Розанов Василий Васильевич
В полусвете ученых кафедр

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

В полусвете ученых кафедр

I

   Если бы я сказал, что юбилейные "Русские Ведомости" -- некультурная газета, то многие бы удивились. Между тем это так же просто, как о человеке, не знающем "материков земного шара", -- очевидно, что он не знает "географии".
   "Культура" -- не газетное понятие и не понятие наших последних лет и десятилетий. Наши года и десятилетия, как и совокупность газет, вправе "по-своему" распоряжаться, "по-своему" определять, "по-своему" начинять содержанием такие новые и современные им слова, таких "сверстников" по рождению, как "граммофон", "телефон", как "электроны", "рентгеновские лучи" и прочие новейшие открытия и изобретения; или -- чтобы перейти в область духовных явлений -- такие понятия, как "декадентство", "теософия" и проч. "При нас" возникли, мы их и "определяем", "толкуем". Мы -- современники всему этому, мы -- братья, "сродственники", как говорят крестьяне. Тут -- все наши права, права нашего ума, учености и даже прихоти.
   Но никакая ученость, ни даже десятков профессоров, ютящихся в "Русских Ведомостях", не может начать "по-своему" понимать географию, потому что географию начали греки, а все продолжавшие заниматься "географиею" и употреблять это название уже были связаны тем именно представлением и понятием, какое греки имели о задачах этой науки. "Греки" определили, Страбон назвал свое описание стран и народов земного шара "Географиею", -- и Риттер или Реклю, хотя они гораздо ученее Страбона и больше его знают в этой науке, -- не вправе ничего прибавить к пониманию, к понятию, к определению "географии".
   "Культура" и "культурный" сделались словами, пошедшими по улице; и ничего нет обыкновеннее теперь, как увидеть компанийку безграмотных евреев, с примесью не столь безграмотного, но глуповатого русского, которые печатают возмутительную мерзость, мошеннические и идиотические книжонки и ставят под ним фирму (боюсь, нет ли такой, и тогда извиняюсь: я пишу для примера): "Книгоиздательство культура". Причем, по полной безграмотности и не зная даже слова "Страбон", они совершенно чистосердечно, совершенно искренно считают себя "культурными людьми" на Руси, "культурными деятелями" в "нашей несчастной и темной родине". Я совсем подбираюсь к "Русским Ведомостям", да и читатель, вероятно, догадался, как просто и ясно дело. Слова "культура" и "культурный" запылились и загрязнились на улице. Они печально и страшно охулиганились. И охулиганили их люди и лица, которые, не имея понятия о культуре, стали начинять это имя своими личными мерзостями, своими личными глупостями, своею личною необразованностью, -- но придавая всему этому "личному" и "своему" внешнюю технику и шаблоны "культуры".
   1) Байрон -- печатался.
   2) Оль д'Ор тоже печатается.
   3) Следовательно, Оль д'Ор продолжает дальше дело Байрона. А так как Оль д'Ор еврей, то может сказать: "Я продолжаю гешефтмахерство Байрона, и еврейский приват-доцент Коган поместит меня в "Историю всемирной литературы".
   Что вы тут сделаете и как опровергнете Оль д'Ора и Когана? Они люди грамотные, а Коган даже ученый. Они будут настаивать на сходстве имен ("литератор"), на предмете деятельности, -- разумеется, с разницей таланта. Но ведь и "маршалы" Наполеона входят в "наполеоновскую эпоху", и даже "ветерана старой гвардии", простого солдата, барабанщика -- нельзя исключить из "наполеоновской эпопеи". Оль д'Ор и считает себя "старым ветераном байроновской и пушкинской эпохи".
   Ничего не поделаешь. Формально прав.
   Но внутренно, но субъективно, но всеми силами сердца мы чувствуем, что совершилось какое-то великое святотатство около имен Наполеона, Байрона и Пушкина; что произошло хулиганство в великой традиции; что пришел какой-то переодевалыцик-актер, намазал все физиономии гримом, всех остриг и надел на всех парики из мертвых волос. И теперь в этой общей беде никого узнать нельзя, "родного папашу не различишь".
   1) Культурный человек был Буслаев и делал культуру.
   2) Но также и еврей Маркинзон, издающий "Советы молодым юношам, предающимся порокам", называет себя "культурным деятелем" и продолжающим традиции общечеловеческой "культуры".
   Маски смешались. Люди смешались. Понятия, книги смешались. Пришла беда, ужасная беда. Собственно, Маркинзоном, Оль д'Ором и Коганом культура подсекается в корень, она вся задымилась, затянулась болотом, гнилью...
   Бес пришел. Актер пришел.
   Среди этого остается только крикнуть:
   -- Да как понимал "географию" Страбон? Как с культурою все дело "началось"? И какое с этим именем соединялось понятие тогда и все времена "до нас"? "Мы" потерялись, заблудились, -- и вернемся к "древнему", "первоначальному".
   Другого пути и спасения нет.
   Что же такое "культура"?
   Возделывание. "Культурные" растения суть "возделанные" растения в отличие от диких, растущих в лесу.
   Агрикультура -- возделывание земли, обработка полей.
   Кем? На что? Что такое "культура" как кругооборот, очевидно, обширного мира явлений, -- где "агрикультура", очевидно, только часть и "культурные растения" лишь цветная полоска в необозримой ткани. Откуда слово? И что оно выражает? Где "география" и как к ее идее пришел Страбон?
   "Agros colo" -- обрабатываю поля. Отсюда -- "агрикультура" как возделывание полей.
   Центр понятия -- "colo", слово древнего Лациума, времен Ромула и Нумы Помпилия, когда Европа только рождалась и "нас" совсем не было. Ничего мы к смыслу этого слова не можем прибавить, и не смеют отступить от него Оль д'Ор, Коган, Маркинзон и "Русские Ведомости".
   А слово это имеет физическую сторону, от которого потекла "агрикультура".
   И имеет духовную сторону, от которого потекли религиозные "культы". Гимназисты заучивают слово в четырех основных грамматических формах, из которых третья есть уже имя всемирного явления: colo, colui, cultum, colere. Беру старого Кронеберга и выписываю из лексикона все значения слова, дабы обнялись в мысли читателя все понятия древнего Лациума:
   "Colo, lui, cultum, colere -- пахать, возделывать землю. Почитать, чтить, иногда -- любить. Жить, жительствовать, обитать. Стараться о чем, украшать себя, убираться. Почитать Бога, обрабатывать поле, жительствовать, жить, торжествовать, праздновать; почитать подарками, жить по обыкновению предков; colere inter se -- любить друг друга; colere studia -- предаться наукам" (стр. 95 изд. 1870 года).
   Когда вы прочтете эти строки хладнокровного словаря, то на вас повеет каким-то теплом. Удивительно в словаре!! Это тепло принес в слово древний Лациум, когда еще в России бродил пещерный медведь и зубр был самое "образованное животное". Ничего не было. Пустынна Европа. И вот народ великих задатков в себе и всемирного предназначения создает слово сложных оттенков и интонаций, которые, стараясь выразить по-русски, русский немец употребляет все самые благородные и прекрасные слова, с каким-то веянием тепла около них, души около них. Colo -- это именно душа человеческая, в практической и идеальной ее двойственности, в грустной заботе ее работать и работать, "иначе нечего есть", но и -- отдохнуть, украситься и помолиться. Прямо -- великое слово, в уровень библейским строкам, где тоже говорится о человеке, что ему удел -- "в поте труда возделывать землю" и "в праздник украситься" и "помолиться Богу".
   Просто.
   Велико.
   И -- все.
   "Сомкнута" культура; "круг" завершился. Ничто не выйдет из этого "круга": ни географ Страбон с заботою обозреть и оставить потомкам память о землях и племенах, какие он видел или о которых слух до него донесся; ни Колумб с заботою открыть земли "внизу земного шара"; ни учредители римских "Fastes" (праздничные дни); ни наш Троицын день, с березками, с молитвами; ни подвиг Сусанина, с заботой "сохранить царя Руси"; ни Аввакум, со страхом его и тоскою, что разрушают "древнюю храмину" веры и "культа" (церковных форм).
   Великое, величайшее слово! Оно объемлет все теплое на земле, всю любовь человеческую к вещам, к предметам, от гребня в волосах крестьянки Лациума ("сою -- украшаю") до нашего православного богослужения ("colo -- почитаю Бога")... Все, где человек любил, все, к чему он приложил руку, о чем подумал, о чем позаботился, -- и непременно любовно положительно, -- объемлется этим великим словом. Но перечтем еще все значения: и мы увидим, что в них не защемлен хотя бы крупинкою оттенок вражды, раздора, ненависти.
   Ничего.
   Ни одного темного чувства.
   В "культуру" входит один свет, благородный, чистый свет.
   -- Читатели! -- кричу на весь свет. -- Да где же тут "Русские Ведомости", и Коган, и Оль д'Ор!..

* * *

   Читатель до того напуган приближением сюда "Русских Ведомостей", что уже не может произнести слова, а только машет руками:
   -- Вон! Вон! Вон!
   Он проникся, этот "обыкновенный русский читатель" ("colo" -- живу, жительствую, очевидно, -- по соседству других слов -- "обывательствую"),--проникся духом римских слов, где говорится о всем милом и дорогом человеку и человечеству, поистине -- "труждающемуся и обремененному" человечеству, -- которое в ответ на скорбь земную, на жалкий и грустный удел человеческий, подъяло в согласии, подъяло в гармонии ("colere inter se -- любить друг друга") бесчисленные труды, заботы, от гребеночки до поля ("агрикультура"), от богов Лациума до Троице-Сергиева Посада, с воплем, обращенным ко всем будущим поколениям:
   -- Не станем ссориться! "Богов" много, и который "Бог" настоящий--не дано знать ограниченному разуму человеческому. Но соединимся вот на чем: почтим ("colo -- почитаю, чту") все на земле и во всяком человеке и времени, на чем лежит след почитания человеческого ("cultus -- почитание, богослужение")... Почтим это самое почтение, почтительное отношение, благочестие людей, благородствование людей, где бы они ни жили, как бы ни назывались, к чему бы благочестиво и благородно ни отнеслись, к "гребню" ли в волосах женщины, к "статуе" ли бога и богов, у каждого своих, -- к полю, к посаженному дереву, к овце, корове, яблоне, к судье, чиновнику, царю, рабу... Соединиться на предметах мы не можем, "каждый любит свое", и мы избираем новый лозунг всемирного соединения--не "предметы", а эту нить из сердца нашего к предметам:
   1) белая она ("colo -- люблю") -- это культура; и пусть во все времена соединенные "почитанием" к вещам, людям, богам и чиновникам люди именуются "культурными". Это -- завет Рима на все времена;
   2) а если черная эта нить, если люди богохульствуют, разрушают святыни, ничего не почитают, если все им враждебно и чуждо...
   Рим недоговорил, а Русь досказывает, "испытанная во временах":
   3) это -- хулиганы.
   Где же место, среди культурных людей или среди хулиганов, "Русских Ведомостей", если в 50 лет ни разу они не сказали, не оглянулись, не подслушали и не передали своим читателям простого зрительного впечатления:
   1) "Вчера зажглись священные огни и московский люд в Кремле встретил свое Воскресение Христово".
   2) "Один из профессоров побывал у Троице-Сергия и вот передал впечатления" (следует "рассказ" или "очерк").
   Хоть бы приблизительно что подобное! И конечно, все о "Русских Ведомостях" знают то, что седобородые старцы Лациума передали бы на своем латинском языке:
   "Barbari sunt. Deos non habent. Mores eorum saevi et primitivi sunt. Homines infini et in fensi.
   По-русски:
   "Это дикие люди. Богов у них нет. Нравы у них первобытные. Племя ко всему неприязненное и низкое".
   Они ответят, едва ли оспаривая эту характеристику, возражением "с другой стороны":
   -- Но мы, однако, любим граммофон, -- и знаем, как он устроен. И поздравлявшие их с юбилеем подтвердят:
   -- Да. Они любят граммофон и социалистов.
   Я отвечу, что это -- "современное нам" и переоценивать культуру не может. Газета и сотрудники и могут взять себе какое-нибудь другое имя: "граммофонные люди", "техники новейших изобретений", "рекомендательная контора новейших усовершенствований" и т.д. и т.д.; общее и очень верно: "люди, гоняющиеся за всем новым и новеньким". Но старого слова "культура", в его, так сказать, "страбоновском смысле" и под покровом которого выросла вся Европа, они брать себе не могут... Особенно с социализмом, который есть сумма отрицательных отношений ко всей сумме явлений старой культуры... "Старой", я оговорился. Но кроме "старой" -- и нет другой "культуры" в Европе, по существу и смыслу ее происхождения из любви, почитания, уважения, благородствования около предметов, людей и человеческих отношений. Культура глубочайше есть историческое явление; она вся в "прежде", в корнях, во "вчерашнем", в "древнем"... "Культура" и "это новенькое" -- несовместимы. "Старая культура", веками накопленная, лишь припускает к себе новое, по строжайшей в нем оценке лучшего; не "своей", "партийной" оценке, а всемирной и общечеловеческой оценке. Но даже великие новые вещи, вроде новых методов лечения в медицине, она "припускает", при всей их удивительности и благости, как "кое-что", без торопливости и особого восторга и уж решительно без всякого перед ними "преклонения", ибо собственные ее сокровища, включающие и Рим и христианство, Капитолий и Ватикан, и наши троице-сергиевские березки, и географические открытия, включительно с Колумбом, до такой степени велики, необходимы человечеству вечною необходимостью, что, напр., весь Пастёр около этого -- то же, что холмик в Альпах. И сам Пастёр (религиозный человек) это знал. Вот почему почти первый признак "дикости", "необразованности" и "некультурности", первый и самый безошибочный, -- есть "радостная встреча" новенькому, вечный шум и реклама и нервы перед "последней новостью", литературы ли, философии ли, техники ли: то самое, с охапкой чего вечно бегут Оль д'Ор, Коган и "Русские Ведомости". "Русские Ведомости" в самом деле, и совершенно просто, и очень точно, -- необразованная газета. Ученая -- да. Все новинки знает -- да. "Последнее слово науки" знает -- да, да и да! Но все это и отдаленно не слагает "образованности", -- тоже древнего и утонченного слова, культурного и одухотворенного слова. Слово это, тоже как и "культура", идет из традиции и корней, из древнего и "вчера", чего по принципу не переносят semper saevi [всегда злые (лат.)] "Русские Ведомости". Помилуйте:
   1) Граммофон признают, церковь отвергают.
   2) Оскара Уайльда чтут, Библию читать не советуют.
   Полная дикость и необразованность. Полные "примитивы". Возьмем еще область тысячелетнего любящего созидания, -- нашу местную, русскую. Если бы у "Ведомостей" было чувство и сознание "отечества", они усилия употребили бы хоть что-нибудь дорогое и милое найти и показать в нем, -- ну, вот "Святую Ночь", на которую полюбовался же Чехов (рассказ его), или что-нибудь в прошлом, в прошлых царствованиях, в прошлых веках... Нашли бы, если бы любили ("colo -- люблю"). Находят же даже в Вавилоне, даже в раскопках, даже у скифов... Но в России нет "Святой Ночи" для "Русских Ведомостей". Для них в России, в своем отечестве, есть только "Темная ночь", чего даже в Скифии сплошь не было. И это ничего другого не значит, ничего иного не показывает, как что бедные профессора, издающие "Русские Ведомости", сидят в такой "ночи" невежества, что даже уж глазки их не различают, какое смешное зрелище представляют "профессора без отечества".
   -- Да. Мы чиновники министерства просвещения, но мы отечества не имеем. Потому что мы образованные.
   Это только на ярмарке показывать.

II

   По самому отсутствию желания что-нибудь найти, увидеть, вынюхать, -- как вот добрая собака "нюхом чувствует", что "хозяин в дом вернулся", -- в христианстве, в церкви, в отечестве своем, по всему этому явно, что "примитивы" "Русских Ведомостей" вовсе недовольны не состоянием отечества, не состоянием христианства или церкви, не дурными людьми теперь в них, а что им противно самое существо христианства, самое существо церкви, самое существо отечества...
   Т.е. именно те колоссальные тысячелетние отложения любви и уважения ("colo" -- отсюда "культура"), куда благородный человек слагал из души своей все лучшее, как птица-мать из груди выщипывает перышки и кладет их в гнездо, чтобы было мягче птенцам, будущим поколениям. Да, вот определение "культуры", пожалуй, охватывающее все оттенки римского понятия: великое гнездо человечества, и главным образом -- гнездо для детей, для будущего, для умягчения жизни человеческой и охранения ее от всего дикого, грубого и жестокого. Трудно было; вся жизнь страдальческая: и бедный ограниченный человек истощался и истощался в силах, чтобы "потом было лучше". Чтобы было легче; чтобы было нежнее (colo -- украшаю); чтобы было слаще (наряды, нарядный быт). Это "всемирное гнездо" устлано пушинками в самых разнообразных направлениях, самого разнообразного состава, -- практическими и духовными, физическими и идеальными, от ожерелья и танца до богослужения и молитвы. Но главные пласты всемирных отложений любви и уважения -- конечно, именно духовные: они именуются -- церковь, религия, сумма благоговении к прошлому, отечеству...
   -- А, "отечество", т.е. государство, это "наше-то правительство", -- кричат социалист, граммофон и "Русские Ведомости": что вы о нем скажете?
   -- Да очень простую вещь, что государство от полицейского офицера, стоящего на углу Литейного и Невского и говорящего извозчикам: "Заворачивай направо", до казначея, выдающего жалованье даже "отрицающему его профессору", и т.д., "до Коковцова", который мне может быть несимпатичен, да он, вероятно, этим и не интересуется, а я беру его "в идее", как "министра-председателя", как "ректора правительственного университета", -- это государство, -- говорю я, т.е. отечество in concreto, конечно же, есть сумма материальных благ, есть сумма физических необходимостей, без коих жизнь каждого была бы невозможна, ибо завтра же без него меня кто-нибудь бы зарезал и уж всенепременно ограбил... Конечно, "государство" и "правительство", от основания и до вершины, все сплошь, по замыслу, по идее, по намерению, по пафосу -- идеально; оно есть вековая практическая разработка одной идеи -- "добра", с полным устранением и изгнанием идеи зла. И государи наши, еще от Михаила Феодоровича, да и раньше -- еще от князей, от Владимира Мономаха и Ярослава Мудрого до "теперь", думали ли о законах, думали ли об управлении, о том, "какого куда воеводу поставить", воевали ли, заключали ли мир: о чем, скажите, кроме общего блага и улучшения всех вещей, они заботились и могли заботиться? Скажите по правде, неужели кто-нибудь из социалистов и граммофонов воображает хотя бы внутри души, будто чтобы Государь когда-нибудь задумывал: "А ну-ка я пошлю туда злого воеводу, взяточника и лихоимца", "а ну-ка я поведу войско, да пусть меня литовцы разобьют", "а ну-ка я народ поморю голодом", "а ну-ка я им подсыплю чумы"... Даже медный социал-граммофон такого не споет в медной утробе своей... Следовательно, о чем же может быть речь? О несчастье, а не о присутствии зла; о том, что и государи многого не могут, а не о том, чтобы они чего-нибудь злого пожелали. И "правительство" или "государство" есть именно сплошь и повсюду одно добро, -- и лишь на этой уверенности всех и зиждется любящее повиновение всех государству и готовность приносить ему жертвы и даже самую жизнь (война, войско)... О, поверьте, -- в "отечестве" содержится гораздо больше любящего электричества, чем во всех ваших "политических партиях" и "социалистических подразделениях", клюющих друг друга носами; оно молчит, и люди отечества -- молчат, но когда придет час -- они сделают. Просто -- молча "умрут за отечество", вот и все. Не социалистишкам, не журналистам и не гг. профессорам оспаривать величие и честь отечества. Итак -- сплошное добро (по идее, по замыслу). И "зло" приходит сюда не как собственная его идея, а как чуждая и враждебная ему идея, как болезнь, как рак, как нефрит входит в организм... Было гнездо, и пошел дождь: размочил, разорил. Ветер сорвал гнездо. Кукушка положила в гнездо чужие яйца (социализм)... Мало ли несчастий! Так несчастий, а не зла!!! И поезда крушатся: нельзя же из-за этого отрицать железные дороги и "негодовать на правительство, почему оно не снимает рельсы, так как на них бывают катастрофы". Профессора скажут: "Мы не так глупы, чтобы велеть снимать рельсы". В отношении железной дороги, где все уж слишком ясно, вы -- действительно "не так глупы", но в отношении более сложном, именно вот "отечества", где и концов мотка не разберешь, вы... именно так "примитивны", чтобы не сказать грубого слова. -- "Мы за социализм" и "непрерывно докладываем о всех съездах этой партии в нашей газете, как и о всякой с темпераментом речи выдающегося социалиста": разве это не входит в дух и содержание "Русских Ведомостей" да и все ее, этой газеты, радостные "встречи" и грустные "разочарования"... Но что же такое "социализм", как не "снимай вообще государственные рельсы". Для рабочего это, может быть, не глупо: он видит в "государстве" и "культуре" лишь уголок, до него относящийся, -- уголок жизни величиной с воробьиный нос. Но для профессоров, знающих "христианство", "церковь", "душу", "Грецию" и "Рим", такое общекультурное "снимай рельсы" -- невообразимо глупо. Кроме оговорки ("убежище" от опасности "попасть в глупые"):
   -- Да, может быть, они не знают Рима, Греции, души, христианства, церкви? "Снимай рельсы", и "социалисты" не оттого, что глупы, а оттого, что не понимают ничего в человеческой культуре?
   Вот это правда.
   Тут и секрет.
   Они все взяли "памятью", все уроки выучили "на память" и граммофонят на лекциях "об экономической борьбе пролетариев" в Риме, "о классовой розни в средние века", "о состоянии крестьянства перед началом реформации" (частые рубрики лекций, вечные темы занятий профессоров и их диссертаций), но
   1) они не понимают, что такое реформация, так как и понять этого нельзя, если сам не религиозен;
   2) соборы готические принимают за "игру природы", как-то появившуюся, потому-то и представить себе не могут таких идиотов, которые стали бы строить вообще дом молитвы, да еще с такими инкрустациями и узорами, как готика.
   -- Глупо!
   -- Вся история до граммофона и прихода социалистов была глупа. Вот что профессора думают и единственно могут думать о предмете своем, истории...
   Или, вернее, предмет-то они признают: 1) как свои лекции, 2) как германскую ученую литературу о нем и проч. Но реальный предмет этого книжного предмета, самую жизнь, они считают, и вправе единственно считать:
   -- Глупою!
   И просто потому, что они "с социальным оттенком".
   Да и еще основательнее по следующему: молитвы -- не надо, христианство -- призрак, религия -- не действительность.
   Т.е. не действительность -- самая душа истории.
   И тогда история, конечно, -- пуф.
   Так это и есть, -- и мы сейчас почувствуем поворот к "Русским Ведомостям". Считая, что самой души в истории нет, естественно, они, т.е. профессора с таким уровнем умственного развития, скучали преподавать "бесплодные" (без зерна в себе) науки в университете, науки "о пустом месте", науки "о человеческих предрассудках", и, позевывая в аудиториях, позевывая перед студентами, -- решились "отличаться перед читателями", и напр. "бороться с Коковцовым". Или вообще с представителями: 1) государства, 2) церкви, 3) христианства, 4) религии. "Опровергать предрассудки"... В сие море, нигде не кончающееся, и вплыли бедные "Русские Ведомости", и все плывут, и все плывут... никогда не приплывают... нигде конца не видно...
   Где же тут "конец увидеть"...
   Просто это глупо (и именно профессору "бороться с предрассудками")... Но "конец глупости увидеть" может только мудрый.
   
   Впервые опубликовано: Новое время. 1913. 11 и 12 сентября. No 13470, 13471.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru