ты такъ стоналъ...-- говорила Вѣра Николаевна, подходя къ мужу и дотрогиваясь до его влажнаго лба.

-- Неужели сонъ, только сонъ?-- не сразу пришелъ въ себя Михаилъ Ивановичъ.-- Гдѣ Варя, гдѣ всѣ?

-- Вотъ я, папа,-- отозвалась Варя, вошедшая слѣдомъ за матерью, вмѣстѣ съ Антуанетой.-- Вотъ и Туаночка. Братья пошли купаться, Отто уѣхалъ въ городъ.

-- Въ городъ... Варя!-- Михаилъ Ивановичъ поднялся, сѣлъ и взялъ дочь за руку,-- слушай, Варя, это дико, быть можетъ, нелѣпо, но... не выходи ты замужъ за Линднера.

-- Папочка, да ты еще не совсѣмъ проснулся, ты еще бредишь,-- разсмѣялась Варя,-- Я не думаю за него выходить, онъ никогда не думалъ на мнѣ жениться. Онъ...-- дѣвушка остановилась и лукаво взглянула на Антуанету, сердито сдвигавшую брови.

-- Ну, все равно, сестреночка, хмурься -- не хмурься, а сказать надо,-- продолжала Варя.-- Видишь ли, папа, Отто все жеманился по-своему, по-нѣмецки, и не нашелъ ничего лучшаго, какъ черезъ меня сдѣлать предложеніе Туаночкѣ.

-- И что же? Ты что отвѣтила?-- чуть не задыхаясь отъ волненія, обратился Воротовъ къ Антуанетѣ.

-- Папочка,-- ея лицо сразу прояснилось,-- по тебѣ, по васъ -- я русская, но я никогда не забуду, что родилась француженкой. Для меня, безродной и нищей, Линднеръ блестящая партія, только... если бы я даже могла полюбить нѣмца, то скорѣе бы утопилась, чѣмъ стала бы его женой.

-- Твоя "международная" семья, Михаилъ Ивановичъ, очень хороша, но возможна лишь до тѣхъ поръ, пока дѣти малы,-- сентенціозно сказала Вѣра Николаевна.

-- Да, къ сожалѣнію, это пока такъ,-- согласился онъ.

-- Такъ и навсегда останется,-- добавила жена.

-- Нѣтъ, такъ будетъ лишь до тѣхъ поръ, пока люди не сознаютъ, что любовь лучше вражды, что весь міръ есть ничто иное, какъ международная семья, гдѣ всѣ братья и сестры,-- заключилъ Воротовъ.

М. Анютинъ.

"Русская Мысль", кн.VI, 1893

Оставить комментарий Ремезов Митрофан Нилович (bmn@lib.ru) Год: 1893 Обновлено: 10/02/2025. 40k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Фантастическая картинка).

Ремезов Митрофан Нилович Международная семья

МЕЖДУНАРОДНАЯ СЕМЬЯ.

Ремезов Митрофан Нилович
Международная семья