Сен-Виктор Поль
Диана

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Поль де Сен-Виктор.
Боги и люди

Книга первая
II. Диана

   Мифология сделала Диану дочерью Латоны, но чрево, носившее ее, более обширно, а зачатие ее еще более божественно. Диана возникла из лесных родников, из древесных чащ, из шумов ветра, из таинств уединения. Все девственные элементы природы, все, что есть чистого в теле и в душе, олицетворилось в великой дорической Девственнице. Сестра Феба, солнечного бога, Диана вначале является луной, как и он, единственной в небе: их двойное безбрачие выражает их эфирное одиночество. Но, как Аполлон, подобно статуе, возникающей из пламени плавильной печи, скоро высвобождается из солнца, точно так же и Диана отделяется вскоре от ночного светила. Ее лунный характер ослабевает постепенно; она всегда сохраняет его отблеск, но в ней преобладает Охотница, -- героиня, живущая без покровителя, без господина, свободная от всякого ярма в глубине великих лесов.
   Так обожествила ее Греция, так рисуется она воображению, такой поют ее поэты, такой резец ваятелей выявляет ее из мрамора, чистого и холодного как она сама. Высокая и гибкая, она на целую голову превышает толпу своих нимф. Ее стан -- это стан Аполлона, лишь чуть смягченный. Никакая слабость не смягчает ее надменной красоты, ее приоткрытый рот вдыхает лесной ветер; ее ноздри дрожат от запаха добычи; пристальные глаза ее мечут взгляды, быстрые и прямые как стрелы. Узкие бедра принадлежат скорее юноше, чем девушке. Ее грудь, уменьшенная упражнением героических игр, имеет крепость первой зрелости. Идея бега неразлучна с ее ногами, как идея полета с крыльями птиц. Критская сандалия обувает ее легкую ступню; короткий восточный хитон охватывает складками ее стройный стан и, схваченный аграфом, приподнят над коленом. Случается, что с торопливой грацией она завязывает свой плащ около бедер вместо пояса. Первое дыхание ветра расплетет ее волосы, волной приподнятые надо лбом или завязанные на затылке простым узлом. Всегда на бегу, всегда в движении, оборачивая голову как на призыв рога, выхватывая стрелу из колчана, который бьет ее по плечам, или укрощая лань, взвившуюся на дыбы под рукой, ее статуи являют образ вечного движения.
   Так под звуки рогов и под завывание своры собак она пробегает по холмам и лесам, сопровождаемая хором своих нимф, неприступных и девственных как она сама. Неукротимая ватага пересекает пропасти, переплывает реки, мечет стрелы в орлов, пронзает дротиками диких кабанов и медведей. В полдень лесные воительницы засыпают под широкими дубами, окруженные псами; в сумерках, когда львицы идут на водопой, они моют в холодных ключах запачканные в крови пальцы и запыленные руки. Суровый закон царит в этом блуждающем гиникее. Спутницы Дианы приносят обеты вечной девственности, священные рощи служат им скитами, горы -- их монастыри. Богиня является, если можно так выразиться, настоятельницей лесов.
   Какими чарами должно было наполнять леса ее тайное присутствие! Она освящала их урочища и обожествляла их шумы. Ветерок, шуршавший в листве, быть может, был ее божественным дыханием. Быть может, озеро, еще дрожавшее рябью, только что обнимало ее девственное тело. Ее сказочная охота чаровала лес; она слышалась сквозь все его шорохи. Пастухи и дровосеки в криках ветра слышали свист ее стрел; пятна света, пестрившие в тени, казались им отливами ее плеч. Какой религиозный ужас должен был охватывать молодого лаконского охотника, проникавшего в заросли Тайгета. Что если на повороте тропинки он увидит Богиню, опирающуюся на серебряный лук... Что если он застанет ее нагой, выходящей из озера, оправляющую тунику стыдливым жестом!.. Если ветви, раздвигаемые на ходу, кинут ему в лицо каплю росы, он подумает, что это магическая вода, которую Диана брызнула на Актеона, и он чувствует, что на его висках уже прорастают ветвистые рога оленя. Спасайся, смельчак, не оборачивая головы! Твои собаки уже косятся на тебя подозрительным взглядом...
   Ночь особенно должна была множить ужасы, связанные со встречей с Бессмертной. Эти далекие грохоты, прерывавшие молчание, скачки ли это ее нимф или падение водопадов? Разве нельзя принять посеребренные ветви за острия их копий, движущихся под лунным светом? Лунный серп, опускавшийся за горы, запоздавший путник принимал за диадему Дианы, уснувшей на дальней вершине.
   Но полная Луна была она же. Сбрасывая каждый вечер, как охотничье платье, свою земную форму, Диана ночью восходила на небо, чтобы оттуда править полчищами звезд, как днем она правила стаями своих нимф. С самого небесного свода не переставали сыпаться ее стрелы, то благоприятные, то гибельные. Это были мирные лучи, рассеивающие мрак и освещающие тропинки; но они же были и зловещим пламенем, вызывающим привидения и озаряющим черные козни колдовства.
   Потому-то, благодаря своему лунному происхождению, Диана сохранила характер таинственности. Она изменчива как планета, ею олицетворяемая. Посмотрите на небо: ясный серп превращается в лик, искаженный гримасой. Взгляните на землю: она вам показывает то лицо благодетельного божества, то яростный профиль фурии. Ее отомщения безжалостны: Актеона она отдает на растерзание его же собакам, она убивает Калисто, свою неверную нимфу, она истребляет всех дочерей Ниобеи. В Илиаде возмущенная Юнона бросает ей, как упрек, ее "сердце львицы против женщин". В Пеллене никто не смел посмотреть в лицо ее статуи; когда ее несли в процессии, самые смелые отвращали взгляды. Говорили, что от ее взгляда деревья делаются бесплодными и опадают незрелые плоды. В Тавриде Диана радуется крови приносимых ей в жертву; в Спарте -- крикам юношей и девушек, бичуемых на ее алтаре. Во время жестоких бичеваний жрица, держа в объятиях ее деревянную статую, каждый раз, когда рука, наносящая удары, ослабевает, восклицает, что тяжесть сокрушает ее и что она сейчас ее уронит на землю. Но самой ужасной она бывает, надевая маску Гекаты, когда с высоты неба ее бледный диск, запутавшийся в облаках, реет над магическим треножником, вбирая приворотные зелья и заставляя вскипать отравы.
   "Я призываю тебя, земная Геката! -- восклицает у Феокрита Симета, составляя свои привороты. -- Перед тобой даже собаки дрожат от ужаса, когда ты приближаешься через могилы вся в черной крови мертвых. Приветствую тебя, ужас наводящая Геката! Пребудь с нами до конца и сделай, чтобы эти отравы не уступали ни в чем ни ядам Цирцеи, ни Медеи, ни русой Перимеды".
   Ориген передает нам литургическую молитву, обращенную к ней фессалийскими колдуньями: по ужасу она не уступает заклятию трех ведьм Макбета: "Приди адская, приди земная, приди небесная Геката, богиня больших дорог и перепутий, ты приносящая свет, ты идущая в ночи, ты ненавистница света, ты подруга и спутница ночи, ты радующаяся завыванию псов и пролитой крови, блуждающая по могилам посреди привидений; ты жаждущая крови и приносящая ужас смертным, Бомбо, Горго, Мормо! Многоликая луна! Благосклонным взглядом присутствуй при наших жертвоприношениях".
   Еще позднее развращенная Азией дорийская богиня отождествляется с чудовищной Дианой Эфесского храма. Ее гибкий стан заключается в бесформенный футляр мумии; ее девственная грудь отягчается тройным рядом сосков. Священниками ее становятся евнухи, а празднествами -- непристойные маскарады.
   Истинная Диана не ответственна за нечистые и извращенные превращения, которым подвергался ее образ. Эти греческие боги, такие человечные и близкие, связали себя в своем восточном прошлом обязательствами, по которым приходилось расплачиваться. Вышедшие из фаллических и оргиастических культов Азии, они высвободились из-под их рабства: из чудовищ они стали людьми, от бесформенности идолов они возвысились до красоты гения, но под очищенными чертами они сохранили знаки своего первичного возникновения. По крайней мере время от времени они какой-нибудь стороной должны были принимать свой первоначальный лик. Священник не отдавал целиком своего идола лире поэта и резцу художника; он оставлял для себя темный лик, скрытую сторону, гиероглифическую и сокровенную форму. Отсюда те двойственные существования, которые так часто разъединяют и противоречат друг другу в божествах Греции. Афродита погружается временами в нечистые таинства Астарты; юный и нежный Вакх под фригийским именем Загрея вместо вина проливает человеческую кровь; Прозерпина отрывается от цветущих лугов Сицилии для черного трона Гадеса.
   Но несмотря ни на что Геката бледнеет перед Дианой- охотницей; чистая девственница искупает преступления Эфесского идола и нечистого светила. Она могла бы попирать ногами месяц, который носит на лбу. Как она прекрасна и благодетельна в этом благородном лике! Сколько доброты в ее суровом взгляде! Сколько добродетели в ее неприступном облике! Она достойна надписи, которую афиняне высекли на цоколе ее статуи: "Всеблагой и всепрекрасной богине". Призываемая больными, она приносит к их одру смолистый запах лесов, ею выдыхаемый, исцеляющий все болезни. Из чувства деликатной справедливости Греция доверила ей покровительство над молодыми созданиями. Так как она сама не должна была познать сладости брака, то они хотели чтобы она по крайней мере почувствовала кое-что из радостей материнства. Она была защитницей детей; даже маленькие животные были ей посвящены. Как Илифия, она облегчала боли матерей. По делийским мифам, едва выйдя из чресл Латоны, она помогала рождению Апполона. Таким образом царственная дева выполняла в мифологии ту роль, которую играет в семье тетка, оставшаяся старой девой, изливающая на детей своих сестер любовь, заключенную в ее бесплодной груди. Чистота дает ей особую красоту; ее сияние кажется нимбом и божественность -- святостью, и ее явления кажутся скорее явлениями Мадонны, чем богини. "Диану этого перепутья, -- говорит одна из эпиграмм Антологии, -- Агело- хея, дочь Демарета, юная девушка, еще живущая в доме отца, украсила платьем потому, что богиня сама явилась ей около ее станка вся сверкающая светом". Когда наступал час зрелости и ее девственные влияния уступали смуте, пробужденной Венерой, девушка ей посвящала свою последнюю куклу. Как ex- voto вешала она около ее статуи этот невинный фетиш, который вскоре в сердце ее должен был заместиться живым идолом.
   В мифе о Диане есть только одна любовь, такая же незапятнанная, как свет ее знаменующий, именно в звездной своей ипостаси она любит Ендимиона. Тогда она больше не Диана, она зовется Селеной, луною мирной и благоприятствующей. И сколько стыдливости в ее воздушном браке! Ее ласки -- это отблески лунного света, ее поцелуи -- это луч, который скользит по губам, замкнутым сном. Она отдается, развертывая свое сияние над телом молодого, уснувшего охотника. Спустившись вновь на землю, Диана сохраняет строгую недоступность даже по отношению к своим посвященным. В трагедии Эврипида Ипполит, самый дорогой из ее любимцев, слышит ее голос и не видит ее лица. Она не показывается ему даже когда он умирает, но с небесным состраданием утешает его в последние мгновения. При ее приближении боль утихает, он умирает, но не страдает больше.
   Если она избегает его последнего дыхания, если она не принимает его последнего взгляда, то потому только, что ее божественное достоинство запрещает ей быть свидетельницей смерти. "Прощай, прими мой последний привет. Мне не дозволено ни видеть мертвых, ни осквернять свой взгляд испарениями гробниц. Уже вижу, что ты подходишь к роковой мете". Ее торжественное отбытие предшествует душе героя.
   Страшная обязанность возложена на Диану: с ее тетивы слетает неожиданная смерть, повергающая человека полного сил и юношу в расцвете его молодости. Но для древних смерть неожиданная была эуфанасией, "доброй смертью", и они благословляли Диану за верность ее ударов, они называли "нежными" ее невидимые стрелы.
   "О мать моя! -- вопрошает в Одиссее Улисс, вызывающий души предков у тени Антиклеи, -- каким образом Парка усыпила тебя долгим сном смерти? Страдала ли ты долгою болезнью, или Диана, посетив тебя, уронила на тебя свои нежные стрелы?" И Антиклея отвечает с сожалением: "Нет, не Диана поразила меня своими нежными стрелами, но заботы об отсутствии твоем, о мой сын, лишили меня земного дня!"
   В Диане язычество дало свой самый высокий и самый чистый идеал. Ему была необходима эта девственница, чтобы противопоставить ее божествам плоти и радости. Между тем как бессмертные наполняют прелюбодеяниями землю и небо, строгая богиня, уединенная в своих неприступных горах, своею суровостью протестует против распущенности Олимпа. Она дает пример воздержания и энергии, она воспитывает здоровые души в мощных телах, она создает школу героизма. Ее пример действенен, ее влияние веет из глубины лесов и распространяется по Греции, подобно холодным ветрам, очищающим атмосферу. Это она побуждает юношей к мужественным упражнениям в гимназиях. Это она их отвлекает от домов куртизанок и портиков риторов. Когда ее лик исказился, когда ее культ извратился, добродетель покинула многобожие. Оно потеряло свою единственную стыдливость -- свое последнее достоинство.

----------------------------------------------------------------

   Источник текста: М. А. Волошин. Собрание сочинений. Том 4. Переводы. -- Москва: Эллис Лак-2000, 2006. -- 990 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru