Над польской армией, над польским народом зловеще тяготеет мрачное наследие прошлого: ненависть к москалю, взлелеянная подлым царским режимом угнетения, и обман -- величайший наглейший обман, которым сумели опутать польский народ паны-помещики, паны-ксендзы, паны-офицеры, паны-учителя, паны-литераторы, всякие паны-интеллигенты.
Нужно знать неизмеримое влияние польского ксендза на население: его паства -- это в буквальном смысле бессловесные рабы, без воли и разума по отношению к нему.
Наш деревенский поп -- овца и размазня рядом с ксендзом, образованным, умным, стоящим над толпой, глубоко ее презирающим и ни перед чем по-иезуитски не останавливающимся. И вот эти люди пронизывают польскую армию.
Это -- черно-огненные агитаторы, нередко с крестом в руках бросающиеся в битву и увлекающие солдат. Для них, как и для всего панства, все поставлено на карту: в тылу, в недрах польского народа глухо клокочет недовольство, впереди -- ярко разбрасываемые искры уже совершившейся социальной революции. Надо загасить эти страшные искры,-- от этого и бросаются в шрапнельный огонь с крестом в руке.
Я уже не говорю о лживой панской литературе, о печати, которая заливает темнотой всю польскую землю; не говорю о преследованиях рабочей печати, об уничтожении для рабочих свободы слова, собраний, об обысках на вокзалах, о жандармерии, превосходящей царскую жандармерию, об осадном положении.
Туман, непроницаемый и удушливый, едко выедающий глаза, разлился над польским народом.
В этом огромная сила попов. В этом и гибель их.
Самый великолепный обман, чрезвычайно искусно построенный, все же в конце концов -- обман и неизбежно раскроется.
А как только раскроется, в эту дыру все провалится: и прекрасная организованность армии и снабжения, и всяческая помощь Антанты, и паны, и ксендзы, и страшное кровавое рабство польского народа.
А обман то там, то здесь понемногу начинает давать трещины, понемногу расползается. По агентурным сведениям, по рассказам перебежчиков и пленных, польские большевики, несмотря на неимоверные трудности, все же работают в армии.
Наши листовки, воззвания, несмотря на дьявольское сопротивление панов-офицеров, панов-ксендзов, панов-жандармов, все же проникают к польским солдатам.
Что Красная Армия не расстреливает, не мучит, не издевается над пленными -- хотя медленно, все же просачивается в польские полки.
Наконец, то, что делается там, у них в прифронтовой полосе, не может, хоть медленно, хоть трудно, не стать известным, ибо оно разрушает военную организованность, подводя солдат под удары.
Наши разведчики как-то проникли за Березиной в тыл и включились в линию военных телефонов. Слушают, слушают, ничего не разберут. Сердиться даже стали -- разговор непрерывный, а какую-то чепуху несут, ни слова о военных делах.
Оказалось, паны военными проводами преспокойно обслуживают свои имения, ведя свои хозяйственные разговоры и мешая, разумеется, чисто военному обслуживанию телефонов.
В одном месте польское командование составило план не больше, не меньше как захвата штаба одной из наших дивизий. План был великолепно разработан, до тонкости, местность благоприятствовала, кулак был сорганизован, и вдруг все рухнуло: один из польских полков от соприкосновения с нашими полностью разложился. Полк расформировали.
Пусть это единичный факт, но это первый гонец смерти панской армии.
Что же удивительного, если в польском тылу немало дезертиров, если тюрьмы полны? И ведь это при всеобщем одушевлении и самое главное -- при победах....
Да, в польской панской армии заложена гибель ей, заложена потому, что это -- панская армия.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано под той же рубрикой в газете "Правда", 1920, 26 мая, No 112.