Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
ГЕРМАНСКИЙ "RENAISSANCE"
Древние греческие художники, в золотую пору своего искусства, окончив статую, высекали на ней надпись: "делал такой-то" (имя). Первые историки искусства не понимали этой надписи и думали, что она относится к произведениям, не совсем оконченным. Но когда стали находить совершеннейшие произведения Праксителя и Скопаса, то и на них увидели эту же надпись. Винкельман первый разгадал ее смысл. Он разъяснил, что в Греции было столь высокое представление об оконченном и совершенном произведении, что никогда художник не решался на своем произведении надписывать "сделал", но только "делал", т. е. трудился, но не достиг, старался, но не окончил. Тут было соединение истинной скромности и высокой требовательности от себя. Не нужно добавлять, что два эти качества вели греков от успеха к успеху, и как ни длинен был пройденный ими путь, они все шли по нему именно потому, что не видели его конца.
В Европе до сих пор все думали, что Германия времен Гёте, Шиллера, Канта и Гегеля погрубела со времени объединения, упоенная воинскими успехами и в усилиях промышленного соперничества с Англиею и Франциею. И вполне неожиданно было услышать из уст ее венценосного вождя в речи, сказанной по случаю окончания "Аллеи Победы" -- аллеи статуй генералов франко-прусской войны, -- что она чувствует себя совершенно счастливою и художественными успехами, столь значительными, что ей могла бы позавидовать Италия века Renaissance.
Статуи полководцев, ведших немцев к Парижу, могли вызвать у внука императора Вильгельма I исторические воспоминания или внушить ему политическую речь, но он предпочел вдаться в эстетические суждения и дать нечто вроде маршрута художественных законов, задач и целей. Живописец или скульптор не должен в созданиях своих преувеличивать страданий бедняка, а поражать его мерностью резца и кисти и воспитывать в нем вкус; не гоняться за новыми течениями в искусстве, а держаться старых традиций; не прибегать к базарным зазываниям, "ибо великие мастера Греции и итальянского Ренессанса не знали нынешних реклам и работали как Бог на душу положит, предоставляя людям говорить что угодно". Эти слова, может быть, предупреждают некоторые критические замечания, какие "Аллея Победы" могла бы вызвать в суждениях немецкой печати. Нельзя по этому поводу не заметить, что ни в Греции, ни в Италии XV века не было газет и журналистики, и, конечно, рекламы и литературного прославления в нашем смысле не существовало. Но как в Греции, так и в Италии скульпторы и художники не неглижировали оценкою своих произведений образованными современниками и едва ли полагали высшею и единственною задачею искусства исключительное удовлетворение требований своего заказчика, если даже он и был очень высоким лицом. Что касается до творения "как Бог на душу положит", то оно рискованно, ибо свидетельствует не о наученности, а о нежелании учиться, а учиться не пренебрегали ни Рафаэль, ни Микель-Анджело, ни Леонардо-- да-Винчи. Впрочем, мы можем только приветствовать наших западных соседей, что они в Берлине могут показать такую "школу, которая стоит на высоте, едва ли возможной даже в эпоху Возрождения", и что этот чрезвычайный успех достигнут не какими-то там жюри, комиссиями и конкурсами, этими мещанскими приемами мещанских царств, а прямым выбором мастеров императором. Художникам всего света остается только ехать в Берлин учиться... Несколько обидно для западных, южных, восточных и северных соседей Германии может только показаться выражение, что "у германского народа великие идеалы сделались постоянным благом, между тем как у прочих народов они в большей или меньшей степени затерялись". Это пристыжает их. И больно особенно потому, что Германия, не довольствуясь плодами трудов Мольтке, Бисмарка и всей системы "железа и крови", отодвигает куда-то на задний двор своих соседей и в области духа, где они думали преуспевать в то время, как Германия преуспевала с оружием в руках. Впрочем, всемирная сцена произведений духа уже не зависит от "маршрутов", предписываемых из Берлина, и в Петербурге, Париже, Вене, Риме, Лондоне и Стокгольме могут иметь свое мнение не только вообще об искусстве, но и, в частности, о берлинском искусстве и не приходить в отчаяние от своей отсталости и грубости.
В конце концов можно вспомнить греческих мастеров. Берлин уже все "сделал", тогда как Афины вечно только "делали".