Розанов Василий Васильевич
Из записной книжки русского писателя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
   М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
   

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ

   <1899. 24 окт.>

1

   Все помешательство нашей эры заключается в расторжении плотского и духовного. Дети: да где же тут кончается дух и начинается тело? Для Фомы Аквинского, для Феофана "кольми паче глупы они перед семинаристом?". А для Бога? А для родителей? А сами в себе? Да это -- настоящая музыка,
   т. e. дети, музыка в движениях своих, музыка в красоте своей. И поразительна в них совершенная слиянность духа и тела, так сказать, еще не расклеен-- ность оболочки и содержания. Грех и есть это расклеивание, и душа странно темнеет, отставая от тела, отсыхая от тела, уединяясь в себя и становясь одна. Вообще, младенец -- загадка и тайна, и я хочу верить, что это святая тайна и святая загадка.
   На младенце-то аскетизм и осекается. Он не принял во внимание младенца, и он не принял во внимание семьи (духа ее, света ее); он только понял "плотоугодие" и, поняв это, т. е. ничего не поняв, поставил ограничения, рогатки, загородки.
   

2

   Хорош стих Гёте в "Коринфской невесте":
   
   Где за веру спор,
   Там, как ветром, сор
            И любовь, и дружба сметены...
   
   На этих "спорах" и погибла "любовь даже и к врагу". Стали определять "веру" -- и сбились. Сон Раскольникова в Сибири: "Ему снилось, что появилось какое-то маленькое насекомое, вроде трихины, и залезая в людей, заражало людей...". Заражало, если хотите, этим жаром "определения веры". "Люди хотели определить, -- снилось Раскольникову, -- что истина -- и не могли; хотели согласиться -- и не способны были к соглашению. Пролилась кровь, полилась кровь. И чем больше лилось крови, тем жар спора и жажда истины разгорячалась. Люди пришли к отчаянию и ничего не могли понять...". У Достоевского это хорошо. Он метил на Лебезятникова и других героев новой прессы; но ведь он метил на одно, а вещий его гений мог хватать дальше. Да и сон Раскольникова, исцеляющий и заканчивающий (хоронящий) эру его рационального развития, куда как дальше идет интересов текущей прессы и мелкого политиканства 60-х годов. "Бацилла" споров разрешается кротостью споров. Соня -- дитя веры, и погубленное дитя, растоптанное нашей северною цивилизацией. "Спорили... а Соню-то и проглядели, а она тут же, около вас, ходила". Соня и Свидригайлов? Полюсы ли они друг другу? Нет, и опять тут вещий гений Достоевского. Родственное в Соне и Свидригайлове -- то, что оба они не суть теоретики (Раскольников). Они суть тело и душа (и оба -- погубленные) одного и того же пола в человеке. Будем рассуждать и будем всматриваться. Соня -- кротка, кротчайшая из смертных, и вместе -- нисколько не безвольна (о, нет!). Но "кротости" нельзя построить умом, кротость есть категория пола. Замечательно, что Раскольников постоянно вспоминал Лизавету: "Она -- кроткая". Это Лизавета -- солдатка, рожавшая каждый год незаконных детей, за что ее била сестра процентщица.
   Она ее била, а Лизавета к ней ходила: "Все-таки сестра, своя кровь". И вот Раскольников все припоминал ее испуганные кроткие глаза, когда она отступала перед поднятым топором и даже рук не догадалась поднять. Вторая Соня, с менее печальною судьбой.
   Соня все-таки не пошла бы в Сибирь за девушкою, за подругою, пусть она и имела бы судьбу Раскольникова, характер, ум и душу Раскольникова. Тут... другой пол, нужно же это признать, нужно же иметь мужество увидеть это! Она любила его, т. е. эта кротчайшая и замечательная любовь имеет родником под собою не семинарию, но половую раздвоенность человека. Вот где познается сила библейского глагола: "И к мужу -- влечение твое", где указуется простой и натуральный факт неумолчного влечения женщины к мужчине. Пол и половое раздвоение человека потому и могущественны, на него потому и можно надеяться, что он есть сокровище чудес, и между прочим -- нравственных. Ничего нет прекраснее любящего человека; ничего нет вернее любящего человека. Все обманет; любовь эта -- никогда. Обман начинается, где кончилась любовь; но ведь мы говорим не о "кончилась", ведь начинают "кончать" и "приканчивать" ее другие, и категория "обмана" вся и начинается у них и с них.
   

3

   Иудеи не имеют заповеди любви, а не ссорятся. Мы имеем ее, а поедаем друг друга. Тут странное не в одних нас и не в нашей злой воле: а в том, почему мы не способны и нам не хочется любить. Иногда факт отсутствия в нас любви хочется понять премирно и трансцендентно.
   

4

   "Заповедания" похожи на медали: они висят на человеке, но не суть человек. А законы семени и крови суть человек, и такова именно Моисеева премудрость. Страшен и велик был сей человек и вправе был назвать себя боговидцем.
   До чего аскетизм и близость к Богу не имеют между собою ничего общего, видно особенно из одного случая с Моисеем. Он вел уже через пустыню народ (какой момент! какая миссия!); только что дал народу законы, в особенности столь удивительные законы семейного быта; недавно беседовал с Богом; и вот, имея тестя, сестру, брата, двух детей и жену он берет себе... эфиоплянку. Но пусть говорит священный текст, к которому мы ничего не прибавим:
   "От Киброт-Гаттаавы двинулся народ в Ассироф и остановился в Ас-- сирофе.
   И упрекали Мариам и Аарон Моисея за жену эфиоплянку, которую он взял, -- ибо он взял себе эфиоплянку. И сказали: одному ли Моисею говорил Господь? Не говорил ли он и нам?
   И услышал сие Господь. Моисей же был человек кротчайший из всех людей на земле (какое определение)!
   И сказал Господь внезапно Моисею и Аарону и Мариами: войдите вы трое в скинии собрания. И вышли все трое. И сошел Господь в облачном столпе, и стал у входа в скинии, позвал Аарона и Мариам, и вышли они оба.
   И сказал: слушайте слова Мои: если бывает у вас пророк Господень, то я открываюсь ему в видениях, во сне говорю с ним. Но не так с рабом Моим Моисеем, -- он верен во всем дому Моему.
   Устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит; как же вы не убоялись упрекать раба Моего, Моисея?
   И воспламенился гнев Господа на них, и Он отошел. И облако отошло от скинии, и вот Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот она в проказе.
   И сказал Аарон Моисею: господин мой! не поставь нам в грех, что мы поступили глупо и согрешили; не попусти, чтоб она была как мертворожденный младенец (какой язык, какие словообороты), у которого, когда он выходит из чрева матери своей, истлела уже половина тела.
   И возопил Моисей к Господу, говоря: Боже, исцели ее!
   И сказал Господь Моисею: если бы отец ее плюнул ей в лицо, то не должна ли была бы она стыдиться семь дней? Итак пусть будет она в заключении семь дней вне стана, а после опять возвратится.
   И пробыла Мариам в заключении вне стана семь дней, и народ не отправлялся в путь, доколе не возвратилась Мариам" (Числа, гл. 12).
   Факт этот не неизвестен богословам; но замечательно, что у некоторых (Хрисанф: "Религии древнего мира") высказан за это, как за подчинение "чувственности", упрек израильскому пророку. Даже проказа Мариам и страх Аарона, и прямой глагол Божий: "не осуди" -- не говорит уже ничего нашему сердцу. Так осела на нем пыль двух тысяч лет аскетизма, что по данному пункту и в данном направлении мы люто идем против самого "Господа сил"...
   

5

   Чайка на море. Как она хороша, будто глотая брызги волн, срезаемых ветром. И где гнездо ее? Мы уже сутки отделились от берега.
   

6

   Христос победил смерть. Между тем аскеты это совершенно переиначили, поставив задачею христианства -- победить рождение. Уставы монастырей, обеты монахов и множество аскетических молитв полны страха перед рождением и перед всем, чем оно окружено. Откуда это?
   
   <1899. 28 нояб.>

1

   Как неосторожен был древний спартанский обычай умерщвлять хилорожденных детей. Ньютон, когда родился, до того был слаб, что окружающие думали, что он через несколько часов умрет, потом -- что через несколько дней. Он жил 87 лет и совершил великое.
   Это -- не исключение. Об очень многих великих людях записано, что они родились чрезвычайно хилыми. Гений (на наш взгляд) -- это неправильность, необычайность и часто это физический или физиологический дефект (Бога слишком много, и материя -- разрушена или исковеркана). Хилость, болезнь, слабость, и именно при рождении, есть часто только показатель этой кружащейся "около Бога" материи. Таких надо по преимуществу хранить.
   

2

   Музыка снимает усталость с души человеческой. Музыка -- ветер; и душа наша -- ветер. Сливаясь, они усиливаются. Вот почему чудная музыка поднимает вихрь в душе.
   

3

   Отношение Рачинского (С. А., автор "Сельской школы") к христианству -- существенно эстетическое. Все Татево (имение, где он трудится и пишет) укладывается в формулу:
   
   Вечерний звон, вечерний звон,
   Как много дум наводит он.
   
   Он имеет почти ландшафтное представление о церкви; но не моральное и не философское и даже не чисто религиозное.
   

4

   Никто не обращал внимания на эстетическую сторону Евангелия. Между тем это есть единственная книга, где нет жеста некрасивого, словооборота неловкого, или безобразной строки. Замечательно.
   

5

   Иудеи качаются на молитве (видел в синагоге); египетские статуэтки (в Эрмитаже), самые крошечные, в вершок вышины -- все идут. Вот черта родства, бросающаяся в глаза, и которая ускользнула от ученых.
   

6

   Христос есть Евхаристия, сошедшая на землю: причащение человека Богом. "Закланный от сложения мира Агнец". Как много тайн в религии. Что мы в них разобрали? -- ничего.
   

7

   Что есть "суббота" (у евреев)? -- Не знаем. -- Что есть отрицание субботы (Иисусом)? -- Посему тоже не знаем. С этого исследования могла бы пойти большая наука. -- "Виноват, маленьким людям нужна маленькая наука".
   

8

   У животных есть душа -- ребенка; но только она никогда не вырастет.
   Дети, я наблюдал, до дрожи (от нетерпения приблизиться) любят животных; трехлеток неутомимо ловит, хоть и безнадежно, курицу; устал, почти валится, а все еще бредет к избе, к кусту, за который забежала двуногая приятельница. Дети чувствуют животных. Обратно животные что-то святое чувствуют в детях (никогда их не кусают). Интересно бы дитя (но осторожно) внести в клетку хищников: его бы не растерзали. "Вавилонские отроки" в "пещи огненной" -- среди пламени, но не сгорают. Ужасное воспоминание: в Лесном (близ Петербурга), при пожаре дачи, сгорел мальчик лет трех. Что чувствовали родители. .. Какая жизнь их потом. Поразительна причина: родители потащили других детей, а этого поручили няньке (ночью впопыхах); она было и понесла, но тут -- узел (имущество) под кроватью; она оставила мальчика в кроватке, и потащила и вытащила узел -- "за мальченком еще вернусь", но не вернулась, пламя быстро охватило все. Через 2-3 дня, я еду в конке (из Лесного) и слышу разговор об этом; какая-то другая прислуга защищает, и пребодреньким, крепоньким голоском, "свою сестру": "Каждому, батюшко, свое дорого"... Тут не сердце, тут какая-то притупленность воображения.
   Среди тысяч своих грехов мне отрадно вспомнить связь с этими родителями. Весть о сгоревшем мальчике разнеслась сейчас же, поутру, когда еще головни догорали, и все пепелище полно было угля и воды. Вечер; "вот ведь и час всеобщего и их (родителей) отдыха; как-то они отдыхают"... И я встал, и несколько раз (несколько вечеров) вставал и молился Богу об успокоении и облегчении их души. Может быть, не хорошо об этом вспоминать, но уж кстати: так-то бы легче нам было всем.
   
   <1899. 19 дек.>

1

   Греческая скульптура давала изображение прекрасного тела, но или бессильна была, или не догадалась пролить в него теплоту. Ниобея есть, кажется, единственное трагическое изваяние, Лаокоон имеет боль, но ее в
   обилии можно наблюдать на наших северных скотопригонных дворах. Это -- физиология, а не искусство. Чувство жалости, сострадания или умиления, вообще положительные движения души, не возбуждаются греческими мраморами. Смотря на разные фризы, с бесчисленными конями, точно смотришь во двор конногвардейского полка и тамошние затейливые упражнения. Все это оставляет нас холодными. Геркулес, с его знаменитыми мускулами -- отвратителен. Самое большее, чего достигает это искусство -- удивление. "Они так видели природу, умели повторить ее". Но это недостаточно.
   Самое чувство природы было у них внешне. Они не передавали жизни природы. Глаза всегда закрыты, т. е. в душу человека они и не заглядывали, не надеясь, что-нибудь прочитать в ней. "Чтения в сердцах", термин, слишком известный в русской литературе, -- не было как в худом, так и в хорошем смысле. Вот уж "не инквизиторы"... Статуи их всегда в позе, но никогда или очень редко -- в движении. Вообще пения тела, музыки тела они не передали и, может быть, не заметили. Напр., танец... у них были хоры, степенно двигавшиеся, но не было собственно танцев, не было пляски. Пляска -- это уже Восток; это -- упоение, исступление, то падающее, то подымающееся и, в случае поднятия -- это уже "сивиллы" и "пророки", как их дивно изваял Микель-Анджелло. Тут -- другой мир, негреческий.
   Мир греческий -- спокойствие. Для многих это достоинство, но может быть и вправе быть вкус, для которого это -- недостаток. Греция умерла, естественно скончалась, а это во всяком случае недостаток. Она даже не жила слишком долго, т. е. слишком прочно. Силы ее были прекрасны, но оне не были бесконечны и даже не были собственно роскошны. Можно сказать "роскошная Сирия", но нельзя сказать "роскошная Греция". Не идет, т. е. неправдоподобно.
   
   И тихо веет ночь сирийских роз бальзамом
   
   -- этого стиха вовсе нельзя сказать об Ахайе, Пелопонесе, Аттике. А этот стих таков, что его надо было сказать, и земля не была бы совершенна, если бы к ней не применим был, где-нибудь и когда-нибудь, именно этот стих. Вообще тут историческое suum cuique {каждому свое (лат.).}.
   Неприятная черта Греции -- излишняя открытость и отсутствие какой-либо тайны. "Таинственная Греция" -- опять это не идет сказать, и даже прозаический Рим был чуть-чуть таинственнее эллинов и эллинизма. Это также недостаток. Что за жизнь без тайн? Без сокровенностей? Почти не для чего жить. Всякий народ живет потому, что он видит в себе тайну и любопытствует видеть, как она раскроется. "Тысячу лет буду идти, никогда не устану, а уж увижу чудо". Для этого люди путешествуют и особенно для этого странствуют паломники. В Греции не было чуда, ни даже светского; не говоря о святом. "Чудища" далеких морей, родные Сциллы и Харибды, были сказочным мифом простого невежества. Они не знали чуда тут, сейчас, возле себя, в сложении мира и тайнодействии мира. Они не коснулись сокровенностей... Они не чувствовали Бога. Как глубока одна простая черта евреев: страх произнести или написать имя, название Божие:
   -- Зачем тебе оно? Оно -- чудно.
   Так отвечает богоборцу-Иакову Бог, с ним боровшийся в ночи и повредивший ему бедро. Казалось бы, какое простое и почти "антропоморфическое" событие, между тем в изложении Моисея это веет на читателя его книги страхом. Вообще чувство религиозного страха навевается Библиею. Грецию можно было исходить вдоль и поперек и сказать в заключение: "Нигде и никаких страхов".
   Греция была слишком светская страна -- вот ее главный недостаток. Замечательно, что к самому концу ее существования появляется тяготение восполнить именно указанные недостатки. Появляются элевзинские (и другие) "таинства", вовсе не упоминаемые у Гомера, т. е. вовсе не существовавшие в древности. Платон разделяет свою философию на опубликованную и "тайную" (акроамфтическую) и несколько прячется в тени своей академии. Пифагор основывает тайный союз. Но все это не древне, не исконно, и, может быть, все это не вполне оригинально. И Платон, и Аристотель были посетителями чужих стран. Наконец, европеец начинает быть "соглядатаем" человеческих душ. Взамен смешных Харибд и Сцилл появляются отчасти настоящие Сциллы и Харибды, но тут полез Восток... чудовищный и неодолимый.
   Сгинь нечистый!..
   Но заклинания уже не действовали. Это Хоме-Бруту в "Вие", внутренний голос говорит в роковую минуту:
   -- Закрой глаза и не смотри.
   Хома-Брут взглянул -- и умер. Полюбопытствовал. Жена Лота обернулась на горящие Содом и Гоморру -- и обратилась в соляный столб; Ева, общая прародительница рода человеческого, тоже полюбопытствовала -- и "умерла для Бога". Удивительная судьба любопытства в истории. Во всяком случае, едва глазами Александра Македонского Греция взглянула на Восток -- она умерла, как и бедный семинарист Хома-Брут. И соблазнительно, и страшно было посмотреть; и смертно.
   Восток -- тайна. Я объясняю это просто тем, что Азия есть самый большой, крупный, тяжеловесный материк, и естественно главное нашей планеты сосредоточивается в Азии. В самом большом помещении самое большое сокровище. Греция была светелочною, мезонинчиком, или, пожалуй, фигурным крыльцом. Это мало, хотя, конечно, это изящно; и хотя привлекательно, но не увлекательно. Это нравится в молодости, но в старости хочется другого.
   

КОММЕНТАРИИ

   Торгово-Промышленная Газета. Лит. приложение. 1899. 24 окт. No 32. С. 2-3; 28 нояб. No 37. С. 2-3; 19 дек. No 40. С. 2. Окончание этой серии статей см. в 1900 г.
   "Коринфская невеста" (1797) -- баллада И.В. Гёте, которая в переводе А. К. Толстого (1868) стала позднее поводом для статьи Розанова "Тут есть некая тайна" (Весы. 1904. No 4; см. том "Во дворе язычников" в наст. Собрании сочинений).
   Сон Раскольникова в Сибири... -- Розанов пересказывает Эпилог романа Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание".
   "И к мужу -- влечение твое" -- ср.: Быт. 3, 16.
   Вечерний звон, вечерний звон... -- стихотворение английского поэта Томаса Мура "Вечерний звон" (1827) в переводе (1828) И. И. Козлова.
   Кречинский -- герой пьесы А. В. Сухово-Кобылина "Свадьба Кречинского" 1855). "Вавилонские отроки" в "пещи огненной" -- 3 Мак. 6, 5.
   И тихо веет ночь сирийских роз бальзамом -- источник не установлен.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru