Симбирск, сытный когда-то, пшеничный город. Так же на горе. Та же Волга внизу далеко разлеглась. Тот же огромный базар. С 18-го года он пустой, омертвел, а теперь опять наполнился и неожиданно ожил.
Только прежде главным покупателем было городское население, а крестьяне продавали. Теперь покупатели -- главным образом крестьяне. Прежде, если крестьяне покупали, так городской товар -- мануфактуру, одежду, обувь, теперь на мануфактуру никто смотреть не хочет; никакой цены не дают и только жадно ищут одного -- хлеба.
Но чего впроворот на базаре, так мяса. Громадные ряды завалены великолепным мясом. Не только все старые мясники торгуют, но и куча новых спекулянтов расположилась за лотками, краснеющими говядиной. В Москве фунт -- десять тысяч {Цены 1921 года. (Прим. автора.)}, там -- две-три лучшее.
Пшеничная мука в одной цене со ржаной. Почему? Ржаная дает больше припеку. Даром что припек -- это вода; а все-таки ощущение большого количества.
На ступенях наробраза три головенки -- одному шесть, другому семь, третьему восемь лет. Оборванные, с почернелыми ногами, без шапок, в дыры тело сквозит. Сидят молча и долго.
-- Вы чего, ребята?
Молчат.
-- Ну, чего же молчите?
Молчат.
-- Откуда вы?
Молчат. У маленького по щекам разрисованы грязные слезы.
-- Отец, мать есть?
У ребят стали наливаться глаза,
-- Ну, что ж молчите? Экк вы!..
Подымут ребята головы, посмотрят и опять молчат: дескать, не понимаем.
Родители дома, в деревне, строго-настрого наказывают отмалчиваться, притворяться, что -- не русские. Детские дома переполнены сверх меры. Приходится делать отбор; кто мало-мальски в состоянии хоть как-нибудь прокормить, тем возвращают ребят. Так, чтоб не узнали, где живут, родители приказывают молчать, будто не русские и ничего не понимают.
Прежде деревня больше чем равнодушно смотрела на детские дома, холодно, порой недоброжелательно, а теперь каждый день подбрасывают в наробразы пятнадцать -- двадцать детей.
--- Ну вот, давно бы так,-- говорит товарищ,-- пойдемте. Сейчас вас напоим, накормим, будете жить в детском доме.
Ребятишки гуськом, вприприжку, спешат и рассказывают, откуда они, про деревню, про мать, про отца.
А сзади, прячась за углы, подъезды, выступы, крадется шагах в пятидесяти костлявая, патлатая, с почернелым лицом и худыми ногами, все время наблюдавшая, не спуская воспаленно-жадных глаз с идущих, женщина.
Как исхудалая, облезлая волчица.
Нет, не волчица,-- мать...
Ребятишки скрылись в огромном подъезде великолепного особняка. Она разом потухла, поникла, вяло пошла, потерялась в знойно-мглистых улицах.
На базаре краснелось мясо...
Двадцать пять детских домов в Симбирске, а в губернии, по уездным городам -- семьдесят пять.
Пробовали устраивать в деревнях, где они страшно нужны, но сейчас же облипла кругом подлая нечисть, стала очень хорошо кушать, а дети голодали. Контроль из города далек, и нет достаточно людей для кадров инструкторов, контролеров, главное надежных,-- трудно теперь быть честным около еды. Пришлось деревенские детские дома перенести в города.
Дома переполняются, как вода переливается через края наполненной тарелки. Одно спасение -- лазареты постепенно закрываются, так оттуда перетаскивают оборудование, койки, персонал, и в школе готов детский дом человек на двести. Маленечко на казарму похож, да и этому бесконечно рады.
Людей надо -- надежных людей,-- продуктов надо, лекарств надо, одежы надо. Людей, людей надо. Помогите же!
И помните, раз так сложились обстоятельства, их надо использовать во всех направлениях: ребятишек надо не только накормить, но и научить, воспитать. Пусть они выйдут из детских домов не зверенышами, а советскими работниками.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в газете "Правда", 1921, 12 августа, No 177.
При включении в последнее прижизненное собрание сочинений текст очерка подвергся сокращениям.
"В жуткую годину голода и разорения,-- писал Серафимович по поводу этого очерка,-- я считал своим долгом прежде всего обратить внимание советской общественности на положение голодающих детей, оставшихся беспризорными после гибели в годы империалистической и гражданской войн их родителей. И могу засвидетельствовать: мои очерки находили живой отклик и у представителей советской власти и советской общественности. Быстро оказывалась помощь. Но она -- увы -- была крайне недостаточна. Положение тогда было катастрофическое. Однако мы с честью вышли из безысходного, казалось, тупика" (т. VIII, стр. 430).