Мне хочется сделать поправку относительно родительских комитетов при гимназиях. Те примеры их, которые мне привелось наблюдать, были чрезвычайно печальны, и, естественно, я сужу по "эмпирическому материалу". Но нужно быть весьма осторожным в этом деле. Суть дела заключается ведь в том, что одни только родители детей знают, видят и осязают домашнюю сторону гимназической работы; они видят то в "гимназии", как в государственном учреждении, как в "институте среднего образования", чего решительно не видит министерство, о чем понятия не имеет попечитель учебного округа и все в совокупности русские попечители учебных округов и чего не знает директор гимназии и весь учительский персонал (насколько они не суть в то же время и "родители"; но "чиновник" и "нормы службы" необыкновенно забивают "родителя" в человеке). Только единственно родителям видно, напр., разрушение здоровья учеников и учениц, изнурение физическое, истощение душевное, медленное в восемь лет перерабатывание живого, даровитого и оригинального мальчика и таковой же девочки в общеинтеллигентную балаболку, без своего взгляда, без своего глаза, с общими фразами... Видят превращение живой природы -- в пошлость. Опошление человека -- вот страшная работа, которую работает восемь лет гимназия над учеником. Потухший человек, потухшая душа -- вот результат всех программ, всех учебных заведений, всех сонмов учителей и профессоров, довольно "заштампованных"... В течение 30 лет я размышляю над школою; 12 лет был учителем гимназии; и уже размышлял об "учебном деле", как ученик, присматриваясь к товарищам, анализируя себя, 30 лет; а все вместе, т.е., беря ученические годы наблюдения и самоанализа, -- получим сорок лет... Сорок лет наблюдения и размышления человека все-таки неглупого, а главное -- страшно внимательного; и мне хочется, чтобы кто-нибудь воспользовался же этою массою работы, которая не всегда случится, не всегда будет "под рукою" у министерства и у страны. "Ненавидеть" у меня нет причин, ибо кто же будет ненавидеть счастье и воспитание своих детей: "мстить" у меня тоже нет причин, -- ибо все дети учатся недурно, две девочки и один мальчик ни разу "не оставались в том же классе" (одна из них -- уже кончила, и "с дополнительным классом", гимназию, две девочки "оставались" по одному разу в том же классе, чему я был "очень рад"). Привожу все эти подробности домашнего обихода для обоснования беспристрастия. Я действительно беспристрастен в этом деле и интереса личного не имею. Но у меня есть пафос общекультурный. В то же самое время, как я был педагогом и отцом пятерых учеников и учениц, -- я 1/2 века тружусь пером (и, след., мыслью) над темами общей культуры: философии ("О понимании", 737 стр.), истории, религии и литературной критики. Таким образом, случилось счастливое совпадение центров, -- которое опять же не во всяком времени, не во всяком десятилетии и не у всякого племени случится. Бог привел, что "глаз мой" (умственный глаз) поместился в самой оси того колеса, которое именуется всемирною культурою и спицы которого образуют великие отделы этой культуры. Молитва и алгебра, суд с адвокатами и церковь с богомольцами, семейная жизнь, журнальная работа, денежная нужда и фантазии поэта -- все это у меня "за пазухой", а не то, чтобы я это вижу "издали", -- не то, чтобы я сужу об этом "отвлеченно" и особенно с чужого голоса, как судят "другие", как говорят "в газетах", как говорят "в журналах". И вот мне хотелось бы, когда уже и смерть недалеко (59 лет), чтобы кто-нибудь воспользовался, чтобы воспользовалась наша дорогая Россия тем, что естественно открывается о "движущемся колесе" из его "оси", -- что мне случилось увидеть и о чем случилось догадаться, любя приблизительно одинаковою любовью почти все области культуры. Убеждение мое, -- самое глубокое, -- заключается в том, что через школы теперешнего типа происходит засыхание души человеческой и через этот процесс -- засыхание самой культуры человеческой. Цивилизация гаснет -- в гимназиях, в университетах. В деревне, на ярмарке, даже в старом кабаке (с "гармоникой") -- она или цветет, или "держится на прежнем уровне". "Историю продолжает" даже и кабак: да! да! -- говорю это я, написавший столько против алкоголизма. В "кабаке" Мармеладов рассказывает страшную историю своей семьи, а Раскольников ее слушает, -- чего не случится в торжественном годичном заседании Академии Наук. Цветет еще жизнь в семье и в семейных историях ("Война и мир", "Анна Каренина")... Цветет она в любви (поэзия). Цветет она в окопах, "где наша доблестная армия защищает отечество", в нянях, купцах, в нетрезвом попе -- история все-таки движется, не остановилась, не умерла. О, какая безумная любовь к этой живой истории! !! Кто ее не любит, господа? -- кто не любит зеленеющего Древа Жизни, поистине "в раю" выросшего и поистине "насажденного" самим Богом... Святые чаяния религии, святые воспоминания человечества. Но есть одно проклятое место, где "Древо Жизни" более не растет: это -- школа. Наша школа, на которую... "положено столько усилий". О, -- вот где "песенки не запоют", "сказочки не расскажут". Где умирает русский человек? -- в школе. Он перерабатывается там в "интеллигента" и в "космополита". Где умирает "поэт в зародыше"? -- в школе. Где умирает мудрец "еще в зачатке"? -- в школе. Да посмотрите на зрелище: так оно и есть! Вне "Древа Жизни" -- нет и талантов. Все прекрасное, живое, мудрое, поэтичное, героическое -- ex Natura, из Природы. Угасите ее, брызните мертвой водой на "яичко жизни" -- и вы сразу погасите всю историю. Погасите солнце. Вот погашением-то солнца и занимается школа, "столь культурно возделанная". Приносят в школу живое яичко. Это -- наши детки 9-10 лет: выносят из школы -- трупики, "протухшее яйцо". И -- ничего еще! Будьте уверены -- ничего "третьего". "Как превратить живое яйцо в протухшее" -- и есть задача школы, идеал ее, пафос ее. "С талантом и усердием выполняемый". Поразительно: таланты школы -- против жизни. Чем "талантливее школа", чем она "лучше организована", "тщательнее обдумана", -- тем меньше и меньше остается в ней "прежнего живого человека" -- этого сопливого Митьки с остренькими глазами, какого девяти лет привели в нее родители. "Где Митька?!" -- "Нет. Теперь это -- талантливый адвокат, со своими фразами". -- "Да человек-то где в нем?" -- "Господи: зачем "адвокату" -- "человек"? Адвокат "защищает" и кладет "гонорар" в карман.
Да так и везде. Зачем профессору "человек", -- теперешнему-то, который пикируется с Кассо? "Человек" нужен был Буслаеву, Менделееву, но теперешнему "ученому" "человек" вовсе не нужен. И вот -- история того, как "люди" постепенно превращаются и окончательно превратились в "адвокатов", "профессоров", "публицистов", стихоплетов и т.п. и т.п. Будьте уверены, никакой Диккенс теперь не напишет второго "Давида Копперфильда" и никакой Пушкин не задумается над образами Татьяны, Ленского и Онегина. То есть? Да -- Древо Жизни угасло, солнце не светит.
Почему? Как? да иначе-то как же? Ведь это -- "талантливая школа", "старательная и внимательная к ученику так утонченно, так научно, осторожно, медленно снимала "свое лицо" с того сопливого Митьки", но -- с остреньким глазом и с бездною живых зачатков в нем, -- и как бы кисточкою проводила по лицу его "шаблоны". "Вот мы тебе сделаем глазки", "вот мы тебе сделаем ротик", -- "будешь паинькой": нерусский, а -- общечеловек, "1/3 немца, 1/3 француза, 1/3 храброго римлянина, 1/3 художественного грека, 1/3 христианского попа". -- "Вот -- Закон Божий, вот -- латынь, вот -алгебра". Тянут сопливого Митьку, тянут по восьми направлениям. "Не больше 1/3 попа, не больше 1/3 римлянина..." Как больше -- так беда! Вон из гимназии. "Помилуйте: по другим предметам не успевает, -- зачитался прологов, любит жития святых, жития мучеников христианских". -- "Помилуйте: он бредит греками, спит с Гомером; а как же русская-то словесность??" -- "Вон". Как с "талантом", -- так его "вон", как с "порывом", -- так "вон"! Как "свое лицо" упорно, не сходит с сопливого, как только он "любит, каналья, древние русские сказки", "любит одного Виргилия", "любит только математику" -- так "ни к черту не способен, бездарность, туп, по семи предметам из 11-ти двойки". И заключительное -- "вон".
Эта машинка везде действует, это -- самая суть школы, особенно талантливой и "культурной": и везде она подстригает "первоначальный древний рай" в человеке, преображая его в Unter den Linden в Берлине, с кокотками, франтами, адвокатами и профессорами. "Позор Германии" весь сидит "в школе". Немцы не понимают, что они делают, и -- никогда не поймут, ибо "Рай" в них умер и осталось "Unter den Linden". "Мы носим галстух, как все, и рыбы ни за что не станем есть ножом": вот -- культура!
Понятно, что эта "культура" стала разрушать Реймский собор и пытаться уронить бомбу в Notre Dame de Paris. "Нам всего этого не нужно, нам нужен телефон".
-- "К черту Данте и Виргилий: граммофон поет мне песенку из кафешантана".
Ясно ли теперь для читателя, что культура действительно падает, солнце почернело и цивилизация гаснет. "Среди такой учености", -- и когда "типографии печатают умопомрачительное множество книг, журналов и газет".
Лицо погасло. И потому, что его тянули по 8 направлениям, "в грека", "в римлянина", "в христианина", "в немецкого патриота", "в директора фабрики", "в инженера", "в адвоката", "в журналиста". -- Лопнул человек: раскололся на 8 частиц и стал -- мелочь.
О, "мелочная душонка", враг Христа, враг Рима, враг Греции, враг самой Германии, ибо ты "урод-немец" и явил собою миру зрелище "изуродованной Германии".
* * *
Движение педагогическое должно быть -- к упрощению! Возврат к простоте систем, к несложности программ, к недолгим годам занятий в школе... "Освободите мое л", -- "спасите я человеческое": вот лозунг великого освобождения, школьного освобождения, которое решительно нуждается в своем 19 февраля. Пусть будет велик ученик, а школа -- маленькая! Да! да! говорю преступные слова, ужасные "для мира сего" с великою твердостью и добавочным восклицанием: тогда-то у нас появится на кафедре Грановский вместо Бодуэн-де-Куртенэ, вырастет В.О. Ключевский вместо "профессоров русской истории, имена же их Ты, Господи, веси", и вместо многоученого поэта и академика Бальмонта, который знает культуру мексиканскую, культуру египетскую, культуру индейскую -- появится простой Пушкин с его русским стихом и русским рассказом.
Господа: да неужели никто не услышит? Русь, неужто ты не хочешь знать своего русского дела!
Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 25 марта. No 14021.