Серафимович Александр Серафимович
Маленькие жизни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

А. С. Серафимович

  

Маленькие жизни

  
   Собрание сочинений в семи томах. Том шестой
   М., ГИХЛ, 1959
  
   Лето 1924 года.
   С Садовой, от Красных ворот, я иду по знаменитой Домниковской улице.
   Домниковская улица до революции -- это трущоба, вертеп, сплошной публичный дом. Тяжко, без конца, с утра до ночи громыхали подводы с грузом на лежащие возле вокзалы и с вокзалов, а по сторонам плечо в плечо -- вонючие, грязные ресторанчики, трактиры, пивные и бесчисленные "меблированные комнаты" -- логовище чудовищного разврата. Драки, убийства, девушки на тротуарах, выжидающие покупателей; фонари на физиономиях; из-под ворот медленно течет черная сукровица нечистот -- мрачное наследие рухнувшего строя.
   А теперь то же громыхание грузовых подвод, то же незамирающее движение; в обе стороны торопливо спешит трудовой народ,-- но исчезли меблированные вертепы, кабаки.
   Знаю, отчетливо знаю, что еще и сейчас есть остатки царско-буржуазной гнили и чертополоха -- всего этого сразу не уничтожишь. Но теперь это перестало кричать наглой крикливостью, убралось с улиц, во всяком случае затруднено; с уличным развратом идет борьба, и с этим будет покончено, надо надеяться, скоро.
   На углу переулка кусочек нового, что принесла революция. Нет, не плакаты, не флаги, не вспыхивающие речи, а угрюмый темнокирпичный трехэтажный дом. Должно быть, бывшая фабрика.
   Но отчего же, когда входишь в дом, встречаешь заливающую волну детских криков, смеха, визга, восклицаний, будто сверкающий каскад хлынул из распахнутой двери?
   Бесенята... И все кругло-стриженоголовые. И все ласковые. Разве птицы устают прыгать вверх, вниз, с неустанным чириканьем?
   А у воспитательниц не хватает ни голосу, ни сил. Все хриплые. В изнеможении хлопают в ладоши, не в силах перекричать. Вдруг подскочит, обнимет маленькая, прильнет вся, головенку прячет в платье, а глазенки, как у маленького лисенка, блестят. Разве оторвешь? Так голодны, так жадны на ласку. Девяти-десяти-двенадцатилетние девочки.
   Откуда они?
   Приводят падающие от голода родители. Приводят добрые люди. Подбирает по улицам, по темным углам милиция. Приходят и сами, восьми-девяти-десятилетние. Распределитель беспризорных девочек.
   Вы смотрите на этих бесенят,-- да разве беспризорные?! Да это же дети как дети: шумливые, непоседливые, перепархивающие с места на место. Где же страшная печать улицы? Неужели же так быстро стирается?
   А знаете, какой это ценой? Воспитательский персонал не перестает поставлять из своей среды психически заболевших, туберкулезных, изнервничавшихся,-- здоровых среди них очень мало.
   И тем не менее, кто попадает сюда, уже не может уйти: притягивает, как магнитом, работа.
   Вот женщина-врач бросила свою профессию, все, что с ней связано, и целиком отдалась этой ни на минуту не смолкающей, галдящей толпе.
   Приводят крохотную девочку. Странный комочек струпьев, тряпья, волдырей, засохшей крови. И вся серая, и вся шевелится. Пригляделись -- вши.
   Няня отказалась мыть:
   -- Куда же, не отскребешь! Да тут весь распределитель заразишь вшами, расползутся по всем этажам, да и саму облепят. Ишь все на ней ворочается. А глаза-то! Вот, господи, не думала, что так человека могут облепить, аж в веки повпивались. Нет, как хотите, не могу,-- меня зараз рвать зачнет.
   Ее действительно дернул приступ рвоты, и она убежала.
   Девочка равнодушно стояла, слабо моргая серыми от вшей веками.
   Женщина-врач раздевает, обирает два стакана вшей. В ванну, потом уложили. Долго спала. А воспитательница сидела и смотрела на тихо спящего ребенка. Долго.
   Вдруг девочка проснулась, с безумным ужасом обвела кругом широко раскрытыми глазами, вцепилась крохотными пальчиками в руку,-- и все тот же недетский ужас.
   -- Что ты?.. Что ты?..
   С безумным, неподвижным ужасом девочка все осматривалась, глядела на высокий потолок светлой комнаты, на стены, на чистые кроватки, и прошептали ее побелевшие губки:
   -- Я -- умерла?
   -- Что ты!.. Что ты!..
   И прижала и поцеловала ребенка. Та, все так же безумно озираясь:
   -- Я -- в раю?.. Бабушка сказывала: как умру, в рай меня возьмут.
   ...Девчурки беззаботно бегают, играют, визжат в большом зале, а за каждой невидимая тень -- ее жизнь при царизме. Царизм оставил нам немало негодяев.
   ...Да, есть еще "благодетели" на свете, не перевелись. Не успели еще всех накрыть.
   Вот две девочки, одногодки, лет по одиннадцати, не сестры.
   В осенний непогодливый вечер, в тряпье, не попадая зуб на зуб, посинелые, жались они у базарного рундука. Идет чистый породистый господин, должно быть из дворян. Девочки протянули руки, трясутся.
   -- Вы чего?
   -- Подайте, господин... холодно... голодные мы...
   Тот постоял, задумавшись.
   -- Эх, бедняги! Ну, пойдемте.
   Долго шли. Потом пришли в большой дом. Поднялись, Светлая, теплая квартира. Велел в кухне сбросить тряпье, устроил ванну. Радостно мылись, плескались: обе сидели в теплой ванне. Чистый господин принес две простыни: завернул одну, отнес, потом другую. Накормил. Потом принес бутылку вина, налил в рюмки на высокой ножке, выпил, не пощадил... одну, потом другую.
   Девочки кричали от боли, потом тихо плакали, уткнувшись в белоснежные подушки... Утром велел им надеть свое тряпье, вывел через черный ход на улицу, сказал:
   -- Идите...
   ...Много девочек пережили этот кошмар. Но восьми-девятилетние часто не осознают случившегося с ними, не то что скрывают, а не отдают себе отчета, и это устанавливается только медицинским осмотром. Другие просто рассказывают, как на улицах говорили дядям:
   -- Пойдем со мной за двадцать копеек.
   ...Когда ребенка приводят в распределитель, в первую голову -- в ванну. Потом подробный врачебный осмотр. Потом уже отводят в общее помещение. В распределителе -- месяц, другой, пока не привьют элементарных культурных привычек. И самое неусыпное наблюдение. Малейшее душевное движение ребенка, днем ли, ночью ли (ночные дежурные воспитательницы), отмечается в дневнике. К концу пребывания накапливается точный материал, в котором ребенок -- как в зеркале.
   Тогда воспитательница, которой был поручен ребенок, на конференции (собрание воспитательского персонала) читает составленную ею характеристику девочек. Характеристики живые, меткие.
   Девочки распадаются на три группы: 1) ребенок нормальный, 2) с повышенной нервозностью и 3) вне нормы. Сообразно они и распределяются -- либо в обыкновенные детские дома, либо в учреждения для дефективных детей.
   Вместе с ними идет и их характеристика, и принимающие детей уже отлично знают, какого типа ребенок, с какой душевной структурой им передается и как с ним обращаться. Все материалы непосредственного наблюдения передаются в центральную психологическую лабораторию, где скопляется драгоценный материал.
   Да, здесь к детям правильный подход: с одной стороны, им отдается целиком горячее трепещущее сердце, с другой -- подходят с холодным, чисто научным методом наблюдения, я бы сказал -- душевного математического измерения.
   И как же ребятишки благодарны! Из детских домов к некоторым из воспитательниц сыплются тучи ребячьих писем, полных любви и нежности. А ведь марок-то у ребятишек нет, приходится воспитательнице повышенно самой оплачивать, и это отнимает ощутительный кусок из их мизерного содержания, а отказываться, не принимать этих писем -- рука не поднимается.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые напечатано в газете "Правда", 1924, 20 июня, No 137.
   "Одна моя хорошая знакомая,-- вспоминал писатель,-- была воспитательницей детдома. Она мне много рассказывала о беспризорных детях и о том, как советская власть борется с этим мрачным наследием царского строя.
   По ее приглашению я зашел в детдом, заинтересовался и стал потом ходить по детским домам -- и даже выступал там" (т. X, стр. 446).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru