Розанов Василий Васильевич
Перепуганные политики

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. В. Розанов

Перепуганные политики

   Кадеты и не менее их левая печать являют в последнее время зрелище испуганной вороны, которая тревожно каркает и прыгает назад при виде всякого куста или чучела в тряпках, представляющегося им страшной опасностью. Хочется сказать этим господам, что не надо было быть такими "храбрыми" два года назад и не надо быть до такой уж степени трусливыми сейчас. Люди эти, по-видимому, не знают середины между выкриками "наша взяла" и "все пропало". Но как один выкрик, так и другой не составляют никакой политики и даже никакого серьезного политического разговора.
   "Речь" в последнем нумере, можно сказать, показывает лицо бледнее смерти, сообщая "слухи" о предстоящем или о совершившемся объединении всех реакционных фракций. Тут и остатки "звездной палаты" 1906 года, члены которой остались, хотя "палата" и исчезла, и продолжают действовать каждый особо, становясь все вместе очень страшными. Тут и "высшая бюрократия", которая стоит крепко, как никогда, и в душе "никогда не признавала и не признает совершившегося политического преобразования России", т.е. Г. Думы. Затем идут правые члены Г. Совета и объединенное дворянство. Конечно, еще далее - Союз русского народа и черная сотня. Вот сколько врагов! Маленький заяц всех бы их проглотил; но Россия от такой убыли населения спасается только тем, что он никак не осмеливается приблизиться к своей жертве. В особенности же пугают зайца не эти готовые объединиться реакционные группы общества, а лица, до некоторой степени "вне общества стоящие". "Острые моменты третьей Думы не забыты, - шепчет заяц, помертвев от страха, своим читателям, - но эти лица решили, что ответить за эти моменты должен П.А. Столыпин, всецело виновный в них". Газета поясняет: "По всему вероятию, ему не будет предложена отставка, но может быть создано такое положение, при котором он сам уйдет". Здесь получается тот курьез, что люди, столько грызшие фигуру премьер-министра, теперь все убегают за его спину и ищут в нем единого прибежища.
   Политикой это нельзя назвать, и общество давно убедилось, что у кадетов никогда политики и не было, а было одно политиканство. Плачевные результаты в виде теперешней испуганности и проигрыша всей партии, всей игры, и вытекли из этого политиканства, в котором никак не могла принять участия Россия, и даже ее сколько-нибудь обширные круги. Кадеты все конспирировали, все прятались и шептались, готовя какие-то сногсшибательные ходы партийной тактики. Так как общество не могло же ограничиться ролью немого и покорного зрителя их великолепной игры, зрителя восхищенного и ничего не понимающего, то оно естественно перешло к роли равнодушного зрителя. Кадеты потеряли страну, т.е. потеряли соучастие общества в своей игре, и в один прекрасный или, лучше сказать, в один скверный для себя день, в день выборов в третью Думу, они увидели себя почти всеми оставленными. Тут дело заключается не в законе 3 июня, или не в одном этом законе, а в том, что совершилась перемена в отношении общества к ним. И кадеты никогда не поумнеют, пока не поймут этого, пока горестно не сознают, что общество разочаровалось, и основательно разочаровалось, в них. Такое сознание могло бы повести к совершенно новому движению партии, к перестроению всех ее понятий; но мы этого, конечно, никогда не увидим. Тупые люди, - а к ним принадлежат все доктринеры, - умирают, а не умнеют.
   Они были политическими интриганами, а не были политическою партиею. Серьезная политическая партия опирается на свою внутреннюю правоту перед страною, она исходит из необходимости и спасительности своей программы для страны, а не кладет на весы положения какие-то слухи, какие-то "интервью", не прислушивается к тому, что сказало такое-то лицо и что сказало другое лицо. Серьезная политическая партия отступает, а не бежит; она остается не у дел, видит свои желания неосуществимыми, но она не кричит на весь свет о том, что ее собираются высечь. И если есть настоящая правота у такой партии, то, сохранив свое достоинство, она со временем возрождается и получает влияние на ход государственных дел. Разбитость кадетов тем замечательна, что это есть окончательная разбитость и что в ней получила свой крах вообще часть русской интеллигенции, - эта книжная и теоретическая интеллигенция, оказавшаяся неспособною к творческой государственной работе.
   В политике нужно мужество и спокойствие, и меньше интереса к лицам и больше интереса к делу. Наконец, народное и государственное дело нельзя делать без уважения к государству и народу. Вот по части этого уважения интеллигенция наша выказала тоже большой крах, и на него пора ей оглянуться. Прислушаясь к тону либеральной и радикальной печати, приходишь к заключению, что зерно дела у этих будто бы "партий" заключается не столько даже в программах, сколько в непрестанном желании оскорблять и оскорблять, унижать и унижать, подозревать и подозревать, клеветовать исподтишка или, если возможно, явно. Эта постоянная озлобленность составляет весь темперамент партий. Не гнев, а именно озлобленность. С этими не столько чувствами, сколько подонками чувства нельзя быть способным ни к какому большому делу. Чем теперь поздно жаловаться или позорно пугаться "объединения всех реакционных партий", следовало в 1906 и 1907 году сохранять настоящее уважение к русскому народу, к его истории и преданиям, к его заветам и духу. Нужно было относиться с осторожностью к этой громадной величине и не дразнить ее и не мучить ее каленым железом. К чему это было делать? Чему "политическому" помогло издевательство над солдатом-мучеником, над униженным духовенством, что положительно служило и служит колоритом радикальной и либеральной печати и что было темою некоторых речей в Г. Думе если не при соучастии, то и без протеста со стороны кадетов? Чем они ответили на речь армянина Зурабяна? Молчаливым согласием! Это слишком мало и это совершенно оскорбительно было со стороны руководящей фракции Г. Думы: в Г. Думе, предполагается, собрались выразители народного взгляда, народной воли. А так как нет почти семьи русской, и крестьянской, и купеческой, и дворянской, и всякой, из которой кто-нибудь не служил бы в армии, то очевидно, оскорбление армии "при благосклонном сочувствии кадетов" никак не может выразить собою ни народного мнения, ни народной воли. Перебирая в уме подобные инциденты, ясно видишь, что правительству осталось сохранить уважение к русскому народу, сохранить общение с русским народом, словом - остаться русским правительством и перестать уважать эту партию, хотя она и была "руководящею" в Г. Думе. А она просилась к власти; просила, даже требовала, чтобы ее сделали "правительством"! Хорошо было бы правительство, не уважающее народа и армии. Вот расчеты-то за это неуважение и пришли теперь; они пришли в виде неуважения к самой этой партии, того неуважения, около которого невольно "объединяются" все не реакционные, а просто русские элементы. Конечно, русская пословица полуиностранным кадетам не поучение, но, перебрав Даля, они могли бы там найти изречение: "Как аукнется, так и откликнется".
  
   Впервые опубликовано: "Новое Время". 1908. 10 авг. N 11642 .
   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_perepugannye.html.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru