Навсегда останется удивительным, каким образом в краткое тринадцатилетнее царствование императора Александра III Россия поднялась на высоту такой внутренней крепости и такого мощного внешнего положения. Всякая попытка объяснить это для нас интересна. Такой интерес представляют следующие строки князя Вл. П. Мещерского, относящиеся ко времени, последовавшему за катастрофою 1 марта, когда все несколько успокоилось и огляделось после ужасного преступления.
"К новому Царю, подошли новые люди... Они возлюбили Его всего душой своею, думая только о Нем... Могучими звуками заговорила вокруг Него правда в устах этих людей, и Царь ей внимал всеми струнами своего чудной души. Голоса эти говорили Ему о нужде России в его силе, для спокойного труда всех, о призрачности и тщете европейских доктрин пред простыми и насущными потребностями народа, о вреде популярности, как цели государственного управления, о запасах честных русских людей, готовых на клич Государя всю душу вложить в служение Ему, -- и Царь не только внял и поверил этим голосам, Он им открыл навсегда прямую и широкую дорогу к Себе и, вдохновясь правдой, Он уверовал в Себя, как в источник правды и любви, и Россия, почуяв эту веру, как море после бури стихла, всею грудью вздохнула легко и свободно, и принялась за труд"...
"Исчез мрак, явился свет, при котором ложь отделилась от правды, миражи от действительных нужд, честные люди от бесчестных, доктринеры от тружеников жизни, и вместо сомнений, вернулась бодрость от уверенности, что Царская душа есть дом правды.
Эта правда не всегда была легка и светла, она часто бывала грустна и тяжела; но, тем не менее, ей внимало Царское ухо с тою же любовью к России, и никогда уныние от правды не входило в Царскую душу, и никогда дурное в людях, открывавшееся в этой правде, не ослабляло веры в хорошего русского человека".
Смысл русского самодержавия весь сводится к этому: совесть, трепещущая перед Богом, совесть -- державствующая над людьми. Вот и только, больше ничего не содержится в идее Царя-Помазанника Божия, помазанного на труд для людей, но ответственного не перед ними, а перед Богом, по избранию и провидением Которого он помазан. В русском самодержавии, таким образом, связаны в один узел три порядка разнородных явлений, материальные нужды народа, личная совесть и, наконец, Тот, перед Коим ответственность: вечный Судия мира и людей, от Него же не укроется ни малейшее помышление человеческое. Всякий из нас знает, до какой степени выше дело по совести, чем дело по закону; насколько больше мы старания влагаем, когда к нам подходит человек и доверчиво отдается под наше покровительство, нежели чем если человек хочет вести с нами все отношения, не доверяя, "по документам". Вот основание того, что русское самодержавие не ограничено многими хартиями: оно непоколебимо стоит на глубочайшем законе души человеческой, который неизменен был, не изменялся никогда и не изменится, который древнее всех хартий, древнее самой цивилизации европейской.
Всякий великий народ в основании бытия своего несет какую-нибудь историческую тайну. Такова у древних греков была красота, идея и чувство красоты, никогда потом в таких высоких формах не повторявшееся. У римлян этою идеею было право: еще во времена грубые, во времена необразованные они уже отличались высочайшею способностью определять и разграничивать все правовые отношения людей. Этим правом они скрепили народы и создали могущественнейшую в истории Империю. Западным народам христианской эры дано познание внешнего мира: науки досягнули у них таких глубин природы, вскрыли такие ее тайны, самого подозрения которых никогда не было у человека, и не было надежды проникнуть в них. От того образ Фауста есть самый понятный и вместе любимый на Западе; самый для него дорогой. Но Фауст подножием своих утех сделал кости бедной погибшей Гретхен, кости ее погибшего ребенка, умершей от горя матери, убитого брата. По западному воззрению -- все это только аксессуары, все только незначащие подробности около прекрасного и глубокого бытия Фауста: и вот тут со своим протестом восстает Восток, тут проносится крик России, новый, незнаемый в истории, крик. Новая идея с этим криком входит в мир: идея совести, как еще не испытанной самодержицы мира, как самодержицы, которая низвергает к подножию своему и гордый разум с его науками, и право как оно выражено в юридических тонкостях, и, наконец -- красоту, как нечто внешнее, как оболочку предметов и как наружное созерцание с человеком.
Впервые опубликовано: Свет. СПб., 1897. 30 янв. No 29.