Селиванов Аркадий Александрович
В пять утра...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Аркадий Селиванов

В пять утра...

I.

   Надежда Леонтьевна молчала, бледная, с закрытыми глазами.
   -- Вы безумная мотовка! Разве можно так, без оглядки, тратить свои силы? Играть каждый вечер!.. Что с вами будет к концу сезона?
   Вместо ответа Надежда Леонтьевна молча пожала худенькими плечами, закутанными в мех голубой лисицы.
   Директор театра сердито повернулся к окну, стал смотреть в широкое стекло автомобиля.
   -- Я одного не понимаю, -- не вытерпел он через минуту. -- За что я плачу сумасшедшие деньги этой восковой кукле Волжиной? За весь месяц она выступала один раз и то лишь потому, что вы застряли в поезде. Помните?
   -- Помню, -- улыбнулась Надежда Леонтьевна. -- Еще бы я забыла! Я храню вырезки. Помню и восторги этого из "Отголосков"... Как же! -- "Вчера был дебют новой жемчужины труппы... Поздравляем дирекцию!.. Налицо все задатки крупного дарования, очаровательная внешность"... Ха!.. Помню!
   -- О-хо-хо!.. -- вздохнул директор. -- Подумаешь, рецензент из "Отголосков"!.. Кто их читает? Только мы, несчастные.
   Он нагнулся и взглянул на маленькие часики, вделанные в стенку автомобиля.
   -- Так... Второго половина. А завтра репетиция.
   -- Вам-то что? Спите до вечера.
   -- Гм... Может быть мне и в контору не заглядывать? Передать вам и кассу, и контракты, и все? Оно бы кстати. И так уже в вашем распоряжении и труппа, и репертуар...
   -- Репертуар! Второй месяц ни одной новинки.
   -- А кто же тому причиной? Вы бракуете все пьесы... Да еще и читаете их по неделям. Авторы ходят, ходят... Смотреть жалко! Взять к примеру, хотя бы, эту... Как она? "Крылья Икара". Чем не драма? И рольки есть отличные и вообще, на мой взгляд, пьеска -- хоть куда! С настроением и все такое... Кто ее знает? А вдруг -- боевик? А вы ее забраковать изволили... Вчера автор был, молодой такой, веселый. Я ему возвращаю пьеску, а он смеется: -- "Ничего, -- говорит. -- Я терпеливый, лет через десять куда-нибудь пристрою"... Ха-ха-ха!..
   -- Ах, эти авторы!.. -- морщится Надежда Леонтьевна. -- О чем они думают, когда пишут свои пьесы? Хотят удивить мир! Гениальные головы и в каждой по дюжине откровений! Небо у них поет, волны -- грустят. Герой не говорит, а вещает, как Заратустра, героиня непременно под семью покрывалами и, вместо монолога, должна плясать под звуки "marche funebre" и при том еще её спина выражает "всю скорбь одинокой души"... Бр!.. Чего только нет в их несчастных тетрадках? И Бог, и Антихрист, и космос!.. А сцены не знает ни один из них. Судите сами. Вчера еще я видела такую ремарку: "Елена сидит с ногами в углу на розовой кушетке и играет своими косами. На ней -- бледно-голубой дорожный костюм"... Каково? Боже мой! Откуда они? Где они живут, эти сочинители?
   Автомобиль замедляет ход и сидящий за рулем огромный мохнатый медведь яростно нажимает на грушу сирены.
   Надежда Леонтьевна хватается за виски.
   -- Что там еще? И так уже сегодня мы еле ползем...
   -- Туман! -- успокаивает директор. -- Эх, а как же в старину-то? Знаменитую актрису Лекуврер в портшезе носили...
   -- Положим, что этого не было. Путаете, как всегда.
   Автомобиль останавливается у подъезда громадного пятиэтажного дома.
   -- Приехали! -- говорит директор. -- Подождите, я еще, за ужином, поспорю с вами...
   -- Не придется, -- обрывает Надежда Леонтьевна. -- Я ужинать не буду. Так устала... Прямо в постель.
   -- Вот-те на!.. А я, признаться, думал...
   -- Напрасно! И не выходите. Я одна поднимусь. Каждый раз, как я с вами в лифте, -- у меня сердце неспокойно... Bonne nuit!
  

II.

   Надежда Леонтьевна, как всегда, заснула сразу, глубоким сном без сновидений. У неё здоровые нервы. Знатоки театра говорят, что это -- минус артистки. Но Надежда Леонтьевна и сама избегает сильно драматические роли; её амплуа -- "гранд-кокет".
   В белой спальне темно и тихо. Погашена даже маленькая лампочка под желтым шелковым абажуром. Надежда Леонтьевна дает ночью полный отдых своим глазам, вечно утомлённым огнями рампы. На её постели, на голубом одеяле, спит, свернувшись в пушистый и мягкий комочек, белая ангорская кошка "Муська".
   В столовой бьют стенные часы и в белую спальню доносятся пять негромких мелодичных ударов. Из-за низенькой японской ширмочки поднимается чья-то смутная тень и чуть слышный шорох долетает до слуха "Муськи". Она поднимает голову и смотрит в угол. И на постели Надежды Леонтьевны вспыхивают два земных фосфорических огонька.
   Чья-то темная рука тянется к стене и скользит по обоям. "Муська" приготовилась к прыжку, прижала уши и замерла и только нервно вздрагивает её длинный пушистый хвост. Темная рука на стене скользит все ближе и ближе и неожиданно встречает препятствие. Высокий столик на трех ножках качнулся два раза и упал, увлекая за собой хрустальную вазочку и тяжелую бронзовую пепельницу. "Муська" фыркнула и спряталась под кровать...
   Надежда Леонтьевна проснулась.
   -- Кто здесь? -- спросила она, поднимая голову и вглядываясь в темноту.
   Никто не ответил. В белой спальне по-прежнему темно и тихо и только "Муська", услышав голос хозяйки, мяукнула протяжно и жалобно.
   Надежда Леонтьевна приподнялась на подушках, послушала с минуту глухие и тяжелые удары своего сердца и привычным движением руки повернула выключатель. Под потолком вспыхнули матовые лампочки.
   Надежда Леонтьевна оглянулась и, вскрикнув, откинулась на подушки. Дыхание остановилось в её груди и красивые, темно-серые глаза актрисы, с безмолвным ужасом уставились на высокого человека, неподвижно стоявшего в трех шагах от постели.
   -- Тсс... ни звука! -- предупредил он и вытянул правую руку, вооруженную револьвером. -- И не вздумайте звонить! Как видите, я достаточно вооружён, чтобы заодно с вами убить и вашу служанку.
   Ночной гость оглянулся вокруг и спрятал револьвер в карман пальто.
   -- Поверьте, я не собирался вас будить... -- сказал он с неожиданной улыбкой. -- Я только искал выключатель и впотьмах зацепил за эту финтифлюшку... Спокойствие, madame! Вашей жизни и вашему здоровью ничто не угрожает, если, повторяю, вы будете благоразумны. А пока будьте добры указать мне: где ваши ключи от этого бюро, да заодно и от шкафа?
   -- Там... В сумочке... -- пролепетала Надежда Леонтьевна, едва шевеля пересохшими губами и указывая взором на кресло.
   -- Меrci! -- сказал вор, вынул ключи и подошел к бюро. -- Я, конечно, предпочитаю наличные... I'argent comptant -- это мечта каждого из нас, но, знаете? И в бриллиантах есть своя красота. Так вы уже разрешите мне захватить с собой и то, и другое...
   Он отпер бюро и стал рыться в ящиках.
   -- Я боюсь напрасно задержать вас... Может быть, вы согласитесь помочь мне? Быть моим гидом в поисках золотого руна? Скажите, в котором ящике деньги?
   "Господи! Он еще издевается..." -- подумала Надежда Леонтьевна, но покорным и дрожащим голосом ответила:
   -- В верхнем, с левой стороны.
   -- Так... Благодарю вас! -- сказал вор, пряча в карман изящный, тёмно-синий портфельчик с золотыми монограммами.
   -- А бриллианты и прочее?
   -- В среднем ящике... Черная шкатулка.
   -- Гм... Так. Ого! -- воскликнул он. -- Да вы, если не королева, то принцесса бриллиантов! Раз, два, три... Какой солитер!..
   Он повернулся и поднял к свету руку с крупным камнем.
   -- Вот, что называется: талант артистки в кристаллизованном виде! Взгляните: он ослепляет, в нем все лучи, он играет так же... как вы на сцене!
   Сердце Надежды Леонтьевны сдавила мучительная жалость к дорогим, любимым вещам, красивые глаза наполнились слезами, но бледные губы "гранд-кокет" улыбнулись, и она спросила:
   -- А вы меня видели?
   -- О!.. Много раз! Еще на днях я до боли отхлопал ладоши, испортил свой баритон, вызывая вас, и бросил к вашим ногам прелестную розу, купленную за последние тридцать копеек...
   Вор снова нагнулся над шкатулкой.
   -- Гм... Браслеты и кольца... медальон, а в нем, конечно, портрет? Ну, я его вынимаю, вот!.. Для вас он -- реликвия сердца, а для меня -- только лишняя улика... Гм... Я очень жалею, что не могу захватить с собой и эту великолепную шкатулку. Я так люблю старинные вещи, но она не войдет ни в один из моих карманов. С вашего разрешения, я возьму этот платок и завяжу в него всю эту роскошь и красоту, так же, как старушка богомолка завязывает свои медяки. Вот, готово!
   Пока он болтал, завязывая украденные вещи, Надежда Леонтьевна, повернув тихонько голову, рассматривала своего ночного гостя.
   "Какой худой и желтый... Должно быть, только что убежал из тюрьмы, -- решила она. -- Господи! хотя бы уже уходил скорей... Надо запомнить все: нос с горбинкой, глаза?.. кажется, серые... Шатен, высокий, черное пальто с барашком, серые брюки... Боже мой! Если бы можно было сейчас же... по телефону, в полицию"...
   Точно угадав её мысли, вор обернулся с веселой улыбкой:
   -- Вы, конечно, находите, что мой ночной визит затянулся и только любезность хозяйки мешает вам указать на двери.
   Он вынул из кармана черные часы.
   -- К сожалению, -- вздохнул он, -- я еще должен воспользоваться вашим гостеприимством. Мне еще рано. Я вижу на вашем столике папиросы, вы разрешите мне?
   -- Пожалуйста! -- сказала Надежда Леонтьевна и невольно улыбнулась. Очень уже комичным и диким показался ей весь этот разговор с бродягой-вором, ночью, лежа в постели.
   Вор закурил папиросу и, задумчиво опустив голову, прошелся два раза мимо кровати, бесшумно ступая по мягкому, серебристо-серому ковру.
   -- О!.. -- воскликнул он, останавливаясь и смотря в угол. -- Какая у вас кошка! Очаровательная, белая и пушистая, точно снежный комочек... Киска!
   Вор подошел к "Муське" и взял ее на руки.
   -- Славная киска! Хочешь к хозяйке, в теплую постельку? Гоп! -- он положил кошку на одеяло. -- Спи здесь. Вот!.. Она уже мурлычет. Как это мило, что у вас только эта киска... С собаками у нас обыкновенно испорчены отношения.
   -- В прошлом году у меня был сенбернар, -- вздохнула Надежда Леонтьевна.
   -- Я очень рад, что у его уже нет, -- засмеялся вор.
   -- Ну, -- сказал он, садясь в кресло рядом с кроватью. -- О чем бы нам побеседовать на прощанье? Представьте: меня ждут мои сообщники... с минуты на минуту сюда могут войти ваша горничная, или, может быть, даже у вас есть лакей, наконец, мало ли кто? И тогда мне придется пустить в ход свои игрушки: револьвер и нож и... Да, оставаясь здесь, я рискую свободой, быть может, -- жизнью, но... Мне не хочется уходить отсюда. У вас здесь так хорошо, уютно. Так много вкуса вложено в каждый уголок этой комнаты... Вы не жалели ни денег, ни забот и как я вас понимаю! Будуар артистки -- это студия художника. Здесь она, наедине со своим зеркалом, творит образы, изучает каждый жесть своих рук, каждую линию тела. Сотни раз повторяет одно и то же слово, добиваясь нужной интонации. Часами смотрит на свое лицо, на игру глаз, на секрет своей улыбки, то нежной, то страстной, то полной иронии... Вот, как ваша в эту минуту.
   Он умолк и, нагнувшись к "Муське", пощекотал ее за ушами.
   -- Да, -- продолжал он, задумчиво улыбаясь, -- здесь женщина ведет счет своим первым морщинкам, первым седым волосам, здесь она плачет тихонько над уходящим летом жизни и здесь же постигает искусство борьбы со своим страшным врагом -- временем, забывая, что и осень бывает по-новому красива, что и у неё есть свои чары... Да, только после долгой работы здесь в этой студии, можно бесстрашно подставить себя под огни рампы и с иллюзией правды повторить на сцене ложь искусственных модуляций и рассчитанных жестов, всю ложь, сфабрикованную в этой комнате.
   Вор закурил папиросу и покачал головой.
   -- А все-таки мне придется уйти отсюда и я унесу с собой ваши деньги и драгоценности, и воспоминание об этой ночи, и, пожалуй, кусочек счастья... Ах, не смейтесь над этим словом! Вы знаете, что в театре жизни счастлив только тот, кто уходящему часу хотел бы крикнуть: "bis!".
   Он замолчал и, опустив голову, смотрел на рисунок ковра.
   -- Кто вы? -- спросила Надежда Леонтьевна и сама улыбнулась наивности вопроса... Он поднял голову.
   -- Кто я? Разве вы еще не догадались? Я -- ночной вор грабитель... К сожалению, в нашем кругу не принято иметь при себе визитные карточки.
   -- Могу я вас просить? -- сказала Надежда Леонтьевна. -- Дайте мне воды.
   Вор встал и, налив воду из графина, подал актрисе.
   -- Меrci! -- сказала Надежда Леонтьевна и, высвободив из-под одеяла руку, взяла стакан.
   Пока она пила, вор молча любовался её рукой тонкой и белой, такой красивой на голубом атласе одеяла.
   -- Как это все необыкновенно, -- произнес он, снова опускаясь в кресло. -- Сегодня, этой ночью, вы всецело в моей власти и она безгранична. Я не ошибусь, предполагая, что еще никогда ни один мужчина не обладал такой властью над вами. Один призрак опасности, мимолетный каприз, или игра слишком натянутых нервов и -- я вас убиваю. И заметьте, в моем распоряжении несколько вариантов драмы: я могу выстрелить в вашу золотистую головку, вот сюда, повыше уха... Могу заколоть вас кинжалом, одним ударом в сердце, в маленькое испуганное сердце и, наконец, могу вас задушить, стиснув вот этими руками вашу тонкую белую шею. И завтра утром найдут вас здесь бездыханную, безмолвную и правдивую, как Дездемона, убитая рукой Отелло. И все станут подозревать романическую историю... Ха-ха! И только пропавшие деньги и бриллианты откроют им, что ваш благородный мавр был также и вором. А между тем, -- продолжал он, улыбаясь, -- я готов вернуть вам ваш браслет, вот этот с сапфирами, прелестный браслет, лишь за то, чтобы вы позволили мне застегнуть его на вашей руке и поцеловать ваши пальцы. Можно?
   В голове Надежды Леонтьевны мелькнула новая страшная догадка: "Сумасшедший!..", и снова сердце и горло её сдавил холодный ужас. "Господи, что же мне делать?.." -- взмолилась она и, незаметно, под одеялом, перекрестив грудь, испуганно заглянула в глаза вора, но не прочла в них ничего, кроме весёлого вопроса.
   -- Можно... -- ответила она, протягивая руку.
   Вор встал на одно колено, застегнул браслет и склонился к её руке с коротким, почтительным поцелуем.
   Затем он снова занял свое место и полузакрыл глаза.
   -- Гм... -- произнес он тихо. -- Признайтесь, вас очень удивляет мое поведение? Вы тщетно стараетесь понять: отчего я не ухожу?
   -- Да, -- ответила Надежда Леонтьевна.
   -- Гм... Всему виной -- ваш швейцар, аккуратный и богомольный старикашка. Ровно в семь он отпирает парадную дверь и принимается за уборку лестницы. Начинает, конечно, сверху, с пятого этажа. Я могу выйти отсюда только в этот момент. Понимаете? Когда дверь уже отперта, а ваш верный страж еще наверху... Не могу же я компрометировать даму!..
   Он засмеялся и встал.
   -- Теперь уже недолго... -- утешил он, взглянув на часы. -- Скажите, -- спросил он, хлопнув себя по боковому карману. -- Сколько здесь, в вашем портфеле?
   -- Больше тысячи!.. -- вздохнула Надежда Леонтьевна.
   -- Ого! Вместе с бриллиантами это составит кругленькую сумму. Н-да... Завтра я уже буду далеко отсюда и -- кто знает? Может быть, с вашими деньгами я захочу... Как это говорится: "встать на путь долга и начать жизнь честного труженика"... Ха-ха!..
   Вор подошел к зеркалу, оправил галстук, смахнул пыль с рукава пальто и повернулся к Надежде Леонтьевне.
   -- А, все-таки, сознайтесь, -- сказал он, -- вы не очень скучали? В моем визите была для вас и доза романтики, и жуткие миги, и красота ночной баллады... Словом, все!..
   Надежда Леонтьевна снова почувствовала прилив храбрости.
   -- И даже мораль? -- спросила она с великолепной интонацией иронии.
   -- Ах! -- поморщился он. -- Мораль вообще -- досадный прыщик на божественно-чистом лице красоты... А в нашей басенке -- мораль одна: спальню каждой принцессы бриллиантов должен охранять или апаш, или сенбернар. Addio, signora!
   Поклонившись и застегивая на ходу пальто, вор пошел к двери, но, проходя мимо постели актрисы, он неожиданно остановился.
   -- У меня есть одна просьба, -- произнес он тихо и нерешительно. -- Если бы вы согласились исполнить ее, то... я готов вернуть вам все, и ваши деньги, и бриллианты, и уйти отсюда таким же бедным, каким я вошел...
   -- Говорите! -- вспыхнула Надежда Леонтьевна. -- Все, что я в силах... Боже мой! Да я клянусь вам всем, что есть святого...
   -- Тсс!.. -- остановил он, поднимая руку. -- Клятвы женщины... Что может быть искренней? Их произносит само сердце с тем, чтобы на завтра выбросить из памяти. Нет, пусть это будет только вашим капризом. Вот, я отдаю вам все...
   Вор расстегнул пальто и, вынув из кармана портфель и узелок с вещами, положил их на постель Надежды Леонтьевны.
   -- Я должен покаяться, -- сказал он. -- Я -- самозванец. Я присвоил себе бесправно чужое имя, гордое имя вора. Увы! Я -- только автор, бедный автор без имени, без друзей -- и вот моя пьеса...
   Он снова полез в карман и, вынув толстую тетрадку, положил ее рядом с портфелем и узелком.
   -- Да!.. -- сказал он, отвечая улыбкой на безмолвный вопрос темно-серых глаз актрисы. -- "Крылья Икара", в четырех актах... Судьба пьесы в ваших руках... Возьмите ее! Зажгите для неё огни вашего театра и вдохните жизнь в мою героиню!..
   Он опустил голову в почтительном поклоне, повернулся и вышел, быстро и бесшумно исчез за дверью белой спальни.
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Пробуждение" No 5, 1916 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru