Шаляпин Федор Иванович
Письма к родным

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Федор Иванович Шаляпин. Том 1
   М., "Искусство", 1976
   

ПИСЬМА К РОДНЫМ

259
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Одесса 4 июня 1899 г.
   Дорогая Иолинка!
   Сейчас послал тебе телеграмму, что я отлично доехал, и теперь, когда я немного прогулялся по городу, пишу тебе это письмо.
   Ты не можешь вообразить, какая красота этот город Одесса...1 Я так доволен. Вечером я был в театре с Бернарди (ты его помнишь, и он тебе кланяется), и я пришел в дикий восторг от красоты театра. Я никогда в жизни не видел ничего красивее этого театра. Я очень доволен, что буду петь в этом театре 2.
   Здесь, в Одессе, мне сделали чудесную рекламу, во всех магазинах и на бульварах выставлены мои портреты, и в городе много говорят обо мне. Я напишу тебе другое письмо после первого спектакля, я еще не знаю, когда спою его -- 6 или 7 июня.
   Я снял прекрасную комнату, где жил Фигнер, просто хорошо меблированная квартира, и плачу в месяц 125 рублей.
   Вот адрес: Одесса. Ланжероновская ул., д. No 6, кв. No 2. Крепко целую тебя и моего дорогого Игрушку 3, которого обожаю и без которого скучаю.
   Много раз целую тебя, моя милочка. Твой навсегда Федя. Кланяйся Анне Ивановне 4.

Федор Шаляпин

   

260
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Петербург 21 декабря 1899 г.
   Дорогая Иолина!
   Сегодня пою "Фауста", но чувствую себя очень плохо. Простудился так, что у меня инфлуэнца и я сижу дома.
   Ночью у меня всегда температура 39. Думаю, что только сегодня спою и уеду, не стану петь "Жизнь за царя". Вчера остановился над Кюба 1, а позавчера я был у Стюарта. Нет никаких новостей. После спектакля протелеграфирую тебе.
   Много поцелуев тебе и моему дорогому Гуле 2. Очень скучаю без маленького негодника, который всегда приходит ко мне, когда я сплю.

Федя

   

261
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Екатеринослав 9 мая 1903 г.
   Дорогая моя Иолочка!
   Вчера я прибыл в Екатеринослав и, так как мы приехали поздно, я послал тебе только телеграмму и сегодня наконец пишу тебе письмо.
   Сейчас только что закончили концерт, и я, как всегда, должен был удрать от публики, потому что она слишком бурно выражает свой восторг, и ты знаешь, мне не очень нравится, когда меня несут на руках. Этот концерт я спел блестяще. Завтра уезжаем в Новочеркасск, где выступлю в концерте, и 13-го в Ростове-на-Дону.
   Радость моя! Я получил все твои письма. Я очень благодарен тебе. Потом я написал и передал Гавриле 1 письмо, и он только спустя несколько дней сказал мне, что он потерял пакет, в котором было это письмо. Но последние дни он как бы немного помешался, потому что умер его маленький ребенок, и я не очень его упрекал.
   Иолинка моя! Я с большим удовольствием поехал бы в Италию, но ехать так далеко и быть четыре дня в вагоне несколько трудно, затем я нашел художника в Киеве, который напишет для меня эскизы (картинки) для оформления "Фауста" 2, и таким образом я буду ждать тебя здесь, чтобы просить написать письмо Казацца, которому объясним, что я хочу 3. Я послал ему телеграмму с сообщением, что безусловно принимаю его контракт и что пошлю объяснения мизансцен. И он ответил мне, что согласен и ждет моих инструкций по поводу мизансцен; поэтому, когда будешь в Милане, скажи Казацца, что я пошлю ему эскизы и полное объяснение и чтобы они дожидались до половины июня, так как художник не сможет выполнить раньше, скажи, что это будет очень интересно!
   Будь покойна, дорогая моя женушка, потому что, если я возьмусь за это дело, я сделаю его со всей серьезностью. Так, как нужно. Только боюсь, что артисты не поймут меня и не захотят сделать все так, как желаю я, но будем надеяться, что я сумею их убедить [...].
   Дорогая моя Иолинушка, если бы ты могла знать, как я страдаю без моей дорогой семьи, как я скучаю, абсолютно не знаю, что делать, и думаю только о том, чтобы возможно скорее прошло это нудное время, считаю дни... Довольно! Еще пятнадцать дней, и я обниму мою дорогую Иолинку и моих маленьких пузранчиков.
   О, как я хочу прижать тебя к моему сердцу, обнять тебя, целовать тебя без конца, моя обожаемая женушка. О, как я люблю тебя, моя Иоле, как обожаю, я бы хотел, чтобы ты вот так любила бы и меня и я был бы счастливейшим человеком. Много поцелуев тебе, моя милая, и моим крошкам, также твоей маме. Целую тебя крепко, крепко. [...]

Федя

   

262
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Петербург 24 ноября 1909 г.
   Моя милая, дорогая, любимая дочурка Аришка,-- я получил твое письмецо, которое меня, по обыкновению, страшно обрадовало. Ты не можешь себе представить, какое чувство удовольствия испытываю я, когда вижу, что моя маленькая Ариша уже может писать письма своему папе. Это удовольствие тем больше чувствую я, что мне пришлось довольно долго его дожидаться, а именно целых семь лет. Ведь ты на восьмом году только стала уметь писать.
   Ну, спасибо тебе, моя касатушка.
   Я здесь живу уже вторую неделю, а сегодня только пою второй спектакль. Сегодня идет опера "Юдифь", в которой я играю храброго и могучего Олоферна, которому во время его сна Юдифь отрубает голову. Спроси Любовь Васильевну 1, она тебе расскажет эту грустную историю подробно.
   Сижу все время дома, погода ужасно скверная -- занимаюсь изучением Дон Кихота Ламанчского 2.
   Живу я на Крюковом канале No 10, квартира Животовских -- имею отличные три меблированные комнаты.
   Ну, моя дорогая, до свидания, скоро я приеду к вам в Москву.
   Это будет к рождеству.
   Очень мне досадно, что в телефон было слышно плохо -- и нам пришлось поболтать мало.
   Поцелуй крепко мамочку, Бориску, Лиду, Таньку и Федьку и поклонись от меня всем.
   Целую тебя так же крепко, как люблю.

Твой Папа Федя

   

263
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Монте-Карло 20 февраля (5 марта) 1910 г.
   Моя родная, милая Аришка,-- сколько уж времени прошло, а я тебе и не писал ничего -- просто даже совестно. Ну, да уж ничего не поделаешь... все как-то так складывались обстоятельства -- то надо петь, то поеду на завтрак, то приглашен на обед, а то опять репетиция, а нет, так куда-нибудь пешком далеко пойду гулять. И вот так все как-то не смог выбрать свободной минутки, чтобы тебе написать письмишко. Тут, кажется, как-то на днях было твое рождение, а я, по совести сознаться, ей-богу, не помню дня точно, когда ты родилась, а потому и не поздравил тебя вовремя, но это все равно. Поздравляю тебя сейчас и крепко, крепко целую.
   Сейчас пойду в ресторан и выпью стакан хорошего вина за твое здоровье. Vivat, да здравствует Аришка, моя девица замухрышка!
   Ну, здесь нового в Монте-Carlo ничего пока нет. Играл я здесь Дон Кихота, рыцаря печального образа из Ламанчи, и очень всем понравился, и в последнем действии, когда бедный Дон Кихот умирает,-- многие так же плакали от жалости к нему, как ты в прошлый раз в "Русалке". В среду я еду в город Берлин к немцам петь им концерт, а потом через дней семь-восемь вернусь опять в Монте-Карло. Ну, что ты поделываешь? Как твое здоровье и как идет ученье?.. Гляди учись хорошенько, особенно люби и занимайся усердно музыкой!
   Ходишь ли гулять?.. И вообще напиши мне, что с тобой произошло необыкновенного и довольна ли ты своей "жистью".
   Поцелуй крепко милую маманку, обними малышей и чмокни Лидку-улитку в щеку. А я тебя расцеловываю крепко-крепко, а уж как люблю я, чай, ты и сама знаешь.

Твой Папа Федя

   

264
ИРИНЕ, ЛИДИИ, ТАТЬЯНЕ, ФЕДОРУ И БОРИСУ ШАЛЯПИНЫМ

   [Екатеринослав] [Весна 1910 г.]
   Милые мои детишки!
   Арина, Лида, Таня, Федя и Боря!
   Пишу вам всем сразу одно письмо, чтобы не повторять несколько раз одного и того же.
   Сейчас я нахожусь в городе Екатеринославе. Он стоит на берегу того же Днепра, который вы видели в Киеве; город очень красивенький, и в особенности хорошо здесь в "Потемкинском саду" -- это бывшая резиденция вельможи Екатерины II, г-на Потемкина. Сад этот довольно большой, помещается на высоком берегу Днепра, а так как Днепр сейчас разлился, то картина и чудесная, и величественная, тем более что здесь весна уже в полном разгаре, цветет сирень и кругом много, много зелени. Тепло и чудное солнце. Я очень жалею, что в Киеве было холодно и неуютно. Вот теперь -- это действительно хорошо быть на юге. Однажды как-нибудь мы все вместе попутешествуем. В Харькове было очень хорошо, хотя погода была неважная. Концерт прошел великолепно, и успех был огромный. Ну, а вы, наверное, собираетесь уже в деревню. Поезжайте скорее. На воздухе так хорошо. Посылаю вам разные вырезки из газет. Между прочим, там есть очень смешной рассказ под названием "Шаляпинский бой" -- это вырезка из одной бакинской газеты. В городе Баку, который находится на берегу Каспийского моря, на Кавказе, был объявлен мой концерт и продажа на него билетов; так вот об этом и напечатано в юмористическом тоне. Прочитайте это и маме -- она тоже посмеется с вами; а пока до свиданья, да хранит вас всех господь. Целую вас всех крепко и очень люблю, мамусю тоже.

Любящий вас Папа

   

265
БОРИСУ, ФЕДОРУ И ТАТЬЯНЕ ШАЛЯПИНЫМ

   Екатеринодар 15 сентября 1910 г.
   Бориску, Федюшку и Танюшку крепко целую. А сам поеду в горы Кавказские -- через Военно-Грузинскую дорогу на автомобиле. До свидания.

Папа

   

266
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Баку 23 сентября 1910 г.
   Милая моя дочурка Аринушка. Я тебе не послал письма из Тифлиса, но случилось это потому, что мы в Тифлис приехали поздно и у меня не хватило времени 1.
   Целую тебя, моя милашка, и обнимаю. Сейчас едем в Астрахань. Вчера был у нас чудесный концерт, народу было неимоверное количество.
   До свидания.

Твой папа

   

267
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Виши [11] 24 Yuillet 1911 г.
   Мой славный, любимый дружочек, Иринкин!..
   Спасибо тебе за письмо.
   Всякий раз, когда я получаю от тебя записку, я разваливаюсь на кровати вверх ногами и читаю ее так, как будто бы кушаю вкусное мороженое в жаркий день. А дни здесь в Виши такие жаркие, что -- просто сказать -- дышать еле-еле возможно. На солнышке жарит до 60о, а в тени 38о,-- вот ты тут и дыши!..
   Сегодня в первый раз иду в театр на репетицию. С ужасом думаю, что если будет такая же жара 27-го, то петь мне будет ужасно трудно.
   Нога моя, славу богу, начинает поправляться, и я уже хожу, почти не хромая 1.
   Напиши мне, моя детушка, что вы думаете делать после Rimini -- куда поедете?..
   Я страшно рад, что вы чувствуете себя хорошо,-- будьте осторожны с водой и сырыми фруктами, потому что в Италии есть большая холера.
   Поцелуй за меня маму, бабушку 2 и всех родимых малышей, а также передай поклон всем.
   Я тебя целую бесконечное количество раз и люблю, люблю крепко.

Твой Папуля

   

268
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Шато де Корматен] [1] 14 Août 1911 г.
   Мой милый нежный цветочек Ирис!
   Я тебе написал маленькое письмо через день, как послал малышам рисунки, и удивляюсь, что ты его не получила. Может быть, по рассеянности я забыл поставить город на конверте -- это со мной иногда бывает, но ни в каком случае я тебя не забыл, боже сохрани меня на том и на этом свете!..
   Детка моя дорогая! Я очень тебя понимаю, я знаю, что ты должна была соскучиться по нашей русской деревеньке -- хороши и море, и горы, а Ратухино все же лучше -- там больше приволья и просторуг.
   Будем считать нынешнее лето исключительным. Мы с мамой решили увезти вас из России с тою целью, чтобы маленьким, особенно Федюшке и Танюшке, как можно больше попечься на солнышке, которого у нас, особенно в северных местах, летом недостаточно. Ведь ты знаешь, как сильно хворал зимою Федя. Зато будущее лето, сейчас же после твоих экзаменов, мы, вернее, вы (я, наверное, должен буду в мае петь в Париже) сейчас же поедете в Ратухино и уж на целое лето.
   То-то побегаете в лес за грибами. Не беспокойся, моя горная крошка, Ратухино я не продам, а подарю его вам всем, моим милым детушкам (конечно, я исключаю случай крайней необходимости, кто знает, что может случиться в жизни. Может быть, какие-нибудь сверхъестественные обстоятельства заставят его продать). Я радуюсь несказанно, что вы все у меня здоровы и веселитесь. Через дней пять, а может, и еще раньше, я приеду к вам на несколько деньков, а потом поеду еще немного полечить мою ногу и руку. Мне хотя уже и лучше, но я все-таки хромаю и не могу свободно писать, на руке у меня болит большой палец. Воды Vichy совсем меня не вылечили.
   Обо всем мы потолкуем с тобою, когда я приеду, а пока до свидания. Поцелуй мамулю и всех пузранов, Лидушку потрепли по щечке, а другим всем от меня поклонись.
   Целую тебя крепко-накрепко и очень, очень люблю.

Твой Папа

   P. S. Про Cormatin, где я сейчас живу в Château y Гинсбурга, сказать ничего особенного не могу...
   Ничего себе... французская деревня и парк, есть и речка, но все это не стоит и сотой доли нашего милого Ратухина.
   

269
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петербург] [28 ноября 1911 г.]
   Моя дорогая, милая Иришенька!
   Весьма и весьма обрадовался я получить от тебя письмецо, оно такое милое и хорошее. Радует меня также и то, что у вас сад походит на сказку.
   Как ужасно огорчила меня смерть В. А. Серова 1. Какой чудный был это человек -- не говоря уже о том, что в то же время это был удивительный художник. Семья его, кажется, осталась без всяких средств -- вот это еще новая печаль.
   А я здесь в Питере так заработался, что положительно не могу даже побрить бороду,-- так мало у меня времени. Этим, конечно, объясняется и то обстоятельство, что я вам почти что совсем не писал. Сегодня я пою двадцать восьмой спектакль -- подумай -- это сделал я в течение двух с половиной месяцев. Да еще сам ставил "Хованщину".
   Ну, моя дорогая, я спешу сейчас в театр и потому кончаю писать.
   Крепко-накрепко целую тебя и говорю: до скорого свиданья. Я вам тоже приготовил сюрприз -- увидите в Москве.
   Поцелуй мамочку и малышей, поклонись от меня всем. 4-го я приезжаю -- возьмите карету и приезжайте на вокзал меня встречать. Я пришлю телеграмму с точным определением часа моего приезда.
   А я тебя целую миллион раз.

Твой любящий тебя Папуля Федя

   

270
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Монте-Карло [Январь (февраль) 1912 г.]
   Милый мой сынуля! Уж как ты меня обрадовал своей открыточкой! Я рад был получить от тебя записочку. А еще больше рад, что ты катаешься на коньках! Мне прямо завидно. Эх, как бы я был сейчас в Москве, я сам покатался бы с тобой на коньках... Ну, а гора у вас есть? На санках катаетесь? Или нет? Напиши мне.
   Вот что я расскажу тебе про Бульку.
   Этот каналья Булька, оказывается, очень любит кушать лепестки от роз. Вот мы ему и даем их -- кушай себе на здоровье. А Василий взял да один раз в листочек розы и нажал лимону. Вот Булька с удовольствием открыл рот. Гам... и сразу почувствовал, что очень кисло,-- как начнет бегать по комнате, как сумасшедший, на кровать, на кресло, потом опять на кровать, потом кусает подушки, роет лапами одеяло... Просто страх как смешно, и мы, конечно, смеемся, а он видит, что мы смеемся,-- злится и лает. ...Вот он какой у нас уж очень забавный и стал уже больше -- вырос. Его здесь все любят. Всякий, кто увидит на улице, всякий его погладит. И он очень доволен. Мордастик такой!
   Ну, мой дорогой Боринка!
   Целую тебя крепко. Поцелуй за меня всех крепко, крепко.
   Твой папуля, который любит тебя очень много и сильно.
   

271
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 30 января (12 февраля) 1912 г.
   Моя милашка Иринушка!
   Спасибо тебе, моя канашечка, за письмо. Я так ему обрадовался! Мне здесь анафемски скучно и потому всякая строчка от родимых -- все равно как солнышко после ненастья.
   Так ты говоришь, в карты больше не играть!.. -- ну ладно, послушаю тебя! Смотри катайся осторожно на коньках, а то можно разбиться очень сильно. Привыкай сначала со стулом (есть такие стулья-санки). Насчет двух домиков в деревне -- обещаю. В случае если я приеду поздно и вы все уже будете в деревне, скажи маме, чтобы она приказала Руслану1 -- управляющему -- нарубить каких-нибудь (неважных) деревьев и выстроить эти избушечки; я думаю, сами же деревенские мужики сумеют их построить, а то, если мама будет сомневаться в чем-нибудь относительно постройки домиков, тогда подождите меня. Я уж знаю, как их надо выстроить!
   Насчет сапогов, я думаю, тебе лучше сходить с мамой в охотничий магазин и там прямо или купить готовые, или сделать на заказ. Конечно, моя милашенька, я думаю прожить вместе с вами и по возможности никуда не уезжать, но нынче летом, наверное, мне придется готовиться к постановке на сцене в Петербурге "Бориса Годунова" и для этого придется съездить в кое-какие исторические в этом смысле города, например: Углич -- так уж ничего не поделаешь -- придется-таки поехать 2, однако я думаю, может быть, мы вместе поедем покататься по Волге -- поедем также к Щулепниковым и поживем немножко там.
   Если бы ты знала, какую радость доставил всем нам Бориска, когда прислал его рисунки3, китаец4 был прямо в восторге и очень смеялся, даже Булька и тот смотрел и как будто бы понял.
   Сегодня первый день хорошая погода и довольно тепло -- солнышко светит ярко, и мы с Булькой ходим гулять. Оба мы были рады выйти наконец на воздух.
   Китаец научил Бульку утром приносить ко мне в постель газеты, и черномазый носит каждое утро -- это забавно.
   Ну, пока ничего нового нет.
   Ах да, забыл сказать, что несколько дней тому назад, в 5 1/2 часов утра, здесь было землетрясение, но я спал крепко и ничего не слыхал.
   Целую тебя, моя милашка, бесконечное число раз -- люблю тебя безмерно и желаю здоровья и веселья.

Твой Папуля

   Поцелуй за меня всех, и мамусю, и малую компанию, и крестную, и Лелю, и мадам, и всем передай мой привет.
   

272
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 12 (25) февраля 1912 г. Сейчас сижу дома один-одинешенек и пью шоколад, на кровати лежит Булька -- он очень устал, сегодня много бегал и возился.
   Получил я твое письмо, моя золотая Аринушка. Страшно понравилось мне твое простое описание поездки в деревню. Когда я дочитал до места, где вы возвратились уже в город и Москва показалась вам "противной",-- я так посочувствовал тебе! И так же мне самому показалась, в этот момент, Москва противной. Еще бы?.. что же может быть лучше русской деревни? Какой простор, какая ширь, какая тишина и какой животворящий воздух!!!.. Я думаю, что зимой, каждую масленицу, обязательно нужно ездить в деревню...
   Признаюсь, что я немного завидую вашей поездке в деревню. Я сам с удовольствием прокатился бы с вами на лыжах; хотя здесь, в Монте-Карло, теперь стало тоже очень хорошо -- довольно тепло и светит солнышко.
   Я не помню, писал ли я тебе о том, как неделю тому назад я ездил на Капри к Максиму Горькому?.. Это тоже было прекрасно и весело, тем более что поездка эта была сделана на яхте моего знакомого, некоего господина Терещенко, и на целом большом пароходе мы были только несколько человек, а именно: двое братьев Терещенко, две сестры, ихняя мама и один старичок с пятнадцатилетним мальчиком-сыном. Когда мы отъехали от Cannes, то море было спокойно, но через два часа мы стали чувствовать качку, а через четыре часа уже многие хворали морской болезнью, а море как будто назло бушевало все сильнее и сильнее. Из всех бывших пассажиров не страдали только я, мама Терещенко и он сам. Было очень смешно, когда слуги нам подавали чай или кушанье, они ходили по пароходу точно пьяные (шатаясь), а мы еле-еле усиживали на креслах, и так это продолжалось (ох, я теперь вспомнил, что я тебе писал об этой поездке) --... пока мы не доплыли до самого острова Капри... Но вот случилась было какая беда: на острове Капри не имеется того, что называется "бухтой" или "портом", и пароход не может во время волнения стоять на якоре, к тому же и спуститься на лодку очень трудно во время волнения, потому что волны качают и лодку, и пароход, главное же, очень опасно на лодке приставать к берегу: можно разбиться о пристань или об "мол", как это называется по-морскому... это было очень печально. Подумай!.. Плыли, плыли и уже вот он, остров, в пятидесяти-шестидесяти метрах от нас, а мы не можем на него ссадиться... Тут я сказал капитану, что я готов даже выкупаться, но во что бы то ни стало желаю слезть. Капитан (англичанин) потянул медленно дым из своей трубки, сплюнул в сторону и, улыбаясь, сказал ломаным французским языком: Comme vous voulez! Pour moi èa m'est égale! Si vous voulez vous baigner, èa va bien! {"Как хотите! Мне все равно! Если вы хотите выкупаться, очень хорошо!" (франц.).} -- и кое-как спустил нас на лодку. По крайней мере с полчаса мы бились как бы нам половчее пристать к берегу и наконец с помощью десяти человек итальянцев, которые протягивали нам багры с берега, мы-таки сумели вылезти на берег без каких бы то ни было неприятностей. И мне в этот момент, когда я почувствовал под ногами землю, стало очень весело и приятно, однако итальянцы говорили: "Siete veramente molto coraggiosi, voi cari signori, con questo tempo e con queste onde e un poco pericoloso di far questi sbarchi!.." {"Вы поистине храбрые люди, дорогие господа; ведь в такую погоду и в такие волны высаживаться небезопасно" (итал.).}, но мы добродушно посмеялись, похлопали кое-кого из них дружески по плечу и поехали на извозчике на виллу, где живет Горький.
   Он, разумеется, был очень рад нашему приезду, и мы, весело разговаривая и смеясь, провели день и даже ночь. На другое утро море было спокойно, пароход подошел снова к Капри (он ночевать уходил в Неаполитанский порт), и мы, севши снова, поехали назад в Cannes,-- на этот раз море было гораздо лучше, спокойнее, и мы чудесно и весело провели всё почти время на палубе, любуясь прозрачностью воды и горизонтом, на котором то появлялись тучки, то снова исчезали, и солнышко через каждые четверть часа окрашивало воду и небо в разные замечательные цвета.
   На пароходе у меня была очень милая и уютная комнатка, в которой я спал, но... к сожалению, не видал никаких снов и в особенности, что мне жалко, что я не видал во сне тебя, моя милая стрекоза!
   На другой день мы снова приплыли к Cannes, и я на автомобиле отправился к себе домой, в Monte-Carlo.
   Вот тебе и поездка моя на Капри описана.
   Другого же, нового, пока ничего нет.
   Вчера я играл Дон-Базилио в "Севильском цирюльнике", и это было очень недурно, потому что здоровье мое поправилось окончательно и голос звучит великолепно. Публика была страшно довольна, и все мы -- и публика и артисты -- веселились вовсю.
   Милый мой дружочек! Скажи мамуле, что учителю Степанову нужно только написать мой адрес, а насчет бумаги из управы писать не нужно ничего -- пусть она напишет ему, что она послала мне много писем, но есть ли там, в их числе письмо из управы,-- она не знает.
   Я очень-очень благодарю всех пузранков за рисунки и за поздравления. Это меня привело в восторг, я так был рад получить все ихние рисунки. На днях я им пришлю тоже что-нибудь в этом роде.
   Меня многие спрашивают: кто это рисует (когда видят у меня на столе рисунки),-- я всегда с большой гордостью говорю:
   -- Это моя детвора! Урра, урра, урра!!!..
   Ну, целую тебя, моя милашка-канашка, 800 000 000 раз, а также и всю остальную компанию, и желаю всем здоровья и веселья.
   Твой обожающий тебя Папуська-Федюська
   P. S. Булька с каждым днем делается все интереснее и интереснее--он теперь каждое утро в постель приносит мне газеты и письма -- его научил китаец,-- вообще он очень мил, ласков и умен, а также начал уже проситься за "делами" на улицу. Он тоже всем кланяется.
   

273
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 5 (18) марта 1912 г.
   Милая моя Рири.
   Очень обрадован, получил твое письмо. Спасибо за новости, хотя они очень для меня печальны. Мне ужасно больно узнать, что Танюшка, моя бедняжка, была так сильно больна. Славу богу, что поправляется,-- однако я очень боюсь за последствия -- она такая слабенькая.
   Рад я, что ты повидалась с твоими подружками Орловыми, и приятно знать, что вам было весело.
   С Булькой бывает еще и не то. Он очень смешон и весьма меня забавляет. Это единственный весельчак в теперешнем моем времяпрепровождедении.
   Позабавила меня страшно история с крестинами ребенка -- хохотал я ужасно!.. Мне думается, что этому ребенку было лет сорок по крайней мере... Батюшка его окунул два раза, а он молчит, батюшка говорит: "Вот чудо", а ребеночище ему здоровенным басом: "Постой, то ли еще будет!.." А? Как ты думаешь!.. Наверное, это было так, а может быть, просто, анекдот...
   На днях я тоже видел чудо.
   Встретил здесь одного господина, которого на другой день забрала полиция и отвезла в сумасшедший дом. Да и не мудрено -- этот господин говорил мне, что он не кто иной, как "антихрист", и что через три дня будет конец света,-- потом крестил палкой в воздухе 33 раза и говорил, что делает это он потому, что Христос имел 33 года от роду, когда его распяли, а кроме того, этим крещением в воздухе он прогоняет чертей и из меня уже выгнал при начале встречи. Я был очень поражен всей этой историей и провел с ним из страшного любопытства два часа вместе в одном ресторане. Он еще говорил много разной чепухи -- я тебе потом, когда увидимся, расскажу всё подробно.
   Вот бедняга! Спятил с ума. Этот человек, по фамилии Лопатин, был учителем в Комиссаровском училище (в Москве где-то есть такое)...
   Насчет же учителя рисования думаю, что он пошутил, сказав, что я создал такие типы, каких никогда и не было... А? Как ты думаешь?.. Впрочем... спасибо ему за лестные слова.
   Китай -- действительно, милая моя, интереснейшая страна, но только очень народ там несчастный: его грабят со всех сторон европейцы, то есть мы, впрочем, об этом тоже при свидании поговорим, а теперь adieu, будь здорова. Целую тебя крепко-накрепко, а ты поцелуй за меня всех.

Твой обожающий тебя Папка Федка

   Получила ли ты мое письмо в стихах? Напиши мне об этом.
   

274
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Milano 21 марта (3 апреля) 1912 г.
   Моя милая Ринушка!
   Получил твое письмо. Радость, радость!.. Я всегда громко кричу "радость!", когда получаю от тебя письмо. История в гимназии произвела на меня впечатление. "Вишь, какие храбрые",-- подумалось мне. Я думаю, что начальнице гимназии было это очень неприятно. Я не знаю хорошо всех деталей этого происшествия, но думаю, что ученицы (хотя их и не виню) были не совсем правы. Едва ли нужно было делать такую забастовку. Мне кажется, что если бы не нужно было быть в классе по пятницам и если бы работа не имела важности, хотя бы и самой маленькой,-- едва ли бы учителя, директора и начальницы заставляли бы насильно ходить в школу... Тут что-нибудь не так!..
   Я очень рад, что вы повеселились в цирке,-- это хорошее развлечение.
   Сейчас у вас уже пасха!..
   Поздравляю тебя, моя сладкая, и, восклицая "Христос воскресе", крепко тебя целую. Жаль очень, что в России сейчас дурная погода, хотя здесь погода тоже неважная. Было несколько хороших -- теплых дней, а вот теперь уже третий день как дует холоднущий ветер и на улице противно -- неуютно.
   Говоря по правде, мне ужасно надоело сидеть за границей далеко от всех вас -- одному. Так хотелось бы побеситься вместе с вами -- погулять в садике, сходить вместе в цирк... Но... уже теперь, слава богу, остается немного времени для нашей разлуки, и мы скоро увидимся.
   Я сейчас очень много занят в театре La Scala -- мы репетируем "Псковитянку" -- и через четыре-пять дней она будет готова, и пойдет спектакль.
   Напишу, конечно, будет или не будет иметь успех наша русская (замечательно хорошая) опера.
   Посмотрим!..
   Знаешь ли, Ринушек?.. Мой Булька вот уже с неделю очень нездоров. У него все время 39--4, 39--5, 39--7, 39--9 температура, и огромное количество желто-зеленой слизи выделяется из носу. Доктора думают, что у него "чума",-- это собачья болезнь, которую переносят различно все собаки -- одни выздоравливают, а другие умирают. Не знаю, что будет с нашим Булькой?.. ужасно жалко бедного. Он еле ходит и страшно похудел -- кожа да кости!..
   Ну, бог даст, все-таки как-нибудь обойдется благополучно. Я не теряю надежды!..
   А наша бедная Танюшка! Посмотри, пожалуйста, как ей не везет!.. все больна да больна!.. Бедняжка!.. Целую тебя несчетно раз и крепко люблю. Твой Папуля
   Поцелуй за меня всех --и мамочку, и детушек!.. В следующий раз, когда будешь писать, не пиши слово "ужасть", такого слова нет или есть только в народе, говорят "ужасть", а на самом деле слово говорится "ужас".
   

275
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Paris 30 апреля (13 мая) 1912 г.
   Дорогая моя Ципуленька, Аринушка-любимушка. Спасибо тебе за письмецо. Очень оно меня порадовало. Я тебе очень сочувствую насчет твоего учения, мне думается, что вы с Лидушкой очень устали... Но... завтра уже 1 мая, и скоро на отдых. Воображаю, как вы будете рады поехать в деревню.
   Наши все сейчас живут в Rapallo 1 на берегу моря -- это недалеко от Генуи и недалеко также от Alassio. Там, конечно, не то что у вас -- много солнышка и тепло. Я с малышами поиграл немножко в Monza. Они все были очень рады солнышку и теплу, и вообще весне.
   Бабушка, конечно, была очень счастлива их видеть, и они, видимо, тоже были рады, и целовались, и обнимались. Ездили с мамой в Милан и там что-то покупали.
   Я и сам тоже долго-долго тебе ничего не писал. Ну, уж ты не сетуй! Все время я волновался за мои спектакли в Париже и наконец третьего дня пел в Grand Opéra "Мефистофеля" (Бойто) 2. Успех был огромный, и я очень доволен.
   Милая моя Риночка. Очень я устал и все время дожидаюсь, когда наконец буду на отдыхе в деревушке.
   Посылаю тебе все статьи и критику на наш "Мефистофель" в Париже. На беленьких бумажках написано, из какой газеты вырезана печать. Почитай, и прошу тебя, сохрани все эти вырезки в неприкосновенности, они мне очень нужны -- необходимы. Здесь, конечно, еще не все -- есть и еще, но... да пока хватит и этих. Почитайте вместе с моей милашкой Лидушкой.
   А пока целую тебя крепко и очень люблю.

Твой обожающий тебя Папуля

   Будешь писать, так пиши по адресу: M-r Chaliapine, Grand Opéra, Paris.
   Федор Иванович Шаляпин. Том 1
   М., "Искусство", 1976
   

ПИСЬМА К РОДНЫМ

259
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Одесса 4 июня 1899 г.
   Дорогая Иолинка!
   Сейчас послал тебе телеграмму, что я отлично доехал, и теперь, когда я немного прогулялся по городу, пишу тебе это письмо.
   Ты не можешь вообразить, какая красота этот город Одесса...1 Я так доволен. Вечером я был в театре с Бернарди (ты его помнишь, и он тебе кланяется), и я пришел в дикий восторг от красоты театра. Я никогда в жизни не видел ничего красивее этого театра. Я очень доволен, что буду петь в этом театре 2.
   Здесь, в Одессе, мне сделали чудесную рекламу, во всех магазинах и на бульварах выставлены мои портреты, и в городе много говорят обо мне. Я напишу тебе другое письмо после первого спектакля, я еще не знаю, когда спою его -- 6 или 7 июня.
   Я снял прекрасную комнату, где жил Фигнер, просто хорошо меблированная квартира, и плачу в месяц 125 рублей.
   Вот адрес: Одесса. Ланжероновская ул., д. No 6, кв. No 2. Крепко целую тебя и моего дорогого Игрушку 3, которого обожаю и без которого скучаю.
   Много раз целую тебя, моя милочка. Твой навсегда Федя. Кланяйся Анне Ивановне 4.

Федор Шаляпин

   

260
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Петербург 21 декабря 1899 г.
   Дорогая Иолина!
   Сегодня пою "Фауста", но чувствую себя очень плохо. Простудился так, что у меня инфлуэнца и я сижу дома.
   Ночью у меня всегда температура 39. Думаю, что только сегодня спою и уеду, не стану петь "Жизнь за царя". Вчера остановился над Кюба 1, а позавчера я был у Стюарта. Нет никаких новостей. После спектакля протелеграфирую тебе.
   Много поцелуев тебе и моему дорогому Гуле 2. Очень скучаю без маленького негодника, который всегда приходит ко мне, когда я сплю.

Федя

   

261
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   Екатеринослав 9 мая 1903 г.
   Дорогая моя Иолочка!
   Вчера я прибыл в Екатеринослав и, так как мы приехали поздно, я послал тебе только телеграмму и сегодня наконец пишу тебе письмо.
   Сейчас только что закончили концерт, и я, как всегда, должен был удрать от публики, потому что она слишком бурно выражает свой восторг, и ты знаешь, мне не очень нравится, когда меня несут на руках. Этот концерт я спел блестяще. Завтра уезжаем в Новочеркасск, где выступлю в концерте, и 13-го в Ростове-на-Дону.
   Радость моя! Я получил все твои письма. Я очень благодарен тебе. Потом я написал и передал Гавриле 1 письмо, и он только спустя несколько дней сказал мне, что он потерял пакет, в котором было это письмо. Но последние дни он как бы немного помешался, потому что умер его маленький ребенок, и я не очень его упрекал.
   Иолинка моя! Я с большим удовольствием поехал бы в Италию, но ехать так далеко и быть четыре дня в вагоне несколько трудно, затем я нашел художника в Киеве, который напишет для меня эскизы (картинки) для оформления "Фауста" 2, и таким образом я буду ждать тебя здесь, чтобы просить написать письмо Казацца, которому объясним, что я хочу 3. Я послал ему телеграмму с сообщением, что безусловно принимаю его контракт и что пошлю объяснения мизансцен. И он ответил мне, что согласен и ждет моих инструкций по поводу мизансцен; поэтому, когда будешь в Милане, скажи Казацца, что я пошлю ему эскизы и полное объяснение и чтобы они дожидались до половины июня, так как художник не сможет выполнить раньше, скажи, что это будет очень интересно!
   Будь покойна, дорогая моя женушка, потому что, если я возьмусь за это дело, я сделаю его со всей серьезностью. Так, как нужно. Только боюсь, что артисты не поймут меня и не захотят сделать все так, как желаю я, но будем надеяться, что я сумею их убедить [...].
   Дорогая моя Иолинушка, если бы ты могла знать, как я страдаю без моей дорогой семьи, как я скучаю, абсолютно не знаю, что делать, и думаю только о том, чтобы возможно скорее прошло это нудное время, считаю дни... Довольно! Еще пятнадцать дней, и я обниму мою дорогую Иолинку и моих маленьких пузранчиков.
   О, как я хочу прижать тебя к моему сердцу, обнять тебя, целовать тебя без конца, моя обожаемая женушка. О, как я люблю тебя, моя Иоле, как обожаю, я бы хотел, чтобы ты вот так любила бы и меня и я был бы счастливейшим человеком. Много поцелуев тебе, моя милая, и моим крошкам, также твоей маме. Целую тебя крепко, крепко. [...]

Федя

   

262
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Петербург 24 ноября 1909 г.
   Моя милая, дорогая, любимая дочурка Аришка,-- я получил твое письмецо, которое меня, по обыкновению, страшно обрадовало. Ты не можешь себе представить, какое чувство удовольствия испытываю я, когда вижу, что моя маленькая Ариша уже может писать письма своему папе. Это удовольствие тем больше чувствую я, что мне пришлось довольно долго его дожидаться, а именно целых семь лет. Ведь ты на восьмом году только стала уметь писать.
   Ну, спасибо тебе, моя касатушка.
   Я здесь живу уже вторую неделю, а сегодня только пою второй спектакль. Сегодня идет опера "Юдифь", в которой я играю храброго и могучего Олоферна, которому во время его сна Юдифь отрубает голову. Спроси Любовь Васильевну 1, она тебе расскажет эту грустную историю подробно.
   Сижу все время дома, погода ужасно скверная -- занимаюсь изучением Дон Кихота Ламанчского 2.
   Живу я на Крюковом канале No 10, квартира Животовских -- имею отличные три меблированные комнаты.
   Ну, моя дорогая, до свидания, скоро я приеду к вам в Москву.
   Это будет к рождеству.
   Очень мне досадно, что в телефон было слышно плохо -- и нам пришлось поболтать мало.
   Поцелуй крепко мамочку, Бориску, Лиду, Таньку и Федьку и поклонись от меня всем.
   Целую тебя так же крепко, как люблю.

Твой Папа Федя

   

263
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Монте-Карло 20 февраля (5 марта) 1910 г.
   Моя родная, милая Аришка,-- сколько уж времени прошло, а я тебе и не писал ничего -- просто даже совестно. Ну, да уж ничего не поделаешь... все как-то так складывались обстоятельства -- то надо петь, то поеду на завтрак, то приглашен на обед, а то опять репетиция, а нет, так куда-нибудь пешком далеко пойду гулять. И вот так все как-то не смог выбрать свободной минутки, чтобы тебе написать письмишко. Тут, кажется, как-то на днях было твое рождение, а я, по совести сознаться, ей-богу, не помню дня точно, когда ты родилась, а потому и не поздравил тебя вовремя, но это все равно. Поздравляю тебя сейчас и крепко, крепко целую.
   Сейчас пойду в ресторан и выпью стакан хорошего вина за твое здоровье. Vivat, да здравствует Аришка, моя девица замухрышка!
   Ну, здесь нового в Монте-Carlo ничего пока нет. Играл я здесь Дон Кихота, рыцаря печального образа из Ламанчи, и очень всем понравился, и в последнем действии, когда бедный Дон Кихот умирает,-- многие так же плакали от жалости к нему, как ты в прошлый раз в "Русалке". В среду я еду в город Берлин к немцам петь им концерт, а потом через дней семь-восемь вернусь опять в Монте-Карло. Ну, что ты поделываешь? Как твое здоровье и как идет ученье?.. Гляди учись хорошенько, особенно люби и занимайся усердно музыкой!
   Ходишь ли гулять?.. И вообще напиши мне, что с тобой произошло необыкновенного и довольна ли ты своей "жистью".
   Поцелуй крепко милую маманку, обними малышей и чмокни Лидку-улитку в щеку. А я тебя расцеловываю крепко-крепко, а уж как люблю я, чай, ты и сама знаешь.

Твой Папа Федя

   

264
ИРИНЕ, ЛИДИИ, ТАТЬЯНЕ, ФЕДОРУ И БОРИСУ ШАЛЯПИНЫМ

   [Екатеринослав] [Весна 1910 г.]
   Милые мои детишки!
   Арина, Лида, Таня, Федя и Боря!
   Пишу вам всем сразу одно письмо, чтобы не повторять несколько раз одного и того же.
   Сейчас я нахожусь в городе Екатеринославе. Он стоит на берегу того же Днепра, который вы видели в Киеве; город очень красивенький, и в особенности хорошо здесь в "Потемкинском саду" -- это бывшая резиденция вельможи Екатерины II, г-на Потемкина. Сад этот довольно большой, помещается на высоком берегу Днепра, а так как Днепр сейчас разлился, то картина и чудесная, и величественная, тем более что здесь весна уже в полном разгаре, цветет сирень и кругом много, много зелени. Тепло и чудное солнце. Я очень жалею, что в Киеве было холодно и неуютно. Вот теперь -- это действительно хорошо быть на юге. Однажды как-нибудь мы все вместе попутешествуем. В Харькове было очень хорошо, хотя погода была неважная. Концерт прошел великолепно, и успех был огромный. Ну, а вы, наверное, собираетесь уже в деревню. Поезжайте скорее. На воздухе так хорошо. Посылаю вам разные вырезки из газет. Между прочим, там есть очень смешной рассказ под названием "Шаляпинский бой" -- это вырезка из одной бакинской газеты. В городе Баку, который находится на берегу Каспийского моря, на Кавказе, был объявлен мой концерт и продажа на него билетов; так вот об этом и напечатано в юмористическом тоне. Прочитайте это и маме -- она тоже посмеется с вами; а пока до свиданья, да хранит вас всех господь. Целую вас всех крепко и очень люблю, мамусю тоже.

Любящий вас Папа

   

265
БОРИСУ, ФЕДОРУ И ТАТЬЯНЕ ШАЛЯПИНЫМ

   Екатеринодар 15 сентября 1910 г.
   Бориску, Федюшку и Танюшку крепко целую. А сам поеду в горы Кавказские -- через Военно-Грузинскую дорогу на автомобиле. До свидания.

Папа

   

266
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Баку 23 сентября 1910 г.
   Милая моя дочурка Аринушка. Я тебе не послал письма из Тифлиса, но случилось это потому, что мы в Тифлис приехали поздно и у меня не хватило времени 1.
   Целую тебя, моя милашка, и обнимаю. Сейчас едем в Астрахань. Вчера был у нас чудесный концерт, народу было неимоверное количество.
   До свидания.

Твой папа

   

267
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Виши [11] 24 Yuillet 1911 г.
   Мой славный, любимый дружочек, Иринкин!..
   Спасибо тебе за письмо.
   Всякий раз, когда я получаю от тебя записку, я разваливаюсь на кровати вверх ногами и читаю ее так, как будто бы кушаю вкусное мороженое в жаркий день. А дни здесь в Виши такие жаркие, что -- просто сказать -- дышать еле-еле возможно. На солнышке жарит до 60о, а в тени 38о,-- вот ты тут и дыши!..
   Сегодня в первый раз иду в театр на репетицию. С ужасом думаю, что если будет такая же жара 27-го, то петь мне будет ужасно трудно.
   Нога моя, славу богу, начинает поправляться, и я уже хожу, почти не хромая 1.
   Напиши мне, моя детушка, что вы думаете делать после Rimini -- куда поедете?..
   Я страшно рад, что вы чувствуете себя хорошо,-- будьте осторожны с водой и сырыми фруктами, потому что в Италии есть большая холера.
   Поцелуй за меня маму, бабушку 2 и всех родимых малышей, а также передай поклон всем.
   Я тебя целую бесконечное количество раз и люблю, люблю крепко.

Твой Папуля

   

268
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Шато де Корматен] [1] 14 Août 1911 г.
   Мой милый нежный цветочек Ирис!
   Я тебе написал маленькое письмо через день, как послал малышам рисунки, и удивляюсь, что ты его не получила. Может быть, по рассеянности я забыл поставить город на конверте -- это со мной иногда бывает, но ни в каком случае я тебя не забыл, боже сохрани меня на том и на этом свете!..
   Детка моя дорогая! Я очень тебя понимаю, я знаю, что ты должна была соскучиться по нашей русской деревеньке -- хороши и море, и горы, а Ратухино все же лучше -- там больше приволья и просторуг.
   Будем считать нынешнее лето исключительным. Мы с мамой решили увезти вас из России с тою целью, чтобы маленьким, особенно Федюшке и Танюшке, как можно больше попечься на солнышке, которого у нас, особенно в северных местах, летом недостаточно. Ведь ты знаешь, как сильно хворал зимою Федя. Зато будущее лето, сейчас же после твоих экзаменов, мы, вернее, вы (я, наверное, должен буду в мае петь в Париже) сейчас же поедете в Ратухино и уж на целое лето.
   То-то побегаете в лес за грибами. Не беспокойся, моя горная крошка, Ратухино я не продам, а подарю его вам всем, моим милым детушкам (конечно, я исключаю случай крайней необходимости, кто знает, что может случиться в жизни. Может быть, какие-нибудь сверхъестественные обстоятельства заставят его продать). Я радуюсь несказанно, что вы все у меня здоровы и веселитесь. Через дней пять, а может, и еще раньше, я приеду к вам на несколько деньков, а потом поеду еще немного полечить мою ногу и руку. Мне хотя уже и лучше, но я все-таки хромаю и не могу свободно писать, на руке у меня болит большой палец. Воды Vichy совсем меня не вылечили.
   Обо всем мы потолкуем с тобою, когда я приеду, а пока до свидания. Поцелуй мамулю и всех пузранов, Лидушку потрепли по щечке, а другим всем от меня поклонись.
   Целую тебя крепко-накрепко и очень, очень люблю.

Твой Папа

   P. S. Про Cormatin, где я сейчас живу в Château y Гинсбурга, сказать ничего особенного не могу...
   Ничего себе... французская деревня и парк, есть и речка, но все это не стоит и сотой доли нашего милого Ратухина.
   

269
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петербург] [28 ноября 1911 г.]
   Моя дорогая, милая Иришенька!
   Весьма и весьма обрадовался я получить от тебя письмецо, оно такое милое и хорошее. Радует меня также и то, что у вас сад походит на сказку.
   Как ужасно огорчила меня смерть В. А. Серова 1. Какой чудный был это человек -- не говоря уже о том, что в то же время это был удивительный художник. Семья его, кажется, осталась без всяких средств -- вот это еще новая печаль.
   А я здесь в Питере так заработался, что положительно не могу даже побрить бороду,-- так мало у меня времени. Этим, конечно, объясняется и то обстоятельство, что я вам почти что совсем не писал. Сегодня я пою двадцать восьмой спектакль -- подумай -- это сделал я в течение двух с половиной месяцев. Да еще сам ставил "Хованщину".
   Ну, моя дорогая, я спешу сейчас в театр и потому кончаю писать.
   Крепко-накрепко целую тебя и говорю: до скорого свиданья. Я вам тоже приготовил сюрприз -- увидите в Москве.
   Поцелуй мамочку и малышей, поклонись от меня всем. 4-го я приезжаю -- возьмите карету и приезжайте на вокзал меня встречать. Я пришлю телеграмму с точным определением часа моего приезда.
   А я тебя целую миллион раз.

Твой любящий тебя Папуля Федя

   

270
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Монте-Карло [Январь (февраль) 1912 г.]
   Милый мой сынуля! Уж как ты меня обрадовал своей открыточкой! Я рад был получить от тебя записочку. А еще больше рад, что ты катаешься на коньках! Мне прямо завидно. Эх, как бы я был сейчас в Москве, я сам покатался бы с тобой на коньках... Ну, а гора у вас есть? На санках катаетесь? Или нет? Напиши мне.
   Вот что я расскажу тебе про Бульку.
   Этот каналья Булька, оказывается, очень любит кушать лепестки от роз. Вот мы ему и даем их -- кушай себе на здоровье. А Василий взял да один раз в листочек розы и нажал лимону. Вот Булька с удовольствием открыл рот. Гам... и сразу почувствовал, что очень кисло,-- как начнет бегать по комнате, как сумасшедший, на кровать, на кресло, потом опять на кровать, потом кусает подушки, роет лапами одеяло... Просто страх как смешно, и мы, конечно, смеемся, а он видит, что мы смеемся,-- злится и лает. ...Вот он какой у нас уж очень забавный и стал уже больше -- вырос. Его здесь все любят. Всякий, кто увидит на улице, всякий его погладит. И он очень доволен. Мордастик такой!
   Ну, мой дорогой Боринка!
   Целую тебя крепко. Поцелуй за меня всех крепко, крепко.
   Твой папуля, который любит тебя очень много и сильно.
   

271
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 30 января (12 февраля) 1912 г.
   Моя милашка Иринушка!
   Спасибо тебе, моя канашечка, за письмо. Я так ему обрадовался! Мне здесь анафемски скучно и потому всякая строчка от родимых -- все равно как солнышко после ненастья.
   Так ты говоришь, в карты больше не играть!.. -- ну ладно, послушаю тебя! Смотри катайся осторожно на коньках, а то можно разбиться очень сильно. Привыкай сначала со стулом (есть такие стулья-санки). Насчет двух домиков в деревне -- обещаю. В случае если я приеду поздно и вы все уже будете в деревне, скажи маме, чтобы она приказала Руслану1 -- управляющему -- нарубить каких-нибудь (неважных) деревьев и выстроить эти избушечки; я думаю, сами же деревенские мужики сумеют их построить, а то, если мама будет сомневаться в чем-нибудь относительно постройки домиков, тогда подождите меня. Я уж знаю, как их надо выстроить!
   Насчет сапогов, я думаю, тебе лучше сходить с мамой в охотничий магазин и там прямо или купить готовые, или сделать на заказ. Конечно, моя милашенька, я думаю прожить вместе с вами и по возможности никуда не уезжать, но нынче летом, наверное, мне придется готовиться к постановке на сцене в Петербурге "Бориса Годунова" и для этого придется съездить в кое-какие исторические в этом смысле города, например: Углич -- так уж ничего не поделаешь -- придется-таки поехать 2, однако я думаю, может быть, мы вместе поедем покататься по Волге -- поедем также к Щулепниковым и поживем немножко там.
   Если бы ты знала, какую радость доставил всем нам Бориска, когда прислал его рисунки3, китаец4 был прямо в восторге и очень смеялся, даже Булька и тот смотрел и как будто бы понял.
   Сегодня первый день хорошая погода и довольно тепло -- солнышко светит ярко, и мы с Булькой ходим гулять. Оба мы были рады выйти наконец на воздух.
   Китаец научил Бульку утром приносить ко мне в постель газеты, и черномазый носит каждое утро -- это забавно.
   Ну, пока ничего нового нет.
   Ах да, забыл сказать, что несколько дней тому назад, в 5 1/2 часов утра, здесь было землетрясение, но я спал крепко и ничего не слыхал.
   Целую тебя, моя милашка, бесконечное число раз -- люблю тебя безмерно и желаю здоровья и веселья.

Твой Папуля

   Поцелуй за меня всех, и мамусю, и малую компанию, и крестную, и Лелю, и мадам, и всем передай мой привет.
   

272
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 12 (25) февраля 1912 г. Сейчас сижу дома один-одинешенек и пью шоколад, на кровати лежит Булька -- он очень устал, сегодня много бегал и возился.
   Получил я твое письмо, моя золотая Аринушка. Страшно понравилось мне твое простое описание поездки в деревню. Когда я дочитал до места, где вы возвратились уже в город и Москва показалась вам "противной",-- я так посочувствовал тебе! И так же мне самому показалась, в этот момент, Москва противной. Еще бы?.. что же может быть лучше русской деревни? Какой простор, какая ширь, какая тишина и какой животворящий воздух!!!.. Я думаю, что зимой, каждую масленицу, обязательно нужно ездить в деревню...
   Признаюсь, что я немного завидую вашей поездке в деревню. Я сам с удовольствием прокатился бы с вами на лыжах; хотя здесь, в Монте-Карло, теперь стало тоже очень хорошо -- довольно тепло и светит солнышко.
   Я не помню, писал ли я тебе о том, как неделю тому назад я ездил на Капри к Максиму Горькому?.. Это тоже было прекрасно и весело, тем более что поездка эта была сделана на яхте моего знакомого, некоего господина Терещенко, и на целом большом пароходе мы были только несколько человек, а именно: двое братьев Терещенко, две сестры, ихняя мама и один старичок с пятнадцатилетним мальчиком-сыном. Когда мы отъехали от Cannes, то море было спокойно, но через два часа мы стали чувствовать качку, а через четыре часа уже многие хворали морской болезнью, а море как будто назло бушевало все сильнее и сильнее. Из всех бывших пассажиров не страдали только я, мама Терещенко и он сам. Было очень смешно, когда слуги нам подавали чай или кушанье, они ходили по пароходу точно пьяные (шатаясь), а мы еле-еле усиживали на креслах, и так это продолжалось (ох, я теперь вспомнил, что я тебе писал об этой поездке) --... пока мы не доплыли до самого острова Капри... Но вот случилась было какая беда: на острове Капри не имеется того, что называется "бухтой" или "портом", и пароход не может во время волнения стоять на якоре, к тому же и спуститься на лодку очень трудно во время волнения, потому что волны качают и лодку, и пароход, главное же, очень опасно на лодке приставать к берегу: можно разбиться о пристань или об "мол", как это называется по-морскому... это было очень печально. Подумай!.. Плыли, плыли и уже вот он, остров, в пятидесяти-шестидесяти метрах от нас, а мы не можем на него ссадиться... Тут я сказал капитану, что я готов даже выкупаться, но во что бы то ни стало желаю слезть. Капитан (англичанин) потянул медленно дым из своей трубки, сплюнул в сторону и, улыбаясь, сказал ломаным французским языком: Comme vous voulez! Pour moi èa m'est égale! Si vous voulez vous baigner, èa va bien! {"Как хотите! Мне все равно! Если вы хотите выкупаться, очень хорошо!" (франц.).} -- и кое-как спустил нас на лодку. По крайней мере с полчаса мы бились как бы нам половчее пристать к берегу и наконец с помощью десяти человек итальянцев, которые протягивали нам багры с берега, мы-таки сумели вылезти на берег без каких бы то ни было неприятностей. И мне в этот момент, когда я почувствовал под ногами землю, стало очень весело и приятно, однако итальянцы говорили: "Siete veramente molto coraggiosi, voi cari signori, con questo tempo e con queste onde e un poco pericoloso di far questi sbarchi!.." {"Вы поистине храбрые люди, дорогие господа; ведь в такую погоду и в такие волны высаживаться небезопасно" (итал.).}, но мы добродушно посмеялись, похлопали кое-кого из них дружески по плечу и поехали на извозчике на виллу, где живет Горький.
   Он, разумеется, был очень рад нашему приезду, и мы, весело разговаривая и смеясь, провели день и даже ночь. На другое утро море было спокойно, пароход подошел снова к Капри (он ночевать уходил в Неаполитанский порт), и мы, севши снова, поехали назад в Cannes,-- на этот раз море было гораздо лучше, спокойнее, и мы чудесно и весело провели всё почти время на палубе, любуясь прозрачностью воды и горизонтом, на котором то появлялись тучки, то снова исчезали, и солнышко через каждые четверть часа окрашивало воду и небо в разные замечательные цвета.
   На пароходе у меня была очень милая и уютная комнатка, в которой я спал, но... к сожалению, не видал никаких снов и в особенности, что мне жалко, что я не видал во сне тебя, моя милая стрекоза!
   На другой день мы снова приплыли к Cannes, и я на автомобиле отправился к себе домой, в Monte-Carlo.
   Вот тебе и поездка моя на Капри описана.
   Другого же, нового, пока ничего нет.
   Вчера я играл Дон-Базилио в "Севильском цирюльнике", и это было очень недурно, потому что здоровье мое поправилось окончательно и голос звучит великолепно. Публика была страшно довольна, и все мы -- и публика и артисты -- веселились вовсю.
   Милый мой дружочек! Скажи мамуле, что учителю Степанову нужно только написать мой адрес, а насчет бумаги из управы писать не нужно ничего -- пусть она напишет ему, что она послала мне много писем, но есть ли там, в их числе письмо из управы,-- она не знает.
   Я очень-очень благодарю всех пузранков за рисунки и за поздравления. Это меня привело в восторг, я так был рад получить все ихние рисунки. На днях я им пришлю тоже что-нибудь в этом роде.
   Меня многие спрашивают: кто это рисует (когда видят у меня на столе рисунки),-- я всегда с большой гордостью говорю:
   -- Это моя детвора! Урра, урра, урра!!!..
   Ну, целую тебя, моя милашка-канашка, 800 000 000 раз, а также и всю остальную компанию, и желаю всем здоровья и веселья.
   Твой обожающий тебя Папуська-Федюська
   P. S. Булька с каждым днем делается все интереснее и интереснее--он теперь каждое утро в постель приносит мне газеты и письма -- его научил китаец,-- вообще он очень мил, ласков и умен, а также начал уже проситься за "делами" на улицу. Он тоже всем кланяется.
   

273
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   М. Carlo 5 (18) марта 1912 г.
   Милая моя Рири.
   Очень обрадован, получил твое письмо. Спасибо за новости, хотя они очень для меня печальны. Мне ужасно больно узнать, что Танюшка, моя бедняжка, была так сильно больна. Славу богу, что поправляется,-- однако я очень боюсь за последствия -- она такая слабенькая.
   Рад я, что ты повидалась с твоими подружками Орловыми, и приятно знать, что вам было весело.
   С Булькой бывает еще и не то. Он очень смешон и весьма меня забавляет. Это единственный весельчак в теперешнем моем времяпрепровождедении.
   Позабавила меня страшно история с крестинами ребенка -- хохотал я ужасно!.. Мне думается, что этому ребенку было лет сорок по крайней мере... Батюшка его окунул два раза, а он молчит, батюшка говорит: "Вот чудо", а ребеночище ему здоровенным басом: "Постой, то ли еще будет!.." А? Как ты думаешь!.. Наверное, это было так, а может быть, просто, анекдот...
   На днях я тоже видел чудо.
   Встретил здесь одного господина, которого на другой день забрала полиция и отвезла в сумасшедший дом. Да и не мудрено -- этот господин говорил мне, что он не кто иной, как "антихрист", и что через три дня будет конец света,-- потом крестил палкой в воздухе 33 раза и говорил, что делает это он потому, что Христос имел 33 года от роду, когда его распяли, а кроме того, этим крещением в воздухе он прогоняет чертей и из меня уже выгнал при начале встречи. Я был очень поражен всей этой историей и провел с ним из страшного любопытства два часа вместе в одном ресторане. Он еще говорил много разной чепухи -- я тебе потом, когда увидимся, расскажу всё подробно.
   Вот бедняга! Спятил с ума. Этот человек, по фамилии Лопатин, был учителем в Комиссаровском училище (в Москве где-то есть такое)...
   Насчет же учителя рисования думаю, что он пошутил, сказав, что я создал такие типы, каких никогда и не было... А? Как ты думаешь?.. Впрочем... спасибо ему за лестные слова.
   Китай -- действительно, милая моя, интереснейшая страна, но только очень народ там несчастный: его грабят со всех сторон европейцы, то есть мы, впрочем, об этом тоже при свидании поговорим, а теперь adieu, будь здорова. Целую тебя крепко-накрепко, а ты поцелуй за меня всех.

Твой обожающий тебя Папка Федка

   Получила ли ты мое письмо в стихах? Напиши мне об этом.
   

274
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Milano 21 марта (3 апреля) 1912 г.
   Моя милая Ринушка!
   Получил твое письмо. Радость, радость!.. Я всегда громко кричу "радость!", когда получаю от тебя письмо. История в гимназии произвела на меня впечатление. "Вишь, какие храбрые",-- подумалось мне. Я думаю, что начальнице гимназии было это очень неприятно. Я не знаю хорошо всех деталей этого происшествия, но думаю, что ученицы (хотя их и не виню) были не совсем правы. Едва ли нужно было делать такую забастовку. Мне кажется, что если бы не нужно было быть в классе по пятницам и если бы работа не имела важности, хотя бы и самой маленькой,-- едва ли бы учителя, директора и начальницы заставляли бы насильно ходить в школу... Тут что-нибудь не так!..
   Я очень рад, что вы повеселились в цирке,-- это хорошее развлечение.
   Сейчас у вас уже пасха!..
   Поздравляю тебя, моя сладкая, и, восклицая "Христос воскресе", крепко тебя целую. Жаль очень, что в России сейчас дурная погода, хотя здесь погода тоже неважная. Было несколько хороших -- теплых дней, а вот теперь уже третий день как дует холоднущий ветер и на улице противно -- неуютно.
   Говоря по правде, мне ужасно надоело сидеть за границей далеко от всех вас -- одному. Так хотелось бы побеситься вместе с вами -- погулять в садике, сходить вместе в цирк... Но... уже теперь, слава богу, остается немного времени для нашей разлуки, и мы скоро увидимся.
   Я сейчас очень много занят в театре La Scala -- мы репетируем "Псковитянку" -- и через четыре-пять дней она будет готова, и пойдет спектакль.
   Напишу, конечно, будет или не будет иметь успех наша русская (замечательно хорошая) опера.
   Посмотрим!..
   Знаешь ли, Ринушек?.. Мой Булька вот уже с неделю очень нездоров. У него все время 39--4, 39--5, 39--7, 39--9 температура, и огромное количество желто-зеленой слизи выделяется из носу. Доктора думают, что у него "чума",-- это собачья болезнь, которую переносят различно все собаки -- одни выздоравливают, а другие умирают. Не знаю, что будет с нашим Булькой?.. ужасно жалко бедного. Он еле ходит и страшно похудел -- кожа да кости!..
   Ну, бог даст, все-таки как-нибудь обойдется благополучно. Я не теряю надежды!..
   А наша бедная Танюшка! Посмотри, пожалуйста, как ей не везет!.. все больна да больна!.. Бедняжка!.. Целую тебя несчетно раз и крепко люблю. Твой Папуля
   Поцелуй за меня всех --и мамочку, и детушек!.. В следующий раз, когда будешь писать, не пиши слово "ужасть", такого слова нет или есть только в народе, говорят "ужасть", а на самом деле слово говорится "ужас".
   

275
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Paris 30 апреля (13 мая) 1912 г.
   Дорогая моя Ципуленька, Аринушка-любимушка. Спасибо тебе за письмецо. Очень оно меня порадовало. Я тебе очень сочувствую насчет твоего учения, мне думается, что вы с Лидушкой очень устали... Но... завтра уже 1 мая, и скоро на отдых. Воображаю, как вы будете рады поехать в деревню.
   Наши все сейчас живут в Rapallo 1 на берегу моря -- это недалеко от Генуи и недалеко также от Alassio. Там, конечно, не то что у вас -- много солнышка и тепло. Я с малышами поиграл немножко в Monza. Они все были очень рады солнышку и теплу, и вообще весне.
   Бабушка, конечно, была очень счастлива их видеть, и они, видимо, тоже были рады, и целовались, и обнимались. Ездили с мамой в Милан и там что-то покупали.
   Я и сам тоже долго-долго тебе ничего не писал. Ну, уж ты не сетуй! Все время я волновался за мои спектакли в Париже и наконец третьего дня пел в Grand Opéra "Мефистофеля" (Бойто) 2. Успех был огромный, и я очень доволен.
   Милая моя Риночка. Очень я устал и все время дожидаюсь, когда наконец буду на отдыхе в деревушке.
   Посылаю тебе все статьи и критику на наш "Мефистофель" в Париже. На беленьких бумажках написано, из какой газеты вырезана печать. Почитай, и прошу тебя, сохрани все эти вырезки в неприкосновенности, они мне очень нужны -- необходимы. Здесь, конечно, еще не все -- есть и еще, но... да пока хватит и этих. Почитайте вместе с моей милашкой Лидушкой.
   А пока целую тебя крепко и очень люблю.

Твой обожающий тебя Папуля

   Будешь писать, так пиши по адресу: M-r Chaliapine, Grand Opéra, Paris.
   

276
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Монте-Карло [Февраль 1913 г.]
   Моя милашка, моя дорогая Аринушка!
   Долго уж я ничего тебе не писал, все как-то некогда было. То завтракать к знакомым едешь, то обедать позовут. Погода чудная, и, конечно, ездишь поэтому с удовольствием.
   Был в Beaulieu, проезжал мимо виллы, где мы однажды жили -- помнишь! -- и вспоминал, как мы рвали там цветочки -- беленькие камелии, и жалел, что сижу и езжу здесь один, без моих дорогих детушек.
   Был потом на Cap-Martin -- это рядом с Монте-Карло -- такой мыс, на котором расположены виллы очень богатых людей и выстроен отличный Hôtel -- вот там, в этом отеле, завтракал я у некоего банкира по фамилии Каменка -- это целая семья, которая ко мне относится с любовью.
   Вот после завтрака мы пошли гулять в один огромный сад, принадлежащий знакомому Каменка. Если бы ты могла себе представить, какой это замечательный сад. Буквально нет местечка такого, где бы не было что-нибудь посажено, и растут там такие растения, которые даже и в ботанических садах знаменитых городов Европы, Америки и Азии не везде находятся. Боже, как там хорошо -- как в раю! Бог даст, когда-нибудь, если нам с тобой придется быть здесь вместе,-- пойдем обязательно. Я попрошу тогда разрешения посетить еще раз этот замечательный сад.
   Итак, моя дорогая дочурка,-- завтра я кончаю уже петь в Монте-Карло и отправляюсь шестого февраля (нашего) на Капри повидаться с моим дорогим другом Алексеем Максимовичем Пешковым (писатель Максим Горький). Там хочу пробыть я с неделю, а потом думаю поехать в Петербург петь торжественный спектакль по поводу 300-летия дома Романовых 1. Но об этом спектакле я тебя прошу никому пока не говорить, потому что, может быть, я еще и не поеду его петь. Насчет же дома на Волге 2 скажи мамочке, чтобы она, если может, сама послала бы Щулепникову деньги, а если нет, то пусть подождут моего приезда в Россию -- это же недолго. Затем, если маму будут спрашивать насчет каких-нибудь больших удобств в доме, то есть ванн или каких-нибудь особенных водопроводов, то этого делать, по моему мнению, не надо, так как я вполне убежден, что жить там все вы будете мало,-- это я заключаю уже из того, что ты пишешь в письме, как вы все мечтаете о вашем дорогом Ратухине. Да я и сам вижу, что вы все очень любите и привязаны к Ратухину и, следовательно, больших денег затрачивать на волжское житьё не стоит, а разные большие удобства потребуют много лишних денег, тем более что туда потрачено уже немало.
   Вот пока и все, моя ласточка.
   До скорого свиданьица.
   Я очень огорчен за бедного Федюху -- этакая, право, напасть. Боюсь я немножко также и за дезинфекцию. Очень уж халатно относятся ко всему наши дезинфекторы. Радуюсь несказанно, что "Лидуська поправилась. Целуй, пожалуйста, крепче Борьку с Танюхой и дорогую мамульку, а тебе желаю здоровья и терпенья преодолеть твои уроки и вообще ученье. Люблю тебя бесконечно и так же бесконечно целую.

Твой любящий тебя Папуля

   

277
Л. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Монако] [Февраль 1913 г.]
   Дорогая, сейчас еду на вокзал, чтобы отправиться на Капри. 21-го приеду в Питер и буду петь там. В конце поста приеду в Москву. Целую тебя, и мамулю, и Федьку, и всех.

Твой Папуля

   

278
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петербург] [30 марта 1913 г.]
   Моя дорогая Арина, дочурка моя ненаглядная. Наконец и я могу написать тебе две-три строчки. Страшно как много приходится мне сейчас работать, а к тому же еще провозился с глазами девять дней. Болели очень здорово, и писать совсем было невозможно.
   Теперь я пою пять спектаклей в Народном доме, спектакли эти размещены через день, а в каждый промежуток назначены репетиции, потому что артисты всё другие и с ними приходится репетировать всё снова, так как со мною никто из них никогда не пел 1.
   Сегодня я пою второй спектакль "Русалку", 1 апреля -- третий, 3 апреля -- четвертый и 5 апреля -- пятый, а шестого вечером я наконец сажусь в поезд и еду к вам, мои дорогие чебураны.
   Мама мне писала, что дома нужны деньги, для того чтобы заплатить жалованье прислуге. Спроси крестную2, если это необходимо сию минуту, то я пришлю, а может быть, можно подождать до моего приезда?
   В воскресенье, 7 апреля, приезжайте на вокзал к курьерскому поезду на автомобиле меня встречать.
   Теперь я себя чувствую пока хорошо, только очень утомлен работой. Успех я имею очень большой. Первый спектакль в Народном доме 28 марта был очень торжественный -- меня встретили "тушем" (играл его оркестр), а публика вся встала на ноги и долго-долго кричала и аплодировала 3 -- все это очень хорошо, но мне очень недостает всех вас,-- и потому скучно. Погода к тому же отвратительная -- льет дождь и туманно, это тоже действует уныло.
   У нас здесь в Петербурге была на днях устроена огромная манифестация в сочувствие черногорцам -- на главных улицах ходили огромные толпы народу, пели гимны русский и все славянские и кричали "долой Австрию", "да здравствуют славяне"4. Но я в толпу не ходил -- не очень это я люблю.
   Ну, цыпленок мой, до свиданья, и до скорого!..
   Думаю, может быть, нам удастся съездить в деревушку. Однако об этом поговорим, когда я приеду.
   Целую тебя и всех крепко.

Твой обожающий тебя Папуля

   

279
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Германия] [Весна 1913 г.]
   Моя милая Аринушка!
   Еду и еду -- проехал уже не одну сотню километров 1. Погода мне благоприятствует, а дорога в германской земле прямо-таки "скатерть". Еду как по паркету; завтра днем надеюсь быть уже в Нюрнберге. В Берлине провел один день и две ночи, это потому, что шофер, который меня везет,-- немец и у него в Берлине живет родня, а также похоронена мать, и он просил меня остаться немного в Берлине. Сейчас уже ночь, и я не могу описать тебе города, в котором остался ночевать, но этот город, видимо, красивый и довольно большой. Как раз перед моим окном стоит готическая лютеранская церковь и на башне часы отбивают разбитым звуком (как в кастрюлю) четверти и часы. Слушая этот звон, ярко представляешь себе средневековую Германию.
   Сегодня к вечеру проезжал город Лейпциг -- это главный город Саксонии. Чудо, а не город, кажется, что это сплошной сад. Чем дальше подвигаюсь я на юг, тем теплее и красивее всё. Относительно Лейпцига я скажу тебе, что я заходил в погребок Ауэрбаха -- это исторический погребок, который описан у Гёте в его "Фаусте" 2. Когда будешь побольше, то прочтешь "Фауста" и тогда узнаешь и об этом погребке,-- из него Мефистофель с Фаустом вылетели на бочке из-под пива, а Вагнер и прочие кутилы студенты, желая побить Мефистофеля, стали дубасить друг друга.
   Я очень доволен моей поездкой и мечтаю однажды поехать вместе со всеми вами, когда вы вырастете большие.
   Прошу тебя прочитать это письмо всем детишкам, потому что описывать все это каждому отдельно трудно, требуется много времени, а я все время в пути, и времени у меня не очень много. Письмо же это относится так же к Лиде, Боре, Тане и Феде, как и к тебе.
   Целую вас крепко всех, мои дорогие детеныши! Из следующего города пришлю письма Танюше, Лиде, Феде и Боре, а пока желаю вам всем веселого мая и чудного веселья и отдыха в деревне. Маму крепко расцелуйте и передайте мой привет всем дома.
   За новым бульдожкой поухаживайте хорошенько и не давайте его обижать ни Бобке, ни Бульке, Кстати, напиши мне, как они все живут. Пиши же мне по адресу: Paris, Grand Hôtel pour M-r Chaliapin.
   Много целую всех вас, мои дорогие детишки. Крепко-накрепко любящий вас

Папуля

   

280
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Лондон 19 июня (2 июля) 1913 г.
   Моя милая, дорогуля Арина с розмарином!!!..
   Это же ужасно, столько времени не написать тебе ни строчки; но... все это происходит вот отчего: представь себе --
   Приедешь в Париж -- репетиции, знакомства, визиты, завтраки, обеды, спектакли, знакомые интервьюеры, газеты и т. д., и т. п. -- всё это берет такую уйму времени, что просто беда, а если к этому прибавить мою мерзкую привычку вставать поздно (долго спать), тогда, конечно, будет совершенно ясно, отчего я никак не могу собраться написать, хотя бы несколько строчек. Сегодня всех обманул -- надоели все ужасно,-- сказался больным и целый день сижу дома и никуда не выхожу. Таким образом, могу написать наконец письма, а писать нужно много, потому что, как и тебе, до сих пор никому не писал. И даже бедной мамуле нашей написал только несколько строчек и то не часто, а редко.
   Так вот, видишь, моя дорогая дочура, какие дела. Ну, а теперь напишу уж я тебе и о Париже, и о Лондоне, главное, конечно, о Лондоне, потому что в этом городе хотя я и был тому назад семь лет, но перед большой публикой не выступал, а пел только в салоне у одной американки (богатой) и пробыл тогда здесь всего три дня. Теперь же опера наша русская уже сыграла три спектакля в большом театре, который называется Drury Lane, и имела огромный, огромный успех. Несмотря на то, что здесь, как и в Париже, совсем не понимают русского языка, однако успех мы имели такой, который можно назвать уже триумфом. Англичане прямо сошли с ума, они кричат "браво" и вызывают артистов гораздо больше и сильнее, чем даже в Москве или Петербурге. Газеты все переполнены восторженными статьями об нас, обо мне и об русской музыке, высказывают досаду, что не приглашали в Лондон меня раньше, и об этом очень сожалеют. Когда я все это слушаю (мне переводят с английского, я сам читать не умею), я, конечно, страшно радуюсь и за себя, и за русское искусство вообще, и чувствую себя, конечно, очень гордым. Значит,-- думается мне,-- не всё уж у нас в России так плохо, как думают большинство иностранцев, а есть что-нибудь и хорошее, и даже очень хорошее. Так-то, моя дорогая девчурка!!..
   В Париже было тоже очень хорошо, там мы дали двенадцать спектаклей 1, но для Парижа ни я, ни опера уже не были новинкой -- там мы были уже несколько раз, а здесь мы в первый раз.
   Живу я сейчас в очень миленькой меблированной квартирке 11. King Street St. James's (мой адрес) и очень доволен, но вообрази, как я был огорчен, когда ночью, приехав в Лондон, никак не мог найти себе комнаты.
   Сейчас здесь сезон и огромный съезд публики -- все гостиницы переполнены, и, куда я ни приходил, получал один ответ: "Regrettons infiniment tout est occupé!" {"Очень сожалеем, но все занято" (франц.).}. Нашел я какую-то плохонькую комнатку в Hôtel'e Waldorpf и там переночевал, но на другой день отправился опять ходить по гостиницам Лондона искать убежища и опять ничего не нашел. Наконец, отчаявшись, уж я решился остаться в этом дрянном отелишке, как вдруг встретил одну мою знакомую французскую актрису Jeanne Granier (это знаменитая актриса, которая играет комедию и оперетку), и она повезла меня и показала мне эту чудную квартирку. Как я был доволен этому, ты себе и представить не можешь. Плачу я за нее 12 фунтов в неделю, что составляет на наши деньги около 120 рублей -- английская монета фунт равняется нашим 9 рублям и 50 копейкам -- конечно, это не дешево, но и не так уж дорого, потому что квартирка очень и очень хорошая и обстановка просто "шик".
   Пробуду я здесь в Лондоне до 5--6-го нашего июля, а потом -- так как у меня есть промежуток в тринадцать-четырнадцать дней между моими спектаклями в Deauvill'e -- думаю съездить на Капри к Максиму Горькому. Хотел было я поехать к вам, в деревню, да мамочка резонно написала мне, что я только изустану в дороге и больше не будет никакого толку, да оно и действительно так: чтобы приехать в дер[евню], нужно четыре с половиной дня, да чтобы уехать сюда назад, нужно четыре дня -- итого восемь с половиной дней, а свободных у меня -- тринадцать, значит, в дер[евне] придется просидеть максимум пять дней, это же одно недоразумение и досада -- и с вами не посидишь хорошенько, и не отдохнешь, а только устанешь, вот и все,-- так поэтому я и думаю, что уж потерплю еще, останусь здесь до 15 августа нашего, а там приеду к вам, оно, конечно, очень досадно, что и тогда уже будет конец лета и вам нужно будет отправляться в город учиться, но ничего, я в городе посижу с вами хоть немножко, уж ничего не поделаешь, раз взялся за работу, так надо делать, а работа моя, к сожалению, бродячая, то туда надо ехать, то в другую сторону. Очень все это мне надоело, а ничего не поделаешь, нужно и для дела и для денег, много надо заработать -- муха их укуси! Надо, чтобы у вас, как подрастете, было что-нибудь в кармане на черный день. Так-то, моя дорогая, моя милая, ненаглядная Аринушка! Очень интересно мне узнать, как твое здоровье! -- как зуб, как сердце? Купаетесь ли вы в речке?
   Прошу тебя, напиши мне все это, а кроме того, спроси маму и подумай сама, что бы вам такое нужно было купить и в случае пришлите мерки, может быть, нужно что-нибудь из платья, здесь в Лондоне все сравнительно дешево и хорошо,-- а мне было бы очень приятно вам что-нибудь привезти всем в подарок.
   Ну, моя дорогая, я очень уж записался. Будет.
   Целую тебя, моя милая, и крепко люблю.

Твой Папуля

   Поцелуй милую маму, и Лиду, и маленьких, и крестную, и Лелю, кланяйся всем, а также и бульдожке.
   

281
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   11, King Street 29 июня (12 июля) 1913 г.
   S. James's S. W.
   Моя милая, моя дорогая Аринушенька.
   Я получаю от тебя письма и не могу тебе выразить, сколько радости испытываю всегда, читая их. В это время я представляю себе, как вы там поживаете, и мне делается немножко грустно, что я не с вами. В Лондоне здесь я имею колоссальный успех и на днях, кажется, должен буду подписать очень выгодный контракт на будущий год, опять на май и июнь месяцы,-- однако дольше никаких контрактов не подписываю, чтобы иметь возможность все-таки жить с вами в деревне июль и август.
   Английская жизнь, ее порядок ставят меня в такое положение, к которому я, конечно, не привык, и поэтому приходится немного уставать, а именно:
   здесь мне пришлось познакомиться с очень многими англичанами,-- они приглашают меня на завтраки, обеды, чаи и ужины. Поэтому приходится рано вставать, отвечать на разные письма и ездить, кроме того, с визитами. Английского языка я, конечно, совершенно не знаю, и хотя все мои знакомые говорят по-французски, однако я чувствую себя не очень ловко и поэтому нынче зимой хочу учить английский язык, что также советую и вам всем,-- кажется мне, что это самый необходимый язык, и потому нужно, чтобы вы все -- Лида, Таня, Федя и Боря -- учились по-английски. Передай им это.
   Мне очень приятно, что у вас там хорошая погода и что вы купаетесь. Приятно также, что бульдожка составляет вам хорошую компанию.
   17-го здешнего июля мы должны были кончать наш сезон, но вчера король Англии, который находится в настоящее время на севере Англии, прислал телеграмму, в которой изъявил желание слушать "Бориса Годунова" и меня, но 17-го приехать не может, а желал бы слушать меня в "Борисе Годунове" 21-го. Кажется, придется остаться в Лондоне на этот спектакль.
   Вот тебе пока и все новости. Здесь очень хорошие музеи и картинные галереи. Когда вырастешь побольше и будешь знать английский язык, я тебя возьму сюда с собой. Это будет не безынтересно.
   Прошу тебя, моя родная, поцеловать всех крепко и нашу милую мамулю, которой я готовлю маленький сюрприз, когда приеду в Россию.
   Обнимаю тебя, моя ласточка, и люблю крепко.

Твой Папуля

   P. S. Адрес мой находится на заголовке письма,-- ты всегда пишешь "Aing", а надо писать "King".
   

282
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Deauvill'e [24 июля] 6 Août 1913 г.
   Моя дорогая, моя милая Ририкука!
   Сейчас только получил твое письмо. Очень хохотал сам, представляя себе ваш праздник спуска парохода на воду. Воображаю, действительно, как это все было весело. Жаль, что меня не было там с вами. Боже мой, как мне надоело разъезжать и петь,-- с каким нетерпением я жду наконец 27-го здешнего августа, когда я кончу все мои обязательства по театрам и смогу приехать к вам!!!
   Я после Лондона немного покатался по Швейцарии, ездил в поездах и на автомобиле. Было очень хорошо, и я отдохнул недурно. Сейчас чувствую себя совсем хорошо, и если бы не скучал очень по вас всех, то, пожалуй, веселился бы порядочно. Здесь в DeauvilTe очень хорошая погода и много очень публики. Завтра думаю купаться в океане. Когда буду плавать, буду вспоминать вас всех. Помнишь Rimini?
   В Лондоне король был в восторге от моего Бориса Годунова и вызывал меня к себе в ложу, наговорил мне много лестного, и потом старая королева Александра, сестра нашей старой царицы Марии Федоровны, и сама эта царица пригласили меня к ним во дворец -- я им пел кое-какие романсы, и они очень любезно угощали меня чаем, потом подарили мне в знак благодарности за мое пение свою фотографию с их автографами. От Лондона я прямо-таки в восторге. Как чудно меня принимали там,-- по приезде я все тебе расскажу.
   Удобно ли вам ездить на велосипедах? Кажется, мало очень хороших дорог.
   Как мне жалко бедную Веру Дмитриевну!.. 1 Но что же поделаешь? К сожалению, мы все устроены природой смертными.
   Я уже заключил новый контракт с Лондоном на будущую весну (нужно стараться заработать побольше денег, чтобы быть независимым). Независимость -- это большой козырь в нашей жизни.
   27-го здешнего, а нашего 14 августа кончаю здесь спектакли и сейчас же еду в Москву. Жду и не дождусь этого дня.
   Целую тебя, моя дорогая дочура, до скорого свидания! Леле и m-lle приветы.
   Поцелуй мамулю и всех пузранов.
   Обожающий тебя твой Папуля
   

283
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Ст. Иматра, [7 (20) февраля 1914 г.]
   санаторий Рауха
   Моя дорогая Аринушка,
   посылаю тебе несколько видов водопада Иматры, как ты меня просила. Прошу тебя, если детишки захотят иметь тоже по экземплярчику, ты дай им всем, а то они рассердятся на меня и скажут, что я тебе отдаю предпочтение,-- они ведь не знают, что ты просила меня прислать их тебе в твоем письме.
   Здоровье мое поправляется, я чувствую себя гораздо лучше -- сердце мое просто-напросто было переутомлено, и доктор сказал, что в биении есть акцент,-- это значит, что второй удар всегда напряженнее первого. Сейчас не знаю, в каком оно положении, но знаю только, что, несмотря на все движения в течение дня, я нисколько не устаю. Уже три дня подряд по одному часу катаюсь на коньках по озеру -- чудно. Немного устают ноги, но я не останавливаюсь и продолжаю, несмотря на то, что бывает всегда очень больно от утомления.
   Пробуду здесь у Рауха еще несколько дней (думаю, до понедельника 10 февр[аля]), а потом поеду к нашему знаменитому художнику -- Илье Ефимовичу Репину. (Он живет в Куоккала, это тоже Финляндия, только совсем близко 1от] Петербурга.) Пробуду у него несколько дней. Я давно обещал ему позировать. Он очень рад и будет писать с меня портрет.
   Вот пока и все, моя ненаглядная Рируна.
   Поклонись от меня всем и поцелуй мамулю и всех малышей:
   Лиду }
   Борю }
   Федю } Уррррра!!!..
   Таню }
   а я целую тебя крепко и очень люблю.

Папуля

   

284
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Петербург 6 марта 1914 г.
   Моя дорогая, моя ненаглядная Иринушка!
   Сейчас получил твое письмо и хотел говорить по телефону, но... -- это ужасно -- в последнее время, как ни подойду к телефону, все мне говорят, что разговора нужно ждать два, а то и три часа, что телефон занят срочными разговорами,-- это, право, противно. Ну, я решил тогда написать тебе эти несколько строк:
   Моя дорогая -- милашка моя!
   Я с удовольствием прочел заметку "Русск[ого] слова". Очень, понятно, обрадовался вашими успехами и с наслаждением смотрел на ваши все открытки.
   В субботу на шестой неделе я выезжаю в Москву и пробуду до пятницы или субботы (пасхи) -- таким образом, пробуду с вами две недели. Скажи моему Бореньке, что, может быть, мы снова поедем встречать пасху в Звенигород, если будет хорошая погода. Скажи маме или Леле 1, чтобы они написали в монастырь записку с просьбой оставить нам на субботу, воскресенье, понедельник те же самые комнаты в гостинице, где мы жили в прошлом году.
   Я хотел было приехать в Москву на несколько дней четвертой недели поста (я не пою), но, к сожалению, должен ехать к И. Е. Репину, чтобы докончить начатый портрет (ты, наверное, уже видела его в каком-нибудь журнале).
   Дорогая, мне очень неприятно, что я вам пишу так мало, но я анафемски занят, каждый день репетиции, а таперь и спектакли. Так что пришлось оставить даже любимое занятие -- кататься на коньках.
   Здесь в Питере у нас есть Ice-palace (Айс-Палас), что значит на английском языке Дворец льда. Там я катаюсь довольно часто. Это прекрасное учреждение -- катаемся на льду, а температура почти как в комнате (это устроено так особыми машинами, которые вырабатывают лед даже в теплой комнате).
   По приезде моем в Москву я очень много расскажу вам всем разных разностей, какие мне пришлось видеть в Финляндии, на Иматре и на катках, а пока целую вас всех крепко -- тебя, Лиду, Таню, Федю и Борю, а также мамочку,-- очень вас всех люблю.

Ваш Папуля

   Здоровье мое недурно. Погода здесь так себе.
   

285
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Лондон] 1 (14) июля 1914 г.
   Дорогая моя дочура, милая Арина моя!
   Спасибо вам всем за ваши письма. Я несказанно радуюсь всегда, когда их вижу на столе, проснувшись рано утром (встаю я поздно, но просыпаюсь почти всегда рано утром).
   Если бы ты знала, в какую ярость прихожу я, когда думаю, что вместо деревни мне придется ехать в противный Карлсбад и вместо того, чтобы быть с вами, ходить по докторам. О!!..
   Заел меня что-то проклятый ревматизм. Здорово побаливает то шея, то спина, то ноги. Нужно непременно лечиться. Но уж зато зиму хочу жить с вами. Не хочется даже ехать в Петербург, хочу остаться в Москве.
   В прошлую среду я устроил у себя большой réception {Прием (франц.).} в 4 часа дня. Было очень много знатного народа, были французский посланник в Англии M-r Cambon, были маркизы, княгини, Ladys и был великий князь Мих[аил] Михайл[ович]. Кроме этих гостей было много также и милых друзей художников, писателей и музыкантов, ведь я их, конечно, и люблю, и уважаю гораздо больше, чем всяких высоко-высоких особ,-- было очень весело и хорошо. Сам я им пел, пел также и хор, которым дирижировал Михаил Иванович Семенов,-- все остались чрезвычайно довольны и очень меня благодарили.
   Пел я также один вечер здесь у некоей маркизы Ripon,-- там были в этот вечер три императрицы -- наша Мария Федоровна, королева Англии Александра (сестра Марии Федор[овны]) и королева греческая Ольга Константиновна,-- очень всем им понравилось, как я пел, и они благодарили меня и много со мной разговаривали и шутили.
   25-го здешнего июля я выеду в Париж, а оттуда в Карлсбад.
   В будущем году я снова поеду в Лондон, и тогда хочу, чтоб вы приехали ко мне в гости. Мне очень хочется показать вам Лондон, и если я буду жить здесь же в доме, где я живу теперь, то вам места хватит, потому что есть несколько свободных комнат. Об этом мы поговорим в Москве. Нынче зимой все вместе будем учиться английскому языку.
   Когда приеду в Россию, то привезу один маленький сюрприз нашей милой мамуле -- устроим тогда вечеринку и сделаем ей бенефис. Поцелуй ее крепко за меня. А уж тебя я целую столько раз, сколько может насчитать самая первая ученица в последнем классе вашей гимназии.
   Мне страшно больно и неприятно, что у тебя опять распухает десна, что это за несчастие? Отчего это у тебя неправильный прикус. Какой вздор!.. Я хочу, чтобы ты у меня была всегда здорова и весела, я не хочу, чтобы у тебя были какие-нибудь огорчения. Я же тебя очень люблю, моя милая, длиннущая дылдуха!
   Понимаешь?..
   Ну, бог с тобой, до свидания. Целую тебя и благословляю.

Твой Папуля

   

286
ИРИНЕ, ЛИДИИ, БОРИСУ, ФЕДОРУ И ТАТЬЯНЕ ШАЛЯПИНЫМ

   [Ла Боль] 28 июля (10 августа) 1914 г.
   Милые мои детишки,
   Аринка, Лида, Боря, Федя и Таня!
   Вот уж именно "Человек предполагает, а бог располагает" -- говорит русская пословица. Еще две недели тому назад я радовался окончанию лондонского сезона, прошедшему во всех отношениях блестяще, еще две недели тому назад я собирался ехать лечиться и отдыхать в Карлсбад, еще две недели тому назад я мечтал скоро, скоро увидеть вас всех, и вот через две эти недели пишу вам это письмо и не знаю, дойдет оно до вас или не дойдет.
   Пишу наудачу -- конечно, очень рассчитываю, что оно дойдет, и прошу даже в случае, если кто-нибудь его распечатает, то будь он враг или друг, прошу снова вложить в конверт и отправить дальше, потому что всякий человек понимает, что дети не воюют и каждое дитя будет радоваться получить весточку от своего отца...
   Так вот, милые мои детенки, две недели тому назад приехал я из Лондона в Париж, чтобы ехать дальше в Карлсбад, как весь Париж был поднят на ноги объявлением Австрией войны Сербии. Не придавая этому особо важного значения, я продолжал оставаться в Париже, чтобы купить там кое-что и пошляться по кафе. На другой же день узнал я, что Россия мобилизует свои войска, а на третий -- что Германия послала ультиматум России с вопросом, на который Россия должна была ответить в двадцать четыре часа, "для чего она мобилизует войско". Когда дело приняло такой оборот, я, бросив думать о Карлсбаде, хотел ехать в Россию, но в русском посольстве, куда я пошел справиться, поспею ли я доехать до каких-нибудь серьезных осложнений до России, мне ехать через Германию не посоветовали. Таким образом я остался во Франции.
   Еще через день парижские "Camelots" кричали уже, разнося газеты, об объявлении Германией войны России; вслед за этим Германия объявила войну Франции, а несколько спустя Англия объявила войну Германии за нарушенный ею (т. е. Германией) Бельгийский нейтралитет. Сейчас Черногория объявила войну Австрии, а Австрия, как и Германия,-- России. Вы уже знаете, значит, что теперь завязалась общеевропейская война. Не зная, как мне быть дальше, я решил уехать из Парижа куда-нибудь подальше от центра и театров военных действий и выбрал La Baule -- это маленькое местечко на западе Франции, недалеко от двух портовых городов: Nantes и Sait Nazaire.
   Как Nantes, так и Saint Nazaire находятся на реке Loire, которая впадает в Антлантический океан. Так как Saint Nazaire находится совсем на берегу океана, a La Baule -- тоже, то этот город ближе от La Baule и отстоит только на 15--18 километров. Сижу я здесь уже дней одиннадцать, купаюсь в океане и чувствую себя, славу богу, хорошо. Слава богу, что у меня в Париже в банке находились кое-какие деньжонки, и я, взяв их, могу здесь жить сравнительно великолепно, а то русские деньги сейчас здесь не меняют, а если и меняют, то дают с трудом за каждые 100 рублей 170 франков, тогда как еще месяц тому назад за русские 100 рублей давали французских 265 франков,-- такая страшная разница, что, конечно, терять эти деньги жалко. Как только объявили войну Франции и России, я сейчас же послал телеграмму на имя мамы в Москву, но не знаю, дошла она или нет,-- я писал в ней, чтобы вы были спокойны за меня и не волновались. Конечно, я хотя и сижу здесь, и бог знает сколько времени еще мне придется просидеть, однако я все время думаю, каким образом я мог бы попасть в Россию. Думал даже устроиться как-нибудь на каком-нибудь пароходе, но это опасно, потому что все пароходы сейчас в страхе попасть или в сферу морских сражений, или же быть задержанными немецкими или австрийскими военными судами.
   Если я поеду на пароходе и случайно попаду к немцам или австрийцам, то мне хорошо там не будет, а потому я больше тяготею к тому, чтобы остаться здесь во Франции до окончания войны,-- вопрос только -- когда эта война кончится?
   Здесь хотя и хорошо, но скучно ужасно -- весь народ (французы) отсюда уехали, а все почти мужчины в возрасте до сорока пяти лет ушли на войну. Здесь есть несколько человек русских, которые в том же положении, что и я,-- каждый день только и ждем разных телеграмм и сообщений о сражениях, но сведений имеем очень мало, потому что французы запретили печатать в газетах о войне, и мы получаем сведения только о свершившихся фактах, как, например, о сражении бельгийских войск с немцами в Льеже, где немцев вздули-таки порядочно. О России я ничего не знаю, читал только в одной газете, что немцы бомбардировали Свеаборг и Либаву и что русские перешли границу от Вержболово в Эйдкунен. Знаю также, что русские в количестве 500 000 человек с 700 пушками стоят на границе, готовые идти вперед и в бой, но в каком месте -- не знаю (граница у нас с Германией и с Австрией большая). Все здесь с лихорадочным интересом следят за развитием военных действий, и все, конечно, верят в победу Франции, так как Францию с этой стороны поддерживают очень серьезно Англия и Бельгия, Англия уже высадила 20 000 солдат своих в Бельгию через Остендэ, в La Manche. Бельгийцы действительно молодцы, они пока отстояли свой город Льеж с 40 000 солдат против 120 000 немецких. Я жалею очень, что я не в России, а то я пошел бы тоже на войну. Немцев я не очень уважаю, и с ними сразиться я не пренебрег бы. Жаль только, что я не умею совсем обращаться с военными инструментами, напр[имер] с ружьем и с пушкой, но подучился бы.
   Напишите мне, пожалуйста, подробное письмо обо всем, что происходит теперь в России. Я думаю, что там тоже царит большое оживление и воодушевление и там, наверное, верят в победу. Прошу тебя, Ирина, напиши ты, а Лида и маленькие приложат свои письмишки, и таким образом ты пришлешь мне и письма детей, и свое сообщение о венных действиях России. Здешние французы очень милы и предупредительны со мной, лишний раз я вижу, что во Франции знают хорошо Шаляпина и очень его любят.
   Ну, мои дорогие детенки, обнимаю я вас всех крепко и целую без конца, также без конца я вас всех люблю и желаю вам здоровья, счастья и веселья.
   Буду ждать с нетерпением вашего письмеца и пишу вам мой подробный адрес-- M-r Chaliapine, Villa Georgina, La Baule (Loire intérieure), France.
   Посылаю это письмо на московский адрес, потому что, думаю, оно придет не раньше, может быть, как через 20 дней,-- вы как раз, наверное, приедете из деревни.
   Поцелуйте за меня мамулю и также передайте мой сердечный привет крестной и всем нашим.
   Целую вас всех еще и еще.
   Ваш, обожающий вас,

Папуля

   P. S. A как бульдожки?..
   

287
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Ессентуки] 2 августа 1915 г.
   Моя милая Ринушечка!
   Давно уж хотел писать тебе, но времени очень мало. Занят лечением и не имею совсем свободного времени. Я очень был счастлив получить от тебя письмецо. Спасибо. Радуюсь за ваше состязание в теннис. Желаю вам всем выиграть золотой жетон. Спасибо, что меня выбрали почетным членом. Жалею об вашей худой погоде, но и здесь сейчас довольно плохо, а сегодня совсем осенний день -- даже холодно. Красивого здесь немного, а так хочется, чтобы кругом было красиво. Жаль, что лечение меня связывает, а то я удрал бы в горы. Однажды мы, бог даст, соберемся как-нибудь все большой компанией и поедем тогда путешествовать по Кавказу. Но... когда это будет, не знаю, потому что война складывается очень плохо для нас. Не знаю, чем это все кончится. 7 августа закончу мое лечение и поеду на одну неделю в Кисловодск -- это в 25--30 верстах всего от Ессентуков -- место, где находится источник нарзана. Поживу там одну неделю, а потом нужно будет ехать в Петроград, чтобы приступить к съемкам "Псковитянки" для кинематографа 1. Однако не знаю, выйдет ли из этого что-нибудь, и вот почему: для съемок нам нужно обязательно ехать в город Псков, а там сейчас, кажется, уже сосредоточиваются наши войска, образуя тыл, и довольно близкий к фронту. Может быть, нам не позволят сниматься ни в городе, ни за городом, и тогда возможно, что эта пьеса будет невозможна для осуществления. Завтра жду Резникова (антрепренер, с которым я уговорился делать это дело) -- и будем выяснять, как быть. Конечно, эта пьеса будет у нас пробным камнем для будущих, и если пойдет хорошо, то предпримем ряд многих пьес, а там, если будет возможно, может быть, дадим тебе и Лидии сыграть какие-нибудь роли. Я думаю, что вы будете очень довольны сыграть, а если сыграете хорошо, то кроме этого еще и заработаете какие-нибудь деньжонки. Вот тебе какую новость я сообщаю. А чтобы никого не обижать, может быть, и для маленьких найдутся тоже роли, но это будет зависеть главным образом от того, как они будут учиться. Если хорошо, то, пожалуй, и сыграют, а если плохо, то... уж... пусть на себя и пеняют. Передай это всем, но пока посторонним не разбалтывайте никому, потому что это все до поры до времени нужно держать в секрете.
   Вот, моя дорогая дочура, что я тебе пока пишу. Нового ничего. Описывать тебе местность и все, что здесь делается, нахожу не очень интересным и, пожалуй, скучным, а поэтому заканчиваю письмо и обнимаю тебя, моя касатка, крепко и много целую. Поговори о моих предположениях насчет кинематографа с Лидусей и поцелуй ее за меня крепко.
   Маму также поцелуй и моих ненаглядных малышей -- всем поклон.
   До свидания.

Любящий тебя Папуля

   

288
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петроград] 16 марта 1916 г.
   Моя милая, моя славная Аринушка!
   Я так безмерно рад, что ты сейчас в теплом и солнечном месте -- радуюсь, что ты смотришь и любуешься морем. Думаю, что пребывание твое в Ялте сделает тебе много хорошего, во-первых, отдохнешь, а во-вторых, наберешься здоровья, которое тебе так необходимо. Боюсь только, что когда уедет мама, тебе будет немного скучно.
   Предложение, о котором мне писала мама, насчет покупки семи десятин земли, очень, конечно, заманчиво, но не знаю, насколько это целесообразно.
   Жду я, конечно, К. А. Эрманса не сегодня-завтра -- у него все расспрошу, узнаю и в случае попробую на седьмой неделе поста поехать сам в Ялту. Правда, что больше двух дней в Ялте мне пробыть не придется, ну, да это ничего -- я буду рад тебя повидать, моя милая, славная, любимая Иринка.
   Сейчас четвертая неделя поста. Играть на театре не позволяют, и я отдыхаю. Однако отдых мой сводится к тому, что я сижу дома, потому что погода скверная (хотя довольно тепло) -- солнышка нет,-- вчера, правда, был день солнечный, но за все время только и был один, а сегодня уже опять хмуро, пасмурно и противно. Петь буду до 16 мая -- так меня упросили здесь в Народном доме,-- а потом уж буду совершенно свободен. Событий никаких интересных нет -- все идет довольно скучно и обыденно -- война тянется бесконечно, когда будет конец -- никто не знает, что будет после войны, тоже неизвестно, и это еще более действует на нервы и раздражает.
   Из дому получил письмо только один раз от Тани. Она мне писала, как чествовали Лелю за десятилетие службы у нас. Я пожалел, что меня не было. Эта Леля прекрасное существо, я ее очень люблю, и мне хотелось бы очень принимать участие в ее чествовании.
   Здесь я довольно часто вижусь с Алексеем Максимовичем Горьким -- славный он человек, и я люблю его и его талант.
   Ну, моя детенка, до свиданья, может быть, на седьмой неделе, а пока целую тебя крепко и люблю тебя, как рыба любит воду.

Твой Папуля.

   

289
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Питер 14 апреля [1916 г.]
   Моя милая, дорогая дочурка!
   Я уж сколько раз собирался написать тебе хоть несколько строчек, но, к великой досаде моей, никак не мог сесть за стол -- то то, то это, то другое -- все мешало.
   Особенно отнимали у меня время художники, которые сейчас пишут красками мой потрет, все свободные дни я простаивал, им позируя. Художников четверо -- гг. Анисфельд, Богданов-Бельский, Харитонов и Бобровский 1. Сказать, что у них выходит что-нибудь хорошее, я, к сожалению, не могу. Однако работы еще не закончены, и, может быть, в конце концов что-нибудь и выйдет более или менее порядочное.
   Как я ни порывался на пасху поехать в Москву, чтоб посидеть хоть день-другой с нашими милыми малышами, никак это мне не удалось.
   Максим Горький просил в личное ему одолжение пропеть в одном частном доме благотворительный концерт -- и как этого мне ни не хотелось и ни было тяжело, я, конечно, должен был уступить его просьбе. Согласился (это было на седьмой неделе поста, во вторник) и этим самым отнял у себя возможность поездки в Москву, ужасно жалко и неприятно, что не удалось встретить пасху с детворой.
   В Питере пробуду до 16 мая, все время буду занят спектаклями в Народном доме, а затем возможно, что поеду с тем же Максимом в Крым. Он чувствует себя, в смысле здоровья, отвратительно и должен обязательно побыть в тепле на солнце, но по своей беспечности и по увлечению разными общественными делами никогда, конечно, этого не сделает,-- вот я и решил прибегнуть к -- так сказать -- военной хитрости -- то есть предложить ему следующее.
   Я, мол, буду писать книгу моих воспоминаний, а он будет написанное редактировать. Печатать же написанное будем в его журнале (он издает журнал под названием "Летопись") 2.
   Идея эта ему очень понравилась, и он решил поехать со мной в Крым,-- если ничто не помешает и ничего особенного не случится, то, вероятно, в мае месяце мы прискачем в Ялту или куда-нибудь на побережье; во всяком случае, я-то, что бы ни случилось, решил уж давно поехать в мае в Крым, так что, так или иначе, а тебя я увижу, моя дорогая, моя милая Иринка. Я послал тебе телеграмму и просил тебя мне написать. Говорят, что в Крыму ужасно плохо живется в смысле питания, что будто бы, за неимением достаточного подвоза провианта, обыватели как в Ялте, так и вообще на всем побережье, живут впроголодь, что дороговизна ужасная и т. д. Правда ли это? Этак, пожалуй, приедешь туда, да еще катар желудка наживешь, да потом и будешь всю жизнь проклинать и море, и акации? Напиши-ка мне, родная, как ты там поживаешь и не испытываешь ли ты каких лишений?
   В Питере были чудные дни на пасху. Особенно прекрасна была пасхальная ночь -- я был на берегу Невы, любовался волшебной картиной очертаний Петропавловской крепости на ясном и прозрачном небе и глубокой, широкой и в эту ночь такой задумчивой рекой. В 12 часов палили пушки, народу было без числа. Я вспоминал тебя и в душе жалел, что ты не со мной. Целую тебя, моя милая девчурка, обнимаю и люблю, люблю.

Твой Папа.

   

290
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   "Самолет" -- 26 мая 1916 г.
   пароход "Гончаров",
   дорога от Самары
   до Саратова
   Милая моя ненаглядная Иринушка! Я и сам очень огорчен, что так долго не пришлось тебе написать ни одной строчки, но, видишь ли, почему это случилось: я все время думал -- сейчас же, как закончу сезон, то есть 17 мая, выеду к тебе в Ялту. Однако обстоятельства сложились иначе: Максим Горький неожиданно захворал закупоркой вены на ноге. Эта болезнь очень мучительная и довольно продолжительная, а так как мне нужно было ехать обязательно с ним, чтобы работать вместе, то я и остался, так сказать -- на мели. Ехать без него с тем, чтобы его дожидаться две с половиной недели в Крыму, ничего не делая, я не захотел, ибо потерял бы зря очень много времени, так как мне все равно надо ехать в Ессентуки; поэтому я решил лучше сейчас же отправиться в это лечебное место, с тем чтобы, не теряя зря времени, как можно скорее освободиться от лечения, маму же с малышами отправить в Ялту. Но это мое решение я никак не мог сообщить подробно маме тотчас же, потому что телефон с Москвой был почти недоступен, да и ни в письме, ни по телефону так хорошо сговориться, как это возможно на словах,-- нельзя. Поэтому я подождал моего приезда в Москву, и, поговорив с мамой, мы послали тебе телеграмму о нашем решении.
   Милая моя дочура! Я думаю, что ты хотя бы по опыту на себе можешь представить, как мне хотелось бы тебя поскорее увидеть, обнять и расцеловать. Я очень, очень соскучился по тебе и, кроме того, знаю, что ты также скучаешь одна в чужих краях. Но теперь уж не долго. Несмотря на то, что мы с Горьким будем жить где-нибудь уединенно, чтобы нам никто не мешал работать, я часто буду приезжать в Ялту или туда, где вы все будете. (Мы с Горьким будем жить инкогнито, где-нибудь в захолустье.) Но работа наша займет времени не более трех недель, значит, если считать Ессентуки -- три недели до 20 июня и работа с Горьким три недели от 23 июня,-- то 15 июля я буду уже с вами вместе.
   Сейчас я, как и в прошлом году, избрал длинный путь на Кавказ по Волге. Люблю эту русскую громаду очень, и сейчас, особенно после тяжелого сезона, отдыхаю с великой радостью, восхищаясь красотой берегов, движением судов и чудной погодой. Сел я на пароход в Нижнем Новгороде, куда поездом приехал из Москвы. Очень мало пришлось побыть дома с детишками. Это очень жаль.
   Все они, славу богу, теперь здоровы -- 21-го Боря встал с постели, а 23-го доктор позволил ему выйти в сад погулять. Таню совсем не видал, потому что она уехала с Рожанскими в Ратухино.
   Ты мне писала, что познакомилась с писателем Каменским и посещаешь ихние лекции. На этот счет могу тебе посоветовать держаться возможно подальше от всевозможных футуристов, кубистов и т. п. якобы сочинителей новой школы в безграничном искусстве. До сих пор, как я ни присматривался к ним, они кажутся мне просто шарлатанами, обладающими весьма сомнительными идеями и чрезвычайно незначительными талантами. По моему мнению, это не более как локтями сухих костлявых рук желающие во что бы то ни стало проталкиваться на видное место, чтобы публично сделать гримасу, скорчить рожу, дабы остановить внимание толпы на себе -- хотя бы на одну минуту. Эти людишки большие эгоисты, причем очень развязные и бездарные. Но так как толпа вообще тоже бессмысленна и бездарна, то они все же достигают кое-каких удовлетворений для себя и имеют как будто бы успех.
   Мне очень не хотелось бы видеть тебя в числе этой дурацкой толпы, и я надеюсь, что если ты вдумаешься в это серьезно, то сама без особых усилий поймешь правоту моих слов и со мной согласишься.
   Ты совсем молодая девчонка, только что приготовляешься жить, и поэтому мой долг -- остеречь тебя от всего, что в жизни ложно и недостойно. Мне кажется, что в моем заключении об этих маленьких гаерах кубистах и футуристах я едва ли ошибаюсь, ибо знаю слишком много примеров их зловредного влияния на умы и сердца, особенно шатких, еще не установившихся натур.
   Ну, моя дорогая дочурка, если бы я тебе стал писать о моей к тебе любви, то это обозначало бы повторять в тысячный раз одно и то же, а потому, заканчивая мое послание, я без лишних слов приступлю к поцелуям: целую, целую, целую, целую...

Твой, тебя обожающий, Папуля

   Пиши по адресу: Ессентуки, Казенная гостиница, Шаляпину
   

291
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Форос 29 июня [1916 г.]
   Милые мои дорогульки, детишки!
   Жду с нетерпением воскресенья, чтобы поехать к вам.
   Здесь, в Форосе, очень хорошо -- есть чудный парк, замечательно хорошо разделанный и большой -- еще больше, чем в Суук-Су, но, к сожалению, сейчас многие лиственные деревья начинают облетать, потому что стоит засуха, а воды запасной не хватает, и парк плохо поливается. Жалко бедные деревца.
   Каждый день купаюсь и очень усиленно работаю с Алексеем Максимовичем, с которым вместе, может быть, и приедем к вам в гости.
   Работа идет, кажется, недурно, и вы прочитаете, может быть, в будущем интересную книжку о жизни вашего папули.
   Целую вас всех крепко -- рекомендую веселиться и быть здоровыми. Поцелуйте все сразу вашу милую мамулю, а я вас всех расцелую, как приеду.

Обожающий вас Папа

   

292
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Сочи 8 сентября 1916 г.
   Дорогой мой славный человек Бориска!
   Ну что, как ты? Небось не очень уютно в Москве после солнышка крымского? Начал ли ученье? Помни, дорогой, что учиться надо серьезно!
   Я здесь, на кавказской Ривьере, живу уже не так весело, как в Крыму, хотя здесь природа веселее, чем в Крыму, здесь кругом огромнейшие леса и горы, есть такие высокие, что на вершинах лежит все время года снег. Правда, они отсюда довольно далеко, но все же их, если подняться на ближайшую горку, видно. Скоро уж я приеду в Москву, наверное, 21 сентября.
   Прошу тебя это письмо прочитай всем, потому что писать одно и то же каждому отдельно считаю делом скучным, а новостей каких-нибудь особенных нет. Вот сейчас идем смотреть убившегося буйвола -- бедняга сегодня ночью, шатаясь по дороге, свалился под откос с порядочной высоты и поломал себе спинной хребет, ну конечно, подох. На днях проходили по морю несколько транспортов и их сопровождали военные суда, но они были так далеко на горизонте, что мы сначала думали, что это суда неприятельские и все время ждали, что в нас будут запускать снаряды, но так и не дождались -- это были наши русские. Все-таки я думаю, что в Крыму лучше, там есть и город Ялта, напр[имер], а здесь города такого нет. Сочи -- это пыльная дыра. Ерунда. Когда приеду, поговорим обо всем, расскажу еще разные штучки, а теперь будьте все здоровы. Целую вас всех крепко-накрепко.

Любящий вас ваш Папуля

   Как твой аппендицит? Что говорит доктор?
   

293
ИРИНЕ, ЛИДИИ, ТАТЬЯНЕ, БОРИСУ И ФЕДОРУ ШАЛЯПИНЫМ

   [Петроград] [Декабрь 1916 г.]
   Дорогие мои детишки
   Ирина, Лида, Таня, Борька и Федька, я пишу вам сразу всем вместе, потому что особенных новостей нет, то есть таких, о которых можно было бы рассказывать каждому отдельно.
   Житие мое идет обычным порядком: сижу дома, через день пою, в свободное время хожу в баню, но это удовольствие портит мне моя болезнь.
   С Москвы у меня заболел глаз и болит до сего времени, то есть два дня или три мне лучше, а потом снова нарывы и я опять мучусь (сейчас мне как раз лучше).
   Не знаю, как у вас в Москве, а у нас в Питере мороз сегодня в 18о. По приезде в Питер я отменил одно представление "Жизни за царя" (из-за болезни глаза) и теперь спел вместо пяти четыре вечера, остается спеть еще шесть, и я лечу снова в Москву -- пятого января я выеду отсюда, а шестого приеду домой и уж в Москве останусь долго, то есть до первого дня великого поста.
   Спасибо вам, милые мои детишки, за письма, я получил их уже давно, но все откладывал день за днем писать вам ответы -- да и некогда было. То репетиция, то спектакли, то народ, то туда надо ехать, то сюда -- много разных хлопот. Но хотя много хлопот и разных разностей, но все же мало нового, то есть такого нового, которое могло бы интересовать именно вас.
   Хотел было поехать в сочельник на два дня в Гельсингфорс (Финляндию), да там, оказывается, нельзя найти свободного номера в гостиницах, все везде занято. Масса посетителей на праздники, и все занято по телеграммам уже давным-давно. Я опоздал, потому буду в Питере и займусь репетициями оперы "Дон-Карлос" 1.
   Ну, а вы, наверное, поедете в деревню? -- вот хорошо-то! Как чудно должно быть сейчас в деревне. Я признаюсь -- завидую вам немножко.
   Ну, до свидания, до скорого. Целую всех вас крепко-крепко и желаю веселья и здоровья на праздники и навсегда.
   Целуйте маму.

Любящий вас крепко и нежно Отче

   

294
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петроград] 21 марта 1917 г.
   Моя дорогая, милая Иринка!
   Хоть разорвись -- не могу написать ни тебе, ни кому ни одной строчки -- столько разного дела. Необычайный переворот заставил очень сильно зашевелиться все слои общества, и, конечно, кто во что горазд начали работать хотя бы для временного устройства так ужасно расстроенного организма государства. Вот и я тоже вынужден почти ежедневно ходить по различным заседаниям -- пока я состою в Комиссии по делам искусства и на днях вступлю в Общество по изучению жизни и деятельности декабристов, проектов для возведения им памятников и проч., и проч. Кроме того, я, слушая, как народные массы, гуляя со знаменами, плакатами и проч[ими] к моменту подходящими вещами, поют все время грустные, похоронные мотивы старой рабьей жизни -- задался целью спеть, при первом моем выступлении в новой жизни свободы, что-нибудь бодрое и смелое. Но, к сожалению, не найдя ничего подходящего у наших композиторов в этом смысле, позволил себе написать слова и музыку к ним сам. Совершенно не претендуя на лавры литератора или композитора, я тем не менее написал, кажется, довольно удачную вещь, которую назвал "Песня революции" и которую, в первый раз выступая перед публикой после революционных дней, в первый же раз буду исполнять в воскресенье 26 марта, днем в симфоническом] концерте Преображенского полка в Мариинском театре х. С этой вещью, как, впрочем, и со всем вообще, я имел уже порядочно неприятностей -- думаю, что еще буду иметь, но что ж делать, я не унываю. Потому что проделки всех завистников и разнообразны и бесчисленны, думаю, что им не будет конца. Но... наплевать!
   Не посылаю пока вам всем ни нот, ни слов, потому что в понедельник на страстной неделе думаю приехать в Москву, чтобы хоть несколько дней провести с вами. Я так соскучился по вас по всех!!! Тогда привезу, и мы все вместе споем мою песню хором.
   Кстати, я уже сумею разделаться и с деньгами, оставшимися от моего концерта. А то, правду сказать, как бы не навлечь на себя какие-нибудь неприятности,-- их уже и так много. Целую я вас всех крепко-накрепко, мои милые, славные детишки. Скажи всем: Боре, Тане, Лиде и Феде, что я извиняюсь перед ними, что ничего не пишу, и очень благодарю всех за письма.
   Маму поцелуй крепко. А сестер и братьев обними. Всем мой сердечный поклон и привет.

Обожающий вас всех Папуля

   

295
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Кисловодск 10 августа [1917 г.]
   Дорогие мои детишки.
   Я так давно вам ничего не писал. Говорю по совести -- было лень. Такая лень напала, просто ужас, ничего не хочется делать. Тут я вспомнил моих домашних лентяев: Борьку и Федьку, и мне стало жалко самого себя. Ну, как же вы поживаете? Я пока подлечиваюсь. На днях ездил верст за сто отсюда в местечко Нальчик. Это очень красивое место -- горы и степь. Степь Кабардинская и горы тоже заселяют кабардинцы (кавказское племя -- мусульмане). Эти кабардинцы, узнав о моем приезде, собрались компанией и устроили мне пикник -- говорили речи, жарили на огне целого барана, танцевали, пели и делали джигитовку верхом на лошадях. Все это происходило в горах, из-за которых с одной стороны открывался вид на необозримую степь, а с другой -- на снеговую цепь Кавказского хребта. Зрелище поистине величественное и замечательно красивое.
   Я очень радуюсь, что милая Арина и Лидия играли спектакль, и очень сожалею, что меня не было. Ну, а вы? Все были там? 1
   Сейчас здесь приехал Аксарин из Питера и просит меня сейчас же, то есть в начале самого сентября, приехать в Питер и начать мои спектакли. Он говорит, что чем скорее, тем лучше. Ибо кто его знает, что может быть зимой. Может быть, нельзя будет играть почему-либо, а сейчас, мол, пока можно, так и будем. Я с ним согласен, и возможно, что вместо Крыма отправлюсь в Петроград на работу.
   Работать нужно, потому что жизнь становится невыносимо дорогой, и думаю, чем дальше, тем будет все хуже и хуже. С вами не знаю, что и делать. Я боюсь, что в Москве будет и голодно, и холодно, но мне говорят многие, что были бы, мол, деньги, а там все можно будет достать, как всегда.
   Если так, то, конечно, можно ехать в Москву. Школы, говорят, закрывать не станут, а если что и случится в этом направлении, так не раньше, мол, февраля. Разузнайте через московских друзей, как и что,-- понапишите письма и спросите, как думают, и в соответствии действуйте, как найдете лучшим, то есть или оставайтесь на зиму в Крыму, или поезжайте в Москву,-- во всяком случае, я буду петь и в Москве и в Петрограде.
   Дорогие мои детишки, скучно мне без вас, да ничего не поделаешь, нужно тут торчать пока в Кисловодске.
   Я каждый день беру ванны и довольно много хожу. Хотя мешает погода. Очень много дождей. Здоровье мое, славу богу, хорошо -- во всяком случае, лучше нежели было. На всякий случай, может быть, найму что-нибудь здесь в казачьих странах, то есть какой-нибудь дом, в случае будет скверно в Москве или в Крыму -- переберемся сюда. Здесь хоть есть что кушать, всего достаточно.
   Целую вас, дорогие мои детишки, крепко.

Безгранично любящий вас всех Папуля

   

296
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Кисловодск 15 августа 1917 г.
   Моя дорогая Иринушка!
   Остаюсь здесь, в Кисловодске, до 1 сентября, 1-го выезжаю в Питер, буду там петь в Народном доме. Первый спектакль будет 9 сентября. Читаю в газетах, что в Ялту уже никого не пускают. Страшно взволнован. Напишите мне, в чем дело? Может, будет лучше, если приедете сюда. Здесь пока все хорошо. Продовольствием обеспечен. Единственно трудно найти помещение, поэтому пришлите немедленно телеграмму.
   Целую всех.

Папуля

   

297
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Кисловодск 7 сентября 1917 г.
   Моя родная, милая Аринушка!
   Получил третьего дня твое письмо. Очень обрадовался, что ваша продовольственная жизнь идет пока недурно. Очень волновала и волнует меня именно эта сторона жизни. Все остальное так или иначе терпимо, а вот плохо будет, если вам нечего будет кушать. Если, не дай бог, это случится, то, пожалуй, придется переехать сюда, на Кавказ. Здесь все пока, в этом смысле, превосходно. Все есть и вдоволь. Кушаем очень часто белый хлеб.
   Как видишь, в Питер я не поехал, а пока остался здесь ввиду происшедших событий, но вчера получил снова телеграмму от Аксарина из Народного дома и письмо М. Ф. Волькенштейна, успокаивающие меня положительно и зовущие меня снова немедля приезжать в Питер. Там все спокойно, продовольствие есть, хотя очень дорого. Поэтому я думаю все-таки поехать в Петроград, пока есть возможность поработать, чтобы заработать, что возможно. Кто знает, что будет позже -- может быть, театры совсем работать не будут, может быть, недостаток в топливе, может быть, близко будут немцы, а пока что нужно петь. Народ в театр-- как мне пишут -- идет очень охотно, дела в театрах блестящие. Почему же я буду терять свой заработок? Вероятно, числа 12 сентября поеду в Питер. Обо мне вы не беспокойтесь; имейте в виду, что одному мне будет все-таки легко удрать от каких бы то ни было опасностей или неприятностей. Конечно, будь я с семьей -- это было бы трудно. Очень хотел я приехать в Ялту, но отложил это до того момента, когда работать в театре будет невозможно. Жалею, что не осуществил то, что предполагал, а именно: дать в Ялте концерт или два -- тем более жаль, что один из этих концертов можно дать благотворительным и пригласить устроительницей Ольгу Михайловну,-- кстати: как она поживает? Она прислала мне телеграмму о том, что приостановила работы на моем участке в Суук-Су 1. Я, конечно, очень этому рад. Она женщина практичная. Понимает. Раз остановила, значит это необходимо и хорошо. Я телеграфировал ей благодарность и обещал написать письмо, но пока не написал. Если встретишь ее -- извинись за меня, скажи, что день ото дня собирался ехать сам и поэтому писать откладывал, а сейчас, вероятно, приехать не придется до зимы, и, конечно, я ей напишу позже. Поцелуй ее крепко за меня и сердечно поклонись.
   О русских делах говорить не стану, очень тяжело и стыдно, но будем уповать на бога и ту часть людей, у которых еще не совсем пропала совесть. Будем надеяться, что все, что ни делается, делается к лучшему.
   Моя дорогая Аринушка. Я, слава богу, теперь чувствую себя недурно. 27 августа] пел концерт хорошо. Сбор был 14 500 рублей, за оплатою всех расходов я получил около 10 000 рублей, конечно, тут была травля в газетах -- меня честили и мародером, и, одним словом, кем угодно, но билеты были распроданы в течение трех часов. Конечно, если бы была возможность, разумеется, я предпочел бы устроить здесь так же, как и в Севастополе, демократический концерт с совершенно низкою платой, но ни публика, ни помещение, ни само настроение места "Кисловодск" этого делать мне не позволили, а ослы и всякая нечисть этого понять не хотят и, конечно, как прирожденные хамы, самым хамским способом и приемами желали сделать мне пакости, распространяли всякие слухи, хотели будто бы сорвать концерт, но это все происходило до момента, пока я не вышел на сцену. Вышел, и все смолкло, пропало, провалилось -- хамы замолкли, и чем больше я делал паузу и осматривал строгим взглядом зал, тем тишина становилась мертвей и мертвей, до момента, когда ее порвала публика громом аплодисментов, награждая меня за отличное пение. А пел я действительно хорошо -- потому что, во-первых, умею, а во-вторых, не курю и прекрасно в голосе.
   Дня четыре тому назад поехал было прокатиться в Дербент, Петровск, Грозный и Темир-Хан-Шуру, но доехал только до Владикавказа и вернулся обратно в Кисловодск,-- страшно трудно путешествовать. Нет совсем мест. Ехать можно только на крыше вагона, да и то не всегда.
   Константину Александровичу 2 кланяйся и скажи ему, что письма его получил и буду ему отвечать отдельно.
   Сергею Васильевичу Рахманинову скажи, если увидишь, что я очень был бы рад поехать вместе с ним зимой в Америку, и если он не прочь, то пусть напишет мне подробное письмо в Питер, а я займусь хлопотами насчет паспортов. Ехать, конечно, нужно через Японию. Впрочем, я и сам могу потом приехать в Ялту для личных переговоров. Скажи ему это все в такой форме, что ты слышала об этом от мамы, а то, пожалуй, он обидится, что я ему не говорю ничего лично, а через третьи руки. Одним словом, сделай это потактичнее.
   Ну, целую тебя, моя родная, а также и всех дорогих цыплят: Лиду, Таню, Федю и Бориску.
   Что они делают? Как здоровье? Прошу тебя не очень много купаться в море, это вредно. В особенности -- плавать.
   Целую маму и кланяюсь Варв[аре] Ив[ановне] 3, Конст[антину] Алекс[андровичу], Серг[ею] Васильевичу и всем, всем.
   Люблю тебя и всех вас.

Папуля

   P. S. Сейчас получил письмо от Аксарина из Питера и посылаю его вам, чтобы вы не очень волновались,-- может быть, если достану билет -- завтра выеду в Питер. Конечно, пошлю вам завтра или сегодня телеграмму.
   Письмо Аксарина не рви и не теряй. Сохрани, оно будет нужно.
   

298
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Петроград 10 декабря 1917 г.
   Мой милый, сладкий, любимый Ириной!
   Письмо твое от 29 ноября необыкновенно меня обрадовало (я получил его третьего дня) и, главное, вот почему: как раз на днях я прочитал в газетах о погроме в Ялте и о том, что Ялту бомбардировало какое-то судно. Можешь себе представить, что я пережил! Вот, думаю, из огня да в полымя! Только что уехали из Москвы, как вдруг!.. Волнение мое усугубилось еще более, когда я узнал, что телеграфное сообщение между Ялтой и Петроград[ом] прервано. Я ходил в адмиралтейство, там у меня есть кое-кто из теперешних хозяев знакомый, и просил поговорить по прямому проводу -- там попробовали и сказали, что телеграф не действует. Ну, думаю, это уж совсем черт знает что такое!.. И вдруг твое письмо... О, сколько я обрадовался. Черт пусть раздерет все эти газеты, они так врут и так все преувеличивают.
   Вот и сейчас все время читаю о гражданской войне на Юге, и если правда хотя половина,-- ужас охватывает, и волосы шевелятся на голове. А в особенности когда думаю, что не в состоянии буду, может быть, попасть к вам в Ялту, ведь разбираются железнодорожные пути -- то казаками, то большевиками, то там, то тут... Ах, как это все ужасно и как это все надоело!
   На другой день после того как вы уехали из Москвы я достал возможность говорить по телефону и говорил с крестной, она мне рассказала, конечно, более или менее все. Я просил ее переслать мне в Питер шубу, но до сих пор ничего не получил и не знаю, послала она или нет. Начинаю думать, что шубу она послала, но принявший ее кондуктор или кто другой, вероятно, прельстился ею и предпочел оставить у себя. Теперь такое время! и это не диковина. Вероятно, придется продолжать ходить в чужой нынешнюю зиму (до сих пор хожу в шубе Аксарина).
   О себе скажу -- пока что живу ладно. Пою в Народном доме, публикой всегда положительно набит битком театр. Принимает меня публика, скажу, как никогда, я стал иметь успех больше, чем когда-нибудь. Кстати сказать, я все время, слава богу, в хорошем порядке, голос звучит, как давно уж не звучал, молодо, легко и звучно. Продовольствие хотя и дорого стоит, но все есть, и я ни в чем себе не отказываю, нет только белого хлеба.
   Довольно часто у меня собирается два-три человека из моих друзей с Волькенштейном во главе и играем в карты (преферанс). [...]
   17 декабря поеду в Кронштадт 1. Там даю народный концерт по просьбе матросов, а в конце декабря или в январе, вероятно, поеду в Гельсингфорс для той же цели. [...]
   27 ноября в Мариинском театре состоялся торжественный спектакль. Давали "Руслана и Людмилу". Это было семидесятипятилетие со дня первого представления этой оперы. Я играл Фарлафа. Успех огромный, и опера прошла великолепно.
   В следующем письме постараюсь прислать вам снимки меня и всех участников. Совершенно не знаю, когда закончу работать. Говоря откровенно, с удовольствием это сделал бы хоть завтра, но приехать в Ялту и ничего не делать в такое время, мне кажется, совестно. Кроме того, все просят меня не покидать театр. Конечно, здесь преобладают с их стороны соображения скорее материального характера, больше чем морального. Во всяком случае, думаю, что в феврале утеку отсюда к вам. Ужасно соскучился обо всех. Шутка ли, с июля не видимся. Ужасно!!..
   Моя сладкая Аринка! Ты на меня не сердись, что не писал. Признаюсь, я не верил, что почта ходит и что письма дойдут, и только твое последнее письмо уверило меня в этом. От мамы я тоже получил открытку от 22 ноября, в которой она кратко сообщает, что вы все наконец вместе. А также и о путешествии, воображаю, какое это было мучение! Сейчас буду писать также Борьке, Федьке, Таньке и Лиде. От Бори, и Тани, и Феди я уже получил несколько писем, но до сих пор почти ни строчки им не написал: каждый день любуюсь на их открытки. Хорош Бориска, только нос очень здоровый вышел на фотографии, но зато причесан, как англичанин. Что они там разделывают? Они просят у меня книжек, но сейчас переслать их едва ли возможно! Постараюсь!
   У нас здесь масса снегу, но особых морозов нет, а у вас?.. Скоро будут цвести розы. Ах, как хорошо быть в теплой стране. Хотя вас мне немножко жалко. Вероятно, вы скучаете. Ну, что делать! Нужно маленько потерпеть!
   Дорогая! Целую тебя, обнимаю и тоже безумно люблю. Поцелуй всех малышей и Лидусю. Как ее здоровье? А Таня?.. Прошло все у нее без последствий? Слава богу, вот тоже какое несчастье! Кто да кто в Ялте? Конст[антин] Алекс[андрович] там? а Варвара Ив[ановна]? а Соловьева? Кланяйся им всем от меня! А Коровины?.. воображаю, если они были в Москве во время войны -- бедный Конст[антин] Алексеевич -- воображаю, как струхнул? Поцелуй крепко милую мамулю! Вот бедняга! Воображаю, как она изустала со всеми всячинами.
   До свиданья, моя радость.
   Целую, целую, целую.

Твой Папуля

   

299
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петроград] 22 сентября 1918 г.
   Вот видишь, писал тебе письмо 14-го, а продолжаю сегодня. Все время вожусь с разными арестованными, приходится ездить хлопотать то за того, то за другого. На днях арестовали Теляковского, и вот пришлось хлопотать об его освобождении, слава богу, выпустили, и вчера я его видел у себя. Вообще жизнь очень тяжелая, но я не унываю и в сущности не обвиняю никого. Революция -- революция и есть! Конечно, есть масса невежества, но идеи мне кажутся светлыми и прекрасными, и если их будут со временем осуществлять хорошим, здоровым способом, то можно думать, что все человечество заживет когда-нибудь действительно прекрасной жизнью. Дай бог! При всех нелепостях, которые сейчас творятся, я все-таки отдаю должное большевикам. У них есть какая-то живая сила и масса энергии. Если бы массы были более облагорожены, то дело пошло бы, конечно, и лучше и целесообразнее. Беда, что интеллигентное правительство задавило совсем душу народа и теперь, конечно, пожинается то, что посеяно за несколько сотен лет. Так что вы, пожалуйста, не очень огорчайтесь тому, что происходит, памятуя, что бог не без милости, во-первых, а во-вторых, что самое главное в жизни человека это здоровье; ни дома, ни золото, ни бриллианты не стоят ровно ничего в сравнении с здоровьем, а потому плюньте на все и берегите здоровье. Я, по крайней мере, делаю так. Одно, конечно, беспокоит меня -- это дети. Им нужно учиться, а учиться теперь очень трудно, но надо употребить все силы к тому, чтобы они во что бы то ни стало все же учились. [...]
   Довольно часто бываю у Алекс[ея] Максимовича. Он все хворает. Но сейчас прибодрился и начинает работать по изданиям книг и вообще литературы вместе с Советской властью. Если б ты знала, сколько народа через его просьбы сейчас освобождено от тюрьмы. Хороший он человек. Я видел, как он принимал у себя и разговаривал с людьми, которые раньше были попросту его врагами, а он так сердечно к ним ко всем относится -- это очень хорошо и приятно видеть. Милая Иола, как вы там живете в Москве? Как насчет продовольствия? Я слышал, что в Москве сейчас так же плохо, как здесь, в Питере, а может быть, даже и еще хуже!.. Напишите мне.
   Я очень жалею, что по беспамятству забыл о дне рождения Лидуси. Поцелуй ее за меня и поздравь, а также скажи, что за мной для нее есть подарок. -- Я не знаю, когда я приеду в Москву, но думаю, что в конце октября или в начале ноября сумею вырваться и приеду.
   Особенных каких-нибудь новостей нет, а потому я кончаю мои писания.
   Целую тебя крепко и прошу перецеловать всех моих дорогих ненаглядных детишек.
   Меня все приглашают поехать петь в Швецию, в Норвегию, в Данию и особенно в Германию, но мне отчего-то не хочется никуда двигаться.-- С семьей проехать страшно затруднительно, а одному противно -- как можно сейчас уезжать куда-нибудь далеко -- нет! Уж лучше останусь здесь.
   До свидания! Еще раз целую.

Твой Федор

   Привет всем от меня сердечный.
   

300
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петроград] 22 сентября 1918 г.
   Моя дорогая Иринушка!
   Спасибо тебе за твое милое письмо. Мне очень неловко перед всеми вами, что я ничего не писал так долго. Но я уж объяснил маме в письме отчего. Я все время занят и довольно много1, а тут еще в свободное время вместо того, чтобы сесть да написать -- засиживаюсь за преферансом. Карты дают возможность несколько забыться и отдохнуть.
   Мы здесь уже начали сезон 14-го, и я два раза уже пел. Публики в театре бывает немного2, ввиду переживаемого времени, и даже мой концерт, который я пел 12 сентября в Народном доме, собрал только половину зала. Зато концерт 29 августа в городе Павловске (под Петербургом) был совершенно переполнен.
   Я, слава богу, здоров и пою недурно...
   Главное, нужно беречь здоровье и запасаться знаниями -- работать, работать. Синемы здесь я вашей не видал -- а если будет, погляжу с удовольствием 3.
   Совнарком предлагает мне взять моральное наблюдение за государственным кинематографом, а также, если я пожелаю, поставить и сыграть какую-нибудь пьесу или несколько. Я думаю -- возможно, что я что-нибудь сыграю. Хочется поставить и сыграть "Стеньку Разина" -- вот если это будет, я приглашу участвовать и вас с Лидой, да и мальчишек тоже, но это будет не раньше весны.
   Прочитай все это вслух детишкам, потому что писать каждому отдельно -- уходит много времени.
   Здравствуй, шаляпинская детвора! Здравствуй!
   Таня, Боря, Федя, Лида и Арина! Тех из вас, которые писали мне письма, а особенно веселого содержания,-- благодарю и назначаю в "домашние весельчаки", а тех, кто нюнит, ни чертика не пишет, ссылаю на общественные работы по устройству скандалов и всяких неприятностей домашним обывателям, как-то: Нат[алии] Степ[ановне]4, Маргарите Ив[ановне]5, Петру Петров[ичу]6, Петру Викторов[ичу]7, а особенно же Агаше8. Пусть они, выведенные из терпения, взмылят вам ваши должностные шеи -- вот вам мое наказание.
   Однако, уверенный, что вы будете подавать мне прошение о помиловании,-- устраиваю вам амнистию и по очереди всех лобызаю куда и во что ни попало.
   Резолюция же моя такова:
   "Чтоб вам не было ни дна, ни покрышки".
   Непременно поцеловать крепко маму и всем отвесить от меня поклон.
   Сейчас масляными красками писал Исая9. Лицо вышло хорошее, но преступное. Он ругается. Шлет вам всем поклоны и говорит, что от всего, что происходит,-- у него "голова идет кубарем".
   Целую вас, дорогие детишки, крепко-крепко,-- в следующий раз напишу стихи --
   хи-хи-хи, хи-хи-хи!..

Обожающий вас всех Папуля

   

301
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Петроград] 22 октября [1919 г.]
   Всем, всем, всем!!! Милые мои, дорогие детишки.
   Давно уж собирался я вам писать, да все как-то ленился, а тем более что все время надеялся к 13 ноября приехать в Москву к вам. Что, думаю, писать,-- новостей особенных -- нет, а вот приеду, так и расскажу все, что будет нужно, но... обстоятельства в последние дни довольно резко переменились, и я, таким образом, не очень рассчитываю попасть в Москву к 13-му, а потому и пишу. [...]
   Питер в чрезвычайном, осадном положении 1. Налетели на нас белые, как-то прямо в один миг, и стоят сейчас в Гатчине-Павловске, Красном Селе и Петергофе -- вот-вот налетят и на Питер. Сражения идут, кажется, у Пулкова (обсерватория). Что будет -- никто ничего не знает, но, во всяком случае, положение очень серьезно [...] -- все поставлено на ноги, и в самом Петрограде нарыты окопы, так как решено дать бой (в крайнем случае) в самом городе. Конечно, это страшновато, но я очень прошу вас ни капли не беспокоиться. Я, слава богу, опасности для себя не чувствую, ибо, как вы знаете, живу совсем в сторонке. Одно только плохо: театр закрыт 2, и я facio "dolce far niente",-- а это, конечно, весьма отражается на экономической жизни нашего дома. Хотя я и имею кое-какие запасы, привезенные мной из Москвы, однако они уже подходят к концу, а хлеб у нас продается уже по 300--320 рублей за фунт. Но и по этому поводу прошу вас не беспокоиться, так как я все-таки сумею выпутаться и из этого тяжелого положения.
   Гораздо хуже обстоит дело с моим моральным состоянием. Я, кажется, начинаю немного падать духом из-за вашей жизни в Москве. Меня страшно волнует, что настанет момент, когда я не сумею заработать деньжонок, чтобы выручить всех вас. Ведь на носу холода, а между тем слышал я, что дрова в Москве стоят 10 000 рублей сажень. Как же вы там будете существовать?.. А работать негде -- в Питере все закрыто, а в Москву ехать или куда еще -- кто его знает -- может быть, быть отрезанным белокожими.
   Но... бог не выдаст, свинья не съест!.. Ничего!
   Au printemps il fait be-beau, ni-tche-vo! en été il fait chaud кярра-шо!
   Это поется на следующий мотив:

0x01 graphic

   Таким образом, вы видите, что я еще-таки не совсем уныл. Вот и вам, следовательно, всем желаю того же самого игривого настроения. Конечно, буду всячески искать возможностей, чтобы всего достать. Одно только прошу вас всех -- никак не волноваться за меня и не играть в "панику". Письмо это прочтите сообща и не распространяйте совершенно ничего для других, потому что время серьезное и вас сочтут за сеятелей панических слухов, а это знаете, как карается.
   Вот пока и все.
   (Борис Викторович приехал сюда из Вологды и, слава богу, остается здесь -- его берут на поруки. Он сейчас говорил мне, что маме должны на этих днях передать в Москве 40 000 рублей, не знаю, получила ли она?.. Это будет для вас кое-каким подспорьем, а то я думаю, что у мамы больше нет уж денег...)
   Однако вы пишете мне совсем мало, а о том, как живете и какое у вас "довольство" и "экономика",-- совсем ни слова, это уж севинество!..
   Я получил письмо от Арины -- одно, Бори -- одно и Тани -- одно. Я рад за Борьку, что он ходит в школу живописи и понравились рисунки Архипову, но все-таки я хотел бы, чтобы он не зазнавался очень и не думал о себе много. Потому что главное -- надо очень серьезно учиться и знать, а комплиментам разным две копейки цена. За Арину радуюсь, что будет играть хорошую роль 3. Запомни: "и плохую роль надо играть хорошо, а хорошую -- вдвое лучше!" Детишки целуют вас и пишут. Странно, что вы не получили писем, они вам писали уже несколько раз. Каждый день вспоминают вас всех с искренней любовью. А я целую вас без конца, мои дорогие, славные ребята!..
   Мамулю тоже целую крепко-крепко и всех приветствую.

Папуля

   Мария Валентиновна кланяется и целует.
   

302
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Финляндия] 21 сентября 1921 г.
   Прежде чем покинуть берега бывшей нашей России, я напишу тебе несколько строк. Я так тебя люблю, моя дочурка!..
   23-го сажусь на пароход и поеду в Hull, там 3--4 часа железной дороги, и я уже в Лондоне1. 2 октября пою там концерт. Пробуду до 17 октября и поеду в Нью-Йорк. Вот тебе весь незатейливый план. В Нью-Йорке спою двенадцать-пятнадцать вечеров и в конце декабря отправляюсь назад в Россию. В России пробуду до первых дней апреля и снова отправляюсь за границу, на этот раз определенно только в Южную Америку, то есть Буэнос-Айрес и Монтевидео, там буду петь двадцать четыре спектакля и в сентябре возвращусь в Европу. Что там будет дальше, уже не знаю. Вот, моя дорогая, как обстоят мои дела. [...]
   Поговорим лучше о тебе, моя дорогая, моя милая Аринушка! Что же это ты у меня как хвораешь? Тебе непременно нужно уехать куда-нибудь подышать воздухом, покушать хорошо и полечиться. Я сейчас же, как приеду в Россию, буду хлопотать о том, чтобы тебя пустили за границу. Конечно, печально то, что не выпустят, пожалуй, вас вместе с Пашей 2, но что же делать... Здоровье дороже домашних обстоятельств. Бедняжка ты моя, дорогая. Еще беда и то, что не могу тебя никак ни видеть, ни слышать часто, и писем твоих читать тоже не могу часто, потому ты очень далеко, а устроители мира разладили совершенно почтовые отношения, черт их подери!..
   Лидуся пишет мне, что жить в Берлине ей скучно, что негде играть -- нет театра. Я ее, бедняжку, понимаю, но что же делать?
   Милашка моя, Ирина!
   Целую я тебя на прощанье крепко-крепко. Передай мой сердечный привет Пашуку и его маме и папе, скажи им, что целую я их от души.
   А тебя еще и еще раз жму и целую.

Твой Папуля

   Поцелуй за меня всех. Маму и домашних обезьян, из породы Шалья-пины. Мой адрес теперь и потом: M-r Gaisberg (pour M-r Chaliapin) Sabber ment Hays. Middleset London.
   

303
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Пароход "Adriatique"] 20 октября 1921 г.
   Моя милая Аринушка, только сейчас, когда я сел на пароход,-- могу наконец написать тебе и другим близким и друзьям. Все время в Лондоне я был настолько занят, что совершенно не имел минуты свободной, чтобы взять в руки перо и писать домой.
   Жизнь такого города, как Лондон, да еще для меня, стоящего на самом видном месте, является похожей на движения кинематографа, на экране которого все дрожит, бежит и рябит в глазах. Ни одной покойной минуты. Моя дочура! Я получил письма твои и мамины. Огорчению моему нет конца. Я заплакал, но это было ни к чему, потому что слезой делу не поможешь. Милая Аринушка, мне очень жалко тебя. Когда я приеду в Москву (в конце декабря или начале января), я сейчас буду хлопотать, чтобы тебя отпустили лечиться за границу. Я думаю, что это совершенно необходимо для тебя. Мои дела идут пока блестящим ходом. Я спел в Англии пять концертов, из них два в Лондоне, один в Birmingham'e, один в Sheffield'e и один -- в Liverpool'e. Всюду я был встречен с энтузиазмом и, должен похвалиться, ездил и ходил триумфатором. Правда, что разные деловые эксплуататоры много шантажировали (мне кажется) меня, но все же мне удалось собрать также что-нибудь и для голодающих людей нашей родины. Я думаю, что в Англии эта сумма будет превосходить значительно 1000 фунтов стерлингов, а это на наши деньги весьма большая сумма: конечно, для бедняков-страдальцев это грош, но я рад, что хотя бы морально я мог оказать какое-то влияние на англичан -- в пользу голодных. По крайней мере, я получал много писем с выражением самого горячего сочувствия нашему народу. Пусть это только слова, но в горе и слову ласковому радуешься, как игрушке. Иначе совершенно обстоит моя поездка в Америку. Там почему-то вашингтонский департамент по въезду иностранцев в Америку заставил меня подписать бумагу, в которой говорится, что я ни для кого ничего не буду просить в Америке. Я совершенно удивлен, что такая подпись моя будто бы запрещает мне давать концерты в пользу голодающих. По крайней мере агент или так называемый "манажер", с которым я заключил договор на несколько концертов, прислал мне копию с бумаги Вашингтона, и теперь только по приезде моем в New-York я выясню, в чем тут дело. Мне кажется, что и тут не без шантажа. О, моя Ирина, если бы знала, какой продувной и жульнический народ живет в Европе и Америке. Впрочем, все они называются благородным именем: "бизнесмен'ы". Если где хапнул, например, то это будет значить: "сбизнесировал" -- хорошее слово -- оно и не похоже на "украл", а между тем так мило сохраняет тот же смысл. Во всяком случае, по приезде в Америку узнаю, в чем дело.
   Вы, наверное, получили вырезки из здешних газет. Вот как меня здесь любят и принимают, а мои русские компатриоты, убежавшие из родной страны в самое тяжелое для народа время, как озорные верблюды, брызжут грязными выделениями слизистых оболочек носа куда и как попало. Жалко мне их, этих бедных, убогих эмигрантиков. Никогда еще так ярко они не показывали мне свое ничтожество, и я думаю, что Россия совершенно ничего не потеряла с уходом из нее этих чучел с большими животами и маленькими головками! Конечно, я думаю, что не все уж они тут такие, но что-то хороших, видать, мало -- вероятно, хорошие люди скромные и голодают где-нибудь втихомолку. Жалко их все же!
   Девчура моя милая. Я хотя и пишу тебе письмо сегодня, 20-го, однако послать только смогу 27--28-го, то есть в день, как приедем в New York. Сейчас пишу на пароходе -- вчера мы оставили берега Европы. Море великолепно -- тихо. Почти что не качает. Погода хотя и пасмурная, но теплая и вообще хорошо. Вот как бы ты была здесь со мной, поправилась бы! Кушают на пароходе, кажется, раз по пяти в день, и превосходно. Тут тебе и устрицы, и лангусты, и омары, и мясо, и ветчина, а главное, сколько хочешь хлеба белого и фруктов. Со мной на пароходе едет M-r Wells -- Уэллс (писатель, который был у меня в Питере в гостях нынче зимой). Потом едет известный композитор -- Рихард Штраус. Так что мы тут посиживаем в баре и выпиваем виски с содой,-- когда перед тобой стоит бокал с виски, то conversations идет как-то складнее и веселее. Это все милые и очень интеллигентные люди -- с ними очень приятно быть.
   Дочка моя, целую тебя крепко и очень, очень люблю. Прошу тебя не ставить мне в вину мои слова "с душком" -- я не сказал бы никому такому, которого не люблю, а тебя я люблю очень, очень крепко и, от огорчения за тебя, иногда кричу глупости. До свидания, моя цапуха!
   Поцелуй твоего Пашу. Мамулю обними покрепче, беднягу! и передай мои любовные чувства папе и маме Паши.
   Целую также Борьку, Федьку, Таньку. Я завтра буду писать также и им.

Твой любящий тебя Папуля.

   

304
БОРИСУ, ТАТЬЯНЕ, ФЕДОРУ И ИРИНЕ ШАЛЯПИНЫМ

   [Пароход "Adriatique"] [22 октября 1921 г.]
   Мои Бориска, Танюха, Федюха и Аринка! (если она с вами) -- пишу вам всем зараз.
   Дорогие мои детишки!
   Я сейчас по дороге в Нью-Йорк на пароходе "Adriatique" -- Whith Star Line -- вот уже четвертый день пароход в движении, кругом вода и больше ничего,-- но море на счастье -- спокойно, как озеро. И путешествие агреабильно {Agréable -- приятный (франц.).} весьма.
   Жаль, что вас здесь нет со мной. Вы были бы очень счастливы провести несколько дней в такой обстановке -- я знаю.
   Детвора! вы наверное получили вырезки из английских газет о моих концертах. Они прошли все великолепно, и я имел успех, который смело можно назвать -- "триумфом".
   Теперь волнуюсь за Америку. Не знаю, что будет там. Я вам послал из Лондона через Женю Волькенштейн теплые вещи, я думаю, что их сначала получат в Питере (так как только в Питер можно было это все послать, а не в другое место) и перешлют вам, я хотел бы очень послать вам также и сапоги, но не знаю наверное мерок ног и боюсь это сделать. Боре попробую привезти красок, кистей, бумаги, оберток для ног и других штук, когда поеду сам, хотя боюсь, что багаж мой будет велик. Впрочем, я попрошу ВЧК, чтобы они позволили мне ввезти все это. Тем более, что это же для семьи, а не для каких-нибудь пакостных спекулятивных целей.
   Милые детишки! Описать вам все, что мне тут приходится переживать,-- трудно, а из Лондона я никому не написал ни слова, потому что некогда было не только писать, но даже вздохнуть. Столько оказалось разных дел и занятий,-- я напел также новые пластинки в граммофон и думаю их привезти с собой в Россию.
   Ну, пока обнимаю вас крепко и очень, очень люблю.
   Деньги мама тоже получит из Питера, пусть не беспокоится.
   Обнимите [ее] крепко и скажите, что я получил письмо от Ореста из Милана. Он живет хорошо. Я ему ответил и написал, как мы в Москве живем и работаем.
   Ну, целую вас, дорогие мои, пишите мне сейчас же.
   До свиданья. Люблю вас всех очень. Целую мамулю.

Папа Федор

   

305
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Кливленд 2 января 1922 г.
   Мой милый, дорогой Борюхонский!
   Целые столетия прошли, и я ничего тебе не писал, но ты знаешь, что писать я "терпеть не могу", не люблю это занятие. Однако ты мне написал письмо, и я должен наконец на него ответить.
   Милый мой сынух, ты просишь меня привезти тебе разных инструментов для резки по дереву. Ну конечно же! Привезу тебе все, что только будет возможно. Разных разностей я бы всем вам привез, да боюсь, не случилось бы чего по дороге. Ведь вы знаете, в какое время мы живем -- всякую вещь (а их будет много) надо провезти через несколько стран. -- Каково это! в каждой стране таможня, а в каждой таможне по нескольку десятков мошенников (конечно, из этого соображения я исключаю русских, потому хочется верить, что у нас мошенников нема), того и гляди, отберут -- поди тягайся с ними.
   Ну, во всяком случае, попробую! Привезу вам сапожек, чулков -- может, и рубашек с штанишками,-- да трудно -- не знаю мерки. Красок и холста, карандашей и других принадлежностей для рисования. А также и разных инструментов -- до лобзиков включительно. Попробую!
   Засиделся я, сынок, в Америке-то. Вот уж должен был бы быть сейчас по дороге в Россию, да болезнь проклятущая меня задержала, и уеду отсюда только в конце этого месяца (думаю, числа 28--29-го выеду в Лондон), дорога до Лондона займет девять дней, потом дней восемь-девять пробуду в Лондоне, а потом уж поеду по направлению к России 1, да и то думаю заехать дня на два в Берлин, повидать Лидуху 2.
   Здесь, в Америке, я, брат, порядочно намаялся, хотя до сих пор пропел только десять вечеров -- два спектакля в Metropolitan-опере в New York'e и восемь концертов по разным городам. Вот это-то и есть умаяться. Приходится разъезжать -- поезда американские довольно плохие сравнительно с нашими. Спальные места приспособлены хотя и хорошо, но для людей среднего роста, а для меня всё как-то коротко, так что спать приходится немножко согнувшись, и вообще ну их к чертям! Вчера, в Новый год, 1 января, я пел в Чикаго. Я уже там был в начале декабря, да захворал, и концерт тогда отменили. Вот только теперь его спел, а езды от Нью-Йорка до Чикаго ни более ни менее как 1500 верст, а то и больше. Вот ты и подумай. Успех у меня сейчас очень большой, и пою я опять здорово. Слава богу, поправился после болезни. Ведь я болел пять недель, ты только подумай. Мало того, что в это время ничего не заработал, да должен был еще и убытки заплатить за семь отмененных концертов. Думал уж, из Америки-то пешком пойду, да вот теперь, слава богу, подправился и заработал на хорошую дорогу.
   Пел я здесь так: три концерта в Нью-Йорке, там же два спектакля в Опере (играл Бориса Годунова), один концерт в Канаде, г. Монреаль, два концерта в Бостоне и один концерт в Чикаго,-- а сейчас сижу в г. Кливленде (провинция) и дожидаюсь 4 января -- в этот вечер назначен здесь мой концерт. После четвертого до 12-го ничего не буду петь, а 12-го снова в Нью-Йорке "Борис Годунов" в Опере, 18-го, должно быть, буду петь в Филадельфии концерт, 21-го снова в опере Нью-Йорк, а 24-го (кажется, последний спектакль) в Филадельфии вместе с труппой Метрополитен-оперы -- вот пока и все мое хождение по канатам. После 24-го еду в Лондон, там, вероятно, пропою два вечера, а потом еду nach Берлин и Ригу -- Москву или Ригу -- Петроград,-- еще не знаю наверное...
   Сейчас опять, как приеду в Нью-Йорк, пошлю вам по 50 долларов. Спасибо им! Вот уже месяц прошел, а может, и больше, как не имею от вас никаких известий, что вы? Как вы? Здоровы ли? и как живете? Что моя милая Арина? Как она? Неужели все еще больна? У меня просто душа изныла вся! Эк, до чего дожили, вот уж беда-то. Ну, да я не очень уж унываю, и вам всем не советую. Бог даст, все переживем и опять как-нибудь поправимся...
   Не унывайте, милые мои! Потерпите еще малость. Вот приеду, порасскажу вам много про заграницу-то,-- а пока целую всех вас крепко, а тебя что есть мочи, мой дорогой, милый Бориска. Поцелуй мамулю. Твой, тебя любящий крепко,

Папуха

   

306
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Кливленд 2 января 1922 г.
   Аринушка моя! Детенышек мой милый! Как ты? Что ты? Где ты? Дорогая ты моя! Больна? Боже мой, боже мой!
   Пусть тебе эти строчки из моего сердца принесут выздоровление и дадут тебе сил.
   Милашка моя! Когда ты получишь это письмо, я буду в дороге. Наверное, на пути в Лондон. Напиши мне на имя: Gaisberg. Grammophone Company, London для Chaliapin. Я думаю, что я успею получить там от тебя письмишко. Я пишу тебе коротко, потому что все уже написал Боре и повторять, думаю, будет лишнее.
   Послал я вам всем телеграмму по беспроволочному проводу из Чикаго 31 декабря, не знаю -- получили ли вы. Я встречал Новый год в номере гостиницы, где остановился, в компании нашей знаменитой балерины -- Анны Павловны Павловой, было нас всего несколько человек. Посидели до двух часов, а потом я ушел спать, так как 1 января у меня был в Чикаго концерт, который прошел, слава богам -- блестяще!!!
   Теперь я, слава богу, здоров и опять пою, как соловей.
   Сижу все и думаю, как вам провезти разных разностей. Николай говорит, что можно,-- а я боюсь, что где-нибудь по дороге отнимут -- скажут, много везу, а ведь и в самом деле, если по одной паре сапог, так и то покажется, что везу для спекуляции. Ведь народу-то вас у меня масца (как говорил один режиссер-ученый -- вместо масса).
   9-го числа декабря я первый раз пел в Метрополитен-опере Бориса. Мне отвели уборную покойного тенора Карузо. Он был хороший парень и мой большой приятель. Вот что я написал там на стене -- на память (конечно, по-русски) -- может, это тебе доставит удовольствие? Ведь я в "душе" поэт:
   
   Сегодня с трепетной душой
   В твою актерскую обитель
   Вошел я -- друг "далекий" мой!..
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Но ты, певец страны полденной,
   Холодной смертью пораженный,
   Лежишь в земле -- тебя здесь нет!
   ... И плачу я! -- И мне в ответ
   В воспоминаньях о Карузо --
   Тихонько плачет твоя муза!
   
   А? Каково?.. В виде как бы Пушкина!
   хе-хе-хе-хе-хе! -- то-то же!
   а ты говоришь! Дуреха!..
   Ну! До свиданья! Об Америке и вообще -- расскажу, когда приеду, а сейчас целую тебя крепко и всех обнимаю: и Пашу, и его маму и папу, а твою мамульку поцелуй за меня покрепче!

Твой любящий Папуля

   

307
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Эдинбург 14 октября 1922 г.
   Моя милая Иринка!
   Пока я дожидался поезда, который увезет меня сегодня в Лондон, пишу тебе несколько строчек.
   Не знаю, дойдет или нет это письмо, говорят, что из-за обиды на большевиков почтари не пересылают писем. Ну, авось сложат гнев на милость. Я давно уже собираюсь тебе написать. С тех пор, как получил от тебя телеграмму,-- жив я или умер... Я, слава богу, жив, и здоров, и пою, пока что, великолепно -- голос звучит. Сегодня здесь пел дневной концерт. Успех превосходный -- особенно сейчас нравится всюду "Эй, ухнем!" -- зал прямо дрожит от криков и рукоплесканий.
   Ты, конечно, знаешь, что я проехал уже по Скандинавии. Там дал шесть концертов: Стокгольм -- два, Христиания -- два, Гетеборг -- один. Здесь же сегодня катаю восьмой. -- 17 октября второй концерт в Лондоне и 20-го -- последний в Бристоле, 25-го же еду в New York. Ну, а там что боги дадут -- увидим.
   Я ужасно огорчен, конечно, что мне не пришлось увидаться с мамой 1, но это ввиду непредвиденности скандинавских концертов. Я, признаться, не думал их петь. Но и нужда, и Кашук пристал очень -- таким образом, я согласился. Мне очень неприятно, что не видал Танюшку. Ведь сейчас я уезжаю на шесть месяцев в Америку. Ужасно долгий срок. Вот они, проклятые деньги и вынужденность их иметь!!!
   Милая моя, так хочется много написать и сказать, а как только сядешь вот за стол -- расплывешься. В конце концов и не знаешь, что же писать. Да что -- вот очень жалею, что не поздравил старика Южина. Хотел было ему написать, да уж поздно. Дорого яичко в Христов день. Люблю я его, конечно, очень и также очень уважаю. Если встретишь, скажи ему, что целую его крепко и, конечно, поздравляю.
   Без России и без искусства, которым я жил в России столько веков,-- очень скучно и противно. Деньги, конечно, хорошо -- но где же, где моя милая Россия и где все те возможности, которые были так крепки. Скоро ли образумятся мои российские актеры и, перестав политиканничать, займутся опять, как прежде, своим настоящим делом, честно, без лени и без подлостей?.. Когда?.. Жестокая судьба угнала меня на старости лет в Америку. Ах, как скучно с этими, в сущности, милыми, но наивными лиловыми чертями. Они такие еще желторотые -- так мало смыслят,-- но богаты и имеют хорошие намерения!..
   От мамы я еще ничего не получил из Италии (я думаю, что она уже в Милане) -- и между тем волнуюсь очень, есть ли у нее достаточно денег. Я ей послал кое-что из Скандинавии -- но, конечно, это мало, и я должен послать ей еще, а досада -- не знаю ее адреса. Через банк не хочу, потому что лучше послать ей валюту в английских фунтах. На днях, наверное, получу ее письмо и пошлю ей деньги ценным пакетом.
   Ну, а вы там как живете?
   Отдохнула ли ты и Паша?
   Я очень уповаю, что в будущем году мне удастся устроить как-нибудь так, чтобы вы проехали в Европу хоть на минутку. Было бы очень недурно устроить Пашу куда-нибудь на службу в Сов[етскую] миссию. Я думаю, что к будущему году Советы будут признаны Европой и Америкой, и тогда мы заживем более или менее хорошо. Дал бы бог, а то надоело. Здесь, куда ни придешь и кому ни покажешь советский паспорт,-- так от тебя, как черти от ладана, все бегут. Вот дурачье-то. Чиновники!!! ...Ничего не поделаешь. Моя дорогая, что же еще написать тебе. Пока ничего не случилось экстраординарного -- все идет своим порядком. Я не курю, но с удовольствием вкушаю виски с содой -- чудный напиток!!! ...Весной, если только не удеру в Австралию (приглашают очень), то привезу с собой ящичка два виски в Москву и Питер -- и тебе с Пашей привезу по подарочку.
   Целую тебя, моя дорогая, милая Аринушка! Люблю тебя. Целую Пашу и его папу и маму, а также и других прочих знакомых. Ив[ану] Ив[ановичу] Трояновскому напишу и пришлю на твой адрес. Поцелуй его, милого старика.
   Борьку с Федькой, конечно, целую без конца. Впрочем, сейчас им напишу... по два слова.
   П. П. Барандукову привет (во блаженном успении).
   Нат[алии] Степ[ановне] поклон и всем, всем, всем...
   Еще раз целую.

Твой любящий тебя Папуля

   

308
Б. Ф. и Ф. Ф. ШАЛЯПИНЫМ

   Нью-Йорк 7 ноября 1922 г.
   Милый мой Бориска! Дорогой Федюра!
   Я пишу вам обоим, чтобы лишний раз не повторяться, не расписывать два раза одно и то же. 1 ноября я приехал в Америку, в Нью-Йорк, а 5-го числа уже пел первый концерт в Карнеги-холл. Теперь пою 15-го Бориса и 18-го Мефистофеля. Пробуду в Нью-Йорке до 10--12 декабря, а потом в поездку по разным городам. Словом, месяца четыре-пять буду в каторжных работах. Милые мои детишки, не каторжные работы меня огорчают, а огорчает меня разлука долгая с вами. Ведь это же черт знает что такое! Ведь я приеду, вероятно, в Россию только в мае, а может быть, и в июне месяце -- это будет зависеть от некоторых обстоятельств моего здоровья, т. е. нужно будет мне делать операцию или не нужно. Детухи мои милые, учитесь, пожалуйста, хорошенько, чтобы в будущем году я мог вас взять за границу учиться,-- как я взял всех ребят из Питера. Учиться необходимо. Понимаете? НЕ-ОБ-ХО-ДИ-МО! Как раз сегодня Эдьку отправил в Бостонский политехникум. Его там примут на второй курс, и из него выйдет, вероятно, человек дела. Денег я ему даю очень мало, и он (к его же благу) вынужден будет помимо ученья работать простым рабочим в мастерской, чтобы, во-первых, напрактиковаться, а во-вторых, заработать себе самостоятельно денег. Кончайте гимназию, и вас я также увезу в какие-нибудь высшие школы кого куда, кого в Италию, а кого, может быть, тоже в Америку. Уж очень много хлопот с визами -- прямо беда! Я прямо сошел с ума! Ну, да это ничего. Похлопочем. Помните, дети: "Новой России нужны сильные и здоровые честные работники во всех отраслях!!!" На вас будет лежать ответственность за будущее нашей Родины. А Родина наша во как здорова и раздёриста. Подумайте -- куда ни зайду,-- везде Русь! Искусство-то какое, а?.. Рядом-то с Россией все малютки! Впрочем, может быть, я и увлекаюсь, ну да бог простит мне -- я же люблю все-таки Россию-то, хотя и туго в ней мне пришлось напоследок-то. Ну, да ничего, я и не то видывал!
   Живу здесь все равно как "на царских днях" -- кругом иллюминация -- столько всяких огненных реклам, что просто голова кружится. Вот вы бы ахнули-то от удивления: ну и Америка -- действительно "другой" свет.
   Слава богу, успешище я имею здесь сейчас просто небывалый! Ну и пел же тоже здорово -- в голосе, как никогда, здоров и чувствую себя великолепно! Чего желаю и вам, мои дорогие сыновья. Эх, расцеловал бы я вас сейчас!!! Ну, господь с вами, будьте здоровы! Учитесь. Целую вас крепко мысленно. Целую, конечно, Аринку с Пашей и Игоря. А и всем другим от меня тоже поклоны и привет передавайте!
   Ваш ссыльный американский отец, папуля.

Ф. Ш.

   

309
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Филадельфия 22 ноября 1922 г.
   Дорогая моя Аринушка!
   Шлю тебе приветствие и поцелуи из Филадельфии. Это город в 2 1/2 часах езды от N. Yorka. Город хоть и большой, но скучный. Как и большинство американских городов, заселены они ипокритическим народом, и, несмотря на liberty, никакой ни в чем свободы нет -- все запрещено, и выдуманы такие суровые и нелепые законы, что только руками разводишь -- но зато доллар!!! О, эта сильная монета покупает все оптом и в розницу.
   Ну, целую тебя и Пашу...
   Всем поклон.

Твой папуля

   

310
Б. Ф. и Ф. Ф. ШАЛЯПИНЫМ

   В поезде из Толедо в Буффало 23 янв[аря| 1923 г.
   Дорогие мои милые сыновья Бориска и Фефиска! Вспоминаю сейчас то время, когда вы оба были маленькие, рассказываю разные случаи Николаю 1, и мы сидим и хохочем -- это заполняет нашу путешественную тоску -- в Америке зима без снега, т. е. если он и есть, так местами и не очень много, а поэтому здешняя зима усугубляет душевную тоску. Кругом так черно и мрачно. У нас хоть бело -- радостно, а здесь одна печаль... И вот в таких-то кенциклентах {Это слово я выдумал -- не правда ли [неразб.]: кенциклент -- т. е. обстоятельства.} приходится путешествовать. Но, кажется, есть некоторое утешение: 1-го числа февраля поедем в Калифорнию -- там зимы совсем нет никакой и кругом только одни апельсиновые рощи. Вот это здорово! Говорят, можно купаться в море -- непременно искупаюсь.
   В то время как я пишу вам письмо, передо мной лежит телеграмма мамы. Она еще в Берлине, и я ей завтра пошлю денег, она здорова и кажется в хорошем расположении духа. Ради бога, прошу вас не портить ей настроение и слушайтесь ее хорошенько, от Лиды тоже получил письмо -- она просится остаться во что бы то ни стало в Берлине. Я тут похворал немножко -- простудился и пропустил два концерта-- отменил, потом выдрал один зуб. Это было сделано под наркозом, т. е. мне давали нюхать газ, я немедленно заснул, т. е. потерял сознание, и когда уже все было сделано, я проснулся, ничего не заметив -- ловко! В общем я хотя и здоров, но все же моя скула дает себя знать, не знаю, как проведу время до весны, а весной придется снова делать операцию. Надоело! Одно меня утешает -- это я бросил абсолютно курить. И вот уже скоро шесть месяцев, как чувствую себя другим человеком, в особенности насчет голоса. Пою как птица. Успех колоссальный, и, слава богу, в Америке признали меня за единственного и самого превосходного певца во всем мире. Олрайт! Ну а вы? Как -- лучшие или худшие во всей Москве? Как ученье? Смотрите не забывайте, что без знаний жизнь ваша будет вам каторгой, вот ты, Федька, я слышал, хочешь путешествовать, нужно, брат, знать географию, геологию, геометрию, а еще и археологию и геодезию, всему этому нужно очень хорошо научиться и быть, что называется, по этой части инженером,-- вот тогда будет хорошо -- все путешествия открыты -- куда хочешь и когда хочешь, да еще и деньги заплатят как следует -- это вот я понимаю! А ходить по земле пешком с котомкой да всем, куда ни придешь, недоедать -- это плоховато, брат. А ты, Бориска! Заниматься хочешь живописью, да скульптурой, ведь для этого надо знать хорошо историю художеств и всех народов всего времени, т. е. от рожд[ества] Христ[ова] и после -- до наших дней, а для этого нужно -- учиться и много читать, а ты? Читаешь? Учишься? Без этого же, я думаю, будешь просто маляром. Смотри, брат, не осрамись -- приналяг всерьез. Если бы я вас не любил так крепко, как люблю, не писал бы и не говорил бы ничего подобного... Да, люблю вас, бесенята, очень уже сильно! Вот и все!! Целую вас крепко и еще раз говорю -- люблю.

Папа

   Аринку и Пашу целую. Напишу им отдельно. Поклон всем.
   

311
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Местечко в 12 милях от Лос-Анжелоса 14 февраля 1923 г.
   Милый мой, дорогой Борис! Сегодня я постарел еще на один год... Гм... Неприятно! Тем более неприятно, что здесь, на берегу Тихого океана, в Калифорнии, в Лос-Анжелосе, голубое небо и, несмотря на февраль, поют птицы, цветут розы. Стоят зеленые, как ни в чем не бывало, пальмы, лавры, апельсины, и я гуляю по залитым солнцем улицам в одном пиджаке. Конечно, когда кругом такой рай, то хочется не стареть, а молодеть.
   Однако всему приходит конец, и я снова завтра покидаю эту счастливую Аркадию. Еду в Чикаго -- бизнес-город, что делать, нужны деньги... Очень я соскучился по вас по всем! И даже рай-город Los Angeles кажется немного скучным. Так хотел бы вас повидать. Как вы там с Федором? Учитесь ли? Бросили ли заниматься глупостями? Я думаю, случай с Ф. Семеновым 1 заставил вас немного призадуматься? Вот что значит сбиться с пути порядочности и заниматься пакостями. Вот к чему это приводит. Ну, однако, я верю в моих сыновей и думаю, что в жизни буду вами гордиться! Слышите!
   Целую вас, тебя, Боря, и тебя, милый Федюра, крепко.

Любящий вас Папуля

   

312
Б. Ф. и Ф. Ф. ШАЛЯПИНЫМ

   [Париж] [Конец июля 1923 г.]
   Ну, робята!
   Федор! Борис!
   Обнимаю вас! Целую крепко! Поздравляю с окончанием гимназии!
   Но... к сожалению, это еще не конец учению!
   Знайте, что гимназия последних лет баловала вас здорово!
   Выезжайте за границу и начинайте вашу настоящую науку здесь 1. Зто нужно и для вас, но знайте, что это еще больше нужно для новой молодой России!..
   СЛЫ-ШИ-ТЕ!?
   Россию надо будет делать на удивление всему миру -- так не мне же старый горб мозолить!
   Дело в вас, в молодых!
   Много вам порасскажу разных разностев при свидании -- надеюсь увидеться скоро, а теперь знайте только одно: ваш папуля всегда и всякий день и везде с вами и думает, как бы сделать так, чтобы вам было лучше.
   Я вас люблю и без конца целую!
   Арине -- тоже "чмок" и всем, и всем. Ваш Папуля.
   

313
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Чикаго 22 января 1924 г.
   Милая моя Арина!
   Спасибо за письмо. Я получил его еще в N. Yorke неделю тому назад, да все не было времени написать тебе ответ. Страшно был занят. Милаша моя! Мне очень грустно, что дела твои с театром обстоят не очень важно. Оно конечно, может быть, недурно пропутешествовать и в Сибирь (чтобы поглядеть природу и быт), но в общем эта работа не из серьезных и даже не из веселых. Очень жаль, что у нас в России так тяжело складываются дела для театральных работников. Н... но!.. будем надеяться, что в будущем, когда все окрепнет и властям не будут мешать заграничники, мы хорошо заработаем также и на театрах. Признаться, я не ожидал, чтобы Америка так бурливо восстала против признания нашего правительства. Ну, да черт с ними. Я думаю, это вопрос времени. А если нас признают, то жизнь наша, думается мне, будет хорошей -- все как один заработают, и машина пойдет полным ходом. Потерпим!
   Я пока что отбываю свои каторжные работы и езжу из одного конца в другой по этой темной, но цивилизованной (внешне) Америке. Скука! ужасная. Народ эгоистический и крайне неразвитый. Третьего дня одной продавщице в "съедобном" магазине я дал билет на "Мефистофеля" в театр (здесь в Чикаго). Она подождала меня после спектакля около двери и страшно благодарила, сообщив, что первый раз в ее жизни ей выпало неведомое до сих пор счастье -- попасть в Оперный театр (на вид ей не менее 25 лет) -- вот оно как! Почему же? -- спросил я... -- Да так как-то! -- ответила она.
   Скучно, Аринушка, скучно! Но зато платят золотом. Может быть после будущего сезона в состоянии буду работать у себя на родине, ну, а пока что надо подкрепиться материально, а то я ведь уж не молод!!!
   От Лиды получил на днях письмо. Конечно, прекрасно, что она имеет успех, но... мне не очень нравится этот театр и вообще линия подобного рода театров 1.
   От мамы тоже получил письмо, все пока у них недурно. Усатовой, ради бога, я пришлю тебе 200 (двести) долларов, выдавай ей по 15--20 долл [аров] в месяц. Я очень жалею, что пропускаю время, но мне, ей-богу, некогда заниматься посылкой денег. Это так трудно отсюда.
   Поцелуй Павла, и отца его, и матерь его, а также и всех наших домочадцев и жителей. Борьку пожми особенно. А я тебя целую с любовью.
   

314
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Château Sarlabot 14 августа 1924 г.
   Дорогая Аринушка, пишу тебе на первом попавшемся клочке бумаги. Извини уж!
   Спасибо тебе за письмо. Я сам редко пишу вам всем и тоже редко получаю известия от вас, так что мне всякая строчка доставляет удовольствие "огромаднейшее".
   Нужно ли говорить, как я рад, что ты получила от Федора Федоровича подарок мой. Это, право, так мало и незначительно, но ты знаешь, что пересылать что-нибудь из вещей сопряжено с огромными затруднениями. Почта не принимает, а частные люди все больше жулики. Нно! -- со временем опять постараюсь что-нибудь прислать. Сам хотел нынче ехать, да опять проклятый нос! 20 сентября нужно делать операцию. Да ввиду присутствия сахара в организме нужно к ней приготовляться, вот тут и поди погляди -- выбраться-то и трудно, а в октябре опять сезон в Америке. Надоело анафемски, да что делать -- нужда-то очень велика, народу-то много, то тому, то другому надо всем вам помочь, вот и мыкаюсь.
   Слава богу, сам я сейчас живу хорошо. Сняли дачу в Нормандии -- вот если бы ты с Пашей могли приехать да Борька. Отдохнули бы здесь хорошо. У меня гостит также Федька. Сейчас он в Париже. Обещала приехать Лида, да не знаю, сможет ли. Она все время чем-то занята в Париже и неохотно двигается туда или сюда. От мамы не имею уже давно никаких сведений -- не знаю, что она делает в Италии.
   Не получаю ничего также и от Татьяны. Нужно сказать откровенно, что дети мои не охотно балуют своего отца письмами. Вот Борис тоже молчит. [...]
   О себе скажу. 17 мая я возвратился из Америки в Париж и пел здесь пять вечеров в Опере. Два "Бориса" и две "Хованщины" и концерт. После первых двух вечеров захворал -- простудился или заразился, но двадцать дней не мог не только петь, но даже громко разговаривать, потом, слава богу, поправился и все допел благополучно. Успех имел колоссальный, сборы доходили до 172 000 франков. Жаль, что эти вечера продал заранее американским импресарио, а то заработал бы больше, чем пришлось. Ну, да черт с ними, ничего -- быть бы здоровым!!! Сейчас, возможно, поеду в Германию -- прежде чем делать операцию, я согласился на настойчивые желания Берлина видеть меня там. Вероятно, 10 сентября буду петь в Берлине. 13-го или 14-го в Гамбурге, а 17-ю или 18-го в Вене,-- вот пока тебе и все новости. Квартиру пока оставляем за собой -- 40 Rue Franèois 1-ег. Но с января, для продолжения образования детворы, придется взять на два года квартиру без мебели -- это будет стоить дешевле, а то французы за меблированную квартиру, как сейчас, дерут чертовы деньги. С 1 января адрес переменится -- я напишу вам потом об этом. Конечно, всей душой хочу, чтобы тебе было хорошо везде, а в театре в особенности. Не знаю, что будет делать Лида, может быть, она и Федька будут играть в синема???.. Кто знает?? -- а нет, так Федьку отправляю учиться в агрикультурную школу. Жаль, мальчишка болтается без дела. Он парнишка хороший, добрый и сердечный, тоже неглупый, но российский мечтатель со многими идеями в голове, но с малой и даже ничтожной энергией насчет работы.
   Ну, вот пока и все! Будь здорова, дорогая моя! Поцелуй там всех. Пашу, его папу и маму. Передай всем привет.
   В N. Yorke видел Коненкова и его жену, Маргариту Ивановну,-- думаю, что увижу их снова нынче зимой.

Ну будь здорова. Целую тебя, моя родная. Пиши.
Твой любящий тебя Папуля

   

315
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Миннеаполис 19 декабря 1924 г.
   Моя дорогая дочура, Аринушка, получил я твое последнее письмо еще в Чикаго, числа 9-го, и сейчас только нашел минутку написать тебе несколько слов.
   Странно очень, что твои письма до меня доходят, а Бориных я не получаю ни одного. Что такое? Впрочем, мама пишет, что и она от Бори не получает почти ничего. Вероятно, он действительно никому ничего не пишет -- иначе понять невозможно. Ну, да это, конечно, его дело.
   Я, вероятно, ошибся в счете, когда послал тебе сто фунтов. Сосчитал 95 за 100. Мне очень жаль, что, находясь в поездке по разным городам Америки, не могу послать кое-кому кое-какие деньжонки к празднику. Но если я не ошибаюсь, я просил Кашука делать это ежемесячно, например, для м-м Усатовой и Карзин-кина из Парижа.
   Новостей здесь в Америке особенно нет никаких, если не считать недавнего фарса -- приезда в N. York новой русской царицы, жены великого князя Кирилла, которую здесь похоронили, кажется, навсегда.
   Что это за чертовщина! Какая-то несусветимая глупость -- пора бы им всем заткнуться, а они тут разъезжают на посмешище. Ну и идиоты же эти царицы и цари! Впрочем, это выходит хорошо, потому что народу делается все яснее и яснее, что это за цацы.
   У меня тоже как-то все по-старому, ничего нового. Пою то там, то сям. Если бы ты знала, какая тяжелая каторга разъезжать, делая тысячи и тысячи верст по Америке. Скучно, и главное, неудобно -- в вагонах то жарко, как в бане, то холодно, как на базаре. Черт их возьми с их цивилизацией! Только-только поправишься, глядь, опять насморк. Хорошо еще, что не воспаление в легких.
   По России и по вас по всех скучаю, конечно, ужасно, а с другой стороны, необходимость заработать деньги заставляет меня сидеть здесь и в Европе. Как посмотрю, очень уж много народу, которому нужно помочь. Как раз такое время, что все, кому надо и не надо,-- в нужде. Слава богам, что еще хватает сил, а то ведь 1 февраля уже стукнет 52 годика. А в будущем, ведь если не запоешь, так уж никто и гроша не даст. Приходится думать об этом, и очень.
   Никулин очень звал меня приехать в Россию, и я было написал Экскузовичу, чтобы приехал в Берлин, да он не приехал.
   Так я снова подписал разные контракты в Европе и Америке и снова, бог знает когда, приеду в милую Москву и Ленинград??
   Ну, моя милаша, я огорчен, что ты там делаешь операции. Лучше бы ты была здорова. Дай бог тебе быть бодрой и веселой, и здоровой всегда! Пашу твоего целую крепко, и маме и папе его передай мой сердечный привет, а также обними всех друзей,-- Шлуглейту из Парижа я послал телеграмму в ответ на его. Это сделал Кашук, так что я удивлен, что он ее не получил. Скажи ему это и кланяйся.
   Ну, будь здорова.

Твой обожающий тебя Папуля

   P. S. Сегодня здесь в этом городе 22о мороза, совсем как в Москве, и дым из труб стоит столбом. Маме писал и послал денег. От Тани получил письмо. Все они более или менее благополучны.
   

316
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Баден-Баден 16 июля 1925 г.
   Дочь моя, дорогая Аринушка.
   Здорово провинился я перед тобой и перед всеми длиннейшим моим молчанием. Лень, лень заела, окаянная,-- я и вообще-то не охоч писать, а тут такая ненависть напала на перо, чернила и бумагу, что просто хоть валерьянку принимай.
   Милашка моя! Конечно, я очень радуюсь всегда, когда твои дела театральные идут хорошо, и печалюсь не меньше, когда плохо. Что же поделаешь, душка моя,-- нужно попритерпеться.
   Жалею я, что Коршевский театр рассыхается. Это был театр, кажется, хороший.
   Здесь в Европе, да и в Америке, дела, в сущности, не лучше. Единственно еще, что деньги можно заработать, а в смысле духовном -- из дряней дрянь.
   Милая! Ты меня просишь достать книг и журналов. Знаешь, Ариша, это сложно. Во-первых, каких, а во-вторых, надо опять писать или ходить. Укажи мне конкретно, и я постараюсь. Во второй половине сентября я буду в Берлине. Может быть, ты с Борькой приедешь на недельку, тогда и выясним все.
   Сейчас я сижу в Baden-Бадене и изгоняю сахар -- словом, приготовляюсь к новому огромному труду в каторжных работах Америки. Да еще будущее лето, вероятно, поеду в Австралию. Очень хотелось ехать в Россию, да не подвезло -- не вышло с нашими театральными заправилами -- не сговорились в прошлом году, а сейчас уже и поздно. Теперь попаду домой не раньше 27-го года, вот как.
   Ужасно противно иметь нужду в деньгах. Много добыча их отнимает здоровья и счастья. Детей вижу мало, друзей почти никогда,-- отвратительно!
   А что делать???
   Отсюда, вероятно, поеду в Италию -- хочу увидать маму и Таню. Федор, наверное, уедет в Америку, надо начинать работать. Мои все живут, работают, учатся и растут -- все, конечно, кланяются и целуют, всегда просят меня написать об их чувствах.
   Ну, а вы там как живете? Здоровы ли все, благополучны ли?
   Сейчас в Париже был у меня Борис Борисович Красин, много толковали о музыке, о театре. Жалею я, что много никчемного народу стоит у заправления театрами и музыкой, и даже Бориса Борисовича стесняют в его работах.
   Ну, да будет болтать.
   Будь здорова, дорогая, целую тебя, рад, что тебе принесли помощь деньжонки.

Твой любящий тебя Папуля

   Поцелуй всех за меня и передай друзьям поклоны.
   Павла и родных обнимаю.
   P. S. Стоит ли писать о том, какое горе смерть моих старых друзей актеров: Федотова, Давыдов! Ужасно! Жалко, но, с другой стороны,-- все жили, играли, наслаждались и страдали, а потом... смерть...
   Признаться, я частенько подумываю о Курносой.
   

317
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Балтимор 17 декабря [1925 г.]
   Дорогая моя Аринушка, я вчера было очень взволновался, увидав в газете телеграмму о нападении на тебя хулиганов. Ко мне сейчас же пришли журналисты (я вчера пел концерт здесь), много спрашивали о тебе, всем понравилось, что ты не струсила настолько, чтобы отдать бандитам шубу и кое-какие gioielli --слава богам, что все это кончилось благополучно. Будь осторожнее на будущее время. Целую тебя, моя сладкая девчура!
   О себе:
   нынче весною, в конце мая, буду петь три-четыре спектакля в Лондоне, в театре Covent Garden "Мефистофеля" Бойто и "Севильского цирюльника" Россини, а 4 июня отправляюсь в далекий путь -- в Австралию,-- ехать туда на пароходе нужно шесть недель. Это и будет нынче моим летним отдыхом. Шесть недель туда да шесть обратно. Хочу взять с собой моих малышей -- Марфу, Марину и Даську. Вот посмотрю, что это такое за страна Австралия, да, может быть, там и повыдам замуж всех дочерей -- пускай живут на другом полушарии, а то на этом что-то невесело. Конечно, это все шутки, а на самом деле, если присмотреться ко всему происходящему, то право, как-то тошновато делается. 14 декабря был первый спектакль Художественного театра (музстудия). Поставили они "Лизистрату". Я бы сказал, что это недурно, но не думаю, что это для американцев. Во всяком случае, успех был большой, я сказал им несколько приветственных слов и после спектакля устроил вечер. Кое-что выпили, кое-что закусили, кое-как поплясали и кое-как попели, вспомнили матушку Москву и всех вас. Чудно это было. Совсем российский вечер в New York'е. Сейчас я уже в турне -- до 7 марта. 7-го же приеду в New York и проживу там (т. е. с маленькими отлучками) до 8--10 мая, а там, как писал, Лондон, Париж, Тулон -- Австралия.
   Мой адрес все время сейчас такой: Universal Artists inc, For M. Chaliapine 1440, Broadway, New York.
   Дорогая дочура, я на днях послал тебе 200 долларов к праздникам, не знаю, придут ли вовремя, потому что посланы по почте. [...]
   Дочура моя, ты не злись на меня, что я тебе не пишу по столетиям. Говоря откровенно -- особенно писать нечего, а просто калякать -- лень, вот и помалкиваю.
   Нынче у меня были в Париже и Борис Красин, и кое-кто другие, все уговаривали ехать в Москву. Чудаки! они все думают, что я не хочу,-- я же занят, ведь надо исполнять подписанные условия -- да я думаю, что меня хотят больше наши театральные предприниматели -- это главное и во-первых, а уже во-вторых, кое-какая публика!.. А? Ну вот, может быть, в 28-м году. 26--27-й я везу в турне по всей Америке "Севильский цирюльник", мне гарантированы семьдесят пять вечеров в течение шести с половиной месяцев. Недурно.
   Ну дорогая, целую тебя еще и еще и прошу передать приветы, рукопожатия, обнимки и также поцелуи всем друзьям, знакомым и родным.
   Жму Павла!

Папуля

   

318
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Los Angeles 14 января [1926 г.]
   Сегодня как раз русский (по-старому) Новый год. Я получил твое письмо, моя милая доча! Хороший признак -- вероятно, проживу этот, 26-й год радостно, потому что обрадован был весьма твоим письмишком. Одно только жаль, что пишешь маловато, да и тон грустный... -- Признаться откровенно, я никогда не стоял за то, чтобы вы работали в театре, но мать этого очень хотела и, как ты заметила, весьма протежировала этому. А я был и есть такого мнения: "в Театре может быть (и то?) хорошо тому, кто имеет грандиозный, выходящий вон из рамок талант,-- все же другое обречено на унижения и страдания". Особенно, конечно, тяжело в театре женщине.
   Ну, что же делать, моя дорогая Иринушка!
   Сейчас я получил сведения, что мама приехала в Париж и там живет вместе с Борькой, Лидой и Федей. Не знаю, что и как они там намерены делать в будущем, но мама, кажется, едет в Москву.
   Получила ли ты 200 долларов, что я послал тебе к празднику? Конечно, это не грандиозно, но все-таки на кое-какие гостинцы пригодится. Вот, подожди -- если выйдет еще два сезона, как будущий (в будущем имею семьдесят вечеров по 3000 долларов), если буду здоров, то смогу сделать подарок и пошире... Да вот беда -- старею и, кажется, улетучивается моя работоспособность. Что-то стал прихварывать, то горло не в порядке, а то ревматизм заедает,-- словом, "стара як бис и харя уся у морщинах, как будто порожний кошелек". Ну, и то сказать: 53 годика 1 февраля стукнет. Годы, как говорится, умиральные, "Жития его было... 53--4--5--6 и т. д.". Отмечается на "буржуйских" памятниках! То-то вот!!..
   Впрочем, к черту грусть!
   Я еще годков десяток поморочу мою публику, пущай послушают, до великого надоеду, а там уж и в погребок, винца пососать хорошего всласть.
   Ну, моя милаша! Увижусь теперь с тобой только в 1927-м весной. Надеюсь, приедешь ко мне тогда на все лето.
   Целую тебя, моя доченька. Люблю и советую не унывать. Скоро будет лучше, лучше!!

Твой Папуля

   
   Вот сегодня как раз концерт, а у меня одна связка покраснела и голос захрипает, а петь нужно во что бы то ни стало. Здорово волнуюсь.
   Поцелуй за меня Пашу и родных его, а также всех друзей поприветствуй.
   

319
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Нью-Йорк 3 марта 1926 г.
   Сейчас получил твое второе письмо (с фотографией). Моя дорогая, милая Арина. Приятно было смотреть на твою мордашку и в то же время грустно чувствовать, как ты далеко, и долгое время не видеть тебя возле.
   Конечно, знаю я, что нелегко тебе работать, и особенно печально видеть, что работа, как бы она ни была выполнена, не дает столько материальных средств, чтобы можно было удовлетворить вполне даже самую малую "необходимость". Что ж поделаешь?
   Огорчился я тоже и тем, что Аксарин делает тебе какие-то гадости -- не о-жи-дал! Ну, что ж -- уж коли свинья, то как ни очищай щетину -- все колет. Потерпи и постарайся не обращать, по возможности, внимания. Кто знает -- когда-нибудь, может быть, он об этом и пожалеет.
   Печально мне также, моя Аринка, что ты там живешь в лишениях, или, вернее, в "недостатках". Мне так хотелось бы, чтобы у тебя всегда было всё -- не чрезмерно, а вдосталь. Ну, бог даст, вот я, может быть, заработаю побольше, так все же время от времени облегчу тяжесть твоих материальных недостатков.
   А пока потерпим!
   И здесь тоже работа становится тяжелее и тяжелее. Уже пятый сезон проходит, что я пою американцам по-русски. Как бы я хорошо им ни пел -- все же им как будто скучновато, и количество моих концертов нынче убавилось, а с этим вместе убавился и заработок. Вот почему на будущий сезон я устроил себе контракт с фирмой Universal artists inc на семьдесят пять вечеров в Соединенных Штатах, Канаде, Мексике и Кубе -- оперу "Севильский цирюльник". Это дает новый интерес и снова повышает количество вечеров. Ладно -- конечно, будущий год,-- а потом?.. Кто его знает -- делаюсь все старше и старше! Вдруг дернет этакий кондрашка или воопче -- что тогда. Ну да все же на скромное прожитье хватит...
   Не огорчайся!.. Это я так -- к слову.
   Так вот, моя дочурка,-- вот я и хочу спрофитировать время. Вот 4 июня я еду в Австралию на все лето -- это тоже двадцать пять концертов -- за три месяца. Жаль только, что от весны опять уезжаю к зиме,-- Австралия-то на той половине земного шара.
   Ты пишешь -- хотела бы приехать в Париж летом. Дорогая моя Аринушка. Конечно, ты приехать в Париж можешь -- но меня, к сожалению, в Париже не будет или, вернее, я буду только от 1-го до 3 июня. И вот ведь в чем неприятность-то: уезжая 4 июня в Австралию, я возвращусь в Европу только в 1927 году в мае (середине) месяце. Потому что из Австралии прямо еду в S. Francisco (в Америку), где и буду действовать по городам с "Севильским цирюльником" и освобожусь только числа 7--8 мая. Вот тогда и май, и все лето буду отдыхать где-нибудь во Франции. Тогда уж обязательно приедешь, дорогая!
   Ты, конечно, знаешь, что Борька в Париже, устроился (так сказать) у себя -- нанял мастерскую и работает. Лида где-то [...] в Скандинавии или в Фландрии -- не знаю наверное. Танька играет в Риме, а Федька только недели две тому назад уехал в Лос-Анжелос, в Калифорнию, чтобы попробовать счастья в синема. Но по беспечности своей и по крайнему дурству с неделю тому назад слетел где-то с лестницы и порвал себе на ноге связки, да еще как,-- говорят, повредил и кость -- вот теперь лежит в гипсе и успокаивает меня письменно, что все, мол, пройдет через три-четыре дня!!! Свинство!! Ну, опять будем надеяться -- вообще я, как ты видишь, все время надеюсь!
   О себе писать особенно нечего, вот только разве похвастаюсь. Дней десять тому назад приехал я во Флориду (это штат, находящийся на выдвинутом мысе у Мексиканского залива). Приехал в городок под названием Sarasotta, климат тропический -- жарко. Поезд остановился, потные пассажиры, лениво переставляя ноги, выкачивались из вагонов, а на перроне загремела музыка. Я глянул в окно -- какие-то не то гусары, не то драгуны из оперетки "Цыганский барон" из всех сил дули в кларнеты, тубы, трубы и отхватывали марш. "Какой-нибудь золоторогий магнат приехал,-- подумал я,-- гремят"...
   Каково же было удивление, когда взволнованный Василий Коган, задыхаясь, выплевывал слюну: "ФФФедор Ивваныч, ппппожжалте, это Вас вышел встречать городской голова с музыкантами"... Вот, милаша, каковы тут дела-то. Посылаю тебе фотографии -- горжусь потому, что встречала меня настоящая демократия, то есть народ.
   Уррра!.. вот!!!
   Любят меня, слава богу, и в Америке...
   Это приятно все-таки!
   Ну, дорогая. Я надоел с рассказами. До свиданья, будь здорова. Целую тебя крепко, и, конечно, знаешь, как люблю.
   Поцелуй там за меня всех, кого следует, и передай всем приветы.
   Мама, кажется, скоро приедет в Россию. Я от нее жду инструкций и, кажется, скоро каждому члену семьи буду посылать отдельно ежемесячно деньги на поддержку.
   Целую тебя. Твой всегда

Папуля

   

320
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   26 апреля [1926 г.]
   Дорогая моя Аринушка, уже больше недели, как я получил твое письмо и вырезки из газет. Всегда, прежде чем даже открываю письмо из России, перед глазами встают знакомые улицы, дома, люди. И делается как-то сразу грустно, что все это далеко-далеко и бог знает когда увижу. В газетах пишут: в октябре приеду, а я в октябре буду в Тихом океане по дороге из Австралии в S. Francisco, а там снова сезон в этой черной и скучной Америке. Что ж делать? Устал, да и старость подходит. Нужно как-то обеспечить будущее предсмертное увядание. Столько работал, воевал, "бушевал", молился моему светлому Богу, а в конце концов и сам не знаю, для чего было все это? [...] {Конец письма утерян (ред.).}
   

321
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Лондон 26 мая 1926 г.
   Моя милая, милая Аринушка!
   Получил третьего дня твое письмо от 23 апреля. Оно нашло меня здесь, в Лондоне.
   Вижу, что не много веселого содержится в твоей жизни, моя дочура... но... как быть? Что же делать?.. Приходится, конечно, мириться.
   Рад я -- хоть по крайней мере ты можешь уехать иногда в Итларь на охоту, а я вот, со всеми моими триумфами, как проклятый, скачу то туда, то сюда, и нет мне никакого покоя.
   Сейчас пою в Лондоне, вчера пел Мефистофеля, пробую посылать тебе вырезки, кто если найдется -- переведет тебе. Успех был колоссальный, а на душе все как-то темно и грустно -- все-таки выбит из своей колеи. Чужие люди, хотя и хороши, а все как-то не то!.. Работать приходится каторжно. Жизнь страшно дорога, налоги всюду ужасные, а тут никто еще не встал на ноги и нужна всем помощь -- ничего не поделаешь -- работать надо.
   Слава богу, что еще принимают, аплодируют, интересуются и платят деньги, а то прямо беда бы!..
   Мамуля, слава богу, чувствует себя неплохо. Я провел с ней два дня и должен был уехать в Лондон. Борька работает пока недурно. [...]
   В Россию раньше 27-го, а то и 28-го года едва ли попаду. Масса обязательств -- везде забрал вперед деньги, а в наш век только и знаешь -- плати-плати!..
   Ну, однако, не унывайте -- как не унываю пока я сам. Передай мой привет Бакшееву. Я радуюсь, что он занимает все крепче и крепче свое место в театре, он этого безусловно стоит, и дай ему бог успехов.
   31-го пою последний спектакль в Лондоне, а 1-го лечу в Париж, чтобы 3-го выехать в Тулон и сесть на пароход в Австралию. Вот тебе пока и все. Особенных новостей нет, все идет как будто бы так, как нужно.
   Целую тебя, моя дорогая дочура, нежно и любовно.

Твой Папуля

   Поцелуй за меня всех милых людей!
   P. S. Федька в Лос-Анжелосе и тоже пока что без работы -- трудно, милая, трудно пробиться!..
   Есть и еще какие-то газеты, но я не достал -- не было времени.
   

322
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Аделаида [29 августа 1926 г.]
   (Австралия)]
   Милая моя Аринушка!
   Мало я тебе пишу, но сказать по совести, не тебе только одной отмалчиваюсь, а и вообще пишу мало, как-то все ленюсь. Вообще я писатель "ниже среднего". Да и что писать? Кругом все и везде одно и то же.
   Вот Австралия -- все думаем, что это что-то совсем другое, а выходит, все то же, что и везде,-- разница только во времени. Там у вас лето -- здесь зима. Там утро, а здесь вечер. Но люди все одни и те же, с теми же дурными и хорошими желаниями и чувствами.
   Давно уж я здесь в Австралии и завтра буду петь двадцатый концерт. В четверг спою двадцать первый, а потом уеду в Сидней, чтобы сесть на пароход и покатить в Новую Зеландию. Там в двух городах по два концерта в каждом, и контракт закончен. Из Новой Зеландии еду в Америку и по дороге остановлюсь на острове Гонолулу. Там пою один концерт и поеду уже в турне по Америке. Так-то вот, моя милая Арина, верчусь, можно сказать, вокруг света. Порядочно устал и надоело чертовски. Австралия ничего себе страна, и меня тут весьма почитают. В Мельбурне, например, в городе небольшом (сравнительно) в течение двадцати двух дней я спел десять концертов, и почти все переполнены. Каково?.. В Сиднее в течение семнадцати дней восемь концертов. Здесь, в Аделаиде, в течение недели три концерта. Это почти по-русски.
   На днях пошлю тебе кое-какие фотографии небезынтересные. Климат здесь хороший, и, несмотря на то, что сейчас тут зима, погода похожа на питерскую, и август месяц выглядит, как петроградский май. Жаль, нет времени, а то интересно здесь порыбачить.
   Ты, наверное, знаешь, что я забрал с собой массу народу. Марфа, Марина, Стелла и маленькая Дассия здесь со мной. Я так долго живу совершенно один в Америке, что не хотелось терять мне вместе с летом и компанию девчонок. Маленькая доставляет мне столько радости, что и Австралия далекая кажется милой: Очень уж смешна и забавна эта самая Даська. Теперь танцует чарльстон (слыхали ли вы об этом танце?), умереть от смеху.
   От Федьки получил недавно письмо. Тяжело ему -- не может добиться попасть на работу в кинема... Н...да! Это не так все лег ю, как кажется. Ну, что ж, подождем, посмотрим. От Бори не имею писем. Он вообще ленивый парень, а уж насчет писем еще ленивее меня. Лида, кажется, в Париже. Тоже из театра ничего не выходит. Зря только шатается -- кроме расходов и неприятностей, ничего не имеет. Вообще сейчас работать в театре делается с каждым днем труднее и трудней.
   Я думаю, что мама приехала уже в Москву. Она все время собиралась.
   Недавно тут я получил письмо из Студии имени Шаляпина, за подписью, кажется, Баласка1 или, прости, не помню. Просят моральной поддержки. Не знаю, что им ответить. "Гм... моральной?!.." "Работайте, любите искренно прекрасное и сами будьте сияющими чистотой и красотою -- вытравите из сердец зависть и ненависть и поймите, что природа хочет для искусства ею избранных. Это поймите всей глубиною сердца и тогда идите вперед с энергией и силой духа" -- вот что я могу сказать, но в утешение ли это? Ну, да попробую им написать единожды.
   Как ты? Что делаешь? Счастлива ли? Есть ли довольство? Как бы я хотел, чтобы ты была счастлива! Поклонись от меня всем, кто знает меня и думает обо мне не плохо. Обними за меня твоего мужа и будь здорова, моя милая Аринушка! Как там все живут? Что Петр Петрович? Крёстная? И вообще как все? Я пока ничего себе, однако здорово старею и начинаю чувствовать усталость!.. Но... ничего!
   Еще целую и целую.

Твой Папуля

   

323
И. И. ШАЛЯПИНОЙ

   1 июля 1927 г.
   Милая Иола!
   Давно уже собирался я тебе написать, да за разными делами и хлопотами все откладывал. Последняя история, поднятая в Москве против меня моими "товарищами" артистами и журналистами, не просто удивила меня, а и поразила. Совершенно, конечно, не ожидал я, чтобы мое сердечное движение -- помочь несчастным детишкам истолковано было как участие в контрреволюции, но вызвавший меня к себе наш французский посол Раковский сообщил, что деньги будто бы попали не детям, а митропол[иту] Евлогию и еще какому-то капитану Дмитриеву. Это меня взволновало и я, конечно, отправился немедленно к св[ященнику] Спасскому и митроп[олиту] Евлогию проверить, действительно ли моими деньгами распорядились противно моему желанию и определенному их назначению? Слава богу, оказалось, что деньги, хотя и получил Евлогий, но они идут исключительно в помощь детишкам и ни одной копейки не отдано никаким политическим организациям1. Черт их всех возьми!.. Вот тут и давай деньги бедным! Оно, конечно, вовсе не угнетало то обстоятельство, что меня отставят от звания народного артиста. Ты знаешь больше, чем кто-нибудь, как я относился в моей жизни к различным почетным званиям. Ты знаешь, что я совершенно не честолюбив и не тщеславен, но английские корреспонденты, когда я был в середине июня в Англии (London), показали мне депешу от их собств[енного] корреспондента из Москвы, что я "денационализован"! Исключен из граждан моей родины2. Вот тут, признаться, я приуныл... Что за черт! Что же я сделал, спрашивал я сам себя. Разозлился я, конечно, и на попа, и на черта и пошел к митроп[олиту] Евлогию взять назад деньги. Но... как сказал, по запискам у него я увидел, что помогает он только беднякам и уж, конечно, пролетариям. [...] Целую тебя и обнимаю мою милую Иринку. Как живете?

Федор

   

324
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Вена 27 октября 1927 г.
   Моя милая Аринушка,
   вчера я получил наконец твое письмо. Его переслали мне сюда из Парижа. Я очень удивился твоему упреку за мое молчание на твои письма. Признаюсь, я мог бы так же упрекнуть тебя за твое молчание. После телеграммы твоей в июне (или в мае), где ты обещала написать мне подробное письмо, я ничего никогда больше от тебя не получил. И вчерашнее письмо считаю первым после твоей телеграммы -- ну, да это уж не так и важно. Только досадно. Сегодня я купил, что ты меня просила, и послал тебе по почте. Никаких конечно вычетов из твоих ежемесячных получений от меня я не сделаю. Я очень счастлив помочь тебе, и помощь эта будет от меня до тех пор, пока я буду делать ее в состоянии. Я еще работаю и зарабатываю в достаточной мере, чтоб помогать моим детям. Это меня радует. Не радует меня только одно, что приходится стареть, а с этой проклятой вещью ослабевает и работоспособность. То, что раньше делалось легко, сейчас становится заметно труднее. Да еще и сахар мой нет-нет да и забеспокоит. Нынче летом был, во-первых, у д-ра Нордена в Франкфурте, а во-вторых, в Виши. Конечно, придерживаюсь диеты и пока иду, как говорится, полным ходом вперед, но все же годы начинаю чувствовать. Только что был в Лондоне и пел там "Моцарта и Сальери" и один акт из "Бориса Годунова" (корчму), то есть роль Варлаама. К моему неожиданному удовольствию "Моцарт" имел колоссальный успех, и два вечера в Альберт-холле были переполнены публикой, на каждом вечере было народу по 9000 персон. Здорово! Потом пел концерты в Манчестере и Глазго. Сегодня как раз пою концерт здесь, в Вене, 31-го в Бухаресте, 3 и 7-го в Будапеште, в Праге 9-го и 12-го в Берлине (каж[ется] "Фауста"), 14-го в Амстердаме и к 20-му поеду в Барселону на один месяц. Там буду петь в опере "Бориса", "Псковитянку" и "Мефистофеля". 4 января еду в N. York и в Америке пробуду до конца апреля. Должен отпеть там 32 вечера опер и концертов, а там опять лечиться -- Виши и проч[ие] пакости. Вот так пока и кручусь по свету.
   Недавно получил письмо от Федора из Канады (?). Пишет: "Папа, не беспокойся обо мне. Не сообщаю тебе моего адреса и не сообщу до тех пор, пока не устрою моих всех дел и не встану прочно на свои ноги". Ну что ж?! Он просит также и всех других о нем не беспокоиться. Книгой моей торгуют вовсю разные купцы Франции, Германии, Австрии и проч. За исключением Америки и Англии, где за эту книгу мне что-то платят. Остальные же аппрофитируют {От глагола profiter -- извлекать выгоду, пользу (франц.).} закон и под покровительством "нет авторских контактов с Россией" зарабатывают за мой счет огромные деньги. Жулье! [...]
   Борька работает в школах и у частных профессоров. Я думаю, что он имеет хороший талант художника и из него скоро будет толк. От Тани не имел сведений давно. Лида живет себе потихоньку, но дела ее с театром не очень ладятся. Она и Боря часто бывают у меня. Нынче летом они отдыхали со мной вместе на даче около испанской границы, недалеко от Биаррица. Много купались и дурачились.
   Будь здорова, моя милая Арина. Целую тебя крепко, как люблю.
   Поцелуй твоего мужа. Я радуюсь, что он работает с успехом. Маму тоже поцелуй и передай мой привет всем, кто не поминает меня лихом.

Твой всегда любящий тебя папуля

   

325
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   8 января 1928 г.
   [...] Я очень хотел бы знать, из чего ты заключаешь, что я переменился. Неужели из того, что в моих каких-то последних письмах сквозит раздражение. Ну и что же из того? Ведь, говоря по совести, мне и есть от чего раздражиться. Кругом столько лжи, пакости, мерзости, зависти, ненависти и проч[его],что то малое хорошее, что еще кое-как поддерживает жизнь, совсем утопает в этой грязи. Ты говоришь "устал ты", "зачем работаешь столько, сколько никогда не работал и раньше?"
   Дорогая! Я работаю для вас же для всех. Может быть, это глупо, но я думаю, что кое-какие материальные сбережения мои смогут однажды устранить вас от унижений и оскорблений, которых я так много видел и в начале моей жизни, да вижу еще и теперь не так давно, и которые, вероятно, никогда и ни при каких, ни новых, ни старых, условиях жизни не искоренятся. Волки мы друг другу -- понимаешь.
   А что здоровье мое пошатнулось, так оно и должно же быть когда-нибудь так. Ведь и всякий живет, бесится, стареет и умирает. Так и я. Вот все хочу доработать до 1930 года. Будет в этом году 40 лет моей работы на сцене. Устрою этакий юбилей и уйду. Признаться, я мечтаю об этом со всей силой моего воображения. Хороший будет для меня день, когда я оставлю все это театральное невежество, в борьбе с которым я разбил себе мою грудь.
   Да, теперь я вижу, что был препотешным Дон Кихотом, воображая себя Бовой-королевичем... Что смешно, то смешно, но однако же и жаль!!! [...]
   Насчет Ратухина не беспокойся -- это совершенные пустяки. Земля все же велика. Конечно, я понимаю, что вы там выросли, что же, надо простить людям.[...]
   Обнимаю тебя и Петра крепко. Успокой мать и скажи ей, что в моих к ней отношениях ничто не переменилось и я ее всегда глубоко уважаю как дорогую мать моих детей...

Целую, твой папа

   Всем, кто зла на меня не имеет, поклон.
   

326
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Нью-Йорк 14 февраля 1928 г.
   Моя ненаглядная Аринушка. Сегодня, к сожалению, мне стукнуло пятьдесят пять лет. Препротивно! Хотелось бы снова, чтобы было тридцать пять. Сижу и скучаю -- вчера получил твое письмо.
   Дорогая! Я тебе написал ответ на парижское. Карточку я получил, ты такая милашка. Писал я тебе на пароходе, и, вероятно, ты получила его тотчас же, как отправила мне это твое последнее.
   30 долларов я прислал тебе в возмещение "пошлины", которую ты заплатила за шесть пар чулок и фуфайку (???). Ставлю знаки вопроса, потому что странно мне, что за вещи, в сущности, первой необходимости дерут так дорого.
   Вчера спел уже десятый вечер, и он был в Филадельфии. Еще нужно будет спеть около двадцати, а потом в Европу -- работы опять очень много, но я не горюю сейчас, потому что здоровье мое стало много лучше. Конечно, сижу на суровой (сравнительно) диете -- вот уж год, как не взял в рот капли сахару -- пил сахарин, а теперь и хлеба употребляю мало -- и, слава богу, стал бодрее, и чувствую себя весьма недурно, а кстати, еще и не курю.
   Голосина звучит колокольно, народы кругом радуются, а я ликую. 4 мая буду петь концерт в Париже, а потом сейчас же еду на десять вечеров в Германию, там будет "Борис", "Фауст" и "Дон-Кихот" -- оттуда в Лондон, в Ковент-Гарденском пойдет "Борис" и "Фауст". Я спою пять вечеров, а там и на отдых, в St. Jean de Luz'e (это местечко рядом с Biarritz).
   Вот, моя милая дочура.
   Прошлым летом у меня гостили Лида и Боря в этом самом St. Jean de Luz'e, a вот нынче хорошо было бы, если бы и ты сумела вступить к ним в компанию, хотя бы месяца на два -- попробуй, приезжай -- а?
   Ну, будь здорова, моя детуха, целую тебя и люблю. Напиши, получила ли письмо с парохода? Карточки пришлю как-нибудь потом. Я еще "ничаво себе", хотя рожа уся у морщинах, как будто порожний кошелек...
   Целую. Поцелуй и маму, и Петра.

Твой Папуля

   

327
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 3 мая 1929 г.
   Дорогая моя Иринушка, получил я твои письма третьего дня. Читали их совместно Лида, Таня, Борька и я. Радовались твоим успехам. Дай бог! Мы все, слава богам, живем хорошо и здоровы. Борька работает довольно много. Таня все беременеет и беременеет. Скоро, кажется, будет родить.
   Я только что приехал из Рима на машине (Isotta Fraschini), там купил ее по случаю недорого. В Риме я пел два вечера Бориса Годунова -- успех имел колоссальный. Алексей Максимович приезжал из Сорренто -- слушал. Мы провели с ним несколько милых вечеров. Он собирается в мае снова ехать в СССР.
   Аринушка, пожалуйста, если тебе это будет возможно, постарайся послать мне две львиных головы из керамики, они у меня были в Ленинграде у Исая. Работа эта С. И. Мамонтова, а слепил их, кажется, Врубель. Это две головы стилизованные, упаковывать надо весьма осторожно...
   Я просил тебя о многих вещах, но вижу, что это, вероятно, совершенно невозможно. Едва ли возможно, вероятно, будет и это... но все-таки.
   Сам я сейчас пока на отдыхе, думаю использовать свободное время и поехать пока в Виши, а там 4 июня буду петь концерт в Париже и потом в Лондоне до 4 июля.
   Остальное все пока хорошо. Все здоровы, только Дася хворает корью.
   Будь здорова, дорогая, целую тебя я и все со мной также.

Твой Папуля

   Петру привет и многолетие.
   

328
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   St. J. de Luz 11 июля 1929 г.
   Дорогая моя Иринушка, спасибо за письмо. Рад узнать я, что твои театральные дела в движении. Желаю тебе душевно успеха. Сам я только что окончил тяжелый сезон -- устал, и вот уж с неделю, как переехал на дачу. Пел я нынче превосходно. Особенно удались концерт в Париже и три "Бориса" в Лондоне.
   Вот в Варшаве что-то вдруг захворал в середине концерта -- должно быть, был простужен. Однако принимали меня очень сердечно и публики было видимо-невидимо.
   Дача наша стала еще прекраснее. Переделали двор, уменьшили дорогу, засыпали желтым песком и насадили деревьев. Стал превосходный сад -- очень уютно. Переменили название Janechenea на "Corsaire", a маленькую дачку рядом называем "Izba", оно, с одной стороны, звучит по-басски, а с другой -- напоминает мне того француза, который, всем телом и душой преданный русскому языку, с восторгом картавил: "Izba qui domine la mer, dans laquelle une jeune cosaque, des steppes du Dniepr habite après Dostoevsky et Tchaikovsky en lisant l'histoire du tzar Ivan le Terrible surnommé Vassilevitch pour sa cruauté, etc..." {В избе, стоящей над морем, живет, по Достоевскому и Чайковскому, молодая казачка днепровских степей, читая историю царя Ивана Грозного, прозванного Васильевичем за свою жестокость. И т. д.}.
   Лида еще в Париже, а Таня уже едва ли может разъезжать. В ее положении нужно быть осторожной и сидеть на одном месте. Но сам я проживу здесь еще дней десять, а потом поеду в Виши лечить сахар. Пробыв там двадцать -- двадцать один [день] -- восемнадцатого августа буду петь концерт в Ostende, a потом снова уеду в S. J. de Luz и до начала октября буду отдыхать вполне.
   С 13 октября до конца месяца буду петь шесть или семь вечеров (концерты) в Англии и потом, вероятно, займусь говорящим фильмом. Нынче в Америку не поеду -- я так устал от американского движения и от бурной ихней цивилизации, что просто глаза на лоб вылезают. Хочу отдохнуть хоть один год. А там увидим...
   Напиши мне, могу ли я прислать тебе несколько моих граммофонных пластинок? Сейчас в июне я напел в Лондоне новых штук семь. Нужно тебе сказать -- этот раз пластинки вышли настолько великолепными, что я сам слушаю их с удовольствием. Особенно хороши "Вдоль по Питерской" и "Ноченька", "Она хохотала", ^Сибирская каторжная", "Старый капрал", "Не велят Маше за реченьку ходить" и "Персидская песня". Но последнюю придется перепеть, так как оркестровка не та и не удовлетворяет ни стилю, ни моему желанию. Нужно переделать.
   Даська моя по горло занята с собаками. Мы купили ей "Силльяма" -- шотландский пес,-- вот такой приблизительно {Рисунок собаки сделан рукой Ф. И. Шаляпина.}, да еще на даче оказался щенок месяцев пяти, простой дворняга. Ну, сама ты понимаешь, что из этого выходит.
   Про мохноногих все же толкуем часто, и сказки, хотя и редко, все же продолжаются, но в шахматы играть забросила, хотя при случае рассказывает, что с папой ей играть не трудно, потому что она освобождает место для туры, сразу выбрасывая из игры крайнюю пешку, и этой турой тоже сразу делает шах папиному королю, а потом довольно скоро его этой же турой съедает.
   Выросла она здорово. Нынче ей будет уже восемь лет. Часто вспоминает тебя и расспрашивает, что ты делаешь и где ты живешь. Вот и сейчас просит тебя поцеловать и говорит, что скоро напишет тебе письмо. Она теперь пишет по-французски и я иногда получаю от нее письма за такой, например, орфографией: "Mon chair papa, mons Schiens tros biens je tambracse" {Дорогом папа, моя собачка чувствует себя очень хорошо. Целую тебя.} и т. п.
   Играет также на фортепиано, и это, нужно отдать справедливость, у ней выходит очень недурно. Как-то недавно играла какой-то "этюд" С. В. Рахманинову, он был у нас в Париже. Кстати, о Рахманинове. Боря едва ли приедет нынче в деревню. Сейчас он поехал к Рахманинову писать его портрет и проживет у него на даче (под Парижем), наверное, с месяц1. Потом он получил заказ от Титта Руффо написать его портрет в роли Гамлета и для этого должен будет ехать в Рим. За портрет Titta Ruffo платит Борьке 10 000 итальянских лир. Кроме того, он только что закончил портрет Claude Farrer'a, и довольно удачно. И писал одного инженера, хозяина авиационных предприятий, некоего M-r Бреге. Словом, работает пока что успешно. Если найду свободное время нынче зимой, буду позировать ему в нескольких моих ролях. И года через два, надеюсь, он выставит свои работы в парижском Салоне.
   Вот смущает меня только его зрение и грыжа. Он опять ходил сейчас, кажется, в полпредство просить отсрочку насчет военной службы. Не знаю, что из этого будет. Доктор Le Мее и профессор Абрами говорили мне, что он ни в каком случае не годен для военной службы, но в полпредстве ему, кажется, сказали, что их заключение в Париже не будет убедительным и достаточным для центра в СССР и что для освидетельствования он должен будет ехать в Москву. Как-нибудь я сам схожу к полпреду и переговорю с ним. Федор работает в каком-то фильме в Берлине. Я его видел. Он странный мечтатель, но очень хороший, порядочный мальчишка. Если буду делать фильм -- возьму его работать и посмотрю сам, на что он способен. Таня, конечно, ждет с нетерпением маму. Конечно, если мама приедет, то Таня будет в сто раз спокойнее, и родить ей будет, конечно, легче.
   Ну, кажется, я рассказал тебе все.
   Мы тоже часто вспоминаем прошлое лето и все наши мракобесия, цыганские песни и купанье2. Жалеем страшно, что тебя нынче нет с нами, но надеемся, что будущее лето ты опять приедешь к нам гостить, и может быть, даже с твоим Петром.
   Ну, целую тебя, моя драгоценная.
   Передай от меня всем мой сердечный привет и поцелуи.
   Всегда тебя люблю крепко.

Твой Папуля

   Глубоко огорчен узнать о смерти И. С. Остроухова, передай вдове мое соболезнование.
   

329
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   17 июня 1930 г.
   Дорогая моя Аринушка. Прошло уже несколько дней, как я и Федька получили твои письма. Конечно, рады были им и посочувствовали твоему грустному настроению. Конечно, вполне понятна тяжесть на сердце, когда теряешь хороших друзей -- особенно если они умирают полные сил и молодые. И как это его угораздило упасть из окна? 1
   Мне приятно, что ты работаешь. Я думаю, в радио приятно работать. Мы живем по-старому, все, в конце концов, то же самое. Езжу как угорелый из края в край, из города в город. Но, слава силам природы, наградившим меня крепким телом, да и духом,-- пою пока что хорошо и имею успех всегда одинаковый и везде. В Милане, например, было прямо триумфально. Да и в других странах также. Особенно трогательно было в Швеции. В Стокгольме во время спектакля мне были устроены особенные овации: в течение десяти минут, после моего акта с детьми в "Борисе", весь театр стоял на ногах -- оркестр играл туш, и крикам и аплодисментам, казалось, не будет конца. Правду сказать, я был в ударе. Даже актеры шведы плакали от эмоций, вызванных моей игрой и пением.
   Этот вечер поистине был каким-то особенно торжественным, и это у шведов -- людей по темпераменту хладнокровных. Приятное удовлетворение для меня. Все критики на другой день написали восторженные статьи, назвав мое искусство не просто искусством, а "религией" искусства.
   Ну, довольно об успехах, а то боюсь "зазнаться". 19-го, то есть послезавтра, еду в Геную, чтобы 21-го отплыть на пароходе "Conte Verde" в Buenos Aires. Пробуду там в Южной Америке и в Chili до конца сентября, а там снова буду в Европе. Мой адрес в Америке такой: Théâtre Colon -- Buenos Aires. Кажется, будущим летом буду играть в фильме говорящем -- во Франции. Конечно, волнуюсь невообразимо. Даська уж большая и начинает "острить" -- беру ее и Маринку с собой, благо, за проезд платит дирекция театра. Едет со мной также и Эрметте2 -- он славный парнишка, и мне очень полюбился. Танюша чувствует себя хорошо, и бебешка у нее превосходная. Боря работает много и несколько перестал лениться. Федька тоже работает в фильмовом деле. Лида живет все в том же положении. На днях у Марфы родится дите, да и у Борьки тоже скоро. Разрастаемся... плодимся... к хорошему ли, к плохому ли -- кто знает. Ну, моя драгоценная, целую я тебя крепко, да и все мы тебя обнимаем, целуем и любим.

Папуля твой

   Кланяйся всем милым друзьям, если они не думают обо мне плохо.
   

330
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   В. Aires No 1821. Santa-Fe 15 августа 1930 г.
   Дорогая моя Иринка. Пишу тебе No дома, где живу, не для того, чтобы ты туда писала, а просто ради курьеза -- звучит как-то смешно: Санта-Фе!
   24 августа поеду в Уругвай, то есть в Монтевидео, на один спектакль, а потом отправлюсь в Чили (гор. Сантьяго) на пять спектаклей.
   Числа 20 сентября, вероятно, окончив все мытарства, сяду на пароход и поеду обратно в Европу. Езды до Генуи будет шестнадцать дней. В Генуе, наверное, встречу Таню. Сейчас здесь со мной Ermette, он мне как бы помогает в качестве секретаря. В Италии, думаю, проживу несколько дней, а там в Париж. 18 ноября, кажется, уже начинаю серию концертов в Англии (первый концерт, конечно, в Лондоне).
   У Таньки родилась чудная девица, зовут Лидкой, и уже делает ручкой и орет Тау (что означает Ciao!). У Марфуньки 20 июня тоже родилась дочь Наташка и тоже, говорят, прелестное существо, а на днях родилась дочь у Борьки (имя еще не знаю). Одним словом, я дед, и еще под знаком "кругом шестнадцать", как говорит народ. Вот так изуродовали дочери и сыновья. Ну, я рад всему этому несказанно. Я так обожаю разных малышей, что от радости их иметь, видеть и мять им попохи готов петь петухом. "Живем" мы здесь, как в ссылке. Считаем дни и мечтаем об отъезде, иначе боимся сгнить совсем. Город здесь хотя и большой, но довольно противный,-- разрезан наподобие пирога, все улицы более или менее одинаковы. Но театр сам по себе хорош. Все же, что делается внутри его, конечно, отвратительно, то есть отвратительно потому, что рутина, как и везде, сидит здесь столь глубоко, что вспахать ее можно только динамитом. Все эти "Маноны" и "Бутерфляи" и "Трубадуры" играются здесь так же, как если бы это было пятьдесят лет тому назад.
   Я пока что здоров и хорошо в голосе. Пою, и самому приятно слушать самого себя. Успех имею здесь исключительный, что, конечно, приятно. Со мной здесь Даська, Маринка и Эрметте. Мария, конечно, тоже. И, несмотря на фамильный образ жизни,-- все же скучаем здорово.
   Я был очень рад узнать, что ты находишься в Кисловодске. Вспомнил свою молодость, и каждый камешек, и закоулок в парке и везде, и стало и приятно и грустно вместе. Ни на красных, ни на зеленых, ни на каких камнях имени своего я не вырезал, потому что терпеть не могу врезать себя в глаз будущим поколениям, а также не очень люблю и других "врезающихся". Так что, конечно, моего имени ты нигде -- ни на камне, ни на дереве -- найти не могла.
   Ну, пока что до свиданья, дочура моя. Радуюсь, что ты все же работаешь. Я, конечно, старею. Но все же еще креплюсь и в будущем году, надеюсь, буду делать фильм, на который уже подписал предварительное соглашение. Работать будет также и Федька. В общем он молодец Г...]
   Целую тебя, моя дорогая, и все мы шлем тебе приветы.
   

331
Б. Ф. ШАЛЯПИНУ

   Монте-Карло 1 марта 1931 г.
   Сыняга мой дорогой, Борька мой любимый,-- посылаю тебе вырезку. Думаю, что она тебе сделает удовольствие, может быть, большее, чем даже мне. Сегодня на сцене пришел ко мне старый человек (служащий в театре) и умильно показал мне эту газету, вырезку из которой я тебе посылаю. "Я, говорит, помню вашего сынишку здесь, когда он был совсем маленький. Неужели это он вас так хорошо нарисовал?.." Мне было очень приятно сказать ему: "Да, да! Это тот самый чудачечек, которого вы видели лет двадцать с лишним тому назад".
   Целую тебя, мой несравненный сын,

любящий тебя очень Папуля

   

332
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Рига 25 апреля 1931 г.
   Дорогая моя Аринушка, получил твое письмо. Оно мне показалось грустным. Послал его нашим оболтусам с выговором за то, что ничего тебе не пишут,-- в самом деле, это какие-то омерзительные лентяи. Хотя, конечно, когда люди молчат, это считается признаком их благополучного существования. Оно и в самом деле пока что все идет недурно. Боря продал портрет с меня, тот, что писал тогда в S. J. de Luz одной американке (очень ей понравился), за 20 000 франков и теперь поехал в Голландию смотреть му?еи. Федор все время что-то работал в кино, но сейчас, кажется, остался без дела, потому что со мной пока ничего в ихнем обществе с фильмом не вышло. Надеемся, будет что-нибудь с другими. Лида начала тоже заниматься живописью, а ее Миша хочет основать (кажется) продажу бензина или что-то подобное. Танька живет в Риме, у нее уже второй ребенок. Ты знаешь, наверное, это. Эрметте же сейчас, случайно, находится со мной в Риге и стремится поехать в Москву, но не знаю, получит ли визу, да и здоровье его так себе,-- он, по-моему, слабоват. Сегодня пришел опять с флюсом. Парнишка он хороший, но, мне кажется, весьма легкомысленный -- несерьезный, что иногда меня немного огорчает. Сейчас он разъезжает по разным странам, имея поручение (так говорит) от Союза авторов (писателей и музыкантов) согласовать условия авторских прав и урегулировать взаимные отношения. Вот почему он был со мной и в Берлине, и в Стокгольме. Сейчас же, однако, он просто на пути в СССР.
   Сегодня пою здесь второй и последний спектакль в Латышской опере и еду в Лондон, где будет большой сезон русской оперы Церетели -- буду петь, вероятно, не менее двенадцати-четырнадцати спектаклей и пробуду до конца июня. А там уж отдыхать. Очень устал, нынче работал два года без передышки, а с Южной Америкой потерял и еще одно лето и солнышко, так-то живу третью зиму подряд. Голос мой, слава природе нашей, звучит у меня прекрасно и стал лучше, чем был,-- но, впрочем, это еще и оттого, что с июня прошлого года я не курю. Это вообще замечательно во всех смыслах для здоровья.
   Ну, моя дорогая, теперь мне остается пожалеть, что ты не сможешь побывать у нас, что ты так занята, а в особенности жаль мне, что теперь тебе не к кому и обратиться, потому что мой старый друг, как ты, наверное, знаешь, круто изменил обо мне мнение1.
   Будь здорова, дорогая,-- не унывай. Я тебя люблю крепко, и все мы целуем тебя и любим, как только можно любить.

Всегда твой Папуля

   P. S. Даська недавно, когда кто-то из дому пошел в церковь и сказал: "Вот, Дасенька, пойду и за тебя боженьке поставлю свечку",-- в недоумении спросила мать: "Разве и богу тоже ставят свечки?" (подразумевая те, которые иногда ставят ей как слабительное)... Хха-ха-ха-ха... смешно.
   

333
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Iachimov 12 июля 1931 г.
   Дорогая Аринка моя!
   Вот уж почти неделя прошла, как я после лондонского сезона, кстати сказать, прошедшего с колоссальным успехом, не только моим личным, но и всей русской оперы,-- отдыхаю и лечусь в маленьком городке, расположенном в горах на высоте 800 метров, в 18 километрах от Карлсбада, именующем себя Iachimov. Городок этот обладает радиоактивными водами и, говорят, чрезвычайно полезными для ревматизмов, артритов и прочих стариковских болезней. Однако я каждый день езжу также в Карлсбад пить воду Mulburn для лечения моего сахара. Я хотя и лечусь, беру ванны и пью карлсбадскую воду, но здоровье мое пока совсем неплохое. Доктор, осмотрев меня, поздравил и сказал: для человека, имеющего 58 лет на илечах, я выгляжу превосходно. Сердце работает хорошо, легкие дышат могуче, печенка тоже не хворает, но, конечно, утомлена, переваривая красные вина, к которым, как ты знаешь, я большой охотник.
   Пролечусь еще две недели и потом поеду в St. Jean de Luz. Я просил Маринку послать тебе вырезки и фотографии из лондонских газет. Не знаю, сделала ли она это, потому что и сама она была озабочена отъездом на свое лечение -- прошлым летом бедная miss Russie1 упала на камень и ушибла себе колено. Теперь у нее образовался какой-то внутренний нарост на коленке и здорово побаливает -- вот она и поехала брать грязи в маленьком городке Dax около Pau.
   От Тани пока не имею сведений, но она, кажется, чувствует себя хорошо. Борька работает много, но, конечно, мог бы работать и больше [...]
   Жизнь моя идет просто, без всяких особенностей, если не считать мои артистические успехи, которые я сделал за эти последние десять-двенадцать лет. Теперь я ясно вижу, что кроме талантов артист должен многое и многое замечать в искусстве и уметь нужное оставить в сердце и уме, а ненужное отбросить -- скажу прямо -- с презрением. Уметь!!! Вот главное! Меня очень радует мой новый хан Кончак -- в "Игоре"2. По поводу, в сущности, этой маленькой роли в Лондоне возникла целая литература. Критика начала наконец понимать сущность моего актерского достижения, но тонкости исполнения основательно еще не усвоила. Да, я думаю, это очень трудно. Они не могут усвоить точно, в чем сила моего исполнения. Оно, конечно, где же это им узнать. Они толкуют об игре, о пении, но, не будучи специалистами, не знают, что значит "отношения" красок, то есть тонких "вздохов" от света к тени и наоборот. Идя к концу моей карьеры, я начинаю думать (прости, это нескромно, и оставь между нами), что в моем искусстве я "Рембрандт". Никто и ничто кругом меня это не понимает, но многие начинают чувствовать, что тут есть что-то такое, что не похоже ни на прошлое театра (в опере, конечно), ни на настоящее, а многие думают, что и в будущем это вопрос долгих десятков, а может быть, и сотен лет.
   Вот эта нескромность моя и наполняет мою жизнь. Жаль только, что передать молодым мои заветы я, кажется, не в состоянии,-- потому что моя школа, это моя кровь и плоть -- учитель мой, это моя, моя индивидуальная конструкция -- во всем.
   Ну, вот видишь как расхвастался! Смешной и странный твой отец.
   Спасибо тебе, дорогая, за письма, я их получил уж давно. Рад, что моя посылка тебе помогла немного.
   Я тебя очень люблю, моя дорогая, и желаю тебе здоровья и счастья. Очень меня огорчает твоя болезнь зубов. Это большое несчастье. Но, мужайся! Все тебе кланяются, и все тебя любят.
   Даська скоро напишет тебе письмо по-французски. Она выросла уже большая.
   Целую.

Твой Папуля

   

334
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж 19 ноября 1931 г.
   Моя дорогая Аринуха, я действительно виноват. До сих пор не ответил тебе на твое милое и между прочим,-- не в счет других -- приятное письмо.
   Ты понимаешь, как приятно было знать, что мои родняки, волжане, грузчики, хорошо помнят обо мне 1. Теперь это "хорошо" -- так редко бывает. Все друг другу просто-напросто волки. Да и радостно было представить себе тебя на пароходе, а с парохода посмотреть на берега родимой реки. Ну, и "где Днепр и где имение" -- говорит еврей в анекдоте. Далека моя Волга. Сижу вот в Париже. Сейчас репетирую в Opéra Comique "Дон Кихота" и "Севильского цирюльника". С 2 декабря до 25-го спою там десять спектаклей. Дела вообще здесь у европейцев очень плохи. Масса безработных. Английский фунт -- опора разных деловиков -- лопнул, и масса людей на этом, конечно, разорилась. Попал и я. Но... так как я капиталист сомнительный, то, конечно, потерять потерял, но в банкротство не впал. Однако это заставляет меня очень сократиться во всем, так что российский мой размах по "вдоль по Питерской" уперся как бы в Ваганьковский тупик...
   Есть надежда, что буду играть фильм, но... не наверное. Это так трудно. Фильмовщики такие ограниченные люди, что их без преувеличения можно назвать идиотами, а с таким сортом людей, сама понимаешь, тяжело.
   Я огорчен, что вы там хвораете. Берегитесь, потому что зима, говорят астрономы, будет суровая.
   Узнай насчет граммофонных пластинок, и если разрешат -- я пришлю. Последние мои вышли превосходно. Я напевал в Лондоне в июне месяце.
   Здоровье мое в общем все такое же. И все бы ничего, но... сахар все время живет. Несмотря на диету (правда, несерьезную), все-таки немного обретается. На днях Бориске покупаю логово. Цены сейчас упали, и вследствие этого представляется возможность устроить ему хорошую мастерскую. Малый начинает работать сравнительно недурно. И сейчас будет обучаться ремеслу резчика по дереву. Федор работает понемногу с синематографистами. А Лидка вот тут сидит и пасьянс раскладывает. Целую тебя, моя ненаглядная.

Твой Папулька

   

335
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж 6 марта 1932 г.
   Дорогая Аринушка моя.
   Уже месяц прошел, как я получил твою телеграмму на мои рождение и именины, а я и глазом не моргнул тебе в ответ. Признаться, был занят очень (как, впрочем, очень занят и сейчас) разными разностями. Занятия же мои сейчас не совсем обычного порядка: во-первых, написал большую книжку о житье-бытье -- о театре, об искусстве актера и проч., и проч., и проч. Работал три месяца по три часа в день -- книжка выходит как будто небезынтересная. Но, конечно, как у большинства "аматеров"-писателей {Писателем-любителем, непрофессионалов.}, длинная1. Во-вторых, подписал контракт играть в фильме пьесу "Дон Кихот" (конечно, ничего не имеющую общего с оперой Массне). Пьеса вышла, по-моему, прекрасной, написал сценарий французский писатель Paul Moran. A я хочу сделать фигуру эпической, так сказать, монументом вековым -- не знаю, дадут ли боги разума и силы, но пока что горю. Сейчас уезжаю на автомобиле в Rouen -- во вторник пою там "Севильского цирюльника", 10-го еду в Toulouse, 13-го и 17-го два "Бориса Годунова". 21-го здесь пою для детишек безработных, а 22-го на автомобиле же уеду в Италию -- буду в Риме и в Neapol'e, оттуда, вероятно, проеду на пароходе в Египет и Палестину,-- это продолжится до конца апреля и будет служить предварительным отдыхом, набором сил для дальнейшей работы, ибо 2-го или 3-го мая буду уже снимать "Дон Кихота" (на воле). Это займет время приблизительно две недели, после этого начинаю сезон (с 16 мая) русской оперы в Opéra Comique, и 25 июня на два месяца еду снимать всего "Дон Кихота" в Лондоне, в Студии2.
   Федор оказался в числе директоров предприятия и рискует заработать что-нибудь на молочишко.
   Вот тебе и перспективы. Как видишь, несмотря на все кризисы, я пока не стал безработным. Благодарю судьбу!
   В Риме увижу Таньку -- давно ее не видал. Лида нарисовала плакат к русскому сезону оперы -- заработала 2000 fr. Борька скоро переезжает в свою собственную студию, где, надеюсь, работа пойдет у него гораздо спокойнее и интенсивнее. Трудно, конечно, но я все же надеюсь, что из него выйдет толк. Наши все живут хорошо. Даська аккомпанирует мне уже "Я не сержусь" Шумана и разыгрывает Грига, Баха, Бетховена и еще кого-то. Вообще это девка первого сорта, молодчина. Умна и очень талантлива, а главное, баловством нашим не уязвлена. Все тебе кланяются, все тебя любят, а я обнимаю тебя и целую без конца, моя дорогая Аринушка!!

Папуля

   

336
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Монте-Карло] 17 марта [1932 г.]
   Дорогая моя, славная Аринка.
   Я с неделю уже как получил твое письмо, но и работа, да и поездки по горам (я сейчас пою в М. Carlo и, имея трахеит, езжу в горы на воздух в виде лечения) помешали мне ответить тебе немедленно. Дорогая! Я страшно соскучился по тебе. Так хотелось бы тебя обнять,-- радуюсь твоим кое-каким успехам. Сейчас со мной здесь Федя, приехал на несколько дней по делам контракта с фильмом (может быть, это дело выйдет). Федька, ты, наверное, знаешь, работает в каком-то Société по фильму. Работа его, кажется, удовлетворяет. Боря загнул сейчас мой портрет во весь рост, а тот, который писал при тебе, продал одной американке за 20000 франков; американке портрет понравился очень. Я думаю, что этот, во весь рост, во фраке, как на концерте, будет сделан гораздо лучше, чем первый и второй (он сделал-таки и второй).
   Все мы здесь живем так себе, кругом дороговизна. Кризисы, но семейно живут все хорошо. У Тани уже родился еще сын, зовут его Франко -- Федор. У Марфы, ты уже знаешь,-- дочь. У Бори тоже дочурка, все здоровы и веселы.
   Я прошу тебя, узнай, пожалуйста, как здоровье Конюса, узнай у Виктора Николаевича1. Насчет крёстниных денег в банке -- банк сделает сам. Я сообщил об этом в банк.
   Я хотя и здоров, но все же иду на убыль. Годы и сахар. Конечно, держу по возможности диету, но сейчас только что пережил серию фурункулов в ушах и в носу. Было очень болезненно и продолжалось недели три. Сейчас фурункулы ушли, но осталась экзема.
   Э, да ну их к черту, и фурункулы, и экзему. Так надоело сознавать, что это все существует.
   Вера Ивановна2 живет по-старушечьи со своей старой, такой же, как и она, старухой лет восьмидесяти, и я у них иногда бываю. Здоровье их такое же, как и вообще у всех старух, но она выглядит довольно весело. Ждет все время своего старика, да что-то он не едет.
   Ну, моя дражайшая дочура. Я нежно обнимаю тебя, люблю и надеюсь скоро увидать тебя.

Твой Папуля

   
   Все, конечно, тебе кланяются и целуют тебя и вообще любят очень.
   

337
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 27 июня 1932 г.
   Милая моя Аринушка, сейчас получил твое "воздушное" письмо. Это уже второе. На первое, где ты просишь меня прислать тебе мою новую книжку, я еще не ответил. И вот теперь пишу зараз.
   Конечно, если ты сможешь приехать, это будет превосходно1. К твоим услугам будет С. Ж. де Люсская дача, вся почти целиком. Ибо там будут нынче летом жить только Дася и Стелла. Мне же, к сожалению, отдыхать там не придется вследствие работы фильма, который я и начинаю 25 июля, сначала, вероятно, в Испании. Я уж писал тебе, что фильм этот сделан на сюжет "Дон Кихота", мною уже сделаны несколько проб -- грима и голоса,-- и к моему великому удовольствию, эти пробы оказались весьма удачными. Сейчас я пою в Opéra Comique, где довольно успешно протекает русский весенний оперный и балетный сезон. 29-го, то есть послезавтра, заканчиваю и 30-го еду в Виши. Пробуду там до 21-го, а там поеду уж на съемки -- и проработаю числа до 10 августа на экстерьерах, а дальше в Англии (близ Лондона) в студиях -- кончу фильм в конце сентября, а в конце октября поеду в Америку на двенадцать концертов. Думаю, что в первых числах января буду снова в Париже. Ты, наверное, знаешь, что европейское житье съежилось, если можно так сказать. Люди залезли в тупики и стараются изо всех сил из них выбраться. Бездарье царит всюду. Лица делают умные, а присмотришься, глядь, не лицо, а ж...а. Ну, да черт с ними -- я так рад, что живу в стороне и мало якшаюсь с этими малосмышлеными толпами -- соприкасаюсь разве только через сцену, когда играю в театре, и то, значит, издали.
   Насчет визы -- завтра же пойду похлопотать и, наверное, на днях пошлю -- или пошлют,-- я не знаю, вернее, не помню, как это делается. Менделевичу, конечно, мой сердечный привет передай, да и всем милым людям, кои помнят меня и не думают обо мне очень плохо.
   Портреты пришлю немного позже.
   Все мы тебя целуем. Даська стала большая, ей 10 лет. Уже играет Баха, Бетховена, Грига, Шопена и проч., а мне аккомпанирует иногда "Я не сержусь" Шумана. Думаю, что способна и умна девица. Люблю ее, конечно, как всегда,-- весьма! Боря работает довольно успешно. Федька один из директоров фильма, но... малый не так далек, как надо бы. Был я в Италии, видел Танюшу и деток. Девчонка очаровательна. "Tu non dormi, carina?" -- спрашивает ее отец, Ermette (она плачет). "Se piangoü" --отвечает она. Отец стушевался. Ну, естественно, что за вопрос: "если плачу, значит не сплю". Молодчина!
   Ну, целую тебя, милая моя Аринушка. Будь здорова. До скорого свидания, надеюсь.

Твой Папуля

   
   Все тебе кланяются и любят.
   

338
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Виши [Июль 1932 г.]
   Милая Арина, для твоего удобства доктор, который посмотрит твое здоровье, просил меня переслать тебе эту записку -- покажи ее, если нужно, во французское посольство.
   Целую тебя и буду рад увидеть --25--26-го буду уже в Париже и только числа 10 августа поеду на съемки в Испанию.

Папуля

   

339
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Монте-Карло 1 апреля 1933 г.
   Милая Арина, я сейчас, проездом из Рима, ночую здесь, потому что еду в автомобиле.
   Успех в Риме я имел, по-моему, еще небывалый. Я горжусь -- итальянцы (самые строгие критики из них), как один, расписались: Шаляпин действительно самый великий певец (обрати внимание) нашего времени.
   Я уже стар, и величаться в похвалах мне не нужно, но, прочитав, что они, римляне, еще никогда не только не слыхали, но и не могли себе вообразить такого,-- это было все-таки лестно порадоваться [...].
   Сейчас в Париже идет фильм "Дон Кихот" -- что я сделал в конце прошлого лета,-- успех, слава богам, исключительный, хотя, конечно, не обходится без критики (плохой), в особенности со стороны русских -- этакий князь Волконский, например, г...... в полных смыслах,-- не преминул что-то наслюнявить и насоплить. Удивительное это все-таки дело -- до чего русский русского любит поцарапать при всех обстоятельствах -- хороших и плохих.
   Ты понимаешь, конечно, что мне лично решительно все равно, что будет обо мне говорить любой князь, но идиотство пастуха и князя меня одинаково раздражает до костей, этакое несчастье! Не выведут никак из гнилушек зубов своих эту самую диарею (кажется) или пиорею -- не смогу тебе точно сказать, но что-то в виде этого, первого и второго.
   Впрочем, пресса вообще была весьма трогательна, и фильм оказался охваленным.
   Завтра утром еду в Париж и, кажется, в первых числах (числа 9-го) пою в Голландии (Амстердам), а 22 апреля пою в Милане -- "Скала" -- "Севильского цирюльника". Лида сейчас с Таней в Риме.
   Будь здорова, дорогая Арина, желаю тебе всего хорошего.

Папуля

   
   Я тебе не объяснил точно, какой успех в Риме.
   27 марта я пел концерт в театре "Argentina".
   

340
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж 20 января 1934 г.
   Ну, конечно, я получил твое письмо, моя милая Аринка, а не ответил, в сущности, потому, что ничего особого не случилось, за исключением полного и немедленного прогара оперы, которую бездарно возглавил Кашук. Это удивительный идиот (оперно-театральный). Вот тут и видно, как легко заниматься спекуляцией, продавая билеты по театрам и концертам и беря с публики проценты, и как трудно спекулянту организовать настоящее дело. Этот дуралей, не спросясь броду, сунулся в воду. Решил, что я непременно так вот сразу выйду и сыграю роль Гаспара в "Корневильских колоколах" на французском языке. Не договорившись со мной, выпустил афиши (я в это время был в Вене в санатории) и постфактум прислал мне пьесу и роль. Конечно, в две недели, как это он думал, роль приготовить я не смог физически (я же все-таки не француз), и сразу, конечно, все пошло вкривь. Театр он снял -- деньги заплатил, а вместо "Корневильских" поставили "Севильского цирюльника" с итальянцами. Рекламу делать было, очевидно, не на что, и два спектакля не принесли прибыли -- вот все и лопнуло.
   Между прочим, мать была на "Севильском". Кажется, получила удовольствие-- подробно не знаю. Если интересуешься -- напиши ей и спроси.
   Сейчас пока сижу "безработным" -- собираюсь завтра ехать в Тироль (Австрию) кататься на коньках. Пробуду там дней десяток, а потом буду петь в M[onte] Carlo четыре спектакля, а там в Италии три-четыре концерта, а потом, кажется, в Вене, Будапеште и где-то в Чехословакии. Вот пока и все.
   Получил на днях предложение из Америки заняться в N. York'e педагогической работой. Послал принципиальное согласие -- жду ответа и, если условия будут подходящие, начну обучать -- конечно, по-своему, с наглядным театром.
   Надеюсь, что буду иметь учеников немало. Вот тебе и новость.
   Мне очень жаль тебя, бедняга, за твою растяжку вен или сухожилий на ноге. Это между прочим отвратительная вещь, потому что в будущем при всякой перемене погоды чувствуется препротивное нытье. Ну, ничего, будем надеяться, что все будет хорошо. Обнимаю тебя и целую, также и все домашние шлют тебе всякие благожелания.

Твой Папуля.

   P. S. Даська объявила: "Через четыре года (ей сейчас 12) выходит замуж за еврея".
   Должно быть, протест против Гитлера.
   

341
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж 23 марта 1934 г.
   Спасибо, милая Аринка, за письмо. Я благодарю тебя за поздравление меня телеграммой в день рождения и страшно огорчаюсь, что сам не поздравил тебя с твоим. Но уверяю тебя -- я всю жизнь забывал даже день собственного рождения, так как этому знаменательному акту не придаю почти что никакого значения,-- родился и родился, кто его знает, для чего. Конечно, для того, несомненно, чтобы умереть,-- важность рождения поэтому не очень уж большая.
   Был я в Тироле. Чудо, а не страна. Завтра опять качу в Kitzbühel, впрочем, это потому, что с 4 апреля начинаю турне в Германии: 4-го Мюнхен (концерт), 6-го Штутгардт, 9-го Франкфурт-на-Майне, 12-го Кёльн (на Рейне), 17-го Дрезден, 19-го Берлин, 24-го Гамбург и 26-го в Австрии концерт в Инсбруке -- и поэтому перед концертами хочу посидеть еще минуту в этих чудных горах Тироля. А в прошлый раз было несказанное очарование. Каждую ночь мороз в 15--20 градусов. Снег под ногами хрустит -- ночь темнущая и щиплет нос и уши, прямо как в России. Я наслаждался! Давно не видел снега и не ощущал мороза. Так мне все это понравилось, что хочу из Парижа потихоньку перебираться жить в эту чудную австрийскую деревушку. Наверное, у вас бывают милые вечера среди вас, актеров,-- у нас здесь этого нет. Если и собираются, то редко и в дешевых трактирах.
   Прилагаю тебе Kitzbühel'ские фотографии. Довольно забавные.
   Сам я живу потихоньку. Думаю, что работа будет и в мае, и в июне; во всяком случае, 7 июня пою концерт в Лондоне. Зимой же будущей снова поеду в Америку. Буду петь тоже концерты и, кажется, в количестве тридцати, то есть с января по апрель. Вот пока и все. Девица у Бори очаровательно-забавная. Наши все живут тоже довольно монотонно и тебе все кланяются.
   Обнимаю тебя и целую крепко. Любящий Папуля
   Поклонись актерам, во всяком случае тем, которые меня от звания народного артиста не отлучали.

Ф. Ш.

   
   P. S. Есть замечательные пластинки, но это не подойдет, потому что песни церковные с органом.
   Сальери и Скупого рыцаря когда-нибудь сыграю на сцене.
   

342
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Каунас] 25 мая [1934 г.]
   Милая Аринушка, случайно сижу уже неделю в Ковно. Приехал спеть один концерт, а меня упросили спеть еще два "Фауста". Сегодня последний. Завтра уеду в Прагу -- 1-го пою там спектакль, а 2-го уже в Париж, 7-го концерт в Лондоне.
   Я затрудняюсь передать тебе чувства, которые сейчас переживаю здесь. Просто-напросто: я в России!!! Хожу по "пензенским" или "саратовским" улицам. Захожу в переулки. Старые дома деревянные, железные крыши, калитка, а на дворе булыжник, и по нем травка. Ну, так, как бывало у нас в Суконной слободе. Говорят все по-русски, живу в гостинице в виде как в "Орле".
   Наслаждаюсь всем этим безумно. Жаль уезжать!!! -- подвезло нечаянно. Ехал в Ригу, а не попал -- что-то там случилось, какой-то переворот. Спектакль мой и концерт отменили (force majeure). Вот я и сижу в Ковно. Успех такой, точно как в России в прошлое время. Петь приятно, все понимают. Вот так радость!!!
   Очень поражен смертью Максима 1.

Целую тебя. Твой Папуля.

   

343
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Тироль] 3 августа 1934 г.
   Аринушка моя милая! У меня есть к тебе маленькая просьба: узнай, пожалуйста, у какого-нибудь мужичка -- специалиста по постройке русской деревенской бани -- как она строится -- то есть, кроме объяснений, попроси нарисовать план -- как отопить, куда и как кладется камень, на который льется вода, чтоб достать пар. Может быть, ты найдешь среди знакомых архитектора. Он, может быть, расскажет -- укажет и нарисует.
   Думаю года через два закончить мою актерскую карьеру и на старости поселиться в деревне, в горах в Тироле, здесь, например, в Kitzbühel'e. Тут очаровательно. Народ славный, простой, крестьянский, а природа имеет четыре времени года, то есть весну, лето, осень и зиму с большим снегом и даже морозами до 18--20 градусов -- и красота необыкновенная -- могучая.
   Здоровьишко начинает идти на убыль. Сахар стал несколько прогрессировать,-- я столько лет работал совершенно по-верблюжьи, что хочется на старости пожить немного в тишине и... попариться в бане. Я так люблю русскую баню и так соскучился по ней.
   Живу сейчас пока здесь в Тироле. Вчера праздновали свадьбу Стеллы, а завтра поеду в Вену, в санаторий на несколько дней -- к профессору Фальта. Он оттуда пошлет меня, наверное, в Карлсбад, а может быть, сюда же в Тироль, в Bad Gastein.
   С середины сентября начинаю снова работу. Поеду, вероятно, в Грецию, в Болгарию, в Турцию и в Палестину, а там снова буду в Будапеште, Вене и, кажется, в Швейцарии. В январе уеду в Америку до конца апреля. А там пока не знаю, что будет дальше. Дай бог, чтобы на все это путешествие хватило сил.
   Писать можешь мне сюда!
   Österreih, F. Schaliapin, Schloß Lebenberg, Kitzbühel Tirol.
   Пока же целую тебя и желаю тебе здоровья, как всегда.

Твой Папуля

   

344
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Неаполь 25 декабря 1934 г.
   Милая Аринушка моя. Как же это? Я тебе написал письмо из Ковно -- неужели не получила?
   Я очень радуюсь твоим успехам в работе. Спасибо за программу и письмо. Пишу тебе, как просила, в Харьков.
   Я сейчас в Неаполе. Здесь в первый (увы!) раз ставят "Князя Игоря" достаточно грандиозно (театр S. Carlo), но, конечно, как везде в Италии, халтурно -- я, как мог, в короткий срок научил всех действовать (актеры так себе). Итальянское "бельканто" мешает им быть хотя бы даже посредственными актерами, все горланят "в маску" и поют, конечно, одинаковым голосом -- ненавижу и люблю,-- работают, откинув ногу назад и разводя по очереди то той, то другой руками в воздухе. Отвратительно. Устал я от этого глубокого идиотизма. Единственное утешение -- оркестр -- сто человек прекрасных музыкантов. Дирижер, некий молодой человек Капуана (по фамилии), дирижирует как бы недурно, но, конечно, как и все, не держит ритма. Это тоже мучительно! Думаем, однако, иметь успех 1. На каникулы взял с собой Даську. Она еще не знает Неаполя, а между тем здесь действительно рай. Солнышко -- не жарко и не холодно. Море как озеро. Питаемся свежей замечательной рыбой, наивкуснейше приготовленной.
   Думаю о тебе -- у вас, наверное, мороз. Вот тебе бы тут поправить здоровье.
   Спектаклей будет, кажется, четыре. Жаль, у меня нет больше времени, а то можно было бы спеть десяток.
   9-го сажусь на пароход "Ile-de-France" и еду опять в Америку, кажется, на двадцать или тридцать концертов.
   Здоровье мое неплохо, но и не блестяще, как в былые времена. Сахар все в том же положении, но все же я не очень уж страдаю от него.
   Конечно, мы все целуем тебя и желаем счастливого Нового года и здоровья.
   Время от времени начинаю скучать по снегу и по морозу. Недели две тому назад был в Ковно и Риге, думал там найду снежок, но увы -- встретил полуслякоть. А важно бы побегать на коньках, например. [...]
   У нас все пока благополучно. Дети, однако, нуждаются (вследствие кризиса). Борю беру на этот раз с собой в Америку. Может быть, там он будет иметь успех. Он стал очень хорошо работать. Кто знает -- вдруг в Америке ему подвезет.
   Ну, дорогая, целую тебя, еще и еще и, как всегда, люблю.

Твой Папуля.

   

345
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Виннипег 14 апреля [1935 г.]
   Милая моя Аришка.
   Не помню, писал ли я тебе относительно "Записок сумасшедшего" Гоголя1. Конечно, сочинение, так, как оно есть, возможно достать везде, но мне нужна, так сказать, выборка из "Записок", когда-то в старину представлявшаяся в театре как сцена -- Андреевым-Бурлаком. Не знаю, читают ли теперь эту сцену (в театре) кто-нибудь из современных ваших артистов; может быть, нет. Эта самая выборка была сделана в свое время специально для Андреева-Бурлака, и достать ее можно только в Публичной библиотеке в Ленинграде. Мне показывал ее и фотографию Андреева-Бурлака покойный Владимир Васильевич Стасов. Может быть, возможно переписать ее в библиотеке, если дадут разрешение, то сделай это как-нибудь. Попроси кого-нибудь в Ленинграде -- ив случае возможности пришли мне в Париж. На старости моей мне страшно захотелось прочитать (сыграть) Поприщина на сцене, как драматический этюд.
   Я завтра заканчиваю мое турне по Америке и Канаде и 20-го выезжаю в Париж. В Париже, правда, пробуду только два-три дня. Надо ехать петь в Стокгольм, Копенгаген и Осло, а там, кажется, Швейцария и Италия. К 15 июня работу закончу и поеду отдохнуть, может быть, в Тироль (Австрия), а может быть, в Болгарию -- еще не знаю положительно. Американский сезон был у меня очень успешный. Здесь, наконец, и критика, и публика начали понимать особенность моего искусства, и я уже на считаюсь, как раньше, в числе так называемых "Stars" (Звезд), а начинаю стоять в самом деле на особенном месте. Это, конечно, утешительно -- но, к сожалению,-- поздно. Был в Калифорнии -- чудная райская весна, а здесь сейчас бушует буря и валит снег -- холодно.
   Борька в N. York'e и, кажется, начинает иметь успех и кое-что зарабатывать. Посмотрим, как будет впереди. Конечно, я душой желаю ему счастья.
   Ну, а в Москве как живут милые актеры? Как играют? Передай им всем мой сердечный привет.
   Тебя целую крепко и люблю, как всегда.
   Пиши.

Твой любящий тебя Папуля

   

346
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 22 мая [1935 г.]
   Дорогая Ариша моя. Я тебе ответил на телеграмму в Куйбышев и был очень удивлен получить твою вторую, тождественную с первой.
   Повторять мой ответ телеграфно я не хотел, хотя думал, что телеграмма не дошла. Однако на телеграфе сказали, что телеграмма вручена, и я успокоился.
   Мне было приятно, конечно, слышать тебя в телефон, но я подумал, что это тебе стоило много денег, и пожалел.
   20 апреля я сел в N. York'e на пароход, а 21-го к вечеру почувствовал недомогание, слег -- смерил температуру, оказалось 39 и 4. Вот с этого момента и начало меня поджаривать. Приехали в Havre 27-го. Температура все время 38--9. Пришлось остаться в Hotel'e. Пробыл тут шесть дней, а температура все 38 и 9 и днем, и ночью. Выписал из Парижа профессора (кстати, моего друга), знаменитого M-r Abrami. Осмотрел и сказал, чтоб завтра же ехал в Париж. Ехать мог только лежа, взяли амбуланс (карету скорой помощи). Как раз приехал Федя, и меня всунули в карету. Шесть часов тряслись до Парижа. По дороге пил воду, поперхнулся, закашлялся до рвоты. Вырвал желтой жидкостью (желчь), и, представь, стало немного лучше. Приехал было домой, но дома сказали, что профессор приказал везти в госпиталь. Там пробыл дней двенадцать и стал себя чувствовать с температурой нормальной. Переехал домой и вот теперь уж пять дней встаю с кровати и даже выезжал уже два раза в Булонский лес.
   Все идет пока хорошо, но имею мало сил, так как за этот месяц потерял 14 кило в весе. Хожу "шкелетом", но радуюсь все-таки, что не подох, a Abrami сказал Марии Валентиновне и Феде, что я очень плох и что может легко случиться и трагедия, нн-о... Слава богам, все прошло, и я начинаю оживать, думаю, в середине июня начну работать. Вот и все. На днях по радио слушал концерт в Москве какого-то Константина Станиславича. Фамилию не помню. Было приятно слушать и сознавать, что это в Москве 1.
   Будь здорова и не волнуйся -- я здоров.

Твой любящий Папуля

   P. S. В Стокгольме (Швеция) существует с 1771 года Академия государственная музыки, где по уставу может быть членов-иностранцев пятьдесят и своих восемьдесят. Представь себе мое удивление: я и Тосканини были только что избраны, и две недели тому назад я получил диплом академика.
   Бывают иногда за серыми неправдами светлые моменты удовлетворения, недаром все же я проработал на театрах сорок пять лет -- за время моей болезни я получил (получаю и сейчас) буквально кипы телеграмм и писем со всех концов мира, даже из Японии, от знакомых и незнакомых. Единственно не заметили моей болезни в России -- я ни от кого и ничего не получил.
   Будь здорова.

Папуля

   

347
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж 17 июня 1935 г.
   Аринка моя!
   Сейчас у нас 9 часов вечера, по-московски, следовательно, 11 часов,-- я слушал в радио передачу из Дома культуры и отдыха -- оперетку музыки План-кета "Рай Магомета". Музыка весьма посредственная, но перевод на русский очень приятный. Потом: не критикую исполнителей, ибо все было более или менее корректно, но тенор (вероятно, молодой мальчишка) просто прелестный. Славный свободный голос (очень приятный, молодой) и, что меня порадовало в особенности,-- это то, что поет он так же свободно, как будто говорит 1. Ты знаешь -- это моя мечта, чтобы певцы в пении своем были так же свободны, как друзья за милой беседой. И вот мне показалось, что мальчик этот именно из тех, кого я люблю и почитаю. Конечно, радио не так уж точно все передает -- тем более что в атмосфере вдруг на некоторое время что-то случается и передача останавливается, совсем, правда, ненадолго, но все-таки досадно. Я не разобрал всех имен, объявленных спикершей, и мне очень хотелось бы знать имя этого тенора. Будь добра, узнай и напиши мне хотя бы в открытке. Пиши всегда на Париж.
   Наверное, через два дня я уеду в Aix les Bains. Я поправился совсем. Прибавил в весе 5 кило и чувствую себя совсем хорошо. Гуляю, езжу за город, но инфекция гриппа оставила следы. У меня (не очень сильно) болят обе руки от плеча к локтю -- это ревматизм в суставах. Доктор говорит, что это последствия инфекции и что Aix les Bains меня исправит совсем. Ты, во всяком случае, не беспокойся. Я отменил все спектакли и концерты до конца июля. Кажется, 25-го или 27-го будут петь в Vichy. A до тех пор покатаюсь по горам Тироля и вообще в Альпах на машине. Кстати, я купил по случаю очень дешево "Минерву", совершенно новую.
   У меня завтракали Екатерина Павловна с Тимошей 2 и их приятелем, молодым художником 3. Много говорили о всех строительствах и прочем. Рекомендовала она мне приехать в Москву и устроить юбилей -- 45 лет в театрах, но... я боюсь.
   У вас строго, а я человек шалавый. Ну довольно, будь здорова, целую тебя. И люблю.

Папуля

   

348
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   9 июля 1935 г.
   Спасибо тебе, Аринка моя милая, за "Записки сумасшедшего". Вот это именно то, что я хотел иметь. Не знаю, пишут ли тебе наши -- Федор так же, как и Боря, уезжает скоро в Америку. Майер едет тоже скоро в Москву. А я вот тут разлечиваю последствия моего проклятого гриппа. А последствие -- это ревматизм в руках от плеча к локтю. Конечно, это не такой уж ревматизм, а пока небольшой, но и этот довольно неприятно беспокоит. Живу я в глухой местности, в 17 километрах от Aix les Bains с одной стороны, и в 19 километрах от Lac Anessy с другой, так сказать, по средней дороге, и так как имею автомобиль, то и езжу каждое утро в Aix. Пробуду тут числа до 24 июля, а потом поеду в Виши, там у меня есть один спектакль. После, вероятно, уеду в St. Jean de Luz. Там сейчас пока одна Даська. С конца сентября начну работать, а работы предвидится много. Если все осуществится, то это: Скандинавские страны пять вечеров, Италия, кажется, десять вечеров, Швейцария -- два, Германия -- три и Франция -- три-четыре. Буду, наверное, занят до конца января, а там не знаю, что еще будет. М[ожет] б[ыть], буду где-нибудь еще работать, а м[ожет] б[ыть], поеду в Тироль и покатаюсь на коньках. Потрясу старыми костями. Жалею, что должен был уехать из Парижа и не пришлось посетить русских и других писателей на их лекциях и прениях о защите культуры. Жалко также "и то, что не слышу больше радио. Живу в такой глуши, что тут ничего нет, кроме чудно шумящего ручья да милых птичек.
   Вижу иногда во сне себя в Большом театре, будто бы нужно что-то петь, какой-то концерт, и никого не нахожу -- все незнакомые артисты и музыканты, никто меня не узнает, просыпаюсь скучный и думаю: вот сон -- а м[ожет] б[ыть], и наяву было бы так же? Да оно и понятно. Почти пятнадцать лет живу по чужим странам, там, в России, уже новое поколение, с новыми мыслями, новыми идеями и делами. Куда тут к чертям деваться старому черту! Пора уже лапу сосать. Да и болезнь меня как-то пришибла -- не то, что физически, а так, как-то морально. Что-то начал падать духом. Кругом мало утешительного. Работа однообразная и раздражающая. Театры отвратительные: и поют, и играют, как на черных похоронах. Бездарь кругом сокрушительная! Всякий спектакль -- каторжная работа.
   Слушаю ваше радио и иногда радуюсь. Молодцы ребята -- весело разделывают!
   Передай Сладкопевцеву -- пришлю фотографии попозже, когда буду в Париже.
   Сегодня приехал Сорин. Ты знаешь, наверное, его -- художник. Приехал тоже отдохнуть и погостить у меня. Ждали Рахманинова, да он уехал в Baden-Baden. Здесь сейчас со мной Маринка, тоже приехала погостить. Она была больна и месяцев восемь лечилась в Davos'e. У нее было недоразумение с легкими, но, слава богу, все обошлось и она поправилась совершенно.
   Таня с Лидой делают какой-то фильм и пришлось их выручать денежно, но, кажется, они что-то заработают. Пускай их!
   Вот пока что и все.
   Будь здорова, целую тебя любовно.
   Передай привет тем, кто не думает обо мне плохо.

Твой Папуля.

   

349
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Cusy Pont de l'abîme [Aix les Bains] 18 июля [1935 г.]
   Моя милая Аринушка. Очень огорчен я твоими болезнями. Рад был бы тебе помочь материально, но дела мои незавидны. Хворал. Пропустил по крайней мере двенадцать вечеров. Доктора и госпитали стоили огромных денег, а тут еще Боря. Ему надо во что бы то ни стало помогать. Также Федор. Едет в Америку искать работу, а пока нужно тоже денег. Лидия и Татьяна делали какой-то фильм. Денег не хватило -- опять надо было дать. До сентября работы не предвидится. Не знаю и сам, как быть. Хочу продать виллу в С. Ж. de Luz -- никто не покупает. Все считают себя разоренными. Просто один ужас!! А налоги увеличили. Все друг друга боятся, и поэтому все вооружаются и вооружаются, а на это мы и платим непомерные налоги. Толкуют о мире, а за пазухой держат ножи. Черт всех их раздери!!! Вообще сия цивилизация надоела мне хуже горькой редьки. Вчера я кончил лечение в Aix les Bains. Стало как будто лучше. Доктор говорит -- через месяц поправлюсь совсем. Конечно, с сентября, бог даст, начну работать. Поеду в Скандинавию, в Италию, в Швейцарию и буду петь в Париже. Во всяком случае, я уже здоров и принял прежний вид.
   Насчет писем Алексея Максимовича -- я думаю, это едва ли нужно 1. У него такая переписка со всеми исключительными и высокозамечательными людьми всей нашей эпохи. Я же в среде их человек маленький и значения, по моему мнению, не имею, а если и имею, то очень малое. Куда уж тут! У меня-то есть его письма, я, конечно, берегу их и горд ими. Как-никак, а все-таки у нас была дружба и довольно долго, а, главное, была молодость и общие мысли и дела.
   Сейчас живу в скромном Hotel'чике в семнадцати верстах от Aix les Bains. Тут тихо, деревня же в трех верстах, зачитывался Толстым (Алексеем). Его "Петр I" -- замечательная книжка. Жаль, нет второго тома. Если у вас он напечатан и если будет возможно -- пришли мне. Я знаю, что он был в Париже, но я, к сожалению, уехал {Конец письма утерян.}.
   

350
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [St. Jean de Luz] 7 августа [1935 г.]
   Пишу тебе, милая Аринка, в Сочи. Спасибо за книжку, но я говорил о втором томе, а не о второй книге. Я уже прочитал и первую, и вторую. Теперь очень хотелось бы почитать о дальнейшей жизни Петра. Вероятно, Толстой еще не написал конца. Жду этой книги с нетерпением. Все так интересно, а главное, изумрудно-талантливо.
   Во всяком случае, передай милой Вавочке мою сердечную благодарность 1. Она -- воображаю -- уже "выросла большая". Я помню, она была махонькая и похожа на ангелёнка.
   Сейчас пока сижу в St. Jean de Luz,-- но на днях поеду в Cottret. Это нечто вроде Эмса -- хочу подышать тамошней водой, чтобы совсем избыть кашель. Хотя сейчас уже чувствую себя гораздо лучше. В Виши спел все-таки спектакль. Хотя я и не был в совершенной форме. Теперь уж до октября не буду петь. Но зимой, думаю, будет кое-какая работенка. Я хотя и уеду из С. Ж. де Люза, но писать если будешь, пиши Chaliapine Villa Corsaire, St. Jean de Luz (Basque Pyrénée).
   Сейчас здесь очаровательно. Стоит чудная погода, а на маленькой вилле под названием "Izba" разросся чудный садик, там приятно посидеть и выпить кофе.
   Завтра жду сюда Марфу с мужем и с ее дочерью (маленькой Наташкой).
   Они снимают дачу в Cap Breton {Cap Breton -- это местечко в 40 километрах отсюда, в сосновом лесу (примеч. Шаляпина).} и поживут здесь только несколько дней.
   Маленькая Наташка очаровательная, но и крайне озорная девчонка.
   А так как я люблю детей, то она доставляет мне много удовольствия.
   Пока будь здорова, дорогая моя Аринка. Целую тебя любовно.

Твой Папуля

   

351
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 26 октября [1935 г.]
   Милая моя Аринка, действительно я тебе долго ничего не писал -- было все как-то некогда, во-первых, был в отъезде. Был в Зальцбурге, а потом здесь в Париже пел спектакли в Opéra Comique. Слава богам, вечера прошли при огромном успехе -- моральном и материальном. Послезавтра еду в Белград, Загреб, Будапешт, Берлин, Вену, Гельсингфорс, Копенгаген, Стокгольм (кстати, я получил диплом члена королевской Академии музыкальной, я и Тосканини -- двое) и Христианию (Осло). 20-го же декабря или 19-го сажусь в Марселе на японский пароход и еду в Шанхай и Японию, возвращусь в Европу только в начале мая. Думаю, на обратном пути заеду в Южную Африку, на Яву и в Индию. Таким образом, я укомплектую мое передвижение по глобусу. У меня останется нетронутой только Сибирь! Жаль! 3 октября исполнилось 45 лет моей работы на театрах всего почти мира. Горжусь, но и жалею -- проходит время, ушла молодость. Однако думаю (по силам), что смогу отпраздновать 50-летний юбилей, если доживу 1.
   Мне очень огорчительно, что ты хвораешь. Жалею, что не предупредил тебя быть осторожной после юга. Однако ты не отчаивайся. Это пройдет. Только молчи, молчи несколько дней подряд, и все пройдет. Вот нога -- это другое дело. Тут нужно лечиться, а как?.. Не знаю!
   Я тебя люблю, но это едва ли поможет.
   Будь тверда, не теряй духа! И все будет хорошо.
   Обнимаю тебя и желаю, чтобы все хвори прошли немедленно.

Твой Папуля

   

352
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 17 декабря 1935 г.
   Арина, моя милая! Не писал тебе долго -- был в турне. Ездил петь в Югославию, Финляндию, Швецию, Венгрию. Вот уж несколько дней снова дома, но, к сожалению, послезавтра опять еду, и на этот раз очень далеко -- в Китай и Японию. Буду назад в Париже не ранее конца мая месяца. "Что день грядущий мне готовит?" Признаться, я так устал от путешествий, что и Япония, и Китай как-то не вызывают во мне интереса. Еду, потому что надо пополнить к 46-му году моих скитаний недостающие для комплекта места на глобусе. После этой поездки смогу сказать -- да! объехал весь мир! Не буду только видеть Сибири. Это досадный минус.
   Хотел бы поехать в Китай через Сибирь, да боюсь, а вдруг задержат на какой-нибудь станции "Кобылянка" или "Кобыловка". Вот и буду болтаться в морях тридцать три дня.
   Получил очень милые письма от Давыдова -- он теперь уже в Ленинграде, и от Пальмского, хорошо и дружески рекомендуют, как и ты, приехать в Москву. А я все же боюсь. Почти каждый день слушаю Москву и Ленинград по радио и довольствуюсь этим. Екатерина Павловна обещала написать, да что-то молчит. Здоровье мое пока что ничего себе, но сахар все в том же виде, почему и простуживаюсь чаще.
   Будучи в Гельсингфорсе, хотел было поехать в Куоккала, в Репинский дом, да не хватило свободного времени, а то посмотрел бы, может, издали Ленинград. Принимали меня в Гельсинках, как будто бы я был в России, даже городовые-финны, ненавидящие говорить по-русски, на пристани кричали на толпу "Осади назад", "Дай дорогу". Пахнуло досадной стариной.
   Ну, Ариша моя, до свидания, нескорого, к сожалению. Я тебя, как всегда, люблю и целую. Все тебе кланяются.

Твой Папуля

   

353
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   "Hakone maru" 1 января 1936 г.
   Милая Аринка. Идем неподалеку от экватора. Страшно душно и жарко. Но сегодня пролил дождик, и стало вдобавок сыро. Через три дня будем на Цейлоне в Коломбо, а 28 января мой первый концерт в Токио. Все мы пили твое здоровье на Новый год, а я шлю тебе пожелания здоровья и веселья. Любящий тебя

Папуля

   

354
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   "Hakone maru" 10 января 1936 г.
   Завтра приезжаем в Сингапур. Посылаю тебе эту картинку. Восторженно смотрю на японского художника. Как просто, как наивно и как четко нарисована природа.
   Жара невыносимая. Сидим, как в бане. Это понятно, потому что находимся на экваторе. После Сингапура будем подниматься на север. Но, чтобы приехать в Токио, нужно еще пятнадцать-шестнадцать дней.
   Пароход чудный. Японцы очаровательны. Я научился японскому танцу -- веселимся.
   Целую тебя.

Твой любящий Папуля

   

355
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   17 января 1936 г.
   Посылаю тебе сингапурскую газету. Махатма болен, я здоров -- вот и новости. Жара ужасная, малайцы прыгают в воду за бросаемыми с парохода монетами. Акулы их не едят -- находят мясо их черным и не таким вкусным, как у англичан.
   Едем сегодня двадцать четвертый день, а до Токио еще одиннадцать -- вот так путешествие. Хорошо, что моря были спокойны.
   Целую тебя, моя Аришка. Передай привет хорошим актерам и друзьям.

Папуля

   

356
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   4 марта 1936 г.
   Арина, моя милая. Сейчас я по дороге в Циндао и Дальний. Еду в Харбин, пробуду там до 15-го. Потом буду в Тяньцзинь и Пекин, а там числа 28-го снова возвращусь в Шанхай. Потом поеду в Манилу, а из Манилы опять в Токио и оттуда уж через Америку домой.
   Я получил твое письмо. Завтра напишу все ответы.
   Целую.

Твой Папуля

   

357
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Токио 9 мая 1936 г.
   Арина, моя милая! Позавчера получил твое письмо с вырезкой из "Известий" и веточкой вербы -- не скрою, мне было приятно увидеть, как хорошо вспомнил обо мне Сосновский. Я тоже помню его, и он в памяти моей стоит хорошо -- милый и умный парень! Но... читая эту статью об "Артистах своей страны" -- я с грустью прочитал заключительную фразу: "Потому что в конце концов разве Шаляпин свой человек всем этим французским и иным ценителям его таланта?" Да, конечно, чужой! еще бы! Но как же тут разобраться? Значит ли эта фраза, что в России я нужен? Если да, то как же это?..
   Ты пишешь: "прояви инициативу". Какую? Вот Давыдов А. М. тоже писал мне: "Сходи в полпредство, попросись, тебе все сделают". Да еще неизвестно, что мне может сказать полпред? А вдруг он пошлет меня к чертовой матери. Конечно, это, может быть, и не будет обидно, но будет очень досадно и печально.
   ...Меня обложили, как хотели, за мою сердечную помощь несчастным детишкам в Париже, развенчали, можно сказать, денационализировали, а ты теперь пишешь "прояви инициативу...".
   Ну, а теперь расскажу тебе кое-что из моих смешных и даже обидных приключений. Я уже сказал, что в Японии встретили меня с музыкой, даже (удивительно) школьники и школьницы в их мундирчиках толпами пришли встретить на пристань. Но после я поехал в Китай, то есть в Шанхай -- и после в Маньчжурию, то есть в Харбин. По дороге во всяком городе встречали меня русские -- к чему бы? Но позже я заметил, что в моем лице им хотелось бы видеть императора -- так и говорили: "Царя у нас нет, остались только вы, Федор Иваныч!" Это мне показалось и смешным и, скажу прямо, отвратительным. Поэтому стал я как можно больше сторониться и приемов, и банкетов, и проч. церемоний. Но вот так штука -- вдруг узнаю: в Харбине выработана программа встречи: на вокзале музыка, приветственные слова в парадных покоях и немедленное путешествие в собор, где встречает духовенство. На другой же день, по программе, я должен был посетить все учебные заведения и т. д.
   На счастье (хотя болезнь всегда несчастье) я захворал, да и на вокзале выказал себя довольно сурово и недоброжелательно -- некоторое время они все верили, что я "ихний", то есть или монархист, или фашист. Однако когда увидели мое почти дерзкое к ним отношение, то переменили фронт и начали "деликатно" меня уже поносить -- и не будь я протежирован японцами, загнали бы меня ко всем чертям. Впрочем, это хамская часть населения, мечтающая отомстить большевикам, другая же часть,-- так сказать, поэтическая и мечтательная -- была счастлива без всяких политических выкриков просто меня послушать -- и я, несмотря на то, что был простужен, пел им прекрасно. На третий концерт милые женщины усыпали всю сцену цветами, и я, как по ковру, ходил 1.
   Кончилось! Еду в Пекин, Тяньцзинь и Шанхай -- на вокзале уже человек пятнадцать, не больше. Нет фашистов, нет монархистов, просто люди, любящие меня, артиста, пришли поцеловаться.
   Приехал в Шанхай -- два концерта полных и, конечно, успех! Но к третьему концерту (получили сведения из Харбина) -- прокламации: "ни одного цента на концерт Шаляпина! Он -- враг эмиграции!" Когда я это узнал, то утром в день этого самого концерта сел на пароход, да и был таков. Черт с вами, не желаю ни за какие деньги петь вам...
   Видишь, какой я капризуля.
   Ну, пока довольно, это только кое-что, а я вот буду писать третью книжку о театре, искусстве вообще и о моих впечатлениях и путешествиях -- вот там уж я их, с. сынов, раскрашу -- всех этих монархистов и фашистов. Между нами говоря, это сволочь "неестественная"!
   [...] Мне было приятно знать, что мои пластинки доставляют кое-какое удовольствие, особенно если слушатели еще и актеры,-- поклонись им и скажи, что, при всяких моих грубостях, я всегда люблю актеров, несмотря на то, что в развенчивании меня 90% участия было актерского.
   Целую тебя и желаю здоровья. Я огорчен, что ты хвораешь.

Твой Папуля.

   

358
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Варшава 24 ноября 1936 г.
   Дорогая Аринка.
   Ты, вероятно, не получаешь моих писем. Я сейчас в Варшаве; буду играть два спектакля. Пробуду до 4 декабря. Пока что я еще здоров. Думаю, буду также в Скандинавских странах.
   Погода здесь сейчас отвратительная, но все же я дышу как будто бы родным воздухом, и в полях белеет снег, и это радует душу.

Целую тебя и люблю. Папуля

   

359
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Лондон] 18 марта 1937 г.
   Аринка милая, сейчас получил твое письмо. Приятно было прочитать, что посылка тебе понравилась. Жаль, конечно, что посылка шла до тебя больше, чем два месяца. Странно!..
   Слава богам, я отпел семь вечеров здесь в Англии с огромнейшим успехом. И 21-го днем пою второй концерт. 26-го же буду в Берлине. Пою концерт из духовных песнопений с хором и органом.
   А 30-го буду в Mlontel Carlo. Потом, вероятно, в Милане, Риме, Неаполе и Цюрихе, а там, может быть, Париж на выставке. Потом поеду лечиться. Вероятно, или в Германию, или в Salzo-Maggiore в Италию.
   Хотел здесь купить и послать тебе ботинки, но не знаю размера твоей ноги. Пошли авионом.
   Был болен насморком, но так как не курю -- насморк держался только десять дней -- так что один концерт пришлось перенести, а остальные были все в порядке.
   В мае, вероятно, самостоятельно устрою вечер в честь Александра Сергеевича, где кроме пения намереваюсь сыграть первую сцену "Скупого рыцаря" (сыграть,-- то есть продекламировать).
   Ну, дорогая, целую тебя, передай привет актерам и сердечно поклонись Е, П. Любящий тебя Папуля
   

360
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Варшава] 6 мая 1937 г.
   Вчера получил твое письмо, милая моя Аринка. Переслали из Парижа.
   Сам вот уже восемь дней сижу в этом пансионе, около Варшавы. Вероятно, простудился и должен был второй ("Борис") спектакль отложить (пою его сегодня). Потом послезавтра уеду в Вильно. Там 10-го концерт, а 13-го, кажется, еще один раз (концерт) в Варшаве.
   А там...? ...Кажется, поеду, в Эмс-Кренхен (Германия) лечиться. У меня что-то плохо с трахеей. Все время есть раздражение, а то потом вдруг обостряется, и петь не могу. Кто знает! Может быть, это уже старость! Ну, посмотрим, что будет дальше. Кажется, буду петь "Игоря" четыре спектакля на английской коронации в Лондоне. Кажется -- еще не знаю наверное. Если это будет, то от 10-го до 25 июня. Очень радуюсь читать в газетах о соединении Волги с Москвой. Это фантастично и замечательно!
   Если встретишь Екатерину Павловну, спроси деликатно, возможно ли ей исполнить мою просьбу (старую) -- прислать казанские ичиги, то есть заготовку для сапог татарской работы из разноцветных сафьяновых лоскутов. Не сапоги, а только голенищи и ступени, а уж сапоги я сделаю сам! 1
   Потом спроси, может быть, мне позволят вывезти библиотеку. Эта библиотека, что стоит у вас, как известно, подарена мне Алексеем Максимовичем, Теперь, когда его не стало,-- каждый вздох его и о нем мне в тысячу дороже, чем когда бы то ни было,-- к кому надо обратиться с просьбой????
   Я очень опечален смертью П. П. 2 и в особенности Кенемана. Я так много с ним работал. Все ж интересует меня и бюст мой работы Трубецкого! Что же, где он? 3
   Борина Мария приехала с Иришкой назад в Париж. Что там происходит -- не знаю. Однако Боря как будто бы устроился более или менее удовлетворительно, но в N. York'e.
   Посылка тебе послана уже недели две тому назад из Парижа.
   Ну, пока до свидания, может быть, на выставке в Париже.
   Будь здорова, целую тебя.

Папуля

   

361
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 6 ноября 1937 г.
   Уже дней десять, а может быть, и больше, я написал тебе письмо. Почему не отвечаешь? Речь идет о моей болезни, поездке в Париж. Я думаю, что придется пролежать еще полтора месяца 1.
   Целую.

Папуля

   

362
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 14 ноября 1937 г.
   Престранный ты человек!
   Ну, как же это позволять себе удовольствия, в которых ничего не понимаешь! Ведь верховая езда -- это принадлежность людей, специально на этом воспитанных. Жаль, жаль! Я очень огорчен, особенно за сплюснутый фаланг позвоночника. Это грозит впоследствии большими болезненными явлениями.
   Насчет себя скажу так.
   Вот уж больше года, как я страшно кашлял. Это были приступы с задыханьем, но я всегда думал, что это бронхит или трахеит. И все делал для того, чтобы от этого проклятья избавиться. К сожалению, и доктора относились к сему поверхностно и ни один как следует все не исследовал. "Ну, говорит, конечно, есть некоторая усталость сердца, но... помилуйте -- вы такой гигант,-- все пройдет, поезжайте на отдых, например, в Эмс".
   Я поехал, но... лучше не становилось, поехал в горы, но лучше не становилось. Поехал, наконец, в Вену, в санаторий, и тут только доктора мне объявили, что у меня переутомление и расширение сердца; а я, уже побрившись, например, задыхался, как будто шел по крутой лестнице кверху. Немедленно уложили меня в постель и не приказали ходить даже по комнате -- так вот, приехав в Париж, я уже лежу и полулежу шесть недель. Говорят, что придется лежать еще приблизительно месяц с лишним.
   К рождеству, может быть, я смогу поехать в горы на снег, тем более что вот сегодня четвертый день, как я чувствую себя мало-мальски легче. Ты себе не можешь представить, как ужасно, когда ты чувствуешь потребность вздохнуть глубоко и не можешь, потому что на середине вздоха должен закашляться, как лошадь. Ну... значит, приходит пора отвечать. И то вон доктор-приятель говорит: "Что же вы хотите, Шаляпин, вы уже не молоды, много попито, поедено, да и карьера ваша не простая, ведь на пути ее частенько приходилось вырывать деревья с корнями,-- вот оно, сердце-то, и устало малость".
   Будем ждать выздоровления, но... не знаю, смогу ли работать. Будет ужасно, если я уже инвалид. Во всяком случае, этот сезон уже зачеркнут. Везде пришлось отказаться.
   Теперь насчет Маринки.
   Она сейчас в Риме -- с лета она начала работать в американском фильме в качестве заведующей художественным отделом, то есть стилями, костюмами, париками и прочим (она в этом смысле очень хорошо образованна),-- ею довольны весьма, и я этому довольно рад. Платят ей сравнительно недурно, а именно 2000 лир в неделю. Конечно, эта работа не постоянна, но... все же, если понравится и покажет себя успешною, есть что-то хорошее в будущем.
   Дася ходит в гимназию и в этом же году хочет сдавать экзамены на bashot (аттестат зрелости), ей уже шестнадцать лет, она страшно увлекается Испанией и говорит довольно свободно и хорошо по-испански. Теперь, значит, болтает и хорошо знает языки: английский, французский, итальянский (хуже всех) и испанский. Играет уже недурно на фортепианах, учится хорошо, и вообще это девица первейшего сорта во всех отношениях.
   На днях у меня была Лида. Кажется, уже уехала снова в Италию, а Таня сейчас в Берлине.
   От Бори недавно имел письмо -- живет в надежде на успехи и пока что все-таки зарабатывает. Федя тоже писал -- говорит, времени нет писать -- очень занят... Значит, тоже работает -- слава богам. Дома у меня все так же, как всегда.
   Слушаю иногда по радио Москву.
   ...Как странно! Меня удивляет: столько у вас школ со Станиславским во главе, столько театров, а на эстраде -- дрянь, в театре дрянь! Жалко, жалко!!!
   Целую тебя.

Папуля

   Если не удастся тебе поехать сейчас, то приезжай в марте или апреле.
   

363
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 6 января 1938 г.
   Иринушка! Будь добра, позондируй почву, можно ли выслать мне на имя M-me De Limor, 22 av. d'Eylau бюст Пушкина -- у меня их было два, один бронзовый -- мною отлитый, и другой гипсовый -- ради бога, я конечно, заплачу и пересылку и упаковку.
   Целую.

Папуля

   

364
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 7 января 1938 г.
   Ну, конечно, Дася плохо и даже совсем невозможно пишет и читает по-русски. Этот язык, к сожалению, она еще и не учила. Где же? Нужно было знать английский, а теперь французская школа. Потом сейчас увлечение испанцами. Достала кастаньеты, поет с гитарой и танцует. Конечно, русский язык учить некогда. Испанский сейчас затмевает все -- что поделать с милой дурищей? Однако, конечно, скоро начнет русский, а так как девица очень способная, то я и не беспокоюсь. Сейчас она уехала в Тироль и катается на лыжах в KitzbühePe. Скоро приедет назад -- учиться. А учится она хорошо. Девка способная и талантливая.
   Ну, довольно о Даське. Поговорим теперь о другом -- хотя бы о театре.
   Вероятно, ты права -- не должен я менять фамилию, не должен затворяться, но куда же идти? 1 Сегодняшний театр -- просто кошмар. Синема? Этот покрытый черной оспой эрзац! -- ужасно. В каких-то газетах однажды я прочитал: "В старое время было 100 (скажем) театров и 2000 (скажем) актеров, а теперь у нас 12 000 театров и 120 000 (скажем) актеров". Это, конечно, вероятно, статистически так, но зато и театры, и актеры!!! Не будем говорить. Бог с ними, а вот у вас между ста двадцатью тысячами какой-то актер, изображающий спикера (он читает во время представления в [Большом] театре "Руслана и Людмилу", объясняет только фрагменты из Пушкина). Ну и спикер же! Сентиментально-бездарный -- ужасно! Да и вообще не слышу и не вижу способных людей. Все очень любят театр -- искусство, но ни театр, ни искусство их не любят.
   Я, конечно, хвораю все время одинаково. Если мне и лучше, то, во всяком случае, очень немного, и придется, пожалуй, просидеть дома и лето. Подыскиваю около Парижа какую-нибудь деревушку внаём. Вот тут попробую написать книжку о театре, об актере, о суфлере, о режиссере, о статисте и чтении, о пении, о голосе, о свете и т. д., и т. д. Конечно, одно горе: "интонаций" не напишешь, "вздохов" тоже. Конечно, в подтверждение многое нужно препроводить жестом, интонацией и т. д.
   Коли выздоровею, устрою тогда Школу наглядную... {Конец письма утерян.}
   

365
Из письма к И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   Париж Январь 1938 г.
   Я ясно вижу, как мало знают и понимают театральное искусство даже и знаменитости. [...]
   Н-да! Актеры плохи, но зато, что за великолепный народ все эти Папанины, Водопьяновы, Шмидт и Ко, я чувствую себя счастливым, когда сознаю, что на моей родине есть такие удивительные люди. А как скромны!!! Да здравствует славный народ российский!!!!
   Спасибо за огурчики. "Поел",-- вспомнил рюмку водки, которая так масляно проливалась в молодую глотку.
   Целую тебя,-- поклонись всем и, если удобно, Бончу. Все мы шлем сердечные приветы.

Папуля

   P. S. Посылаю тебе карточки Даси, как раз она прислала из Kitzbühel.
   

366
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 15 января 1938 г.
   Чудаки!
   Они там где-то уже решили, что мой юбилей должен состояться вот-вот. А я, между прочим, дышу, как рыба.
   Гадал на картах -- глупо, но выходит, что выздоровею к маю. А на деле -- все зубы начали шататься, и дёсны кровоточат. Сахар проявляется довольно буйно. Вообще кажется, что умираю постепенно, но верно.
   Имей в виду, что говорю я это без жалоб и грусти... tout passe, tout lasse, tout casse. Довольно, уж мне 65 лет. Пожил -- видел много и плохого, но видел еще больше хорошего.
   Скоро начну писать книгу о театральном искусстве, может быть, к 50-летию (настоящему), то есть к 1939 году, и напечатаю.
   Как насчет бюстов Пушкина? Целую тебя крепко.

Твой любящий Папуля

   Письмо твое получил. За огурцы спасибо.
   

367
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 18 января 1938 г.
   Рыжики тоже получили, но мне их не давали, потому что однажды я был отравлен ими. Но вчера все-таки их попробовал. На днях напишу еще. Я все в том же положении, то есть в отчаянии. Кажется, я никогда больше не выздоровею.
   Целую тебя.

Папуля

   

368
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 20 января 1938 г.
   Посылаю тебе человека в роли старьевщика 1. Судя по его письму, он имеет большой успех. Какой? Если бы материальный, было бы лучше, а впрочем, может быть...
   Сегодня мне было немного лучше и я гулял в Булонском лесу. Недели через три-четыре перееду в деревню. В 40--50 километрах от Парижа снимаю милое маленькое в 7 десятин именьице. Чудный дом Людовика XVI и парк, есть, конечно, и огород.
   Воздух первоклассный, и доктора уверены, что поправлюсь окончательно, может быть, к маю месяцу. Дай боже, буду ждать. Нового пока ничего, всё то же. Если выздоровею -- в будущем году отпраздную 50 лет -- и прощай, Микитка!
   Жаль! Но ничего не поделаешь, всему приходит конец.
   Целую тебя.

Твой Папуля

   

369
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 7 февраля 1938 г.
   Милая Арина!
   Ввиду того, что болезнь моя не подвигается вперед к выздоровлению, а я все чувствую себя в одном и том же положении, я решил на днях уехать в Дрезден, в санаториум Ламанн (Lahmann) на один (приблизительно) месяц -- посмотрю, как это будет. Посмотри, пожалуйста, как я сильно захворал!!!
   А ты сделаешь хорошо, если выхлопочешь выезд. Тогда приедешь в деревню. Это 40 километров от Парижа -- райское место. Я его еще не устроил ввиду каких-то семейных осложнений пропрьетеров, но скоро все устроится.
   Итак, ты мне напишешь, как и что, а я буду тебя ждать.
   Целую.

Папуля

   Адрес потом напишу, а пока всегда Париж.
   

370
И. Ф. ШАЛЯПИНОЙ

   [Париж] 28 марта 1938 г.
   Милая Арина, это Таня под диктовку пишет тебе это письмо. Она случайно, проездом в Рим, приехала три дня тому назад и живет у меня пока.
   Конечно, я сам мог бы тебе тоже писать, но мне это затруднительно, потому что месяц тому назад доктора уложили меня в кровать и не приказали вставать и много двигаться, так как у меня нашли малокровие.
   Ты не беспокойся, доктора здесь хорошие, и вот почти уж месяц, как я вспрыскиваю "камполон". Однако в моем положении лекарства не приходят быстро на помощь, потому что у меня не есть только одна болезнь, малокровие, а у меня и сахар, и утомление сердца, и малокровие, и 65 лет возрасту. Такой контрапункт осложняет и лечение и выздоровление.
   Мне делали также, однажды, переливание крови, то есть сначала взяли 10 кубических сантиметров у Даси, потом у Марии Валентиновны из вены и вспрыснули мне в мускул. Но некоторое время спустя доктор привел ко мне здоровенного француза, и мне уже из [его] вены в мою вену перелили приблизительно чайный стакан крови, то есть 200 грамм.
   В настоящее время как будто в смысле малокровия я сдвинулся в лучшую сторону, но главное, что затрудняет мои движения,-- это какой-то особенно проклятый кашель. Что-то особенное случилось с моей грудью. Доктора говорят, что это склероз дыхательных путей (видишь, еще болезнь, и, мне кажется, самая главная). Я потерял вместилище груди, глубоко вздохнуть -- это значит сейчас же закашлять, и в пустоту этой самой груди мне как будто бы положили доску или камень. И вот я когда встаю и иду, то через десять, пятнадцать шагов я начинаю чувствовать, как будто мне некуда дышать. Получается такое, как будто я вбежал на пятый этаж и задохнулся, надо немедленно сесть и отдышаться.
   Конечно, доктора и я, мы делаем все, чтобы выздороветь, однако что будет -- неизвестно.
   В деревне! Да, деревня уже снята, и уже идут приготовления, свозятся стулья, кровати, но ввиду манипуляции вспрыскивания и довольно частых посещений докторов двинуться туда пока не могу. Но, думаю, недели через две уехать туда будет возможность. Вот тебе пока и все.
   Попросись, я буду тебя очень рад видеть, кстати, в деревне отдохнешь. Визу о въезде -- беспокоиться нечего, я ее могу достать в любой момент.
   Дома все благополучно, Марфушка приезжала в Париж, но Маринка увлекла ее в Рим, и она теперь рассматривает старинные памятники. Таня тоже скоро уезжает туда же, и я останусь пока только с Даськой. Все тебе любовно кланяются, а я тебя крепко целую. Целую, моя дорогая Аршика {Последняя фраза написана рукой Ф. И. Шаляпина.}. Твой Папуля
   

ПИСЬМА Ф. И. ШАЛЯПИНА К РОДНЫМ

   Почти все оригиналы писем, печатаемых в этом разделе, находятся в личном архиве И. Ф. Шаляпиной. Если письмо не из архива И. Ф. Шаляпиной, место его хранения указано в примечании.
   Впервые публикуемые письма Ф. И. Шаляпина к Иоле Игнатьевне Шаляпиной написаны по-итальянски. Они даются здесь в переводе И. Ф. Шаляпиной.
   

259

   1 Л. В. Собинов в письме от 5 июня 1899 г. писал: "Выехали мы из Москвы вместе с Шаляпиным. В Киеве была остановка часа на три. [...] Оставшееся время мы употребили для рассмотрения собора св. Владимира.
   [... ] В Одессе нас встретили и предложили снять около театра квартиру меблированную, из четырех комнат. Приехали мы -- нам понравилось". Сб. "Леонид Витальевич Собинов", т. 1, стр. 68).
   2 Одесский театр по праву считается одним из лучших театральных зданий во всей Европе. После пожара в 1873 г. сгорел старый оперный театр (в Одессе оперные представления стали даваться с 1810 г.), новое здание было выстроено в 1887 г. по проекту австрийских архитекторов Ф. Фельнера и Г. Гельмера в стиле итальянского Возрождения. Фасад театра украшен бюстами Пушкина, Гоголя, Грибоедова и Глинки. Его зрительный зал вмещает 1728 человек. Богато внутреннее убранство театра: мраморные лестницы, скульптуры, золотая роспись зала, бордовый бархат кресел и лож. А. И. Южин называл одесскую оперу "театр -- сказка".
   3 Первый сын Ф. И. Шаляпина Игорь.
   4 А. И. Страхова.
   

260

   1 Известный в Петербурге ресторан.
   2 Так Шаляпин называл своего первого сына Игоря.
   

261

   1 Костюмер Большого театра, который ездил с Шаляпиным в этой гастрольной поездке.
   2 Установить, кого имеет в виду Шаляпин, не удалось. В это время в Киеве жил и работал М. В. Нестеров, который очень сблизился с Шаляпиным в период его гастрольных выступлений в местной опере еще в 1902 г. Но каких-либо указаний на то, что Нестеров хотел делать эскизы для "Фауста",-- нет.
   3 Речь идет о постановке "Фауста" с Шаляпиным в роли Мефистофеля в миланском театре "Ла Скала", которая состоялась 24 февраля 1904 г. Эскизы декораций и костюмов делал А. Я. Головин.
   

262

   1 Л. В. Соколова, домашняя учительница детей Ф. И. Шаляпина.
   2 Ф. И. Шаляпин готовился в это время к первому выступлению в опере Жюля Массне "Дон Кихот".
   

266

   1 В своих воспоминаниях В. Д. Корганов писал: "В начале осени 1910 года Шаляпин приехал в Тифлис и 19 сентября дал концерт в театре "Артистического общества" (Казенный театр ремонтировался). Цены местам были назначены неслыханные в Тифлисе (кресло первого ряда стоило 15 рублей), к тому же публика еще не съехалась с дач. [...] Я с детьми был в ложе бенуара (жена моя еще не возвратилась из-за границы). На первый же bis Шаляпин спел мою "Элегию", чем, конечно, пощекотал мое самолюбие. После концерта мужская компания человек в двадцать ужинала у меня; в том числе был Ал. Ил. Мозжухин, юный бас, очень удачно подражавший Шаляпину и прозванный в прессе "без пяти минут Шаляпин", но не сумевший достичь его славы. Шаляпин, недовольный сбором, был сначала мрачен, но болтовня прежних приятелей и пение Мозжухина вскоре изменили его настроение и посыпались десятки его анекдотов и сцен, где он с фотографической и фонографической точностью изображал мимику, акценты, манеры типичных евреев, англичан, казанских татар, московских саврасов и т. п. У него в это время были прекрасные партнеры: пианист Кенеман и скрипач Н. Авьерино".
   

267

   1 На одном из представлений "Псковитянки" в Милане Шаляпина сбросила лошадь. С вывихнутой ногой он допел спектакль. А через некоторое время в Париже, на "Дон Кихоте", вновь повредил себе ту же ногу из-за плохо укрепленной декорации.
   2 Мать Иолы Игнатьевны Шаляпиной Джузеппина Торнаги, в прошлом балерина.
   

268

   1 Ратухино -- имение Ф. И. Шаляпина по Ярославской ж. д., ст. Итларь.
   

269

   Датируется по содержанию. 28 ноября в Мариинском театре шла "Хованщина".
   1 В. А. Серов скоропостижно скончался 22 ноября 1911 г.
   

270

   Датируется по содержанию и по сопоставлению со следующим письмом.
   

271

   1 Прозвище, данное Ф. И. Шаляпиным управляющему его имением крестьянину Василию Макаровичу Абрамову.
   2 Ф. И. Шаляпин был недоволен постановкой "Бориса Годунова" в январе 1911 г., осуществленной В. Э. Мейерхольдом. Еще на генеральной репетиции Шаляпин не соглашался е режиссером по ряду деталей сценического решения спектакля. Корреспондент газеты "Новое время" (1911, 6 января) в заметке за подписью "А. С." (возможно, сам Суворин), присутствовавший на генеральной репетиции, пишет: "...Самые поправки на сцене, иногда прерывающие исполнение, любопытны. Так на этот раз Борис Годунов в лице г. Шаляпина, постучав легонько посохом о загородку, сделал весьма дельное замечание режиссеру Мейерхольду, который устроил шествие царя так, что он виден был за загородкой по пояс. "Загородку надо убрать"... О конфликте, существовавшем между Шаляпиным и Мейерхольдом, пишет и Эм. Бескин в статье "Без вины виноватые" ("Театральная газета", 1913, 10 ноября). Поэтому весьма возможно, что Шаляпин уже летом 1912 г. задумывал осуществить новую постановку. Однако "Борис Годунов" в Мариинском театре был заново поставлен лишь в октябре 1915 г. Интересно отметить, что еще в 1910 г. в журнале "Театр", No 652, было опубликовано мнение Шаляпина о "новых течениях в драме". Артист говорил: "...Шекспира, Шиллера, Гюго нельзя играть тоном модернизированных неврастеников, а удары бича грибоедовской и гоголевской сатиры нельзя почувствовать при помощи той изломанной "естественности", от которой веет скукой и надуманностью...".
   3 В ЛГТМ хранится много детских писем Бориса Федоровича к отцу, всегда сопровождавшихся множеством рисунков.
   4 Любимый слуга Ф. И. Шаляпина, носивший имя Василий.
   

275

   1 Рапалло -- итальянский курорт, где проводили весну и лето 1912 г. И. И. Шаляпина и младшие дети -- Борис, Федор и Татьяна.
   2 "Мефистофель" Арриго Бойто с участием Ф. И. Шаляпина был поставлен в Grand Opéra 11 мая [28 апреля] 1912 г.
   

276

   Датируется по содержанию.
   1 Ф. И. Шаляпин в этом спектакле не участвовал. См. примечания к письмам 30 и 31.
   2 Ф. И. Шаляпин купил участок земли и построил там дачу, которая впоследствии была передана под детский дом. Потом здесь был организован дом отдыха "Порошино".
   

278

   Датируется по содержанию.
   1 Весной 1913 г. на сцене театра Народного дома в Петербурге состоялись гастрольные спектакли Ф. И. Шаляпина в пользу Ломоносовского общества. В репертуаре были оперы "Борис Годунов", "Фауст", "Русалка", "Севильский цирюльник".
   2 Людмила Родионовна Харитонова (1860--1930), крестная мать Ф. И. Шаляпина, жившая в одном дворе с его родителями в Казани. Ей было 13 лет, когда родился Федор Иванович. Уехав из Казани, он потерял ее из виду. Снова они встретились в Одессе, во время гастролей Шаляпина -- уже артиста Большого театра. Л. Р. Харитонова пришла на один из его концертов специально для того, чтобы убедиться -- ее ли это крестник? Федор Иванович очень обрадовался этой встрече и привез Людмилу Родионовну в Москву, где она и прожила в семье Шаляпиных вплоть до своей кончины.
   3 Первым спектаклем Ф. И. Шаляпина шел "Борис Годунов".
   4 В ходе первой Балканской войны 1912 г. черногорские войска осадили город Скутари, находившийся на территории современной Албании. Правительство Австро-Венгрии категорически настаивало на том, чтобы город Скутари перешел к Албании. Черногория отказывалась снять осаду. Русское правительство ее поддерживало. Между Россией и Австро-Венгрией стал назревать острый политический конфликт. Вопрос Скутари на Лондонской мирной конференции, которой закончилась первая Балканская война, был решен согласно австрийским пожеланиям. Была проведена военно-морская демонстрация против Черногории. Русскими правительственными кругами была организована манифестация в знак солидарности с Черногорией.
   

279

   Датируется по содержанию.
   1 Ф. И. Шаляпин совершал поездку на автомобиле по Германии, направляясь на гастроли в Париж, после которых поехал в Лондон, где состоялись первые спектакли Русской оперы в Англии.
   2 "Погребок Ауэрбаха" существует в Лейпциге по сию пору. В верхней части его -- ресторан, на стенах которого драгоценные реликвии -- фотокопии записок Гёте и Шиллера. Подвальный этаж расписан фресками на темы из "Фауста".
   

280

   1 На этот раз спектакли Русской оперы проходили в Театре Елисейских полей. Парижским зрителям была впервые показана "Хованщина" М. П. Мусоргского с участием Ф. И. Шаляпина на русском языке. Первый спектакль состоялся 24 [11] мая 1913 г. Шли также уже известные в Париже по предыдущим сезонам "Борис Годунов" и "Иван Грозный" ("Псковитянка"). Состав участников был такой же, как и в Лондоне.
   A. В. Луначарский, бывший в то время в Париже, писал:
   "До России доходят о русских спектаклях в Театре Елисенских полей слухи, искаженные в ту или другую сторону. Пишут о колоссальном успехе опер Мусоргского, в то время как на этот раз они не встретили прежнего энтузиастического отношения. [...] Правда, и "Борис" и "Хованщина" предстали на этот раз перед парижской публикой внешне в небывало еще прекрасной оболочке. Стильны и изящны декорации Юоиа, постановка массовых сцен Саниным не оставляет желать лучшего, и своеобразная красота русской вариации византийской священной пышности засияла своим переливчатым огнем, своею живою парчой в необычайно живописной сцене коронации. Исполнение также целиком было выше среднего, а Шаляпин, хотя и злоупотреблял декламацией в ущерб пению,-- все же был хорош, как редко, в заглавной роли. Не уступала по внешности и "Хованщина". Декорации Федоровского, более фантастические или символические, чем историко-бытовые, дали нам какую-то циклопическую, но в то же время деревянную Россию,-- "ты и убогая, ты и обильная". Все -- до чар на столе Хованского и гребня, которым он чешется,-- здесь великанское. Чудовищно чванны и роскошны боярские костюмы. Словом, дикая красота и еще невиданный облик Европейской Азиатчины. И опять-таки высокого уровня исполнение. Хоры очаровали французскую критику, и она спрашивает себя, чем объясняется столь "безусловное преимущество" русских хоров над западноевропейскими? [...] Теперь об успехах. Успех Шаляпина, да и всего исполнения, на первом представлении "Бориса Годунова" был крупный. Но когда я читаю в русских газетах, что театр буквально дрожал от рукоплесканий, то я должен сказать: ничего подобного! Да, аплодировали единодушно. Да, вызывали Шаляпина четыре раза. [...]
   Вообще, повторяю, успех крупный, но не исключительный..." ("Театр и искусство", 1913, No 23).
   

282

   1 B. Д. Решимова.
   

283

   Датируется по штемпелю на конверте.
   

284

   1 Антонина Матвеевна Эк, немка -- бонна детей Шаляпиных, прослужившая в их доме более 15 лет.
   

287

   1 Режиссер А. В. Ивановский пишет в своих воспоминаниях: "Почти одновременно с объявлением о гастролях Шаляпина в опере Зимина в газетах появилось сенсационное сообщение: кинофирма "Дранков и Ко" выпускает фильм "Царь Иван Грозный" ("Дочь Пскова"), в роли Грозного -- Ф. И. Шаляпин. Многие приняли это за обыкновенную газетную "утку". Дранков, как правило, ставил пошлые, вульгарные картины. Существовал даже термин -- "дранковщина". Но слухи ширятся, распространяются. И вот -- новая сенсация. Фильм "Царь Иван Грозный" выпускает фирма "Шал-Рез и Ко", иначе: Шаляпин и Резников. Зачем отдавать деньги Дранкову? Резников, импресарио Шаляпина, уговорил его образовать свое акционерное общество (это подтверждается документами, хранящимися в Лен. театр, музее. -- Ред.). Не сразу согласился Шаляпин, но соблазн был велик. Привлекал артиста и образ Ивана Грозного. Мне показали вертлявого, крикливо одетого господина. Это был кинорежиссер Иванов-Гай. Держался он с большим фасоном: еще бы -- снимает картину с самим Шаляпиным! Я спросил у В. В. Максимова, который считался в то время одним из королей экрана, как он относится к затее Шаляпина. Максимов деликатно ответил: "Это, конечно, интересно -- Шаляпин великий артист. Только почему выбрали Гая режиссером? Да и оператор у них неважный". [...] Шаляпину Иванов-Гай импонировал своим веселым нравом. В компании это был весельчак, балагур, мастер рассказывать анекдоты. В перерывах между съемками он лихо играл на саратовской гармонике. Резников убедил Шаляпина, что Иванов-Гай будет все делать так, как он, Шаляпин, того захочет. В те времена я относился к кино очень настороженно и был огорчен, что Шаляпин стал там работать. Все же мы большой компанией пошли посмотреть на натурные съемки фильма. Шаляпин радушно нас встретил. Я увлекся работой артистов. Вот вдалеке показалась свита -- и мимо меня промчался грозный царь со своими опричниками. Шаляпин гневно сверкнул глазами. В театре такая сцена была б недостижимой. В перерыве я спросил у Шаляпина, где он учился так хорошо ездить верхом. Он ответил: "Я же артист: надо ездить, ну, я и езжу".
   Дальше все дело испортил режиссер Иванов-Гай. Снималась сцена: Иван Грозный сидит у шатра в глубоком раздумье, на ладони он держит птенца. Смысл сцены такой: вот ты, птичка, взмахнешь крылами и улетишь в поднебесье, а я прикован цепями к царскому престолу. Шаляпин с большим лиризмом вел эту сцену, у него даже слезы на глазах заблестели. Иванов-Гай, видимо, желая покрасоваться перед артистами, сказал: "Федор Иванович, сцена должна длиться двадцать семь метров, а у нас вышло сорок семь,-- в кино это скучно". Шаляпин ошеломлен: вот как? Шаляпин стал уже скучен! С негодованием сорвал он парик, бороду и с руганью набросился на режиссера. Шаляпин в гневе ушел со съемок. [...] С большим трудом удалось Резникову уговорить Шаляпина продолжить съемку. Фильм сняли. Я был на закрытом просмотре в электротеатре "Фагум". В зале торжественное ожидание. Шаляпин сидел мрачнее тучи. И чем дальше шел просмотр, тем больше портилось его настроение. Мне некоторые эпизоды даже понравились, особенно финальная сцена: Грозный у тела мертвой дочери. Сцена с птенчиком, как и предсказал Гай, оказалась скучной. Шаляпин даже отвернулся и тяжело вздохнул. По окончании картины он встал и быстро ушел, отмахиваясь от робких поздравлений.
   Вспомнилась опера "Псковитянка", изумительный, неповторимый образ грозного царя, созданный Шаляпиным. [...] А в кино? Какая-то серая тень металась по экрану. Страшный образ грозного царя потускнел, глубокую музыкальную характеристику, великолепные речитативы заменило жалкое бренчанье на пианино, сопровождающее фильм. "Великий немой" обокрал образ Грозного. Шаляпин был обманут. Он хотел запечатлеть своего Ивана Грозного для народа, для широкого зрителя, а его втянули в рекламную затею" (А. В. Ивановский, Воспоминания кинорежиссера, М., 1967, стр. 121--124).
   В интервью, данном газете "Театр" через несколько дней после премьеры фильма, Шаляпин сказал: "Мое выступление в кинематографе -- не случайность; я смотрю на будущее кинематографа, уповаю на его будущее и считаю, что в области кинематографии есть такие возможности, которых, пожалуй, не достигнуть и театру. Я выступил в "Псковитянке", убедившись, что кинематограф может попасть в самые отдаленные уголки глухой провинции и что я, таким образом, буду иметь возможность, быть может, "выступить" в деревнях и селах". Пресса отметила удачные сцены Шаляпина: "Шаляпин остался Шаляпиным. Две сцены -- возле убитой Ольги и последний уход Грозного -- он проводит с таким накалом трагического темперамента, что уже не замечаешь ничего, кроме его игры" (цит. по журн.: "Советский экран", 1963, No 6).
   

289

   1 Ф. И. Шаляпин одновременно позировал четырем художникам.
   2 Ежемесячный литературный, научный и политический журнал "Летопись" был основан М. Горьким, выходил в Петрограде с декабря 1915 г. по декабрь 1917 г.
   

293

   1 Опера Д. Верди "Дон Карлос" в постановке Ф. И. Шаляпина впервые шла в Москве на сцене Большого театра 10 февраля 1917 г. Помощник режиссера Большого театра А. М. Хлебодаров записал в своем режиссерском дневнике после премьеры "Дон Карлоса": "Какой силой выразительности обладает великий Шаляпин, когда одно его появление -- он идет из глубины сцены в часовню, опираясь на палку,-- вызвало такой интерес, что сидящая в партере публика, видя импозантную фигуру Филиппа II, встала со своих мест и весьма долго и шумно аплодировала". В том же 1917 г. Шаляпин исполнил партию Филиппа II Испанского в театре Петроградского Народного дома. Журнал "Театр и искусство" (No 18 на 1917 г.) опубликовал следующую рецензию:
   "Из неиссякаемого источника своего таланта Шаляпин создал новый образ. ...Редкие штрихи, выхваченные у Шиллера, приноровленные к оперному шаблону, послужили Шаляпину темой для нового грандиозного образа. Бесконечное богатство человеческой природы нашло новое олицетворение. И среди измельчания театра, среди даровании на нынешний лишь день [...| эта колоссальная фигура Шаляпина--Филиппа II даже изумляет, как был бы изумителен колосс Родосский, поставленный на Невском проспекте.
   К ряду повелителей человечества, олицетворенных уже Шаляпиным, Филипп II и не прикасается, так неиссякаемы художественные средства артиста.
   Национальная культура и фанатическая вера Испании отлили эту фигуру из меди. В ней все закончено, доведено до предела, вне каких бы то ни было колебаний и случайностей. Безумию страсти, что заставляет судорожно сжиматься мускулы, искажает лицо, здесь нет места.
   За этой застывшей маской чувствуется ум неподвижный и упорный. Глаза без блеска и света смотрят поверх народа. Зачем ему видеть тех, кто ему не ровня. Став ровней хоть в чем-нибудь, какое право будет он иметь царить над ними. [...]
   Да, его превосходство надо всеми вне сомнения, его власть -- священна, его воля -- закон. Но железными клещами сжата его воля, царская власть становится покорной перед мертвящим авторитетом инквизиции. И в душе властелина колеблются какие-то смутные для него самого желания. Это не мятеж, не огнем возмущения зажигаются эти бесцветные, холодные глаза. Они, привыкшие видеть весь мир в себе, ищут какой-то новой правды, нового радостного утра.
   Человек недостигаемый и превознесенный над вселенной неопознанными струнами своей души ищет созвучия с другим человеком. "S' многих сильных людей есть какая-то потребность найти кого-нибудь или что-нибудь, перед чем преклониться. Сильному иногда очень трудно переносить свою силу",-- говорит Достоевский. И всесильному Филиппу II не чужда эта потребность.
   Перед кем преклониться ему?.. Перед властью инквизиции?.. Но она давит его, как предопределение, неразлучно слитое с его царственной властью. Перед богом?.. Но ведь бог -- тоже власть, что и он, только ступенью выше. [...] Всю изнанку души Филиппа II показал нам Шаляпин. Он жил в своем произведении. Величайшая поэтическая цель театра была достигнута -- слияние всех искусств в актере. Что мог бы перенести художник на полотно в этот вечер в Народном доме? Любой момент из жизни Шаляпина--Филиппа II. Ничего лишнего, не стильного, не связанного во внешнем с внутренней потребностью.
   Маска этого лица, любая поза могли бы воплотить замыслы скульптора..."
   

294

   1 О создании и исполнении Ф. И. Шаляпиным "Песни революции" вспоминает в своих мемуарах В. Беспалов, в главе "Революционный гимн Шаляпина":
   "Руководители государственных театров чувствовали необходимость хоть чем-нибудь откликнуться на события. По инициативе дирекции в Мариинском театре было созвано широкое совещание, которое должно было наметить пути создания нового национального всероссийского гимна и обсудить, как и чем именно государственные театры могут откликнуться на революционную современность. Присутствовали избранные верхи литературного и артистического мира, в том числе Максим Горький, Леонид Андреев, Ф. И. Шаляпин, А. К. Коутс, В. Э. Мейерхольд, А. К. Глазунов, Ю. М. Юрьев. Разумеется, в первую очередь было решено позаботиться о гимне, как о произведении легко осуществимом, но никто не знал, с чего начать и к кому именно обратиться с таким заказом. Тогда Ф. И. Шаляпин предложил собравшимся сочиненный им за эти дни "Гимн революции". Слова этого гимна он сочинил сам, а мотив частично заимствовал из военной песни гарибальдийцев. Шаляпин здесь же спел свою революционную песню, и многие из присутствующих готовы были принять ее к публичному исполнению, но кто-то внес предложение обсудить этот вопрос в отсутствии автора. Шаляпин охотно согласился и покинул фойе. При обсуждении этого вопроса выяснилось, что сочиненная Шаляпиным песня в качестве нового всероссийского гимна не годится. Глазунов и Черепнин нашли эту вещь слишком дилетантской и неинтересной. Возражений против этого не было, и, когда Шаляпин вернулся, ему изложили точку зрения собравшихся. Шаляпин ответил, что если ему запретят спеть этот гимн в Мариинском театре, то он пойдет на Марсово поле и там споет его под открытым небом. Возражать Шаляпину никто не решился, и вскоре совещание как-то неопределенно закончилось, не придя ни к чему определенному.
   Однако А. И. Зилоти и А. К. Коутс решили поддержать Шаляпина, тем более что под рукой не было никакого другого отклика на революционную современность. Кстати, в исполнении автора песнь эта, несмотря на свои недостатки, может превратиться в блестящий номер и стать красным жестом государственных театров.
   И вот Коутс и Зилоти уговорили Шаляпина передать им песню для обработки. Коутс брался ее оркестровать, а Зилоти расписать на голоса и разучить с хором. Но здесь создались какие-то нелады внутри театра, и Шаляпин предложил свои услуги Преображенскому полку, который устраивал в Мариинском театре концерт-митинг и сам, по своей инициативе составлял программу вечера.
   Через несколько дней на благотворительном концерте-митинге преображенцев в Мариинском театре выступил Ф. И. Шаляпин со своим гимном. Шаляпин исполнил эту вещь в сопровождении хора и оркестра, причем оркестр Мариинского театра был усилен духовым оркестром Преображенского полка. Песня имела три куплета, и каждый начинался словами: "К оружию, граждане, к знаменам!" Шаляпин с мощным подъемом спел свой гимн и вызвал у переполненного зала бурю оваций, совершенно не поддающихся описанию.
   После такого триумфального выступления Шаляпина репертуарный комитет Мариинского театра намеревался было навсегда ввести в программу торжественных концертов-митингов этот гимн революции, но встретилось большое препятствие к этому в лице хора Мариинского театра, который сводил с Шаляпиным свои какие-то счеты. После многих споров и разговоров революционный гимн, сочиненный Шаляпиным, в конце марта был окончательно и навсегда изъят из концертных программ Мариинского театра, ввиду категорического отказа хора государственной оперы от передачи произведения Шаляпина вследствие его "художественной незначительности". Шаляпин, конечно, не мог быть доволен таким приемом и в ближайшее время ни на заседаниях, ни на совещаниях в Мариинском театре не появлялся, окончательно перенеся свою деятельность в оперу Аксарина в Народном доме и в оперу Зимина в Москве" (В. Беспалов, Театры в дни революции, стр. 42--45).
   

295

   1 Дочери Ф. И. Шаляпина участвовали в концерте в Гурзуфе, где вместе с племянником А. П. Чехова Вл. Ив. Чеховым играли водевиль "Спичка между двух огней". В этом же концерте принимала участие О. Л. Книппер-Чехова.
   

297

   1 О. М. Соловьева, бывшая владелица поместья Суук-Су в Крыму. Шаляпин купил у нее прибрежный скалистый участок ("Скала Шаляпина"), где он хотел выстроить "Замок театрального искусства".
   2 К. А. Эрманс.
   3 В. И. Эрманс. Служила в Русской частной опере в Москве под своей девичьей фамилией Страхова.
   

298

   По всей видимости, это был не первый концерт Шаляпина в красном Кронштадте. Газета "Красная Татария" (1960, 5 ноября, Казань) под заголовком "Шаляпин и балтийцы" поместила заметку: "Известно, что Шаляпин выступал перед героями Октябрьской революции -- балтийскими моряками. Приезд его в Кронштадт явился заметным событием в жизни героического гарнизона. Выражая отношение моряков к искусству великого художника, исполком Совета 13 ноября 1917 года принял следующее постановление: [...] "2. Заслушав доклад тов. Козлова о концерте Шаляпина, исполнительный комитет постановил: вновь попросить Федора Ивановича устроить концерт в Кронштадте". Кстати сказать, слушали своего земляка [...] и матросы землячества Казанской губернии при Кронштадтском Совете. Вследствие этого, очевидно, культурно-просветительная комиссия при Кронштадтском отделе Всероссийского Союза работников водного транспорта 24 декабря 1918 г. обращается к Шаляпину с просьбой стать ее руководителем, приняв звание почетного председателя".
   

300

   В сезоне 1918/19 г. Ф. И. Шаляпин вернулся на сцену Мариинского театра и работал очень интенсивно. Кроме своего основного репертуара ("Борис Годунов", "Русалка", "Князь Игорь", "Юдифь", "Севильский цирюльник") он снова поет"Лакме" (Нилаканта), "Мефистофеля" Бойто и "Демона". Насколько интенсивно протекает в это время его исполнительская деятельность, показывает театральный календарь. Так, например, в ноябре -- декабре с его участием шли оперы: 3 ноября утром "Севильский цирюльник", 5-го -- "Лакме", 8-го -- "Борис Годунов", 12-го -- "Юдифь", 14-го -- "Лакме", 19-го -- "Русалка", 21-го -- "Севильский цирюльник", 23-го -- "Юдифь", 26-го -- "Лакме", 29-го -- "Борис Годунов", 5 декабря -- "Князь Игорь", 7-го -- "Юдифь", 10-го -- "Русалка", 13-го -- "Юдифь", 17-го -- "Лакме", 19-го -- "Князь Игорь", 21-го -- "Борис Годунов", 24-го -- "Русалка", 27-го -- "Мефистофель" (бенефис хора) и 31-го -- "Севильский цирюльник". Кроме этого, 10 ноября в Александрийском театре в связи со 100-летием со дня рождения И. С. Тургенева состоялся торжественный вечер, в программе которого была инсценировка рассказа "Певцы", где Ф. И. Шаляпин исполнял роль Яшки-Турка. Есть сведения, что Ф. И. Шаляпин приготовил партию Спарауфчилле в "Риголетто" Верди для юбилейного спектакля И. В. Тартакова, который состоялся в мае 1919 г.
   2 По-видимому, однако, шаляпинские спектакли привлекали наибольшее количество зрителей. Например, "Бирюч петроградских театров" за 1918 г., No 5, сообщает: "Юдифь" с участием Шаляпина все время делает битковые сборы. Насколько велико стремление публики попасть на эту оперу, можно судить по следующему факту: в 10 часов утра была открыта касса для продажи билетов на 23 ноября, и через каких-нибудь полтора часа в кассе уже не было ни одного билета".
   3 И. Ф. и Л. Ф. Шаляпины снимались в центральных ролях кинофильма "Честное слово" (сценарий и постановка И. Н. Перестиани).
   4 Н. С. Кознова.
   5 М. И. Воронцова.
   6 П. П. Кознов.
   7 П. В. Лодыженский.
   8 Старая няня детей Шаляпиных.
   9 И. Г. Дворищин.
   

301

   1 Осенью 1919 г. на Петроград наступали белогвардейские войска Юденича.
   2 Несмотря на то, что петроградские театры некоторое время не работали в связи с осадным положением, сезон 1919/20 г. был так же насыщен для Шаляпина, как и предыдущий. В этом сезоне он выступал 38 раз (включая и концерты). Шаляпин пел в "Князе Игоре", "Руслане и Людмиле", "Русалке", "Хованщине", "Борисе Годунове", "Псковитянке", "Демоне", "Юдифи". Оперы репертуара Шаляпина возобновлялись под его режиссерским руководством, и эти спектакли отмечались как образцовые.
   3 И. Ф. Шаляпина готовила роль Колибри в "Истории лейтенанта Ергунова" во Второй студии M XT, которую до этого блестяще играла О. И. Пыжова.
   

302

   1 По разрешению Советского правительства Ф. И. Шаляпин в сентябре 1921 г. выехал за границу в гастрольную поездку.
   2 Павел Павлович Пашков, муж И. Ф. Шаляпиной.
   

305

   1 Ф. И. Шаляпин в начале 1922 г. вернулся в Россию; осенью того же года он с разрешения Советского правительства в третий раз выехал за границу и более не возвращался на родину.
   2 Л. Ф. Шаляпина выехала за границу в конце 1921 г.
   

307

   1 И. И. Шаляпина временно выезжала на свою родину, в Италию.
   2 "Барандуков" -- шуточное прозвище, данное Ф. И. Шаляпиным П. П. Кознову.
   

308

   Оригинал письма хранится у композитора Ю. М. Слонова, сына пианиста и композитора М. А. Слонова, друга и аккомпаниатора Ф. И. Шаляпина, автора ряда произведений из репертуара певца.
   

310

   1 H. H. Хвостов, повар Шаляпина, которого артист брал с собой в заграничную поездку.
   

311

   1 Крестник Шаляпина, отец которого был в юности вместе с Федором Ивановичем исполатчиком в казанском церковном хоре; Ф. Семенов попал в плохую компанию, стал наркоманом и после крупного разговора с отцом повесился.
   

312

   Оригинал хранится у Ю. М. Слонова.
   1 Сыновья Шаляпина уехали в середине 20-х гг. за границу, где заканчивали свое образование.
   

313

   1 Л. Ф. Шаляпина работала в Берлине в эстрадном театре миниатюр "Золотой петушок".
   

317

   Датируется по содержанию.
   

322

   Датируется по штемпелю на конверте.
   1 Вероятно, Д. Н. Бассалыго.
   

323

   1 Бывший эмигрант врач Б. Н. Александровский так характеризует Евлогия: "Прошлое митрополита Евлогия весьма неприглядно. В свое время он принадлежал к крайне правому течению политической мысли и на этом поприще стяжал себе в царской России печальную известность. Но, попав в эмиграцию, он порвал с политикой и политиканством и в течение последующих 25 лет, вплоть до своей смерти, не принимал участия в эмигрантских политических группировках и политических выступлениях, ограничив круг своей деятельности вопросами церковной жизни и благотворительностью. В годы войны он встал на четкую патриотическую позицию, а после Победы, уже в 84-летнем возрасте и будучи прикованным к постели тяжелым недугом, благословил эмиграцию на возвращение на родину. За несколько недель до своей смерти он принял из рук советского посла во Франции А. Е. Богомолова советский паспорт. Символически этот паспорт был ему вручен под номером первым. Митрополит пользовался в эмиграции и во французских кругах общим уважением" (Б. И. Александровский, Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта, М., "Мысль", 1969, стр. 207).
   2 Это неверно. В связи с лишением Шаляпина звания народного артиста А. В. Луначарский писал в "Красной газете": "Совет Народных Комиссаров РСФСР единогласно постановил лишить Ф. И. Шаляпина звания народного артиста. Постановление было принято без всяких дебатов и без какого бы то ни было обсуждения новых обвинений, выдвинутых против Ф. И. Шаляпина в связи с политически ненормальным его поведением, сведения о котором были опубликованы некоторыми московскими газетами в свое время. На письмо полпреда тов. Раковского Ф. И. Шаляпин ответил объяснениями несколько уклончивыми, но, во всяком случае, свидетельствующими о том, что ни на какой нарочитый разрыв с существующим на родине порядком Шаляпин идти не желал. Единственным, вполне достаточным и всем хорошо известным мотивом лишения Шаляпина звания народного артиста являлось упорное нежелание его приехать хотя бы ненадолго на родину и художественно обслужить тот самый народ, чьим артистом он был провозглашен. С Шаляпиным неоднократно велись разговоры о необходимости, наконец, приехать в Россию, но каждый раз получался все тот же ответ: "Импресарио опутали его слишком сложной сетью обязательств; когда-нибудь настанет момент большей для него свободы и тогда он приедет". Это тянулось годами и вызывало постепенно настоящее негодование против Шаляпина, в особенности в рабочих кругах. Мне лично неоднократно, на моих докладах перед рабочими, приходилось получать записки с запросами и упреками по этому поводу. Предположение взять обратно дарованное Шаляпину звание возникало в правительственных кругах неоднократно, но каждый раз думали, что, быть может, оно преждевременно и что Шаляпин поймет свой долг и приедет на родину. Приходилось слышать заявления друзей Шаляпина о том, что он действительно слишком связан своими обязательствами "материального характера" по отношению к разным антрепризам. Но все прекрасно знают, что Шаляпин заработал огромные деньги, составил себе немаленькое состояние, и ссылки такого человека на денежный характер препятствий к приезду на несколько месяцев в свою страну не только кажутся неубедительными, но носят в себе нечто смешное и отталкивающее.
   Единственным правильным выводом из создавшегося положения было для Шаляпина, несмотря на лишение его звания народного артиста, приехать в Россию и здесь своим огромным талантом искупить слишком долгую разлуку.
   Я глубоко убежден, что при желании Шаляпин мог бы и теперь восстановить нормальные отношения с народом, из которого он вышел и принадлежностью к которому гордится. Во время всяких слухов о некорректных поступках Шаляпина за границей некоторые журналисты начали поговаривать о том, что он и вообще-то не талантлив и еще многое в этом роде. Это, конечно, смешно, нам не к лицу маскировать чисто политический и вполне оправдываемый шаг какими-то рассуждениями лисицы о незрелом винограде. Конечно, Шаляпин уже давно как бы приостановился в своем творчестве. Это постигает часть наших артистов за границей и вообще людей, начинающих эксплуатировать свою славу, а не жить для творчества. Оба эти момента сказались на Шаляпине. Его оперный и концертный репертуар застыл. Но ни в каком случае нельзя отрицать, что Шаляпин сохранил в очень большой мере свои необыкновенные голосовые данные и остается тем же замечательным артистом, каким и был. Я глубоко убежден, если бы Шаляпин принимал участие в живом расцвете нашего театра, то, вероятно, он от этого много выиграл бы и в то же время способствовал бы оживлению у нас оперного и вокального искусства, которые пока еще (наверное, ненадолго) остаются позади других форм искусства, все более живо и пышно расцветающих на нашей роскошной почве" ("Красная газета", 1927, 26 августа).
   

328

   1 Портрет С. В. Рахманинова, написанный Б. Ф. Шаляпиным, был впоследствии передан автором в дар ГЦММК в Москве, где и находится в настоящее время.
   2 Летом 1928 г. И. Ф. Шаляпина гостила у отца в Париже.
   

329

   1 Речь идет о трагической гибели актера МХАТ В. А. Синицына.
   2 Э. Либерати -- муж Т. Ф. Шаляпиной.
   

331

   Опубликовано в журнале "Музыкальная жизнь", 1961, No 14.
   

332

   1 Несомненно, Ф. И. Шаляпин имеет в виду А. М. Горького, который не мог простить артисту его нежелание вернуться в Россию.
   

333

   1 Марина Шаляпина получила премию на конкурсе красоты в Париже и была прозвана за свой русский тип "мисс Россия".
   2 Ф. И. Шаляпин имеет в виду новую роль Кончака.
   

334

   1 И. Ф. Шаляпина писала отцу о своей встрече и беседе о нем с волжскими грузчиками.
   

335

   1 Книга Ф. И. Шаляпина "Маска и душа". Вышла в 1932 г. в Париже на русском языке.
   2 Звуковой фильм "Дон Кихот" с участием Шаляпина вышел на экран в 1933 г. Режиссер Г. Пабст, сценарий П. Морана, музыка Ж. Ибера. Журнал "Советский экран" (1963, No 6) опубликовал воспоминания Ф. Ф. Шаляпина о съемках его отца в этом фильме: "Я был одним из вдохновителей идеи создания фильма с участием Федора Ивановича и близко соприкасался с этим делом. Все, казалось, шло хорошо. Пригласили лучшего художника, архитектора, оператора, режиссера -- известного немецкого мастера Г. Пабста. Отец с интересом ждал начала своей работы -- его соблазняли возможности кино, широко раздвигающего горизонты сцены. Катастрофа началась в последние дни, когда перед самым началом съемок режиссер заявил, что сценария нет. Федору Ивановичу ничего не сказали и созвали совет, чтобы решить, что делать. Режиссер заявил, что он берет на себя всю ответственность и что в процессе съемок все будет улажено. Сценарий писался по частям, параллельно съемкам. Все это очень затрудняло работу актера, да еще в главной роли. Мне пришлось весьма дипломатично объяснять отцу, почему сценарий создается по частям. Отец, конечно, понимал, что не все обстоит благополучно, но, не будучи специалистом, проявлял большое терпение. К счастью, съемка шла очень медленно, и это давало ему возможность освоиться с обеими версиями -- английской и французской, ибо фильм снимался на двух языках. Я удивлялся и его памяти и умению правильно ориентироваться в сложном положении. Были нарушены и смета и сроки. А у отца был заключен контракт на выступления в Америке. Поэтому сначала сняли сцены, в которых он был занят, а сцену с мельницами оставили на самый конец и сделали ее без Федора Ивановича с помощью дублера. Одну фразу даже я говорил за отца. А после его возвращения заново записали звук и сняли отдельные близкие планы. В таких условиях фильм был закончен". Тот же журнал приводит рассказ Шаляпина польскому журналисту Станиславу Поволоцкому: "Я с радостью принял приглашение играть в этом фильме, тщательно подготовился к выступлению в новом для меня качестве артиста кино, и что оказалось? Никчемное, жалкое зрелище, посмотрев которое, я решил никогда больше не сниматься в кино. Фильм "Дон Кихот" получился плохо заснятым, нудным театральным представлением. На экране резко бросалась в глаза вся нелепость банальных приемов, оперных штампов. Я лично, если бы столкнулся когда-нибудь поближе с кино, то, может быть, попытался бы показать на экране одно из моих любимых эпических произведений -- "Слово о полку Игореве".
   

336

   1 В. Н. Лебедев.
   2 В. И. Лебедева.
   

337

   1 И. Ф. Шаляпина ездила к отцу в Париж.
   

342

   1 Сын А. М. Горького, М. А. Пешков, умер в 1934 г.
   

344

   1 Шаляпин выступил в этом спектакле как режиссер и исполнитель двух ролей -- Галицкого и Кончака. Газета "Рома" (1934, 29 января) в статье "Премьеры в Сан-Карло. "Князь Игорь" А. Бородина" писала: "Наши зрители с некоторых пор уже отвыкли вставать всем залом и единодушно, как один человек, вызывать артистов по двенадцать раз -- именно столько раз после фантастического второго акта пришлось выходить несравненному Шаляпину в окружении артистов, дирижеру оркестра Франко Капуана, маэстро Рапи, о котором мы будем говорить отдельно, восхитительным русским балеринам, тому, кто создал их ослепительные танцы (Леон Вуйциковский), автору декораций проф. Ау-густо Карел л и (ему тоже будет посвящена отдельная статья), замечательному постановщику Чиро Скафа... и если я еще кого-нибудь забыл, мой усердный читатель добавит его сам (в упрек мне).
   После взрыва изумления -- триумф, равный триумфу финала "Аиды". Успех определился сразу же, еще в прологе, был подогрет аплодисментами в увертюре (которую по каким-то требованиям сцены маэстро Капуана перенес к началу второй картины) и превратился в подлинную демонстрацию искусства во втором акте, когда русский гигант в своем чудесном гриме постепенно являл восторгающейся им публике свое мастерство: скульптурный жест, потрясающая фигура варварского правителя [...]
   Я думаю, не стоит добавлять, что последний акт только подтвердил великолепие всего грандиозного и гармонического спектакля, в котором значительную роль сыграли и менее важные элементы этого блестящего представления: освещение, костюмы, декорации, мизансцены, историческая достоверность реквизита и облика действующих лиц. Этим своим обликом спектакль был обязан Федору Шаляпину, который был инициатором его создания, его непосредственным создателем, примером для всех и вдохновителем. И можно сказать, что репетиции доставили нам удовольствие не меньшее, чем сам спектакль, который вчера распустился на нашей сцене столь неожиданным цветком. Еще когда мы сидели на репетициях в темном зрительном зале, нам было уже ясно, что замечательный режиссер -- даже тогда, когда он безжалостно требователен,-- создает чудо и подарит нам того "Игоря", о котором мечтал Бородин. [...]
   Но это чудо -- чудо создания такого спектакля -- оказалось возможным потому, что нашими талантливыми и с живой интуицией артистами (оркестр, хор) управлял создатель ex-nihilo, каким является Шаляпин. Поэтому за четыре дня был достигнут великолепный результат, который в ином случае потребовал бы целых недель работы. Шаляпин-артист.
   Я уже говорил о нем, как о несравненном режиссере, который знает Игоря, как своего однополчанина. Сейчас я должен был бы по достоинству оценить его исполнение. Но Шаляпин настолько выходит из рамок всех привычных определений, его эстетика настолько индивидуальна, что в нем следовало бы изучать только тот комплекс талантов, которые позволяют ему оживлять и делать такими яркими самые небольшие эпизодические фигуры: скульптор, певец, схватывающий музыкальную сущность каждого героя, мим в греческом значении этого слова, художник, который создает лицо татарского хана Кончака яркими штрихами, взятыми им с икон. Метаморфозы Шаляпина великолепны! От пьяницы князя, который "выламывается", не теряя достоинства и аристократического облика, до благородного хана, который с сердечностью предлагает союз плененному Игорю,-- какой контраст с его лицом, исполосованным шрамами от стрел, какое ощущение человеческой пластики! Что общего у циничного Галицкого и хана дикой орды?..
   Публика была подавлена таким одухотворенным и оригинальным искусством, поражена чередованием и сменой выразительных средств в голосе, который на протяжении двух тактов переходит от спокойного тона к громовому. Она разразилась той бесконечной овацией, которая вот уже сорок лет вспыхивает там, где этот небывалый актер раскрывает секреты своего мастерства. Тот, кто захотел бы проследить процесс создания стольких образов -- Олоферн, Дон Кихот, Иван Грозный, Филипп II, Борис Годунов, Мефистофель,-- тот прочтет прекрасную автобиографическую повесть этого великолепного творца и сумеет объяснить то, чем мы сейчас просто восхищаемся, бессильные проникнуть в технику и эстетику этого музыкального актера. Но прежде всего надо слушать его, запечатлевать в своей памяти физический облик его героев, их психологическую окраску, наслаждаться прелестным и разнообразным искусством, которое нам, ветеранам театра, приводит на память другой полюс артистической индивидуальности -- Витторио Мореля. И тогда нам станет ясно, почему оба героя Бородина, даже спетые по-русски, запечатлелись вчера вечером в нашей фантазии, сделали нам понятным язык, столь чуждый латинскому слуху, и позволили нам читать в их душе то, что фонетика выражала в чуждых нашему слуху звуках.
   

Саверио Прочида

   В архиве И. Ф. Шаляпиной находится письмо некоего доктора Дженаро Саннини, выражающего Шаляпину свой восторг по поводу спектакля "Князь Игорь". Приводим письмо в переводе с итальянского И. Ф. Шаляпиной.

"30 декабря
1934 г. Неаполь

   Знаменитый Маэстро,
   я присутствовал сегодня на представлении оперы "Князь Игорь", я так Вами восхищался и аплодировал. Это будет незабываемый для меня день. Ваше великое искусство меня привело в восторг и дало мне неописуемую духовную радость.
   Позвольте мне отблагодарить Вас и выразить мой энтузиазм и мои самые горячие поздравления. Мадам Саннини, которая также присутствовала на спектакле, выражает Вам через меня те же чувства восторга и преданности.
   Если Вы сможете прислать нам одну из Ваших фотографий с автографом, мы будем Вам очень признательны и будем хранить ее как драгоценную память Вашей славы. Примите наши поздравления к Новому году. Желаем, чтобы он был для Вас веселым и светлым, как город, которому Вы оказали честь своим пребыванием, знаменитый Маэстро. Прошу принять мою преданность.

Докт. Докенаро Саннини"

   

345

   1 Шаляпин просил Ирину Федоровну прислать ему инсценировку "Записок сумасшедшего" в редакции известного артиста В. Н. Андреева-Бурлака.
   

346

   1 Как удалось установить Ирине Федоровне Шаляпиной, это было выступление солиста Радиокомитета К. С. Сладкопевцев а.
   

347

   1 Очевидно, речь идет о К. С. Сладкопевцеве.
   2 Е. П. Пешкова и вдова М. А. Пешкова, Н. А. Пешкова.
   3 П. Д. Корин.
   

348

   Хранится в архиве В. И. Цветкова. Опубликовано в книге "Памяти И. И. Бродского", Л., 1959.
   

349

   1 В то время к И. Ф. Шаляпиной обратилась редакция одной из московских газет с предложением опубликовать переписку А. М. Горького и Ф. И. Шаляпина.
   

350

   1 В. И. Крылова, бывшая актриса Студии имени Шаляпина, которая прислала Ф. И. Шаляпину в Париж вторую книгу романа А. Н. Толстого "Петр I".
   

351

   1 Для организации празднования юбилея Ф. И. Шаляпина был создан специальный комитет под председательством известного французского писателя, друга Шаляпина, Клода Фаррера.
   

354

   Письмо написано на ресторанном меню, обложка которого представляет оригинальную акварель японского художника Итсурио Шиозаки.
   

357

   Опубликовано в "Литературной газете" (1965, 16 октября).
   1 Н. Кобцев, рассказывая о пребывании Шаляпина в Харбине, приводит следующий эпизод:
   "-- А это что за шествие? -- спросил Шаляпин, взглянув на улицу. По Китайской улице строем шли русские школьники. Впереди развевалось желтое шелковое знамя, на котором виднелись какие-то русские слова и иероглифы. Перед шеренгами учеников, непосредственно перед знаменем шагал мужчина с седой бородкой, вероятно, директор, а рядом с ним -- японец в штатском... Показалась и женская школа, и так же после знамени шагали русский и японец.
   -- Это школы идут на поклонение в храм. "Харбин Дзин-Дзя",-- объяснил журналист.
   -- Как? В какой храм?...
   -- В японский... На соборной площади.
   -- А кому дети будут там поклоняться?
   -- Богине Аматерасу и резиденциям...
   -- Ни черта не понимаю!...
   -- Это такой церемониал, Федор Иванович... Школьников всех национальностей, и нашей в том числе, в дни государственных праздников приводят в храм "Харбин Дзин-Дзя", и они по команде совершают там поклонение. Сначала кланяются храму... В нем обитает, по японским понятиям, богиня Аматерасу. Потом школьники делают полоборота вправо, на восток, и кланяются дворцу императора Японии.
   Потом поворачиваются к югу и совершают третий поклон -- в сторону дворца императора Маньчжоу-Го... Вот и весь церемониал!
   -- Как же это!.. Православные школьники кланяются языческой богине? Духовенство протестовало?
   -- Нет, наоборот... Епархиальный миссионер объяснил в печати, что поклонение не имеет религиозного смысла, а является лишь актом вежливости. "Ведь снимают же японцы шапки, когда присутствуют на православных религиозных торжествах",-- писал миссионер. На том и успокоились, потом -- все привыкли. У нас, Федор Иванович, поклонениями начинаются и каждый учебный день и собрания... Только в этих случаях кланяются дворцам... Последних слов Шаляпин, наверное, не слыхал... Устремив напряженный взгляд куда-то вдаль, где исчезли колонны школьников, он размышлял над чем-то, хмурился и легонько постукивал пальцами правой руки по стеклу. Затем, отвечая на свои мысли, проговорил медленно, явно недоумевая:
   -- Неужели нельзя было избавить русских детей от этого чуждого и обидного обряда?... Неужели не нашлось ни одного смелого человека, который бы разъяснил японцам...
   -- Нашлось, Федор Иванович!.. Нашелся такой человек -- инспектор русской школы Хайларского района, старший из братьев Дьяковых... Братья -- известные путешественники по медвежьим углам Китая. Они открыли племя "голубых людей"; об этом в свое время много писали...
   -- И что же?
   -- Японские жандармы бросили его в "монгольскую тюрьму". [...] Только это не тюрьма! Так называется вырытая в земле глубокая яма. Сверху -- настил с дырой. Через эту дыру бросают сначала заключенного, а потом -- раз в день -- еду: не то хлеб, не то жмыхи...
   -- Да у вас тут средневековье! -- вскипел Шаляпин. -- Слушаешь, слушаешь, а верить тошно!.. [...]
   Шаляпин, задумавшись, снова заходил по гостиной, теребя кисти халата. Затем сел против Турова и заговорил более спокойно:
   -- Вот оно... без родины!.. Допустим, нам, старикам,-- по заслугам. Получили то, что заслужили!.. Но при чем тут дети? Обтрепанные, заморенные... Праздник -- японский, а русские дети -- кланяйтесь! Кстати, что за праздник?
   -- Годовщина Мукденского боя!
   -- Что-о?.. Мукденского боя?! -- Шаляпин приподнялся, но опять опустился в кресло. -- Годовщина... национального позора!.. И русских детей гонят на публичное, всенародное позорище! Кому поклоняться? Японскому императору! Бедные, бедные дети!.." (Н. Кобцев, Шаляпин в Харбине. -- Журн. "Дон", 1960, No 5, стр. 142).
   О встрече Ф. И. Шаляпина в Харбине с белоэмигрантами рассказано также в романе Н. Ильиной "Возвращение" (М., "Советский писатель", 1969, стр. 335--350).
   

360

   1 Заготовки для сафьяновых сапог были нужны Шаляпину для Бориса Годунова.
   2 П. П. Кознова.
   3 Бюст Ф. И. Шаляпина работы П. Трубецкого находится в ГЦТМ имени А. А. Бахрушина, экспонируется на выставке "Ф. И. Шаляпин".
   

361

   1 К этому времени у Ф. И. Шаляпина развилась тяжелая болезнь крови (злокачественная лейкемия), которая и явилась причиной его смерти.
   

364

   1 Духовное одиночество Шаляпина, глубочайшая неудовлетворенность всей атмосферой художественной жизни Запада привели его к трагическим переживаниям. Эти настроения породили в нем мысль отказаться от сцены и вовсе уйти из окружающей среды, даже отказаться от своего имени. Шаляпин хотел взять девичью фамилию своей матери, Е. М. Прозоровой, о чем и писал в предыдущем письме И. Ф. Шаляпиной. По желанию адресата письмо не публикуется.
   

368

   1 Фотокарточку Ф. Ф. Шаляпина, снимавшегося в роли старьевщика в одном из кинофильмов.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru