Шагинян Мариэтта Сергеевна
Стихотворение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мариэтта Шагинян

Стихотворение

С. В. Рахманинову

I

   Дочке Петра Петровича, Русе (или Марусеньке), было четырнадцать лет. Она училась в театральной школе, и интересы ее сильно страдали от болезни отца. Ее отпустили на каникулы. Пономарев, учитель декламации, задал ей ужасно трудный урок; без папы ей ровно ничего не понять, а папа лежит, как египетская мумия, и ни о чем не заботится. Наконец она не выдержала, пробралась к больному и уселась возле него на кровати.
   Руся была до смешного похожа на отца, тоненькая, веснушчатая, длинноногая; только глаза у нее были большие и темные. Она ходила в косице, и на голове у нее красовался голубой бант.
   -- Папочка, -- смиренно начала она, подложив свою руку ему под ладонь. -- Дело в том, что Пономарев вздумал меня испытать. Он задал такой стих, такой стих, прямо-таки загадочный! Я пробовала его нараспев, вроде Игоря Северянина, но, наверное, это не годится. Как ты думаешь?
   -- Читай, -- пробурчал Петр Петрович неопределенным голосом.
   Руся покопошилась, покашляла и прочла:
   В рощах карийских, любезных ловцам, таится пещера.
   Стройные сосны кругом склонились ветвями и тенью.
   Вход в нее заслонен, сквозь ветви, блестящим в извивах,
   Плющем, любовником скал и расселин. Звонкой дугою
   С камня на камень сбегает, пробив глубокое ру сло,
   Резвый ручей...
   Тихо по роще густой, веселя ее, он виётся
   Сладким журчаньем.
   -- Что за чушь, -- удивился Петр Петрович, -- откуда это?
   Руся обиделась и покраснела.
   -- Странно, папа, как может быть чушь у Пушкина!
   -- Да разве это Пушкин?
   -- Конечно. Отрывок, написанный в тысяча восемьсот двадцать седьмом году. Пономарев говорит, что главная его прелесть в оборванных гекзаметрах шестой и восьмой строки.
   -- Ваш Пономарев чудачит, а вы ему в рот смотрите. Принеси сюда книгу, я сам прочитаю.
   Руся обрадованно метнулась за книгой и приготовилась слушать отца. Она привыкла считать его чтение образцовым и обычно перенимала его интонацию и жесты. Но на этот раз она казалась разочарованной. Петр Петрович прочел стихи с листа, не задумываясь долго и не считая их достойными особенного усилия; он выскочил из размера, прочитав "плющо м" вместо "плющем" и "русло" вместо "русло ", и совсем огорчил дочь, выговорив "вьется" вместо "виётся".
   -- Папочка, -- виновато сказала она, глядя на одеяло, -- ты ставь ударенье на первом слоге, а не на втором. Плющем, русло... И потом, ты говоришь "вьется", а Пушкин написал "виётся", и непременно надо на и напирать, а то опять не будет размера...
   Петр Петрович взбесился и захлопнул книгу.
   -- Ну, если ты лучше меня знаешь, в чем дело, зачем же приставать ко мне? Иди и зуди, как находишь нужным.
   У Руси задрожала нижняя губа, и она вышла в столовую, где получила проборку от Юлии Федоровны за то, что не щадит больного отца. Пушкин остался у Петра Петровича и долгое время лежал в уголке на кровати. Через час, однако, Петр Петрович раскрыл его, нашел "В рощах карийских", сказал себе "гм" и погрузился в чтение.

II

   -- Руся, пли скорей, тебя папа зовет, да смотри не противоречь ему! -- крикнула Юлия Федоровна в детскую. Руся мигом помчалась к отцу. Петр Петрович был в настроении благодушном. Он насмешливо покосился па дочку и сказал:
   -- Ну, иди, слушай, профессор.
   И когда Руся уселась на краешек, прочел ей полным голосом, мерно, слегка поднимаясь к цезурам, точно к верхушкам воли:
   В рощах карийских...
   Прочитано было правильно, но монотонно и напыщенно. Руся поспешно произнесла: "Спасибо, папочка!" Петр Петрович нахохлился и опять уткнулся в книгу.
   -- Черт знает, что за стихи. Простота хуже воровства! И ведь чувствуется что-то такое, а как за него взяться -- неизвестно.
   Руся обрадовалась, что пришла минута откровенности:
   -- Именно, папочка. Я тебе с самого начала сказала. На вид они обыкновенные, а потом, чем дальше, тем трудней. Главное, знаешь, Пономарев сам их не захотел читать, а сказал, чтоб я поняла идею. Можешь ты себе представить, какая тут идея?
   -- Н-да, идея! Пейзаж, и больше ничего. Погоди, давай вместе разберем, что там такое. Сперва выступает пещера. Что она делает? Она таится.
   -- Да, папочка, таится. -- Лоб Руси сморщился, а глаза, не отрываясь, следили за губами отца.
   -- Так; значит, она неподвижна. Мы ее установим в центре. Что там еще? Сосны. Они что делают?
   -- "Стройные сосны кругом склонились ветвями и тенью", -- произнесла Руся.
   -- Сосны тоже спокойны, но они уже выказывают некоторое действие, не для себя только, а по отношению к пещере. Они склонились вокруг нее. Ты понимаешь, что я говорю?
   -- Отлично, папа! Значит, про сосны надо сказать оживленней, да?
   -- Вот именно. Теперь на сцену выходит третий герой, плющ. Он уже некоторым образом самостоятелен. Он не только склоняется, а прямо-таки заслоняет пещеру. Прочти, как там про него?
   Руся прочла:
   Вход в нее заслонен, сквозь ветви, блестящим в извивах,
   Плющем, любовником скал и расселин.
   -- А почему, -- спросила она, -- "сквозь ветви, блестящим в извивах"?
   -- Да ведь сосны-то на переднем плане, а плющ обвивается вокруг самой пещеры. Где есть промежуток меж ветками, там он и просвечивает.
   -- Вижу, папа, вижу! -- воскликнула Руся, засияв от удовольствия. -- Я про плющ еще оживленней скажу, чем про сосны, и немножко капризным голосом. Ты подумай, ведь пещера не может никуда ни сдвинуться, ни шевельнуться; сосны могут шевелиться, но только верхушками и чуть-чуть; а плющ уже сам может ползать усиками, -- куда растет, туда и ползет.
   -- Да, дитя мое, наши стихи становятся все живее. Движения все прибавляется. Теперь внимание! Кто у нас четвертое действующее лицо?
   -- Ручей! Он... погоди, я по книге прочту:
   Звонкой дугою
   С камня на камень сбегает, пробив глубокое ру сло,
   Резвый ручей...
   Тихо по роще густой, веселя ее, он виётся
   Сладким журчаньем.
   -- Этот уж прямо выскакивает на нас. Тут надо так прочесть, точно он у тебя из рук вырвался и побежал.
   -- Так-то так, папа, -- задумчиво ответила Руся, -- да зачем сперва написано "звонкой дугой", а потом "тихо по роще густой". Одно другому противоречит. Разве можно зараз и звонко и тихо?
   Петр Петрович посмотрел в книгу, но потом, захлопнув ее, сказал дочке:
   -- Хорошенького понемножку. У меня уже затылок болит, а тебя мама обедать зовет. Приходи завтра утром.
   Руся вздохнула, покорно поцеловала папу в небритую щеку и отправилась обедать.

III

   -- Ну-с, -- сказал на другой день Петр Петрович, опершись на подушку, -- где мы остановились?
   -- У ручья, папа, -- ответила дочка. Она была в великом нетерпении, дрыгала ножками и, когда в спальню глянула мама, замахала на нее руками: уходи, мол, у нас с папой секреты. Мама сделала вид, что обиделась, и ушла.
   -- Ты спрашивала, почему сперва "звонко", а потом "тихо"? -- начал Петр Петрович. -- А дело-то просто. Откуда к нам сбегает ручей? По Пушкину выходит, что сверху. "Звонкой дугой с камня на камень сбегает"... Если б это по ровному месту, так чего ему сбегать с камня на камень?
   -- Да, папочка, тогда он бежал бы не с камня на камень, а по камешкам.
   -- Совершенно верно. Значит, ты выпусти его на слушателя с высоты, -- с высоты твоего голоса, разумеется. Начни высоко, а потом все понижай:
   Звонкой дугою
   С камня на камень сбегает, пробив глубокое ру сло,
   Резвый ручей...
   Руся повторила стихи вслед за отцом, и вышло очень красиво. Потом она повторила еще раз, от себя, и взяла медленные, низкие ноты на словах "пробив глубокое русло".
   -- Это я знаешь почему? -- объяснила она отцу. -- Ручей так сильно с высоты бросился, что пробил себе сам глубокое русло. Это надо подчеркнуть!
   -- Подчеркивай, -- согласился Петр Петрович. -- Теперь заметь себе: звон был, когда он струйками сбегал сверху. Но вот он прибегает вниз, и звон прекращается:
   Тихо по роще густой, веселя ее, он виётся
   Сладким журчаньем.
   -- Ах, как хорошо, папа, -- блаженно вздохнула Руся, -- ты только обрати внимание на слова "веселя ее, он виётся". Это выходит, будто "ее -- виё", и мне представляется в виде восьмерки или завертушки. Как будто ручеек течет по ровному месту зигзагами, правда?
   Петр Петрович кивнул, улыбаясь.
   -- И нужно тут понизить голос, но сделать его полней... Так. Больше удовлетворенности! Ну, повтори теперь все стихотворение сначала.
   Руся встала, сложила руки и наизусть прочитала:
   В рощах карийских, любезных ловцам, таится пещера.
   Стройные сосны кругом склонились ветвями и тенью.
   Вход в нее заслонен, сквозь ветви, блестящим в извивах,
   Плющем, любовником скал и расселин. Звонкой дугою
   С камня на камень сбегает, пробив глубокое ру сло,
   Резвый ручей...
   Тихо по роще густой, веселя ее, он виётся
   Сладким журчаньем.
   -- Хорошо, -- похвалил Петр Петрович, когда она кончила.
   Но у Руси было, видимо, еще что-то на душе. Она подошла к кровати, худенькой рукой обняла своего тощего папу и погладила его по спине.
   -- Ну? -- спросил он, позволяя себя гладить.
   -- А... идея? -- тихонько сказала девочка, посматривая на него умоляюще.
   -- Посади свинюшку за стол... -- многозначительно раздалось ей в ответ, и она смолкла.
   -- Ну, ладно, -- решила Руся спустя некоторое время, -- пусть про идею ты думай один, и я буду думать одна, а завтра мы друг другу признаемся, у кого лучше.

IV

   Но оказалось, что врозь они оба ничего "про идею" выдумать не могли. Сперва открылся в этом Петр Петрович, а вслед за ним и Руся.
   -- Странное дело, папа, -- сказала девочка, -- без тебя я и так и сяк поворачиваю все слова, а ничего не выходит. А когда ты начинаешь говорить, и у меня являются свои мысли.
   -- Да ведь и мне без тебя туго, -- признался отец, -- разве это я один выдумываю? Это мы с тобой оба выдумываем, оттого оно и выходит. Лучшее, мой друг, чем наградил бог людей, -- это способность брать и давать. Впрочем, тебе оно еще непонятно.
   -- Очень даже понятно! Напрасно ты так думаешь. Это как мы летом хотели с Сережей залезть на дерево и не могли. Тогда он мне подставил спину, и сперва я влезла, а потом я ему оттуда руку протянула -- и он влез.
   Петр Петрович улыбнулся умненькой своей дочке и велел принести Пушкина. Книга была раскрыта на "Рощах карийских", и оба приступили к извлечению идеи.
   -- Вернемся для начала к четырем главным персонам, -- сказал Русе отец, -- мы их с тобой маловато разобрали. Вот ты мне их и опиши по пальцам.
   -- Во-первых (Руся загнула указательный палец), пещера : она неподвижна и таится. Во-вторых (Руся загнула средний палец), сосны : они склонились кругом пещеры. В-третьих (Руся загнула четвертый палец), плющ : он обвился снаружи пещеры и заслоняет се. В-четвертых (Руся загнула мизинчик), ручей : он сперва звонко сбегает сверху, а потом разливается по всей роще и успокаивается.
   -- Гм. Ну, а кто из них тебе больше нравится? Руся думала некоторое время.
   -- Знаешь, папа, мне они все нравятся. Мне нравится, что плющ закрывает пещеру, сосны наклоняются, а пещера таится. Мне ручей тоже нравится, потому что он сперва нашумел, сделал себе русло, а потом угомонился и потек. Сказать даже по правде, так больше всего нравится пещера.
   -- Иными словами, тебе нравятся действия наших героев. И ты, мой дружок, права, потому что в действии открывается связь. Ежели оно есть, значит, и связь есть. А найдем связь, найдем и целое. Пещера же тебе потому нравится, что в ней-то, может быть, наша идея и зарыта.
   -- Почему ж именно в ней зарыта?
   -- А потому, что всех остальных мы видим и знаем, что они делают. А про пещеру ничего не знаем, кроме того, что она таится.
   -- Фу, папа, замолчи, ты мне на нервы действуешь! -- Руся схватила отца за шею, делая испуганные глаза.
   Но Петр Петрович был охвачен охотничьей горячкой. Он укоризненно поглядел на Русю и задал ей новый вопрос:
   -- А чем, по-твоему, пещера отличается от ручейка, сосны и плюща? Почему, например, ручью не таиться, или сосне, или плющу?
   -- Дай подумать, -- ответила Руся. -- Почему ручью нельзя таиться? Потому что он должен выбежать! А сосны должны расти! А плющ должен обвиваться. Как же их спрятать, когда ихняя обязанность вылезти!
   -- Правильно! Цель пещеры -- сохранить глубину, оттого она и таится; цель сосен и плюща -- вырасти, оттого они и разворачиваются. Если мы развернем пещеру, это будет уже не пещера, а плоскость; если мы свернем сосны и плющ, мы их лишим жизни. Видишь ли, у них не одинаковая жизненная задача. Сила одного в сворачиванье, сила другого в разворачиванье.
   Петр Петрович взял кусок одеяла и наглядно продемонстрировал это Русе.
   -- Ну, положим, -- неохотно согласилась Руся, -- тогда зачем же Пушкин их вместе посадил, какая связь?
   -- Значит, они друг другу необходимы. Ведь тебе, па-пример, нужна душа, по руки и язычок тоже нужны, и пятки нужны. И будет весьма печально, если твоя душа в пятки уйдет или станет болтаться на кончике языка.
   -- Смейся, смейся, -- торжественно произнесла Руся, -- а я тебя сейчас осрамлю.
   -- Сделай милость, осрами.
   -- И осрамлю! Ты забыл про ручей! По-моему, пещера -- это глубина, сосны и плющ -- это снаружи, а ручей -- это жизнь, и в нем-то и зарыта идея!
   -- Скажите на милость, как мы зафилософствовали.
   -- А ты выслушай. Откуда ручей сбегает?
   -- Сверху.
   -- Сверху-то сверху, но и из глубины, потому что мы не видим откуда. И он устремляется изо всех сил кнаружи . Оп долбит, долбит и пробивает себе глубокое русло...
   Тут Руся запнулась, а Петр Петрович докончил за нее:
   -- И, "пробив глубокое русло, тихо по роще густой, веселя ее, он виётся". Так хочешь сказать, он опять создает глубину, свою глубину, и в этом и заключается цель жизни?
   -- Нет, не то, а я хотела сказать, что он связывает и "внутри" и "снаружи". Понимаешь, -- пещера таится, сосны вылезают, а ручей сразу и то и другое, он и вылезает и вместе с тем роет себе глубину.
   Петр Петрович провел по щеке Руси тонкой рукою:
   -- Вот видишь, мой друг, три ясных образа, да еще идея о жизни в придачу. Довольно с тебя?
   -- А ты, папа, сказал, что "чушь". Помнишь? -- Руся прикорнула к отцу и задержала его руку своею.
   -- Да, -- ответил Петр Петрович, -- это потому, что тогда у нас с тобой еще не было главного, без чего и стихотворение темно, и жизнь темна, и собственные дела -- потемки.
   -- А чего?
   -- Опыта, мой дружок. Только не так, как понимают его кумушки и ученые!
   
   1915

Примечания

   Впервые в газ. "Речь", 1915, 20 декабря; затем в сб. "Семь разговоров". Пг., изд-во М. И. Семенова, 1916.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru