-- Да как же с ей быть... С норовом, проклятая, теперь уперлась -- хошь на себе вези, а хозяин тоже нашего брата не гладит, штрафует, как опоздаешь...
-- Ну, нет, милый человек, я теперь тебя не отпущу... Эй, городовой, составьте протокол -- лошадь истязует... Я -- член общества покровительства животным... Надо кладь взвесить -- наверно непосильная...
Ломового повлекли в участок.
Нагибаясь, тяжело дыша, едва переступая подгибающимися ногами, совсем скрытый под огромным кулем углей, тащится мальчик лет двенадцати. Пот катится по красному, напряженному лицу. Мимо идут члены общества покровительства животным, члены других обществ и не члены -- просто прохожие, смотрят на мальчика, неодобрительно качают головами:
-- Ах, песьи дети, ишь сколько навалили на мальчишку!..-- И... идут дальше.
Пот едко расплывается по глазам, застилая дорогу, мальчик шатается, каждую минуту ожидая, что рухнет со своим кулем.
Мимо гремят извозчики, несутся рысаки. В Леонтьевском переулке на маленького носильщика налетела лошадь и повалила его вместе с кулем. И он с измученным лицом, со слезами, возился около горой возвышавшегося на мостовой куля, уже решительно не в силах взвалить себе его на спину.
Собралась толпа, члены и не члены общества покровительства животным, позвали городового, отправили в участок, составили протокол. В куле было свыше двух пудов. Мальчик был послан из колониальной лавки у Никитских ворот.
Все.
Для нас с вами все. Постоянно встречаются эти мальчики из магазинов, из мастерских, навьюченные, как мулы. Мы проходим мимо. И только когда их придавит лошадь, мы зовем городового и... составляем протокол. И все. Для нас с вами все. А для двуногого мула очень не все. Он вернется домой в магазин или в мастерскую, и его там жестоко, беспощадно, нечеловечески отдерут -- не скандаль, не славь хозяина,-- и он сквозь душащие рыдания, под жгучими ударами ремня будет проклинать нас с вами, сердобольных прохожих.