Савин Иван
Майский барин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (рисунок с натуры)

  

И. Савин

Майский барин
(рисунок с натуры)

  
   Савин И. "Всех убиенных помяни, Россия...": Стихи и проза
   М., "Грифон", 2007
  
   На суде он вел себя вызывающе -- острил, обрывал свидетелей, весело раскланивался с кем-то из публики, во время речи обвинителя попросил разрешения "выйти курнуть". Председатель Петроревтрибунала несколько раз призывал его к порядку, грозил увеличением наказания, но это нисколько не помогало: подсудимый знал, что расстрел -- высшая мера наказания, а расстрел был обеспечен.
   Высокий, стройный, с шапкой светлых, вьющихся волос и лукавыми, чуть-чуть продолговатыми глазами, Майский Барин и теперь, после пятимесячного заключения и тяжелых принудительных работ, был как-то вызывающе, как-то неуместно красив, хотя и казался старше своих двадцати лет. Гораздо старше... У юноши его возраста не могло быть такой глубокой складки у рта, такого самообладания со склонностью к цинизму, такого надтреснутого голоса.
   И вместе с тем этот человек, этот светлокудрый мальчик, так рано познакомившийся с вином, женщинами, легкой наживой, кровью, человек, для которого убийство было только "мокрым делом", а вооруженный грабеж -- "сбором лимонов", -- казался иногда доверчивым глупым щенком, раздавленным настигшими его колесами...
   Начался допрос свидетелей. Первой ввели старуху, дочь и внуков которой подсудимый убил при налете на квартиру; старуха спаслась, притворившись умершей от испуга.
   -- Вы узнаете подсудимого? -- спросил председатель.
   -- Узнаю, узнаю, -- залепетала, плача, старуха, -- это убийца моих дорогих...
   Подсудимый встал и сказал, снимая воображаемую шляпу:
   -- Разрешите представиться мадам, -- Майский Барин, он же -- барон Мерин и граф Панельный. Хотя мы, кажется, уже знакомы. Я имел уже честь бывать у вас...
   В публике захохотали. Кто-то визгливо крикнул:
   -- Браво, Петька!
   Петька грозно сдвинул брови.
   -- Это ты, Канарейка?.. Ты не умеешь вести себя в благородном обществе. К тому же это -- суд, а не опера...
   Председатель взялся за колокольчик. Звонил он долго, широко размахивая рукой и подпрыгивая в кресле; звонил так, как звонят обыкновенно сторожа сельских школ -- с сознанием всей важности порученного им дела. Мне показалось даже, что я видел его где-то, этого председателя, -- не то на какой-то станции, не то на крыльце школы...
   Второй свидетель -- грузный лавочник из числа тех, что "как же-с, мы всячески поддерживаем советскую власть", -- переваливаясь с ноги на ногу, обстоятельно рассказал, как грабили его соседа, как выносили в автомобиль платье, ценности, серебряные иконы, как зарезали хозяина и его дочь -- девочку лет семи.
   -- Это неправда! -- вскричал Майский Барин так громко, что один из караульных выпустил винтовку. -- Никогда я детей не убивал. Что ты брешешь, морда?
   -- Прошу здесь не выражаться, -- заявил председатель, -- и не перебивать свидетелев.
   -- Не "свидетелев", а свидетелей. Научись говорить сначала, а потом и лезь в председатели... Ну, довольно, довольно звонить, молчу! -- И Майский Барин сел под одобрительный визг все той же "Канарейки".
   Ввели какую-то барышню с перевязанной головой, потом двух дам, чекиста, которому подсудимый крикнул: "А-а, мое вам! Как живем-можем?", извозчика, дьякона, опять барышню... Все они говорили не в пользу Майского Барина: убийства, грабежи, бесшабашный разгул, швыряние "лимонов" во все стороны...
   Когда, после речи обвинителя, председатель обратился к подсудимому с вопросом, что он может сказать в свою защиту, подсудимый встал и резким кивком головы отбросил волосы назад. Широкая, насмешливо-жестокая улыбка разлилась по всему лицу.
   -- Граждане, господа и товарищи... Всем известно, что от защитника я отказался, потому -- все равно ему никто не поверит. Так, но чтобы не сказали потом, что Майский Барин сдрейфил и молча ждал расстрела, буду защищаться сам. То есть не то что защищаться, а так -- побеседуем... Отец мой был морской офицер, командир подводной лодки. В девятьсот пятнадцатом году лодка уплыла куда-то, и с тех пор о нем -- ни слуху ни духу, должно быть, акулы сожрали.
   Маменька моя погоревала-погоревала да и успокоилась на мысли, что ничего, мол, не поделаешь -- туда ему и дорога, царствие ему небесное.
   В февральскую революцию я был реалистом пятого класса, в октябрьскую -- тоже, на второй год, мерзавцы, оставили... Вот тут-то и началось -- бедность пошла страшная, голод, холод и прочие прелести. Плюнул я на реальное, пошел папиросами торговать, а мать -- булочками, пирожными. Хотя и преследовали нас за эту свободную торговлю, но сунешь, кому следует, -- он и закроет свою плевательницу, торгуй сколько хочешь! Это так вначале было, а потом треснуло наше дело по всем швам, -- конкуренция стала такая, что целый день околачиваешься по городу, а спустишь какой-нибудь десяток китайских -- собственной набивки, с капустой пополам. В то время все торговали, кто -- спиртом, кто -- булками, а больше всего -- папиросами. С утра до вечера только и слышно было на всех углах: "Сафо", "Джоконда", гражданские, пролетарий, налетай, пачками, десятками, сотыми, вагонами, эшелонами!"
   Туг еще мать заболела и все ревет... Словом, как всегда ни к селу ни к городу говорит Зиновьев, "в общем и в целом" было дело...
   Председатель зазвонил.
   -- В общем и целом -- настоящая жестянка... Одно из трех: или умирай с голоду, или поступай в партию, или грабь. Умирать с голоду неохота было, "партейным" заделываться не хотелось -- какой интерес без всякого риску зашибать свежую копейку? Нет, ты порискуй своей головой хорошенько, а потом и катайся на рысаках... Стал я городушником -- по улицам, по рынкам, что плохо лежит, особенно -- по карманам. Дело веселое, легкое. Увидишь, что кто-нибудь с кульком муки или крупы в трамвай лезет, -- сейчас всей компанией напираешь на вагон, будто тоже ехать надо. Тут уж не зевай -- рви из рук, что ни попало, запускай лапы в карманы, в такой давке кто заметит?
   Потом делилось поровну, честно делилось... Скоро надоело все это -- мало. Стал домушником, это те, что на квартиры налеты делают. Первое время следователем был, разузнавал, разнюхивал, где поудобнее и добра больше, с прошлого года уже сам наскакивал. Ну -- и пошло... Обвинитель здесь сказал, что я семнадцать человек убил и сорок три грабежа сделал, не считая мелких краж. Неправда это, -- только шестнадцать; семнадцатый был свой домушник -- указчик, шпик из уголовного розыска и, значит, не человек, а грабежей -- больше ста, плохо вы считали...
   Как ни работай чисто, а попадаешься, особенно при плохой разведке на мокром деле. Попадался и я не раз; дашь мешок косых -- и отпустят с миром.
   Два раза судили в ревтрибунале, к расстрелу без амнистии приговаривали, только... Эх, да все равно -- скажу, теперь уже не вывезет... Начальником уголовного розыска -- Михайловская, два -- и сейчас состоит Кишкин. Первый вор и домушник был в царское время, вся воровская братия его знала, потому и посадили его на это место: влопается кто, приведут его к Кишкину, а тот сразу: "А-а, Левша, или Валет, или Брында... ты, говорит, столько-то лет в ротах сидел, а ты на каторге..." Всю братву знает, черт, как свои пять пальцев... Так вот он как-то вытягивал нас "с расходной статьи", платили мы исправно. Только приговорят кого "в расход" и в газетах значится в списках расстрелянных, глядь -- на другой день в автомобиле с Кишкиным катается.
   Башковитый парень, шкуры с нас не сдирал, а так -- полюбовно рассчитывались.
   Конечно, я бы не рассказывал вам сейчас про него, про Кишкина, если бы надеялся, что и на этот раз он спасет меня... Нет, -- не поладили мы с ним прошлый раз. Хоть и кутили потом вместе, а сказал, что -- теперь баста, расходуйся, пуля по тебе давно плачет. И знаю, что слово его крепко, потому он, Кишкин, -- из наших, из домушников... Ну и ладно -- погибай и ты за компанию! Все!
   Майский Барин непринужденно опустился на скамью и добавил:
   -- Мать моя, когда я начал по квартирам работать, все ревела, особенно если дождь шел. Это, говорит, отец твой на небе над тобой плачет... Добрая она у меня и любила меня... Так вы... того... скажите ей, чтоб не очень-то нюни распускала -- стоит ли? А папеньке я обязательно передам привет...
   Его приговорили к высшей мере наказания, но расстреляли ли -- не знаю.
   Кишкин, несмотря на "донос" Майского Барина, и поныне начальником уголовного розыска на Михайловской, два. Может быть, он и на этот раз смилостивился?..

(Жизнь, Ревель, 1922, 10 июля, No 66)

   Петроград, март 1922
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru