Атаманъ Устя. Поволжская быль, въ двухъ частяхъ. Графа А. Саліаса. Спб., 1885 г. Изд. А. С. Суворина. Повѣсть эта, недавно вышедшая отдѣльнымъ изданіемъ, печаталась въ прошломъ году въ журналѣ Россія, издающемся въ Москвѣ г. Уманецъ. Признаемся, въ то время у насъ не хватило терпѣнія прочесть эту... поволжскую быль. Но вотъ появилась она отдѣльнымъ изданіемъ, прислана для отзыва и, дѣлать нечего,-- читать необходимо, надо оповѣстить публику о качествахъ этого новаго произведенія графа Саліаса, стяжавшаго когда-то литературную извѣстность романомъ Пугачевцы. Съ тѣхъ поръ прошло много времени, много написалъ гр. Саліасъ и дописался до Атамана Усти. Въ этой были все неправдоподобно, начиная съ языка, которымъ она написана. Вотъ образцы этого языка, взятые съ трехъ первыхъ страницъ книжки. "Широкое раздолье!...-- такъ начинается быль.-- Далеко во всѣ края раздвинулись зеленыя пустыя равнины, а по нимъ змѣемъ могучимъ вьется и бѣжитъ матушка Волга, катитъ свои сѣрыя и бурливыя волны, плескаясь о берега, прорывая и обмывая горы и холмы... Выйдя на свѣтъ Божій въ лѣсахъ дремучихъ коренной, исконной Руси, пробѣжавъ сотни верстъ чисто православныхъ городовъ и весей, холмовъ и родинъ, несется безъ устали среди всякой татарвы и нехристей упасть и сгинуть безслѣдно въ пучинѣ моря Каспія. (Все бы ничего, жаль подлежащаго нѣтъ...) И важенъ, гордъ, сказываютъ, Каспій, что проглотилъ матушку Волгу". Очевидно желаніе написать очень образно, а на дѣлѣ выходитъ довольно безобразно. Ниже: "мимо бѣгущая Волга-матушка то и дѣло кровью человѣческой красится, то и дѣло отсюда въ сѣрыхъ волнахъ своихъ мертвецовъ уноситъ и волей-неволей душегубамъ потакаетъ, концы ихъ озарныхъ дѣлъ прячетъ. Недалеко уже и до города Камышина, а тамъ и до Каспія осталось докатиться. И берега все дичѣе, все безлюднѣе". Хотя и "осталось докатиться", но авторъ не докатывается и останавливается въ Устиномъ Ярѣ, разбойничьемъ притонѣ, устроившемся въ какихъ-то развалинахъ. "Кто тутъ среди безлюдья построился, когда жили, какъ кончили?-- одному Богу извѣстно. Можетъ, святой подвижникъ отъ міра сюда удалился и зачалъ, отцы пустынники стекались и жили"... Сіе сверхъестественно: еще туда-сюда если бы подвижница "удалилась и зачала"... а то подвижникъ!... Сбѣжалась сюда "сволока" со всѣхъ концовъ Руси. "Не охотой сволочилась она сюда... И не грѣхи свои замаливать собралась здѣсь, а общно загуливать, иль зло свое срывать съ неповинныхъ, иль накипѣвшій гнѣвъ ухаживать, иль горе размыкивать". Изъ этихъ выдержекъ съ достаточною ясностью видно, что авторъ съ русскимъ языкомъ распоряжается такъ же немилосердно, какъ герои его были расправлялись съ купцами на рѣкѣ Волгѣ, которую "проглотилъ" Каспій. Вообще гр. Саліасъ съ русскою грамматикой не церемонится: "Дѣдушка Бѣлоусъ,-- пишетъ онъ,-- остался на своемъ баркасѣ и сталъ подремывать. Рыба клевала съ крючковъ червячки, а Бѣлоусъ тоже клевалъ носомъ въ пустѣ"... Оплошалъ, значитъ, корректоръ... Проглотилъ Каспій Волгу и никакой бы потери не было, если бы тотъ же Каспій проглотилъ и эту "поволжскую быль", которую правильнѣе было бы назвать небылицею на манеръ французскихъ романовъ тридцатыхъ годовъ. Атаманъ Устя -- переодѣтая въ мужское платье бѣглая дѣвка. Читатель догадывается объ этомъ при первомъ ея появленіи въ повѣсти. Одни только разбойники и "сволока сволочившаяся" этого не видятъ, хотя между ними немало бабъ, обыкновенно очень чуткихъ на этотъ счетъ, и несмотря на то, что секретъ Усти извѣстенъ нѣсколькимъ человѣкамъ изъ шайки и что трое разбойниковъ, поочередно, влюбляются въ ряженую героиню. Влюбляются они и геройствуютъ, и предательствуютъ, и жизнью жертвуютъ во вкусѣ "итальянскихъ бандитовъ, къ которымъ попалъ Сальваторъ Роза... въ балетѣ "Катарина -- дочь разбойника". Тутъ роль знаменитаго живописца выпадаетъ на долю глуповатаго юноши сержанта, посланнаго ловить разбойниковъ и попавшаго къ нимъ въ плѣнъ. Ну, само собою разумѣется, дѣвка-атаманъ сейчасъ въ него влюбилась; не замедлилъ и онъ въ нее влюбиться. Эсаулъ, уже давно въ нее влюбленный, приказалъ пристрѣлить сержанта. Устя переодѣлась опять въ женскій костюмъ и зарѣзалась въ то время, какъ его хоронили, забравшись въ могилу, чтобы навѣкъ не разлучиться съ милымъ. Очень трогательно... почти такъ же трогательно, какъ Битва русскихъ съ кабардинцами, или прекрасная магометанка, умирающая на гробѣ своего супруга, и такъ же похоже на быль.