Решетников Федор Михайлович
Филармонический концерт

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Ф. М. Решетников

Филармонический концерт

Рассказ

   Воспроизведено с издания:
   Ф.М. Решетников. Повести и рассказы. М., "Советская Россия", 1986 г.
   Оригинал находится здесь: Русский писатель Ф. М. Решетников.
   
   Недавно я обедал в одной из петербургских кухмистерских. По окончании обеда я стал читать газету, но так как в комнате было много народу и каждый человек был уже навеселе, то чтение казалось не совсем удобно: крупные происшествия врезывались в голову; газету приходилось класть назад потому что рассказы людей были интереснее печатного. Наконец меня заинтересовал один господин, недавно пришедший. Он был среднего роста, одетый в пальто неказистой формы, так что сразу можно было в нем отличить человека мастерового, на голове мерлушчатая шапка. Лицо его было избито и обезображено так, что сразу можно было подумать, что этого мастерового избили на каком-нибудь вечере при получке денег.
   В нашей кухмистерской обедают люди почтенные, и потому многие из обедающих подозрительно взглянули и обезображенную физиономию вошедшего, когда он велел подать себе обед и потом сел к одному пустому столу, охая при каждом повороте головы, при движениях руками.
   -- Да у те есть ли деньги-то? -- спросила его разбитная женщина.
   -- Есть... дайте... если можно, -- проговорил он больным голосом и вынул деньги.
   Сидевший за противоположным окном мастер-немец, лицом к нему, спросил его:
   -- Угостили хорошо?
   -- Нафилармонили,-- произнес избитый.
   -- Где же?
   -- На филармоническом вечере.
   -- На каком? -- спросили двое господ в меховых пальто собиравшихся уже выходить.
   Избитый повторил сказанное.
   -- Да мы сами там были. Это было седьмого января, в дворянском собрании.
   -- Да. Восьмого января такого-то года была моя свадьба, но на ней не было такой филармонии.
   -- Странно... мы были сами, но у нас рожи не избиты.
   -- То-то што вы были в дворянском собрании, слушали музыку настоящую, а я вместо дворянского собрания попал сперва в участок, а потом в часть, и надо мной была исполнена такая отличная музыка, о которой всю жизнь не забудешь.
   -- Должно быть, ты был где-нибудь около части, а не дворянского собрания?
   -- То-то и есть, что я дворянское собрание, то есть дом-то, только едва-едва разглядел... Да! славный был вечер. Сегодня ходил в баню, попарил синяки, да что-то плохо помогло. Придется, верно, похворать недельку-другую... Буду я об этом вечере, буду я о нем вспоминать всю жизнь... Но вам, господа, не советую, когда вы будете немножко выпивши, как был и я седьмого числа, искать развлечений: как раз угодите на такой вечер.
   -- Но как же тебя черти угораздили попасть на такую комедию?
   -- Очень просто. Слыхал я, что седьмого января будет в дворянском собрании филармонический вечер или концерт, -- право, забыл. Знал я только, что там будет хорошая музыка и пение, но не знал, когда начало. Раньше я не ходил брать билета, потому что у меня не было времени, а живу я от дворянского собрания за четыре версты; такие же газеты, в которых можно узнать о концерте, не всегда достанешь, если имеешь много работы и тебе некогда часто расхаживать по кухмистерским. Ну вот седьмого января, в это незабвенное для меня число, я отправился к дворянскому собранию. Надо вам заметить, что у меня время дорого, я машинист, и если я поехал, то, значит, у меня было свободное время, и я этим временем располагал как умел. Но черт меня сунул зайти в портерную и выпить две кружки пива, отчего я и засиделся в портерной до шести часов. Ну, думаю, если я теперь не поеду, то мне, пожалуй, и не удастся в другой раз послушать филармонического концерта. Надо будет во что бы то ни стало добыть билет. Поехал. Приезжаю. Около собрания стоят кареты. Ну, думаю, еще приехал рано, и на хорах мне придется преть. Тут я спохватился, что я забыл очки, но чтобы не опоздать покупкой билета, я подхожу к одному подъезду и спрашиваю городового:
   -- Куда на хоры?
   -- Билет!
   -- Покажите, где можно получить билет.
   Но городовой пошел отгонять извозчика, и я пошел в другой подъезд. Отворивши двери, я увидел много уже одевающихся людей и, думая что я попал не туда, пошел в третий подъезд, но там меня схватил за рукав полицеймейстер.
   -- Куда?
   -- На концерт.
   -- Кто такой?
   -- Мастеровой.
   -- Ты, братец, пьян,-- не знаешь, куда лезешь. Городовой, взять его в участок!
   И меня городовой повел в участок.
   И начал я скорбеть!.. Горько мне стало; лучше бы дома поиграть на гармонии, чем разыскивать, дураку, концерты
   -- Это куда же вы меня ведете? -- спросил я городового.
   -- Узнаешь -- куда! Увидишь филантропию... Мы тебя поучим, как по дворянским собраниям шляться.
   -- Послушайте... Да ведь я хотел за свои деньги слушать.
   -- Ну-ну... иди, знай, вперед! -- И он толкнул меня потом взял извозчика.
   Што же это такое? Пиво, што ли, бродит в моей голове Нет! городовой сидит рядом, смотрит как-то неприятно на меня, считая меня за мазурика.
   -- За что же меня взяли-то? -- спросил я городового.
   -- Не ругай полковника.
   -- Разве я ругал? И как вам не стыдно говорить-то это?
   -- Ты, братец, не ругайся... Нынче... Но он не кончил -- мы подъехали к подъезду участка. Городовой мне велел подниматься по лестнице. Поднялся. Узкая прихожая с полукруглым окном в канцелярию, что-то вроде стола и люльки -- вероятно, диван с провалившей подушкой. Из канцелярии вышел высокий человек в эполетах.
   -- Откуда? -- спросил он городового. Тот сказал.
   -- Кто ты такой? -- крикнул на меня офицер так, что как будто я убил человека.
   -- Мастеровой... Я шел слушать филармонический концерт.
   -- А! -- И я был оглушен здоровою оплеухою, от которой меня отшатнуло в сторону.
   -- Што вы деретесь-то? -- сказал я.
   Но я был оглушен уже двумя офицерскими оплеухами.
   -- Он полковника обругал пьяницей,-- пояснил городовой.
   -- А! ты так! Вот... вот... Бей его мерзавца! Бей его до полусмерти!
   И меня били жестоко. Я лежал на полу и только молился: господи, укроти филармонию... Никогда больше не стану разыскивать хороших концертов.
   Слава богу, оставили целого, но сильно измятого.
   Наконец городовой повел меня в часть; но мы шли немного, городовой взял извозчика. От городового я узнал, что филармонический концерт уже давно окончился, и тут-то я спохватился, что я сунулся в воду, не спросясь броду. Городовой был вежлив и сообщил мне, что меня, быть -- может, и выпустят завтра.
   О, роковое это слово "быть может"!
   -- А бить будут? -- спросил я городового.
   -- Накладут...
   -- Но за что? за что, господи! -- возопил я.
   Долго мы ехали от участка в часть; много миновали мы народу. Весь хмель у меня прошел от побоев стыдно мне было людей, тех людей, которые шли пешком. Попадались даже и пьяные, и я бы дорого дал городовому, если бы он мен пустил, но городовой помалчивал, и извозчик говорил про меня: "Знать, впервые привелось на саночках кататься. Ишь, любите даром ездить, мазурики эдакие!.. Пусти тебя пешком -- небось убежишь ведь!.."
   Было уже темно, как мы приехали в часть; но здесь уже угощение было получше.
   Сперва меня ударил городовой за то, что я не стал платить извозчику деньги. И, отняв у меня портмоне, сам рассчитался с извозчиком, потом портмоне возвратил мне.
   -- При бумаге из участку... Обругал полковника,-- сказал городовой дежурному.
   -- Ты?.. ты обругал! -- закричал дежурный офицер, сопровождая слова ударами.
   Я молчал. Тут было людно, мрачно. Голова моя и бока мои начали болеть.
   -- Што ж ты молчишь? -- крикнул другой, по-видимому из подчасков, ударив меня в шею так, что я толкнулся на что-то твердое, но оттуда тотчас же отскочил от удара в угол.
   -- Как вы смеете драться? -- крикнул я с остервенением, но меня вытолкали в дверь на двор и через три минуты втолкнули с побоями в темную, большую грязную, вонючую избу не избу, комнату не комнату, подвал не подвал, освещенный лампой с керосином. В ней слышалось множество голосов, в нее доходили откуда-то песни, свистки, ругань.
   -- Вот тебе и филармония! -- проговорил я.
   -- Зададим мы тебе гармонию. Раздеть его! -- крикнул дежурный городовой.
   Я не стал давать своей одежды, но я не знал полицейских порядков: я был здесь как игрушка, как котенок, которого ребятишки пичкают и таскают за хвост как угодно. Так над моей особой излавчивались отличным образом, колотя в щеки, по голове, в грудь -- и особенно в шею. И я молчал, думая: скоро ли они мне отведут квартиру? Но долго еще сопровождалось отрезвление. С меня было снято все, кроме рубашки и подштанников, но зато теперь больнее были удары, голые мои ноги зябли от холодного сырого пола.
   Думал ли я когда-нибудь попасть так неожиданно в этот вертеп?
   Наконец меня втолкнули в удушливый темный коридор, по обеим сторонам которого сквозь деревянные решетки едва мелькал огонь и откуда выглядывали, как призраки в тумане, люди в рубахах или рваных поддевках. По обеим сторонам народ говорил, ругался, по коридору кто-то ходил и сопровождал меня ударами до двери в одну камору, называемую мышеловкой. Эта камора -- сажени полторы длины, около сажени ширины и сажени полторы вышины, с полукруглым окном почти около потолка над нарами, устроенными на пол-аршина от полу, с когда-то крашенными охрой стенами, с отстающей уже штукатуркой, с грязным полом, на который постоянно плюют,-- была пропитана махоркой и другим запахом. Камора освещалась изломанной лампой; в каморе топилась печь; у двери висело ведро с водой. Камора была набита людьми: народ сидел и лежал на нарах, лежал под нарами, сидел на полу, стоял около стен.
   -- Пьяницу привели! спрыски надо делать,-- кричали арестанты.
   Я стоял среди полу; меня не пускали ни на нары, ни под нары, ни на пол.
   -- Дайте барину подушку! И меня ударили в шею.
   -- Братцы, меня уже много били! -- сказал я, плача.
   -- Дайте ему платочек слезы утереть.
   Я не буду описывать вам всего подробно, как меня били. Но в каморе били меня немного. Я сказал арестантам, что у меня есть деньги, которые отобрал от меня дежурный, и обещался дать им рубль перед выпуском. За это мне дозволили лечь на нары и даже давали покурить табаку. Но с непривычки, братцы мои, да еще избитому не очень-то приятно лежать на голых досках, подложивши под голову кулак. Но еще неприятнее вместо филармонического концерта попасть в мышеловку.
   Камора наша не запиралась на замок, и так как она находилась рядом с отхожим местом, то дверь отпирали часто; к нам приходили посетители, которые приходили посмотреть на пьяницу, но я лежал, прикинувшись очень больным.
   -- Саданите его хорошенько, чтобы он чувствовал, каково в часть попадать.
   -- Чувствую, други! Ох, как чувствую... Едва жив.
   -- Не беспокойся -- не убьют. Здесь бьют ловко, умеючи. Хорошу ли ты науку-то прошел?
   -- Хорошу.
   -- То-то. От нас еще достанется -- свезут в больницу, а потом и па кладбище.
   -- Да разве они смеют бить?
   -- Толкуй. Место такое, што бить можно: начальство не побьет, мы побьем.
   После ужина пришел дежурный посмотреть меня.
   -- Жив ли ты? -- спросил он у меня.
   -- Не бей меня, ради Христа,-- взмолился я.
   Но он повернулся, а потом проговорил арестантам:
   -- Берегите его! смотрите... что будет, донести мне,-- и он ушел.
   -- Ловко же они его побили.
   Немного погодя по коридору разнесся чей-то вой.
   -- Пьяницу обивают! -- кричали с радостью арестанты.
   -- Неужели здесь, в участке и в части, начальство всегда бьет пьяниц?
   -- Вытрезвляют отлично! В другой раз не захочешь.
   -- Еще бы!
   Пришел другой пьяница, но его лицо было не избито. Он плакал и говорил, что у него нет ни копейки денег, и его не пускали даже на пол.
   -- Ты не на концерт ли ходил? -- спросил я товарища, когда меня вновь прибывший арестант из тутошних стащил с нар.
   -- Нет! городового обругал.
   Я рассказал свои похождения, и арестанты прозвали меня филармонией.
   Ночь я пролежал под нарами, где даже и повернуться было нельзя и куда сверху в щели плевали старосты и хозяева этой каморы. Такое удовольствие мне досталось еще потому, что я обещал арестантам деньги, но другого пьяницу арестанты довели до того, что он ушел жаловаться дежурному, который и велел ему ночевать где-то в коридоре.
   А очень приятно лежать под нарами, особенно когда арестанты поют песни... Хоть эти песни не совсем хороши, но их слушаешь даром; а в дворянском собрании мне на хоры пришлось бы заплатить рубль да, кроме того, платить за одежду...
   Утром я получил свою одежду и облекся в нее. Не украли ее; даже платок был в целости, только я никак не ожидал, что спину моего пальто разрисуют мелом так, что без щетки этот круг с крестом в середине никак не сотрешь. И вот с этим крестом на другой день мне пришлось, прежде получения свободы, исходить пол-Петербурга, от части к двум участкам, и прийти с ним домой.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   В основу рассказа "Филармонический концерт" положен случай из жизни самого писателя. По стилю -- это вполне законченное произведение типа сценки или зарисовки с натуры. Но это не умаляет его идейно-художественной значимости. В повествовании Решетникова отчетливо обозначен нравственный суд над российской действительностью.
   Какой? В чем он проявляется? И разве не творил суд писатель-демократ в других своих произведениях? Конечно, он и раньше осуждал всяческий произвол и любые проявления социальной несправедливости, но обычно не затрагивал политических проблем.
   Здесь же Решетников в случайном по видимости происшествии коснулся главного вопроса той поры. Самодержавие отменило в 1861 году крепостное право. "Царь-освободитель" Александр II дал народу "волю". Но что изменилось в России? Изменилось ли самодержавие? Стала ли власть "гуманной" и соблюдает ли она права парода -- ну, хотя бы право на свободу от битья, от физических наказаний?
   Ничего не изменилось! Так утверждает Решетников. Частный как будто бы случай обобщается и свидетельствует о том, что произвол над народом -- это и есть основная функция самодержавного государства. Полиция по малейшему поводу хватает "провинившихся", не утруждая себя поисками и доказательствами вины. Полицейские возводят напраслину и нагло лгут. А их начальники задают пример рукоприкладства. Уголовники в камере, куда отправляют "протрезвиться" задержанного, также издеваются над ним: они оказываются, в сущности, необходимым элементом в этой "школе" запугивания людей независимых и с чувством собственного достоинства. Закономерно, что "Филармонический концерт" возбуждал у читателей той поры не только сочувствие к угнетенным, но и ненависть к угнетателям.

* * *

   "Филармонический концерт" -- печатается по изданию: Решетников Ф. М. Избр. произведения в 2-х т., т. I. М., 1956, с. 590-597. Впервые был опубликован в газете "Новое обозрение" (Тифлис, 1884, No 48, 18 февр.). В основу очерка, как полагал Г. И. Успенский, был положен случай из жизни самого Решетникова.

С.Е. Шаталов

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru